Текст книги "Ночь падающих звезд. Три женщины"

Автор книги: Дорис Яннауш

Соавторы: Фредерика Коста
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Я отвезу тебя к Дуне, Тео. В отель или к ней домой, где она там сейчас. Я направлю ее на путь истинный.

Раздался полный сарказма смешок Тео.

– Как будто ее можно направить на путь истинный! Из-за какого-то интересного заказа она упускает возможность выйти замуж и сыграть свадьбу, которая и так задержалась на много лет.

– Ну ладно, – подвел итог Лусиан, пощипывая струны гитары. – Ничего не случится за пару недель.

Максим думал иначе. Он представил себе, что бы было, если бы Амелия заставила его ждать! Он любил ее. Ему мешало, что она хотела закончить учебу и стать врачом. Для чего вообще это надо? Зарабатывал он достаточно и хотел ее такой, какой она была. А как только ему представилось, что она исчезает прямо перед свадьбой, чтобы сделать что-то так называемое важное… Не-мыс-ли-мо!

– Господин профессор…

– Тео!

– Простите?

– Называй меня Тео. Может, когда-нибудь ты станешь моим зятем. Кажется, мне этого не избежать.

– Благодарю, господин проф… – Максим радостно посмотрел на него своими бархатистыми глазами. – Благодарю, Тео. Это большая честь для меня.

– Знай меру. – Амелия обменялась веселым взглядом с Лусианом.

Тот сидел в старой пропотевшей майке на полу с гитарой на коленях и напевал: «Не знаю, что значит такое…» [3]3
  Г. Гейне, «Лорелея». Перевод А. Блока.


[Закрыть]

Бренчание мешало. Хели дал знак Лусиану замолчать.

– Еще один вопрос, Тео. – Максим смаковал имя, наслаждаясь обретенной интимностью. – Почему бы тебе не поговорить со своей невестой более решительно? Или договор, или я? Вот так.

– Папа не будет так говорить, потому что он не тиран, – бросила Амелия. – Когда любишь, то другому даешь свободу. Как раз об этом тебе следует подумать, именно тебе!

– Точно, – подтвердил Лусиан и процитировал: – «Предоставь живому существу свободу: оно вернется, если принадлежит тебе. Если не вернется, значит, оно никогда не было твоим!»

– Умные слова, – заметила Амелия, и ее глаза засветились признательностью. – Лучше и нельзя сказать!

Лусиан вновь подтянул к себе гитару, чтобы переложить поэтичные слова на музыку. Однако Хели, бросив ему предупреждающий взгляд, несколько выспренно произнес:

– Ничто так не убивает творческую работу, как мещанская уединенность вдвоем. Мы, художники, должны быть свободны – свободны!

– Ты говоришь вздор. – Амелия подошла к отцу и села на ручку его кресла – Папа, если ты любишь Дуню, верни ее! Я отвезу тебя к ней.

– Я отвезу его, – запротестовал разозленный не на шутку Хели.

– Верни ее, папа, или откажись от нее и дай ей уехать!

Но в любом случае ты должен поговорить с ней – спокойно и доброжелательно.

Тео молчал. Он раздумывал. А затем неожиданно воскликнул:

– Кто, черт побери, этот Генри?

– Вот и выясни это, папа.

Однако Тео и не думал ехать за Дуней. Он отправился в мастерскую, дабы окунуться в пучину своего творчества. Перед ним на мольберте – большая пустая поверхность, девственно-чистая, создающая впечатление неприкосновенности. Но он красками, кистями, мазками нарушит ее, пока она не станет напоминать ветхую, покоробившуюся стену, с вырезанными на ней таинственными руническими письменами [4]4
  Древние письмена скандинавов, сохранившиеся в надписях на камнях и других предметах.


[Закрыть].

Послание из глубины веков.

Так виделось ему его будущее произведение.

– Экспрессионистская абстракция, – произнес сзади чей-то голос.

По комнате распространился запах кожи и пота, нельзя сказать, что неприятный, просто несколько странный для его мастерской. Напоминавший о салунах и ковбоях из вестернов.

– Это ты, Лусиан.

Тео не понадобилось даже поворачиваться, он узнал говорившего по запаху.

– Мне нравится твой стиль, – продолжал Лусиан. – Я был на твоей выставке в Берлине. Настоящий класс. Невозможно объяснить. Заставляет мечтать, пробуждает воспоминания: думаешь о катастрофах и несчастной любви.

– Черт возьми! – Тео поразили слова юноши. – Не слишком ли мрачно для тебя?

– Нет, совсем нет. Лишь в темноте у меня появляются светлые мысли.

– Надеюсь, ты живешь не как пещерный человек?

– У меня лавка в полуподвальном помещении, довольно сыром, со студией звукозаписи. Для меня и моих друзей, музыкантов. Там целый день горят неоновые лампы, и вообще весьма неуютно. Поэтому мы развесили повсюду цветные лампочки и тексты наших песен.

Тео вытер кисти, сел на один из шатких стульев и кивком предложил Лусиану занять другой. У него появилось желание поговорить с юношей. Он ему нравился. В глазах Лусиана светились ум и лукавство. Романтик в джинсах и кожаной куртке. Наполовину Айхендорф [5]5
  И. Ф. фон Айхендорф (1788–1857), выдающийся поэт немецкого романтизма.


[Закрыть], наполовину Тарзан.

– Слышал что-нибудь о Каналетто? – приготовившись к худшему, начал Тео.

– Бернадетто Белотто, прозванный Каналетто. Конечно. Восемнадцатый век. Больше всего любил писать Дрезден и Венецию. Его дядю, тоже художника, звали Каналом, поэтому он и стал себя называть: Каналетто – маленький Канал.

Тео громко рассмеялся: оказывается, этот красавчик Максим оказался не так уж и не прав.

– А ты мне нравишься, – произнес он, протягивая руку Лусиану. – Есть в тебе что-то от тети: непоседливость и любознательность. Какой-то налет дерзости. Непочтительности. И несмотря на это – а вернее, как раз поэтому – ты мне нравишься. Ты тот, кого я хотел бы иметь своим сыном, хотя ты, вероятно, – тут Тео погрустнел, – никогда не будешь принадлежать к моей семье.

– Ну, не каркай, дядя Тео. – Лусиан встал и потянул его за собой. – Давай съездим к тете Дуне. Посмотрим, сумеет ли она нам противостоять.

– Нет, нет, – запротестовал Тео. – Лучше мы не будем этого делать.

– И кто знает, – бодро заключил неунывающий Лусиан, – может, это просто какое-то недоразумение.

Вторично за этот день Теобальд ехал по исторической долине Ремса с теми же мятежными мыслями, что владели когда-то крестьянами, сражавшимися на этой дороге с герцогом Ульрихом.

Только на сей раз он ехал на такси, что было чертовски дорогим удовольствием. Однако ему не оставалось ничего иного. В его доме каждый был занят самим собой. Амелия с Максимом уединились, не заботясь более о его проблемах. Хели наверняка находился у педикюрши. Во всяком случае, его нигде не было видно. Участие в его судьбе принимал лишь этот юноша из Берлина, этот Лусиан. Но у него не было машины.

На этот раз они ехали не в Людвигсбург, а дальше, в Штутгарт. Предприимчивый Лусиан предварительно позвонил в отель: да, герцог Ленокс вместе с двумя гостями все еще находится в баре.

Однако, когда они прибыли, Дуня уже давно уехала, а герцог Генри отправился почивать.

Помимо воркующей парочки в баре сидел еще один посетитель, пожилой господин. На табурете у стойки. Перед ним стоял стакан виски, в зубах дымилась сигара. Похоже, это был Грунер-Гросс, учитель Дуни. Тео имел с ним мимолетное знакомство: как-то они встретились на одном из вернисажей. Бородка и седые волосы. Тео не выносил его, считая слишком лощеным, этаким перезревшим героем-любовником из французской комедии. Он напоминал покрытый глазурью фарфор, которым, собственно, и занимался. И конечно, Дуня в юные годы сходила по нему с ума. Девичье увлечение. И где – в Париже? Он не привозил ее в Людвигсбург? Возможно, как-нибудь и было.

Тео заговорил с ним, очень вежливо, и представил Лусиана как племянника Дуни. Он не смог скрыть волнения, напомнил о предстоящей свадьбе и позволил себе удивиться: почему вдруг именно сейчас всплыл этот договор – столь поспешно – и что вообще все это значит.

У пожилого господина, с трудом вырвавшегося из глубочайшей задумчивости, холодным блеском сверкнули глаза. Похоже, он ревновал.

– Разумеется, я в курсе, – ответил он. – Но, видите ли, эта свадьба… Дуня ведь еще не решила окончательно. Ну хорошо, дело обстоит следующим образом: герцог Генри должен завершить все в течение трех недель. Затем он покидает Шотландию на год. Едет в Америку к своему племяннику, единственному наследнику…

– Послушайте… – Лусиан прервал его на полуслове. – Какое нам дело до семейных отношений этого вашего герцога?

Ему надоела болтовня. Кроме того, этот старикашка с заскоком не обращал на него никакого внимания. Видимо, кожаная куртка и конский хвост не соответствовали его представлениям о возвышенном мире искусства.

– Моя тетушка собирается выходить замуж.

Поэтому я и приехал сюда по ее просьбе. Мне только непонятно, для чего она откалывает такие номера!

Грунер-Гросс обратил наконец на него свой взор, вздернул брови и произнес:

– О племяннике Дуня мне вообще ничего не рассказывала.

Последовала длительная пауза.

– Вы, вероятно, приехали из Восточного Берлина. Пренцлауэрберг или что-то в этом роде?

– Крейцберг. – Лусиан состроил высокомерную мину. – У вас какие-то предубеждения, так?

Атмосфера сгущалась, грозя привести к взрыву.

Теобальд выпил одну за другой две порции виски, залпом. Он не выносил алкоголя и потреблял его очень мало. Ему хотелось, чтобы рядом с ним сейчас находился Хабердитцель в качестве моральной поддержки и приверженца решительных мер. Тео немного смущало присутствие юноши с именем греческого поэта и манерами последнего бродяги. Впрочем, можно было бы умерить его пыл.

– Как получилось, – поинтересовался Теобальд, – что ваш друг герцог Генри надумал все так внезапно?

– В Черном Замке случилось ЧП в фарфоровом зале, – высокомерно ответил высокий пожилой господин. – Произошел пожар. Пытались спасти бесценные чашки и тарелки, что, впрочем, удалось. Лишь некоторые экземпляры получили повреждения. Их следует реставрировать, а это может не каждый. Дуня как раз из тех, кто может. Ну, а поскольку герцог Генри решил вернуть племянника домой, он хочет привести все в порядок.

– Действительно никто, кроме Дуни, не может провести реставрацию? – недоверчиво спросил Теобальд.

Он питал сильное подозрение, что так называемый Грунер-Гросс желает расстроить свадьбу.

– Только Дуня, – убежденно ответил профессор по росписи фарфора. И затем, добродушно похлопав Тео по плечу, добавил: – Видите ли, коллега, ведь вы можете жениться и через пару недель, не так ли?

– Ваш герцог Генри тоже мог бы поехать к племяннику несколькими неделями позднее, – резонно возразил Тео.

– Не может. Уже давно все самым тщательным образом спланировано и оговорено. Пожар смешал все планы и потребовал незамедлительного присутствия Дуни. И я очень благодарен ей за ее понимание.

Он кивнул бармену, потребовал счет, попросил вызвать такси и распрощался.

– Еще один вопрос. – Несмотря на владевшую им ярость и выпитую между тем уже тройную дозу виски, Тео держался по-джентльменски. – Почему вы не вернулись вместе с Дуней, разве вы живете не в Людвигсбурге?

– Дуня поехала не домой, – ответила ледяная сосулька. – Она поехала в какую-то неизвестную мне деревеньку. Ламмхаузен или что-то в этом роде.

Тео ошарашенно уставился на него.

– Может, Ламмвайлер?

– Может.

Грунер-Гросс поклонился и покинул бар.

– Чудак-человек! – воскликнул Лусиан. – Ну надо же! Чего ты еще ждешь? Поехали домой, к Дуне.

Звучало это чудесно: домой, к Дуне. Почти в беспамятстве от радостного возбуждения он последовал за Лусианом.

ВЕЧЕРИНКА НАКАНУНЕ СВАДЬБЫ

Амелия потеряла сон. Ужасно думать о том, что Максим спит через две комнаты от нее в этой античной кровати с балдахином, а она не может прийти к нему. К сожалению, в Вене тоже все было не просто. В одной квартире на страже всегда находился папаша Рушек, если только не летал на самолете, или старая тетка, следившая за домом, а в другой – мама с ее чутким сном, так что с личной жизнью было туго. Они могли позволить себе лишь объятия, да и то не всегда, – из моральных соображений (или как они там называются!). Хели и папа, те все еще видели в ней ребенка. То, что пронырливый Хабердитцель намеренно распахнул дверь перед телевизионщиками, было понятно. Тогда почему, черт побери, он сам не произвел на свет дочь, которую мог бы компрометировать?!

А теперь еще эта пропавшая Дуня. Все пошло вкривь и вкось. Бедный папа! Годы посвятил он своим краскам, кистям да полоскам бумаги. Жизнь прошла как бы мимо него, стремительно и мимолетно, как и его постоянно меняющиеся блондинки подружки.

И вот он уже седой. Впрочем, Хели тоже. Два белых медведя на дрейфующей льдине.

И все же у Хели была его Лотта, миловидная педикюрша, которая владела его сердцем. Все-таки что-то. Он, конечно, никогда не женится, это не в его духе. Лучше он будет заправлять жизнью в семье Фуксов. До гробовой доски.

Амелия встала с постели, зевая и потягиваясь. Может, все-таки отправиться к Максиму, в его розовую комнату в стиле рококо? Она видела, как уезжал отец с этим потешным типом Лусианом. Они поехали за Дуней. Дом опустел. Предоставлена прекрасная возможность…

Амелия сунула ноги в тапочки и накинула халат на голое тело.

– Максим? – Она постучала в его комнату.

Ответа не последовало. Амелия осторожно приоткрыла дверь. О Боже! Он глубоко спал в кровати с балдахином, тихонько посапывая. Амелия нежно коснулась его.

– Эй, Максим!

– Мм? – Он не мог открыть глаза. Свет луны сквозь окно падал на его лицо.

– Я пришла к тебе. Подвинься-ка!

Он и не думал двигаться.

– Но мы ведь не должны… А если откроется дверь и войдет Хабердитцель…

– Он уехал. Да и телевизионщиков здесь нет.

– Разве мы не обещали здесь больше не…

– Папа отправился за своей невестой, с этим Лусианом. Мы одни в доме. Да подвинься же наконец.

Вероломство не было присуще Максиму. Он был очень добросовестным и обладал тем, что некоторые мужчины называют «честью». Самым бесполезным, по мнению Амелии, что только есть. Нечистая совесть – это изобретение человечества, на самом деле ее не существует. Во всяком случае, для нее.

Только она сбросила халат, как раздался звонок.

– Ха, что бы это значило? – возмущенно воскликнула она.

– Твой отец, – пробормотал Максим, поспешно натягивая на себя одеяло. – Он забыл ключ!

– Черт побери, да проснись же! Отец никогда не звонит по ночам!

Бедный Максим принял снотворное, чтобы хорошо выспаться. Он хотел сдержать свое слово. Обещано значит обещано.

Вновь раздался звонок. Вздохнув, Амелия натянула халат и поспешила к входной двери.

– Ах, Амелия, слава Богу! Что за день сегодня, что за ночь!

Дуня Вольперт бросилась в ее объятия. Несколько ниже Амелии, изящная и подвижная, она отличалась от ее матери.

– Мне надо пройти к твоему отцу. Он уже спит?

– Его здесь нет. Он отправился на твои поиски и находится сейчас в Штутгарте.

– Где он? Можно войти? Ах, прости, Амелия, ну что за день!

– Ты уже говорила это.

Дуня, в черном брючном костюме и белом галстуке, придававшем солидность ее грациозной фигуре, бросилась в кресло.

Амелия ощутила укол ревности, но подавила в себе это чувство. Сколько она себя помнит, Дуня всегда стояла между ними: эта маленькая энергичная личность с приветливым лицом, настолько околдовавшая отца в юные годы, что он оставался верен ей всю жизнь. Вот и теперь она создавала сумятицу. Хорошо бы, чтобы свадьба не состоялась. Хотя, с другой стороны…

– Начиная с полудня мы ожидали тебя, – принялась рассказывать Амелия. – Гости уже собрались, даже гитара здесь, и только тебя нет. Папа был вне себя.

– Знаю, знаю!

Дуня была изящной, с тонким лицом. А сейчас Амелия обратила внимание на ее своевольный рот и невероятно хрупкие пальцы. Она давно не видела Дуню и поразилась, как той удалось так хорошо сохраниться.

– Послушай, что за удивительная история!

И Дуня рассказала о Грунер-Гроссе, герцоге Генри и замке в Шотландии, куда она должна уехать. Уже завтра. А тут эта свадьба…

– Что же мне делать? – обратилась она к Амелии, как будто та была много старше ее. – Если любишь свою профессию, но и мужчину тоже?…

Амелия смотрела на нее, высоко подняв брови.

– Последовательность твоих слов говорит сама за себя. Сначала ты назвала профессию.

– Ах, – покачала головой Дуня, – не обращай внимания.

И все же, несмотря на все, они чувствовали себя близкими друг другу. Обе любили Теобальда. Каждая по-своему. Обе были тщеславными. Амелия тоже мечтала когда-нибудь стать самостоятельной, получить практику. И к этому она стремилась более, чем к совместной жизни с Максимом. С Максимом – в респектабельном доме на Земмеринге, с милыми, – ах! – такими очаровательными детками. Она понимала Дуню.

– Поезжай в Шотландию, – заключила Амелия, присев рядом с Дуней и кладя руку на ее хрупкие плечи. – Объясни все папе, только спокойно. Он поймет, ты же знаешь.

– Это так, Амелия, но до известной степени.

– А через три недели ты вернешься, – продолжала Амелия. – Посуди сама, сейчас лето. На следующей неделе начнутся каникулы. И Максим сможет взять отпуск. Что я хочу сказать: мы опять приедем на свадьбу. Ну что, приемлемо?

В темных глазах Дуни зажглась надежда.

– Если бы твой отец посмотрел на все нашими глазами!

– А он и посмотрит, уверяю тебя.

Амелия подавила в себе чувство ревности; она хотела помочь Дуне. Кроме того, свадьба сама по себе не являлась чем-то особенным. Даже своей собственной она не слишком жаждала. Очень уж много разрушенных браков. К чему тогда все эти затраты? Любить друг друга и жить вместе – разве этого недостаточно? Правда, если тянется это годами, как у Дуни с отцом, они хотят, естественно, оформить отношения – со штампом и подписями. Да ради Бога.

– Ты такая милая, Амелия. – Дуня расцеловала ее в обе щеки. – Благодарю тебя.

Кто-то открыл входную дверь, и в следующий момент в комнату, слегка пошатываясь, вошел Тео. Рядом с ним был Лусиан.

– О, любимый, что за ночь нам выпала! – воскликнула Дуня и бросилась к онемевшему от потрясения Тео.

– Привет, тетя Дуня. – Лусиан выступил вперед, преградив ей дорогу и нарушив тем самым церемонию встречи, а затем добавил: – Твой Тео пьян.

Невозможно поверить: он, почти трезвенник?!

Тео стоял рядом. Глаза его, исполненные тоски и упрека, смотрели на Дуню. На губах блуждала легкая, счастливая улыбка, почти незаметная, предназначенная Дуне.

Однако, когда она захотела его поцеловать, он отступил назад. Тогда Дуня, проявив настойчивость, попыталась заключить его в объятия, хотя он был намного больше ее. Но рядом с Дуней он как-то терялся, становился даже ниже ростом, что было особенно заметно со стороны.

– Где ты только была? – простонал Тео, утыкаясь лицом ей в шею. – Все время ускользала от меня!

Поскольку Хабердитцель все еще отсутствовал, Амелия сварила на всех крепкий кофе. Лусиан отправился за ней на кухню, предложив помощь. Такое Максиму и в голову никогда не могло прийти! Он все-таки был тираном, настоящим тираном.

– Дай мне, пожалуйста, фильтр. Спасибо. Они все никак не купят кофеварку, – заметила Амелия.

– Отлично. – Лусиан помахал кофейницей и кипятильником. – В кофеварке всегда получается бурда, такая безвкусная, да еще в стеклянном сосуде. Нет, техника здесь противопоказана!

В соседней комнате послышались громкие голоса;

– Я бы так сделала, – отчетливо донесся голос Дуни – Я уже решила не ехать. Ради тебя я бы отказалась от поездки. Но-о-о…

– Никаких «но»! – не совсем трезвым голосом выкрикнул Тео. – Надо четко и вполне определенно сказать – «да» или «нет». И я требую…

– Требовать ты ничего не можешь, – прервала его Дуня. – Я не твоя собственность. Я же не запрещаю тебе писать твои картины. И прошу, никогда не забывай: никаких требований! Все на добровольной основе. А по принуждению – такому не бывать!

– Прекратить! Прекратить! – закричал Тео, как будто дело происходило на заседании в бундестаге. – Высокие слова, фрау профессор!

– Еще более высокие требования, уважаемый коллега!

Амелия вошла в комнату, Лусиан за ней. Дуня беспомощно посмотрела на них. Она была бледной.

– Он вне себя, с ним невозможно разговаривать, – проговорила Дуня. – Конечно, это моя вина: я позволила уговорить себя.

Реставрировать бесценный фарфор в замке в Шотландии – это очень заманчивое предложение. И все же я отказалась бы от него и вышла бы замуж за этого человека… Все-таки я люблю его.

– Но ты покидаешь меня уже вторично! – бушевал Тео. – Тогда…

Пришлось вмешаться Амелии.

– Хотите копаться в прошлом или подумать о будущем – о чем идет речь?

– Давай помиримся, дорогой, – предложила Дуня.

– Иди к черту! – заорал на нее Теобальд. Нервы его были на пределе.

Дуня обиделась и холодно заметила:

– Не к черту, дорогой. Всего лишь в Шотландию. Но… – Тут она сделала один шаг к нему – Одно твое слово, и я остаюсь.

Обернувшись, он иронично произнес:

– Если любезная госпожа изволит интересоваться…

– Папа! – предостерегающе воскликнула Амелия.

А он продолжил, отчетливо произнося каждое слово:

– …то я плюю на нее!

И потом Амелии и Лусиану:

– Свадьба отменяется, дорогие друзья!

И тут в комнату вошел Хабердитцель, что свидетельствовало о наступлении раннего утра.

– Я не ослышался?

Он поправил очки, что было абсолютно ни к чему. Волосы его растрепались от ласк Лотты.

– Ты не ослышался, – подтвердил Теобальд, почувствовавший себя вдруг совершенно опустошенным, – а теперь извините, с меня достаточно.

С этими словами он покинул место раздора, оставив присутствующих в безмолвии.

– Дуня! – Хабердитцель, пресыщенный и в высшей степени удовлетворенный неистовыми ласками Лотты, чувствовал себя, как сам бог Зевс. Его распирало от желания помочь. – Что бы ни произошло (а ведь он был не в курсе!), пожалуйста, отправляйтесь с Тео послезавтра к алтарю.

Печальная Дуня улыбнулась ему разочарованной улыбкой.

– Хели, эта старая горячая голова поставила меня перед выбором, а я терпеть этого не могу. И не дает мне Я возможности самой принять решение. Я хочу выйти за него замуж, а он уперся. К тому же еще и напился. Мне очень жаль. Ну, а что касается алтаря, то мы хотели зарегистрировать брак в загсе. Адью, мои дорогие. – Она обняла Амелию и Лусиана, кивнула Хели. – Завтра утром я еду в Шотландию. Жаль, что вы напрасно приехали.

Она вышла, и вскоре они услышали шум автомобильного двигателя.

На лестнице показался Максим в ночной пижаме. Он выглядел смущенным.

– Что здесь происходит?

– Черт побери! – прорычал Лусиан, схватил пепельницу и швырнул ее на пол. – Ну что за ненормальные люди!

– Ах, вот в чем дело, – облегченно рассмеялся Максим. – Сегодня же вечеринка накануне свадьбы.

Он взял бокалы, из которых пили Дуня и Амелия, тоже бросил их на пол и воскликнул, окончательно приходя в себя:

– Да здравствуют новобрачные!