Текст книги "Несущая свет. Том 1"
Автор книги: Донна Гиллеспи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Однако, он не мог произнести ни слова. На него как будто напала немота, а вместе с ней к Марку пришло ясное решение, оно поднялось из глубины души и заслонило собою все – все доводы и опасения. Он знал, что не должен потворствовать деспоту, не должен произносить тех слов, которые ждет от него Нерон. Для чего нужны ему будут спасенные книги, если в нем самом не останется ничего человеческого?
– Поджигай дом, – тихо сказал Марк Юлиан.
Нерон слегка отпрянул от него в изумлении, но затем он все же взял себя в руки и холодно произнес:
– Значит, ты отказываешься отвечать твоему Императору и Богу?
Нерон кивнул Пану, и тот зажег факел от висевшего на стене светильника. Император жестом указал в сторону библиотеки. Пан сорвался с места и легко побежал, ловко огибая пиршественные столы. Стоя на виду у гостей в проеме дверей, ведущих в первую комнату библиотеки, он швырнул внутрь помещения пылающий факел.
Книжные свитки лежали в этой комнате целыми кипами и могли послужить как трут для разведения большого костра.
Сначала маленькие язычки огня робко лизали сухой папирус и пергамент, но затем огонь начал набирать силу и потрескивать. Он взбирался все выше и выше по стопкам книг, поднимаясь к потолку. В пиршественной зале все ощутимей становился запах горящего кедра. Гости с недоумением переглядывались, как будто до сих пор не верили в реальность происходящего.
Марк закрыл глаза. Внутри у него все дрожало, сердце сжималось от острой боли. Там, в соседней комнате, сейчас горел том сочинений Зенона, который, как утверждали, был написан рукой самого философа, там же пылала астрономия Анаксагора, сохранившаяся в единственном экземпляре, там горел свиток со стихами его отца, написанными в детстве… Все это приносилось сейчас в жертву Хаосу. «Жизнь ранит. Так надо вырвать ее с корнем!» – такова психология избалованного вспыльчивого ребенка. Ребенок невежествен, ему ничего не жалко. Что может удержать его от уничтожения целых миров, если он ничего не знает об этих мирах?
Но теперь Марк не мог уступить. То, что он держался так твердо, могло поселить в изменчивой душе Императора сомнения в справедливости обвинений Домициана.
Когда пламя хорошо разгорелось, все гости мгновенно поднялись со своих мест, словно стая вспугнутых птиц. Некоторые в спешке перевернули ложа, стремясь побыстрее добраться до выхода. Но Марк даже не пошевелился, и увидел, что Юнилла тоже осталась на своем месте. У него было такое неприятное чувство, что она не трогалась с места из-за веры в божественность Нерона. По-видимому, она считала, что его присутствие защитит ее от огня.
– Эй, стойте! – закричал Нерон. – Безмозглые цыплята, и те ведут себя с большим достоинством. Неужели вы думаете, что я собираюсь сгореть здесь заживо, потому и сижу, в то время как вы, мошенники, улепетываете в безопасное место? – он повернулся к своим слугам. – Пусть пламя еще немного порезвится и подкрепится парой-другой редких книг. А потом загасите его!
Нерон опять близко наклонился к Марку Юлиану и насмешливо взглянул на него. А затем улыбнулся Домициану, который, откинувшись, лежал на подушках, ни в силах пошевелиться, как будто его кости превратились в студень.
– Смотри и запоминай, молодой человек! – терпеливо начал объяснять Нерон Домициану, словно учитель туго соображающему ученику. – Вот что такое твердость характера! Я специально продемонстрировал ее тебе воочию, это редкая вещь, не каждый день ее увидишь, точно так же, как комету или какое-нибудь другое чудо. Поэтому, когда такие вещи происходят, нам следует пристально следить за ними и изучать. Природа играет с нами злые шутки, не так ли? Ты, с твоими чрезмерными амбициями, сделан из материала, из которого сделаны все негодяи. А он, у которого нет никаких честолюбивых планов стать правителем, и кому жить осталось от силы месяц, действительно был бы отличным Императором!
Нерон перегнулся через стол к Домициану и похлопал того по руке. Домициан отшатнулся от него, чувствуя себя животным, с которого содрали кожу, и теперь гонят неизвестно куда, погоняя острым колом. Причем Домициан испытывал к Марку Юлиану точно такую же неприязнь, как и к Императору, как будто его друг все это нарочно подстроил. С этого времени Марк Аррий Юлиан стал для него не просто другом, которым молодой человек всегда восхищался и которому всю жизнь завидовал, а чем-то большим – в образе Марка для Домициана слились отец, учитель и судья. Марк Юлиан стал для него с тех пор воплощением всего недостижимого, тем человеком, каким ему, Домициану, никогда не бывать. Домициан осознал то, что такое положение вещей может отравить ему даже радость удовлетворенного властолюбия: когда он добьется своей цели и обретет высшую власть, то и тогда каким-то непостижимым образом Марк Юлиан все равно будет выше него. Домициан ощутил даже своего рода облегчение от мысли, что его друг скоро предстанет перед судом и будет казнен. Но в следующий момент ему стало стыдно от такой мысли.
Наконец, Нерон распорядился, чтобы его музыканты погасили огонь. Они собрали все пустые амфоры из-под вина и побежали во двор, чтобы набрать воды из фонтанов, но те были сухи. В конце концов, слуги Императора были вынуждены бежать к уличному фонтану. Часть преторианцев была подключена к ним на помощь. Нерон заставил барабанщика и юношу со скабеллью отбивать четкий ритм, чтобы упорядочить хаотические движения людей, тушивших пожар, и заглушить шум еще более невообразимым шумом. Из библиотеки валил черный густой дым, он распространялся по всему дому.
В это время на ум Марку Юлиану пришла мысль, каким способом можно извлечь выгоду из всего этого гнусного фарса. Он немного поколебался, борясь с самим собой, так как существовал определенный риск. Наконец, он все же подозвал жестом Диокла и быстро прошептал ему на ухо распоряжения. Он был уверен, что Нерон не слышал его из-за царивших вокруг хаоса, суматохи и неразберихи, к тому же Император был совершенно погружен в свое занятие – он жадно поедал устриц.
Через добрых полчаса, когда все музыканты от души накричались и набегались, пламя удалось потушить. Две из четырех библиотечных комнат выгорели, и Марк был безутешен, для него погиб сам дух этого дома. В зале вдруг стало тихо, повсюду стояли лужи воды, воняло жженой тканью, в воздухе летал пепел, на полу виднелись грязные отпечатки следов, перевернутые столы так никто и не поднял.
– Я сделал еще одну пьесу из жизни, правда? – спросил Нерон, его звучный, хорошо поставленный голос нарушил тишину в зале. – Скажи мне, Марк Аррий Юлиан, почему фонтаны в твоем саду не работают?
Марк Юлиан отлично знал, что за это отвечал Вейенто. Чтобы досадить семье своего врага, этот Сенатор распорядился отвести главную трубу водопровода, снабжавшую усадьбу Юлиана водой, и заменить ее тонкой, напора воды из которой не хватало для работы фонтанов. Недостаток воды в усадьбе был в то время одним из красноречивых свидетельств утраты благосклонности власть имущих к владельцу дома.
«Неужели боги дают мне шанс склонить это чудовище к мысли о необходимости открытого судебного процесса?»
– Это оттого, мой господин, что я, похоже, чем-то вызвал неудовольствие влиятельного и ловкого человека – Вейенто, – ответил Марк, старательно подбирая слова, как художник подбирает краски для создания нужного эффекта. – Я направил ему прошение, чтобы он разрешил мне защитить доброе имя отца перед Сенатом. Но вот что странно: он не только отказал мне, но, похоже, сама моя просьба привела его в бешенство, а ты хорошо знаешь – тот, кто гневается, тот часто чего-то боится. Иногда я спрашиваю самого себя, чего это он так испугался? Во всяком случае, по его приказу – это был именно его приказ, ты же знаешь, как все вертятся вокруг него, стараясь ему хоть чем-то услужить – на меня ополчилось ведомство по водоснабжению и перекрыло мне воду так, что теперь она еле капает.
Марк заметил лучик живого интереса в глазах Нерона, а затем его взгляд помрачнел. Он внезапно издал звук, похожий на угрожающее рычание собаки, глядя при этом на Домициана, который как-то странно и многозначительно уставился на свою чашу с вином, будто собирался утопиться в ней.
Наконец, Нерон снова повернулся к Марку Юлиану и положил ему на плечо свою пухлую руку.
– Меня просто позабавили твои доводы, Марк Юлиан. Действительно, ты прав. Это будет прекрасное зрелище, схватка двух диких животных. Я с удовольствием стравлю тебя со своим верным слугой – змеей Вейенто. Ты получишь свой открытый судебный процесс!
Марк Юлиан с трудом скрыл свою радость. Таким образом, Нерон все же заподозрил в чем-то своего Главного Советника. Марк мельком взглянул на Юниллу: к его изумлению, она казалась очень встревоженной таким поворотом событий.
– Я не могу выразить тебе свою благодарность! – сказал он Нерону.
В это время на столы были быстро поданы запеченные фазаны, фаршированные разнообразными травами и перепелиными яйцами. Нерон выгреб большую порцию начинки себе на тарелку и начал жадно есть. При этом он, поглядывая на Марка Юлиана, опять начал говорить, брызжа слюной во все стороны:
– Заметь однако, я вовсе не обещал оставить тебя в живых, я обещал тебе только открытый суд, перед Сенатом. Твой отец был предателем, и вероятнее всего ты – тоже предатель, это ведь как наследственная болезнь, передается от отца к сыну. Кстати, превосходный фазан! Мои собственные повара не могли бы приготовить лучше, а я ведь собрал их со всех концов земли.
Как раз в это время откуда-то издали, из глубины дома, послышался жалобный плач. Поначалу никто на него не обратил никакого внимания. Но он все нарастал и не умолкал, так что, в конце концов, привлек внимание Императора. Марк послал за Диоклом, чтобы тот объяснил, в чем дело. Когда домоправитель явился, все заметили, что его лицо и одежда были перепачканы пеплом и золой. За его спиной стояли две служанки, растрепанные, с заплаканными лицами. Диокл о чем-то тихо доложил Марку Юлиану.
Марк сразу же повернулся к Нерону, чтобы объяснить ему суть дела.
– Мой господин, в огне пожара погибли люди, – сказал он тихо. – Я прошу прощения, но мне нужно срочно переговорить наедине с домоправителем и… Аррией.
Аррия сразу же услышала свое имя и дико закричала. Она уже знала, что ей собираются сообщить. Она резко поднялась со своего места и тут же упала без чувств, так что Марк не успел подхватить ее. Диокл подоспел на помощь и вдвоем они вынесли ее из залы.
Нерон наблюдал за всем этим с явным нетерпением. Когда после довольно продолжительного отсутствия Марк Юлиан снова занял свое место, Нерон задал вопрос:
– Ну что? Ты потерял пару служанок? И теперь наверняка хочешь, чтобы я тебе заплатил за это?
– В этом нет необходимости, – ответил Марк Юлиан. – В дыму задохнулись три служанки и дети Аррии, которые спали в комнате, находящейся рядом с библиотекой.
Желтые глаза Нерона сначала застыли в полной неподвижности, из них исчезло всякое выражение, но внезапно его лицо начало подергиваться в приступе ярости. Он отшвырнул ложку для устриц, и та с громким стуком упала на стол. Затем он попытался встать, намереваясь уйти. Пять музыкантов торопливо побросали свои инструменты и поспешили ему на помощь.
– Ты отвратительный хозяин, – начал он громко вычитывать Марку, брызжа слюной, – фазан был невкусным! Я так хотел этих детей! Ты испортил мне весь вечер! Я теперь даже десерта не хочу. Раз так, то я хочу двоих детей точно таких же, как те!
Императору очень хотелось приказать убить Марка Юлиана прямо здесь на месте, но он справился с собой, подавив свое желание, потому что оно могло лишить его еще большего удовольствия – присутствовать на предстоящей дуэли Юлиана и Вейенто.
Марк Юлиан поднялся и рассыпался в извинениях перед Императором.
Если бы Нерон попросил его предъявить тела детей для доказательства их смерти, Марк был готов к этому. Единственное, что его беспокоило: простит ли ему этот жуткий вынужденный спектакль обезумевшая от горя Аррия, когда очнется от обморока и найдет своих детей целыми и невредимыми. Но если бы он предупредил ее заранее о своем хитроумном плане, ее реакция могла бы не быть такой убедительной в своей подлинности. И Нерон не поверил бы всей этой инсценировке с такой готовностью.
Таким образом, дети были спасены – но лишь на какое-то время. Их нельзя было прятать от людских глаз всю жизнь. Нужно было избавить город от Нерона.
* * *
После того как Нерон со своими ряжеными удалился, гости начали тихо и торопливо покидать дом Юлиана.
Марк раздвинул тяжелые парчевые занавески на двери, ведущей в комнату новобрачной, для того чтобы выполнить заключительный ритуал свадебной церемонии. В доме стояла гнетущая тишина, в которой все еще ощущался страх. Где-то за занавесками в потайной комнате кто-то все еще пощипывал струны кифары, повторяя одну и ту же музыкальную фразу, завораживающую словно колдовское заклинание.
«Какой смысл в таком брачном союзе? Ведь мы по существу пленники. Тем более, что ее интересы и пристрастия совсем не совпадают с моими».
Юнилла вздрогнула, когда он вошел, и Марк понял, что его прихода не ждали и не желали. Но она быстро повернулась к нему, при этом ее туника, сделанная из легкой невесомой белой ткани, словно белое облако, повторила ее движение. За спиной Юниллы стоял туалетный столик из розового дерева, на котором, словно лес, возвышались различные косметические флаконы и баночки: румяна в терракотовых горшочках, сурьма в кувшинчике с ручкой в виде голов гриффонов… Марк решил, что своими движениями она пыталась скрыть от него все это.
Юнилла уставилась на него огромными глазами, не говоря ни слова.
«Все это очень похоже на древние вакхические ритуалы, – подумал Марк, – когда жрицы культа принимали в свои объятия первого встречного – совершенно незнакомых чужих людей».
Комната новобрачной была заранее тщательно приготовлена и убрана. Расположенные в стенных нишах лампы были наполнены коричным и гиацинтовым маслом. На низком столике с резными ножками в форме листьев аканта стояли хрустальные кувшины с водой и вином столетней выдержки, на позолоченном блюде возвышалась горка фиников и фиг. У стены располагался алтарь Юноны, суровый скульптурный лик богини овевал дымок курившихся у ее ног благовонных трав. Стена над кроватью новобрачной была расписана восковыми красками и обрамлена лентой орнамента из птиц и цветов. Сюжет был традиционным: робкую испуганную невесту – ее фигура явственно вырисовывалась сквозь полупрозрачные одежды – вели к жениху за одну руку увещевающая мать, а за другую бог Гименей, покровитель браков и супружества.
Юнилла, казалось, утратила всю свою надменность и самоуверенность, которые так неприятно поразили Марка во время свадебной церемонии и ужина. Теперь эти умоляющие глаза, эта неловкая жалкая поза делали ее похожей на испуганного жеребенка. Хотя в глубине ее взгляда Марку все еще виделась какая-то страшная, холодящая душу тайна.
Он тихо окликнул ее по имени, пытаясь преодолеть черную, бездонную, разделяющую их пропасть, прикоснувшись к девушке хотя бы своим голосом.
– Юнилла, что случилось?
Она отвела взгляд и покачала головой, при этом ее волосы рассыпались по плечам, и она стала похожа скорее на какое-то полудикое существо, чем на женщину. Этому существу, казалось, легче было отвечать с помощью жестов и телодвижений, чем с помощью слов. Она медленно вынимала жемчужины из темного потока своих густых волос, и они сыпались на мозаичный пол с тихим звоном. Юнилла не делала никаких попыток, чтобы подобрать их, как будто это был не жемчуг, а обычные камешки. Это поразило Марка, он ясно увидел, как по-разному они относятся к богатству, Сам он был очень экономным в расходовании средств, стараясь сберечь их для приобретения новых книг, дальних странствий, учебы, помощи людям. Для нее же богатство было водой из неиссякаемого фонтана, сколько ее ни бери, все равно останется еще больше.
– Совершенно ничего не случилось, – наконец, промолвила она голосом слишком веселым и беспечным. – Я – самая счастливая женщина, мне даже кажется, что я уже люблю тебя.
– Знаешь, если бы ты произнесла эти слова более убедительно, я, пожалуй, послал бы за врачом, чтобы тот посмотрел, уж не заболела ли ты. Поистине, мы слишком плохо знаем друг друга.
Юнилла засмеялась низким гортанным смехом и приблизилась к нему плавной походкой, стараясь выглядеть соблазнительной и привлекательной. Быстрым движением плеча она спустила тунику, обнажив свою молочно-белую юную грудь. Этот жест был похож на жест девочки, вытаскивающей из-под плаща свои длинные косы, чтобы все могли полюбоваться ими. Это было волнующее зрелище, но одновременно забавное, похожее на сцену в публичном доме – когда маленькая дочка проститутки, еще не понимая, что она делает, передразнивает телодвижения своей матери.
Марк привлек Юниллу к себе и нежно поднял ее голову за подбородок.
– Похоже, ты знаешь, как надо вести себя в комнате новобрачной. Можно подумать, что ты выходишь замуж третий раз за этот год.
– Ты такой забавный, – проворковала она, при этом ее глаза хранили все ту же пугающую пустоту, лишенную всякого выражения.
Марк развязал узел Геркулеса на ее тунике, и ткань теперь ниспадала легкими складками, овевая стройную фигуру девушки. Сквозь тонкую белую материю Марку были хорошо видны округлые формы Юниллы, впадинка, разделявшая ее пышные груди, которые поддерживала подгрудная лента. «Плотское желание одолевает нас даже в самых неподходящих суровых обстоятельствах, – думал Марк. – Интересно, ее тело – такое же таинственное, как и ее лицо? Хранящее тайны жемчужного атласа, гладкой слоновой кости, сада цветущих роз?»
Она прижалась к нему, припав своим ртом к губам Марка и пытаясь одновременно снять с себя развязанную тунику. И наконец он ощутил в своих объятиях ее обнаженное мягкое тело. Она сладострастно выгибала спину, стараясь возбудить в Марке плотское желание. Когда он повел ее к брачной постели, она, по-видимому, вспомнила, что ей следует оказывать легкое сопротивление – как всякой девушке, которую учила этому мать. У Марка было такое ощущение, будто он забавы ради боролся с пуховой подушкой. Затем Юнилла уверенно и точно, словно искусная танцовщица, упала навзничь на кровать, увлекая за собой Марка. «Что-то во всем этом не так», – звучал предупреждающий голос где-то в отдаленных уголках его сознания, но его тянуло к этой девушке и желание затмевало разум. В эту минуту для него больше ничего не существовало на свете кроме этого упругого податливого тела, отливающего янтарем в красноватых лучах лампы, этих шелковистых изящных бедер, гибких сильных рук, обнимающих его с детским пылом и нетерпением, этих сияющих глаз – вначале таких тревожных, а теперь спокойных и безмятежных – взгляд которых напоминал быструю извивающуюся змейку, опасную для всех и каждого, поскольку никому не было известно, когда и по какой причине она ужалит.
Наконец, он все же отпрянул от нее и, держа ее на некотором расстоянии от себя, подождал пока она успокоится, а затем заговорил голосом, в котором слышалось скорее усталое удивление, чем гнев.
– Я знавал в своей жизни опытных любовниц, но теперь они кажутся мне менее искусными в любовных утехах, чем ты. Неужели твоя мать посылала тебя на выучку в публичный дом? Юнилла, что произошло с тобой в жизни?
Она уставилась на него с возмущением, стараясь изобразить на лице смертельную обиду. Ее волосы рассыпались по кровати, и в этот момент она была восхитительна в своей женственности, но Юнилла была слишком юной, чтобы воспользоваться ситуацией, видя, что Марк опять залюбовался ею. Она испытывала сейчас, по всей видимости, отчаянье и досаду на Марка.
– Я просто не нравлюсь тебе, – прошептала она, отводя взор.
У нее был при этом такой жалкий вид, что Марк снова прижал ее к себе.
– Юнилла, я просто не люблю, когда люди надевают на себя разные маски, взгляни на меня открыто и покажи мне свое истинное лицо!
Она, как бы колеблясь, осторожно приблизила к нему свое лицо и поцеловала его целомудренным детским поцелуем, затем упала на подушки и замерла. Все эти действия были произведены с истинно театральной выразительностью. У Марка создалось такое впечатление, что она одну маску заменила другой, решив, что эта ему понравится больше. Марку стало грустно. За этими масками он ощущал искалеченную душу девушки, которая всегда будет прятаться в темных углах.
Через некоторое время он снова принялся ласкать ее, подгрудная лента развязалась, отпустив, наконец, на свободу пышную грудь Юниллы. Девушка тут же вскрикнула и, оттолкнув его, схватила ленту, стараясь снова прикрыть соски.
И Марк все понял. Он увидел два одинаковых пятнышка на повязке.
Молоко.
Сначала ему в голову пришла дикая мысль, что это еще одна шутка этой ночи, полной ужасов и гротесков. Но тут же он почувствовал, что за этим кроется какая-то трагедия.
– Юнилла, во имя всех богов, кто этот…
– Оставь меня! Не трогай меня!
Когда он попытался обнять и успокоить ее, она начала исступленно вырываться, в глазах ее застыл ужас и смятение, пряди волос хлестали по лицу Марка. Юнилла корчилась, извивалась, кусалась. Наконец, перехватив ее руки у предплечий, Марку удалось прижать ее к подушкам.
– Прекрати немедленно! Слышишь? А теперь говори, кто сделал это с тобой?
Она разразилась безудержным горьким плачем, глубокие рыдания сотрясали все ее тело, как будто она извергала из себя все скопившиеся в ее душе дурные мысли и отвратительные воспоминания.
– Чей это был ребенок, Юнилла?
Она набрала в легкие побольше воздуха и начала было отвечать, но тут мужество снова покинуло ее. Она уставилась на стену, как будто видела там что-то мерзкое, но завораживающее ее, скрытое от взгляда Марка.
– Отвечай! Я должен знать, кто нанес нам это оскорбление. Юнилла, я не причиню тебе никакого вреда. Скажи мне всю правду! – мягко промолвил он, отпуская ее и поглаживая по головке, как маленького ребенка.
– То, что со мной случилось, уже невозможно исправить, – наконец, заговорила она. – Ребенок был от того, кто может безнаказанно осквернять храмы…
– О, проклятие Немезиды! Нерон!
– Он заставил меня бросить ребенка прошлой ночью на произвол судьбы… Я не хотела этого делать… «Ты не должна тащить за собой младенца на свою первую свадьбу, – сказал он мне, – на вторую – куда ни шло, но только не на первую». Я не хотела…
– Ты была одной из тех жертв, которых держат во Дворце для развлечения Императора…
– Да, – сказала Юнилла бесцветным голосом. – Я была его любовницей с девятилетнего возраста.
Комок подкатил к горлу Марка и он ощутил приступ тошноты. Было ли на земле такое место, куда бы не проникали хищные щупальца этого чудовища?
– Меня отвела во Дворец мать… чтобы он мог приходить ко мне, когда хотел. Он всегда был в масках. Иногда все это происходило на глазах у гвардейцев…
Марк чувствовал, что ее ужас не то, чтобы показной, но какой-то поверхностный, а в глубине ее души царили полное безразличие и тупое равнодушие.
– Почему боги позволяют такому чудовищу жить и процветать? Когда же мир избавится от него? – тихо произнес Марк.
– Теперь ты будешь презирать меня. Я ведь осквернена, испорчена, словно старый изношенный дырявый мешок, который больше никому не нужен. Что ты теперь сделаешь со мной?
На мгновение Марку показалось, что он видит подлинную Юниллу, Юниллу без маски. В ее взгляде читалась мольба о помощи, она, казалось, раскрывалась ему навстречу.
– Я презираю тебя не больше, чем презирал бы раба, которого побоями заставили совершить кражу. И потом ты – моя жена вне зависимости от того, что эта разжиревшая гадюка сделала с тобой.
Он крепче прижал ее к себе и прошептал, зарывшись лицом в ее волосы:
– Ты в безопасности. По крайней мере, на какое-то время, я позабочусь о тебе.
Это почти дружеское объятие постепенно начало разогревать его кровь, желание близости с этой женщиной робко давало о себе знать. Он должен был завершить начатое, совершить ритуальное соитие, венчающее свадебную церемонию и закрепляющее их брачный союз. Горячая волна вожделения нахлынула на него, и вот он уже погрузился в мягкую, пахнущую розовым маслом плоть, вдыхая пьянящий запах ее волос. Он совсем потерял голову от нежности – и несмотря на очевидность ее любовного опыта, обходился с ней так осторожно, как будто имел дело с девственницей.
Тем временем освещение в комнате стало еще более тусклым и сумеречным, поэтому Марк едва ли заметил, как Юнилла проворно повернулась и что-то взяла с туалетного столика. Это был один из керамических горшочков.
Вскоре после этого она, по-видимому, достигла пика наслаждения и закричала, удивив и испугав Марка тем, что начала царапаться, словно дикая кошка. Она была охвачена вакхическим неистовством и таким исступлением, которого он раньше никогда не видел. Ее длинные ногти, как кошачьи когти, глубоко вонзались в его спину, оставляя на ней борозды и расцарапывая кожу до крови.
Острая боль привела его в чувства, и сквозь золотисто-красную дымку страсти он явственно ощутил сигнал тревоги. Что-то было не так в том, как она царапала его спину – уж слишком нарочито и… обдуманно это делалось.
В те несколько мгновений, пока он лежал, выдохшийся и утомленный, его охватило какое-то дремотное странное чувство. Пламя одной из ламп вдруг оторвалось от нее и поплыло по комнате, словно блик на реке. Ему показалось, что он в мгновение ока постиг сущность всех вещей – и сущностью этой был ужас! Юнилла предстала теперь пред ним в образе ундины, речной нимфы, она лежала под ним, словно скрытая прозрачной водой, по которой ветер гнал крупную рябь, поэтому это чудовищное призрачное дитя колыхалось, черты ундины расплывались перед его глазами, и вот уже сияющие глаза Юниллы показались ему пустыми черными провалами, а ее рот пастью хищника, полной острых зубов. Узор из переплетающихся виноградных лоз на покрывале вдруг ожил, и оказалось, что это вовсе не безобидный узор, а крадущийся к нему ядовитый скорпион. Волна ужаса захлестнула Марка.
Он понял, что Юнилла отравила его.
Он вскочил с кровати и чуть не упал. Мозаичный пол кренился, словно палуба корабля в шторм. Как бы издалека он видел, что Юнилла встала на кровати и испытующим взглядом следит за ним. Марк нашел горящую лампу и поднес ее к туалетному столику, осветив флаконы и керамические горшочки с мазями и притираниями, все это время с отчаяньем сознавая, что не может вспомнить самых простых слов, и цепляясь за исчезающий мир с полной безнадежностью.
– Сумасшедшая! Что ты натворила?! – выдохнул он. Один из глиняных горшочков содержал, по-видимому, какую-то вязкую жидкость: капли от нее остались на столе. Марк догадался, что это был змеиный яд.
«Успела ли она втереть дозу, достаточную, чтобы убить меня?»
Марк схватил правую руку Юниллы. Под ногтями были яд и кусочки его кожи. Он бросил руку и грубо поднял ее на ноги. Даже в своем полуодурманенном состоянии, в полубреду он явственно осознавал, что в ее глазах не было ни тени раскаянья.
– Значит, ты не умеешь быть верной ничему и никому! – почти кричал Марк, тряся ее за плечи. – Ты заманила меня в ловушку, устроила на меня засаду даже после того, как мы с тобой обо всем поговорили и примирились с твоим прошлым!
– Я не сумасшедшая, – спокойно возразила Юнилла. – Я – совершенное творение самого Божественного Императора. Взгляни на меня! – ее глаза теперь пламенели. – Я ведь принадлежала ему так долго… в течение стольких лет… моя плоть стала его плотью. Поэтому все мои действия и поступки – тоже божественны!
Первые лучи рассвета проникли в комнату новобрачной. И Марку в его полубреду Юнилла показалась жутким потусторонним призраком, похожим на демоническое дитя со струйкой крови, бегущей из окровавленного рта.
Он оттолкнул ее со своего пути и начал звонить в колокольчик, пытаясь позвать Диокла и врача. Но обессилев, тяжело рухнул на кровать, обхватив голову руками.
– Ты сделала это, потому что Нерон обещал мне открытый судебный процесс.
– Ты ничего не понимаешь. Ты вообще ничтожество!
– Ты – раба Вейенто. Ты рассудила, что именно он явится для тебя надежной гаванью после того, как корабль, на борту которого ты сейчас находишься, затонет.
– Предатель, предатель, предатель! – закричала она, придя в дикий экстаз, граничащий с истерикой. – Ты потерпишь поражение во всем, за что бы ты ни взялся, и бесславно умрешь! Ты – грязь, ты – прах, ты – ничтожество! Ты даже свинью не принес в жертву богам ради меня! Я ненавижу и презираю тебя!
Когда он медленно откинулся на подушки, и его глаза начали стекленеть, но все еще оставались открытыми, Юнилла внезапно поняла, что он вовсе не собирается умирать, во всяком случае в течение ближайшего времени. Состав яда, который она узнала от одного заключенного-этруска, должен был действовать мгновенно. Неужели Марк Юлиан выживет? Нерон спасет ее от преследования, если Марк умрет, но если он останется жив, она будет всю жизнь до самой смерти дрожать от страха, опасаясь его мести.
Дрожа от ужаса, она начала подкрадываться к нему, намереваясь задушить его подушкой. Но в это самое время в комнату вошел Диокл.
Он остановился в растерянности, открыв рот от изумления.
– Сходи за Талесом и его аптечкой противоядий, – распорядился Марк Юлиан, голос его звучал хрипло и сдавленно. – Отведи Юниллу в ее покои и прикажи не спускать с нее глаз – и никому ни о чем не говори.
Он ощущал, что его состояние постепенно стабилизируется, но Марк не был уверен в том, что уже избежал опасности. «По-видимому, в жертвенном ягненке авгуры действительно увидели гнездо червей, но скрыли это от всех», – подумал Марк.
Вместе с крепким привратником Диокл увел сопротивляющуюся Юниллу. Оставшись один, Марк глубоко задумался. И вот неожиданно вместо Юниллы перед ним предстал дразнящий образ другой женщины. Может быть, это явилось следствием только что пережитой смертельной опасности или продолжающегося действия яда. Он увидел в волшебном зеркале перевернутый образ Юниллы. Это была совсем другая женщина, не тронутая порчей городов, невинная и в то же время сильная и яростная, словно стихия, отважная и любознательная, обладающая душой философа. Это видение напомнило ему деву-воительницу, о которой он читал в документах отца, и которую представлял себе удивительным существом. «Кто еще, скажите, со времен древних царей проявлял подобную преданность…» С горечью Марк осознал, что всю жизнь стремился обрести родственную душу и в этом видении ему предстала женщина, о которой он мечтал. Марк отогнал усилием воли далекий образ. У него просто не было времени на подобные мечты, пока Нерон жил на этой земле. Он должен был восстановить доброе имя отца.
