Текст книги "Ночь падающих звезд. Три женщины"
Автор книги: Дорис Яннауш
Соавторы: Фредерика Коста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
РОЗОВАЯ КОМНАТА
Хели Хабердитцель был совсем не таким, каким представлял себе его друг-профессор: отказывающим себе во всем соратником, превыше всего ценившим произведения Тео. Нет, у Хабердитцеля имелись собственные потребности.
Одной из них была педикюрша Лотта Шух, одинокая и весьма привлекательная. Иногда Хели проводил у нее ночи, искренне полагая, что об этом никто не догадывается. Лотта жила в небольшом рядовой застройки домишке, в подвале которого она оборудовала свой педикюрный салон с лампами дневного света и электрическим полировщиком ногтей. Ее клиенты – или пациенты – съезжались к ней издалека. Она была настоящей хранительницей секретов.
Хели с превеликим удовольствием проводил время и в ее доме, и в ее постели. Лотта, с каштановыми волосами, была пухленькой и какой-то очень уютной.
– Ты отвлекаешься, Хели, – упрекнула Лотта, крепче обнимая его, – Почему твои мысли о тех, других, а не о нас?
Те, другие, – это профессор, его дочь и тот тип Максим. Хели излил Лотте душу.
– Я думаю о тебе, Лоттхен, – не очень уверенно заверил он.
Хели провел ладонями по ее телу, нежно взял в руки полные груди и поцеловал их. Целовал он умело. Свой опыт Хели приобрел в течение многих ночей, когда профессор работал или спал. Тогда Хели Хабердитцель, подобно легкокрылому Серафиму, отправлялся осчастливливать многочисленных женщин.
А вот с Лоттой Шух связь его длилась относительно долго.
– Нет. – Она отстранилась от него. – Ты думаешь о том, что будет, когда появится новая фрау Фукс и как сложатся дела у тебя и профессора.
– Послушай, ясновидящая. – Хели встал, подошел к окну и выглянул наружу. – Во-первых, новая фрау Фукс имеет квартиру в Людвигсбурге, где она будет продолжать работать, а не находиться постоянно у нас. И во-вторых, она и я – старые друзья!
О том, что он когда-то был влюблен в Дуню, Хели предусмотрительно умолчал.
– Что ж, посмотрим.
Лоттхен подошла к нему, накинув на обнаженное тело халат. Оба выглянули наружу. В окно можно было рассмотреть лишь часть дома в стиле барокко, а именно задний фронтон, где располагались комнаты для гостей.
Амелия наверняка уже спала, огонь в ее комнате не горел. А вот из окна розовой комнаты струился свет. Вероятно, этот тип, Максим, пытался найти общий язык с кроватью под балдахином и забавным туалетным столиком. Хотелось бы надеяться, что он понимает юмор. О Боже! Мужчина среди розовых обоев! Ему бы еще натянуть дамское платье.
– Что смеешься? – Лоттхен прижалась щекой к его плечу.
– Да я вот сейчас представил, как оскопил этого типа.
Она поглядела на высокого неуклюжего Хели. Свет от уличного фонаря падал на его лицо, немного помятое, но веселое.
– Оскопил? – удивилась Лотта. – И как же ты это сделал?
– Положил спать в кровать под балдахином в розовой комнате, всю из кружев, воланов и рюшей.
Лоттхен захихикала.
– Смогла бы ты любить меня в подобной комнате? – поинтересовался Хели. – Представь только мою щетинистую физиономию среди розовых шелковых подушек.
Лоттхен возликовала.
– Ужасно, я бы смеялась до слез, Хели.
Дом погрузился в темноту, но Хели не прекращал вести наблюдение.
– Этот тип глуповат для нашей Амелии, – бурчал он. – Но мы избавимся от него. Хочется надеяться – еще до свадьбы.
Лотте все это надоело. Она опустила жалюзи, и в комнате сразу стало темно.
– Идем, Хели. – Она нетерпеливо направилась к кровати. – Теперь забудь обо всем! Ты здесь, со мной, а что касается свадьбы…
Он жадно прижался губами к ее рту. В последнее время она слишком много говорила о свадьбе – и он был уверен, что подразумевалась не свадьба Теобальда с Дуней.
Лотта охотно стала бы фрау Хабердитцель.
Теобальд крепко спал и видел во сне Дуню. Она рисовала на огромной, в два раза больше ее самой, чашке его лицо, уделяя при этом основное внимание глазам.
– Ах, Тео, ну посуди сам, темные волосы, густая борода и такие пронзительно голубые глаза – что за модель для художницы! – Она часто произносила это, но никогда не делала – она никогда не рисовала его! Представить только: его портрет на изящной фарфоровой чашке – ведь это невозможно!
Но в его утреннем сне все было возможно. Он видел улыбающуюся Дуню. Когда она улыбалась, происходило маленькое чудо: ее по-славянски широкоскулое лицо с черными глазами озарялось такой тихой прелестью, что в Тео просыпалось ощущение, будто видит он первые подснежники, пробивающиеся сквозь белоснежный покров. Это чувство он испытал еще в юности – когда впервые увидел улыбку Дуни.
Тоскливо вздохнув, он перевернулся на другой бок, желая продлить приятные сновидения. И тут перед домом раздался ужасающий шум.
Сначала проехали автомобили. Затем раздалось хлопанье дверей, послышались выкрики, стук, грохот и, наконец, донесся яростный звонок.
Если это приехала Дуня, то хорошо, но для чего, черт побери, тащить с собой целую футбольную команду?
И почему Хели не открывает?
– В чем дело? – Тео высунул голову в окно.
Внизу стояли трое бородатых мужчин в красных пончо. Молодая женщина в плаще, похожая на Колумба, извинившись, обратилась к нему:
– Простите, господин профессор. Нас направила фрау профессор Вольперт. Мы собираемся сделать телевизионный очерк о вас и вашей работе.
– Сейчас? – изумился Тео. – Почему не предупредили заранее?
– Мы хотели, но у нас выпал из программы репортаж о приюте для животных, его перенесли, и мы подумали, может, вы смогли бы… Речь идет о нашей передаче «Художник и его произведение».
– Вы хотите… Нет, я не понимаю… Приходите посреди ночи…
– Уже почти восемь, господин профессор, – проинформировал его Колумб в женском обличье. – Это займет немного времени. Можно зайти?
Между тем перед домом начала собираться толпа. Из окон выглядывали соседи, и повсюду сновали дети. Фрау Кляйншмидт, из дома напротив, приветливо кивнула Тео и пояснила:
– Телевидение, господин профессор!
Как будто он сам не знал этого.
Тео стоял в окне в пижаме, проклиная все и вся. Где же, в конце концов, Хабердитцель? Обычно он всегда все видит и все слышит.
– Хели, – прорычал Тео, – да где же ты наконец?
– Здесь, – произнес голос с улицы. – Иду. Я уже в курсе.
В лучах утреннего солнца появился Хели в белой рубашке и воскресных брюках, всем видом своим напоминавший отдыхающего, приехавшего на уик-энд в Ламмвайлер.
– Где же это ты был? – поинтересовался Тео.
– Ходил за булочками, – не замедлил ответить Хели, хотя каждый знал, что булочник открывал лавку только в восемь, да и в руках у Хели ничего не было. Их он засунул в карманы брюк.
Хели поздоровался с телевизионщиками и представился им.
– Выстави их отсюда! – возмутился Тео. – Так дальше не пойдет.
Однако Хели уже приглашал в дом и троих бородачей, и женообразного Колумба в плаще.
Тео ненавидел собираться по утрам в спешке. Он любил поплескаться в душе и, не торопясь, позавтракать. И не любил, чтобы его отвлекали в это время разговорами. Теперь же он быстро натянул рубашку и брюки, не принял душа – отвратительно! – не выпил кофе, да при этом еще каждый убеждал его в чем-то. Он попытался привести в порядок свои мысли.
Хели, выспавшийся, в отличном настроении – ведь он прибыл прямо из мягкой постели Лотты, о чем Тео и не подозревал, – сделал телевизионщикам знак набраться терпения и принялся объяснять:
– Выслушай, Тео, и успокойся. Люди хотят сделать репортаж.
– Это я уже усвоил, – мрачно бросил Тео.
– Вчера они были у Дуни. Тогда она им и предложила побывать у тебя и взять интервью.
– Она сама это предложила, – включился в разговор женообразный Колумб. Его звали фрау Бингер, и она была ответственным редактором. – Правда, мы думали сделать его попозже. Сегодня мы хотели, как я уже говорила, провести репортаж из приюта для животных, но его перенесли, потому что ответственная за него внезапно заболела. И поэтому мы…
– Значит, меня используют как затычку, – смиренно констатировал Тео. – Вместо собак и кошек – лиса[2]2
Fuchs – лиса (нем.).
[Закрыть].
– Он пожал плечами и продолжил насмешливо: – Ну ладно. Займемся зверями. По крайней мере, что касается фамилии…
Чистейшей воды сарказм. Телевизионщики засмеялись.
Звукооператор сунул ему под нос микрофон, осветитель включил свет, оператор вершил свои дела, а фрау Бингер, редактор, ставила Тео в позу у книжных полок. Затем она начала задавать вопросы.
Но тут профессор отказался отвечать. Сначала он решил выпить кофе и отправился на кухню.
– У вас нет экономки или кого-нибудь в этом роде? – удивленно поинтересовалась фрау Бингер. – Что, мужчины обслуживают себя сами? О, как прекрасно, прямо образцово, никакой дискриминации, ах, если бы все были такими! – Сама она живет с одним актером, которого приходится обслуживать, а это действительно последнее…
Хели прервал словесный поток, которым она, вероятно, хотела поднять настроение, и повел ее вместе со съемочной группой в мастерскую, чтобы продемонстрировать полотна мастера.
Часом позже профессор подобрел. Он позавтракал и осторожно постучал в дверь Амелии. Но она крепко спала, не слыша весь этот гам, да и неудивительно, поскольку привыкла к шуму. Окна ее квартиры тоже выходили на улицу. Максим, казалось, также еще спал. Тогда Тео попытался дозвониться до Дуни, но она не отвечала. Он разозлился на нее за то, что она прислала к нему этих людей.
Но несмотря на все, интервью прошло гладко. Профессор произнес речь, потом отвечал на вопросы, камера жужжала, было смертельно жарко, а затем раздался последний хлопок. Все! Наконец-то!
– Так, а теперь я покажу вам дом, – предложил Хели, коварно ухмыляясь. Он не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать этого типа камере! Как он вскочит в постели, заспанный, растерянный, среди розовых кружев, рюшей и бантиков – это будет что-то!
– Вы только снимайте, это стоит того!
Они поднимались по лестнице на верхний этаж, друг за другом, с лампами, камерой и микрофоном. Тео и фрау Бингер замыкали шествие.
– Пожалуйста, обратите внимание, – произнес Хели, останавливаясь перед дверью розовой комнаты – подлинное рококо и, прежде всего, туалетный столик…
Он распахнул дверь.
– Хели, – напомнил профессор, – ты не забыл, что у нас гость?
– О Господи, конечно.
Хели сделал испуганный вид, но было уже поздно. Максим выскочил из постели, как чертик из табакерки, именно так, как и представлял себе Хели.
– Что вам угодно?! – в замешательстве воскликнул Максим.
Сработало! Но затем произошло нечто невероятное. Кто-то завозился под одеялом, рядом с Максимом показалась взлохмаченная белокурая головка, и чей-то голосок, позевывая, произнес:
– Максим, дорогой, ну что ты вертишься?
Из-под одеяла показалась Амелия, посмотрела в камеру и воскликнула:
– Господи, что вам здесь надо?
И вновь спряталась под одеяло.
– Что это было? – простонал Тео. – Мираж? Он подошел к кровати и уставился на Максима.
– Всемогущий, это сон!
Максим на всякий случай тоже спрятался под одеяло.
– Довольно. – Хели вытолкал телевизионщиков из комнаты и потянул за собой профессора – Пойдем. Твоей дочери, в конце концов, больше двадцати, не надо делать трагедии!
Этого он не хотел. Но откуда ему было знать, что как раз к этому идиоту Амелия влезет в постель, на нежно – розовое ложе? Вот почему вечером у нее в комнате не горел свет! В конце концов, он мог бы и догадаться.
Сцена была снята. Три мужика, похожие на испанцев из классического репертуара провинциальной сцепы, находились в прекрасном расположении духа. Они острили. Происшедшее развеселило их. Еще бы, это было намного веселее, чем в приюте для животных!
Фрау Бингер, сохраняя хладнокровие, засунула в сумку рукопись, пообещала использовать в передаче только то, что имеет отношение к творчеству мастера, а затем поинтересовалась, не может ли она сообщить о свадьбе обоих профессоров, даже если передача выйдет уже после нее. Ведь в любом случае это событие, не так ли?
– Делайте, что хотите.
Тео ушел к себе в комнату, даже не потрудившись попрощаться. Он чувствовал себя совершенно измотанным – а ведь день еще только начинался.
Фрау Кляйншмидт, соседка, пришла, чтобы помочь в приготовлении пищи. Когда профессор бывал очень занят или к нему приходили гости, она всегда помогала. Хели встретил ее и тут же отправил на кухню.
Семейный совет – или как там еще назвать эту небольшую компанию – заседал в библиотеке.
В огромном кресле, предоставляемом обычно наиболее почетным гостям, восседал профессор, в дурном расположении духа, ибо он так и не сумел дозвониться до Дуни. Время шло к вечеру, и она должна была бы уже давно быть здесь и оказывать ему поддержку. Профессор нуждался в мудром совете: как поступить со взрослой дочерью, заявившейся к нему в дом со своим другом и в первую же ночь оказавшейся в его постели? Хабердитцель оказался не в состоянии помочь. Дело развеселило его настолько, что он постоянно принимался смеяться. Профессор призвал его к порядку, и тогда Хели вышел, чтобы вдосталь посмеяться под дверью. Невероятно! Ведь он сам был во всем виноват: с его вечным желанием продемонстрировать комнаты!
– Итак, – Теобальд откашлялся, стараясь придать себе респектабельный вид, что ему, однако, давалось с трудом, – замечу сразу: мой дом не бордель.
Это замечание вызвало у окружающих однозначную реакцию: громкий хохот (Хели, естественно!), сдержанное хихиканье (Амелия) и скромное фырканье для маскировки в носовой платок (Максим).
Тео тут же понял, что выразился весьма неуклюже. Таким образом, он выпустил ситуацию из-под контроля. Тогда он отказался от нравоучений и лишь произнес мрачно:
– Ты поступила неправильно, Амелия. Для подобного у тебя было достаточно времени дома. Это пошло.
– Папа, мы любим друг друга.
– И ты решила продемонстрировать это как раз здесь?
– Здесь так хорошо, папа: прекрасная комната, широкая кровать, мне так нравится розовый цвет…
Хели ударил себя по лбу, никто так и не понял почему.
Максим вежливо, но весьма некстати, произнес:
– Простите, господин профессор, мы ничего плохого при этом не думали.
– Странно, – отреагировал на это Хели, – а я всегда при этом о чем-нибудь думаю.
– Совершенно излишнее замечание. – Злость Тео была направлена исключительно на Хели. – Для чего ты потащил телевизионщиков в комнату? Что это было в конце концов: передача о моем творчестве или прогулка по замку? Откуда ты вообще там взялся?
– Из постели Лоттхен Шух, – правдиво ответил Хабердитцель.
Теперь ему было уже все равно. Наконец-то Теобальд с небес своего творчества должен опуститься на грешную землю. А тот так и выглядел – потрясенным. Однако сумел взять себя в руки и продемонстрировать самообладание.
– Когда появляется проблема и вопиет о разрешении, ты начинаешь острить. Итак, где ты был на самом деле так рано утром, когда полностью одетым вернулся с улицы?
– Я возвращался от Лотты Шух, – пожав плечами, повторил Хели и с некоторой долей сомнения в голосе заключил: – Я делал педикюр.
Вошедшая в этот момент в комнату фрау Кляйншмидт услышала последние слова Хели. Она громко рассмеялась, при этом блюдо с чем-то дымящимся чуть не выпало из ее рук.
– Что тут смешного? – удивился Тео, всегда находивший взаимопонимание с соседкой.
– Ну это – педикюр… – Фрау Кляйншмидт хватала ртом воздух. – Всю ночь! Тогда, значит, господин Хабердитцель каждую неделю, по крайней мере в течение трех ночей, нуждается в педикюре…
– А вы очень наблюдательны, – выразил похвалу Хели, – и считаете отлично!
Только теперь до Теобальда дошло, и, растерявшись, он спросил:
– У тебя что-то с фрау Шух?
– Уже почти четыре года, – смущенно пробормотал Хели.
– Боже, – поразился Тео, – что за пучина порока? И что самое ужасное: эта ложь, лицемерие…
Шатаясь, он покинул комнату.
– Господин профессор! – потрясенно воскликнула фрау Кляйншмидт. – Я уже подаю на стол, не уходите!
Повернувшись, Тео посмотрел на нее пустыми глазами, как король Лир в сцене безумия, слегка обнял ее, как бы прощаясь навечно, и произнес сдавленным голосом:
– Пища! Я не могу есть – я никогда больше ни к чему не притронусь! Non sum qualis eram.
И вышел.
Фрау Кляйншмидт недоуменно смотрела ему вслед.
– Что это значит?
– Это значит, – Хели привык к высказываниям своего друга уже в течение многих лет, – я больше не тот, кто я есть. Вот что это значит.
– А почему он уже не тот? – Фрау Кляйншмидт все еще смотрела в ту сторону, куда удалился профессор. – Что, собственно говоря, произошло?
Хабердитцель состроил гримасу и пояснил:
– Через четыре дня он женится. А невеста его пропала.
– Ну, ладно, клецки по-швабски готовы, – произнесла фрау Кляйншмидт, встряхнула блюдо и направилась в столовую.
Амелия и Максим с опущенными головами последовали за ней. Замыкал шествие Хели, насвистывавший траурный марш Шопена.
ГДЕ НЕВЕСТА?
Конечно, Амелия не была плохой.
Она была приятной девушкой, хотя иногда могла сказать и неправду.
После развода родителей она очень тосковала по отцу, но была привязана к матери, владевшей в Вене сетью магазинов изысканной одежды. Мужчин в жизни матери не было, а если и были, то она очень искусно скрывала это от дочери.
– Знаешь ли, я любила твоего отца, но из брака ничего не получилось. Ему нужна либо домработница, либо, что еще вернее, женщина, имеющая отношение к живописи.
Такой женщиной оказалась Дуня Вольперт. И на ней он хотел через несколько дней жениться. Поэтому и приехала Амелия, в общем-то не испытывая чувства неприязни. С Максимом, милым юношей, может быть, чуть-чуть излишне благовоспитанным.
Амелия могла многое понять, она обладала добрым сердцем. Не понимала она только, как могла Дуня предупредить о своем приезде и как сквозь землю провалиться. Отец страдал, что и неудивительно.
– Пап, послушай. Давай съездим к твоей Дуне. Вдруг что-нибудь случилось!
– А что могло случиться?
– Ну, несчастный случай. Или заболела и теперь лежит без сознания у телефона, не в состоянии поднять трубку. А может, передумала.
– Что значит – передумала?
– Не хочет выходить за тебя – может же такое быть.
Потрясенный Тео уставился на дочь. Он все еще надеялся, что в любую минуту может появиться Дуня. Но она не появлялась. Было уже шесть часов вечера, а она хотела приехать к обеду. На Дуню всегда можно было положиться, она была пунктуальным человеком.
Да, случилось что-то ужасное! Она даже не включила автоответчик.
– Если она передумала выходить за меня замуж, то могла бы мне об этом и сообщить.
– Когда она это сделала впервые, – колко заметила Амелия, – она передала тебе письмо через Хели. И ты получил его, когда она была уже далеко. Сам рассказывал об этом.
Профессор взглянул на Хабердитцеля. Тот поднял обе руки, как бы сдаваясь.
– Я ничего не знаю, – защищался Хели. Он привык становиться козлом отпущения и прежде всего тогда, когда Тео попадал в безвыходные ситуации. – Да и откуда?
– Давай съездим к ней, папа.
Хабердитцель разозлился. Ему не понравилось, что бразды правления Амелия взяла в свои руки. Это было его право! Тео не умел водить машину. Он относился к той категории людей, что не имеют водительских прав, но при этом чувствуют себя не менее счастливыми. Если ему хотелось куда-нибудь поехать, то только с Хабердитцелем, так ведь?
– Если тебе так уж необходимо, – включился в разговор Хели, – то я отвезу тебя в Людвигсбург, Тео.
Однако Тео хотел ехать с Амелией. Только с ней, без Хели и Максима. Итак, дома остались оба оскорбленных, а Тео вместе с дочерью отправился в путь.
Амелия вела машину по долине Ремса с богатым историческим прошлым, где когда-то крестьяне выступали против своего врага герцога Ульриха. А теперь здесь проходила скоростная трасса. Многие обгоняли друг друга, а кое-кто тащился еле-еле. На немецких скоростных трассах, как бы в оправдание названия, ездили быстро, а тут австрийский рыдван едва тащился, будто задумчиво любовался окружающей природой.
– Подсказывай дорогу, папа. – Амелия впервые ехала в Людвигсбург. – Быстрее ехать я не могу, этот «челн» не позволяет.
«Челн» означал автомобиль. Не то чтобы он был старым, просто несколько маломощным, с дребезжащим капотом. «Челн», то есть что-то напоминавшее дряхлую лодку. Так любовно-снисходительно называла Амелия свой автомобиль.
Мать предлагала купить ей новую машину, однако Амелия была с характером. Платить будет только она сама! Это было ее девизом. Поэтому-то и не воспользовалась престижным автомобилем Максима, а поехала на своем челне. И ему пришлось ей подчиниться.
– Не спеши, – заметил Тео. – Главное – добраться живыми.
Он совсем не чувствовал себя таким спокойным, каким казался. Его тревожили мысли о Дуне. Определенно что-то страшное ожидало его: она была тяжело ранена, больна, мертва – не могла сообщить ему о себе!
Амелия искоса посмотрела на отца. Тот сидел рядом с ней, глубоко задумавшись.
– Пап, ты такой бледный. Не бойся, все образуется.
Он не ответил. Сердце его трепетало. Чувство, доселе никогда не испытываемое им. И все же – сердце трепетало! Если Дуня покинет его, если она скажет: «Прости, не хочу причинять тебе боль, может, это и подло, но я не могу выйти за тебя замуж!» – это будет конец. Навсегда. Тогда ему останется только работа – и Хабердитцель. Но у Хели была возлюбленная. Однажды он женится и тогда – тогда…
– Поезжай, – проговорил он тихо. – Я абсолютно спокоен, хотя и выгляжу плохо. И все же… post nubila Phoebus.
Этим он успокаивал самого себя: после дождя выглядывает солнце.
Дуня жила на Моцартштрассе. Маленький домик выглядел приветливо. Цветы под и за незашторенными окнами. Вдоль фасада сплошное стекло – ее ателье. Здесь она, делала наброски, разрисовывала свой фарфор.
Тео выскочил из машины совсем не по-профессорски. Он промчался по маленькому садику, споткнувшись о гитару, валявшуюся около входной двери, и яростно нажал на звонок.
– Ха, – послышался чей-то голос. – Не трезвоньте! Дамы все равно нет дома.
Под раскидистой яблоней в праздной позе возлежал молодой человек. Он зевнул, потянулся, но даже не потрудился подняться.
Тогда подошла Амелия и взглянула на дремлющего парня.
– Вы кто, садовник?
– Племянник. Лусиан Вольперт.
Наконец-то он поднялся и развернулся к ним. Боже, как он выглядел! С конским хвостиком на затылке, трехдневной щетиной и в кожаном блузоне. Голос хриплый. Возможно, из-за простуды.
– Лусиан? – Тео оставался невозмутимым. Он протянул юноше руку. – Я – Теобальд Фукс, жених вашей тети.
– Профессор Фукс, – уточнила Амелия. – Я его дочь.
– Отлично. – Лусиан принялся обниматься. – Значит, вы новые родственники.
Он даже полез целоваться – сначала с Тео, новым дядей, потом с Амелией, которую вообще не хотел выпускать из объятий.
– Все, довольно. – Амелия высвободилась из его рук и тут же перешла на «ты», поскольку он был ненамного старше ее. – Куда девалась твоя тетушка?
– Понятия не имею. Я приехал из Берлина. Она хотела опустить ключ в почтовый ящик, но там ничего нет – ни записки, ни ключа. А что вы здесь делаете?
Тео рассказал ему о внезапном исчезновении Дуни.
– Вчера вечером позвонила, сегодня к обеду должна была приехать, и все – никаких следов.
Сосед напротив наблюдал за ними из окна. Он также ничего не знал и не заметил ничего подозрительного.
– Вчера приходили люди с телевидения…
– Я знаю, – прервал Тео. – А сегодня?…
Сосед моргнул, обрадовавшись возможности сообщить последние новости.
– Сегодня рано утром я видел, как она выводила машину из гаража. Я решил, что она выходит замуж.
– Только через три дня, – внес ясность Тео. – И за меня.
На соседа, спокойного, неторопливого шваба, это, казалось, не произвело никакого впечатления. Он лишь произнес:
– Тогда желаю успеха в поиске невесты! Потом рассмеялся, как будто находил ситуацию забавной, и добавил: – Она не первая, кто боится замужества!
Подошла женщина, державшая в руках корзину с овощами, откуда свисали зеленые хвосты лука-порея, грациозно покачивавшиеся при каждом ее движении. Женщина прислушалась к разговору и заметила:
– Фрау профессор? Да, она уехала сегодня рано утром с каким-то господином.
– С каким господином? – спросил Тео.
Женщина пожала плечами.
– Да постарше вас!
Тео затаил дыхание, боясь, что женщина начнет его рассматривать, а потом заявит: «Как раз таким, как вы», но она смотрела мимо него на Лусиана.
– Господин был чем-то взволнован. Они уехали на машине фрау профессора.
– А мужчина, он тоже приехал на машине? – поинтересовалась Амелия. – И если да, то где она стоит?
– Господин приехал на такси, – пояснила женщина. – А больше я ничего не видела. У меня нет времени, как у других. – Она бросила выразительный взгляд на соседа в окне. – Я не могу с утра до вечера глазеть по сторонам.
– Ну что, папа, – спросила Амелия, – у тебя уже есть ключ к разгадке?
– Да, – ответил Тео. – Но он хранится у Хели.
– Вот дерьмо, – вступил в разговор Лусиан из Берлина. – И что мы здесь делаем – я и моя гитара?
Амелии этот тип показался потрясающим, и она пригласила его поехать с ними в Ламмвайлер.
– Ты не против, папа?
Он был не против. По нему, так пусть вся компания отправится вместе с ними, если только это поможет отыскать Дуню.
Они погрузили скромную поклажу Лусиана – всего лишь дорожную сумку, больше у него ничего не было с собой. Он бережно взял в руки свою гитару, и они уселись в челн Амелии.
Назад в Ламмвайлер.
Тео, в дурном настроении, сидел на заднем сиденье, не желая вступать в разговор. Его одолевали заботы.
Рядом с Амелией вместе со своей гитарой восседал Лусиан, сын старшего брата Дуни. Тому, еще в юные годы, опостылела Вена, он женился на берлинке и переехал к ней, затем пресытился и Берлином и отправился в Австралию, где ему понравилось. Он занимался ремонтом автомобилей, что являлось источником его скромного существования. А вот Лусиан, его единственный сын, вернулся в Берлин и занялся музыкой. И кабаре. «Лусиан и его театр одного актера». Тип сильной и мускулистой личности в джинсах.
– Так как там насчет твоей тети? – осведомилась Амелия. – Вы часто видитесь?
– Очень редко. Она интересуется моими песнями так же, как я ее фарфором.
– Для чего же ты тогда приехал на ее свадьбу?
– Я ее единственный близкий человек, во всяком случае, единственный, кто живет поблизости. Мое присутствие доставит и ей, и мне удовольствие. В наши холодные времена следует держаться друг друга.
– Не такие уж они и холодные, – заметила Амелия. – Любовь согревает их.
– Любовь! – презрительно засопел Лусиан. – Нет ничего более проходящего. Огонь воспламеняется и гаснет.
– И нельзя поддержать его?
Лусиан взял пару аккордов на гитаре и тихо запел:
С любовию тайной ужели сравнится
Костер иль пожар, или даже Жар-птица?
И сухо добавил:
– Попробуй поддержи огонь без углей!
Тео не слышал разговора, все его мысли были заняты Дуней. Ведь все шло так хорошо! Теперь ему припомнилось, что с момента их повторной встречи она ни разу не дала ему повода к беспокойству или сомнению. И все-таки когда-то она исчезла из его жизни, так внезапно и так надолго…
А на сей раз?
Все повторяется, однако ничто не случается дважды. Они стали старше. Мудрее. И через три дня она собиралась выйти замуж.
– Черт побери, Лусиан, где она может быть?
– Не знаю, дядя Тео. Тебе лучше знать.
По крайней мере, этот хоть не беспокоится. И то хорошо.
Их встретил взволнованный Хели Хабердитцель:
– Наконец-то! Она звонила, Тео, ты можешь застать ее по этому номеру.
Дуня находилась в отеле высшего разряда в Штутгарте. Для важного разговора. До сих пор, как она уверяла, не представлялось возможности позвонить.
– Совершенно невозможно, дорогой, ты же понимаешь, нельзя вскочить и заявить: пардон, мне нужно срочно позвонить! Я бы попозже это сделала, но все телефоны были заняты. На третий раз удалось соединиться, но у вас никто не снимал трубку. Мне очень жаль. К счастью, ты понимаешь, что все это связано с работой.
– Было б из-за чего! – Теобальд был возмущен и глубоко задет. – Я чуть не умер от волнений. Амелия меня возила к тебе – а там никого! Мы нашли только твоего племянника, он стоял, нет, лежал под деревом в саду и не знал, где ты. Мы привезли его сюда вместе с его гитарой. Естественно, он останется у нас.
– Ох, какая же я… – простонала Дуня. – На меня точно стоит навесить ярлык рассеянного профессора. Передай от меня привет Лусиану. Как там у него?
Поцелуй его тысячу раз, пусть он простит меня, прости и ты, любимый!
– Кто был тот мужчина, что увез тебя? – запоздало поинтересовался Тео.
– Уже обсуждали это?
– Соседи…
– Конечно, делать им нечего! Это был Франц Грунер-Гросс, мой любимый профессор, мой учитель. Я тебе рассказывала о нем. Он так неожиданно нагрянул. Речь идет об одном договоре. Я должна реставрировать несколько предметов из бесценного собрания фарфора.
– Да, ты можешь – но после свадьбы!
Его негодование росло. Он специально отменил все, чтобы не сорвать срок свадьбы и медового месяца, а что делает Дуня?
– Ну что ты, любимый. Герцог хочет сразу забрать меня с собой, уже завтра, и на три недели.
– Кто?
– Генри, герцог Ленокский. В Черный Замок – Не дожидаясь вопроса, она поспешила добавить: – Это в Шотландии. Недалеко от Инвернесса.
Теобальд почувствовал слабость в коленях. Это сон! Все в ожидании столпились вокруг него. Хабердитцель был готов в любой момент вмешаться.
– Она решила ехать в Шотландию, – заявил Тео. – Реставрировать фарфор. У какого-то герцога.
– Когда? – поинтересовался Хабердитцель.
– Завтра утром.
– И… – Амелия угрожающе нахмурила лоб. – Она сделает это?
Тео спросил в трубку:
– Ты сделаешь это?
– Что именно?
– Уедешь? В Инвернесс. С этим там каким-то герцогом.
– Ленокским, – уточнила Дуня. – Он герцог Ленокс. Друг профессора Грунер-Гросса. Уже в течение многих лет, понимаешь?
– И ты это сделаешь? – повторил Тео, повышая голос. – Ты уедешь с ним, в его Черный Замок?
– Но я должна.
– А свадьба?
– Ах да, свадьба! – Последовал глубокий выдох. – Но ведь срок уже пройдет, не так ли?
Слова эти Дуня произнесла так, как будто ожидала сочувствия. Тео задержал дыхание, чтобы унять сердцебиение, и ответил с теплотой – сродни морозилке:
– А тебе только того и надо!
– Бога ради, не обижайся, – молила Дуня. – Почему бы тебе не приехать сюда? Грунер-Гросс будет рад тебе. И Генри тоже.
– Генри?
– Герцог Ленокс. Во всяком случае, он настаивает, чтобы я называла его по имени.
– Пусть твой Генри катится к черту! – возмущенно заорал Тео. – Иди к своим предкам и ты вместе с ним!
Он бросил трубку на рычаг.
– Так дело не пойдет, – неодобрительно заметила Амелия.
Они сидели в библиотеке, потягивая местное вино, и совещались.
– Ты должна поговорить с Дуней.
– Я могу это сделать, – предложил свои услуги Хабердитцель.
Он взглянул на часы. Было уже поздно, и ему хотелось поскорее отправиться к своей Лотте, которая ждала его. Однако он обязан был присутствовать на столь ответственном совещании.
