Текст книги "Сплит (ЛП)"
Автор книги: Дж. Б. Солсбери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Глава 4
Лукас
Нет ничего умиротвореннее, чем спокойный день в горах, когда слышен лишь звук ветра, гуляющего между сосновыми деревьями. Пожалуй, это одна из причин, почему я остаюсь в Пейсоне.
И именно из-за отсутствия тишины и абсолютной безмятежности я встаю как вкопанный перед домом Нэша Дженнингса. Я слышу этот звук, как только останавливаю машину, он полностью парализует меня. Крик женщины в гневе. Женщины.
Да, я не знаю Коди и Нэша настолько хорошо, но за всё это время ни разу не слышал, что у босса кто-то есть. Не то, чтобы он сразу рассказывает, если бы кто-то был; просто Нэш не относится к тому типу людей, которые делятся подробностями личной жизни.
Коди подвигается к лобовому стеклу и показывает мне на припаркованный у дома грузовик.
– Вот же дерьмо… – он широко ухмыляется и с улыбкой в голосе продолжает, – она вернулась.
Мой взгляд мечется между домом и Коди.
– Ничего если я тебя оставлю?
– Шутишь? – отвечает он, повернувшись ко мне. – Я ни за что такое не пропущу, – он поднимает пояс с инструментами с пола и выходит из машины. – Спасибо, что подвез.
Едва он закрывает дверь, как раздается звук другой хлопнувшей двери.
– Мне всё равно!
Женщина или скорее всего девушка, так как она выглядит больше моей ровесницей, чем Нэша, шагает к машине. Она с трудом переставляет ноги вниз по тропинке, а потом с криком останавливается и хватается за босые ноги. Прыгая на одной ноге и ругаясь так, как ни одна девушка прежде, она шлепается на задницу. Ухоженные темные волосы падают на ее лицо, а она тем временем осматривает свои израненные ноги.
– Ты чертовски неуклюжа, знаешь, да? – Коди выкрикивает это, и ее внимание мгновенно переключается на него.
Благодаря свету фар мне удается увидеть, как её полное ненависти выражение лица начинает смягчаться.
Как только я полностью вижу её лицо, у меня перехватывает дыхание. Может, это из-за тусклого света заката, но её темные волосы и бронзовая кожа потрясающе контрастируют с самыми бледно-голубыми глазами, что я когда-либо видел. Я поворачиваюсь к Коди, чтобы хоть как-то избежать её чар. Крики, гнев и даже тот факт, что она девушка – всё это посылает в мою нервную систему сигналы тревоги. Она невыносима.
– О, спасибо за помощь, идиота кусок! – несмотря на то, что её слова оскорбительны, они произнесены с любовью, и это ещё больше сбивает с толку.
Но Коди, кажется, тоже это понимает и звонко смеется.
– Иду, неженка, – он, наконец, захлопывает дверь машины и, засовывая голову в окно, говорит. – Пойдем, я познакомлю тебя с самым изящным ангелом всех времен.
– Нет, я лучше…
– Не торопись! Ну умираю я от кровопотери, подумаешь, а ты, давай, вперед, болтай дальше, – она поднимает руку вверх. – Я подожду… козлина.
Да, последние слова она произносит шёпотом, но они всё ещё звучат как могущественное проклятье.
Он качает головой и, слава Богу, наконец, отпускает меня.
– Спасибо, что подбросил. До завтра!
Он направляется к девушке и что-то ей говорит, отчего она улыбается. Кто она ему? Кузина, девушка, сестра?
Не моё дело.
Я разворачиваю грузовик и, прежде чем поехать, ещё раз смотрю в эти бледно-голубые глаза, пронизывающие меня насквозь.
***
Пятиминутная поездка от дома Дженнингсов прямо-таки спасение, а спрятанный в конце дороги среди деревьев небольшой домик – моя тихая гавань, вот уже семь недель.
Переднее крыльцо выходит прямо на залив, который, как я слышал, в дождливое время года превращается в реку; да и месторасположение этого дома уникально, гораздо лучше, чем тот кемпинг, где меня согревал лишь спальный мешок, спасала от дождя палатка, а помыться я мог только в озере. Но даже этот кемпинг был роскошью по сравнению с теми местами, где мне доводилось останавливаться. По крайней мере, жизнь на свежем воздухе не идет в комплекте с решетками, замками и психически больными соседями.
Я паркую пикап под можжевельником у задней двери и выхожу, чувствуя напряжение в мышцах, которое обычно говорит о плодотворном трудовом дне. Беру коробку с барахлом, оставшимся от последней стройки: несколько неподходящих друг другу электрических плат, детали, дверные ручки – всё, что мне достается от прораба.
Шум воды и дуновение мягкого ветра между деревьев успокаивает меня и напоминает, что я один и в безопасности.
Поднимаясь по лестнице, я замечаю движение под крыльцом. Ставлю коробку и заглядываю за перила, но из-за темноты ничего не вижу. Вероятно, это енот или опоссум. Жалобный писк рассекает темноту. Кто бы ни был там внизу, ему точно нужна помощь.
Я бегу к грузовику, хватаю фонарик и лезу под крыльцо, а оттуда на меня смотрит пара милейших грустных глаз. Это собака. Здесь? Шёрстка темная, но похоже на ней есть несколько пятен, которые когда-то были белыми.
– Эй, пёсик. Всё хорошо, – я тянусь к нему, но он отскакивает, словно моя рука является оружием. – Я не причиню тебе вреда, – кладу фонарик вниз, свет направлен прямо, мои руки на коленях. – Иди сюда, ты в безопасности.
Он скулит, пытается лечь, показывая тем самым своё место, и больше не двигается с места.
– Голоден?
Он снова жалобно скулит, словно понимает, что я говорю. Я за раз переступаю четыре ступени и захожу в дом, включаю единственную лампу в кухне и открываю холодильник. Майонез, горчица, арахисовое масло… нет. Я хватаю упаковку хот-догов и возвращаюсь к крыльцу.
Оторвав край упаковки, я сажусь на корточки и протягиваю мясо. Он смотрит на мою руку, но не двигается. Я бросаю кусочек, а он, прежде чем проглотить его разом, обнюхивает всё.
– Да, ты голоден.
Я отрываю очередной кусок, и у щенка начинают течь слюни. Словно вкус еды усиливает его голод. Это чувство мне знакомо.
Я бросаю ему кусочек за кусочком до тех пор, пока он не разделывается с каждым из пяти хот-догов.
– Наелся, приятель? Иди сюда, – я хлопаю себя по ноге, и от этого он ещё больше уходит в тень.
Погода вполне хорошая, да и под крыльцом он будет в безопасности от животных побольше, значит может спокойно остаться здесь на ночь. У меня этим вечером немало работы, и нет времени на то, чтобы выманивать его оттуда.
Если я и знаю что-то о страхе, так это то, что доверие не дается так просто, а темнота порой становится лучшим другом.
Я снова захожу в дом, принимаю наспех душ прямо в одежде, чтобы смыть с неё грязь, а затем вешаю вещи сушиться. Комната, в которой я сплю, практически пуста, если не считать матраса, который мне одалживает кто-то из ребят на работе. А если взять во внимание простыни и подушку, купленные на распродаже, и спальник, который я использую как одеяло, это место одно из самых комфортных, где мне доводилось спать. Да, и я сейчас говорю не только о кровати.
Я натягиваю спортивные штаны и шагаю по холодному паркету на кухню, где оставил банку арахисового масла и полбулки хлеба.
Срок годности масла уже закончен.
Хлеб свежий, без плесени.
Я ещё раз проверяю еду. Снова. И ещё раз перед тем, как сделать пару сэндвичей.
– Всё хорошо. Здесь безопасно, – я произношу слова вслух, и это работает.
Неуверенно я беру первый кусочек, и, прежде чем проглотить, некоторое время держу его во рту. Проходит десять лет с тех пор, как меня последний раз заставляли съесть всё то, что дают, но несмотря на это каждый прием пищи до сих пор сопровождается воспоминаниями об ужасном пищевом отравлении и звонким смехом, звучащим на заднем фоне. Я закидываю сэндвичи в рот без всякого удовольствия, руководствуясь лишь физическими потребностями, быстро, пока сам себя не разубеждаю, потом убираюсь и направляюсь к единственному предмету мебели в доме.
Маленький стол и стул сделаны мной после первой стройки у Дженнингса. Они собраны из маленьких реек разной длины, хорошо отшлифованы и покрыты краской цвета кленового сиропа. Со стулом та же история, и хотя от грубого дерева болит спина, меня переполняет гордость за то, что мне удается создать.
Я приоткрываю створчатое окно и улавливаю запах сосны и прибитой пыли. Это в разы лучше того очищенного воздуха, которым я дышал большую часть жизни, которую, по крайней мере, помню.
Беру свою тетрадь с эскизами и открываю чистый лист. Карандаш в руках, я полон идей, но трудно сфокусироваться из-за сегодняшнего дня. Провал с Коди так близок. С того самого утра, как я проснулся здесь, у меня было лишь несколько провалов на пару часов, и слава богу, каждый раз, приходя в сознание я оказывался здесь, в безопасности.
Но история семьи Уилсон провоцирует очередной провал. Я чувствую, что мой разум на грани срыва. Не могу позволить себе освоиться здесь до потери бдительности. Если отключусь перед Коди, он, наверняка, расскажет отцу, и я потеряю работу. Или, что ещё хуже, Коди увидит ту часть меня, которую я сам едва ли знаю.
Если я отключусь, то без понятия, что может произойти, и тогда, возможно, мне придется снова вернуться к жизни в бегах.
Глава 5
Шайен
– Мисс Шайен Блу Дженнингс, я глазам своим не верю! – Дороти из «Кафе 87», расположенного на шоссе I-87 и проходящего через весь Пейсон, прикладывает ладонь к запачканному на груди фартуку, изображая удивление.
Уверена, она знает о моем возвращении с той самой секунды, когда передние колеса моего грузовика пересекают Мейн Стрит.
Она живет в Пейсоне с детства и, готова поспорить, пускает корни так глубоко, что чувствует некий сдвиг земной породы каждый раз, когда кто-то новенький ступает на эти земли. А сразу после словно достает свой громкоговоритель, который вещает всем хорошие новости, и она никогда не пользуется современными ссредствами, типа сообщений и разных социальных сетей. Дороти старомодна. Разговоры лицом к лицу – её всё, и я уверена, что это едва ли не единственная причина, по которой она работает в самом популярном городском кафе, который помимо всего прочего является и общественным центром Пейсона.
Расположившееся в самом центре города «Кафе 87» является далеко не типичным городским заведением. Деревянные сидушки, покрытые красным и желтым кожзамом и искусственной воловьей кожей, старые подковы, прибитые к стенам для украшения, и подписанный снимок Гарта Брукса у входа. Это место – рай для ковбоев, особенно учитывая местное фирменное барбекю. Едва я вхожу, слюнки сразу же бегут от запаха томленого на углях мяса и сладкого соуса, а ведь еще и девяти утра нет.
– Эй, Дороти… оу!
Она сгребает меня в крепкие объятия, и мне кажется, что ее и без того пухленькое тело округлилось еще немного с нашей последней встречи. Дороти отпускает меня из рук и начинает рассматривать, улыбка становится грустной, а карие глаза продолжают сиять.
– Как же ты похожа на свою маму, – и она снова сжимает меня с такой силой, что мне становится нечем дышать.
– Тоже рада тебя видеть, – я хлопаю её по спине, надеясь, что она чуть-чуть ослабит хватку, что и происходит через пару секунд.
– Проходи, – она кивает в сторону стойки, за которой уже находятся несколько гостей.
Я чувствую их взгляды, но не оборачиваюсь и комфортно устраиваюсь в самом конце. Даже не спросив, женщина наливает мне чашку кофе.
– Что привело тебя в город? – она упирается бедром в стойку. – И ради всего святого, ответь мне, что на тебе надето?
Улыбаясь, я разрываю пару пакетиков с сахаром.
– Это «Дольче и Габбана».
Или «Дольче и Гамбино», но ей это знать необязательно.
– Дольче-что? – её взгляд блуждает по моей темно-синей блузке.
Тревору она всегда нравилась. Он говорил, что на экране она подчеркивает мои глаза.
– Нэш видел тебя в этом прикиде?
– Сейчас у меня другая жизнь, Дороти, – я пытаюсь отвлечься, помешивая кофе, чтобы не видеть некую тень разочарования в глазах этой женщины. – Получила степень в колледже и настоящую работу, кхм… у меня была настоящая работа.
Её брови опускаются ещё ниже, и она, пододвинувшись ближе, шепчет:
– Слышала. Ну и дураки, что тебя потеряли.
Конечно, она слышала: женщина реагирует на сплетни, как дегустатор вин на вино, едва приближается к нему. М-м-м-м… что-то свежее с легким ароматом притворства и нотками полуправды. А чтобы история стала по-настоящему насыщенной, давайте наполним бокалы и поделимся ею.
Я делаю глоток кофе и выпрямляю плечи.
– Спасибо, н-наверно, пришло время д-двигаться дальше. Вот ненадолго приехала домой, чтобы с-собраться с силами, – я сдерживаю заикание.
Нет смысла рассказывать ей настоящую историю, наполненную душераздирающей жалостью. Ни к чему, чтобы весь город об этом знал.
На её лице снова появляется улыбка, да такая широкая, что становятся видны всё её морщинки.
– Это замечательно. Отец, должно быть, скучал по тебе. Отлично, если вы все будете работать в семейном бизнесе.
Я откашливаюсь и качаю головой.
– Не думаю, что компания отца подходящее для меня место.
– Не глупи. Отличное место для тебя. Этот бизнес назван и в твою честь тоже. Буквально, – она смеется и кивает пожилому мужчине, что сидит недалеко от меня и просит подлить ему ещё кофе.
Она наполняет его чашку и возвращается ко мне, всё ещё улыбаясь.
– Я надеялась немного расширить своё резюме.
Достав из-за уха карандаш, она чешет макушку, которая спрятана за копной каштановых волос с легкой сединой.
– Расширить своё… резюме?
– Да, думала, вдруг ты в курсе, кому в городе нужны сотрудники?
Она поворачивается и берет несколько тарелок с яйцами и разнообразными колбасками для завтрака, а после ставит одну перед мужчиной, зарывшегося в газету, а вторую рядом с моим соседом.
– Не понимаю.
Она и не поймет. Я лишь пожимаю плечами.
– А Дидре и Сэм всё ещё в городе? – я сжимаюсь от её взгляда.
Я не разговариваю со своими друзьями детства с момента своего отъезда. Не удивлена, что Дороти в курсе даже этого.
– В колледже у меня не было времени, и мы перестали общаться.
Она не реагирует на мои жалкие оправдания (её молчание говорит о недовольстве), поворачивается к дымящейся миске, которую повар только ставит на раздачу, и располагает её передо мной.
– Дидре переехала в долину…
Овсянка с тростниковым сахаром, изюмом и порцией сливок. Она помнит.
– Спасибо.
– … вышла замуж и уже ждёт второго.
От шока мне едва удается моргнуть.
– Ух ты, не думала, что она так быстро.
– Сколько прошло с тех пор, как вы двое виделись в последний раз? – она спрашивает, хотя уже знает ответ.
Но хочет услышать это от меня.
– Пять лет.
– А чем она ещё должна была заниматься? – она приподнимает бровь.
Тут феминистка внутри меня сжимает кулаки.
– Ну… не знаю, пойти в колледж.
– Шай, не все бегут без оглядки от прошлого.
Моя ложка звонко падает в тарелку с кашей.
– Это не то, что я с-сделала, – я прикрываю рот, лишь бы только не вывалить на неё весь поток лжи.
Её взгляд смягчается, и она снова кивает.
– Даже если и так, тебя никто не обвиняет. Одному Богу известно, что после смерти мамы…
– А что насчёт Сэм?
Она позволяет мне сменить тему и, глубоко вздыхая, продолжает:
– Сэм работает в «Пистолс Питс». Одинока, но прилипла, как банный лист, к Дастину Миллеру… – её рот кривится словно от лимона, – если понимаешь, о чём я.
– Он же из привилегированной семьи Пейсона. Я не удивлена.
У семьи Дастина продуктовый магазин в городе. Мы встречались с ним в старших классах, и у меня всегда было чувство, что между ним и Сэм что-то есть. Интересно, они дождались, пока я покину город, прежде чем переспать или нет?
– У него дела идут в гору, – она щелкает языком. – Его повысили после смерти дедушки два года назад.
– Впечатляет.
Рожден в семье бизнесмена, берет бразды правления в свои руки. Для этого не нужны ни навыки, ни мотивация. А почему-то лузер, уехавший из города в колледж, здесь до сих пор я.
– Нужно связаться с Сэм.
– Она работает по утрам всю неделю. Они открываются в 8 утра, так что ты сможешь найти её там… Не до конца понимаю, зачем ты собираешься искать работу, когда у твоего отца самый успешный бизнес в городе, но это не моё дело.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. В этом городе всё происходящее – её дело.
Отправляю несколько ложек с теплой овсянкой в рот, и сливочная сладость мгновенно напоминает мне о детстве и о том, как мы приходили сюда всей семьёй по воскресеньям. Я практически утопаю в воспоминаниях и чувствую запах лавандового лосьона мамы.
Пока ем кашу, чтобы не показаться невежливой, разговариваю с Дороти. Воспоминания о маме переполняют меня, поэтому я перевожу тему – трудоустройство в Пейсоне. Кажется, мои варианты ограничены, либо местный бар, либо чистка конюшен на ранчо. Я склоняюсь к «Пистол Питс». Да, это бар, но по выходным к ним приезжают группы из Феникса, и там собирается приличная толпа. Не лучшая, конечно, вакансия, но у меня есть определенные цели: накопить денег, переехать в долину, найти жилье и обеспечивать себя, прокладывая путь назад на телевидение.
В кармане вибрирует телефон и практически скидывает меня со стула. Я вынимаю его и вижу имя Тревора на экране.
– Дерьмо, – нажимаю «Принять» и подношу телефон к уху. – Эй, привет, извини, что не перезвонила прошлой ночью. У папы в доме вообще нет связи.
– Привет, милая. Ничего страшного. Наверно, ты наверстывала упущенное с этими деревещинами, – он ухмыляется. – Чем занимались вчера? Пасли коров?
Вот мудак. Ну да, я тоже насмехалась над жителями Пейсона, но мне можно. Это же мои люди.
– Не-а, просто… – я поднимаю голову и замечаю Дороти, она достаточно далеко и не сможет меня услышать.
– Разругались с отцом…
– Слышала о южанине невеже, который недавно женился?
– Что?
– Да, он привел жену в люкс для молодоженов, узнал, что она не девственница, и выгнал её, а брак аннулировал.
– Тревор…
– Сказал: «Если ты недостаточно хороша для своей семьи, то и недостаточно хороша для меня», – он противно хихикает.
Я убираю телефон от уха.
– Смешно.
– Правда? – он шмыгает и, готова поклясться, вытирает слезы с глаз. – Узнала, когда возвращаешься?
– Студия собирается вернуть мне работу?
Не то, чтобы зарплата большая, но ведь суть не в этом. Это возможность вернуть своё имя, чтобы попасть на больший и более лучший рынок.
– Вряд ли. Но я скучаю. После твоего ухода все со мной крайне холодны, словно это я виноват. Понимаешь?
Тревор, такой Тревор, переживает лишь о том, как мой уход отражается на нем.
Над дверью звенит колокольчик, я замечаю движение: кто-то садится справа от меня. Его бейсболка опущена на глаза, он слегка приподнимает голову и смотрит в моем направлении. Молод, мой ровесник, но не местный, я его не узнаю. Вежливо улыбаюсь, а он мгновенно отворачивается, отчего я хмурюсь. Мой взгляд скользит по его рукам вниз, костяшки почти белые из-за того, как крепко он держит термос.
– Тревор, эм… – я опускаю подбородок, мне не совсем комфортно говорить в его присутствии, – мне нужно идти.
– Как обычно? – спрашивает Дороти, пока идет к нам.
– Да, мэм, – он снимает крышку с термоса и кладет её на стойку.
– Уверен, что не хочешь перекусить? – она улыбается и наливает кофе.
– Нет, спасибо, – бубнит он.
Голос глубокий, отчего он кажется ещё более мужественным, даже несмотря на бейсболку и скромную манеру поведения.
Дороти кивает, ставит кофейник на место и поворачивается, упирая руки в бока.
– Сынок, ты никогда не ешь. Что бы сказала твоя мама, знай она, что ты пропускаешь нормальный завтрак?
Выражение его лица меняется.
– У меня… у меня нет мамы, – и тут термос падает на пол между нами, а всё содержимое проливается. Мы одновременно спрыгиваем, я бросаюсь поднимать термос и врезаюсь в его плечо.
Он отскакивает, словно моё прикосновение обжигает, как горячий кофе.
– Извини. Я…
– Не страшно, – я ставлю металлический контейнер на стол и вытираю салфеткой руки.
Дороти спешит через барную стойку с кучей полотенец в руках.
– Не расстраивайся из-за этого. Иногда я думаю, что не разливай мы что-нибудь время от времени на пол, его бы никогда не мыли.
Парень берет полотенца и наклоняется, чтобы убрать весь беспорядок.
– Я уберу, – он вытирает всю разлитую жидкость с такой скоростью, словно может не успеть.
Дороти снова наполняет его термос, закручивает крышку и протирает. Она смотрит на него. Видно, что она расстроена.
– Извини за это. Я не знала.
Он кивает и кладет несколько долларов на стойку, а перед тем, как уйти, я замечаю, как он смотрит на меня.
Он тоже потерял маму.
И только сейчас я понимаю, что телефон всё ещё в руках, и подношу его к уху.
– …южанин говорит: «Зачем мне ваша кузина, у меня и своя есть!»
– Тревор, извини, что прерываю, но мне нужно идти.
– Будет скучно – звони. И потом, милая, приезжай. Я скучаю. И…
– Да, здорово, отличная идея, – я заканчиваю разговор и наблюдаю, как парень, проливший кофе, пересекает парковку, направляясь к выцветшему голубому грузовику, шины и подкрылки которого все в грязи.
Между нами есть некая связь, мы оба потеряли мам, и хоть я не знаю его имени, он становится мне практически другом.
– Подлить ещё?
Я поворачиваюсь и вижу Дороти с улыбкой на лице и кофейником в руках.
– Нет, спасибо, – я достаю свой кошелёк псевдо-Версаче.
Дороти кладет руки на мои и говорит:
– Даже не думай. Я угощаю.
– Не стоит.
– Знаю, но я так хочу, – она кивает и мило улыбается.
Я подсовываю несколько долларов под миску, пока она не видит.
– Спасибо.
– Мы же не чужие люди, Шай, – она обходит стойку и обнимает меня.
Я киваю и чувствую себя при этом немного неловко. С тех пор, как меня так обнимали в последний раз, проходит много времени. В этом столько материнской заботы, что в груди больно.
Очередная причина, по которой я ненавижу этот город. Здесь все напоминает о маме.
***
– Да, я, бл*дь, глазам своим не верю.
Сэм смотрит на меня, руки скрещены на груди, приподнимая её бюст и акцентируя внимание на и без того огромном декольте. Судя по её сердитому взгляду, вместо того, чтобы ехать сюда сразу из кафе, мне стоило день-два подумать о том, что сказать старой подруге. Очевидно, она мне не рада.
Её жирно подведенные и накрашенные глаза блуждают по моему телу, а тонкие губы кривятся от отвращения.
– Что, чёрт возьми, с тобой произошло?
Заметка для себя: откопать старые джинсы и фланелевые рубашки и молиться, чтобы они всё ещё были мне как раз.
– Рада видеть тебя, Сэм, – мы обнимаем друг друга, но объятья лишены дружеского тепла.
Короткие джинсовые шорты в обтяжку и ковбойские сапоги делают из неё мечту любого местного. Она не сильно изменилась со времен старшей школы, за исключением небольшой шлюховатости, которая о чем-то да и говорит, раз её скорее всего угораздило забеременеть в восемнадцать.
– Хорошо выглядишь.
Она отмахивается от меня.
– Это место вынуждает меня одеваться как шлюха. Дома мои шорты были бы значительно длиннее, – подмигивает она. – Ты в городе на выходные, навещаешь своих?
– Ну, и да, и нет. Я остаюсь ненадолго.
Она кивает головой, а её накрученные локоны резко падают между грудей.
– Без шуток, ты вернулась?
– Временно, но эм… – мой взгляд блуждает по темному бару, а вонь от пропитанного алкоголем дерева и жареного арахиса соревнуется с резким парфюмом Сэм, – мне нужна работа.
– Здесь? – она приподнимает брови.
– Что я могу сказать? Я в отчаянии.
Она хихикает низко и гортанно, создается впечатление, что ныкаться за углом и курить, как когда нам было по шестнадцать, входит у неё в привычку.
– Жизнь в городе сделала тебя стервой.
Я не могу сдержаться и ухмыляюсь.
– Ха, а я думала, что была просто прямолинейной.
Она завязывает фартук и трясёт головой.
– Я поговорю с Лорин, посмотрим, что она скажет. Ты, наверно, понадобишься нам для помощи по выходным, но в течение недели нам самим работы не хватает.
Дерьмо. Несколько выходных то тут, то там, такими темпами я накоплю денег и свалю из города лет так через двадцать. Челюсть падает, и мне с трудом удается игнорировать тонкий голосок внутри, шепчущий, что рано или поздно я всё равно окажусь в фирме отца.
– Эй, Сэм, – я шевелю ногами в балетках, чувствуя грязь между пальцев из-за пыли и пота. Мне и правда стоит найти более подходящую одежду. – Нужно как-нибудь выпить вместе. Мне бы не помешало наверстать упущенное за последние пять лет.
– Ха! – её некогда дерзкое выражение лица становится грустным. – Словно тебе есть до этого дело! – она проходит мимо меня и уходит.
На самом деле мне всё равно, но я скучаю по подруге. Она моя единственная настоящая подруга за всю жизнь.
– Сэм.
Она останавливается, но не оборачивается.
– Слушай… мне жаль. Слышишь? Я…
Наверно, мне стоило позвонить и возобновить отношения. Я не виню её за то, что она злится на меня.
– Я стерва.
– Я заканчиваю в 4:30, – и с этими словами она уходит в подсобку.
Замечательно. Неловкий вечер в компании старой подруги, которая фактически ненавидит тебя. Будет весело.
Прежде чем поехать к отцу, я заезжаю в банк и снимаю последние деньги. Там немного, и было бы хорошо, если их хватит на следующую неделю, даже если я буду жить дома. Топлива тоже почти нет, как и работы, а отец только и ждет, когда я приползу к нему за помощью.
