Текст книги "Голосую за любовь"

Автор книги: Дубравка Угрешич

Соавторы: Анастасия-Бела Шубич,Яра Рибникар,Нада Габорович,Гроздана Олуич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Утром Штефица проснулась в шесть часов. Интеллектуал спал. Она нежно потянула его за бороду. Он заворочался… Попыталась еще. Он открыл глаза и заморгал. Она видела пустоту сна в его зрачках. Он пробормотал:

– О, Штеф…

Подвинься немного, мне пора на работу.

– А, конечно…

В ванной, под душем, Штефица тщетно смывала теплый след совместного сна. Вернувшись в комнату, она застала его спокойно спящим. Штефице понравилось таскать его за бороду – она нежно дернула еще раз.

– Ага… – сонно пробормотал он.

Штефица в кухне варила кофе. Интеллектуал приплелся туда и положил руку ей на плечо.

– Слушай, между нами что-нибудь было?.. Я думаю, ты понимаешь, о чем я говорю?

– Нет, – вспыхнула Штефица.

– Нализался вчера как свинья… Прости… Варишь кофе? Отлично!

Штефица варила кофе: мягко клала ложечкой сахар и кофе в воду, мягко прикасалась к чашечкам, мягко стелила салфетку на поднос, мягко ставила на салфетку две чашечки и кофейник… Штефица размягчилась от утреннего тепла.

Она вошла в комнату и поставила кофе на стол. Открыла окно. Все вокруг заполнил мягкий утренний свет…

Интеллектуал молча сидел и пощипывал бородку. Он отпил глоток кофе, зажег сигарету и долгим грустным взглядом посмотрел на Штефицу. Штефица молчала. Сейчас растаю, подумала она.

Интеллектуал нарушил молчание.

– Слушай, Штеф, – сказал он, – как ты думаешь, может, стоит ей сейчас позвонить, ну, той… водопроводчице?

Сон Штефицы Цвек

(копировальные стежки)

Если вы проснулись среди ночи и не можете больше уснуть, не «считайте овец», а если вам жарко, проветрите хорошенько комнату и перестелите постель; если у вас холодные ноги – наденьте шерстяные носки. Если это не поможет, заварите липовый чай, положите в чашку ложечку меда и выпейте.

Марианна, совершенно голая, лежала на огромном торте, лениво слизывала крем вокруг себя и говорила: «Штефица, оглянись вокруг! Мужиков, ей-богу, везде полно – в воде, в воздухе…»

Штефица подошла к торту, но Марианна утонула в толстых пластах крема. Потом торт с чудесной быстротой растаял, а вместе с ним и Марианна.

Штефица внезапно оказалась на дне какого-то водоема. Под ногами почувствовала песок, на теле – скользкую траву. «Водорошли – штрашная вещь!» – сказала тетя, высыпала на нее миску горошка и пропала. Штефица кинулась собирать горох, но он все время ускользал. Тут она увидела, что это не горох, а кругленькие домики зеленых рачков, которые торопливо расползались по песку.

Внезапно Штефица увидела плывущего на нее огромного карпа. Она помахала ему рукой и крикнула: «Эй, Амбал!» Изо рта у нее пошли пузыри, и Амбал ничего не услышал. Равнодушно скользнул он по Штефице гладкой чешуей и медленно проплыл дальше.

«Внимание, Штефица!» – послышался вдруг шепот Марианны. Штефица быстро присела и увидела над собой Шофера в облике белого механического пса. Шофер плыл с трудом, тонул, выплывал и опять погружался в воду. Штефица хотела ему любезно посоветовать перевернуться и попробовать плыть на спине, но опять лишь немо открывала рот, пока Шофер не исчез.

Штефица зарылась поглубже в песок и водоросли, где увидела большую черепаху. Это оказался Интеллектуал, и Штефица была счастлива видеть его даже в таком облике. Черепаха закивала, а потом втянула голову в панцирь и медленно поползла дальше.

«Как известно, все мужчины – животные, а многие даже живут в воде!» – зашелестели водоросли. Штефица ощутила, что тело ее увеличивается, становится гладким и полным воды. Голос Марианны шептал сквозь ил и траву: «Штефица, ты не мыло, не растаешь, таешь, ешь, ш-ш-ш-ш…» – постепенно угас звук, оставив после себя маленькую дырочку.

И Штефица увидела, что она мылится, как огромный кусок мыла. Боже, замылю всю воду! – подумала она. Пузырей становилось все больше и больше, и больше… Кажется, я совсем измылилась, подумала она, увидев саму себя в собственных ладонях в виде гладкого округлого обмылка, и здесь был конец.

Двойной авторский стежок

Дорогая моя, бедная Штефица Цвек! Пощечина за пощечиной! Будь я настоящим человеком, равно как и настоящим писателем, я сейчас же должна была бы смело встать на твою защиту. И познакомить тебя наконец с мужчиной твоей жизни!..

Ты, скажем, путешествуешь по Пальме-на-Мальорке (как Матильда). Там, в бассейне отеля, попивая сок со льдом в виде маленьких сердечек, ты знакомишься с соседом по шезлонгу, кстати известным режиссером, который случайно знает наш язык (его мама – наша по рождению, эмигрантка, вышла замуж за американца, пару месяцев назад овдовела). Он прекрасен, просто неописуемо прекрасен, дорогая моя Штефица, и тебе не остается ничего другого, как влюбиться в него с первого взгляда. Он хорош собой, нежен, внимателен, интеллигентен, только вроде бы немного угрюм или чем-то подавлен. Ты это, разумеется, замечаешь, но не решаешься спросить, что его угнетает. Боишься. Потому что в этих семи днях (и это ты понимаешь, каждой клеточкой своей понимаешь!) – вся твоя жизнь. Ты никогда не сможешь их забыть. Не забыть тебе ночных купаний в бассейне и в серебристых морских волнах; того дня, когда лил дождь, а вы бежали, словно дети, чтобы, мокрые и счастливые, целоваться в тихих парадных; того утра, когда к завтраку было шампанское и в тонком хрустальном бокале блеснула малюсенькая золотая змейка тонкая цепочка, подаренная тебе таким стыдливым и оригинальным образом; не забыть тебе предвечернего часа, когда ты ждала его в очаровательном кафе, где к тебе подошел смуглый юноша и вручил огромный букет белых роз, увидев которые ты сразу поняла: это он прислал их; та безумная ночь с музыкой, и ты в шелковом черном платье, легком и прозрачном, словно облако, – оно оказалось в таинственном пакете с букетом орхидей от «неизвестного» обожателя; да, безумная ночь, безумные ночи… И пока все лениво валялись у бассейна и смотрели на тебя завистливыми взглядами, ты прожила целую жизнь.

В последний день, когда ты, уже отчаявшись, упаковываешь чемоданы, чтобы со своей туристической группой возвратиться на родину, он стучит в дверь твоей комнаты (ты взволнованно спрашиваешь: «Кто там?», хотя знаешь – сердце подсказывает тебе) и говорит, что любит тебя, что любил тебя всегда, всю жизнь, только не знал этого, и ты говоришь ему, что любишь его и что его, именно его ты искала всю свою жизнь… Тут он мрачнеет. Ты спрашиваешь, что с ним, что его печалит и почему он всегда чуть грустный, а он тебе с горечью отвечает, что женат (боялся сказать об этом, боялся потерять тебя!), жена – знаменитая актриса (ты ее знаешь, видела во многих фильмах, их жизнь протекает на глазах у тысяч поклонников, но никто не видит того, что он уже много лет скрывает – эта женщина давно ввергнута в пучину наркотиков, алкоголя и разврата. А дети (их четверо: два мальчика и две девочки) почти не знают свою мать. А-а, была не была, дорогая моя Штефица, он спрашивает тебя, не согласишься ли ты поехать с ним в Голливуд, где он сразу же разведется с опостылевшей женой, потому что так дальше продолжаться не может. Уже в дверях он добавляет, что у тебя есть время подумать – он вернется за ответом через пять минут.

У тебя начинает бешено стучать сердце, ты становишься смела и решительна, просишь кого-нибудь из своей группы зайти к тебе на работу и сказать, что увольняешься, передать также Марианне, что нашла мужчину своей судьбы и подробно напишешь ей обо всем в письме.

Вы летите в Голливуд, и этот полет ты не забудешь, потому что это полет в твою новую жизнь, неведомую, но обязательно счастливую. Из аэропорта он везет тебя прямо к своей матери, та роняет слезу, увидев тебя, и рассказывает тебе всю свою жизнь: о том, как осталась вдовой, о том, что родом из Босанской Крупы. «Из Босанской Крупы, – восклицаешь ты, – так ведь и моя тетя из Босанской Крупы!» «Как ее зовут?» – спрашивает она, и ты называешь тетино имя и фамилию. «Мария Матич», – говоришь ты. «Мария! – ахает его мать. – Да ведь мы вместе ходили в школу, сидели за одной партой…» Тут уж и ты плачешь, и вы обе, обнявшись, плачете.

Затем он сообщает тебе, что, к сожалению, должен ехать на съемки известного фильма, и просит тебя отвезти его детей на Гавайи (чтобы дети привыкли к тебе за лето, до школы), а он за это время уладит с разводом. Ты на секунду замираешь и, засомневавшись, спрашиваешь, не сон ли это, то есть как могло случиться, что из всех красивых, знаменитых женщин, из всех вообще женщин он выбрал именно тебя. Он отвечает, что любит твое доброе сердце, и что любовь слепа, и чтобы ты не беспокоилась (то есть не мучила свою бедную симпатичную головку такими глупостями). Потом он едет снимать этот свой известный фильм.

Ты с детьми летишь на Гавайи, у самолета загорается крыло, и он падает в джунгли. Все пассажиры погибают, кроме тебя и, слава богу, его четверых детей. Ты проявляешь сверхчеловеческую смелость и с неимоверным мужеством борешься за жизнь этих детей, а также и за свою, потому что вас в джунглях подстерегает множество опасностей. (Дорогая моя Штефица, если бы ты знала, если бы ты только знала, как бы я развернулась в описании драматического спасения детей в суровых джунглях!) Не только он, но вся мировая общественность узнала бы о вас и ужаснулась. Он в составе особой спасательной экспедиции прилетает в эти проклятые джунгли, и здесь идет поистине потрясающее описание вашей встречи.

Специальным рейсом вы прилетаете на голливудский аэродром. Там вас, разумеется, встречают журналисты. Какой-то незнакомый тебе человек подбегает к твоему будущему мужу и что-то шепчет ему на ухо. Ты узнаешь, что во время драматических событий в джунглях от прогрессирующей лейкемии внезапно умерла его жена. Тебе, естественно, жаль несчастную, но одновременно ты понимаешь, что теперь у вашей любви нет преград.

Вы венчаетесь, дорогая Штефица (это нечто фантастическое, такое раньше ты имела возможность видеть разве что в кино!), ты становишься не только отличной супругой, любимой матерью четырех, а вскоре и пяти (да, дорогая моя Штефица, да!) детей, но еще и сбрасываешь с десяток килограммов и так хорошеешь, что родная тетя, которая приезжает навестить тебя, зятя и свою подругу из Босанской Крупы, не узнает свою Штефицу. Тетя плачет и говорит: «Эх, теперь не штрашно и умереть!» Это она, естественно, просто так говорит, она не собирается умирать, и, более того, твой муж оплачивает ей двухнедельное лечение в известной клинике, где тете трансплантируют зубы какой-то несчастной пятнадцатилетней девушки, только что погибшей в одной из этих ужасных американских автокатастроф. Вы все – свекровь, тетя, пятеро, а скоро и шестеро детей, которые тебя обожают, твой муж, который, разумеется, получает высшую награду за фильм, и ты – живете счастливо до конца жизни, а бог даст, так и дольше!

Вот так бы я тебя отстрочила, дорогая моя Штефица, будь я настоящим писателем. Но я как раз из тех, о ком говорят: «Жизнь диктует, а писатель пишет» – и даже более того… А в народе говорят: кто как знает, тот так и тачает. Всяк мастер на свой лад.

Штефице Цвек дает советы эмансипированная Эла

(опять осноровка)

Если хотите, чтобы лак на ногтях держался дольше, нужно после того, как лак высохнет, смазать ногти яичным белком.

– Не выношу типичных женщин! – энергично замотала головой эмансипированная Эла и вставила сигарету в мундштук из слоновой кости.

– Да? – с отсутствующим видом произнесла Штефица, наклоняя голову. С мундштука улыбался вырезанный Будда.

– Подарок Фреда! – заметила Эла, перехватив взгляд Штефицы.

– А что значит «типичная женщина»? – спросила Штефица.

– Только не притворяйся, что не понимаешь! Уж куда понятнее! Это такие коровы, которые постоянно ноют, вешаются на мужиков, душат их в объятиях, вертят ими, как хотят, и все только потому, что бог дал им дырку!

Ох, как же она вульгарна, передернуло Штефицу. Эла нервно вертела в руках мундштук и проводила пальцами по вьющимся волосам. Какая она кудрявая! – думала Штефица.

– Да! – продолжала Эла. – К счастью, таких все меньше. Для женщины важнее всего работа, она должна вдыхать жизнь полной грудью и помнить, что мужчины – это не главное!

– А Марианна думает, что главное, – робко заметила Штефица.

– Марианна – корова! Идиотка, которая полагает, что если сумела выйти замуж за этого своего сопляка, то уж и ухватила бога за бороду!

– Да, но…

– Никакого «но»! Вижу, она уже успела напичкать тебя своими жизненными рецептами, как гусыню! – сердито затрясла кудряшками Эла.

– Марианна добрая. Когда я впала в депрессию, она помогла мне… – примирительно сказала Штефица.

– Ага! – Эмансипированная Эла подняла мундштук точно флаг. – Могу представить, как она помогла! Присоветовала найти парня! А у тебя не получилось! И теперь тебе еще хуже, чем прежде!

– Откуда ты знаешь? – изумилась Штефица.

– Да я-то уж знаю! Знаю вас как облупленных, знаю, чем вы дышите! Наверняка у тебя ничего не вышло! Да и не могло!

– Почему, как ты думаешь?..

– Очень просто. Ты хваталась за мужиков как утопающий за соломинку. У тебя это на лице написано! Ты готова влюбиться в первого встречного, стоит ему спросить у тебя, который час!..

– Что же делать? – прервала ее Штефица.

– Да просто живи, боже мой! Работай… Читай! Когда ты последний раз книгу в руки брала? – начала допрос эмансипированная Эла.

Штефица не ответила.

– Когда ты последний раз была на выставке? – Эла вперила мундштук из слоновой кости в Штефицу.

Штефица хотела сказать, что на выставки она вообще-то не очень любит ходить, но Эла немилосердно продолжала:

– А театр? Признайся, что и в театре ты сто лет не была! Ах, вы, глупые, ограниченные сексуальные рабыни! Только и думаете, как бы кого заполучить! Обустраиваетесь, гнездитесь… Квочки! Есть ведь и другой мир, кроме

вашего. Гуляй, читай, найди себе друзей, поступи в институт, на какие-нибудь курсы, путешествуй… Займись иностранным языком. Например, учи английский. Ей-богу, жизнь так интересна!

Эмансипированная Эла все говорила и говорила. Штефица все краснела и краснела. Как она права! И как умна!

Штефица и Эла заказали еще кофе. Эла вздохнула, отпила глоток и провела рукой по кудрявым волосам. Огляделась, неожиданно взмахнула рукой и мундштуком поставила в воздухе невидимую точку. Штефица облегченно вздохнула, сама не зная почему.

– Кстати, ты знаешь, что я замуж выхожу? – спросила Эла.

– Опять? – поразилась Штефица и торопливо добавила – За кого?

– За Фреда! – отрезала Эла.

По подсчетам Штефицы, Фред оказывался пятым. Невероятно! – с завистью подумала Штефица.

– Ну, пора идти. Позвони мне, – сказала эмансипированная Эла и встала. – И не смотри на меня так удивленно! Пятый! Да, пятый! Веками мужчины эксплуатировали нас, теперь пришло время эксплуатировать нам! Равноправно – то бишь поровну! – добавила она и засмеялась.

Сколько же у нее зубов! – подумала Штефица. И как она права!

Немного поразмышляв, Штефица решительно окликнула официанта и расплатилась.

Штефица Цвек следует советам

(вытачивание)

А) Штефица Цвек в театре

Яйца с треснутой скорлупой нельзя сварить, чтобы не вытек белок или даже желток. Если у вас нет выбора, возьмите такие яйца, заверните их в алюминиевую фольгу и смело опускайте в воду.

В зале было очень душно. Сначала Штефица внимательно следила за всем, что происходило на сцене: король, королева, влюбленная Офелия, которая ей больше всех понравилась. Было очень жаль, когда та утопилась. Затем на сцену вышли два могильщика. Они стояли у ямы, о чем-то говорили и лопатами выбрасывали из ямы самую настоящую землю, что весьма удивило Штефицу, потому что на сцене вообще-то мало что было настоящим.

От духоты Штефице стало плохо. Она пробралась по ряду мимо ворчащих людей, потом направилась к красной лампочке над дверью, нащупала толстые складки шторы, вышла из зала, сбежала по ступенькам и влетела в туалет. Вошла в кабинку, закрылась, закрыла унитаз крышкой и села.

Штефице казалось, что театр – огромный ящик, в котором находится ящик поменьше – зал, потом – туалет, еще меньший ящик, а в туалете – кабинка, последний, самый маленький ящичек, из которого нет выхода. «Могила, сущая могила…» – думала Штефица, глубоко дыша.

Вдруг послышались голоса.

– Я и не говорила, – сказал первый голос, – что ей все удалили. Это у нее там ничего не осталось.

– Совсем ничего? – спросил второй голос.

– Ничего. Потом у нее распространилось и на грудь, так ей и грудь отняли…

– Не может быть!

– Да-да! Боже мой, с этим не шутят. Мне на последнем аборте сказали, что это не игрушки, потому что нашли эрозию…

– Да?!

– Да. Огромную!

– Ну ничего, прижгут. У меня тоже была, только маленькая…

– Велели прийти на прижигание, пока не поздно…

– Сходи, это совсем не страшно, немного вроде как припечет… Это все-таки лучше, чем усыхание матки.

– У кого усыхание?!

– У меня. Сказали, что она уменьшается… От истощения.

– Да что ты говоришь?! Не знала… А у Анкицы-то, знаешь?.. У нее выпадает…

– Как это – выпадает?

– Откуда я знаю! Выпадает – и все!..

– О господи, за что же нам такие муки!

– Боже мой, а что поделаешь? Смотри-ка, кто-то забыл расческу!

– Возьми ее, да и пойдем потихоньку.

– Сейчас, только запру веники и ведро!

Голоса удалились. Вдруг Штефице стало так жалко (правда, неизвестно кого и почему), что она расплакалась. Потом она подумала, что ее может кто-нибудь услышать, и спустила воду…

Затем, вытирая слезы, она думала об огромной эрозии и неосознанно соединила большой и указательный пальцы в кольцо. На минуту так замерла, а когда очнулась, то увидела свою руку и пальцы, изображающие знак, значение которого она позабыла. В воздухе еще секунду-две оставалось загадочное кольцо, потом рука опустилась. Штефица еще раз нажала на ручку унитаза и вышла.

В вестибюле было пусто, но Штефица до самого выхода шла на цыпочках. Могильщики, должно быть, уже ушли, думала она, Офелию похоронили. Нужно будет посмотреть спектакль еще раз, и принц был недурен, действительно хороший актер и хорошо играет…

Б) Штефица Цвек читает

«Мадам Бовари» Гюстава Флобера

Самый простой способ заметить страницу в книге, где вы прервали чтение, и при этом не загибать уголок – это стянуть оставшиеся страницы резинкой.

Штефица Цвек читала «Мадам Бовари» Гюстава Флобера и подчеркивала отдельные места. На стр. 49 Штефица Цвек подчеркнула:

«А ее жизнь холодна, как чердак со слуховым окошком на север, и тоска бессловесным пауком оплетала в тени паутиной все уголки ее сердца»^[2].

Затем Штефица Цвек подчеркнула отрывок на стр. 66, а за ним и другой, на стр. 67:

«Однако она все ждала какого-то события. Подобно морякам, потерпевшим крушение, она полным отчаяния взором окидывала свою одинокую жизнь и все смотрела, не мелькнет ли белый парус на мглистом горизонте. Она не отдавала себе отчета, какой это будет случай, каким ветром пригонит его к ней, к какому берегу потом ее прибьет, подойдет ли к ней шлюпка или же трехпалубный корабль и подойдет ли он с горестями или по самые люки будет нагружен утехами. Но, просыпаясь по утрам, она надеялась, что это произойдет именно сегодня, прислушивалась к каждому звуку, вскакивала и, к изумлению своему, убеждалась, что все по-старому, а когда солнце садилось, она всегда грустила и желала, чтобы поскорее приходило завтра».

«Значит, так они и будут идти чередою, эти однообразные, неисчислимые, ничего с собой не несущие дни? Другие тоже скучно живут, но все-таки у них есть хоть какая-нибудь надежда на перемену. Иной раз какое-нибудь неожиданное происшествие влечет за собой бесконечные перипетии, и декорация меняется. Но с нею ничего не может случиться – так, видно, судил ей бог! Будущее представлялось ей темным коридором, упирающимся в наглухо запертую дверь».

На стр. 69 Штефица Цвек поставила галочку:

«Эмме тогда казалось, что ей подают на тарелке всю горечь жизни, и, когда от вареной говядины шел пар, внутри у нее тоже как бы клубами поднималось отвращение».

На стр. 70 Штефица Цвек жирно подчеркнула:

«Что же, значит, это прозябание будет длиться вечно? Значит, оно безысходно? А чем она хуже всех этих счастливиц?»

На стр. 71 Штефица Цвек пометила крестиком:

«Эмма начала пить уксус, чтобы похудеть, у нее появился сухой кашель, аппетит она потеряла окончательно».

На стр. 91 Штефица нарисовала длинный знак вопроса:

«Мужчина по крайней мере свободен; ему доступны все страсти, все чужие края, он волен преодолевать препятствия, вкушать от наиболее труднодостижимых наслаждений. А женщине всюду помехи. Косная и вместе с тем гибкая по натуре, женщина находится между двух огней: между слабостью своей плоти и бременем закона. Ее воля, точно вуаль ее шляпки, держащаяся на шнуре, трепещет при малейшем дуновении ветра; ее вечно увлекает какая-нибудь прихоть, вечно сдерживает какая-нибудь условность».

На стр. 102 Штефица Цвек подчеркнула:

«Ей казалось, будто все вокруг нее повито какой-то черной мглой, чуть заметно колышущейся на поверхности предметов, и, жалобно воя, точно зимний ветер в пустом замке, все глубже оседала в ее душе тоска. То были думы о невозвратном, усталость, охватывающая человека после какого-нибудь сделанного дела, и, наконец, боль, которую испытываешь, чуть только прекратится уже ставший привычным душевный подъем, едва лишь внезапно ослабнет длительное душевное напряжение».

На стр. 131 Штефица Цвек прочитала:

«Она желала любви так же страстно, как карп на кухонном столе желает воды»,

а потом захлопнула книгу и с отсутствующим видом уставилась в окно.

– Пошмотри-ка, – сказала тетушка, входя в комнату, – пошмотри, какие кращивые!

Она держала в руках тарелку с абрикосами. Тетя удивленно посмотрела на Штефицу, поставила тарелку на стол, села в кресло и взяла абрикос. Понемногу клюя абрикос, она говорила:

– Что же это такое? Ты опять груштишь?! И вще читаешь, читаешь… У наш в Бошанской Крупе была такая Петра, отец у нее был жубным врачом. Она вщегда была такая грушная, такая грушная! Штанет на пороге – ну прямо черное шукно, что вешают у входа в день похорон. Это у нее, жнать, болежнь такая была – что-то вроде тумана в голове, и никто ничего не мог поделать: ни доктора, ни щвященник. Когда уж очень лихо ей приходилощь, она убегала в леш, и там ее чашто видел при обходе лешник: лежит она ничком на траве и плачет. Говорят, пошле швадьбы это у нее прошло… Ах, – рассердилась тетя и отложила надкусанный абрикос, – шовщем не могу ешть иж-жа этих жубов!..

Тетя встала, подошла к Штефице и повернула книгу – посмотреть название.

– Что это? А-а, мадам Бовари! Это та шамая, что покончила ш шобой иж-жа любви? Шкучно. Я обожаю романы, которые читаютщя на одном дыхании и от которых берет штрах!.. Ешь абрикошы! – добавила она от двери и вышла.

Штефица вздохнула, взяла абрикос, задумчиво повертела в руках и надкусила.

В) Штефица Цвек на выставке

(непредвиденное обшивание Ш. Ц. авторским зигзагом)

К черту непредсказуемое! А предсказуемое – не изменять числу 3! 3 совета Марианны, 3 мужчины, 3 совета Элы… Это лишний раз доказывает, что писатели слишком несерьезные, безответственные и жестокие люди! Было, как вы уже догадались, заранее известно, что автор пошлет Штефицу Цвек на выставку. Впрочем, можете убедиться сами (честное слово!), вот авторские наброски:

Ш. Ц. на выставке. Проходит мимо экспоната – механического пениса. Пенис (экспонат) поднимается. Ш. Ц останавливается как вкопанная. Система фотоэлемента. Сирена. Появляется красивый (может быть, он – мужчина ее жизни?!) бородатый художник, обнимает и страстно целует ее целых 5 минут. Выясняется, что данная система срабатывает на каждом десятом посетителе… Поцелуй, следовательно, всего лишь приз, который фотоподлец вручает каждой десятой… Бородатый возвращается к своим красивым (и кудрявым!) девочкам. Ш. Ц. уходит разочарованная и униженная.

Автор был уверен, что это был бы гениальный и потрясающий эпизод. Впоследствии автор много читал (и расспрашивал) и получил разочаровавшую его информацию, что механический пенис и система фотореагирования уже присутствуют в нашей прозе. Гениальных идей, очевидно, не так уж много, и они всегда успевают озарить других!

Потом автор долго искал, что бы еще такое – художественное и эротическое – подошло бы Ш. Ц. Единственное, что пришло на ум, – это Иисус Рафаэль Сото со своими прекрасными пластиковыми щупальцами, через которые Штефица пробиралась бы, пробиралась, щупальца шелестели бы, касаясь ее, вибрировали, а Ш. Ц. их раздвигала бы, раздвигала… Уж тут автор расстарался бы, поверьте! А потом Ш. Ц. непременно заблудилась бы среди пластиковых щупалец, в этом вибрирующем лесу (легкая символика) и – расплакалась бы.

Вот тут автор бесповоротно отказался от эпизода с выставкой, разгневавшись на самого себя. Когда он не знает, что произойдет дальше, он заставляет бедную Штефицу Цвек рыдать. Короче, автор идет на поводу у явно детского желания – обязательно соблюсти число 3, а Штефицу Цвек оставляет дома с тетей смотреть телевизор.

Подходящий лоскут для нашего рукоделия не найден, и автор останавливается на предыдущей главе… А чтобы окончательно не погубить дело, приводим полезный совет, отлично вписывающийся в данную тему.

Картина не будет скользить по стене, если на задней стороне рамы приклеить полоску наждачной бумаги.

Штефица Цвек спит со свиной головой,

или Новое впадение в депрессию

(оттягивание)

Никогда не сушите волосы феном, сидя в ванне с водой.

Оказалось, что ни один из четырех бывших мужей Элы не оставил ей квартиры. Эмансипированная Эла все свои скудные квадратные метры отдавала им. Сейчас Фред и Эла снимали комнату, и Штефица подумала, что если собраться у нее, то это будет лучшим подарком к свадьбе. Тетушка уехала в Босанскую Крупу, а Фред с Элой всю выпивку и закуску доставили к Штефице. Она слегка испугалась, когда увидела жареного поросенка, торты, бутылки… Однако все как-то умудрилось поместиться в комнату Штефицы.

Штефица впервые присутствовала на свадьбе у Элы. Эла доверительно и тепло шепнула:

– Когда выйдем из загса, встань где-нибудь поблизости, чтобы мне удобно было бросить тебе свадебный букет.

Штефица нашла как раз такое место, на верхней ступеньке, и Эла запросто могла бы бросить ей букет, если бы захотела. Она же упорно держала букет в руках. Может, забыла об обещании?

В комнате все разместились кто как мог. Кто на кровати, кто на полу. Еда и питье стояли на столе у окна. Штефица устроилась в уголке кровати, где было уютнее всего.

Элина свадьба не показалась Штефице слишком уж веселой, и, чтобы развеселиться, Штефица выпила рюмку вина и закусила хрустящей корочкой жареного поросенка. Эла была в прекрасном расположении духа, и несметное количество ее зубов постоянно попадало в Штефицын фокус. Сколько же их у нее, боже мой! – повторяла про себя Штефица. Новый муж Элы, Фред, был как-то слишком скромен и тих. Пятый кусок на Элином брачном шампуре! Он соответственно и держался, будто ждал нового, того, кто придвинет, прижмет его к четвертому. А Эла! Эла, как всегда, стреляла глазами, просто так, по привычке.

Штефица пила вторую рюмку вина, грызла свинину и приглядывалась к присутствующим. Здесь была супружеская пара, Элина кудрявая приятельница с мужем; еще была длинноволосая дама, которая добросовестно пила и все время ритмично переступала ногами, будто работала на швейной машинке… Потом еще одна пара, весьма пристойная, еще какой-то друг Фреда – его интересовала только выпивка, затем пухленькая, симпатичная девушка, которая тихонько сидела в углу и тихонько поглощала пятый кусок торта. Штефица принялась за третью рюмку и французский салат, не переставая удивляться, что вино на нее совсем не действует.

Потом в поле зрения Штефицы опять попала Эла. Она единственная смеялась так заливисто, будто на свадьбе было сто гостей. Штефица вообразила, что Эла – гигантская мясорубка, которая, стоит ее только включить, перемелет всех на этой свадьбе.

По пути на работу Штефица проходила мимо стройки и всегда останавливалась посмотреть. Больше всего ей нравилось наблюдать, как огромный экскаватор металлическими зубьями вгрызается в землю. Была в его работе какая-то сила, и теперь Эла показалась Штефице вот такой сильной машиной. Эла стучала, блестела своими зубами, светилась металлическим светом… Страшно, подумала Штефица и залпом выпила еще одну рюмку…

А потом из своего угла вдруг проговорила глухим голосом:

– Эла, ты просто сексуальный экскаватор!

На мгновение все стихло, гости стали очень серьезными, Эла первой прыснула и захохотала… У Штефицы закружилась голова, почему-то сильно потянуло в сон, она растянулась на кровати, натыкаясь на чьи-то руки и ноги, впрочем, ей уже было все равно.

Утром Штефица проснулась, но не смогла открыть глаза. Она лежала на животе, зарывшись головой в подушку. Веки были склеены намертво. Может, их уже не удастся открыть? – лениво проползла мысль. Штефица не пошевелилась. Голова была ужасающе пустой. Это от вина… – постепенно возвращалась память к Штефице. Она не двигалась, только прислушивалась. За окном ворковали голуби. Интересно, сколько сейчас времени? – тяжело ворочала мозгами Штефица.

Она осторожно разлепила один глаз и прищурилась. Прежде всего увидела что-то очень грязное, но не смогла понять – что. Раскрыла глаз пошире. Свиная голова! Рядом со Штефицей, щека к щеке, покоилась свиная голова. Нет, не может быть! – решила Штефица и закрыла глаз. Потом осторожно приоткрыла оба глаза. Свиная голова продолжала лежать возле Штефицыной щеки. Штефица различила зубы, глаз…

Штефица со страхом приподнялась и увидела на подушке голову жареного поросенка. В комнате был беспорядок, на столе лежали остатки еды. Противно пахло вином и окурками. Кровать была украшена увядшими цветами, рядом со свиной головой лежал обещанный свадебный букет.

Отлично же они меня украсили! – подумала Штефица и сбросила поросячью голову на пол. Однако потом подняла ее, размахнулась и вышвырнула в окно. Стряхнула с покрывала цветы вместе с Элиным букетом и укрылась с головой покрывалом. Там, в темноте, Штефица бесповоротно решила умереть.

Аннушка, весьма искушенная в вопросах депрессии,

сообщает новость Штефице Цвек

(петли)

Если хотите, чтобы мимозы как можно дольше оставались свежими, поставьте их не в холодную, а в теплую воду.

– Алло, Штефица? Это Аннушка!

– А, это ты! Откуда звонишь?

– Да здесь я, у себя. Как ты? Что нового?

– Ничего. Все по-старому.

– Знаешь, а у меня все по-новому!

– Серьезно?!

– Да! Я влюбилась!

– Да что ты говоришь?! В кого?

– Увидишь сама, сейчас не буду рассказывать. Астролог. Ну, может, не совсем настоящий… А знаешь, как познакомились? Я пришла составить гороскоп…