Текст книги "Ночь падающих звезд. Три женщины"
Автор книги: Дорис Яннауш
Соавторы: Фредерика Коста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Он летел как на крыльях, во всяком случае ему так казалось, как бы странно подобное сравнение ни звучало. И вновь томило его страстное желание, только предметом страсти являлась другая женщина. Не Дуня. Дженифер! Он любил ее, хотя между ними ничего не было, никаких близких отношений. А может быть, как раз поэтому. Любить, барахтаясь и издавая страстные стоны в постели, это может каждый. Дженифер проветрила ему мозги, как свежий, весенний ветерок душное помещение.
Надо дать пройти определенному времени.
Он хотел поговорить с Тео, честно и бережно, как мужчина с мужчиной. А что касается Амелии, то ему хотелось бы стать для нее лучшим отцом в мире после настоящего.
Кроме того, оставалась еще одна проблема – добросердечная Лотта, которая так беззаветно его любила. Причинять ей боль он не хотел. «Прекрати, милая, ты слишком часто сердилась на меня.
Может, я и был вассалом Тео. Но все в прошлом. Я стал старше и умнее, более зрелым, я уже не Питер Пэн». В чем можно было быть уверенным, так это в том, что Лоттхен спросит: «Питер Пэн, кто это, он что, тоже живет в Ламмвайлере?»
Когда Хели приехал в Ламмвайлер, дом оказался пустым, практически вымершим.
Хели настойчиво позвонил в дверь дома фрау Кляйншмидт, та тут же вышла и проводила его к дому профессора, сообщая на ходу, что произошло за время их отсутствия и куда подевались гости. Господину Лусиану необходимо было срочно уехать в Берлин, но ведь завтра приедет господин профессор, не так ли, она уже все подготовила и даже испекла пирог, а еще может приготовить жаркое из говядины, с клецками по-швабски…
В мгновение ока жизнь потекла своим чередом, бременем ложась на счастливое сердце Хели.
После того как фрау Кляйншмидт, довольная и обласканная, удалилась, Хели поднял голову, прислушиваясь. Ему показалось, он слышит голос Дженифер. «Бай, бай, Питер Пэн, – сказала она, – смотри, чтобы все было в порядке».
Легко сказать, Дженифер. Но как сделать это?
Фрау Кляйншмидт оставила ему мясо под сыром, которое он с аппетитом съел, запивая холодным пивом. Уже лучше. А теперь ему следует внести ясность, возможно, это последняя дружеская услуга, которую он мог оказать Тео.
Он позвонил Лусиану. Неудачно. Ближе к полуночи он смог наконец застать его.
– Привет, Хели, что за спешка, у тебя все в порядке? В дороге все было нормально?
Хели сразу перешел к делу.
– Что известно тебе о заговоре между Дуней и руководительницей туристической группы?
– Ничего, клянусь тебе, только…
– Что только?!
Сначала он никак не мог справиться с мыслями, и Хели вынужден был ему помочь.
– Если ты мне сейчас же не скажешь, что тебе известно, я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше не увидел свою Нини!
– Ха-ха, ты что, укокошишь ее?
– Я ей расскажу, как ты любезничал с Амелией в моей машине.
Расскажу, что вы влюбились друг в друга. Не знаю, приятно ли ей будет это слышать.
– Это шантаж, – взбунтовался Лусиан.
– Это необходимость. Итак, я слушаю.
В конце концов Лусиану пришлось рассказать правду: в день их отъезда тетя Дуня позвонила ему на рассвете. Как раз пришла фрау Кляйншмидт и разбудила его. «Привези Тео в Черный Замок, – сказала Дуня. – Все равно как! Он настолько упрям, что мы так или иначе должны что-нибудь придумать».
– Ага! – воскликнул Хели тоном праведника, поймавшего вора на месте преступления. – Вот оно как! И дальше?
– Я ей сказал, что у меня вечер песни, в Бад-Каннштатте. И она ответила: «Тем лучше». Тогда я должен позаботиться, чтобы Тео отправился на этот вечер и по возможности оказался в первом ряду. У нее родилась идея. И еще она сказала, чтобы я держал язык за зубами. Я даже должен был поклясться, вот так. А теперь я нарушил слово, – с горечью заключил Лусиан.
– Правильно сделал, – с сарказмом похвалил Хели. – Тебе надо поклониться мне в ножки, поскольку именно я потащил Тео на тот вечер.
– Да, здорово сработано, не так ли, Хели?
Хели прямо видел злорадную ухмылку этого олуха.
– Давно бы мог мне рассказать.
– А я и хотел, да ты отказался разговаривать со мной.
– Знаю, парень, зачти это на свой счет. Ты здорово поешь.
– Не здорово. Просто хорошо. Сегодня мы репетировали, весь день.
– Отлично. Ни пуха ни пера.
Хели повесил трубку. И выпил еще пива. Итак, как обстояло дело? Как с марионеткой поступили две женщины с Тео, знаменитым господином профессором, который оказался таким же наивным и беспомощным, как новорожденный, слепой котенок. Или лучше: кот.
Мяу, мистер Фукс.
Сердце Хели наполнилось злорадством, которое бы Дженифер определенно не одобрила. Вчера, в это время, он был еще Питером Пэном и парил на седьмом небе над Эдинбургом. Сегодня же это был злобный, язвительный человек, который думал сделать своему другу одолжение.
Но, как правило, за благородными мотивами скрывается все самое злое.
Он подошел к окну и посмотрел вниз на дом педикюрши. Тот лежал в темноте. Наступало время, когда Лоттхен обычно ждала его с нетерпением. Где она сейчас? Или уже спит?
Пожав плечами, он отошел от окна, погасил свет и лег в постель. Но тут же поднялся, достал из кармана брюк фотографию Дженифер и поставил ее на ночной столик. Она улыбалась ему, сияя зелеными глазами наяды.
Хели возблагодарил Господа за создание цветной фотографии и окончательно улегся.
НИКОЛА ПЛЮС ТРОЕ
Водитель Хушль остановил автобус на площади перед замком. Конечная остановка – Штутгарт. Пожалуйста, выходите, никто не устал? Местные автобусы уже подогнали, и они ждут вас. Хорошо было? Дааааааа.
Доктор Лобеманн быстренько собрал со всех деньги: «Для Хушля и Дарлинг Николы». Он протягивал пластиковый пакет, и все туда что-нибудь клали. Тео – крупную купюру. При этом он обратил внимание, что тоненький с виду пакет содержал и гроши, и пфенниги. Интересно, кто позволил себе подобное? Швабы – экономные люди, почти такие же, как шотландцы. Но – и Тео это знал наверняка – это же были не шотландцы! Поскольку он последним положил свой взнос в пакет, то протянул его господину Хушлингеру: ему было неприятно передавать его Николе. Подачка походила на чаевые, каковой в общем-то и являлась.
– От имени всех спутников наша сердечная благодарность, – сказал Тео. – Вы замечательный водитель. – Он намеренно обратился сначала к Хушлю, а потом к Николе: – Кроме того, у нас была лучшая в мире руководительница группы!
С большим удовольствием он бы обнял Николу, которая вызывающе посматривала на него своими темными глазами.
Все захлопали в ладоши, бурно выражая одобрение. Никола произнесла еще несколько заключительных слов, напомнив о некоторых забавных эпизодах совместного путешествия, раздался взрыв смеха – и наступили последние минуты прощания со множеством пожеланий и обещаний, которые, как правило, не выполняются.
– Ах, господин профессор! – Хильда с подругами восторженно трясли руку Тео. – Мы увидимся на вашем следующем вернисаже, точно! – Они страшно гордились личным с ним знакомством.
Детки Лобеманна тоже попрощались вялым пожатием рук. Тина при этом делала томные глаза, может, она хотела, чтобы он соблазнил ее и вообще лишил девственности?
Тео вздохнул про себя, он уже не был способен на подобные подвиги, если, вообще, речь шла о них. Другие интересы занимали его: он хотел остаться с Николой наедине. Но прежде…
Он оглянулся в поисках полной девушки и Степного Волка. Куда они подевались? Может, исчезли незаметно, без прощания, поглощенные своей любовью? Жаль. В его папке все еще лежал рисунок, где они сидели на скамейке перед собором в Йорке и кормили воробьев, внутренне объединенные вдохновенным занятием.
– Кого-нибудь ищете? – поинтересовалась Никола, сознательно употребив отстраненное «вы», поскольку вокруг все еще толпились люди.
Она не желала никаких выяснений отношений с бюро «Мальманн». Подчеркнуто выделять одного из спутников – это могло повредить репутации опытной руководительницы группы. И так Хушль уже кое-что подметил, он ухмылялся, завидев ее, но наверняка будет держать язык за зубами. Он так радовался, что встретится со своей семьей. Слишком мало времени ему приходилось проводить дома. Через несколько дней опять отправится в путь. Он вытащил багаж и в ожидании стоял рядом со своим автобусом. До последнего момента на посту, как и Никола: два бравых капитана шоссейных дорог.
– Кого ищете, господин профессор? – повторила она вопрос.
Тео замешкался. Не мог же он сказать: полную девушку и Степного Волка.
– Нашу парочку молодоженов, – ответил он.
– Вон там. – Никола махнула в сторону остановки на Эслинген. – И там. – На другом конце площади стоял автобус на Вайблинген. Девушка как раз входила в него, не оглядываясь назад.
Степной Волк – впрочем, фамилия его была Бен, а девушки Лакнер – стоял с опущенными плечами, в той же позе, что и в начале путешествия. Когда автобус на Вайблинген отошел, он коротко взмахнул рукой и тут же опустил ее. Лакнер сидела у окна. Она точно так же коротко взмахнула рукой. И все.
Никола и Тео обменялись разочарованными взглядами. Они чувствовали себя как бы ангелами-хранителями обоих.
– Увидятся ли они вновь? – спросил Тео.
– Кто знает. – Никола пожала плечами. – Больше мы ничего не можем для них сделать. Отныне каждый из них вновь отвечает сам за себя.
Этой фразой она подразумевала также себя и Тео. Оба знали: ценность отношений познается в конце путешествия, лечения, да и вообще любого совместного времяпрепровождения. Подводные рифы заставят их судно изменить курс или пристать к берегу?
Когда Хушль уехал на своем импозантном фирменном бело-зеленом автобусе, Никола поинтересовалась:
– Каким транспортом будешь добираться до дома?
– А ты?
Она показала на стоявший на площади маленький автомобиль.
– Я могла бы тебя немного подвезти.
– К себе домой?
Он просто не мог расстаться с ней, уехать в Ламмвайлер, к остальным, с их проблемами и подавленным настроением… Не мог делать вид, будто с момента расстроенной свадьбы («отложенной, дорогой, не расстроенной», он как будто слышал голос Дуни) ничего не произошло.
Просто небольшое путешествие в Шотландию, а больше ничего.
Но все с тех пор переменилось: его восприятие, планы, ощущения, даже взгляды. Теперь многое он видел и воспринимал по-другому. Оказывается, мир состоял не только из серых коллажей, но и из цветных, радостных, благоухающих картин. Жизнь – весенний луг.
Никола впервые за много дней, не неся более на плечах груз ответственности руководительницы группы, просто сказала:
– Залезай!
Закинув чемоданы и дорожные сумки в автомобиль, они поехали к ее дому.
Через некоторое время она деликатно заметила:
– Переночевать ты у меня не можешь, ты ведь понимаешь это, да? Так только, выпить и перекусить.
Она попыталась пошутить, что плохо удалось ей. Оба чувствовали смущение, не зная, что предпринять дальше. Страшились остаться наедине. Блестящая Дарлинг Никола не могла подобрать слов для беседы. Что-то давило на них. А может, они просто устали.
Остановившись перед домом, она сказала:
– Ну, вот мы и на месте.
– Я знаю.
Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он был здесь и решил отправиться в Шотландию, чтобы увидеть Дуню, умолить ее вернуться. От огорчения, разочарования и ярости он в ту ночь напился. И вот он вновь здесь, и лишь несколько дней пролегли между двумя встречами с этим домом. Его одолели сомнения. Ему не хотелось казаться назойливым.
– Я могу взять такси, – предложил он. – Тебе ведь надо распаковать чемоданы, да и вообще у тебя много дел…
– Глупости, – прервала она его в типичной для себя манере. – Ты зайдешь. Я хочу тебе кое-кого представить.
Тео как будто кипятком обварили. Так, значит, все-таки мужчина, тот, кто с нетерпением дожидается ее.
– Нет времени, правда.
Тео занервничал. Вылезая из машины, стукнулся опущенной головой о дверцу, раскаиваясь, что сразу же не отправился домой, где верный Хели с нетерпением наверняка уже поджидает его, с приготовленным собственноручно каким-нибудь лакомым блюдом и крепкой выпивкой. Паника охватила его, и он остановился, не желая идти дальше, упрямый как осел.
Никола решительно подхватила его под руку и потащила к дому. Было еще достаточно светло, приятный летний вечер, если бы не насыщенный выхлопными газами городской воздух. Тео затошнило.
В квартире повсюду стояли цветы. Походило на гримуборную звезды.
– Садись, пожалуйста.
Никола оставила багаж в машине. Он хотел помочь донести его, но она сказала, что не надо, все будет сделано.
Кем, скажите на милость, кем?
В горле у Тео пересохло, ему стало больно глотать. Хотелось надеяться, что это не воспаление горла: шотландская ангина или лохнесский грипп!
Никола возилась на кухне. Потом принесла напитки, бодрая и свежая, как будто в течение недель только и делала, что отдыхала.
– Пиво, лимонад, вино, минеральная? – Это производило впечатление. Она поставила бутылки на стол и продолжила: – Наливай себе, Тео, что хочешь. – И побежала к двери. Полная ожидания, как ему показалось, с нетерпеливой радостью.
В прихожей послышались мужские голоса, издававшие радостные восклицания.
– Входите, – пригласила Никола. – У меня гость, и я хочу вам его представить. Нет, нет, не увиливайте – всем троим!
Сначала появился молодой человек в очках с блестящей оправой и веселым лицом. В целях предосторожности Тео поднялся и нахмурил лоб. Кто был этот юноша и почему он ему знаком?
Эмиль, бард! Тео вспомнил его.
За ним следом вошли еще двое, ах, трио в сборе: «Эмиль и детективы»!
– Эмиль, Фриц и Фабиан, – представила Никола с таким лицом, будто подготовила своей туристической группе сюрприз. – Профессор Фукс.
Пожатие рук, смущение. Эмиль пробормотал:
– Ага, так, значит, это вы!
Как будто ожидал его. Но разумеется, это была просто пустая фраза.
И тут произошел казус.
– Это вы тут организовали цветочную лавку? – поинтересовался Тео энергичным тоном, призванным звучать свежо и молодо. Те трое кивнули. – До чего же вы приятные соседи, правда, мне бы тоже хотелось иметь таких.
Трое молодых людей замерли как истуканы.
Фабиан – или Фриц? – взглянул на Николу и удивленно спросил:
– Ты что, ничего не сказала ему?
– Чего не сказала? – разволновавшийся Тео вытащил носовой платок и промокнул лоб.
– Сядьте, – приказала Никола. И потом обратилась к Тео. – Это мои сыновья.
В течение вечера Тео узнал, что Фабиан учился в высшей музыкальной школе, а Фриц изучал гостиничное дело. Эмиль, старший, учился в Дублине и временно жил у братьев в общежитии неподалеку. Все трое любили музыку. Имена их не должны вызывать удивление Тео (кстати, они сразу начали называть его по имени и обращаться на «ты»): они носили имена героев романа Эриха Кестнера[49]49
Эрих Кестнер, род. 1899, немецкий писатель-гуманист, автор романов и детских книг, в том числе «Эмиль и детективы».
[Закрыть], поэтому и группа их называлась «Эмиль и детективы». Потешно, не так ли, но родители их являлись страстными поклонниками произведений Кестнера, мама до сих пор, здорово, правда?
Тео сглотнул и ответил:
– Счастье, что ваши родители не увлекались Шекспиром, а то бы напротив меня сейчас сидели Гамлет, Ромео и Макбет!
Они рассмеялись, по достоинству оценив шутку. Никто из троих не был похож на Николу, белокурые и голубоглазые, они разительно отличались от темноволосой и темноглазой матери. Да, теперь ему надо было и к этому привыкать: Никола, мать семейства.
Эмиль, поправляя постоянно сползавшие очки, внимательно рассматривал Тео.
– В любом случае было интересно познакомиться с тобой, – произнес он и одобрительно кивнул матери, – Тем более что тебя так разыскивали!
– Разыскивали? – переспросил Тео. – Кто разыскивал?
– После вечера песни. Здесь был Лусиан Вольперт с неким господином Хафер… э, Хебер…
– Хабердитцелем, – помог Тео. – Что, они были здесь?
– Ну да, через меня они вышли на след мамы – и тебя.
– Сумасброд Хели, – не удержался Тео, раздираемый противоречивыми чувствами – возмущением и умилением. – Это прямо какой-то рок, что вы выступали там же, где Лусиан.
– Верно, – согласился Фабиан.
– Там-то я и познакомился с вашей матерью, – торжественно заключил Тео, придвигаясь поближе к Николе. – Я там очутился из-за Лусиана, а она – из-за вас.
– Не, – коварно осклабился Фриц – Она туда пришла не из-за нас. Она не ходит на подобные вечера, не выносит их. Она слушает музыку на кассетах.
Нетерпеливо кашлянув, Никола прервала сына:
– Без деталей, прошу, – резко прозвучал ее голос. – Давайте исчезайте, уже поздно.
Но все трое продолжали сидеть, казалось, вновь удивившись.
– Так она не из-за вас оказалась в Каннштатте? – продолжал расспрашивать Тео, почувствовавший что-то неладное. – Тогда почему же?
В ответ прозвучали три голоса:
– Из-за Дуни.
Возникла пауза. Страшная, словно кто-то только что умер.
– Из-за Дуни? – Тео показалось, что он ослышался.
Как бы издалека до него доносились протесты Николы и возражения Эмиля.
– Но я же тогда подошел к телефону, когда Дуня звонила, – возмущался Эмиль. – Так ты ничего не рассказала Тео? Боже мой, так он ничего не знает?
Тео побледнел как Кентервильское привидение. Осипшим голосом он спросил:
– Вы говорите о… – Имя с трудом сорвалось с его губ: – О Дуне Вольперт? Вы знакомы с ней?
Естественно, они знали Дуню. Они были у нее на мануфактуре в Людвигсбурге, и она тоже приезжала к матери в гости.
Никола прижала руки к голове, и Тео лишился дара речи. Братья Штанци выглядели растерянными, и, наконец, Фабиан отважился спросить:
– Мы что, сделали что-то не так?
Никола отняла руки от головы, глубоко вздохнула и ответила:
– Боюсь, сейчас вы разбили фарфора больше, чем прошло через руки Дуни.
Братья Штанци быстренько попрощались, бормоча слова извинения, и поспешно скрылись.
Никола что-то готовила на кухне, как будто собиралась накормить целую гвардию голодных. Неожиданно раздался дикий шум: громкие голоса, затем послышались звуки гитары и пение. Видимо, в общежитии было все в порядке, и жизнь шла своим чередом.
Тео, как громом пораженный, сидел в кресле.
Вернулась Никола, надеясь, что он что-нибудь скажет. Только он не знал что. С чего начать?
– Дуня… – Больше он ничего не мог выдавить из себя.
– Подруга, – объяснила Никола, ранив его в самое сердце. – Я давно уже хотела рассказать тебе, да не решалась. Дуня запретила. Она думала сама тебе все рассказать. Ей хотелось, чтобы ты был рядом с ней. Ну, а я только немного помогла при этом. Разве это плохо?
Он откашлялся, желая восстановить голос:
– Когда ты мне махнула и я… я принял тебя за Дуню, это было сделано намеренно?
– Да.
Он рассмеялся, но прозвучало это совсем не весело.
– А я еще посчитал тебя за подарок судьбы!
– А это и был рок, случай, судьба, считай как хочешь, что племянник Дуни и мои мальчики выступали на одном концерте. Ведь все-таки это что-то, верно? – Ее вызывающий тон задевал его. – Мы это организовали: Дуня – из-за любви, я – ради дружбы. Еще вопросы?
– Да, – слабым голосом ответил Тео.
– А именно?
– Можно мне стакан воды?
Она принесла ему воду и попыталась доброжелательно поговорить с ним. Но он не слышал ее, глядел как лунатик мимо нее в какие-то неизведанные дали и лишь пробормотал:
– Все знали. Ты, твои мальчики, Лусиан и, конечно, Хабердитцель. Теперь-то я понимаю, почему они меня почти силой потащили в Каннштатт! Дуня, наверное, и со своим племянником договорилась. Господи, и я – цель заговора!
Взяв за руки, она встряхнула его, но, когда и это не помогло, она потрясла его за плечи, словно хотела разбудить.
– Тео, послушай, не делай из этого трагедии. Никто и представить себе не мог, что мы оба, ну да, что мы найдем друг друга. Дуня в курсе.
– И что? – Он смотрел на нее с сочувствием, в котором сейчас больше нуждался сам.
– Она предоставила нам право выбора: тебе и мне. Это ведь все меняет. Или?…
Он покачал головой, вскочил и воскликнул:
– Боже, я ведь никогда больше не смогу доверять тебе, никогда!
Ты и Дуня – вы поразительно похожи, по-ра-зи-тель-но!
Он выскочил в коридор и помчался по лестнице вниз, на улицу. Там остановил первое же такси и влез в него.
Он слышал, как Никола кричала из окна:
– Тео, подожди, твой багаж. Да остановись же, черт побери!
Но он уехал. Его багаж остался в ее машине. И черт с ним!
К черту всех женщин, к черту Хабердитцеля!
ЛЮБОВЬ И УДАРЫ
– Клянусь, я ничего об этом не знал, – в который уж раз заверял Хели.
Вновь и вновь прослеживал ход событий: он пригласил Тео на фестиваль песни, честно, исключительно из лучших побуждений, без всякой задней мысли. Лусиан знал не больше, хотя ему и звонила Дуня. Что произошло потом, когда в игру вступила Никола, – так они же не могли этого предвидеть.
– Не суй нос не в свое дело, – в конце концов заявил Хели. – Ты тоже не очень-то порядочно поступил: взял и скрылся, не говоря ни слова и никого не предупредив! За все мои заботы, беспокойство о тебе – одни лишь упреки. Все, с меня хватит!
Но Тео оставался глух к его причитаниям, с ним невозможно было говорить. При одном только упоминании имени «Никола» рука его во время работы начинала дрожать. Хели обратил на это внимание. В остальном Тео держался так, будто мир обрушился, а он, бедная жертва, погребен под его обломками. Он наслаждался этой ролью, закрывался в своем ателье и даже объявил голодную забастовку.
– К чему это только приведет, – сокрушалась фрау Кляйншмидт. – Человек должен есть, это поддерживает тело и дух. Что мне теперь делать с жарким, куда девать его? Он, видите ли, не хочет куриного бульона!
– При наличии полных кастрюль еще ни один человек не умер с голоду, – утешал Хели. – Заберите это с собой, ваши господа сыновья порадуются.
Ах, сыновья, с ними тоже хлопот достаточно! Дитер, старший, считал, что она должна оставить работу у профессора: в конце концов, дома дел полно.
Деньги? Все равно ей много не надо. Еды всегда достаточно в доме Кляйншмидтов, пусть она как раз и заботится о ней, готовит на кухне. И не надо ей каждые две недели ходить к парикмахеру, другие женщины делают это реже. И к чему эта вонючая вода, как Дитер называл дешевый одеколон, используемый его матерью. Парикмахер и одеколон – единственная роскошь, что она позволяла себе. Она всегда выглядела аккуратной: седые волосы уложены волосок к волоску, рабочую одежду она всегда надевала непосредственно перед работой, никогда не ходила в ней по улице. Чистота была ее коньком, почти что призванием, как для профессора его живопись, для Лотты Шух – обработка ног клиентов, а для Хели Хабердитцеля – управление делами. Она с охотой и желанием занималась уборкой. И вообще она была бы всем довольной женщиной, если бы не эти сыновья! Избалованные, эгоистичные, бесцеремонные! Она сама виновата в этом, она сама такими их вырастила: никогда не возражала, все исполняла, все давала и все разрешала, мучилась ради них.
Фрау Кляйншмидт излила свою печаль Хели, тот терпеливо выслушал ее. Ему вспомнился стишок, из «Страданий Матфея», а поскольку его мать любила Баха, то она часто повторяла его, особенно когда встречалась с другими матерями и они заводили песню солидарности – принимались жаловаться на своих детей. Помнит ли он еще эти строчки? Хели попытался сложить слова:
То дитя, что вы взрастили,
В кого жизнь свою вложили,
Может коброй страшной стать —
Близких жалить, убивать.
– Верно. – Фрау Кляйншмидт промокнула слезы, сложила халат в сумку и протянула Хели руку. – Позаботьтесь о господине профессоре. Холодильник полный.
– Лучше холодильник, чем я, – сострил Хели, но фрау Кляйншмидт не поняла.
– Ну ладно, – поспешно произнесла она. – До завтра. Юмор, к сожалению, понимает не каждый. А мрачный юмор – тем более.
В последующие дни у Хели было много хлопот: следовало подготовить к осени вернисаж, к зиме – две выставки и, кроме того, доклад о таинстве геометрии в природе и коллажах.
Все это было очень сложно, поскольку он не мог об этом говорить с Тео. Тот по-прежнему не шел на контакт.
Помимо всего Хели должен был еще подготовить иллюстрации к детской книжке: заманчивый заказ приличного издательства, когда еще при заключении договора был выплачен солидный гонорар, то есть не какое-то там мелкое издательство, которое никак не может раскошелиться, и даже не такое, когда уже готовая работа где-нибудь валяется на столе. Подобное Хели уже пережил в своей жизни. Но теперь он, что называется, на коне.
После обеда позвонила Дуня, из Шотландии, нельзя ли поговорить с Тео? К сожалению, нет, нельзя, он закрылся у себя в ателье.
– А в чем дело, Дуня?
Никола рассказала ей, что Тео обо всем знает – и это привело его в бешенство.
– Ах, Хели, он не разговаривает ни с ней, ни со мной!
– Со мной тоже, – утешил Хели. – Жалеет себя, что определенно идет на пользу работе: украшает сейчас морщинами глыбы глины и камни.
– Размазывает на полях грязь и посыпает пеплом! Они немного посмеялись, хотя им было не до этого. И потом Дуня спросила:
– Что нам делать, Хели, как думаешь?
– Трудно сказать, – он помолчал. – Думаю, вы не подходите друг другу. Да, да, это мое мнение. Давно уже сами знаете, просто требуется мужество признать это.
– Как только ты можешь такое говорить?
– Сама спросила мое мнение.
– Ну, ладно. – Она вздохнула. – Тогда объясни мне поподробнее.
– Вы – как и коллаж – составлены из разных материалов. Если сверху покрыть все толстым слоем краски, то будет выглядеть красиво, как настоящая картина. Но если краску смыть, то ничего не останется.
– Хочешь сказать, что наши отношения сродни испорченному коллажу?
– Именно.
Дуня помолчала, а потом произнесла:
– Никола любит Тео, учти!
– А Тео любит Николу, – дополнил Хели. – Поэтому-то он так и разочарован.
Да, Дуне это следовало переварить, и было это нелегко. Она помолчала, потом вздохнула и спросила:
– А ты, Хели, как у тебя дела? – И с кокетливым смешком добавила: – Теперь ты можешь завоевать меня, если хочешь.
– Тебя никто не сможет завоевать, – тут же ответил Хели. – Ты принадлежишь фарфору. Постарайся же не нарушить хотя бы эту связь!
– Ах, Хели, звучит ужасно. Как упрек. – Голос ее показался Хели необычно робким. – Ну да все равно! В любом случае желаю тебе всего хорошего. Ты заслуживаешь лучшую женщину в мире!
– А может, я ее уже нашел, – ответил Хели и поспешно повесил трубку, опасаясь Дуниных расспросов.
Наступила суббота. Хели всю неделю напряженно работал, перезванивался, писал письма, пытался в промежутках заговаривать с Тео. Но ничего не выходило. Тео сам себе готовил пищу, не принимая никакой помощи, и вновь закрывался в ателье. В ответ на сообщения о звонках Амелии, Нини или Дуни он просто кивал, ни о чем не спрашивая. Лишь однажды он кратко осведомился о состоянии дел Амелии:
– Как у нее дела?
– Они проводят каникулы в Бургенланде[50]50
Историческая область в Австрии.
[Закрыть]: Максим, его отец и Линда.
– Замечательно, значит, она уже выздоровела, дорогая Линда! Это был лишь предлог, чтобы вызвать к себе Амелию.
– Возможно.
Хели надеялся на продолжение разговора. Но Тео лишь помахал рукой, что означало прощальный привет, и исчез в мастерской.
– Ну и не надо, милая тетушка, – пробормотал обиженный Хели и тут же поправился: – Вернее, милый дядюшка. Впрочем, все это неважно!
Он привел в порядок письменный стол и принял необычное для себя решение – сходить выпить пива в «Корону». Он, который ненавидел кабаки и пивнушки! Все эти разговоры завсегдатаев: о футболе, телевизионных передачах, игре в карты – он просто не выносил.
Путь его в «Корону» проходил мимо дома Лоттхен. Там горел свет – приглушенный, который он хорошо помнил по любовным свиданиям. После своего возвращения Хели ни разу не встречал Лотты: она, казалось, избегала его. Лоттхен была такой хорошей утешительницей, а у него много накопилось, что рассказать. Итак, он позвонил в дверь. Много раз. Наконец она открыла.
– Лоттхен! – Он стоял, раскинув руки для объятия, но она обдала его холодным взглядом из-под высоко вздернутых бровей. – Не сердись, – просил он. – Мне бы хотелось только поговорить с тобой, рассказать кое-что… Разве мы не друзья больше? – Лед в ее глазах не таял. – Друзья, Лоттхен, – повторил он настойчиво, расточая все свое обаяние, – и больше ничего.
– Ты что, рехнулся? – проговорила она, покачав головой.
Только теперь Хели заметил, что халат ее наспех наброшен на голое тело. Из-под него выглядывала обнаженная грудь и бедро. Да, весьма соблазнительна Лотта, его искусная партнерша по постели.
– Впусти меня, пожалуйста!
Из спальни раздался чей-то голос:
– Что случилось? Ты что, приросла там?
Голос со швабским акцентом принадлежал мужчине.
– У тебя гость? – недовольно протянул Хели.
Она кивнула. Еще ни одного доброго слова не сорвалось с ее так хорошо ему знакомых губ!
– Лоттхен! – Он наклонился к ее уху и прошептал: – Я больше не вассал Тео, возможно, даже уйду от него, уеду куда-нибудь, что скажешь?
Любопытство пересилило, она поплотнее запахнула халат и спросила:
– Куда же ты хочешь уехать?
Он ненадолго задумался и задорно ответил:
– Возможно, в Эдинбург.
Рот ее округлился от удивления, что придавало весьма пикантное выражение лицу. Хели тяжело задышал, ибо вдруг понял, что все позади, и у него больно сжалось сердце.
– А что тебе делать в Эдинбурге?
– Рисовать. На меня опять спрос. Буду иллюстрировать книги. Ну и потом (как раз это главное!), наверное, женюсь.
– На ком? – Но тут же поправилась: – Да мне, собствено, все равно. Желаю счастья. Возможно, я тоже выйду замуж.
– За кого? – на этот раз не удержался Хели.
– Если ты сейчас же не придешь, Лотта, черт побери, я отправлюсь в «Корону»… – донеслось из спальни.
– Да вот за него. – Лотта улыбнулась, сразу напомнив Хели ту милую женщину, что он знал. – За Клауса, – И громко крикнула: – Сейчас приду, дорогой!
– Кто там?!
– Всего лишь Хели.
– Хабердитцель?! – прорычал мужской голос.
– Он очень ревнив, – прошептала Лотта. – И прежде всего по отношению к тебе!
– Но ты же сказала: всего лишь Хели! Не очень-то лестно! А кто этот Клаус?
– Брат Гитты, помнишь, которая ездила с нами в Каннштатт? Он теперь живет здесь.
– У тебя?
– Пока не получит собственную квартиру. Он только что развелся и оставил дом своей жене. Он очень великодушен, знаешь ли…
Все это уже действовало Хели на нервы.
– А что же со мной? – громко спросил он.
– С тобой? – Она пожала плечами. – Отправляйся рисовать и жениться в Эдинбург или делай, что ты там хочешь.
– Значит, окончательный разрыв? – поинтересовался Хели, хотя сам не желал ничего иного. Но точку в их отношениях он хотел поставить сам. – И ты никогда больше не хочешь меня видеть?
Она шутливо толкнула его в живот и, рассмеявшись, сказала:
– Господи, видеть! Да ведь мы же соседи. И если у тебя появятся мозоли, ты всегда можешь приходить!
– Лоттхен, послушай…
– Знаешь, Хели, – прошептала Лотта, – я любила тебя по-настоящему, но мы не подходим друг другу, мы сделаны из разного теста, понимаешь?
