Текст книги "Сплит (ЛП)"

Автор книги: Дж. Б. Солсбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 7

Шайен

– Что, никто не нанимает тебя, и теперь ты достаточно отчаянна, чтобы прийти и просить вернуть свою прежнюю работу? – мой отец не отрывает взгляд от своей газеты и делает глоток чёрного кофе.

От этого запаха мой живот крутит, хотя я выпила четыре чашки и съела тарелку яиц с беконом, пытаясь избавиться от похмелья. Не срабатывает. После прошлой ночи я больше никогда не буду пить.

Я на самом деле плакала? Детали нечёткие, но помню, что была голой в реке. Свет в доме у реки был выключен; кого бы папа там ни оставил, он крепко спал, пока я смотрела и представляла будущее, которое моя мама планировала построить в нём. Это слишком. Холодная вода отрезвила меня настолько, что волна боли и гнева обрушилась на меня.

Но я не плачу.

С момента ее смерти.

Так что это, чёрт возьми?

Клянусь, этот город сводит меня с ума. Я сжимаю переносицу и молю о том, чтобы боль между моих ушей исчезла.

– Если быть точной, то… да.

Ненавижу это, ненавижу это, ненавижу.

Дело в том, что у меня нет выбора. Мне нужны деньги сейчас, и работа, доступная сейчас. Необходимость оттесняет мою гордость. Чем раньше я заработаю немного денег, тем скорее уеду.

– Прекрасно, – он складывает свою газету и бросает её на свой рабочий стол, поднимая клубы пыли, которые освещаются солнечным светом из окна. – Но всё изменилось с тех пор, как ты работала здесь, учась в старшей школе. Работа теперь включает в себя сбор средств из города, когда нам это нужно. Тогда я не хотел, чтобы ты ездила по городу, но, полагаю, сейчас такая влиятельная карьеристка вполне может с этим справиться.

– О’кей, но…

– Также ты можешь понадобиться на рабочих местах. Мы одновременно взялись за слишком много дел и заняты больше, чем когда-либо.

Моя голова пульсирует. Он что, кричит?

– Насчёт оплаты, для начала, ты будешь получать двадцатку в час. Если покажешь, что недаром ешь свой хлеб, я дам прибавку, – его глаза перемещаются за моё плечо при звуке открывающейся офисной двери, и он машет кому-то, стоящему за мной.

– Эй, индейская Барби, – мой брат дёргает край моей блузки на плече. – Классные шмотки.

– Заткнись, – ударяю его по руке.

Он хихикает и опускается на место рядом со мной, прислоняя свои ноги, обутые в рабочие ботинки, к папиному рабочему столу и роняя при этом приличное количество грязи с подошвы.

Мой отец встаёт и хватает свой пояс с инструментами с соседнего стола, который не в лучшем состоянии, как и его рабочий стол.

– Начни там, потом тут. Нас с Коди не будет на месте большую часть дня.

– Вот дерьмо… – голос Коди искрится смехом. – Она сдалась, – он смахивает свои чёрные волосы со лба. – Меньше чем за двадцать четыре часа. Это рекорд.

– Коди, вставай, – недовольный возглас моего отца стирает дерзкую ухмылку брата. – Тебе нужно заняться работой так же, как и твоей сестре.

Коди приподнимается.

– О да, ей есть чем заняться, – он тихо свистит, и его взгляд движется по комнате. – Пап, я не знаю, как тебе это сказать, но я просто возьму и сделаю это.

– В чём дело?

Мой отец бросает мне на коленки стопку переполненных папок, рассыпая их содержимое у моих ног. Как ему удалось управлять успешной компанией и не знать об элементарной организации документов – чёртова загадка.

– Ты жид.

– Это что, чёрт возьми, значит? – отец замирает и свирепо смотрит на моего брата.

– Это самое, – Коди обводит руками комнату. – Ты собираешь хлам.

– Код, тот, кто захламляется – не жид, – в голосе отца слышен тяжёлый рёв раздражения, либо от нетерпения, либо от идиотизма моего брата.

– Конечно он, – Коди смеётся.

– Нет. Неправда, тупица, – я придерживаю папки с файлами и несу их к ресепшену.

Коди взъерошивает мои волосы, и я не могу убрать их с глаз.

– Ну, ты и козёл!

– Да что с вами двумя не так? – папа цепляет ключи и надевает выцветшую бейсболку с логотипом «Jennings Contractors». – Вы оба разговариваете так, будто вас воспитывали байкеры.

– Придирчивый старикан с гор составит конкуренцию байкеру, – усмехается мой брат.

Папа бормочет что-то, что заставляет Коди смеяться, и они уходят, не попрощавшись.

Я, наконец, сдуваю волосы с глаз и изучаю то, что должно быть лобби, или было во времена моей работы здесь много лет назад, но сейчас напоминает складское помещение.

Чертежи разбросаны по каждой свободной поверхности стола, как свёрнутые, так и раскрытые, прижатые гаечными ключами, отвёртками, даже банкой технической смазки. Я плюхаюсь за стол и стону. Мне понадобится вечность, чтобы привести всё это в порядок.

Всего несколько дней назад я была у отправной точки события, способного изменить карьеру. Я предпочла бы сбросить свою задницу прямо со скалы, а не делать то, что нужно. И это моё искупление: приведение в порядок паршивой бухгалтерии пятилетней давности и домашнего хозяйства для человека, который заставляет меня чувствовать, что мои мечты слишком большие, а моё место – возле маленького пруда.

Нэш Дженнингс может быть прав в отношении многих вещей, но не в этом. Временная неудача, которую я исправлю, как только выясню, как это сделать. Я не сдаюсь. Не без боя.

Спустя несколько часов после ухода отца и Коди я по горло в документах и размышляю о своей дерьмовой ситуации. Моя блузка вся в складках и прилипает к коже, окутывая тело, как пищевая плёнка, а серые брюки, вероятно, уже чёрные на заднице от сидения на грязном ковре, но это единственное свободное пространство, где можно всё разложить.

Я сгибаю пальцы, а заодно и решётку от бумажных порезов – обращаю внимание на свои ноющие от свёртывания чертежей и сортировки счетов ладони. Живот урчит от голода, и я собираюсь угоститься злаковым батончиком из своей сумки, когда слышу, как у входа останавливается машина. Я не могу её увидеть из своего положения на полу, но надеюсь, что это папа с обедом.

Оглядываюсь, как только мужчина входит в двери.

Не папа, и, к сожалению, он не несёт пакет сэндвичей с пастрами, поэтому я поднимаю своё тело с пола.

– Извини, я… Ой… – я сдуваю с глаз болтающуюся прядь волос. – Ты – тот парень из закусочной.

Тот самый, кто потерял свою маму. Я чувствую боль в груди.

Он смотрит с непроницаемым выражением лица.

– Прости, я просто… – делаю шаг к нему и вынуждена наклонить голову, чтобы увидеть его глаза. – Я видела тебя вчера.

Он издаёт звук, как будто задыхается, и отводит взгляд.

– В «Кафе 87». Ты брал кофе.

Его бейсболка натянута до глаз. Он переминается с ноги на ногу.

– Да, я помню.

– Хм… – я оглядываюсь назад, потом снова на него. – Я могу тебе с чем-то помочь?

– Мэм, – он снимает свою кепку и запускает руку в копну своих густых тёмных волос, избегая моих глаз. – Я здесь, чтобы увидеть мистера Дженнингса.

– Мистера Дженнингса? – я наклоняю голову и изучаю его. Выцветшие джинсы покрыты грязью и опилками. Запах горного воздуха и американского подъельника, доносящийся от его крепкого тела, говорит о проделанной физической работе. И я помню его грузовик. – Ты работаешь на семью Дженнингс?

– Да, мэм.

Он напяливает обратно свою бейсболку и стягивает её пониже. Ему должно быть за двадцать, но язык его тела больше похож на подростковый. Никакой напыщенной уверенности, как у мужчин, к которым я привыкла. Его робость очаровательна. Он беспокойно теребит руками перед своими бёдрами. Но замечает, что я смотрю, и быстро засовывает их в карманы.

– Шайен.

– Мэм? – он поднимает подбородок, демонстрируя квадратную челюсть и полные губы. Действительно красив.

– Зовите меня Шайен, – я протягиваю руку и клянусь, это движение заставляет его подпрыгнуть, хоть и слегка. – Шайен Дженнингс.

Он на секунду замирает, запоминая моё имя, затем хватает мою руку для быстрого, крепкого рукопожатия. Его ладонь тёплая, липкая и мозолистая, и как только он дотрагивается до моей, то тут же отпускает её.

– Приятно познакомиться.

– Ты не местный, – выросшая в маленьком городке, я знаю всех, включая их родственников, но не это выдаёт его как жителя равнины. Он не прирождённый горный человек. Его кожа загорелая, но не из-за того, что он проводит юношество, вспахивая землю или содержа ферму. Дети, подобные мне, которые растут в деревне, проводят большую часть своей жизни на улице. Загар этого парня свежий, без веснушек и бороздок, которые появляются вокруг губ и глаз большинства мужчин.

Кроме того, его манеры. Он слишком вежливый, чрезмерно почтительный. Чёрт, он снимает свой головной убор, когда обращается ко мне. Опять же, не редкость в маленьких городах, но делает он это больше воинствующе, чем благородно.

– Нет, мэм, – он ещё глубже засовывает руки в карманы джинсов.

– Откуда ты?

Он пожимает плечами, и его взгляд устремляется к входной двери. Вид его шеи портит участок морщинистой кожи чуть ниже подбородка.

– Отовсюду понемногу.

– Ты уголовник?

– Нет, мэм. Нет, я… нет, – его тело дёргается, и он напрягается.

Я беру в руки стопку счетов и договоров поставки и надеюсь, что, перестав фокусироваться на нём, избавлю его от нервозности.

– Большинство людей, которых заносит в маленький город, что-то скрывает. Я не осуждаю.

Он неподвижен, смотрит пристально, и когда я прохожу мимо него к картотеке, то делаю это близко, чтобы попытаться взглянуть ему в глаза, однако парень отступает на шаг назад, дабы сохранить дистанцию.

– Ничего, если я оставлю кое-что для мистера Дженнингса на его столе?

– Конечно, – я двигаюсь к кабинету своего отца. – Оставь здесь.

Он кивает, затем тащится в кабинет, где должен оставить что-то маленькое. Когда он сюда заходит, я ничего не замечаю в его руках. Парень проходит мимо меня, направляясь к входной двери и потирая затылок.

Может быть, это его таинственное поведение или тот факт, что мы разделяем общую потерю, но я не готова смотреть, как он уходит.

– Что это? – выпаливаю вопрос, радуясь, когда он останавливается прямо перед дверью.

– Что? – он поворачивается ко мне, и моё сердце безрассудно колотится в груди.

– Что ты оставил? Просто, понимаешь, чтобы я могла сказать Нэшу.

«Чётко, Шайен».

Похоже, он ошеломлён.

– Макет.

– Макет чего?

Его челюсть напрягается, как будто мои вопросы доставляют дискомфорт, и я пытаюсь понять, кажется ли моё ничем не обоснованное желание узнать о нём больше раздражающим и надоедливым.

Скрип грузовика, поднимающего пыль, проникает в офис. Я выглядываю из окна в тот момент, как папа высовывается со стороны водителя.

– Похоже, ты сможешь передать его сам, – я возвращаюсь к картотеке, так как тяжёлые шаги моего отца достигают порога.

Лукас

Она – дочь Нэша.

И я видел её голой!

Даже представлял себя с ней голой.

Это неправильно.

Я прочищаю горло и заставляю себя дышать, несмотря на желание бежать. Офис немаленький, но эта девушка будто захватывает весь воздух в комнате. Её присутствие нервирует меня, взгляд потрясающих голубых глаз невозможно удержать, и то, как она наклоняет голову, чтобы рассмотреть меня, ощущается так, словно она может заглянуть мне в душу. Настойчивая и наглая, полная противоположность девушки, которую я видел прошлой ночью. Та девушка была уязвима как физически, так и эмоционально, и сила, которую я вижу в ней теперь, колет мою кожу. Если бы я был более сильным человеком, то признался бы в том, что видел, извинился за вторжение в её личный момент. Но я не такой.

– Лукас, – взгляд мистера Дженнингса движется по всему пространству, и я понимаю, что у его дочери точно такие же глаза, но в то же время у него они устрашающие, а у неё – пытливые.

– Ух ты, посмотри на это место, – он рассматривает брюнетку со злобной ухмылкой, и она закатывает глаза. – Снова видно стол.

– Четыре года университета, и я перекладываю бумажки, – она сердится и запихивает файл в ящик с достаточной силой, чтобы смять страницы.

Его губы дёргаются, как только он переводит взгляд на меня.

– Я полагаю, вы познакомились с моей дочерью, Шай.

Интересное имя для девушки, потому что она какая угодно, но не скромная.

– Да, сэр, мы познакомились, – я снимаю кепку и киваю.

– Шай, это Лукас, – мистер Дженнингс указывает на меня, и её глаза движутся вслед.

– Лукас, – она произносит моё имя, будто пробует его на языке.

Мой пульс чувствуется на шее. Мне нужно скрыться от неё, от чувств, которые вызывает её присутствие.

– Я оставил макет на вашем столе, – делаю шаг к двери.

– Охренеть, – его брови поднимаются. – Уже готово? – он не дожидается моего ответа, вместо этого отправляется на несколько метров назад к себе в кабинет и возвращается с моим эскизом в руке. Разворачивает и изучает страницу. – Иисусе, сынок… это хорошо.

Грудь надувается от гордости, и я приковываю взгляд к полу, чтобы скрыть свою улыбку.

– Спасибо, сэр.

– Что это? – лёгкие шаги Шайен движутся по комнате. – Срань Господня…

– Шай, ты можешь хоть день обойтись без ругательств? – разочарование в его голосе призывает взглянуть на неё в надежде увидеть знакомое выражение уныния, которое испытывает каждый ребёнок, когда над ним глумится родитель, но она кажется спокойной. Даже уверенной.

– Я всего лишь сказала, что это крутое дерьмо, папа, – она закусывает свои полные губы, словно борется с улыбкой, пока отец игнорирует её.

Смело. Я был бы слишком напуган, чтобы огрызаться такому человеку, как мистер Дженнингс.

– Хорошая работа, Лукас, – он отряхивает файл с вложенными в него листами. – Будет здорово смотреться в деревянном виде.

Пытливый взгляд его дочери устремляется ко мне, и моя грудная клетка сжимается.

– Дерево? Ты вырезаешь это из дерева?

– Да, мэм.

– Шайен, – её глаза сужаются.

– Шайен, – моя шея становится тёплой. Я пытаюсь опустить взгляд, но он притягивается к ней какой-то магнитной силой.

Стены будто приближаются к нам, воздух вокруг становится слишком густым для дыхания. Та же самая потребность с прошлой ночи пробуждается глубоко внутри меня. Она новая и такая запретная, что вызывает тошноту и возбуждение в равной степени.

Её щёки розовеют, что выделяется на фоне оливковой кожи, и я снова задумываюсь, как бы она ощущалась на моей руке, груди, губах. Эта мысль вызывает образы, которые отдаются в передней части моих джинсов.

Я моргаю, разрывая нашу связь, и с глубоким вздохом отступаю.

– Я лучше пойду, – шепчу я и киваю перед тем, как отвернуться.

Мой живот бушует с оттенком сожаления из-за резкого побега, но мне, выбитому из колеи, нужно немного пространства. Больше воздуха. Очистить голову.

За пару месяцев моего здесь нахождения, мне удается держать эмоции под контролем, а Шайен Дженнингс угрожает разрушить всё, что я так усердно создаю. Эта стабильность и уверенность, которые она излучает, не соответствуют той женщине в реке прошлой ночью. Я отбрасываю мысли о ней и решаю больше к ним не возвращаться. Но моя голова борется с одним вопросом, который я, похоже, не могу отпустить.

Что заставляет такую сильную женщину плакать, голой в реке, одной среди ночи? Меня тянет в два противоположных направления.

Отчасти я хочу удрать.

Но другая часть меня хочет узнать больше.

Шайен

Я смотрю, как Лукас отступает, практически убегая к своему грузовику.

– Я что-то не так сказала?

Мой отец отрывает взгляд от макета и следит за моим.

– Не-а. Не беспокойся о нём. Он скрытный. Думаю, это фишка художника. Не воспринимай на свой счёт.

Я мысленно возвращаюсь к участку его шеи, покрытому шрамами, что должны делать его непривлекательным, но вместо этого они прибавляют изюминку опасности к его приятной внешности.

– Какова его история?

– Не знаю. Не спрашиваю. Он появился у нас около двух месяцев назад, предложил помощь, сделал хорошую работу, могу сказать, что он не первый раз это делал. Продолжил приходить, вот я и нанял его.

– Хм… – я снова смотрю на карандашный рисунок в руках моего отца.

Изображение гор, гор Пэйсона. Орегонская сосна и голубые ели, усеивающие край реки, где пасутся лоси, некоторые пьют из ручья, пока другие стоят смирно, будто наблюдают за хищниками. Различные оттенки серого отбрасывают тень и придают эскизу трёхмерный эффект, который станет двухмерным на дереве.

– Откуда ты знал, что он умеет рисовать?

– Я не знал. Однажды, на перерыве, он просто взял кусок дерева и начал стругать. Затем мы увидели, что он держит в руках деревянного медведя. Он привлёк моё внимание, поэтому я спросил, может ли он сделать что-нибудь ещё. Лукас сделал каминную полку.

Этот человек почти не разговаривает, кажется почти до ужаса напуганным в спокойной обстановке и создаёт шедевры своими руками.

Ну, всё. Я заинтригована.

Глава 8

Шайен

Как кто-то выживает без Wi-Fi?

Я бросаю телефон на свою сторону кровати и тяжело вздыхаю. Застряла в своей старой комнате в окружении рюшей и пыльных штор на люверсах, и мне нечем заняться. Даже сверчки замолкают, подражая моей скуке.

Я разбираю свои коробки и достаю пригодную для гор одежду на ближайшую неделю. Её немного, но с несколькими майками и старыми фланелевыми рубашками, которые я нахожу в шкафу, сгодится.

После того долгого дня я возвращаюсь в дом своего отца, где он готовит нам с Коди обед, состоящий только из двух групп еды, которые он признает: мясо и картофель. Если его намерение состоит в том, чтобы я набрала несколько кило, то ещё парочка таких обедов сделает своё дело.

Сегодня вечером происходит первый семейный ужин с тех пор, как мой брат и отец приезжали во Флагстафф ко мне на выпускной. Но сегодняшний ужин не такой неловкий, как тот, последний. В конце концов, мой папа ненавидит тот факт, что я оставила «Jennings Contractors», чтобы пойти в колледж. Дело не в том, что он жалеет, что я получаю образование, а в том, что он презирает моё желание делать это в другом городе. Вдали от него, памяти о моей матери и наследия Дженнингсов. Более того, его бесит мой отказ взять его деньги на те пять лет моего отсутствия.

Мама говорила, что я как собака с костью. Как только нацеливаюсь на что-то, то сразу действую. Отнять эту идею можно только через мой труп.

Вот почему ползти домой и умолять адски больно.

Я перекатываюсь на свою сторону, кладу руки под подушку и смотрю на входную дверь. Даже когда она закрыта, я вижу маму, стоящую там. Она прислоняла бедро к стене, наклоняла голову и слушала, как я жалуюсь на тупейшую хрень. Мама была энергичной, самоуверенной; она кричала руками и смеялась всем телом. Но это те воспоминания, которые я должна откапывать. Как только я нахожу их, они превращаются в призрачные образы смерти. Её бесполезные руки, прижатые к телу, королевские, чрезмерно выраженные индейские скулы, выделяющиеся на фоне впалых, бледных щёк. Кости скелета, выступающие под тонкой кожей. Мои глаза обжигает, но ни одна слезинка не падает.

– Тук-тук… – Коди дважды стучит в дверь. – Ты одета?

– Да, конечно, – я шмыгаю носом и сажусь, потирая глаза. – Заходи.

Он открывает дверь и заглядывает внутрь.

– Я уезжаю.

– Уже? – я встаю с кровати.

– Да, – прищуривается он. – Ты в порядке?

Я пожимаю плечами.

– Отстойно не иметь связи здесь, – я хватаю телефон с кровати. – Эта штука бесполезна, – бормочу.

Он поджимает губы, и я на мгновение вижу маму. Коди достается большая часть её генов навахо – тёмная кожа, чёрные волосы и сострадательные глаза.

– Что на самом деле тебя беспокоит?

Я держу телефон и слабо встряхиваю, избегая взгляда Коди.

– Тревор недоволен, что не может со мной связаться…

– И что? Он идиот.

– … могла бы получить ответ на электронные письма со всеми резюме, которые рассылала, но я не могу проверить…

– Не уверен, что это важно в десять вечера.

Я выдыхаю.

– Ну же, – он проводит рукой по воздуху. – Мы можем продолжать всю ночь, или ты скажешь начистоту.

Я прогибаюсь, зная, что он не сдастся, пока я не расколюсь.

– Понимаешь, просто тяжело находится дома.

Он опускает взгляд и кивает.

– Ага.

– Я просто… Вижу её везде, но не здоровую, а…

– Её больную, – он вламывается в комнату и ударяется бедром о мой старый рабочий стол. Огромная нога, «варёнки» и охотничий нож в чехле, прикреплённый к его бедру, выглядят смешно на фоне моего розового стола, вручную расписанного бабочками. – Я тоже.

– Как ты это делаешь, Код? Как ты можешь выдерживать, приходя в этот дом или даже жить в этом городе? Мне всё напоминает о ней.

– Легко, – он поворачивается и кивает в сторону гостиной. – Я делаю это ради него. Что бы мы не пережили, он прошёл через худшее. И укрыл нас от самого ужасного. Его никто не защищал. Он держал её, когда она потеряла способность говорить, но ей нужно было кричать. Говорил с ней, когда все остальные обращались с ней так, будто она уже умерла. Возможно, мы были её жизнью, Шай, но она была его жизнью. Это слишком большое бремя, чтобы нести одному человеку. – Он пожимает плечами. – Я не могу его оставить. Я – всё, что у него сейчас есть.

Я съёживаюсь из-за правды в его словах, поскольку чувство вины опустошает меня.

– У него есть и я. – Звучит, как защита, что только усиливает напряженность в моем животе. Дело в том, что я сбегаю, как только становлюсь достаточно взрослой, чтобы сделать это на законных основаниях. Выступаю против всего, что он хочет, и делаю все возможное для своего спасения. Это эгоистично, но все ради выживания. Я должна скрыться от боли.

Чёрт, проходит уже более шести лет с момента ее смерти, и находиться здесь всё ещё пытка. Но я когда-нибудь останавливалась, чтобы подумать, как больно было моему папе? Он самый смелый, сильный и самый упрямый человек, которого я когда-либо встречала. Поэтому и решила, что он будет в порядке. Когда-нибудь.

Я прислоняюсь к столу рядом с Коди.

– Как ты узнал обо всём этом? Он никогда не рассказывал.

– У нас была пара бесед между отцом и сыном за пивом, – он быстро обнимает меня. – Я не обвиняю тебя в том, что ты уехала, Шай. Ты изображаешь из себя крутую, но просто, чтобы скрыть, какая мягкая внутри.

Я наклоняю голову и рассматриваю тёмные глаза моего брата, у которых есть золотые пятнышки прямо как у мамы.

– Я твоя старшая сестра. И оставила тебя, когда ты нуждался во мне.

Его губы изгибаются в уголках.

– Ты можешь быть старше по возрасту, но я куда более зрелый.

Я пихаю его плечом, и он хихикает.

– Хорошо, что ты вернулась, – он встаёт и подходит к двери, но поворачивается, прежде чем пройти сквозь проём. – Когда эти люди с новостного канала позвонят и начнут предлагать тебе работу мечты, сделай нам одолжение в этот раз и оставайся на связи.

– Обещаю, – я опускаю подбородок, не в силах выдержать взгляд моего брата, так как гордость и грусть в его взгляде сжимают мне горло.

– Хорошо. Споки ноки.

Старая дверь закрывается с жалобным воем, который походит на мой. Я никогда не останавливалась, чтобы подумать, как больно моему папе после смерти мамы. До такой степени потерянная в торнадо эмоций, я не могла видеть за пределами своего собственного горя. Но всё же, зачем оставаться здесь в этом доме смерти, когда он мог бы жить в доме мечты мамы, окруженном воспоминаниями, когда она была здоровой, и у них вся жизнь была впереди? Позволить жить там чужому человеку, тому, кто понятия не имеет, какая это привилегия, быть так близко к последнему, что было важно для неё. Эта мысль заставляет мои мышцы напрячься.

Если кто и заслуживает жить в том доме, так это я. И с моим неограниченным по времени пребыванием я точно не смогу находиться в этом доме бесконечно.

Собака с костью, верно?

Я верну дом моей мамы.

Лукас

– Ну же, Бадди. Разве ты не голоден? – я держу на ладони горсть собачьей еды.

Он пятится глубже под пол и рычит.

– Хорошо. Всё в порядке, – я бросаю подушечки обратно в пластиковую миску и проталкиваю её под крыльцо. – Это твоё. Я не буду тебя донимать.

Несмотря на мои максимальные усилия выманить его из укрытия, он не выходит с тех пор, как впервые показался почти неделю назад. Каждую ночь я возвращаюсь с работы, заглядываю вниз, чтобы увидеть эти испуганные карие глаза, смотрящие на меня. Я должен предположить, что он выходит, когда меня нет, или, может быть, пока сплю, но когда я здесь, он прячется в своём укрытии.

Думаю, его до этого ранили, и он испытывает трудности с доверием. Я не хочу давить на него и отпугнуть. На самом деле приятно снова о ком-то заботиться.

Я сажусь за свой стол и открываю альбом. Ничего необычного, просто блокнот с чистыми листами для рисования, которые продаются для детей. Даже если бы у меня был телевизор, я не люблю его смотреть. Опасаясь сюжета в вечерних новостях или нескольких минут криминального шоу, которые вызовут потерю сознания. У меня есть куча комиксов, но я перечитывал каждый уже много раз, поэтому провожу время за рисованием.

Мои руки болят после выкладывания гипсокартона в течение всего дня, но этого недостаточно, чтобы помешать им двигаться по бумаге. С быстрыми штрихами и лёгким затенением глаз приобретает форму. Широкий, но поднятый вверх край, обрамленный ресницами, густыми и цвета угля. Радужная оболочка остаётся светлой, только местами с оттенком свинца, чтобы продемонстрировать цвет морской волны.

«Шайен».

Эта девушка застревает у меня в голове с момента нашей первой встречи. Она находится на рабочем месте, по крайней мере, раз в день, обычно, чтобы доставить кофе для персонала или заскочить и дать Нэшу подписать что-то важное. Я так близко к тому, чтобы подойти и поздороваться, но нервозность делает это невозможным, поэтому моим следующим лучшим решением становится её игнорирование. Но даже лучшие попытки не могут удержать мой взгляд от поисков её.

Эти первые несколько дней я ловлю её наблюдающей за мной. Она улыбается, и её проявления дружелюбия погружают меня глубже в работу. Вчера я обратил внимание, что она изучает меня взглядом, будто бы мой отказ приветствовать её выражает мою незаинтересованность. Вряд ли она догадывается, что я теперь думаю только о ней. Для кого-то вроде меня одержимость опасна.

Но сегодня самый худший день. Она даже не смотрит в мою сторону и ведет себя так, будто меня не существует. И это причиняет боль, что глупо, потому что я едва знаю эту девушку.

Кроме того, знаю, как она выглядит голой.

Мои пальцы сильнее сжимают карандаш.

У Шайен взрывной темперамент, и так же, как это меня пугает, я не могу удержаться от представления того, каково бы было узнать её получше. Но я никогда до этого не дружил с женщиной. Никогда не имел возможности даже узнать женщину. Те, которых я знал в прошлом, были бессердечными; все они, казалось, чего-то хотели от меня. Что-то, что я никогда бы не смог дать. Поэтому они брали это силой или пытались взять. Я качаю головой и возвращаюсь к странице, чтобы увидеть нарисованное карандашом изображение голого тела Шайен.

Именно поэтому Шайен Дженнингс лучше всего игнорировать меня. Я не похож на других парней, и она тот тип, который, вероятно, привлекают уверенные друзья. Надёжные. Непоколебимые.

Всё, что ко мне не относится.