Текст книги "Обретая надежду (ЛП)"

Автор книги: Дж. Б. Солсбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Он, должно быть, чувствует, что сейчас произойдет, потому что наклоняется и позволяет мне этот единственный поцелуй. Я закрываю глаза, чувствуя, как новый поток слез пробивается сквозь ресницы. Его губы, такие мягкие на моих, говорят «прощай», но его руки скользят вокруг моей талии и прижимают меня к себе. Я снова касаюсь губами его губ, затем прижимаюсь к его груди.

– Спасибо тебе за то, что заставил меня почувствовать… – Важность. Достойность. Я с трудом сглатываю. – Совершенство.

Он прижимается губами к моим волосам, вдыхая.

Высвобождаюсь из его объятий, пока не стало слишком поздно, и я не передумала.

– Прощай, Бен.

– До свидания, Эшли.

Эшли.

Не Эш.

С опущенной головой я выхожу из его кабинета, прежде чем разразиться неконтролируемым потоком слез. Не могу поверить, что ухожу от единственного мужчины, которого, как мне казалось, я могла бы полюбить.

Лучше уйти, чем быть оставленной позади.

БЕН

Не знаю, как долго я стою на том месте, где поцеловал Эшли на прощание. Не могло быть больше пары минут, но вскоре раздается стук в дверь, который вырывает меня из моих мыслей. Когда поворачиваюсь и вижу Кэти, заглядывающую в приоткрытую дверь, реальность обрушивается на меня.

Эшли ушла.

Когда ей дали выбор открыться мне или уйти, она предпочла уйти. И я должен принять это. Должен уважать это.

Не так ли?

– Пастор Лэнгли. – Взгляд Кэти бегает по комнате, как будто она ищет Эшли. – К вам пришел мистер Гантри.

Как раз вовремя.

Я поворачиваюсь обратно к дивану, где была Эшли, когда я вошел, ее глаза остекленели от того, что я предполагаю, было алкоголем, судя по вкусу на ее губах. Как она может так расстраиваться из-за того, что выбрала сама?

– Я сейчас буду. – Я не слышу, как закрывается дверь, поэтому оборачиваюсь и вижу, что Кэти вошла в мой кабинет. – Есть что-то еще?

Она складывает руки вместе.

– Ненавижу быть навязчивой в этом вопросе, но я собираюсь настоятельно призвать вас избавиться от Эшли Кендрик. Она появилась сегодня утром в состоянии алкогольного опьянения.

Я киваю.

– Тебе больше не нужно беспокоиться о мисс Кендрик. Мы ее больше не увидим. – Мысль о ее отсутствии заставляет пустую дыру в моей груди пульсировать.

– Думаю, что это к лучшему. – Кэти, похоже, слишком обрадовалась уходу Эшли.

Если бы только я чувствовал то же самое. Вместо этого я ломаю голову над миллионом способов, которыми мог бы отреагировать на ее скрытность, кроме как оттолкнуть ее.

Чувствуя, что Кэти не планирует уходить в ближайшее время, я хватаю свои записи проповеди и поворачиваюсь, чтобы уйти. Дверь за ней закрыта. Когда она это сделала? Мне все равно, и у меня нет времени расспрашивать ее. Я хватаюсь за ручку, и Кэти хватает меня за запястье.

– Подожди. – Ее голос звучит по-другому, легче, мягче.

Я убираю руку от двери, и она отпускает меня, но теперь нас разделяет всего один фут.

– Я не могу быть с тобой за закрытой дверью, Кэти. – Я снова тянусь к ручке, и она встает у меня на пути.

– Но ты был с Эшли. – Она наклоняет голову, прищуривая глаза. – Почему?

Она спрашивает меня прямо, потому что знает, что я не буду лгать.

Я расправляю плечи.

– Потому что я был вовлечен в романтические отношения с ней.

Выражение ее лица мрачнеет.

– У тебя были физические, романтические отношения с одним из наших волонтеров?

Я вижу ее насквозь.

– Да. Если извинишь меня, у меня встреча с мистером Гантри.

Я почти задеваю ее бедро по пути к дверной ручке, и она отпрыгивает в сторону, прежде чем дверь ударит ее. Гантри стоит у стола Донны, его взгляд скользит от меня к Кэти, когда мы выходим из моего кабинета через ранее закрытую дверь.

– Спасибо, что пришли так быстро, – говорю я.

Он пожимает мне руку.

– Вы сказали, что это срочно.

– Ты собираешься рассказать ему о своих неподобающих отношениях с одним из наших волонтеров? – говорит Кэти, ее голос дрожит от гнева.

Я останавливаюсь как вкопанный, отказываясь поворачиваться и смотреть на нее.

– Да. А также об обвинении в нападении и избиении.

Рот мистера Гантри приоткрывается.

Кэти подходит ближе, в поле зрения появляется ее напряженное выражение лица.

– Я ухожу с поста пастора Церкви Благодати…

– Не могу поверить, что ты это сделал! – Лицо Кэти из розового становится красным. – Какой мужчина откажется от Бога ради своего брата-язычника и безнравственной женщины?

– Мисс Уотсон, – бормочет Гантри, – достаточно.

Фамильярность в его голосе заставляет меня задуматься.

– Кэти?

Она вздрагивает при звуке своего имени.

– Это была ты. Ты подала жалобу в НОЭЕ. – Предательство скручивает мои внутренности. – Почему?

– Я не хотела терять тебя… церковь, я не хотела, чтобы церковь потеряла тебя. – Она потирает шею. – Ты ускользал от меня последний год с тех пор, как твой брат снова появился в твоей жизни, и я не хотела смотреть, как ты отказываешься от своего служения ради кого-то вроде него.

Провожу рукой по волосам и вздыхаю.

– Вау. Ты уволена. Собирай свои вещи и убирайся.

– Но… но…

– Сейчас, мисс Уотсон.

Пока она стоит там, заикаясь, я смотрю на мистера Гантри, который на самом деле выглядит немного смущенным из-за Кэти.

– Я ухожу, прямо сейчас, – говорю я.

Он, кажется, собирается с силами и говорит:

– Я бы сказал, что это само собой разумеющееся.

– Отлично. Надеюсь, у вас есть что-нибудь приготовленное для проповеди, потому что через сорок пять минут прихожане будут ожидать ее. – Я иду к двери, но останавливаюсь и поворачиваюсь, прежде чем выйти в коридор. – О, и мистер Гантри, никогда не заставляйте человека выбирать между людьми, которых он любит, и церковью. Рано или поздно, это лишит вас работы. В конце концов, если есть выбор, церковь всегда проиграет.

ГЛАВА 28

Две недели спустя

ЭШЛИ

– Если мы еще немного постоим здесь, держась друг за друга, то желтая пресса сообщит, что ты сменила ориентацию. – Независимо от своих слов, я крепче обнимаю Бетани, кладу голову ей на плечо, а она кладет свою на мое.

– Мне все равно. Еще минутку.

Я стою, заключенная в объятия своей лучшей подруги, у открытой дверцы своей машины, пока нас согревает южнокалифорнийское солнце. Делаю глубокий вдох, вдыхая полусладкий осенний воздух Калабасаса, и чувствую, как уходит немного больше грусти, которую я носила с собой.

– Как прошла твоя поездка?

– Довольно хорошо. Компанию мне составили Адель, Аланис и Эми Уайнхаус. – Триада после расставания.

– Звучит удручающе. – Она вздыхает.

Так и было.

– Ты уверена, что Джесси не против, если я останусь?

Бетани отпускает меня, но только настолько, чтобы отстраниться и посмотреть в мои глаза.

– Конечно. У нас достаточно места, и он даже освободил место для твоей машины в гараже. Он счастлив, что мне будет с кем пообщаться, пока он записывается. Давай возьмем твои сумки.

Хватаю свою сумочку, и мы идем к багажнику, чтобы взять два чемодана, которые я привезла с собой. По сути это все немногое, что у меня есть, то что я не оставила новому соседу по комнате Сторми. У нее не было проблем с тем, чтобы уговорить какого-то парня переехать к ней. Я заплатила свою часть арендной платы две недели назад, так что он будет жить там бесплатно в течение месяца.

Мы катим мои чемоданы по подъездной дорожке к огромному гаражу, заполненному машинами и мотоциклами. Как только подходим к двери, ведущей в прихожую, меня обдает ароматом цитрусовых и морепродуктов.

– Шеф-повар Рене готовит обед. Надеюсь, ты проголодалась.

Я пытаюсь поднять челюсть с пола, когда мы проходим через огромную кухню к чертовски горячему парню, одетому во всю черную одежду шеф-повара, который что-то рубит на островке.

– Это, должно быть, та самая Эшли, о которой я так много слышал, – произносит он с легким французским акцентом. Мужчина кладет нож, вытирает руки и подходит, чтобы поприветствовать меня. Его широкие плечи, загорелые руки, золотисто-светлые волосы и кристально-голубые глаза привлекают внимание, но невозможно определить, какая из его черт самая красивая. Чертов Голливуд. Здесь все привлекательны?

Я пожимаю ему руку.

– Приятно познакомиться.

Его кривая улыбка – само очарование и развязность, то, что обычно приводит мои гормоны в овердрайв и заставляет меня выкрикивать свои лучшие реплики. Не сегодня. Кто бы мог подумать? Кроме восхищения его красотой, я не чувствую абсолютно ничего. Ни единой бабочки. Ни малейшего покалывания. Никакого тепла.

– Я буду готовить для тебя во время твоего пребывания здесь. Дай мне знать, если у тебя будут какие-либо особые пожелания. – Он подмигивает.

– Спасибо. – Бетани хватает меня за руку и снова заставляет двигаться. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости, она говорит: – Я знала, что он будет флиртовать с тобой. Развлекайся с ним на свой страх и риск. Если дела пойдут наперекосяк, и он уйдет, Джес будет в ярости. Рене – единственный шеф-повар, который готовит настоящий гамбо так, как любит Джесайя. Он бы не хотел, чтобы его уволили.

– Не заинтересована. Воу! – Я врезаюсь в спину Бетани.

Она медленно поворачивается, сверля меня взглядом.

– Что ты сказала?

Я знаю, что она имеет в виду, поэтому выражаюсь ясно.

– Меня совершенно не интересует Рене. – Или кто угодно, если уж на то пошло. – Я чувствую к нему то же самое, что и к тостеру. Думаю, полезная вещь, если ты любишь тосты, но я отказалась от углеводов.

– Ты отказалась от углеводов?

– Да.

Она изучает меня мгновение, прежде чем повернуться к лестнице, которая выглядит как лестница в «Титанике», но белого цвета и более современная. Я следую за Бетани вверх и налево, по длинному коридору, мимо ряда комнат, к двойным дверям, которые, как я знаю, ведут в апартаменты, которые обычно зарезервированы для родителей Бетани, когда они приезжают.

Оставляю свой чемодан у двери и захожу в спальню хозяйского размера, оборудованную мини-кухней и полноразмерной ванной комнатой с джакузи и огромным душем.

– Ты уверена?

– Заткнись, конечно, я уверена. – Она ставит мой второй чемодан рядом со встроенным шкафом. – И я знаю, ты сказала, что хочешь остаться только на пару недель, но ты знаешь, что можешь оставаться столько, сколько захочешь.

Плюхаюсь на кровать, толстое пуховое одеяло окутывает меня теплом и уютом.

– Не искушай меня.

Подруга запрыгивает на кровать рядом со мной.

– Я серьезно.

Перекатываюсь на бок и подпираю голову рукой.

– Знаю, но мне действительно нужна всего пара недель, чтобы обдумать свой следующий шаг.

Бетани убирает длинную прядь волос с моего лица.

– Возьми столько времени, сколько нужно. Джесси все время репетирует, а я просто буду сидеть здесь и ничего не делать. Может быть, ты сможешь предугадать и мой следующий шаг. – Она со вздохом падает рядом со мной.

– Мне жаль, что с преподаванием ничего не вышло.

Бетани действительно хотела стать школьной учительницей, но быть женой единственного и неповторимого Джесси Ли слишком сложно. Ни одна школа не приняла бы ее из-за медийности, и по той же причине она не могла заниматься дома. На данный момент она отложила свою мечту на потом.

– Все в порядке. Я помогала Джейд с Кэти, пока она работала несколько смен в больнице. Это было весело. В конце концов, я вернусь к занятиям.

– Может быть, мне тоже стоит вернуться к учебе.

– Это неплохая идея. – Она перекатывается на бок. – Какие занятия ты бы хотела посещать?

– Это та часть, которую мне нужно выяснить. А пока нужно найти работу. Что-то большее, с девяти до пяти, с целью, выходящей за рамки простого спаивания людей.

– Ты разберешься с этим.

Между нами тянутся минуты молчания.

Бетани прочищает горло.

– Ты говорила с ним?

Я не нуждаюсь в пояснениях. Она говорит о единственном человеке, который что-то значит для меня.

– Нет.

– Он связывался с тобой?

– Не после тех первых нескольких дней. – Охваченная волной печали, я отправляла все его звонки на голосовую почту, жалея, что не могу взять трубку, но зная, что пережила худшее горе в своей жизни. Зачем подвергать себя еще большим пыткам?

– Ты скучаешь по нему?

Я пожимаю плечами.

«Черт возьми, да, каждую секунду каждого дня».

– Уходя без сожалений, поступаешь правильно.

– Да. – Вот только я всегда буду задаваться вопросом, что бы произошло, если бы я рассказала ему все. Если бы я только доверяла ему достаточно. Смог бы он увидеть что-то за моими шрамами и ошибками?

– Да, – повторяет Бетани.

Она мне не верит.

Я тоже себе не верю.

БЕН

Сидя на плюшевом диване многомиллионной студии звукозаписи, я наблюдаю, как мой брат бренчит на гитаре и поет текст новой песни, над которой мы работаем. Мои стихи. То, как Джес может вложить столько эмоций в историю другого человека, является свидетельством его таланта. Хриплый, навязчивый звук его голоса, когда он воплощает мои слова в жизнь, вызывает во мне трепет, которого я не испытывал… ну, с тех пор, как в последний раз целовал Эшли.

Музыка резко обрывается, когда Джесайя смотрит на своего продюсера.

– Отличная песня, верно?

Эдгар выдыхает и смотрит на меня.

– Хочешь сказать, что написал это прошлой ночью?

– Не мог уснуть.

Мой брат ухмыляется.

– Бенджи – лирический гангстер. И это всего лишь одна из пары дюжин, написанных им.

Эдгар смотрит на блокнот в кожаном переплете в моих руках. Я сжимаю эту штуку крепче.

– Сколько из них вы хотите записать?

Мой брат откладывает гитару.

– Я хочу пять штук. – Он улыбается мне. – Пока.

– Давай все это запишем, а потом реконфигурируем альбом. – Эдгар смотрит на меня. – Я подготовлю контракты на права на песни.

Мой брат улыбается мне, в основном потому, что знает, что продажи этого альбома изменят мою финансовую ситуацию.

– Как скоро, по-твоему, они будут готовы к записи? – спрашивает Эдгар.

Из мягкого кресла в дальнем конце комнаты доносится хихиканье. Мы все оглядываемся и видим Эллиот, занятую своим iPad и ярко-розовыми наушниками с шумоподавлением.

Мы поворачиваемся обратно к Эдгару, и Джесайя отвечает:

– Райдер сейчас направляется сюда. Мы работали с Итаном допоздна прошлой ночью. – Он смотрит на меня так, словно спрашивает моего мнения. Я киваю. – К завтрашнему дню мы будем готовы записать несколько песен. Послезавтра, самое позднее.

Лицо Эдгара загорается.

– Отлично. – Он хлопает себя по бедрам и встает. – Я позабочусь о том, чтобы перекрыть неделю, и мы начнем послезавтра. – Он покидает комнату, немного подпрыгивая в своей походке.

Я смотрю, как он уходит, почесывая недельную щетину.

– Я же говорил тебе, что ему понравится. – Улыбка растягивается на лице Джеса. – Как, черт возьми, ты это делаешь?

– У меня много свободного времени.

Он смотрит на Эллиот, как будто хочет убедиться, что она нас не слушает, затем наклоняется вперед, упирается локтями в колени и пристально смотрит на меня.

– Ты скучаешь по этому? Насчет церкви?

– Нет, – не медля, отвечаю я, потому что это правда.

Уход из церкви был правильным шагом. Мне пришлось признаться в том, что я сделал, и я знал, что мои отношения с братом по-прежнему будут проблемой. Однажды я предпочел институт веры своему брату и с тех пор сожалел об этом. Я бы никогда не повторил эту ошибку снова.

Чувствую ли я угрызения совести? Не о том, чтобы уволиться с работы, нет.

Сожалею ли я о том, что позволил Эшли уйти из моего офиса? Каждый. Божий. День.

Я пытался дозвониться до нее. Она не отвечает на мои звонки.

Я появился в ее квартире. Никто не открыл дверь.

Принятие было самой трудной частью нашего расставания. Тот факт, что я заботился о ней больше, чем она заботилась обо мне. Это горькая пилюля, которую нужно проглотить. Именно поэтому я решил взяться за работу над альбомом Джесси. Мне нужно было уехать из города, проветрить голову, понять, как снова жить в мире без красок.

Мы с Эллиот приехали в дом Джеса десять дней назад. Через три недели мы вернемся, и у меня будет более чем достаточно денег, чтобы жить, пока я не решу, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Одно можно сказать наверняка: я продаю свой дом. Пришло время оставить призраков там, где им самое место – в прошлом.

Чувствуя испытующий взгляд моего брата, я беру гитару и работаю над припевом песни, которая пришла мне в голову этим утром. Я напеваю, затем бормочу слова песни.

«Я столкнулся с горем, лицом к лицу с болью.

И снова прошел сквозь огонь.

Она умерла, и я не мог отпустить.

А теперь ушла и ты. Но я хочу быть с тобой.

Слова исчезают. Не о чем говорить.

Я выгораю, существую, нуждаясь… в… в…»

– Эшли.

Перевожу взгляд на брата, который смотрит на меня с большей мягкостью в глазах, чем я когда-либо видел.

Он кивает в сторону моей гитары и моего песенника, лежащего передо мной открытым.

– Думаю, что это то слово, которое ты ищешь.

Чувствуя себя так, словно сотни прожекторов освещают мою открытую грудную полость, я прочищаю горло и начинаю песню сначала.

После первых нескольких тактов Джесайя говорит достаточно громко, чтобы я мог услышать, но так, будто это секрет.

– Как она называется?

– «Обретая надежду».

Уголок его рта приподнимается, но брат не смотрит на меня.

– Как раз самое время.

Джесайя достает свой телефон, давая мне перерыв в разговоре. Я продолжаю работать над песней, мое горло сжато, а сердце пусто, как никогда.

В конце концов, дверь распахивается, и входит Райдер, направляясь к Эллиот, чтобы взъерошить ей волосы, прежде чем присоединиться к нам. Он выглядит усталым, но таким счастливым, каким я его никогда не видел.

– Ты ужасно широко улыбаешься для чувака, который поспал пару часов между кормлением из бутылочки и сменой подгузников, – замечает Джес.

Райдер зевает сквозь улыбку.

– Джейд работала в ночную смену. Кэти уже живет как рок-звезда – типа, не спит всю ночь, ест и гадит в штаны.

Джесайя хмурится.

– Я возмущен этим.

Райдер ухмыляется.

– Но ты этого не отрицаешь.

Мой брат пожимает плечами.

Райдер смотрит на меня.

– Быть отцом – это лучшее, что я когда-либо делал. Ты помнишь, когда родилась Эллиот, как наблюдение за ее сном заставляло тебя улыбаться?

Нет. Когда родилась Эллиот, я в основном плакал и оставался в постели, проклиная Бога за то, что он забрал мою жену и оставил меня одного растить новорожденную без матери, но я не говорю ему об этом.

– Да. – Я возвращаюсь к игре на гитаре.

– Звучит круто. К какой это песне? – спрашивает Райдер.

– Бенджи только что написал её, это чертовски круто. Называется «Обретая надежду».

– Сыграй это еще раз. – Глаза Райдера сосредоточены на моих руках, его голова слегка покачивается в такт, когда я играю. – У меня есть идея.

Он вскакивает и направляется к ударной установке. Играет, а я слушаю, подхватываю то, что он начал, и снова играю припев. Джес встает, стоя между тем местом, где играет Райдер, и мной в кресле с моей акустикой. Его глаза закрыты, когда он что-то напевает.

И именно так мы пишем первый сингл Джесси Ли для его нового альбома.

ГЛАВА 29

БЕН

– Рене приготовил ужин, – говорит Джесайя, когда мы подъезжаем к его дому сразу после восьми вечера.

Бетани занималась с Эллиот через день, поддерживая ее в учебе, прежде чем они проводили остаток дня, занимаясь веселыми вещами. В те дни, когда Бетани присматривала за Эллиот, мы работали допоздна и возвращались далеко за полночь. В те дни, когда я беру Эллиот с собой, мы стараемся вернуться достаточно рано, чтобы поужинать и, возможно, поплавать в бассейне с подогревом.

– Я умираю с голоду! – щебечет Эллиот с заднего сиденья внедорожника.

– Хорошо, малышка. – Джес ведет машину по кольцевой подъездной дорожке к входной двери, глядя на Эллиот в зеркало заднего вида. – Я слышал, Рене приготовил для тебя свои фирменные макароны с сыром.

Мы все выпрыгиваем из машины. Я хватаю рюкзак Эллиот с динозаврами и тащу свои измученные ноги к двери позади болтающих Джесайи и Эллиот.

В доме тусклый свет, и Джес кричит:

– Дорогая, я дома!

Я ожидаю, что Бетани присоединится к нам на кухне, как она делает каждый вечер, но ее пока нет. Эллиот стоит рядом с Джесом, когда тот открывает духовку и с помощью прихваток достает тарелки, покрытые фольгой.

– Пойду, отнесу вещи Эллиот.

Джесайя смотрит на меня со странным выражением – полуулыбкой, полу извинением.

– Не торопись. Я покормлю ребенка.

Я направляюсь к лестнице, думая, что, может быть, я просто устал и мне чудиться, что мой брат ведет себя странно. Наверху лестницы находится спальня Эллиот, первая дверь справа. Она оформлена для принцессы, в комплекте с кроватью с балдахином и хрустальной люстрой. Я бросаю ее рюкзак на кровать и направляюсь через ванную комнату, соединяющую две комнаты, в комнату для гостей, в которой я остановился. Падаю на кровать, измученный и гадающий, когда же это всепоглощающее опустошающее чувство пройдет. Чувство, что я потерял что-то неотъемлемое от своего существования.

Как бы мне ни хотелось принять душ и лечь спать, я не могу оставить своего брата заботиться об Эллиот, поэтому поднимаюсь с кровати и иду в коридор. Делаю шаг и замираю, когда слышу женский смех, доносящийся позади меня.

Он доносится из гостевой комнаты в конце коридора. С чего бы Бетани, чья спальня находится на другой стороне дома, находиться с кем-то в гостевой спальне? С кем-то женского пола?

Это не могла быть Джейд, жена Райдера, потому что он собирался домой, чтобы повидаться с ней, когда мы вышли из студии тридцать минут назад. Родители Бетани в круизе по Аляске, так что это не они.

Мой пульс бьется немного быстрее. Надежда разрастается у меня под ребрами, и я говорю себе, что веду себя глупо, думая, что другой голос может принадлежать Эшли. Конечно, Джес сказал бы мне, если бы она приехала. И, конечно же, Бетани сказала бы Эшли, что я остановился здесь на несколько недель. Если бы она это сделала, Эш не приехала бы сюда. Она так старательно избегала меня.

Из комнаты доносится музыка, затем еще один короткий взрыв смеха, сопровождаемый грохотом голоса, от которого у меня по рукам бегут мурашки. Я узнаю этот голос, если не по словам, то по тону и интонациям. Ее голос записан в моей душе. Я бы узнал его из миллиона других.

Дрожащими пальцами я толкаю дверь. Они не сразу замечают меня, и я пораженно молчу, глядя на Эшли. Она стоит на кровати спиной ко мне, в мешковатых красных фланелевых пижамных штанах в клетку и майке с вырезом, демонстрирующей нежную кожу и узкую талию, переходящую в женственные бедра. Ее волосы собраны в конский хвост, который выглядит растрепавшимся, вероятно, из-за того, что она прыгала на кровати. Бетани смеется, швыряя подушкой в ноги Эшли.

Бетани замечает меня, и ее смех затихает. Она резко садится и нажимает что-то на своем телефоне, что останавливает музыку. Эшли замечает это и оборачивается, ее большие голубые глаза становятся еще больше. Когда девушка шепчет мое имя, я ловлю себя на том, что улыбаюсь ей.

– Привет, Эш, – говорю я сквозь улыбку, которую отказываюсь скрывать.

– Что ты здесь делаешь? – Эшли пытается отвести от меня взгляд, но не может, и я отказываюсь бороться с притяжением между нами.

Вхожу в комнату.

Бетани пододвигается к краю кровати.

– Бен, ты уже вернулся.

Я не отвечаю ей, потому что моего присутствия достаточно для ответа.

Бетани бросается к двери.

– Я собираюсь спуститься вниз и…

– Ты знала, что он здесь. – Слова Эшли адресованы ее лучшей подруге.

Бетани вздрагивает.

– Я не сказала тебе, потому что ты не спрашивала.

Ноги Эшли подгибаются, и она садится на кровать, обхватив голову руками. И бормочет что-то, чего я не могу разобрать, но это звучит примерно так: «Это так плохо».

– Я буду внизу. – Бетани выбегает из комнаты, закрыв за собой дверь.

С тихим щелчком закрывшейся двери глаза Эшли поднимаются, остекленевшие от слез, вид которых сжимает мою грудь.

– Я не хочу расстраивать тебя, Эш. Если хочешь, чтобы я ушел…

Девушка не говорит мне уходить, и это хорошо, потому что я не смог бы заставить себя выйти из этой комнаты, даже если бы попытался.

– Что ты здесь делаешь? – Она звучит измученной, уставшей.

Она говорит именно так, как я себя чувствую.

Я прочищаю горло и оглядываюсь в поисках места, где можно было бы присесть. Мне кажется, что мои ноги весят миллион килограмм, когда я тащу их к зоне отдыха в углу комнаты. Эшли соскальзывает с кровати, и я стараюсь не пялиться на ее пупок, когда она подходит ко мне и садится рядом со мной. От ее красоты у меня захватывает дух. Как я мог забыть, какая она великолепная? Или тот факт, что она больше не моя, делает ее еще более привлекательной, чем когда-либо?

– Бен?

– Я скучаю по тебе. – Вот так. Я сказал это.

– Ты здесь ради меня? – Ее брови сходятся вместе.

Жаль, что я не могу наклониться вперед и провести большим пальцем между ними, чтобы снять напряжение.

– Я работаю с Джесайей над его альбомом.

Эти нахмуренные брови становятся более суровыми.

– А как насчет церкви?

– Я ушел.

– Что? – Ее лицо бледнеет, а губы приоткрываются. – Почему?

Я выдыхаю, пытаясь сообразить, какую из сотен причин должен ей назвать.

– Потому что быть пастором означало оттолкнуть людей, которых я люблю. Потому что предпочел иметь отношения со своим братом церкви. Меня тошнит от того, что мне пришлось выбирать между этими двумя вещами.

– Но… ты всегда проповедуешь о любви и благодати и…

– Атрибуты Бога, а не человека. Моя преданность Богу не изменилась, но мне не нужно возглавлять церковь, чтобы быть преданным как Богу, так и людям, о которых я забочусь.

Выражение ее лица расслабляется.

– Рискуя показаться снисходительной, я действительно горжусь тобой.

Ее слова согревают меня и немного заполняют пустоту в моей груди.

– Это много значит для меня.

Эшли складывает руки на коленях, ее женственные костяшки пальцев белеют, как будто она удерживает свои руки от дрожания.

– Думаю, твой брат и моя подруга договорились о том, чтобы мы были здесь в одно и то же время.

Я ухмыляюсь, наслаждаясь легкостью, которую ей удается привнести в то, что может быть напряженным разговором.

– Ты так думаешь?

Легкий смешок срывается с ее губ.

– Я должна была догадаться, что Бетани что-то замышляет, когда она предложила мне приехать и остаться, пока я не разберусь со своей жизнью.

– Разберешься со своей жизнью? – Вспышка беспокойства и вины вспыхивает во мне. – Тебя уволили из клуба? Это из-за того, что случилось с Энтони?

– Нет, нет. – Она кладет руку мне на колено, обтянутое джинсовой тканью, и я замираю, глядя на ее красивую руку. – Пришло время двигаться дальше.

Я не могу оторвать взгляд от того места, где она прикасается ко мне. Эшли, должно быть, заметила, потому что убирает руку, но я хватаю ее за запястье и кладу ее руку обратно на себя, оставляя свою ладонь на ее руке. Потом закрываю глаза, смущенный своей потребностью чувствовать, как Эшли прикасается ко мне, чувствовать ее тепло под своей ладонью.

– Бен…

– Я знаю, мне жаль. – Я сжимаю ее руку, не в силах отпустить. – Я сожалел каждый день, вспоминая, как ты выходишь из моего кабинета. Теперь, когда прикасаюсь к тебе… Я не хочу отпускать тебя.

Между нами тянутся безмолвные секунды. Единственный звук – это наше дыхание. Она не убирает руку, позволяя мне это маленькое одолжение своим присутствием и прикосновением.

Я никогда не хочу отпускать ее.

ЭШЛИ

Бен изменился.

Он измучен. И почему-то кажется старше.

Это не темные волосы на его подбородке, который обычно чисто выбрит, или тени под глазами, которые говорят о бессонных ночах. Это нечто более глубокое. Какая-то часть его души, кажется, постарела на годы с тех пор, как я видела его в последний раз. Неужели прошло всего две недели с тех пор, как я появилась в его офисе воскресным утром, пьяная и отчаянно желающая, чтобы он умолял меня остаться?

Его широкие плечи наклонены вперед, когда мужчина склоняется над своими бедрами, его рука на моей. Знает ли он, что успокаивающе поглаживает мои костяшки пальцев? Его длинные черные ресницы веером ложатся на оливковую кожу, и он никогда не выглядел более разбитым или более великолепным чем в этот момент.

Я не хочу отпускать тебя.

– Тогда не надо, – шепчу я так тихо, что не ожидаю, что он меня услышит, но его глаза резко открываются, а мышцы на ноге напрягаются.

– Что ты сказала? – шепчет он в ответ.

– Не отпускай меня.

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты принял, что есть части моей жизни, которой я, возможно, никогда не смогу поделиться с тобой. – Я должна быть унижена отчаянной мольбой в моем голосе.

Мужчина наклоняет голову, его взгляд, кажется, проникает в меня, как будто он может прочитать мои мысли, чтобы понять, что я имею в виду.

– Ты хочешь быть со мной, Бен?

– Больше всего на свете.

Я закрываю глаза и опускаю подбородок, его слова омывают меня успокаивающей лаской. Он тянет меня за руку, стаскивая со стула к себе на колени. Сжимает мои бедра, и он тянет меня на себя, что я оседлала его бедра. Провожу руками по его рукам до плеч, наслаждаясь его прикосновением и думая, что прошла целая жизнь с тех пор, как я прикасалась к нему. Его руки на моих бедрах, он не сводит с меня глаз, пока я обвиваю руками его шею.

– Это то, чего ты хочешь? – Его руки сжимают мои бедра, словно понимая, что мне нужны его прикосновения. В его голосе нет сарказма, лишь искреннее любопытство.

– Нет. – Я провожу руками по его волосам сзади, наслаждаясь тем, как длинные пряди ощущаются между моими пальцами. – Мне также нужен твой разум. – Я подношу свои губы к его лбу и оставляю там поцелуй, прежде чем перейти к его глазам. – Я хочу, чтобы они были только на мне. – Я целую каждое веко по очереди. – Мне нужны твои слова поддержки, твоя мудрость, твои советы, когда я все испорчу. – Я целую его в подбородок, наклоняюсь и целую его шею, затем пробегаю губами к его уху, где шепчу: – И хочу, чтобы ты услышал меня, когда я говорю, что могу отдать тебе мое будущее, но боюсь отдать свое прошлое.

Бен руками скользит вокруг моей талии, чтобы сомкнуть их у меня за поясницей. Он подталкивает меня ближе, пока мы не оказываемся бедро к бедру.

– Эш. – Мое имя, произнесенное с такой тоской, сорвавшееся с его губ, заставляет кровь быстрее бежать по моим венам. – Что я могу сделать? Чтобы заставить тебя доверять мне во всем, в каждой детали? – Он проводит своими губами по моим. – Я хочу знать тебя всю, даже те части, которые ты отказываешься показывать миру.

Балансируя на грани того, чтобы поделиться своим сердцем, я закрываю глаза, чтобы избежать безоговорочного принятия, отраженного на нем. Он бы никогда не простил бы меня, если бы узнал.

– Я так боюсь того, что ты обо мне подумаешь.

Его большие руки обхватывают мое лицо, и Бен приподнимает мой подбородок.

– Открой глаза. – Когда я этого не делаю, он снова командует. – Посмотри на меня.

Неохотно я делаю это.

– Я видел, как отец избивал моего младшего брата больше раз, чем могу сосчитать…

– Бен.

– И я ничего не сделал, чтобы остановить его. – Его руки дрожат на моей челюсти. – Когда Джесайе было двенадцать, они усадили его перед всей церковной паствой и сказали им, что он одержим демоном и что единственный способ прогнать демона – сделать это с помощью гремучих змей. Брат так сильно плакал, что намочил штаны. – Он хмурится, но смотрит мне в глаза. – Я ничего не сделал, чтобы помочь ему.