Текст книги "Голосую за любовь"

Автор книги: Дубравка Угрешич

Соавторы: Анастасия-Бела Шубич,Яра Рибникар,Нада Габорович,Гроздана Олуич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– И?

– И ничего! Влюбилась!

– Знаешь, я очень рада за тебя…

– Звоню тебе, потому что есть кое-что и для тебя. Спрашивала его и про твой гороскоп…

– Не может быть! И что он сказал?!

– Тебе нужно самой поговорить с ним. Короче, сказал, что у тебя до сих пор был черный период и потому ничего не получалось, понимаешь? Сейчас ты постепенно входишь в светлый период… Слушаешь?

– Слушаю.

– Тебя что, это не интересует?

– Ну что ты, я слушаю тебя. И что еще он сказал?

– Сказал, что вскоре у тебя настанет переломный момент или какое-то событие в жизни. Счастливое, естественно. И еще твое роковое число – тринадцать! В положительном смысле.

– Серьезно?

– Да. Так он сказал.

– А еще что?

– Пока больше ничего. Впрочем, сама познакомишься с ним скоро… Что касается меня, он все угадал, представляешь?!

– А что именно?

– Ну, прежде всего про себя…

– И ты влюбилась?..

– Ага.

– А он?

– И он.

– Слушай, что это у тебя с телефоном? Что-то в трубке трещит!

– Это не в трубке, это попугай. Я купила попугая. Не говорила тебе разве?

– Ах, да. Говорила. Забыла совсем… Так громко орет?

– Да. К тому же ужасно глуп! Чертова птица…

– Как его зовут?

– Кого? Попугая?

– Да нет же! Этого твоего астролога!

– Мариан.

– Ага. Хорошо. Как-нибудь зайду… Пока…

– Пока! Заходи, звони…

– Ага.

Штефица Цвек и попугай,

в действительности оказавшийся замаскированным негодяем

(окантовка)

С приходом весны появляются комары. В качестве первой помощи от укусов годится сок репчатого лука. Несколько капель вотрите в место укуса – боль и зуд заметно уменьшатся.

На этот раз Штефица окончательно и бесповоротно решила не выходить из депрессии. Даже Аннушка… Даже Аннушка полюбила!.. – рыдала Штефица.

Она и сама не могла бы толком объяснить, почему Аннушкин новый роман вверг ее в такое отчаяние. Однако, поразмыслив, Штефица пришла к выводу, что, видимо, человек уж так устроен, что всегда должен быть кто-то, кому хуже или хотя бы так же плохо, как и ему. Аннушке всегда было хуже.

Вдруг как гром среди ясного неба Штефицу пронзила догадка: попугай! Точно! Попугай! Аннушка ведь и купила-то его, потому что вечно была в депрессии. И с той самой минуты все повернулось к лучшему. Попугай, очевидно, был слабым, тайным голосом жизни, просьбой о помощи, скромным знаком судьбы – как отдернутая штора на окне, или вазочка с цветком, или свет в комнате… Судьба заметила Аннушкин знак.

Уж если на то пошло, думала Штефица, попугай меньше и дешевле собаки, это даже и не животное, а всего лишь птица, собака к тому же лает, а попугай – нет, только трещит, щелкает семечки и наверняка веселее собаки…

А, была не была, и Штефица купила попугая. Тетя предложила назвать его Перо. «Только бы он не ждох у наш жа полгода!» – заметила она.

Перо был веселой и симпатичной птицей. Он не умел разговаривать, и это нравилось Штефице. Аннушкин – тот даже по телефону спокойно поговорить не дает…

И в жизни у Штефицы Цвек все повернулось к лучшему. Маленькая симпатичная птичка внесла в тихий дом Штефицы Цвек и ее тетушки перемены. Штефице просто некогда стало грустить. Однажды после обеда Штефица сидела и перелистывала журнал мод. Тетушка дремала в кресле. Лучи послеобеденного солнца проникали в открытое окно и бегали по стенам. Штефица тихо закрыла журнал и будто впервые увидела комнату, тетю в кресле, игру солнечных зайчиков и ощутила, как жизнь ее наполняется теплом и что еще много тепла у нее будет…

Вдруг Штефица услышала странный голос:

– Штефица с жиру бесится!

– Что-о-о?! – взвилась Штефица.

Из клетки на Штефицу маленькими черными глазками не мигая смотрел попугай.

– Штефица с жиру бесится! – повторил он равнодушно, каким-то старческим голосом.

Штефица покраснела, поднялась и снова села. Казалось, ей не хватает воздуха. Она смотрела на попугая, который сидел неподвижно. Но только он опять открыл свой злобный клюв, Штефица вскочила, поставила клетку на подоконник и открыла дверцу. Попугай не спеша вышел из клетки и, даже не взглянув на Штефицу, улетел.

– Дохлятина! Негодяй! – крикнула ему вслед Штефица.

И снова села. Слезы текли сами по себе. Она уставилась на пустую клетку. Слезы текли по щекам. Проклятый попугай! Слезы лились ручьем. Пригрела на груди змею. Слезы лились потоками. Сердце разрывалось. Слезы хлестали из глаз. Ей чудилось, что жизнь висит на волоске.

– Швятая Клара! – пробормотала вдруг сквозь сон тетя. – Днем шьет и поет, ночью порет и плачет! – Она поворочалась в кресле и захрапела.

Штефица Цвек размышляет о первой дефлорации,

о второй дефлорации и самоубийстве

(планка с прорезными петлями)

Знаете ли вы, как определить, готовы ли овощи? Если они опустились на дно посуды, значит, готовы, а если плавают, то еще нет.

Да, их было двое! Эла сказала: «Не болтай глупости! Дефлорация есть дефлорация, значит – первый раз!» Штефице не нравилось слово «дефлорация», но Эла сказала, что пришло время называть некоторые вещи своими именами. Ах, Эла… Эла – это совсем другое дело!

Первый был сыном соседей Шкаричевых. Они вселились позже других. Короче говоря, он был электриком четвертого разряда. Он сходил с ума от всего, что можно было разобрать и собрать, и по всему, что можно было зарифмовать. Впервые встретив Штефицу в коридоре, он сказал: «Куда, малыш, со мной поспать спешишь?» Потом Первый часто заглядывал к ним и шутил с тетей: «Тетя, в зятья возьмете?» И та, бывало, приговаривала: «Пуштожвон! Настоящий пуштожвон!» А потом сломался телевизор, а тетя была в Босанской Крупе. Первый долго ходил вокруг телевизора, и тот в конце концов заговорил, потом он долго ходил вокруг Штефицы… Вот так. Случилось, а она и сама не знает как… Единственное, что запомнилось, – это шум сгоревшего телевизора. Штефице не понравилось. Первому понравилось. Несколько раз она находила в почтовом ящике бумажки с нацарапанными стишками, где рифмовались слова «красив» и «стихи» («Пусть не очень я красив, но зато пишу стихи»), «любовь» с «вновь» («Я прошу, верни любовь, давай встретимся мы вновь») – и все в таком же духе. «Пуштожвон!» – повторяла тетя, и Штефица с ней соглашалась.

Второй появился почти сразу после Первого. И опять все произошло совсем случайно и как-то гадко. Преподаватель химии из школы. Его все звали «Собственно говоря», потому что каждое предложение он начинал с этих слов. Он обожал ставить опыты, любил многочисленные колбочки, пробирки, спиртовки, мензурки… Собственно говоря, провели мы этот опыт, собственно говоря, сделали мы тот эксперимент…

Штефица встретила его вновь на курсах машинописи. Он работал там секретарем. Был он еще более стеснительным, казался меньше ростом, был целиком погружен в себя. Он напоминал Штефице улитку. А потом был последний экзамен по машинописи и гулянка по этому поводу в ресторане. И Второй был там, весь сконфуженный, весь пунцовый. Он все посматривал на Штефицу и в конце вечера предложил подвезти домой. Но, разумеется, сначала зайти к нему на чашечку кофе. Штефица не помнила, как дошло до этого, помнила лишь, что приняла приглашение, собственно говоря, пошла просто так и, собственно говоря, со Вторым. Почему – и сама не знала. Второй казался ей таким несчастным, таким неловким, что Штефице хотелось непременно ему помочь. В конце он сказал: «Штефица, простите, но я, собственно говоря, совершил дефлорацию» – и уснул. Штефица ответила: «Ладно». Нужно ему верить, думала она. Второй спал, обняв Штефицу, и при этом ее ухо было очень неудобно прижато к часам на его руке. В абсолютной ночной тишине Штефица как загипнотизированная слушала навязчивое тиканье часов. Потом послышалось щебетание одной птички, затем другой… И Штефице показалось, что именно в эти минуты – когда в ухе стучали часы, а за окном чирикали птички – в этом кристально чистом утреннем кусочке времени она стала женщиной. Независимо от Первого и от Второго. Как-то сама по себе.

От Первого остался шум сгоревшего телевизора, от Второго – тиканье часов. И все. И больше ничего. Остальное стерлось, смешалось. Как каша! – подумала Штефица и тут вспомнила, что давно остыл рис и нужно включить плиту и разогреть его, что уже стемнело и она, кстати, не отказалась бы перекусить.

Рис потрескивал, приподнимаясь и опускаясь, словно дышал в маленькой сковородке на плите. Штефица вынула из холодильника арбуз. Нет! – подумала она, так дальше нельзя! Она задумчиво погладила арбуз и долго крутила сухой хвостик. Потом решительно взяла нож и разрезала арбуз пополам. А, была не была, подумала Штефица и отрезала кусок, зарежусь! Мысль молнией сверкнула в ее голове, и Штефица выплюнула семечко.

Да, думала Штефица, это будет отличная месть за все обиды, нанесенные ей. Она представила себе скромные похороны. Наверняка пришли бы сослуживцы, Марианна бы страшно плакала, в этом Штефица не сомневалась, Марианна была бы в отчаянии… И Аннушка… И ее новому парню было бы грустно, что они так и не познакомились. Как там его зовут?.. Мариан, да, Мариан… И Эле было бы жалко ее, только она этого, конечно, не показала бы. Она бы рассердилась. «Глупая, вот глупая, зачем она это сделала!» Да, она-то уж точно бы рассердилась, но все равно ей было бы жаль…

Штефица взволнованно отрезала еще кусок арбуза и долго задумчиво водила ножом по зеленой корке. Шофер узнает от Марианны и, наверное, придет. Трехкрылый не придет, ему не от кого узнать, а Интеллектуал… Он читает газеты, может, из газет узнает… Она представила его пьяного, с розами в руках. Белыми. А тетя! Тетушка от жалости наверняка умрет. А может, и нет. Штефица заплакала. Стала пересчитывать всех, кто придет на похороны, и ужаснулась тому, насколько их оказалось мало! Ужасно мало! Умру, окончательно решила Штефица. Когда к человеку на похороны приходит так мало людей, он другого и не заслуживает!

– Так! – тихо сказала Штефица и выключила плиту. Рис поднялся – послышалось последнее «пах!» – и опал. Будет что поесть тете, когда вернется из Босанской Крупы, подумала Штефица и накрыла сковородку крышкой.

Затем она стала раздумывать о способе самоубийства. Удавиться – больно и ненадежно, да и выглядят повешенные ужасно. Броситься под поезд – это уж точно не подойдет, она всегда боялась поездов. И вообще – неизвестно, что из этого выйдет. Можно только покалечиться и остаться уродом на всю жизнь. Перерезать вены – тоже нет. Тетя рассердится. Лучше всего – таблетки! В тетушкином шкафу стояло четыре пузырька. Три – полные пестрых зловещих таблеток, которые Штефица тут же решительно вытрясла в ладонь. В четвертом было всего три таблетки. Белого цвета. Она вытряхнула и их. Так. Если уж и от этого не умру – тогда не знаю! Может, оставить тете записку?.. Нет! Потом все будет неважно…

Штефица прошлась по кухне, положила остатки арбуза в холодильник, вытерла стол. Проверила плиту, сняла крышку, попробовала рис – он был готов, осталось только посолить, закрыла крышку и пошла в ванную.

Там она долго смотрелась в зеркало, потом наполнила ванну горячей водой. Отлично. Совершу двойное самоубийство. Видела в кино, как это делается. Это, с венами – отвратительно, зато не больно.

В ванной, окутанная облаками пара, Штефица одну за другой глотала тетины таблетки, а когда на ладони почти ничего не осталось, влезла в воду. Ей показалось, что она уже чувствует действие таблеток, и она решила не торопиться резать вены. Потом навалилась сильная сонливость. Смерть совсем не так страшна… Даже более того… Как глубокий сон. Вдалеке, в этом сне, были все вместе: тетя, Аннушка, Марианна, Эла, Шофер, Трехкрылый, Интеллектуал, даже Первый и Второй, да еще кто-то с работы… Все улыбались и махали ей. «Все, все меня любят!» – растаяла Штефица и хотела уже бежать к ним навстречу. Но вода была какой-то необыкновенно тяжелой, засасывала тело, и Штефица еле-еле, с трудом выплыла…

Штефицу вернул к жизни громкий чих. Она открыла глаза и увидела прекрасного юношу в белом. Нет, это что-то не то! – промелькнуло у Штефицы, и она тут же закрыла глаза. Потом осторожно открыла их. Ей улыбалось смуглое лицо, бездонные голубые глаза, жемчужные зубы. Почувствовала пожатие руки.

– Все в порядке, Штефица? – спросил ласковый голос.

– Кто вы? – щурилась Штефица.

– Посмотрите на меня, Штефица!

Она утонула в голубизне незнакомых глаз. Почувствовала теплое прикосновение и новое пожатие руки. Какой удивительный сон, подумала она и прикрыла глаза.

– Все будет нормально. Вызывайте меня в случае необходимости, – опять произнес глубокий, нежный голос.

Штефица открыла один глаз и увидела тетино лицо.

– Не понимаю! – воскликнула тетушка. – Почему ванна полна воды, почему ты, голая и мокрая, легла в кровать, жачем выпила вще мои поливитамины и три таблетки шнотворного?!

Штефица чихнула и нырнула под одеяло.

– Почему подгорел риш? – зудела тетя. Штефица накрылась с головой. – Дилетанты! – бормотала тетушка. – Вот так же и этот Перо иж Бошаншкой Крупы… Решил человек покончить ш жижнью шамым штрашным ображом. И проглотил нож. Ничего. Повторил то же шамое ш вилкой. Опять неудачно. Тут уж он пришел в ярошть, прямо вжбещилщя и проглотил женин щеребряный щервиш на двенадцать першон! И ничего! И по щей день живет и ждравштвует. Дурак! Щервиш жалко…

Штефица Цвек вспоминает совет эмансипированной Элы

(припосаживание)

Остатки зубной пасты из почти пустого тюбика можно выдавить, если опустить его на несколько минут в горячую воду.

КАК НАЗВАТЬ ПО-АНГЛИЙСКИ СВОЮ ГРУППУ КРОВИ?

– вопрошали Штефицу Цвек большие черные буквы. Штефица посмотрела вокруг – никого не было. Вопрос был задан непосредственно ей. Действительно, подумала Штефица, как будет по-английски группа крови, и осторожно приблизилась к рекламному плакату.

НЕТ ОПРАВДАНИЯ ТЕМ, КТО УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО НЕ МОГЛИ

ИЛИ НЕ ИМЕЛИ ВОЗМОЖНОСТИ ВЫУЧИТЬ ХОТЯ БЫ ОДИН

ИНОСТРАННЫЙ ЯЗЫК!

Нет оправдания! – тут же согласилась Штефица Цвек.

ПО ОПЫТУ НАШИХ КУРСОВ МЫ ЗНАЕМ, ЧТО НИКТО

НЕ ОБДЕЛЕН

ТАЛАНТОМ К ИЗУЧЕНИЮ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ, А

ВОЗРАСТ НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО ЗНАЧЕНИЯ!

Совершенно верно! – подумала Штефица Цвек.

ИНОСТРАННЫЙ ЯЗЫК – ВАШЕ ОКНО В МИР!

ОТКРОЙТЕ ЭТО ОКНО – ВЫУЧИТЕ ЯЗЫК!

МИЛЛИОНЫ ЛЮДЕЙ В МИРЕ ЗНАЮТ,

КАК НАЗВАТЬ

ПО-АНГЛИЙСКИ СВОЮ ГРУППУ КРОВИ, А ВЫ ЕЩЕ НЕ ЗНАЕТЕ!

КУРСЫ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ ПОМОГУТ ВАМ УЗНАТЬ ЭТО!

Так! – загорелась Штефица, достала бумагу, карандаш и записала адрес и телефон курсов.

В веселом настроении Штефица вернулась домой и еще с порога окликнула тетю:

– Тетя, как по-английски будет группа крови?

– Блад тайп! – выдала тетушка и добавила: – А что? Очень важно жнать швою группу крови. У меня вторая, и я вщегда помню об этом. Нужно обяжательно жнать, как шкажать это не только по-нашему, но и на иноштранных яжыках. Школько людей умерли только потому, что не жнали швою группу крови!

Штефица Цвек по горло в хеппи-энде,

или Появление мистера Френдича

(прострачивание)

У вас не взбиваются сливки? Прервитесь, добавьте в них белок одного яйца и на десять минут поставьте в холодильник. После этого продолжайте взбивать, и вскоре убедитесь, что сливки стали плотными и воздушными!

На курсах английского языка Штефице сразу понравилось. Занятия проходили недалеко от ее работы. На верхнем этаже располагалось небольшое кафе, где во время переменок пили чай и кофе и пробовали болтать. Там были не только они, Англичане, но и Французы, и Немцы. Это были люди разных возрастов и профессий, и все очень милые. Ей казалось, что их больше радует то, что они здесь все вместе, чем изучение языка.

Штефица убедилась, что знание языка очень полезно, ведь если не пригодится в чем другом, то уж во время путешествия в Пальму-на-Мальорке, как Матильда, она не растеряется и, если придется, сможет разговаривать с туристами из разных стран. Впрочем, наверняка придется.

И преподавательница была весьма мила, со всеми одинаково любезна. Английский знала как настоящая англичанка. Больше всего Штефице понравилось заниматься в лингафонном кабинете, потому что там можно было надеть наушники, включить магнитофон и думать о чем-нибудь своем, пока диктор по-английски что-то бормочет в ухо.

И вот, когда проходило тринадцатое занятие, в класс вошел мужчина и представился как мистер Френдич, из чего все заключили, что он уже немного знает английский. Мистер Френдич сел рядом со Штефицей и тут же включился в работу.

Урок почему-то очень быстро закончился, и Штефица с учебниками и тетрадками в руках направилась к трамваю. Она и сама не знала, как получилось, что к остановке пошел и мистер Френдич.

Они молчали, и, лишь когда подошел трамвай, пятнашка, и Штефица приготовилась войти в вагон, мистер Френдич тихо проговорил:

– My name is Винко Френдич.

Штефица смутилась, вдруг услышав свой собственный голос:

– My name is Штефица Цвек.

Штефица осторожно взглянула на мистера Френдича. Он улыбнулся. Она покраснела, застеснялась этого и покраснела еще больше. Она повернулась и посмотрела, не идет ли трамвай. Трамвай приближался. Пятнашка. Может, он спешит, но тактично ждет, когда я уеду, думала она. Подошел трамвай. Штефица в растерянности посмотрела на мистера Френдича. Впереди нее, громко отдуваясь, в трамвай поднималась какая-то толстуха. Только Штефица вознамерелась войти, как мистер Френдич произнес:

– What do you prefer, tea or coffee?^[3]

– Coffee! – выпалила Штефица с такой скоростью, так задыхаясь и так громко, что вместо «кофе» вышел какой-то странный писк… И трамвай ушел.

Молчали. Штефице казалось, что она вот-вот провалится сквозь землю от стыда. Мистер Френдич наверняка хочет поскорее уехать, а она все пропускает трамваи и заставляет его торчать здесь с ней. Она снова взглянула на него. У него были мягкие голубые глаза, выглядел он очень воспитанным и скромным, а может, ей так казалось… Во всяком случае, не получалось у нее сесть в трамвай. А трамвай опять подходил. Пятнашка. Кончиком каблука Штефица усердно топтала окурок. Все, думала она, уж теперь-то нужно сесть!

Она бросила на Френдича последний взгляд и решительно повернулась, чтобы войти наконец в трамвай, но мистер Френдич опять проговорил:.

– Than, let’s drink a cup of coffee!^[4]

– Yes, – смутилась Штефица.

И трамвай ушел.

Штефица и мистер Френдич шагали по улице и молчали. Нужно бы что-нибудь спросить у него по-английски, напряглась Штефица – и отказалась от своего намерения. Этим она наверняка нарушила бы нечто такое, что возникло между ними и что могло легко порваться, как капроновый чулок. Впрочем, думала Штефица, если бы двое людей встретились, например, на луне, им наверняка пришлось бы общаться между собой на каком-нибудь новом, лунном языке… И почему на ум пришел такой глупый пример?.. Какое отношение ко всему этому имеет луна…

Затем в голове у Штефицы стало крутиться тринадцатое занятие. Тринадцать… Ей внезапно показалось очень важным то обстоятельство, что мистер Френдич появился именно на тринадцатом уроке. Тринадцать?.. Да это ведь Аннушка говорила о роковом для Штефицы числе тринадцать!..

Пока они стояли на перекрестке в ожидании зеленого света, Штефица раскрыла учебник и пробежала глазами текст^[5]. Она почувствовала себя так, будто прочитала бумажку с предсказанием судьбы из лапок морской свинки.

Yes, мигнул зеленый сигнал светофора, yes, забилось сердце, yes, говорили улыбки прохожих, yes, звонили трамваи, yes, сверкали окна домов, yes, шатался выпивоха, yes, поддакивали улицы, yes, yes, yes…

Все кафе были уже закрыты, но Штефица Цвек и мистер Френдич все шли и шли. Штефица чувствовала, что все вокруг пришло в движение и теперь не скоро остановится, все сорвалось с места и побежало вперед. Только вперед, все дальше, как lesson fourteen, lesson fifteen, lesson sixteen…

(THE END)

Любовно-романтические отделочные детали,

которые могут сгодиться для аппликации

(приложение)

Не прошло и часа, как они познакомились с мистером Френдичем, а она уже почувствовала к нему непреодолимую симпатию. Ей захотелось всегда быть с ним. Она говорила себе, что это смешно, но уже представляла себе свою будущую жизнь с ним вместе и страстно желала, чтобы их пути никогда не разошлись.

Штефица действительно была счастлива, хотя и убеждала себя, что глупо так прочно связывать себя в мыслях с мужчиной, которого едва знаешь. И все-таки утешала себя надеждой, что он, с его удивительным сплавом юношеских и мужских свойств и черт, заслуживает того, чтобы быть неженатым.

Пока они шли к светофору, у Штефицы появилось ощущение, что за тот краткий промежуток времени, который провела с ним, она решительно вышла из реки страхов и сомнений, в которой до сих пор находилась.

Слух ласкали слова и страстные нотки его голоса. Она почувствовала, как сильно стучало сердце.

Он был привлекательный, элегантный, утонченный, обладал всеми чертами, которые Штефица ценила в мужчине.

Он посмотрел на нее своим теплым взглядом, и Штефица поняла, что он способен подарить ей настоящую любовь, а не только мимолетное приключение.

Он взял ее руку и поднес к своим губам. Штефица затрепетала от этого прикосновения, а он заключил ее в объятия и поцеловал. Они не сказали друг другу ни слова, поцелуй оказался красноречивее любых слов.

Мистер Френдич пробудил в ней давно забытые ощущения. Она знала, что если она согласится пойти к нему выпить кофе, то не устоит перед искушением.

Так как Штефица продолжала молчать, он опять обнял ее и привлек к себе. Штефица посмотрела ему в лицо и почувствовала желание поцеловать его. Она смотрела в эти глубокие глаза, которые умоляли о поцелуе, говорили ей о его одиночестве, о желании обрести ее и остаться навек вместе.

Он сильно прижал ее к себе и страстно поцеловал. Вспыхнувшая любовь сжигала все запреты и трудности. Штефица почувствовала, что ее сердце способно трепетать от любви.

Если бы это мгновение могло длиться целую вечность! Хотелось только одного – на всю жизнь остаться вместе: она и мистер Френдич на небольшой, увитой цветами террасе ресторана. Когда человек влюблен, даже обычные вещи способны наполнить его жизнь радостью. Грезишь не только о предмете своей любви, но и о доме, огороде, детях… Может, сны всё-таки сбываются и мистер Френдич осчастливит ее!

Авторские вытачки

Ну и?.. Что же дальше? Оборвалась ни-и-ть! Прекращаю шить! К губе прилипла нитка, я не знаю, как с ней быть. Покусываю ее и с грустью думаю: они получили то, что хотели, а я никогда не добьюсь того, что хочу. Ох уж эта жизнь, думаю я, такая неуловимая штука!..

Уже слышу голоса.

– Плохо! – говорит подруга. – Рукава висят! Эта твоя Штефица просто амеба, а не характер!

– Плохо! – говорит друг. – Неравномерно присборила. Отнимаешь у Штефицы все шансы…

– Плохо! – говорит знакомая. – Слишком невыразительно! Не видно женской судьбы! Где гинеколог, сюжетный поворот с абортом, внебрачный ребенок?!

– Плохо! – говорит мой брат. – Тупиковая ситуация. Надо было отправить Штефицу на дискотеку, и все по-другому бы вышло.

– Плохо! – говорит знакомый. – Халтурная работа! Так и не ясно, женится ли этот мистер Френдич или нет?

– Плохо! – говорит мама. – Очень узко, тянет сразу в нескольких местах! Тетушка так и осталась всего лишь наброском! Это же не образ!

– Плохо! – говорит мой парикмахер. – Ширпотреб! Сплошь общие места, все эти Штефицы, Аннушки, Марианны… Я таких обслуживаю каждый день! Нужно больше фантазии! Мой совет – все распороть!

Оборвалась у меня нитка, ни-и-итка, говорю… Ну хорошо, пороть так пороть, вот, уже порю… И тут слышу еще один голос… он почему-то знаком мне, твердый, редакторский…

– Слишком коротко! – говорит.

– Что? – спрашиваю я.

– Просто очень коротко!

– Ах, так!

И устало опускаю руки. Вдруг, смотри-ка, вижу на своем письменном столе три яблока! Как с неба свалились! Радуюсь и думаю: одно – для меня, другое – для главной героини, а третье – для… Штефицыной тетушки!

Как мама автора, а также тетя Сека, соседка Мая,

Ленче и пани Ярмила сюжетно надставляют главную героиню Ш. Ц.

Прорезная цитата: «Бормочут все разом, извлекая из тьмы какую-то длинную безнадежную нить разговора».

(Б. Шульц)

– Все обещали быть, – сказала мама. – Придут, как всегда, тетя Сека и соседка Мая, потом подруга Секи – пани Ярмила из Брно и Ленче – Майна родственница из Струмицы. Все солидные, опытные женщины, вместе что-нибудь да придумаем. – Помолчав, мама решительно отпила кофе, положила ложечку на блюдце, покачала головой, вздохнула и сказала:

– Прямо вот так и сказал? «Слишком коротко»?

– Да, – вздохнула я.

– Что он имеет в виду? – произносит мама с угрозой в голосе.

– Да то! Просто очень коротко, – отвечаю я.

– Ага, – говорит мама мягче.

Тут стоявшие на заднем плане по стойке «смирно» расслабились и появились: соседка Мая и ее родственница Ленче, тетя Сека и ее подруга пани Ярмила. Здесь и я расслабилась и закурила.

– Гм, – начала мама, и замолчала. Тетя Сека, Мая, Ленче и пани Ярмила откровенно вздохнули. Наступила долгая тишина. Я нервно шуршала пачкой из-под сигарет, вперяя во всех четверых вопросительные взгляды.

– Коли оказалось слишком коротко, так надобно надставить! – нарушила тишину Ленче из Струмицы.

– Вот именно! – проворно поддержали ее остальные.

– Здесь мы можем тебе карашо помочь! – любезно произнесла пани Ярмила.

– Гм, – повторила мама, очевидно собираясь взять дело в свои руки. – Как ты смотришь на то, чтобы в продолжении описать супружескую жизнь Штефицы Цвек. Они, как водится, расписываются, справляют хорошую свадьбу, потом она рожает ребенка, скажем девочку. Оба страшно заняты по работе… ах, да, ты там не написала, где этот Френдич работает?.. Затем она рожает второго ребенка, и, естественно, понемногу запускает себя. Тогда он заводит любовницу, какую-нибудь молоденькую студенточку, и она, Штефица, узнает об этом и ужасно страдает… Тут начинается битва за собственного мужа…

– Битва эта, конечно же, состоит в том, что она идет в парикмахерскую, – сердито перебивает тетя Сека, – и на обратной дороге попадает под дождь. А у нее, разумеется, нет зонтика. Какой-то автомобилист окатывает ее с ног до головы грязью. И вообще у нее все давно пообтрепалось, разлезлось, испортилось, сгорело, истлело, разрушилось!.. Это мы сто раз видели в кино! – горячилась тетя Сека. – Да что уж тут говорить! Несчастней нас, женщин, на свете и нет никого! Чтоб этого Френдича машина задавила! – зашлась от гнева тетя Сека и закурила.

Тетя Сека нервно вдыхала дым, мама обиженно отхлебывала кофе, Ленче бешено вращала глазами, а соседка Мая быстро-быстро вязала.

– А почему вы думаете всё так грубый? – спросила певучим голосом очень деликатная пани Ярмила. – Не знаю что, но было бы карашо, чтобы ваша пани Штепанка наследовать капитал, а также можно отправить ваш пан Френдич к солнечный Ядран. Бог мой, вы имеет такой прекрасный голубой море!

Я хотела заметить, что идея о нашем прекрасном голубом море не так уж и плоха, но мама, едва дослушав предложение пани Ярмилы, опередила меня.

– Хорошо, – сказала она, – если нормальный брак вам не подходит, пусть они разведутся! Нелегкая жизнь разведенной женщины тоже весьма поучительна!

– Господи, да и про это мы сто раз уже!.. – нервничала тетя Сека.

– Не знаю, не знаю… – задумчиво повторяла пани Ярмила.

Соседка Мая неожиданно отложила вязанье и упоенно заговорила:

– А через несколько месяцев после развода Штефицы начинает домогаться начальник по службе, отвратительный тип!

– Зачем? – звонким голосом спросила тетя Сека.

– Да это… как ее… да ведь сама догадываешься. Чтобы переспать с ней! – смутилась Мая.

– Ну что тут такого! И пусть себе переспит, начальники-то чай тоже люди! – завращала глазами Ленче.

– Ну не знаю… я просто думала… ведь так всегда бывает в романах… думала, обязательно найдется какой-нибудь начальник… и вот…

– Мая в некотором смысле права! – изрекла мама и обратилась ко мне – Уж не думаешь ли ты допустить, чтобы твоя героиня спала с каждым?!

– Переспать – в данном случае не вопрос морали, а вопрос сюжета! – сказала я огорченно и пригрозила: – Ради интересной сюжетной линии могу отправить ее подряд в три постели!

– Пошлите вашу пани в путешествие! – старательно выговорила пани Ярмила. – Скажем, в путешествие по Средиземноморье. Она и два дитя. На палубе ваша пани Штепанка знакомится с паном, который остался без жены. Вот, пожалуйста, все прекрасно, все интересно и справедливо. Для пани Штепанки, имею в виду.

– А не лучше ли было познакомиться с этим господином на сафари? – съязвила тетя Сека.

– Вот те на! – встрепенулась Ленче.

– Придумала! – перебила всех мама. – Не обязательно идти вперед. Мы можем вернуться назад! Например, вообще неясно, кто у этой девушки родители?! Откуда взялась тетя?! Понимаешь? Все так туманно…

– Это не входит в мои планы! – отвечаю я мрачно.

– А и правда! – поддерживает меня Ленче. – Не обязательно все должно быть ясно! Литература – одно, а жизнь – другое. Да господи, ведь ежели поразмыслить, так и в жизни-то не все понятно. Так, доченька?

– Так! – соглашаюсь я.

– Так! – встрепенулась и Мая, откладывая спицы. – В этом и есть вся соль, что литература – это одно, а жизнь – совсем другое! То, что не бывает в жизни, бывает в искусстве. Поэтому я обожаю все, что хорошо кончается! Как-то видела восхитительный фильм, там у всех чего-то не хватало. Одному – жены, другому – ноги, третьей – мужа, четвертой – мужика, а пятая была слепой. В конце концов каждый получил то, что хотел. Одноногий женился на слепой, которая изредка прозревала. Вот это был фильм! Так и ты сделай со Штефицей! Пусть ей все время чего-нибудь недостает, а потом она это получит! Сделай так!

– Так получила же ведь! – говорит ехидно тетя Сека. – Френдича!

– Знаю, – не унималась соседка Мая, – только пусть и теперь ей опять чего-нибудь будет не хватать!

– Квартиры! – осенило тетю Секу.

– Что ж, неплохо, – признала мама спокойно.

– Бабы, ну и ну! Да ведь писатель – не Дед Мороз! – воскликнула вконец изнервничавшаяся тетя Сека.

– Знаю! – настаивала Мая. – Вот вам случай из жизни! Моя подруга Мария, вы ее не знаете… Хорошо, пусть Штефицу бросит этот Френдич, как мою Марию бросил ее придурок!.. Мария всего пару месяцев прожила одна, с дочкой, такая хорошенькая малышка, Сильвия… Да, так вот, ребенок вдруг покрылся сыпью, и Мария кинулась в больницу… К чему я вам это рассказываю?! Молодой педиатр, стажер из Кении… Теперь каждую неделю мне пишет из Майроби!

– Найроби! – грозно поправила тетя Сека.

– Ладно, Найроби, какая разница… А вы тут себе морочите голову про сафари!

Мама поняла, что разговор ушел в сторону, и с подобающим выражением лица объявила перерыв.

– Как вы смотрите на то, чтобы выпить по рюмочке коньяку? Госпожа Ярмила?! Вы, Ленче?