Текст книги "Свет с небес"
Автор книги: Дороти Уошберн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Хорошенько укутайся, – сказал он, подводя ее к постели. – Через пять минут я принесу тебе бренди.
– Но... – В глазах ее стояли ужас и смятение.
– Доверься мне, Рыжик. Вот и все. Я сейчас вернусь.
Руки тряслись. Разбитая и измученная, чувствуя себя совершенно больной, Эллис с трудом переоделась в байковую ночную рубашку и забралась в постель. Когда Нейл вошел к ней, она лежала, укрывшись до подбородка и глядя на него широко раскрытыми глазами. Он присел на край постели.
– Вот. Выпей.
– Но это уже было! – испуганно воскликнула Эллис. Она сомневалась, что выдержит повторение вчерашнего.
– Просто выпей это проклятое бренди, Эллис. – Сурово сдвинув брови, Нейл вложил рюмку ей в руку и заставил поднести ко рту.
– Я прошел через это, леди. Сначала выпей, а потом будешь говорить, пока не обессилеешь.
Первый же глоток обжег ей горло, она поперхнулась и закашлялась, но выпила все до капли.
– А зачем говорить? – хрипло спросила она и испуганно округлила глаза, увидев, что Нейл встал и вынул ремень из джинсов.
– Потому, что ты все равно не можешь сейчас думать ни о чем другом. – Уж это-то он знал точно. – Есть вещи, о которых нужно говорить до конца.
Он снял только ремень и ботинки и лег поверх одеяла рядом с Эллис.
– Свет оставить или выключить?
– Оставь, – попросила она. – Пожалуйста.
– Хорошо, – протянув руку, он сгреб ее вместе с одеялом и привлек к себе. – Закрой глаза и говори. Расскажи мне все, что вспомнила, что чувствовала тогда, что чувствуешь сейчас.
Некоторое время она молчала. Нейл не торопил ее. Он понимал, что творится в ее душе. Слишком тяжело говорить о самом страшном, о глубоких ранах. Но именно этот ужас человеку порой бывает жизненно необходимо облечь в слова.
Нейл гладил Эллис по спине поверх одеяла, несколько раз нежно поцеловав в рыжую макушку... Странно, но только став взрослым, он неожиданно понял, как важно бывает крепко обнять того, кому больно. Но понял слишком поздно, что поцелуй и объятие могут нести облегчение.
– Я сумасшедшая, – тихо прошептала Эллис.
– Я тоже так думаю, – хмыкнул он.
– Я просто бешеная.
– Вполне созрела для отстрела.
Он почувствовал, как ее кулачок уперся ему в грудь.
– Возможно, – резко ответила Эллис. – О Нейл, ну как люди могут совершить такое? Как кто-то...
– ...Как кто-то мог сделать такое с тобой? – закончил за нее он, и сам же ответил. – Что я скажу тебе, Эл? То, что это всегда было и всегда будет?.. Если люди ведут себя несколько беззаботно, я прекрасно понимаю их... Но вот продуманную, расчетливую жестокость, нет, этого я не могу понять.
– Он, должно быть, ненормальный.
– Наверное.
Она снова замолчала, и, если бы ее руки машинально не поглаживали его, Нейл подумал бы, что она уснула. Неужели она даже не замечает, что ласкает его? Нет... Она погружена в свои воспоминания. Он знал, как это нелегко. Помнил, как мучительно преследует тебя каждый клочок воспоминаний, вырванный у забвения, как ты вертишь и крутишь его, пытаясь вставить в картину, которая начинает медленно вырисовываться из тумана. Как пытаешься заполнить пустоту вокруг случайно восстановленного кусочка памяти. С каким ужасом ожидаешь прояснения неизвестного.
– У него была маска, – снова повторила Эллис после долгого молчания.
Голос ее звучал ровно. И сама она чувствовала себя гораздо спокойнее. С Морфи она была в безопасности, да и выпитое бренди давало о себе знать.
– Как ты думаешь, Нейл, зачем ему нужна была маска?
– Не знаю. Возможно, ради предосторожности, на тот случай, если кто-то увидит его.
...А может, он хотел, чтобы жертва не узнала его?
– Что это была за маска?
– Одна из тех омерзительных полупрозрачных масок, которые выглядят совсем как настоящее лицо. – Вздрогнув, она пододвинулась ближе. – Я почти разглядела его сквозь маску. Почти. Казалось, что, если бы мне удалось всмотреться повнимательнее, я увидела бы его лицо.
Нейл снова погладил ей спину, потом вытащил заколку из ее волос, распустил их и принялся нежно массировать голову, снимая боль и напряжение.
– Не противься этому, Эллис. Поверь мне, ты все равно все вспомнишь в свое время.
– Я предпочла бы забыть.
– Я знаю, знаю...
Да, он знал. И мучительно жалел Эллис, которой предстояло пройти через еще одно испытание. Он сам хотел бы надеяться, что травма головы навсегда стерла из ее памяти самые жуткие подробности той ночи.
Есть вещи, о которых не стоит вспоминать. Он знал и это. Эллис пошевелилась и снова заговорила. Голос ее превратился в еле слышный шепот.
– Когда... когда я очнулась в больнице, я... я... я не знаю, как это сказать... Я как будто...
– ...Как будто проснулась в чужом теле в середине чьей-то незнакомой жизни? – снова подсказал ей Нейл.
Медленно она подняла к нему лицо, и он увидел ее измученные зеленые глаза.
– Ты и правда все понимаешь, – с облегчением сказала Эллис. – Последнее, что я помнила, – это университетская аудитория. И вдруг я в больнице – руки-ноги в гипсе и бинтах. А как было у тебя?
Его руки напряглись. Вот об этом-то он как раз и старался не вспоминать и не думать, но сейчас он чувствовал себя в долгу перед Эллис. Откровенность за откровенность.
– Кажется, пару дней я был в полном беспамятстве. Последнее, что сохранилось в моей памяти, это... ну, скажем, то, что было перед взрывом. И только где-то недели через две я начал вспоминать. И тоже вовсе не хотел этого.
– А ты... как ты думаешь, есть ли смысл вспоминать? Или это совершенно бессмысленно?
Он подумал, что у него нет точного ответа на этот вопрос.
– Не знаю, Эл, – наконец признался он. – И слава Богу, что не знаю. Возможно, это несет с собой какое-то исцеление...
По сравнению с ней он забыл тогда совсем немного. Всего лишь несколько минут, минут, полных бессильного отчаяния, которое охватило его в тот момент. Он лежал ничком и не мог пошевелиться – лежал и чувствовал запах собственной горящей кожи...
Он не хотел бы вспоминать, как подбежавший сосед стал швырять снег ему на спину, чтобы сбить пламя. Никогда не хотел вспоминать, как с высоты носилок увидел обгоревший остов машины... Обуглившийся скелет своей жизни.
Какой смысл может быть в таких воспоминаниях? Разве что датирование начала конца. Разве что всю оставшуюся жизнь хранить в памяти минуты, когда все кончилось... Кончилась жизнь.
– Мне все рассказали, когда я очнулась, – снова заговорила Эллис. – Сообщили, что на меня напали и что я находилась в очень тяжелом состоянии. У меня были переломаны обе руки и обе ноги, проломлен череп... И еще ножевые раны... Он... он... он вырезал у меня на животе какой-то символ ножом...
– Господи!
– Отец настоял на пластической операции прежде, чем я вышла из комы... И теперь даже следов не осталось. Это было... это было... – Неожиданно она начала судорожно вдыхать в себя воздух, ногти ее с силой вонзились в руку Нейла, даже сквозь толстый шерстяной свитер он почувствовал ее острые ногти. – Это была пентаграмма, Нейл!
Кровь застыла в его жилах.
– О Боже, Эллис, но почему ты ничего не сказала утром?
– П-потому что тогда я не помнила... Я слишком хорошо все забыла. И только сейчас вспомнила.
Он прижал ее к груди и распростился с надеждами остаться в стороне, не прикипеть душой к Эллис Гудинг. Она вошла в его жизнь. И теперь все в нем клокотало от бешенства и жажды мести, а сердце изнывало от желания защитить и успокоить ее.
Сомнений больше не оставалось. Никаких сомнений в том, что Эллис выслеживал изувер из ее прошлого.
И теперь она тоже знала об этом.
Буран бушевал всю ночь. Старый дом стонал и поскрипывал под яростными порывами ветра. Прошло уже несколько часов с тех пор, как Эллис уснула, а Нейл все еще сидел над ней и лишь изредка шевелился, как всегда, когда боль заставляла его переменить положение.
– Не уходи.
Сонный женский голос заставил его обернуться. Она смотрела на него, приоткрыв затуманенные дремотой глаза.
– Я только отойду в ванную, – заверил он. – Сейчас вернусь. Тебе что-нибудь нужно?
– Воды, пожалуйста.
– Сейчас.
Что ей сейчас нужно, думал Морфи, выходя из ванной и направляясь на кухню, так это хорошенько рассмеяться. Что-нибудь, что заставило бы ее хоть ненадолго забыть о своих кошмарах. Пытаясь придумать, чем бы ее развлечь, Нейл вышел на улицу проверить замки.
Сколько снегу намело! Машины буквально утонули в нем. Да, завтра никому не удастся быстро тронуться с места.
Он вернулся на кухню, налил в стакан воды со льдом и пошел в спальню. Эллис сидела на постели, опираясь на подушки.
– Спасибо, – поблагодарила она, принимая из его рук стакан.
Присев на край кровати, Нейл пристально смотрел на Эллис, пытаясь припомнить какой-нибудь забавный анекдот или еще лучше парочку...
– Ты, наверное, думаешь, что я трусливая мокрая курица, – смущенно пробормотала она. – Но я правда не хочу быть одна... С тех пор, как я вспомнила про пентаграмму...
– Ты никакая не курица, Рыжик. Как раз сейчас я думал о том, как убедить тебя больше никогда нигде не оставаться одной.
Ей нужен ангел-хранитель, бессмертный и неуязвимый, а самое главное, способный устоять перед соблазнами. Потому что сейчас Эллис была восхитительна, и над Нейлом нависла грозная опасность поддаться ее очарованию.
Роскошные рыжие волосы рассыпались по подушке, отливая золотом в свете лампы. Даже толстая байка ночной рубашки столь откровенно обрисовывала полную грудь, что оставляла слишком мало места для полета воображения, да он и не нуждался в его помощи. Ведь только прошлой ночью он ласкал эти груди, целовал эти соски, похожие на твердые ягодки малины, а Эллис со стоном прижимала к себе его голову... Нет, нет, ему не нужно ничего представлять и дорисовывать – он изведал реальность, она была во сто крат прекрасней любых мечтаний.
Но он не хотел воспользоваться беспомощностью Эллис. Когда она допила воду, он поставил стакан на ночной столик и снова занял свое место поверх одеяла. Она тут же прильнула к нему, наиболее убедительным способом демонстрируя полное доверие. Она подвергала серьезнейшему испытанию его силу воли, превращая тело Нейла в сплошное пульсирующее желание. Но он не смел обмануть ее доверие.
– Прости меня, – помолчав, шепнула она.
– Простить? За что?
– Тебе нужно спать. Несправедливо заставлять тебя охранять меня всю ночь.
– Несправедливо? – Он попробовал на вкус горечь этого слова. – Детка, справедливость придумана для невинных младенцев и мечтательных идиотов.
Его резкость смутила Эллис. У него за плечами ужасное прошлое, напомнила она себе. Раньше она не думала об этом, но теперь поняла, как мучителен был для Нейла сегодняшний разговор с ней. Ведь у него есть свои страшные воспоминания, и ее слова не могли не воскресить картины его собственной трагедии.
И вообще, одернула себя Эллис, всю эту неделю она была слишком занята собой, слишком носилась со своими переживаниями, чтобы помнить, что и у Нейла есть свои кошмары. Она не могла забыть слез, струившихся по его щекам вчера днем, и то, какой страшной болью отозвались в ее душе его страдания.
У него в прошлом есть что-то ужасное, о чем он не говорит. Она почти физически ощущала, как страшные воспоминания терзают его душу, чувствовала, как он пытается отгородиться от них. И ведь это она, Эллис, виновата в том, что его призраки воскресли и вырвались на волю.
– Нет, – спокойно возразила она, – жизнь несправедлива, это верно. Но ведь это не значит, что мы освобождаемся от обязанности поступать по справедливости.
– Маленькое одинокое пламя свечи в кромешной тьме?
...Он сказал это так грубо, с таким цинизмом... Может быть, он и сам такой? Но нет, Эллис-то знала, что это не так! Совершенно не так. Разве всю эту неделю он не приходил ей на помощь, когда она нуждалась в ней? Разве не утешал, не успокаивал, не выслушивал ее? И разве не в его объятиях она прячется в эту долгую темную ночь?
Он говорил, что рос на улице, как бездомная собака. Но за всю свою жизнь Эллис не встречала более отзывчивого и доброго человека. Человека с таким чувством долга, какое было у Нейла Морфи. Потому что только это чувство, обостренное до предела, могло заставить его пойти на смертельный риск работы секретным агентом в память давно умершего братишки... Только прекрасный человек мог переживать свое горе так, как переживал его Нейл.
Женщина осторожно подняла голову и откинулась назад, чтобы видеть лицо Нейла. Глаза их встретились – ее нежно-зеленые и его темные и суровые. И еще медленнее, чувствуя, что тонет в сладкой истоме, она протянула руку и накрыла теплой ладонью изуродованную щеку, лежащего рядом мужчины.
Когда она заговорила, голос ее был мягок и полон страстного призыва:
– Ты столько страдал...
– Не больше, чем ты...
Он очень хотел, чтобы в его словах звучало равнодушие. Он пытался быть равнодушным. Но почему-то не мог. Он не мог даже пошевелиться, чтобы освободиться от ее руки.
Так просто – одним легким прикосновением – Эллис превратила его в пленника.
Она прочла отчуждение в его глазах, почувствовала, как окаменело его тело. Нейл не разжал объятий, но Эллис ясно поняла, что что-то произошло. Что-то вдруг сделало Морфи настороженным: так собака, которую слишком много били, бежит от любого прикосновения и сжимается от ласки.
Настороженный взгляд пронзал ее насквозь, являясь отражением ее собственных страхов. Все эти годы Эллис избегала того, чего жаждала всем сердцем, избегала из страха быть вновь отвергнутой. Все эти годы она пребывала в одиночестве, ибо не смела выйти за его спасительные стены. Разве это не глупо?
Переполняемая страхом пустоты, одиночества и страстной потребностью в этом человеке, Эллис осторожно провела пальцами по его изуродованному лицу. Этим нежным прикосновением, этой бережной лаской она пыталась сказать Нейлу, что сейчас, хоть на мгновение, они смогут вместе забыть об одиночестве.
Нейл затаил дыхание. Он не понимал, чего хочет от него эта женщина. Просто не мог понять, ведь Эллис, черт возьми, слишком невинна, чтобы преследовать какую-то цель! Она наверняка уверена, что успокаивает его, а сама доводит до предела... До которого теперь остался всего лишь один шаг, со злостью подумал он.
Вчера они вместе разожгли огонь, и с тех пор никто не плеснул в него воды. Горячее пламя плясало в жилах Нейла, а Эллис своими нежными прикосновениями, своим запахом, теплом своего тела раздувала это пламя до небес.
Я не хочу, с яростью сказал себе Морфи. Я возненавижу себя за это. Я буду проклинать свою слабость, чувствовать себя последним подонком и бесчеловечным негодяем...
Но он не мог сдержаться.
Какой он сердитый, подумала Эллис. Она бы непременно испугалась, если бы не чувствовала нежную ласку его рук на своей спине. Наверное, ему неприятно, что она так бестактно напомнила ему об этих ужасных шрамах? Смущенная и пристыженная, Эллис попыталась отодвинуться, но тут Нейл повернул голову и нежно поцеловал ее ладонь.
Затаив дыхание, она подняла на него свои зеленые, широко раскрытые глаза. И вдруг поняла, что свободна. Он ничего не сделал – просто отпустил ее. Они больше не были близки, тела их больше не соприкасались. Ладонь Эллис, будто замороженная поцелуем, бессильно упала со щеки Нейла.
– Эллис, – мягко прозвучал хриплый надтреснутый голос, – если ты коснешься меня еще раз, я могу не суметь остановиться.
Он все еще давал ей возможностью отступить.
Она не шелохнулась, не отодвинулась, лишь продолжала смотреть на него, затаив дыхание. И с каждым мгновением глаза ее становились все больше и все темнее...
– Скажи, чтобы я ушел, – потребовал Нейл, не зная, что еще он должен сказать, раз она не хотела воспользоваться возможностью отступить.
Нейл Морфи никогда не был джентльменом. Он был уличным бойцом – грубым и безжалостным. Мишура внешней респектабельности годилась лишь для отвода глаз. Его душе больше соответствовало бы тело свирепого викинга или беспощадного пирата. Л она томилась в мире, где человек обречен постоянно сдерживать свои аппетиты, желания и прихоти в угоду общепринятым нормам. Да, он привык считаться с этими нормами как с объективной реальностью, но теперь пришел конец их власти над его душой. Все ограничения рухнули под напором растущей страсти и унеслись в водовороте желания.
Эллис не сказала ему, чтобы он ушел. Нейл видел, как бешено пульсирует жилка на ее молочно-белой шее, как судорожно рот ловит воздух. А потом... потом ее рука вернулась на его щеку – легкая как перышко и теплая. Он вздрогнул и почувствовал, как в ответ на эту ласку что-то оттаяло в самой глубине его давно оледеневшей души.
Она не понимает. Она совсем ничего не понимает. Она невинна, так невинна, что даже не замечает, какую яростную страсть и какой голод вызывает в нем. Слишком невинна, чтобы знать, на что он способен... Чтобы понять, как неразумно отдавать себя мужчине, который может только взять...
Но Нейл Морфи не был святым, чтобы отказаться от такой жертвы. Ведь он честно давал ей шанс отступить. А теперь уже слишком поздно – поздно для них обоих.
Он сорвал с нее одеяло и отбросил его. Ночная рубашка? Разве это преграда? Разве может она помешать его руке стиснуть нежную грудь, а сильному мужскому бедру прижать к постели теплое женское тело?
– Господи, я так хочу тебя, Эллис, – хрипло шепнул он ей в самое ухо. – Черт возьми, Эл...
Почему он говорит это так зло? – смутно пронеслось в ее голове. Хотя оба они еще были одеты, Нейл уже заставил ее почувствовать, будто она тонет в нем, погружаясь все глубже и глубже в его тело. Словно ее засасывает мрак – постоянный спутник этого мужчины. А потом, когда Нейл, задрожав, прижал свои бедра к ее жаждущему телу, Эллис опалил ослепительно белый огонь, и этот огонь был сердцем ночи, в которой жил Нейл Морфи.
Он не хотел ничего чувствовать. Он не хотел хотеть. Не хотел испытывать вожделение, голод или страсть. Его одинокий путь пролегал сквозь тьму, и там, на самом краю пропасти, чье имя Отчаяние, Нейл Морфи нашел надежный безопасный уступ, где можно было жить, почти ничего не чувствуя. Но теперь... теперь... О Боже, эта женщина вновь заставляет его чувствовать!
Эмоциональный взрыв был подобен извержению вулкана. Неистовство обожгло застывшую душу, развеяло ее холод. Боль рвалась сквозь все трещины – жгучая и яростная, торжествующая, насмехающаяся над всеми его жалкими запретами и барьерами. Да, он знал, что такое скорбь. Он познал ее, принял как свой крест, он не мог противиться ей... Никогда с тех пор Нейл не испытывал других чувств. Лишь теперь они вырвались на свободу и приготовились терзать его...
И тогда Эллис показалась единственным спасением.
Увидев лицо Нейла, Эллис поняла, что ей предстоит испытать отнюдь не нежное, изысканное совращение, которое рисовалось ей в девичьих мечтах о самом первом разе. Теперь в лице мужчины не читалось даже обещания ласки, с которой вчера он дал ей впервые вкусить страсть и удовольствие. Нет, беспомощно подумала она, сейчас произойдет что-то совсем другое...
Нейл выглядел так устрашающе, когда, встав с постели, рывком стащил через голову свитер. Казалось, его терзала смертельная боль, но Эллис видела, что сейчас дело не в сломанном позвоночнике. Нет, только не в этом.
Когда он взялся за молнию на джинсах, слабый голосок здравого смысла предупредил Эллис, что у нее еще осталась последняя возможность встать и уйти. Но тут, прежде чем она сумела понять, что произошло, в сердце ее что-то распахнулось и золотое тепло понимания затопило ее щедрую душу.
В тот же миг она распростилась с последними романтическими мечтами глупой юности. Она поняла, что женское тело служит не только для удовлетворения желаний мужчины и рождения его детей. Нет! Оно дарит любимому забвение. Или покой. Или счастье. Оно способно исцелить боль, которой он ни за что не захочет поделиться.
Тело женщины без слов говорит мужчине, что на этом свете есть кто-то, кто любит его – любит так сильно, что с готовностью отдает всего себя ради любимого. Если ты в беде, женское тело спрячет тебя и успокоит, укроет от жестокости жизни – пусть ненадолго, но защитит... Оно щедро дарит все то, чего мужчина никогда не попросит у женщины и едва ли сознается даже себе, как ему бывает необходимо именно это.
Эллис поняла, что то, что Нейлу сейчас нужно от нее, не имеет ничего общего с наслаждением. Но что бы то ни было, она хотела дать ему все, в чем он нуждался.
Она слабо вздохнула, когда впервые в жизни увидела, как проявляется мужское желание. Он такой... такой огромный, в ужасе подумала она. У нас ничего не получится...
А Нейл внезапно замер, откинув голову назад, стиснув кулаки. Лицо его исказила гримаса боли.
Первый раз... нашептывал холодный голос рассудка, едва различимый сквозь шум крови в ушах. Ее первый раз... Он вздрогнул и внутренне напрягся, призывая на помощь последние остатки самоконтроля.
– Эллис, – почти проскрежетал он. Хриплый голос с трудом пробивался сквозь стиснутое волнением горло. Он заставил себя посмотреть на нее. Черт возьми, в этой проклятой белой рубашке она похожа на невинную жертву, приносимую на алтарь... Ее первый раз... – Эллис, я не знаю... Я не думаю, что смею...
Голос его оборвался. Мучительная жажда ее тела заставила его замолчать. Этой жажде не было никакого дела до всех его переживаний.
Он прекрасен, подумала женщина, забыв весь свой страх в ответной лихорадке желания. Прекрасен, как темный ангел. Темно-каштановые волосы покрывали его тело, значит, голова его посеребрилась слишком рано. Каштановые завитки украшали широкую мускулистую грудь и сбегали вниз... к самой чувственной части мужского тела. А там... Эллис глубоко вздохнула и перевела взгляд на искаженное болью лицо Нейла.
– Все в порядке, Нейл, – словно сквозь стену донесся до нее собственный голос. Она протянула руку. – Все в порядке.
Сейчас она чувствовала себя щедрой, всепонимающей и всемогущей, как мать-земля. Она предлагала ему подойти и взять все, в чем он нуждался.
– Эл... О Боже, Эл...
Крупная дрожь сотрясла его тело, когда нежные теплые ладони легли на его изрубцованную спину, коснулись шрамов на ягодицах.
– Все хорошо, – шептала Эллис, – все хорошо.
Каким-то шестым чувством она знала, что так все и будет, что бы ни произошло сейчас между ними. Возможно, последующие несколько минут окажутся не очень приятными для нее, но разве это имеет хоть какое-то значение? Ведь она нужна ему!
Ее первый раз... Эти слова звучали в ушах Нейла, и он хотел, честно хотел, чтобы и ей было хорошо. Задыхаясь от нетерпения, он снял с нее ночную рубашку, едва сдержавшись, чтобы не порвать ее. И когда наконец Эллис предстала перед ним совсем нагой, он увидел стыд в ее зеленых глазах и краску смущения, залившую щеки и шею.
– Красивая, – хрипло выдохнул он. – Какая ты красивая.
Он обвел ее жадным взглядом, всю-всю – от головы до пят, чувствуя, как тело его напрягается и пульсирует при виде каждого нежного изгиба...
Большие полные груди, которые он ласкал и целовал вчера... розовые ареолы вокруг сосков и сами соски, уже набухшие и затвердевшие, зовущие его руки... но нет. Не сейчас. Еще не время.
Его взгляд скользнул ниже, к узкой изящной талии. Черт возьми, неужели она так стройна? Так изысканна? А потом его взор остановился там, где облачко огненных завитков сильнейшим магнитом звало к себе его тело.
Проклятье! В другое время он, возможно, сумел бы оценить и это. Но сейчас важнее было совсем другое...
Нейл отвел взгляд и встретился с зелеными глазами, в которых прочел борьбу стыдливости с желанием. И тогда, цепляясь за последние остатки самоконтроля, он нагнулся, чтобы поцеловать Эллис.
Как только его горячий язык коснулся ее языка, Эллис ощутила, как волна чувственности захлестнула ее, как она растворилась в ней. Каждой клеточкой своего тела она ловила его прикосновения, разжигающие желание и заставляющие ее прижиматься все сильнее и сильнее к телу Нейла, к его жару, силе... И твердости.
Руки Нейла были нетерпеливы, почти грубы, но она не замечала этого. Ей было все равно... Нет, совсем не все равно! Его нетерпение разбудило ее страсть, заставило почувствовать себя желанной. Оказывается, это так прекрасно, когда тебя хотят столь жадно, столь нетерпеливо, даже грубо. Для Эллис не имело значения, что Нейл не разменивается на нежность и ласку, что он вообще почти не считается с ее переживаниями. Потому что ничто на свете не могло сравниться с пьянящим блаженным ощущением того, что мужчина жаждет тебя... жаждет так страстно.
Впервые за десять лет Эллис чувствовала себя женщиной. Это ощущение подарил ей Нейл, так какое же тогда имеет значение то, даст ли он ей что-нибудь еще?! Благодаря ему, Нейлу, хотя бы на несколько минут она стала настоящей женщиной.
Его пальцы скользили вниз и коснулись нежных створок, покрытых огненно-нежными завитками. Женщина задохнулась, но ни единым словом не ответил он на ее безмолвный ужас. Он только продолжил ласку, и вот уже Эллис сладострастно изогнулась, плотнее прижимаясь к его телу.
С хриплым прерывистым полустоном-полусмехом Нейл припал губами к ее груди, а пальцы его длили интимную ласку – скользили, гладили, все больше и больше убеждались в готовности Эллис... и в ее неопытности.
Эллис стонала под его ласками. Она больше не чувствовала себя щедрой матерью-землей, она позабыла все, что только что так ясно представляла себе, она стала заложницей новых чувств, поглотивших ее существо. Наслаждение заполнило ее тело... интересно, почему ни в одном анатомическом учебнике не изображен нерв, соединяющий соски с лоном? Ведь должен же он быть – иначе почему каждый раз, когда Нейл касается губами ее груди, это Немедленно отдается диким чувственным спазмом в низу живота.
А его пальцы... о, его пальцы, они дарят немыслимое наслаждение, будят жажду и желание. Когда Нейл наконец раздвинул ее ноги и устроился между ними, Эллис позабыла обо всех своих опасениях. Неужели она могла подумать, что это не получится?! Теперь она точно знала, что получится. Как угодно. Все равно как... все равно.
Она почувствовала, как Нейл вошел в нее... О Боже, неужели так это и должно быть?!
Острая боль моментально развеяла угар возбуждения. Судорожно вздохнув, она все же сумела подавить крик и, подняв глаза, увидела прямо над собой искаженное лицо Нейла.
Это, оказывается, совсем не приятно, думала Эллис, со страхом ощущая, как он проникает все глубже и глубже. Больше всего на свете сейчас ей хотелось, чтобы он оставил ее – немедленно, пока не стало еще хуже. О Боже, кажется, сейчас что-то порвется!
Эллис прекрасно знала, что первый раз обязательно сопровождается неприятными ощущениями, но она была совершенно не готова испытать болезненную переполненность и чувство напряженности, когда кажется, что вот-вот разорвешься... Неужели все женщины прошли через это? Неужели к этому можно привыкнуть?!
Нейл перестал проникать внутрь, и она с облегчением вздохнула, когда он начал обратное движение. Но тут же почувствовала новый толчок, потом еще, еще и еще. Она поняла, что сейчас служит лишь средством для чего-то непонятного, происходящего внутри Нейла, и ей остается лишь терпеть.
Горячая слеза упала на ее щеку. Потом другая.
Это плакал Нейл Морфи.
3
Ничего не изменилось, думала Эллис, глядя поверх головы Нейла на блики света на потолке. Все так же бушует за окнами буран, все так же мирно заливает комнату мягкий свет прабабушкиной лампы... Не обрушился потолок, не разверзлись доски пола, чтобы поглотить ее.
Ничего не изменилось.
Только тяжелое мужское тело прижимает ее к постели, только обнаженные тела их все еще спаяны воедино... Но теперь Эллис, пусть не до конца, но имела представление о звуках, красках. И запахах этой стороны взаимоотношений мужчины и женщины. И лишилась невидимой преграды. Только сейчас Эллис поняла, каким бременем была эта преграда. Она больше не девственница.
Больше не девственница. И это прекрасно, прекрасно, даже несмотря на то, что ожидаемого чуда не произошло. Многим женщинам всю жизнь так и не удается отведать этого меда, уж это-то Эллис знала, недаром столько читала.
Плечо ее было мокрым от слез Нейла. Все кончилось неожиданно быстро: и его беззвучные безутешные рыдания и это. Господи, сделай так, чтобы его боль стала хоть немного меньше!
Эллис смертельно боялась, что Нейл сейчас встанет и уйдет. Никогда в жизни она не была так беспомощна, беззащитна и уязвима... Наверное, он испытывал то же самое. Он выдал себя – свое желание, свою боль, потерю контроля над собой. Вероятно, сейчас и ему хочется провалиться сквозь землю.
А Нейл думал о том, что раскаяние и сожаление рука об руку сопровождает человека по жизни – от первого шага и до последнего вздоха. Вот и Эллис, видимо, сейчас испытывает нечто подобное. Что же до него самого, то, кажется, никогда в жизни его раскаяние не было столь мучительным, а сожаление – столь горьким.
Он переживал, что не сумел подарить Эллис радость первого раза. Он заранее раскаивался в том, что никогда не сможет дать ей то, в чем она так нуждается и чего достойна. Пусть он не способен на любовь, но хотя бы хороший секс он мог бы подарить этой женщине!
Но не дал ничего.
Нейл прекрасно помнил, как в какой-то момент Эллис хотела, чтобы он оставил ее... Он чувствовал ее боль и замешательство, но зашел слишком далеко, чтобы остановиться. Случилось именно то, чего он больше всего боялся. И что же, черт возьми, теперь можно поделать?!
Тяжело вздохнув, Нейл приподнялся на локте и посмотрел в лицо Эллис. Она тут же вспыхнула и зажмурилась.
– Посмотри на меня, Рыжик, – хрипло потребовал он, сжав ее лицо своими большими сильными ладонями. – Ну-ка, посмотри на меня!
Ее ресницы вздрогнули и нерешительно приподнялись, краска на щеках из розовой стала пунцовой. Нейл криво усмехнулся.
– Ничего более интимного уже не произойдет, Эл.
К своему великому изумлению, она тут же почувствовала, как невольная улыбка тронула краешки ее губ, хотя смеяться ей сейчас хотелось меньше всего на свете, куда лучше было бы спрятать лицо на груди Нейла.
Безусловно, на свете уже не может быть ничего более интимного, подумала она. Каждой клеточкой своего тела Эллис ощущала волнующую близость Нейла – он все еще был в ней. Она ощущала тяжесть мужского тела. Разве может быть что-то интимнее этого?
– Прости меня. Ведь тебе было совсем не сладко.
– Я бы не сказала...
Он закрыл ее рот быстрым нежным поцелуем.
– Тебе нечего сказать. Все, что я сделал, – это лишь причинил тебе боль.
– Только чуть-чуть, – запротестовала Эллис. – А кроме того, в начале... – Ее голос задрожал, а щеки запылали еще сильнее.
– Вначале я и впрямь сумел разбудить тебя, – прошептал он. – Ты просто огонь в руках мужчины... Ты даже не представляешь, что делаешь со мной.
