Текст книги "Несущая свет. Том 1"
Автор книги: Донна Гиллеспи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
Перед рассветом сон сморил Марка, и он уснул, положив голову на кипу свитков с донесениями и рапортами.
Ему снилось, что он идет по петляющей тропинке через густой вязовый лес, и вдруг дорогу ему преграждает величественная старуха, сидящая верхом на белой лошади; ее лицо мягко светится в полумраке, будто лунный диск. Лес усыпан человеческими костями. Старуха манит Марка за собой, молча внушая ему странную мысль: «Умри сейчас и дай мне показать всю твою жизнь от начала до конца!»
Марк очнулся от сна, дрожа всем телом в ознобе и все еще чувствуя явственный запах сырой сосны и дыма костра, разложенного из дубовых поленьев. Кто была эта внушающая леденящий душу ужас карга? Это все проделки амулета! Это он насылает странные сны. Нет, не может быть, подобные подозрения достойны только очень суеверного невежественного человека…
Противоречивые мысли теснились в голове Марка, а тем временем ему начало казаться, что пламя лампы как бы притягивает его взгляд, – и все это тоже происходит из-за странного воздействия на него кожаного мешочка с землей. Мгновение – и Марк растворился в пламени свечи, отринув всякое сопротивление и сомнение, как змея сбрасывает и оставляет свою кожу. И сразу же его охватило очень реальное и в то же время возвышенное чувство уверенности в справедливости и правильности всех явлений и событий окружающего мира, причем Марк в эту минуту доподлинно знал, что не может ни погибнуть, ни умереть, потому что и жизнь и смерть существуют в нем нераздельно, и так будет всегда. Святость обитает не только внутри храма, не смея переступить его порог, – нет, она пронизывает собой все живое и неживое, она лучится даже в грязи, даже в прахе земном. Что же это за величественное, полное грозной мощи заклинание, способное сделать тайное присутствие священных светоносных сил явным? Оно неуловимо в своей ослепительной мощи, человек просто не способен подобрать слова для выражения переполняющих его чувств. У Марка было такое ощущение, будто он парит высоко над учениями всех философов, над их школами и спорами, отсюда, с такой высоты, он хорошо видел, как они далеки от истины, как мешает им их привязанность к догмам, он видел, как они старательно подбирают слова, сортируют их, тасуют, подгоняют, пытаясь выразить то, что невыразимо.
«И все же это амулет! – подумал Марк, с трудом отрывая взгляд от пламени свечи и устремляя его на кожаный мешочек. – Проклятая вещица, похоже, обладает колдовской силой».
И Марк с трудом справился с сильным желанием швырнуть амулет в огонь.
Глава 10
Наконец наступил день бракосочетания Марка и Юниллы, с самого утра в доме царило оживление, делались последние приготовления к торжеству. Слуги мыли стены, украшали цветочными гирляндами колонны и обильно устилали зелеными веточками мраморные полы. Кухарки бормотали молитвы, обращенные к Юноне, выкладывая на блюдо, покрытое листьями каштана, пропитанный вином свадебный пирог. Мальчики, прислуживающие на кухне, размахивали во всю веерами, сделанными из перьев, стараясь разогнать тучи привлеченных запахами мух, а повар в это время отдавал приказания направо и налево, готовя к праздничной трапезе традиционные блюда – павлина, фазана и молочного поросенка. Диокл, руки которого дрожали от волнения, больше всего беспокоился о соблюдении того порядка, в котором гости должны были возлечь на пиршественных ложах. «Как будто это имеет теперь хоть какое-нибудь значение: обидим мы кого-нибудь или нет», – подумал Марк Юлиан, мрачно усмехаясь над стараниями слуг, когда он проходил утром мимо кухни в кабинет, чтобы обдумать там составление еще одного варианта прошения на имя Императора о слушании его дела в открытом суде. Эта свадьба будет похожа на свадьбу в мире теней. Именно поэтому, несмотря на всю суету, прислуга в доме была сдержанна, довольно молчалива и угрюма. Марку вовсе не нужно было прислушиваться к перешептываниям кухарок, чтобы уловить мрачную атмосферу в доме. Он знал, что слуги думают об его бракосочетании. «Месяц март – дурное время для свадеб, оно благоприятно только для битв», – считали домочадцы. Просторные сады вокруг особняка казались сейчас обиталищем духов. Ветви кипарисов, посаженных вдоль усыпанных гравием дорожек в день, когда отца Марка несли на погребальный костер, чуть колыхались под ветерком, двигаясь как будто в такт заунывному вою плакальщиков похоронной процессии. В саду не работал ни один фонтан, только из главного бежала тонкая струйка, этот фонтан имел форму дельфина, и вода текла из раскрытой пасти животного, падая в бронзовую чашу, словно поток безудержных слез. За садом в здании, построенном специально для невесты, находилась сейчас Юнилла, сияющее юностью и красотой таинственное существо, которое Марк скоро назовет своею женой. Взрывы звонкого смеха доносились оттуда, там проходил ритуал одевания невесты к свадебной церемонии. Облачали Юниллу в праздничный наряд в соответствии с обычаями шесть благородных матрон, которые были замужем не более одного раза. По освященной древностью традиции они сначала расчесывали волосы невесты и заплетали их в шесть косичек, разделяя прядки наконечником копья, чтобы отогнать от новобрачной злых духов. Покончив с прической, они завязали пояс на свадебной тунике узлом Геркулеса, который имел право отныне развязывать только супруг. Все домочадцы держались подальше от комнат невесты, поскольку видеть ее до свадебной церемонии считалось очень неблагоприятным знаком.
«Как это горько – стоять на пороге жизни, зная, что тебе не суждено прожить ее. Юнилла – совсем ребенок, что будет с ней после моей смерти?» – думал Марк.
За час до прибытия гостей занятия Марка были прерваны, когда в библиотеку ворвалась Аррия – волосы ее были растрепаны, на женщине не было ничего, кроме нижней одежды, развевающейся от ее стремительных порывистых движений. Вдова средних лет, с резкими, чертами лица и глазами навыкате, Аррия отличалась скромностью в поведении. Сейчас она застыла напротив Марка, не в силах ничего произнести от ужаса и горя. Марк медленно поднялся с кресла.
Наконец, немного справившись с собой, она закрыла лицо руками и проговорила:
– Только что принесли вино из Дворца в качестве подарка, а с ним – приказ отдать им детей!
Марк подошел к ней и обнял женщину за плечи, она бессильно рухнула на кушетку, тело Аррии сотрясалось от беззвучных рыданий. В эту минуту она была похожа на существо с перебитым хребтом, которое молило о пощаде, хорошо сознавая всю тщетность такой мольбы. Марк встал перед ней на колени, стараясь успокоить ее, а в его голове тем временем роились сотни смутных планов и мыслей, но все они казались слишком фантастическими или рискованными.
– Если бы я была сильной, мне следовало бы из милосердия лишить детей жизни сейчас, собственными руками, чтобы спасти их от мук! – воскликнула Аррия сквозь рыдания.
– Аррия, не говори так! – сам он тоже не питал никаких иллюзий, но ему было невыносимо смотреть на то, как убивается Аррия. – Поверь, я придумаю что-нибудь, какую-нибудь хитрость…
– Ах, что ты можешь сделать! Ты же не в силах противостоять гвардейцам!
– Я разработаю план, Аррия, обещаю тебе, я попытаюсь спасти детей, пока еще не поздно.
– Да хранят тебя боги за твою доброту, но ведь ты сам в трудном положении…
– Не думай об этом. Слушай меня внимательно, Аррия. Сегодня во время свадебного торжества ты не должна выглядеть смертельно напуганной или совсем обезумевшей от горя. На празднике и пиру будет множество шпионов и доносчиков – поэтому, прошу тебя, говори только на посторонние темы. Будь спокойна и сдержанна. Нерон любит играть со своими жертвами. Если в твоем поведении будет сквозить страх перед угрозой опасности, то это неминуемо спровоцирует его, и опасность тут же явится перед нами во плоти.
– Но к чему все это теперь? – спросила Аррия, впадая в оцепенение и медленно качая головой, слезы текли по ее щекам, размывая свинцовые белила, густо наложенные на лицо. – Тебе тайком, в четырех стенах комнаты, вынесут приговор, и ты примешь ужасную смерть. Меня, нищую и голую, вышвырнут из города, а детей…
– Потерпи немного и не спеши отчаиваться. Пока я жив, я буду искать пути к спасению.
* * *
Когда забрезжили сумерки, гости начали съезжаться на свадебное торжество. Состав их был довольно необычен: здесь присутствовали аристократы, ученые, а также люди бедные – из разорившихся благородных семейств. В особняк на Эсквилинском холме прибыли влиятельные знакомые отца Марка, среди них и старый Сатурнин, давний друг Юлиана-старшего, однако тут же среди гостей были и нищая учащаяся молодежь, без гроша за душой, одетая в тщательно выстиранные лохмотья, и целый сонм ученых мужей, учителей римских школ, и нищие философы, обитатели густонаселенных доходных домов, и дальние родственники Юлианов, прибывшие в Рим из своих сельских поместий, а также друзья Марка по учебе в городских школах и академиях, среди них – и Домициан. Что касается римской знати и аристократии, то, по мнению Марка, все эти люди были похожи на заложников. Они не осмеливались оставаться дома за закрытыми дверями, поскольку Нерон всегда питал самые темные подозрения к тем людям, которые избегали общества, но и посещать общество было не менее опасно, потому что одно-единственное неосторожное, или превратно истолкованное недоброжелателями слово таило в себе смертельную угрозу. Любой доносчик мог передать Императору крамольные речи, а за этим неизбежно следовал арест и обвинение в измене.
На саму церемонию бракосочетания гости собрались в большой зале особняка и расселись в искусно сделанные кресла из орехового дерева и слоновой кости полукругом, лицом к Марку Аррию Юлиану, который в соответствии с ритуалом совершил возлияние фалернского вина на алтарь ларов – древних духов, охраняющих дом. Вдоль стен стояли бронзовые канделябры, выполненные в форме раскидистого дерева со множеством замысловато изогнутых ветвей. Мириады огней образовывали отдельные созвездия, которые освещали каждый уголок огромной залы, высвечивая перламутровый багет картин, изображавших пасторальные сцены, перспектива которых как бы раздвигала стены залы; в бликах колеблющихся огней мерцали стройные колонны из фригийского мрамора, отделявшие залу от сада. По комнатам плыли приглушенные звуки кифар, на которых играли невидимые музыканты, скрытые от глаз гостей. Призрачная музыка вилась в полумраке, словно дымок от благовонных курений, убаюкивая гостей, создавая атмосферу мечтательного покоя.
Когда Марк Юлиан наполнял усыпанный драгоценными каменьями кубок вином из амфоры, запечатанной печатью Дворцовых подвалов, гости наблюдали за действиями хозяина с тревожно замирающим сердцем: все знали, что это вино прислал сам Нерон. Не было бы ничего невероятного – и, во всяком случае, вполне в духе Нерона – если бы в этом вине оказалась изрядная доля аконита. Наверняка среди присутствующих находилось достаточно людей, от которых Нерон с удовольствием избавился бы, не говоря уже о том, что сама по себе подобная «шутка» от души позабавила бы его.
Когда кубки гостей тоже были наполнены, Марк Юлиан с полным спокойствием поднял свою чашу и, не колеблясь, отпил из нее несколько глотков. Домициан с тайным изумлением смотрел на друга. Он сам прежде наверняка дал бы попробовать этого вина одному из рабов. По мнению Домициана, Марк временами вел себя как неисправимый дурак.
Домициан отлично видел, как все гости с наполненными кубками в руках тайком пытались оттянуть неприятный момент – боясь прикасаться к вину и исподволь следя за самочувствием хозяина, пригубившего опасный напиток. Некоторые из них усиленно делали вид, что погружены в беседу и совсем забыли о вине. Домициан, окинув всю сцену своим обычным внимательным взглядом, не стал судить присутствующих слишком строго, он и сам не решался выпить свой кубок.
Марк Юлиан тем временем распорядился, чтобы авгуры вынесли вперед жертвенного ягненка и приступили к гаданию. Сам он был против заклания жертвенных животных, но этого принесли авгуры с собой в дом. Дело в том, что мать Юниллы решительно настаивала на ритуальном гадании, поскольку считала: без него счастье молодых будет омрачено. Марк не понимал, как у него еще хватает сил на сочувствие и жалость к несчастному, судорожно извивающемуся в руках жестокого авгура созданию, когда в это время в задних комнатах особняка сидят перепуганные дети, которым грозит страшная судьба.
Авгур поднес серебряный нож к горлу ягненка.
Неожиданно оглушительный стук, раздавшийся у входной двери и прокатившийся эхом по всем комнатам, потряс дом, будто в дверь колотил мощный кулак самого Геркулеса. Вслед за громовыми ударами послышались ругань, шарканье ног и вызывающий дерзкий смех. Все присутствующие замерли в напряженном оцепенении. Может быть, это шайка уличных разбойников бесчинствовала на крыльце особняка?
Марк Юлиан недовольно поморщился и подал знак авгуру, чтобы тот отложил в сторону нож. «Моей семье отказано не только в достойной смерти, но и в достойной церемонии бракосочетания», – как бы говорил весь его вид.
Марк прошел к атрию, провожаемый молчаливыми взглядами настороженных гостей. «Кто мог осмелиться на столь наглое вторжение в мой дом в такое время?» – размышлял он. Его дом представлялся ему отныне тонущим кораблем, попавшим в шторм, на палубе которого теперь никому не было спасения. В передней путь ему преградил Диокл, в глазах старика пылал огонь негодования.
– Мой господин, – воскликнул он, всплеснув руками от досады, – на наш дом напала свора музыкантов!
– По-твоему, это так ужасно? Радуйся, что это всего лишь музыканты, а не акробаты и не пантомимисты, – улыбнулся Марк, стараясь шуткой развеять охвативший Диокла ужас, – нашествие последних действительно можно было бы назвать стихийным бедствием, но…
– Ты не понял! – настаивал на своем Диокл, следуя по пятам за Марком, направлявшимся к входной двери. – Это гнусные дерзкие твари, манеры которых ничем не отличаются от поведения ослов или грязных свиней! Я сказал им человеческим языком, что мы уже наняли музыкантов, но они и слышать ничего не хотят! Прошу покорнейше простить меня за то, что я не смог остановить этих…
Марк успокаивающим жестом положил ладонь на плечо старика, как бы уверяя его в том, что ему нет никакой необходимости извиняться.
– Приди в себя. Я уверен, ты сделал все, что мог. Отойди в сторонку и подожди, пока я сам поговорю с ними.
На крыльце он увидел толпу странных существ, сбившихся в одну кучу и выглядевших как одно огромное вызывающее трепет мифическое животное – какой-нибудь гиппогриф – полуконь-полуптица. Всего музыкантов было, по-видимому, человек двадцать пять. Некоторые из них, разодетые в роскошные наряды, вымазанные грязью и кровью, выглядели как подгулявшие юнцы, всю ночь занимавшиеся бесчинством и разгулом. Другие походили на пышнотелых евнухов – жрецов Кибелы, третьи же несомненно являлись цирковыми актерами, судя по неухоженным всклокоченным бородам, золотым кольцам, продетым в уши и подведенным черной краской глазам. От всей толпы исходил сильный запах пота, смешанный с душным ароматом восточных благовоний. Среди них выделялся высокий молодой человек, – который, впрочем, вполне мог сойти за девицу, – с длинными рыжеватыми косами неопрятного вида. Он – или она – играл на скабелли – ножных кастаньетах, ударном музыкальном инструменте, состоявшем из дощечек, прикрепленных к стопам, – играли на таком инструменте пританцовывая, а сама музыка годилась скорее для сопровождения какого-нибудь непристойного фарса или для плясок в публичном доме, однако никак не для свадьбы. За этим музыкантом стояла женщина с волосами, выкрашенными в оранжевый цвет, вены на ее лбу были подчеркнуто подведены голубой краской, а ее влажная туника из белого шелка висела на ней, словно обвисшая кожа, облегая высокую грудь, сквозь сырую ткань просвечивались золотистые соски. Она держала в правой руке систру – и издавала на ней скрежещущие звуки. Трое стройных белокурых юношей, на которых не было ничего, кроме шкуры пантеры, прикрывавшей только бедра, да драгоценных каменьев, вплетенных в длинные волосы, дули в деревенские пастушичьи свирели. Здесь же был карлик в тунике из выкрашенной в красный цвет кожи, полы которой были обшиты серебряными колокольчиками, он что есть сил бил человеческими берцовыми костями в туго натянутую кожу маленького барабана, висящего у него на груди.
– Ты только посмотри на них! – прошептал Диокл. – Что за чудовищное оскорбление! Им следовало бы давать свое представление где-нибудь под мостом среди бродяг. Надеюсь, ты не пустишь их в дом, иначе они занесут к нам вшей!
Марк подал знак Диоклу замолчать. Когда он приблизился к музыкантам, обостренный инстинкт самосохранения, который спасал Эндимиона в детстве, моментально предупредил его об опасности. Марк вежливо спросил разнузданных молодых людей, чем он может им служить. Огромный детина с низким лбом и широкими плечами, который держал в руках двухствольную флейту с таким видом, будто это была дубинка, выступил вперед и развернул какой-то свиток.
– «Марку Аррию Юлиану-младшему в день его свадьбы, – зычным голосом зачитал он, – мы посылаем тебе благословение и надеемся на твое счастье». Мы – подарок Нерона.
Ничто не отразилось на бесстрастном лице Марка. Он слегка склонил голову и вежливо сказал:
– Как это предусмотрительно и великодушно.
Детина что-то прорычал в ответ, недовольный, по-видимому, спокойствием Марка. Марк же в это время быстро передал послание Диоклу, чтобы тот предупредил гостей, кто эти музыканты и кем они посланы, и, таким образом, гости не могли выразить никаких других чувств, кроме благодарности и радости по поводу прибытия этой разгульной компании.
Марк проводил музыкантов в комнаты, где были накрыты пиршественные столы, лихорадочно размышляя: «Была ли это со стороны Нерона обычная забава, смысл которой состоял всего лишь в насмешке над священным ритуалом бракосочетания? Или Император преследовал более коварную цель?» Когда эта пестрая компания проходила мимо него, в глаза ему бросился человек, шагающий посреди них и выделяющийся своей нескладной фигурой. Он был закутан в плащ из оленьей шкуры, отделанный по краям полосами длинной козлиной шерсти, из-под плаща виднелась тончайшая ткань туники с цветочным узором, а из-под короткой туники выглядывали его пухлые колени с ямочками, как у ребенка. Марк отметил про себя, что этот человек был одет, как Дионис, бог экстаза и исступления. Похоже, он намеренно держался в гуще людей, чтобы затеряться среди них. В одной руке он держал тамбурин, в другой символический жезл бога Диониса – тирс, палку, увитую плющом и увенчанную сосновой шишкой. На нем была маска, устрашающая своим злобным выражением – бледно-голубого цвета со зловещим кроваво-красным ртом, она заставила Марка вспомнить о том, что в древние времена почитатели культа Диониса пожирали жертвоприношения – трепещущих, еще теплых животных. Густой черноволосый парик слегка сполз на макушку, и Марк заметил прядку собственных волос этого человека, выглядывающих из-под парика – волосы были светлыми и лежали крутыми, тщательно завитыми железными щипцами кольцами. Нерон!
Марк почувствовал легкий приступ тошноты.
Но в следующий момент его охватила такая буря ярости, что он сам себя испугался – в припадке исступленного бешенства он вполне мог совершить убийство. «Напади на него, у тебя же есть кинжал, – вертелось в голове Марка. – Один удар клинка в горло этого человека, и ты освободишь тысячи людей от тирании!»
И этот же удар сметет с лица земли сотни тысяч, потому что развяжет гражданскую войну…
Он быстро взял себя в руки, поборов тошноту и головокружение и погасив волну ослепляющей ярости, нахлынувшую на него.
«Я не должен позволять себе глупых выходок. Слишком многие зависят от меня», – подумал он, сжав зубы.
Прежде чем привратник успел затворить тяжелые дубовые двери, Марк выглянул на улицу и в сгустившемся мраке сразу же заметил отблески стали и темные военные плащи. Нерон не хотел рисковать, отправляясь незваным гостем на свадебный ужин – дом был окружен преторианской гвардией.
Музыканты устроились по правую руку от алтаря, не соблюдая никаких правил приличия – кто-то из них уселся, а кто-то остался стоять, некоторые нагло улыбались гостям или почесывались, другие время от времени издавали беспорядочные звуки на своих инструментах. Вообще-то в других обстоятельствах все это выглядело бы довольно смешным и забавным. Марк видел, что Домициан изо всех сил старался подавить смех, и ему это почти удалось – после нескольких судорожных гримас. Однако большинство гостей пришло в ужас, им казалось, что эта зловещая компания вот-вот нападет на них со своими инструментами и растерзает на части. «Ну и отлично, – подумал Марк, – во всяком случае, похоже, никто до сих пор не заподозрил, кто скрывается под маской Диониса».
Протяжный заунывный звук флейт, донесшийся из сада, объявил о том, что приближается Юнилла. Авгур сделал магический жест, оберегающий от дурного глаза, над свадебным пирогом. Юнилла со своей свитой, освещенной тусклым светом факелов, прошла по дорожке, ведущей через весь сад, и вступила в залу, миновав колонны, обрамляющие вход в дом. Впереди шествовали четыре флейтиста, за ними четыре светловолосых девушки знатного рода, выбранных из числа тех, у которых были живы оба родителя. Каждая в руке держала факел из боярышника, который, по поверьям, должен был умилостивить богиню Диану – противницу браков и сторонницу свободной любви между людьми.
За девушками выступала сама Юнилла – на ее стройной фигуре развевались свободного покроя свадебные одежды. Белый муслин для ее туники был выткан по обычаю на древнем вертикальном ткацком станке. На невесте была фата оранжевого цвета и венок из цветов майорана. Все собравшиеся не могли отвести взгляда от Юниллы, с любопытством разглядывая ее, потому что слухи о ее пленительной красоте ходили уже многие годы, но видеть ее доводилось немногим. И вот наконец эта легенда предстала перед ними во плоти.
«О, бедное дитя, – с горечью думал Марк, стоя у алтаря и поджидая ее приближения, – твоя судьба обманула тебя. Я, по крайней мере, ясно вижу все трудности своего положения, а ты – всего лишь юная девушка, не сознающая до конца того, что ты входишь в семью, обреченную на гибель, и безропотно отдаешь себя в руки человека, совершенно незнакомого тебе».
Когда Юнилла приблизилась к нему, Марк заметил какую-то странную неуверенность в ее походке. Он был в полном недоумении. Лицо его вспыхнуло от досады, когда он уловил произнесенные слишком громким шепотом слова одного из гостей:
– Или у невесты слишком туго зашнурованы сандалии или… она сильно навеселе!
Марк тайком бросил взгляд на Домициана и заметил на лице молодого человека выражение сильного замешательства, может быть, даже сожаления о том, что он говорил всем о своей влюбленности в эту девушку, как будто Юнилла умышленно опозорила его перед всеми.
И вот, наконец, невеста Марка встала подле него. Легкая фата из оранжевого шелка слегка трепетала от ее дыхания. Марку показалось, что в золотистой тени, которую отбрасывала фата на лицо, он увидел блеск горделивых торжествующих глаз. Да, она хранила свою тайну столько, сколько это было возможно, – заключил он, – поэтому не так-то просто будет заполучить эту нежную ручку.
Авгур тем временем снова взялся за жертвенного ягненка. Мягкими ловкими движениями он перерезал горло животному и вскрыл его брюхо, чтобы изучить расположение внутренних органов: имея в этом деле большой опыт, он произвел всю операцию очень умело, не пролив ни капли крови.
Марк сразу же заметил выражение ужаса на лице помощника авгура, но он тут же отвернулся, чтобы никто из присутствующих ничего не понял.
«Что же он мог там увидеть? – с тревогой подумал Марк. – Гнездо личинок мясной мухи?» Однако обычай предписывал: на свадьбе не должно звучать никаких дурных предзнаменований. Поэтому авгур выпрямился и изобразил на лице профессиональную улыбку.
– Многия лета счастья и согласия вам обоим! – провозгласил он звучным хорошо поставленным голосом. – Знамения самые что ни на есть хорошие. А теперь пусть молодая поднимет фату!
Музыкант, игравший на скабелли, начал выбивать отвратительный разухабистый ритм, пританцовывая на мраморном полу. Детина с двухствольной флейтой издал такой неверный пронзительный звук, который, похоже, напугал его самого. И тут же оказалось, что музыкант, игравший на лире, владел инструментом так плохо, что мелодия у него качалась и спотыкалась, как пьяная. Кроме того женщина в белой тунике тяжело приплясывала, сотрясая свои телеса, в такт растроенной мелодии.
«Прекрасный аккомпанимент всем безумствам нашего времени», – подумал Марк.
Внезапно в зале установилась такая тишина, что Марк мог отчетливо слышать прерывистое дыхание Нерона, которому не хватало воздуха под маской Диониса.
Юнилла повернула к нему голову. Он чувствовал, как все собравшиеся не дыша глядят на них, ожидая в нетерпении, когда же это чудо свершится. Похоже, что и музыканты вытянулись в струнку все как один, словно свора голодных псов, с вожделением уставившаяся на лакомый кусочек. Казалось, новый шедевр Праксителя не мог бы вызвать большего волнения, чем это нетерпеливое ожидание момента, когда же наконец, будет явлено лицо красавицы-невесты.
Марк взял в руки края фаты и медленно откинул ее.
Аррия тут же истошно закричала. Со всех сторон тоже послышались приглушенные восклицания, призывавшие, казалось, всех богов и богинь римского Пантеона на защиту от сил зла. Однако большинство гостей застыло в оцепенении, открыв рты от ужаса.
Перед Марком стояла дряхлая карга, которой, должно быть, исполнилось уже не менее ста зим. Ее голова на кривой шее, как у хищной птицы, была наклонена вперед, мутные глаза навыкате свидетельствовали о том, что старуха давно уже была не в своем уме и не понимала, что происходит вокруг нее. На ее совершенно голом черепе росли два-три пучка редких волос. Она игриво улыбалась, демонстрируя свой единственный почерневший зуб и горделиво поглядывая вокруг, как бы стараясь не пропустить восторженных взглядов, устремленных на нее. От нее несло сильным запахом сырости и теми эссенциями, которыми обрызгивают труп перед похоронной церемонией.
Музыканты тут же принялись бить в свои барабаны, дудеть в свирели, щипать струны и топотать ногами, подняв в конце концов неимоверный шум, вовсе не похожий на музыку, а являвшийся по существу громким грубым хохотом над этой злобной шуткой.
Сначала Марк ощутил жгучую жалость к старой женщине, не подозревающей, что все смеются над ней, а затем сочувствие и ко всем остальным, собравшимся в его доме. Но постепенно его охватило бешенство от того, что с ним поступили, как с цирковым дрессированным зверем, выведенным для общего обозрения на арену. Марк кожей ощущал в толпе присутствие злорадствующего Диониса, который и устроил все это представление в его собственном доме.
«Нерон, ты будешь устраивать эти трюки в загробном мире, в царстве Гадеса», – мысленно пообещал он ему.
Когда наконец нестройные звуки, издаваемые музыкантами, стихли, в воцарившейся тишине раздались приглушенные рыдания Аррии, и в искрящемся от напряжения воздухе Марк мог уловить мысль, которая, наверное, посетила каждого из присутствующих: «Какое ужасное чудо, явленное здесь, в поистине проклятом доме! Да и мы сами обитаем, по-видимому, уже в могиле».
«Где же Юнилла?» – спрашивал себя Марк. Действительно, слуги Нерона проникли ведь каким-то образом в запретные комнаты невесты и, похитив у нее одежду, переодели в нее это жалкое существо.
«Во всяком случае, я не должен демонстрировать своих истинных чувств, это было бы неосторожно с моей стороны», – решил Марк. И обратившись к гостям, он заставил произнести себя с полным спокойствием:
– Какая смелая шутка, не правда ли? Лично я в жизни не видел ничего подобного на свадьбах. Это верх остроумия!
Прежде чем он успел еще что-нибудь сказать, старуха, покачивая головой, начала вдруг декламировать строки эпической поэмы нетвердым дрожащим голосом, бессмысленно тараща бельматые глаза.
«Она, должно быть, жевала листья лавровишни, от которых человек впадает в полубредовое состояние, – подумал Марк, – или она сама по себе просто тронутая!»
Гости начали переглядываться с выражением полного замешательства и омерзения на лицах, как бы ожидая от своего соседа объяснений всей этой отвратительной сцены. Некоторые бросали возмущенные взгляды на Марка Юлиана, так как подозревали, что он не жертва, а зачинщик безобразий. Но Марк в это время, оставаясь внешне спокойным, внимательно и тревожно вслушивался в слова старухи. Строки, местами искусные, а местами возвышенные до вычурности, казались ему странно знакомыми. Внезапно он вспомнил – Нерон как-то декламировал их! Причем совсем недавно, на одном из официальных пиров во Дворце Марк молча возблагодарил богиню памяти – Мнемосину. Итак, эти поэтические строки принадлежали самому Нерону, или во всяком случае Император так считал. Действительно, они слишком уж напоминали одно место из Вергилия и вполне могли рассматриваться как плагиат, замаскированный добавлением пары неуклюжих вычурных деталей.
«Он хочет застать меня врасплох, спровоцировав на искреннее высказывание своего мнения о его поэзии», – понял Марк.
И поэтому он нисколько не удивился, когда музыкант, наряженный Паном – в тунике из шкуры с длинной шерстью и с козлиной бородкой на лице – начал танцевать перед ним и делать поклоны, говоря:
– Скажи мне, мой господин, что ты думаешь об этих строках? И прежде всего назови имя автора!
Марк был слишком раздражен и зол, чтобы льстить и лукавить – пусть даже это будет стоить ему головы.
– Эти строки написал Вергилий! – сказал он твердо.
Пан помедлил, делая вид, что глубоко задумался над ответом Марка.
– Хорошо сказано! Ты дал самую высокую оценку поэтическому дару Императора!
– Я не давал никому никакой оценки, я просто констатировал факт.
– Эти строки написал Нерон.
– Если это действительно так, то написал он их с помощью – с очень значительной помощью – Вергилия.
Домициан взглянул на Марка Юлиана с испугом и раздражением. Неужели его приятель не знает, что дом кишит шпионами?
Но тут к полному ужасу Домициана Пан внезапно прямиком направился к нему самому семенящей походочкой и, чуть ли не сев ему на колени, спросил:
– А что думаешь ты об этих строках, мой юный принц?
«Мой юный принц!» – эти слова обожгли Домициана, он явственно ощутил холодок смерти, пробежавший у него по спине. Как смеет это существо публично величать его таким титулом?! Не соображая, что говорит, ошеломленный, сбитый с толку Домициан с трудом выдавил из себя:
