Текст книги "Ночь падающих звезд. Три женщины"
Автор книги: Дорис Яннауш
Соавторы: Фредерика Коста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Клаус, ее новоиспеченный возлюбленный, покинул уже спальню и в угрожающей позе застыл в проеме двери, напоминая застрявший платяной шкаф. На бедрах повязано полотенце, на растрепанных волосах – лента.
– Если ты сейчас же не исчезнешь, – прогремело подобие Тарзана, – я повыдергаю тебе ноги, ты, свинья!
– Как вы любезны! – проговорил Хели и обратился к Лотте: – А этот, значит, из того же теста, что и ты?!
Она хотела что-то сказать, но Хели повернулся и пошел в направлении «Короны».
– Я покажу тебе, как врываться посреди ночи в чужой дом! – неслись ему вслед страстные выкрики застрявшего платяного шкафа, весьма грешившего против истины: Хели никуда не врывался! Он, как воспитанный человек, позвонил в дверь.
В «Короне» он сразу же опрокинул стаканчик. Остальные посетители держались от него на почтительном расстоянии – еще бы: друг и управляющий знаменитого профессора! Вот только они не привыкли видеть его накачивающимся в пивной. Отметили также, что ему достаточно немного: два пива и две водки – и он готов. Тем не менее он весело болтал с посетителями, становясь все более раскованным, и постепенно люди подошли к нему поближе.
Неожиданно дверь распахнулась, и в пивную влетел платяной шкаф. Его приветствовали радостными выкриками, очевидно, как постоянного посетителя. Но он не отвечал на приветствия. Вместо этого он подскочил к Хели, схватил его за шиворот, встряхнул, как миксер, и заорал: он, мол, вскружил Лотте голову, ха, а потом был таков, просто взял да уехал, а теперь делает вид, будто ничего не случилось… Из того, что орал Клаус, получалось, что бедняга Хели – величайший соблазнитель женщин всех времен и народов, против которого Казанова всего лишь жалкий мальчишка.
Обомлевший от внезапного нападения, Хели не смог отбиться. Он пролетел через комнату, опрокидывая столы и стулья, и упал на пол.
Тут примчалась Лотта Шух, к сожалению, поздно. Бросившись к Хели, она склонилась над ним.
– У него идет кровь! – вскричала она. – Скорее врача!
ДЛЯ ЧЕГО ЭТО БЫЛО НУЖНО
Когда Хели открыл глаза, он увидел, что в его комнате светло. Кто-то с озабоченным лицом сидел у его кровати.
Это был Тео.
– Мой дорогой друг, – произнес он тоном сильно обеспокоенного отца, чей неисправимый сын повторно совершил преступление, – что ты только натворил!
Хели поспешно закрыл глаза, думая, что это ему снится. А потом сказал, счастливо улыбаясь:
– Ах, Тео, ведь впервые ты, именно ты, заботишься обо мне, а не наоборот. – Он наслаждался непривычным состоянием, полагая, что оно стоило драки. – А что, собственно, произошло?
Тео выглядел бледным. Его глаза с состраданием смотрели на Хели.
– Они тебя притащили: синего снаружи и изнутри.
– Кто?
– Врач, аптекарь и Лотта Шух. Она плакала и объясняла, что во всем виноват Клаус – не знаю, кто это.
– Ее новый любовник. – Хели хотел рассмеяться, но помешала боль в ребрах. – Я ведь от Лотты ничего не хотел. Просто мне захотелось с кем-нибудь поговорить, я чувствовал себя таким одиноким. Ты был занят… Да ладно, оставим это. Все почему-то сильно любят тебя, а ты пользуешься этим. – И добавил жалобным тоном: – Я хочу к Дженифер.
– Ты хочешь кофе?
– Нет, хочу к Дженифер.
Вошла фрау Кляйншмидт, принесла лед в грелке и тут же удалилась на цыпочках.
– Аххххх! – Лед приятно охлаждал болевшую голову Хели.
– Этого не надо делать, – произнес Тео, заботливо укрывая Хели.
– Чего не надо делать?
– Ехать к Дженифер.
– Почему это?
– Потому что она приедет сюда.
– Что?! – Хели подпрыгнул как ужаленный. Всю боль как рукой сняло. Правда, немного продолжал болеть нос, на который пришелся удар. – Каким образом… откуда… почему…
Тео снисходительно усмехнулся.
– Потому что она позвонила. И я ей рассказал, что ты схлопотал по своему выдающемуся носу.
– Она знает, за что?
– Естественно, я ей обо всем рассказал.
– О Господи, и?…
Она от души посмеялась. Знаешь, она очаровательная леди, как раз такая, как тебе нужна. И еще она сказала, что у нее каникулы, и если мы не против, то она приедет.
– И? – Хели затаил дыхание.
– Я не против, ответил я. Но я еще должен тебя спросить, не против ли…
Грелка со льдом полетела в голову Тео. За ней последовала подушка. Началась возня, сопровождаемая громким смехом.
Вошедшая фрау Кляйншмидт с удивлением уставилась на происходящее.
– Да, счастье, что с вами больше ничего не приключилось, господин Хели! У вас крепкие кости.
– Он у нас вообще крепкий паренек, – заявил Тео. И вот они, запыхавшись и став серьезными, уселись на краешек постели рядышком, как куры на насесте. – Пока ты тут лежал, – тихо проговорил Тео, настолько тихо, что фрау Кляйншмидт ничего не могла расслышать, – я понял, насколько ты мне дорог. И что я даже представить себе не могу жизни без тебя. Прости меня, друг, но я себя вел как осел.
– Я тоже, – сознался Хели. – Мне жаль женщин, которым мы достанемся!
– Это должны быть сильные женщины, – мудро констатировал Тео. – Только сильные женщины смогут управиться со слабыми мужчинами.
– Верно, друг!
Они крепко пожали руки, глядя друг на друга. Оба расчувствовались. Мужская дружба – как много это значит!
Фрау Кляйншмидт вытерла пару слезинок и шмыгнула носом.
– Да, вы далеко не так плохи, как мои сыновья. И даже разбираетесь в домашнем хозяйстве, особенно господин Хели.
– Ну, я еще подучусь, – заверил пребывавший в веселом расположении духа Тео. – В конце концов, я беру в жены эмансипированную, работающую женщину.
Хели судорожно проглотил слюну и отодвинулся от Тео.
Значит, ты хочешь все-таки жениться на Дуне? – спросил он с отсутствующим видом.
– Не на Дуне. На Николе!
Вдобавок я получу еще троих взрослых сыновей. Милая фрау Кляйншмидт, может быть, мои сыновья продемонстрируют вашим, как следует относиться к матери. – Тео поднялся и еще раз произнес: – Я женюсь на Николе Штанци.
– Она уже знает об этом? – скептически поинтересовался Хели.
События менялись очень быстро, как в калейдоскопе.
– Нет, – ответил Тео. – Но я спрошу ее об этом, и прямо сейчас, если только она опять не уехала в Шотландию. Не знаю почему, но все близкие мне женщины так или иначе связаны с Шотландией. Я был бы великолепным мужем Марии Стюарт!
– У нее было много мужей, – размышлял Хели. – Не хватало только немецкого профессора живописи.
– Это ее упущение, – заявил Тео и хлопнул Хели по плечу, чем причинил ему боль. – Бывай, дружище!
– А твоя работа? – Хели имел в виду предстоящие выставки и лекции. – Ведь еще сегодня мы должны…
Тео остановил его взмахом руки и удалился, бросив на прощание:
– Рrimum vеге!
Фрау Кляйншмидт немного проводила его и вернулась, покачивая головой.
– Что он сказал?
– Сначала жизнь, – пояснил Хели, вдохновленный порывом Тео, и поцеловал ошарашенную фрау Кляйншмидт в губы. – И знаете, когда и где он понял это? Сегодня ночью, на моем смертном одре. А почему? – И торжественно повысив голос: – Потому что меня отколотила ревнивая задница!
Фрау Кляйншмидт не понимала.
– Все подробности я расскажу вам в следующий раз, – утешал ее Хели. – А теперь нам надо навести порядок в доме. У нас будут гости! И кто знает, может, состоятся одна или две свадьбы. Почему бы и нет? Ведь ничего другого и не нужно!
ПОЦЕЛУЙ РАДУГУ
Вернисаж состоялся в Людвигсбурге, в замке, прямо рядом с фарфоровым заводом, где проходила выставка Дуни. Хели это искусно устроил – два больших мастера и их произведения.
Пришло много народа: вдовы Хильда, Эмми и Траудель, доктор Лобеманн с женой, без Тины и Томми, которые встречались с друзьями в этот день. Индивидуалист с полной девушкой – господин Бен и фрау Лакнер – рука в руке. Они так крепко держались, словно боялись потерять друг друга. Значит, они все-таки нашли друг друга!
Картины профессора больше не напоминали пепел и ил, растрескавшуюся землю или потоки вулканической лавы. Больше никаких мертвых красок! Он изменил свой стиль: наступил цветной период. Восходы солнца, распускающиеся цветы, парящие танцующие фигуры. Что-то в духе Шагала, немного Дега – а все вместе неповторимый Теобальд Фукс.
Перед одной из картин столпились посетители: радуга, а под ней женщина в белом с раскинутыми руками, будто она хотела схватить радугу и поцеловать.
Женщина на картине имела темные волосы. Она была очень похожа на Дарлинг Николу – нет, пардон, на фрау Штанци-Фукс, как ее теперь называли. Собственно, она и являлась инициатором сбора бывшей туристической группы, ибо, в конце концов, на их долю выпала особая роль – стать свидетелями зарождения большой любви.
И все они, конечно, гордились этим. Единственное, что их сбивало с толку: рядом с Дарлинг Николой стояла Дуня Вольперт, известная художница по фарфору, которая очень походила на нее.
– Поразительно, – сделала заключение вдова Хильда и, поддразнивая, обратилась к профессору: – Надеюсь, вы не перепутаете обеих дам!
– Ни в коем случае. – Тео бросил любящий взгляд на подруг. – За одной из них я отправился, чтобы вернуть, а нашел другую.
– Во всяком случае, не зря съездили, – заметила Эмми.
– Нужно только всегда знать, чего хотите, – добавила Траудель.
– Верно, – вежливо подтвердил Тео. – Позвольте с вами чокнуться: за любовь!
Все три дамы с удовольствием присоединились к тосту.
– Он счастлив. – Дуня наблюдала, как Тео, раскованный и улыбающийся, общался с посетителями. – Таким он еще никогда не был, это твоя заслуга. Он и свои картины очистил от шлаков. Надеюсь, это прославит его.
– Я тоже надеюсь, – согласилась Никола. – Мы будем зорко следить за ним, верно?
– Если мне позволит время. – Дуня улыбнулась подруге. – Только боюсь, что я… – Они шутили, смеялись и выглядели так, словно составляли единое целое. Никакого напряжения в отношениях.
В соседнем зале настраивали инструменты молодые музыканты. В честь профессора и его супруги должно было состояться радио– и телешоу.
Выступали Лулу Вольперт и Нини, ставшие между тем знаменитыми. Правда, ссорились они безостановочно.
– Ха, Лулу, берешь неправильный ритм. Специально делаешь, да? Или что-то случилось?
Лусиан замер, уставившись на дверь. Там стояла белокурая красавица, настолько элегантная и восхитительная, что дух захватывало. Еще один молодой человек выглядел так же, как Лусиан. Он стоял на шаг позади нее, как супруг правительницы, и, казалось, ожидал ее распоряжений.
– Боже, Амелия! – заорал Лусиан и помчался к ней через зал. – Давно не виделись!
– Привет, Лусиан. – Она подождала Нини, которая тоже подошла к ней и поздоровалась.
Если честно, то Нини обрадовалась встрече. Точно! Ей нравилась Амелия. Но слишком пылкая реакция Лулу разозлила ее.
– Эй, а где ж Максим? – спросила она.
Вместо ответа Амелия представила молодого человека:
– Это Андреас. Как и я, изучает медицину. Отличный парень, правда! Он совсем не давит на меня, верно, Энди? – «Отличный парень» небрежно обнял ее за плечи. – С Максимом все кончено, – продолжила Амелия. – Достаточно того, что он становится моим сводным братом. На Рождество моя мама выходит замуж за его отца.
– Потрясно. – Нини с облегчением перевела дыхание: Амелию не интересовал Лулу, – Послушаете пас немножко?
– С удовольствием, – ответила Амелия. – Сейчас только поздороваюсь с Фрицем и Фабианом.
Сыновья Николы, естественно, тоже присутствовали, только двое. Эмиль не приехал из Дублина. Учеба отнимала у него все время, и ему было не до пения.
– Представляете: четыре сводных брата! – простонала Амелия, бросаясь на шеи Фрица и Фабиана. – Счастье еще, что мы все живем в разных местах, а то семейная жизнь стала бы невозможной! – Она огляделась. – А куда запропастился Хели, его я пока не видела. Как у него дела?
– Все еще пребывает в печали, – сообщил Лусиан. Все состроили сочувствующие физиономии. – Но ничего, оправится. Сейчас они в гардеробе вместе составляют программу.
– Счастье, что он не оставил папу, – порадовалась Амелия. – А для Николы он просто удача! Когда она отправляется в свои путешествия, он обо всем заботится – ах, мой дорогой, любимый дядя Хели!
Дорогой, любимый дядя Хели сидел на столе с пачкой бумаг на коленях и обсуждал с Дженифер программу. Она очень помогла ему в организации выставок, но должна была возвращаться в Эдинбург, где ее с нетерпением ожидала Одри. Ее любовь, ее половина.
Хели едва оправился от шока. Его Дженифер, как и прежде, оставалась недостижимой мечтой: слишком умна, слишком прекрасна, чтобы это могло быть правдой! Однако в ней он нашел верную подругу, которая всегда, как только ей позволяли обстоятельства, была рядом с ним. Его доверенная. Вернее, у него были две доверенные подруги: Одри тоже была от него без ума. Хотя и без страстных желаний. Но, возможно, как раз это являлось основой удивительной дружбы между мужчиной и женщиной.
– Дженни, ах, Дженни! – Хели оторвался от записей и посмотрел ей в глаза. Они рассмеялись. Дженифер коротко взмахнула рукой, как бы успокаивая его, и он, на расстоянии от нее, сделал тот же жест. Жест нежного доверия. Мелодия любви в минорном тоне. С лопнувшей струной. – Почему ты все это для меня делаешь?
– Да потому, что люблю тебя, ты, чудак, – ответила она далеко не впервые, но Хели хотелось это слышать постоянно. – И даже когда ты печален, песня души моей для тебя. И это наполняет меня радостью.
– Песни исполняют со сцены, – подтрунивал Хели. – А любить, любить меня по-настоящему, ты не можешь. – У Хели перехватило дыхание, ему сдавило грудь.
– Существует много видов любви, – ответила Дженни. – Один из них связывает нас. – Наклонившись, она поцеловала его в губы. – Давай, наконец, завершим программу. Репетиция окончилась.
Вскоре Дуня попрощалась, обняла Николу, потом Тео.
– Уже? – разочарованно протянул он.
– Меня ожидает профессор Грунер-Гросс. – Она одарила его столь знакомой ему извиняющейся улыбкой. – Речь идет о новом контракте.
– Ох, опять герцог?
– Племянник герцога. Пока, дорогие! – Она послала им воздушный поцелуй и ушла.
Тео смотрел ей вслед. Он привык видеть Дуню уходящей. Только на сей раз это не причинило ему боли.
– Дэвид Вильямс сейчас здесь. – Никола взяла Тео под руку. – Он пригласил Дуню в Лос-Анджелес, на симпозиум, посвященный живописи по фарфору. Он безумно влюблен в нее.
– В живопись или в Дуню?
– В обеих. Но в первую очередь – в Дуню.
– Бедный парень, – вздохнул Тео. – Ему кое-что предстоит.
– Ей тоже. Дэвид трижды разведен.
– О Боже! – Тео засмеялся. – Если Дуня станет его четвертой женой, а он наследует Черный Замок, то она будет его хозяйкой и получит самую крупную и самую дорогую в мире коллекцию фарфора.
– А мы будем знать, где проводить наши отпуска, – бросила Никола, пожимая его руку. – На лугу герцога, под небом падающих звезд!
В этот момент появился Хели, хлопнул в ладоши и возвестил:
– Не желают ли господа пройти в парадный зал? Шоу начинается!
Он был в своем репертуаре, веселый и красноречивый, все сердца тянулись к нему. Рядом с ним стояла Дженифер, бледная и прекрасная, – женщина, излучающая свет.
И все, кто не владел тайной, думали: что за счастливая пара!
Фредерика Коста
ТРИ ЖЕНЩИНЫ
ГЛАВА 1
Герда повесила на плечо только что выстиранные занавески и взобралась на стремянку. В то время, как она колечко за колечком прикрепляла их к струне, ее трехлетний отпрыск Симон, занятый на полу строительством башни из кубиков, нечаянно развалил ее.
– Дельмо! – тут же заорал он, как будто виновником неудачи был не он лично, а кто-то другой.
Знакомые штучки! Уже в течение пятнадцати лет это был любимый приемчик ее мужа. Если Бернд не мог сладить со своим скверным настроением, он начинал придираться, выволакивал на свет Божий какую-нибудь старую историю, чтобы заявить: у него вечно кто-то играет на нервах.
Раньше в качестве такого «козла отпущения» он использовал именно Герду. Но за долгие годы она не только раскусила эту хитрость, но и научилась реагировать на нее – просто не обращать внимания. А чтобы сохранить при этом собственное спокойствие, начинала считать про себя до десяти. Или напевать песенку. Или старалась представить себя в это время где-то на пляже, окруженном пальмами. И это здорово помогало. Не так-то легко было вывести Герду из себя!
– Кубики бяки! Дельмо! – разорялся Симон.
А мать его в это время – на этот раз уже громко – считала колечки, которые успела прицепить:
– Двадцать четыре… двадцать пять… двадцать шесть… спокойно, только спокойно!
Но тут Симон принялся метать кубики. Видно, именно в этот день он всерьез решил испытать терпение матери. Ну и пусть! В конце концов не она виновата что у него развалились кубики. А тут еще возись с этими занавесками, готовь еду, всех обхаживай и обстирывай. И все это достается ей одной! Попробовала бы другая на ее месте – уже пятнадцать лет тянуть эту лямку, сначала воспитательницей в детском саду, а затем матерью троих подрастающих непосед. Посмотреть бы тогда на нее…
– Ох-хо-хо! – вздохнула Герда и не удержалась, что-бы вслух не пожаловаться Симону:– Ты не можешь себе представить, сынок, сколько раз мне уже хотелось размазать по стенке моего распрекрасного супруга, а твоего папеньку – чтобы он из холодной лягушки превратился наконец в принца.
– Лягушка! Лягушка! – нашел новую тему Симон.
– Но для этого по сказке он должен вначале поцеловать меня, твой отец, – не унималась Герда. – Но он давно уже на это не способен, только и заглядывается на свеженьких дурочек. Тут уж ходит петухом! Прямо-таки хвост распускает…
Симон перестал хныкать, громко шмыгнул носом, искоса взглянул на мать.
– А сто знасит «распушить хвост»? У него тозе есть хвост?
– Да нет! Это просто, значит, воображать, задаваться, – пояснила Герда, отсчитав сорок шестое кольцо.
– Распу-у-сать… ра-а-аспусать, – старательно заучивая словцо, Симон гневно запустил игрушечной машиной в груду воздвигнутого им сооружения. – Платинные кубики!
Герда, вздохнув, подумала: «А лучше куда-нибудь поехать отдохнуть. На этот раз по-настоящему – в Индию, в Мексику, а то и в Египет. Хотя бы раз покататься на верблюде, увидеть пустыню, полазить по пирамидам. И, конечно же, без этих сорванцов. И чтобы не трястись при этом над каждым пфеннигом! Это было бы здорово…» Но эти мечты казались столь же неосуществимыми, как, скажем, желание посмотреть на Землю с Луны. Или однажды вдруг стать принцессой Каролиной. Поэтому она стала мечтать о другом, более скромном.
– Ах, как бы хотелось провести хотя бы пару часов просто одной. – Она уже вполголоса разговаривала с собой, прикрепляя к струне последнее кольцо. – Например, понежиться в горячей ванне с лавандой. И читать захватывающую книжку. Или просто сидеть и ничего не делать. А то – слушать музыку и мечтать… О пляже с пальмами, о поцелуях, о мужчине, который не будет казаться представителем лягушачьих, а, наоборот, изысканный, нежный, чуткий… Который никогда не кричит, ничего не требует, не придирается. Вот это была бы жизнь!
Герда даже вздохнула при этих мыслях, расправила занавеску и, невольно взглянув вниз, обомлела от ужаса-Симон уверенно тянул к себе скатерть со стола, где стояла их замечательная хрустальная ваза, которую она получила на прошлое Рождество в подарок от матери Бернда.
Она не очень-то дорожила подношением свекрови, но та наверняка была бы в шоке, узнав, что ваза разбилась.
Герда испуганно всплеснула руками:
– Симон! Ты что делаешь?
Но тут же потеряла равновесие. Упала не только ваза со стола, но и сама Герда с лесенки – прямо к ногам Симона, который тут же заревел еще громче.
Прежде чем выйти из машины, Ирина сбоку еще раз взглянула на своего мужа. Он совсем неплохо выглядел в прекрасно сидящей на нем униформе, к тому же яркий блондин с голубыми глазами. Приятная загорелая кожа… Сейчас его портило лишь жесткое выражение лица, по которому она поняла, что он непреклонен: никогда и ни за что не пойдет он сдавать на исследование свою сперму!
– Ты стала смотреть на меня, как на какого-то производителя-быка! – наорал он на нее. – Как будто в мире нет иных радостей, как только делать детей.
«Да, язык у него подвешен, у моего летчика – капитана корабля. Вечно он в рейсах. Перед ним весь мир, ему не знакомо, как мне, настоящее одиночество…»
Уж что-что, а эта воздушная жизнь ей известна: сама была стюардессой, прежде чем вышла замуж за Ларса. Знала же, что за семейная жизнь между этими взлетами – посадками – взлетами. Конечно, зачем Ларсу дети? Он и так счастлив. А ее самая заветная мечта – родить ребенка, любить его, не чувствовать себя одинокой, знать, для чего живет…
– Итак, – тихо сказала она, – желаю тебе хорошего полета.
Она попыталась улыбнуться, вышла из машины и направилась в сторону клиники, с горечью думая о том, сколько раз уже проходила здесь исследования. Пожалуй, уже шестое… Два общих обследования, два продувания труб, диагностическая чистка. А теперь они займутся маткой… Все это не столь уж и страшно, лишь бы был результат. В свои тридцать пять она готова претерпеть все что угодно, только бы, наконец, забеременеть. Ведь возраст уже поджимает…
«А что если вся причина все-таки в Ларсе?» – думала она, входя в вестибюль гинекологической клиники.
Тина прижала колени к животу, но это не помогло – страшная боль внизу продолжала резать все сильнее.
Она вспоминала о вчерашнем вечере, об этой свинье, своем родственнике.
Она была в Гермеринге на две рождения у сестры Сони. Было застолье, несколько бокалов шампанского, много смеялись. Вот и получилось, что упустила последний автобус в город. И оставаться тоже было нельзя: братец Роланд, временно поселившийся с семьей у нее, уже успел там порядочно насвинячить. И тогда свояк Вольфганг предложил подвезти. А по пути вдруг остановил машину на обочине и решительно запустил руки к ней под пуловер. Наглец, а еще муж ее сестры! Хорошенькое дельце… Тина врезала ему так, что у того, небось, мозжечок задрожал, у этого Казановы. Она тут же выскочила из машины. Было так гадко, противно, словно она отравилась воздухом, которым вместе с ним дышала в машине…
Казалось, целая вечность прошла, пока она, уже среди ночи, нашла, наконец, такси. И все это под дождем, с мокрыми ногами в легких туфельках, даже без зонтика, в апреле…
Оказавшись дома, в своей квартирке под крышей, она тут же приняла горячую ванну, приготовила грог, быстро забралась в постель. Но ничего уже не помогло.
Когда утром она посмотрела на часы, было восемь двадцать – уже пора идти на лекцию профессора Штеттера. Но эта проклятая боль!..
Тина приложила руку ко лбу – горячий как плита. А самочувствие все хуже и хуже. Об университете уже не может быть и речи. Нужно к врачу. Она попыталась встать, но тут же упала на колени. И тогда стала вызывать «скорую помощь».
Через двенадцать минут машина приехала. Слава Богу, от этих болей она уже теряла сознание… Так ее доставили в клинику.
Почти час пришлось ей просидеть в приемной, прежде чем настал и ее черед. Потом эти заполнения карточек. Данные. Имя? Дата рождения? Кого следует извещать в экстренных случаях? Ваш страховой полис?
– Я в частном порядке.
– Видите ли, в палатах второго класса у нас в настоящее время нет мест.
Ирина согласно кивнула.
Да, об этом ее предупредили еще утром по телефону. Ей оставалось в первый или в третий класс, или перенести срок лечения. Но всякие переносы были бы для нее невыносимы.
Поэтому она тут же решилась определиться в палату третьего класса, учитывая, что в первом она располагалась бы в отдельной комнате, а ей совсем не улыбалось оказаться совершенно изолированной в больничной палате. И когда она вступила в отведенную ей трехместную палату, то была разочарована, так как все койки оказались свободными.
Ирина выбрала себе койку у окна, распаковала свои вещички, вытянулась на одеяле и задумалась, а где может оказаться в это время Ларс. Посмотрела на часы – пятнадцать минут тому назад самолет должен был взлететь, значит, сейчас летит над Альпами…
Вдруг отворилась дверь и в палату ввели новую пациентку. Она была примерно Ирининого возраста и заливалась слезами.
– Это фрау Бекер. Она беременна и упала с лестницы, – сообщила сестра Агнес, ласково погладила ее по щеке и, стараясь утешить, добавила: – Не плачьте, фрау Бекер, все на этот раз обошлось хорошо. Ведь доктор Фляйшер вам твердо сказал, что ребенка вы ни в коем случае не потеряете, если будете точно следовать нашим предписаниям…
Однако эти слова, которые должны были утешить новенькую, подействовали на нее почему-то совсем наоборот: она не просто заплакала, а стала реветь как белуга.
– Картина ясная – двустороннее воспаление яичников. Ни о каком доме и речи быть не может! Мы вас оставляем здесь, – заявил доктор Фляйшер, и сделав какую-то отметку в больничном листке, передал его медсестре, помогавшей в это время Тине устроиться на каталке.
– И это надолго? – встревожилась она.
– На вашем месте я рассчитывал бы на две-три недели, – сообщил врач.
Он уже повернулся было, чтобы уйти, но, заметив испуганное выражение Тининого лица, мягко улыбнулся:
– Знаю, знаю… Хотя мы делаем все возможное, что бы нашим пациентам было здесь хорошо, вы не очень-то любите у нас задерживаться.
Но придется потерпеть!
Подойдя к двери, он снова обернулся:
– Постарайтесь все же получше распорядиться этим временем. Будто у вас дополнительный отпуск – целыми днями можно ничего не делать, полеживать на постели, читать книжки, слушать радио, беседовать с вашими соседками по палате. Тем более, что все расходы по вашему пребыванию здесь возьмет на себя больничная касса. – Доктор Фляйшер ухмыльнулся, ободряюще кивнул ей и исчез.
Сестра укрыла Тину одеялом, положила сверху больничный листок и из кабинета покатила ее к лифту, чтобы доставить новенькую в гинекологическое отделение.
«Ничего себе – дополнительный отпуск! – поежилась Тина. – Ха-ха-ха! Держите меня! Три недели проваляться в больнице?! Это в то время, как мы с Ритой послезавтра, и впрямь, должны были пойти на каникулы. И все это теперь побоку… Вот тебе и домик на Химзее, во владении Ритиного дяди. Боже, чего там только нет – целый пляжный участок, парусная лодка, сауна, набитый под завязку – для них двоих! – холодильник… Вот уж, действительно, наконец представилась возможность пожить в роскоши, всласть накупаться… А за все это на двоих с Ритой лишь простая обязанность – кормить пять кошек и выгуливать пса Гасси, да еще поливать цветы… И вместо этого вдруг загреметь в больницу! Да, попадись ей сейчас этот дорогой своячок, он бы так получил, что проплакал бы всю оставшуюся жизнь!»
– Словом, отпуск накрылся, – вслух резюмировала она и тяжко вздохнула. После чего сестра вкатила ее в палату.
Две женщины приветствовали ее молчаливым кивком. Одна, со светло-пепельными волосами до плеч, что лежала на кровати у дверей, была с заплаканным опухшим лицом и выглядела весьма уставшей от жизни. Зато другая, у окна, оказалась яркой элегантной блондинкой с тщательно уложенной прической. Она лежала, вытянувшись на кровати и закусив губы. Костюм, который оказался при ней – это отметила Тина, несмотря на все свои боли, – был определенно не дешев. К тому же настоящие драгоценности, а утренний халат темно-вишневого цвета, который лежал на спинке в ногах, был наверняка из чистейшего шелка!
«Как оказалась такая птица здесь, в третьем классе? – подумалось Тине. – Такой место в первом, такая совсем не для нас».
– Добрый день! – снова кивнув, приветствовала ее Ирина.
– Привет! – отозвалась она и, свалившись с помощью сестры на свободную кровать, тяжело уронила голову на подушку.
– Вы с собой ничего не взяли? Белье и прочее, – справилась сестра Агнес.
Тина покачала головой:
– Какое там! Еле доползла до телефона…
– В таком случае я вам сейчас принесу больничный халат и полотенце. Попытайтесь тем временем раздеться.
С этими словами она покинула палату, и трое женщин остались одни. Тина расстегнула пояс, молнию на джинсах и попыталась их стащить. Но режущая боль свалила ее.
– Постойте, я вам помогу. – Ирина подошла к кровати. – Вам, наверное, совсем плохо.
Тина кивнула:
– Куда уж хуже… Двустороннее воспаление яичников. А вы? Наверное, уже сегодня выписываетесь?
– Нет, у меня ничего чрезвычайного. Я только что поступила. Что-то должны обследовать, проверить матку.
Ирина осторожно стащила джинсы. Когда снимала их с бедер, Тина опять застонала:
– Дерьмо! До чего же больно… И все из-за этой свиньи, моего родственничка!
Ирина наконец справилась с джинсами, сняла колготки, стащила через голову ее мальчишескую рубашонку.
– Кстати, меня зовут Мартуссен. Ирина Мартуссен, – сочла она нужным представиться.
– А я – Тина Шёнлес. Но можете звать меня просто Тиной и на «ты». Какие уж там церемонии.
Теперь они обе взглянули в сторону Герды. Но та лежала, словно застывшая, и тупо смотрела в стену.
– А как зовут вас? – спросила Ирина.
– Герда Бекер, – коротко отозвались от двери.
Ирине очень хотелось быть вежливой, и она осведомилась:
– Я слышала, вы упали со стремянки и теперь боитесь за ребенка. Вы ведь беременны…
Герда вдруг резко подпрыгнула и, застыв как свечка, прямо-таки рявкнула:
– Да нет же, черт побери! Совсем наоборот. Я именно и хочу его потерять!
У всех перехватило дыхание, и в палате стало так тихо, что слышно было бы, если б упала иголка. Все трое остолбенели, будто от страха. Герда – потому что впервые из нее громко вырвалось то, что не давало ей покоя. Тина – потому что этому юному, простодушному, по-домашнему воспитанному существу вообще непонятны были такие материи. А Ирина – потому что ее самым страстным, самым заветным желанием было завести ребенка и ей страшно стало, что вот эта, лежащая рядом, желает погибели своему еще не родившемуся ребенку!
В этот момент дверь распахнулась и показалась сестра Агнес с халатом для Тины.
– А, вы уже смогли раздеться!
– Мне помогла Ирина, – ответила Тина, чтобы хоть как-то разогнать тягостную тишину.
– О, это очень мило с вашей стороны. Мы очень ценим, когда наши пациенты помогают друг другу. Это экономит и наше время и наши труды.
Только сейчас Ирина вышла из оцепенения. Она отвернулась, отошла к окну и уставилась в него невидящим взглядом. Сначала грубость этой Герды, потом фамильярность остальных. Ей было непонятно такое обращение с едва знакомыми людьми, и всегда требовалась определенная дистанция в отношениях с другими. Лучше уж была бы отдельная палата. Или хотя бы с одним человеком… А впрочем, ведь здесь она будет недолго. От пяти до семи дней, как обещал доктор Фляйшер. А потом домой. На виллу, где ее уже ждет одиночество…
Ирина снова обернулась – как раз в тот момент, когда Тина облачалась в неопределенного цвета больничный халат, который имел разрез сзади, как на распашонке для малышей. Потом взглянула на Герду, которая все еще потихоньку плакала и сосала палец, словно грудное дитя. Затем повернулась к сестре Агнес, которая ставила Тине капельницу – игла в вену, присоединение трубки, установка скорости переливания жидкости… Больничная рутина, опытные руки.
