Текст книги "Несущая свет. Том 3"
Автор книги: Донна Гиллеспи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Глава 43
После праздника Сатурналий Ауриана начала отмечать дни на стене своей камеры при помощи угля. Она делала это для того, чтобы знать время своих праздников, и ее соплеменники тогда могли бы отмечать их, совершая символические жертвоприношения предкам.
Это случилось в последний день Луны Волка. Глубокой ночью ее вдруг разбудил свет факела, направленный прямо в лицо. Прикрывая рукой глаза, Ауриана всмотрелась в злорадно ухмылявшуюся рожу и узнала Гарпокраса, стражника, который исполнял должность ключника.
– А ну, вставай, спящая принцесса! – сказал он голосом, полным издевательской шутливости.
Схватив ее за тунику, рывком поднял на ноги. В этот момент Ауриана еще не совсем проснулась, и ей показалось, что это пришла на ней Хельгруна, чтобы отвести и полночь к Рамис.
«Куда я иду? Кто меня ждет? Почему меня подняли среди ночи? Авенахар, ты еще не родилась, и Рамис ждет над черной водой. Я иду к своей жизни, я иду к своей смерти… Рамис, ты собираешься сказать мне, что я стану королевой. Именем призраков Хелля, что ты подразумеваешь под этим?»
Но вдруг к ней вернулось чувство страха, которое теперь неотступно сопровождало ее, и она вспомнила, где находится.
– Иди впереди меня, неуклюжая корова! Иди! – скомандовал Гарпокрас, брызгая слюной из выщербленного рта. – Один человек требует, чтобы тебя привели к нему.
Ауриана двигалась по неровному, с низкими сводами коридору, похожему на склеп, а Гарпокрас изредка тыкал в нее концом копья, показывая, куда сворачивать. Скоро она догадалась, что ее ведут на кухню. Сзади слышалось натужное кряхтение Гарпокраса, с трудом ковыляющего за ней – у него одна нога была короче другой – последствие старой раны. Из-за этого ключи на его поясе звенели по-особому, возвещая всем о его приближении.
– Это против всех правил, – пожаловался он в перерывах между сильными приступами кашля, сотрясавшего все его тело и наполнявшего воздух запахом прокисшего изюмного вина. – Только пикни об этом кому-нибудь, и мы, стражники, прикончим тебя, распустив слух, что ты напала на одного из нас. Разделаем так, что зверям нечем будет полакомиться, когда тебя выбросят к ним яму.
Гарпокрас чувствовал себя как лиса, попавшая в капкан, поставленный против нее в курятнике. Он согласился устроить эту встречу лишь потому, что взятка, которую ему посулили, была поистине царской. Ни у кого Гарпокрасу не удавалось выманить столько сестерций. Но это было еще не все. Человек, потребовавший встречи с пленницей, предъявил ему письменный приказ с императорской печатью. Гарпокрас был почти уверен, что печать поддельная, но кое-какие сомнения в этом у него все же были. Если это было игрой, затеянной кем-то из высших чиновников, то он решил, что в этой ситуации лучше всего не рисковать головой. Ему лишь оставалось молить Немезиду, чтобы его не застукали.
Они оказались перед низкой дубовой дверью, ведущей в кладовую для зерна. Здесь Гарпокрас приказал Ауриане остановиться. Она молча повиновалась, но ее сердце прыгало, как дикая белка, впервые посаженная в клетку.
Гарпокрас вставил в замок длинный узкий ключ, намереваясь впустить Ауриану внутрь и затем запереть дверь, чтобы никто случайно не вошел туда. Дверные петли издали жалобный скрип, похожий на мяуканье кошки. Свет одной тусклой лампы дал Ауриане возможность рассмотреть кучу мешков с зерном, несколько рядов амфор с оливковым маслом и смутные очертания человеческой фигуры, закутанной в панэулу с капюшоном. Даже в этом убогом и мрачном месте от этой фигуры исходили уверенность и достоинство. Ауриана почувствовала опьянение от радости, словно только что осушила чашу неразбавленного вина. Ей не нужно было видеть его лицо, она и так знала, кто он такой. Так каждое существо чувствует своего сородича на расстоянии.
– Заходи сюда, чучело несчастное, да смотри у меня, отродье проститутки и козла! – проворчал Гарпокрас, кашляя Ауриане в лицо и толкая ее вперед. Он задрал вверх подбородок и помахал указательным пальцем под ее носом. – Один час по водяным часам – вот все, что тебе отпущено. И запомни, что если ты зачнешь здесь дитя, не думай, что это позволит тебе увильнуть от тренировок. Твоего младенца утопят как котенка сразу после родов.
Он захлопнул дверь так сильно, что в кладовке поднялась пыль, а пламя светильника заплясало.
– Марк! – произнесла она низким, полным желания голосом.
Он повернулся, одновременно откидывая капюшон. Ауриана слегка заколебалась. Нетерпеливый взгляд Марка Юлиана смущал ее, но открытое, доброе лицо говорило ей об искренности и чистоте намерений его обладателя. На какое-то время она почувствовала себя вне стен этой тюрьмы и бросилась к нему на шею. Марк Юлиан не ожидал от нее такой прыти и, засмеявшись, покачнулся назад под тяжестью такого драгоценного для него груза.
– Кто эта быстрая, прыгучая рысь? – воскликнул он, бережно приглаживая рукой ее волосы. – Жизнь в этом страшном логове, кажется, пошла тебе на пользу!
Он ласково притянул к себе ее лицо и назвал по имени. Ауриана вдруг обнаружила, что почти забыла его голос, неторопливый и спокойный, с едва уловимой хрипотцой. В нем она чувствовала ласку и нежность. Она посмотрела ему прямо в глаза и почувствовала себя обнаженной и беззащитной. От страстного желания поцеловать Марка у нее даже слегка закружилась голова, и она испугалась. «А что если я ошибаюсь и желаю его больше, чем он меня?» Несмотря на эту обескураживающую мысль, она еще ближе приникла к нему, делая шаг в неизвестность, в пустоту и рассчитывая на его поддержку.
Ауриана не ошиблась. Похоже было, что Фрия зажгла в их умах одну и ту же мысль. Марк нежно, едва заметно прикоснулся своим ртом к ее губам, затем его поцелуй стал сильным, почти грубым. Его губы не просили, они требовали, впивались в нее, искали и не могли найти. Она задрожала всем телом, по которому разлилась горячая волна желания. Этот бурный поток захлестнул ее, подчинил себе все ее чувства и вынес на широкий простор. Ауриана утопала в море блаженства. Она замерла, пытаясь этим остановить время и сделать так, чтобы из всей ее жизни сохранился лишь этот миг. «Вот что значит, – подумала Ауриана, – целовать человека, который тебе дороже, чем сама жизнь. Это нельзя променять ни на какие богатства на свете. Я готова отдать все, лишь бы перед смертью испытать еще раз это чувство». Теперь Ауриану охватила жажда действий, порожденная многими бессонными ночами мечтаний о нем и его теле. Одной рукой она стала гладить его грудь, ощутив упругие мускулы, а другой принялась расстегивать его тунику.
Марк понял, что она не остановится ни перед чем и осторожно выбрался из ее объятий. Он поймал руку, уже нашедшую предмет ее вожделения, поднес к своим губам и поцеловал.
– Боюсь, что мне придется положить этому конец, иначе ты меня изнасилуешь, – сказал он с улыбкой. – А у нас совсем нет времени для этих приятных занятий. Мы должны поговорить.
Эти слова застали Ауриану врасплох. Ее затянутые поволокой глаза уставились на него с изумлением и некоторой обидой. Марк заботливо прижал ее к себе.
– Ты, должно быть, думала, что я совсем забыл о тебе?
– Нет, у меня не было таких мыслей, – она заколебалась. – Впрочем, да, один или два раза мне так показалось. Не обижайся. Я подумала, что и судьба моя изменила мне.
Марк тихо засмеялся и теснее прижал ее к себе, утешая ее этим жестом.
– Мне очень долго пришлось искать брешь, через которую сюда можно было проникнуть. Это место наглухо отрезано от внешнего мира. Мысль о том, что ты похоронена заживо в этом склепе порой доводила меня до умопомешательства, – Марк Юлиан печально улыбнулся. – Но временами казалось, что ты представляешь большую опасность, чем школа для тебя. Слава Немезиде, что ты оставила попытки уничтожить это место.
– Я причинила тебе много тревог.
Он внимательно посмотрел ей в глаза.
– Нисколько. Не думай об этом, – из-под плаща он достал полотняный сверток. – Здесь немного меда и сыра из северной Бельгии. Это похоже на то, что делают у тебя на родине. И еще жареный цыпленок. Твой очаровательный приятель Гарпокрас не отнимет у тебя мой подарок. Он прекрасно знает, что мне сразу же станет об этом известно, а со мной очень невыгодно рвать отношения.
– Суния будет чтить тебя как бога за это!
– Суния?
– Моя… моя родственница.
«Суния упала бы в обморок, если бы услышала эту ложь», – подумала Ауриана.
– Ауриана, я пришел к тебе с очень хорошими вестями, – продолжал Марк Юлиан, опять тесно прижимаясь к ней. – Тебя освободят.
Тревога, мелькнувшая в ее глазах, прошла мимо его внимания.
– А теперь послушай меня внимательно. Мне удалось завоевать доверие императрицы и привлечь ее на нашу сторону. Во время праздника Паренталий в середине февраля она собирается отправиться на свою виллу в окрестностях Арретиума. Она ездит туда каждый год именно в этот период. Одна, без мужа. Ее, однако, будет сопровождать небольшой отряд преторианцев и десять экипажей с горничными, парикмахерами и личными пожитками. А среди них будешь находиться и ты, мое прелестное и дикое создание. Ты будешь переодета в служанку, – сделав паузу, он ласково погладил ее по волосам и продолжил. – Накануне ее отбытия вся школа будет участвовать в празднике Героев. В эти дни обычно царит самая настоящая вакханалия. Бдительность стражников притупляется, и они не особенно следят за теми, кто сюда приходит и кто отсюда уходит. Мы переоденем тебя проституткой. Матидия, глава этой гильдии, позаботится, чтобы тебе передали желтую столу и краски для лица. Если Гарпокрас не будет вызывать у нас подозрений, мы поручим ему принести эти вещи тебе в камеру. Ты спрячешься в одной из каморок, предназначенных для любовных утех гладиаторов Первого яруса и пробудешь там до рассвета, а потом тебя выведут оттуда, когда праздник закончится.
Марк Юлиан чувствовал, как тело Аурианы напряглось, словно она ожидала удара. Он предположил, что это было из-за страха поимки и наказания.
– Успокойся и полностью доверься мне. Ты будешь надежно защищена. Тебя укроют в заведении Матидии, которое находится на улице Номентаны недалеко отсюда. На заре по этой дороге двинется императрица со всей свитой. Тебя посадят в один из экипажей. Домициан придет в бешенство, когда узнает о твоей пропаже. За тобой начнется настоящая охота. На дорогах наверняка выставят засады. Но пусть тебя это не беспокоит. Ты будешь находиться в надежном месте. Уж если кого и будут подозревать в содействии побегу, то императрицы это коснется в последнюю очередь. Домициану и в голову не придет искать тебя на вилле своей жены – что у нее может быть общего с тобой? Никакие преторианцы не осмелятся останавливать и обыскивать поезд императрицы. С виллы ты отправишься дальше на север в обществе одного из моих клиентов, который занимается мелкооптовой торговлей шерстяными тканями. Ты будешь все время опережать слухи о твоем побеге, и твое появление где бы то ни было не вызовет подозрений. Что касается меня, то я должен буду уладить здесь кое-какие дела. Но когда ты совсем выберешься из Италии, и тебе ничто не будет угрожать, я обязательно найду тебя Тогда нас никто не сможет разлучить. А пока ты должна твердо знать – колосс-кровопийца не досчитается одной жертвы.
Ауриана медленно отстранилась от него. Ее глаза были похожи на глубокие озера, полные грусти. Она долго смотрела на ровное пламя светильника, завороженная его строгой безмятежностью, неподвластной никаким, даже самым бурным переменам.
– Ауриана, что случилось? Ты не рада своему предстоящему освобождению?
– Мне нельзя уходить отсюда, – хрипло прошептала она и почти физически почувствовала его изумление и недоверие. У нее остановилось дыхание.
– Что ты говоришь? – тихо спросил Марк Юлиан, нахмурившись.
Ауриана с усилием заставила себя взглянуть ему в глаза. Боль и непонимание, которые она там увидела, обожгли ее сердце сильнее раскаленного железа.
– Случилось страшное.
– Ауриана, да в чем же дело? У тебя такой вид, словно перед тобой ходячий мертвец. Что бы ни произошло, позволь мне помочь.
– Даже ты не сможешь ничего сделать.
Он схватил ее за плечи.
– Ауриана, что удерживает тебя здесь?
– На совете воинов мы решили…
– Какой еще совет воинов?
– В него входят мои соплеменники, которых держат в этой школе. И они постановили, что кто-то должен оседлать черного коня.
Марк озабоченно нахмурил брови, вспомнив, что обозначает это выражение у племени хаттов – ритуал кровной мести.
– И перед всеми я поклялась своей косой, что не покину это место, пока не убью Аристоса.
– Что ты сказала? Аристоса? Это что, неудачная шутка?
Но по ее отстраненному и непреклонному взгляду ему стало ясно, что дело слишком серьезно и уговоры бесполезны. Ее глазами сейчас смотрели все ее предки. Перед ним была не одна женщина, а целое племя.
– Но что за глупости? Почему убивать нужно именно Аристоса? И почему именно ты должна это сделать?
– Я попытаюсь объяснить, – осторожно сказала Ауриана, словно каждое произносимое ей слово было ударом, который она старалась смягчить. – Аристос – это Одберт, сын Видо.
– Ауриана, в рапортах всех наших военачальников говорилось о том, что этот человек погиб. Но кто бы он ни был…
– Он жив! Неужели я не смогла бы узнать человека, который изнасиловал меня, когда я была почти ребенком!
На лице Марка Юлиана появилось выражение отвращения и сострадания. Он непроизвольно взял ее руку и прижал к своему сердцу.
– Ауриана, не говори об этом!
Боль, исказившая ее лицо, на миг лишила ее уверенности, но она поборола в себе искушение поддаться его воле. Ей нужно было собраться с силами, чтобы заставить Марка Юлиана понять и согласиться с ее решением.
– Послушай меня. Я очень прошу тебя! – умоляла Ауриана, и в ее голосе звучал ужас. – В начале войны Одберт со своей дружиной откололся и ударил нам в спину. У нас предательство считается самым чудовищным преступлением Одберт хуже римлян, потому что твои сородичи – естественные хищники, вроде волчицы, от которой вы все произошли. Одберт же родом из наших лесов Его душа неотделима от наших. Когда священные узы родства осквернены, все, что мы делаем, отравлено этим ядом. На нас висит проклятие неотомщенной крови. Вот тебе подтверждение – в этом году от соплеменников, взятых недавно в плен, мы узнали, что на наших землях вырос скудный урожай, на скот напал мор, среди людей нашего племени свирепствуют болезни, которые выкашивают целые семьи. Все это происходит потому, что он остался жив.
Тихая, нежная скорбь в ее голосе сопровождалась ярким блеском глаз. В тусклом свете лицо Аурианы казалось совершенно иным. На месте глаз появились темные впадины, и Марку Юлиану показалось, что на нее была надета красивая маска, какие употреблялись на торжественных церемониях. Она была Артемилой, которой предстояло пройти обряд очищения огнем.
– Пока я не сотру это пятно позора, пачкающее всех нас, горе и слезы будут вечными спутниками хаттов.
– Но это же предрассудок!
Марк Юлиан в раздражении отступил на несколько шагов назад от Аурианы, а затем принялся ходить по кладовой. Несмотря на все усилия сохранить бесстрастность и трезвое восприятие, в нем вырастал гнев, подогреваемый чувством беспомощности. Он привык обращаться к помощи рассудка, и в битве аргументов ему не было равных. Но здесь действовали иные категории, и все его таланты ничего не стоили.
– Ауриана, ты должна прислушаться ко мне. В мире очень много людей, не разделяющих твои убеждения о мести. Я среди них. Кто-то даже уже говорил, что все это жестокая чушь – полагать, будто убийство одного человека и погребение его в землю возродит к жизни других. Самые мудрые из моих соотечественников считают, что обычай кровной мести проистекает не из законов природы, а от привычек людей, которыми управляют низменные страсти. Разве можно считать какое-то убеждение справедливым только потому, что ты всегда его придерживалась? Даже среди второго поколения твоих соплеменников, проживающих здесь, в Риме, есть такие, кто, познакомившись с началами греческой философии, считают этот обычай предрассудком. Мир так велик, а ты отгораживаешься от него, забираешься в какой-то глухой тесный склеп.
Ауриана вырвалась из плена его глаз. Маска исчезла, и перед ним опять находилась испуганная и одинокая женщина. Она дотронулась до аурра таким жестом, словно он ей чем-то мешал. У Марка появилось ощущение, что этот амулет был в некоторой степени его союзником. Явные колебания и неуверенность возлюбленной ободрили Марка Юлиана.
– Это вредная чушь, и ты должна от нее избавиться. И уж совсем мне не нравится, что для этой цели избрали тебя, – продолжал настаивать на своем Марк Юлиан. – Ты не подумала о том, что они могут использовать тебя в своих собственных целях?
– Использовать меня? Мы все – одно целое. Как можно использовать руку своего же собственного тела?
– А почему кто-то из ваших воинов не может убить его? Почему этот акт мести не выполнить Коньярику?
– Боги доверили мне, а не Коньярику заботиться о жизни моего племени после того, как Одберт предал нас. Они называют меня святой женщиной, которую боги наделили властью. Я – их живой щит, Дочь, восставшая из Пепла. Они всем сердцем верят, что это дело завершится успешно только в том случае, если за дело возьмусь я.
– Очень удобно для них!
– Пожалуйста, не говори так! Сама судьба занесла меня в это место, Марк. Что бы ты ни думал о мести, в наших краях мы пока еще живем по древним обычаям. Знаешь ли ты, что настоящим убийцей Бальдемара является тоже он, Одберт. Из всех родственников моего отца, которые еще живы, лишь я могу сразиться с убийцей. Пять моих племянников, сыновей Сисинанд, погибли на войне. Не осталось никого, кто мог бы выполнить обет мести, одна только я. Если меня постигнет неудача, этот обет перейдет к моей дочери, Авенахар. Если она сама не захочет брать в руки оружие, значит, ей придется вырастить сына, который выполнит родовой долг. Но я не хочу отягощать ее этим бременем. Я не позволю, чтобы вся ее жизнь ушла на поиски отмщения, как это случилось со мной.
– Этот клубок, я вижу, запутан так, что и не размотаешь. О, Немезида!
Он сделал несколько шагов и, остановившись, некоторое время хранил молчание. Ему не верилось, что в барьере доводов, которые она воздвигла вокруг своего решения остаться в школе, нельзя найти какого-нибудь уязвимого места. Вдруг он резко обернулся.
– А как же твой народ? Разве ты не бросаешь его?
В ее глазах что-то дрогнуло, появилась какая-то неопределенность.
– Они любят тебя и надеются на то, что ты когда-нибудь воссоединишься с ними, – продолжал он. – Самое большое благо, которое ты можешь для них сделать – сохранить свою жизнь.
– Но… спасти свою шкуру таким образом означает потерять ее. Это выбор для ничтожного труса. И вот еще что, Марк, – произнесла она, изо всех сил стараясь найти причину, которая была бы убедительной для Марка Юлиана. – Одберт накопил огромное состояние. Ходят слухи, что он посылает деньги королю херусков. Когда он распрощается с этой школой, то отправится туда. Он собирается обосноваться в их землях и стать их правителем. Деньги же, которые он им посылает, используются для нападений на мое племя. Мой народ в опасности, его преследуют, уничтожают, угнетают. Он страдает от болезней.
– Есть закон, по которому золото и серебро запрещено посылать за границу. За этим строго следят.
– И все-таки это так. Те, кто нам это рассказали, поклялись своими матерями.
Марк Юлиан молчал, понимая, что сказанное Аурианой вполне могло быть правдой. Подарки Аристоса, переправляемые вождям херусков, не могли вызвать неудовольствия римских властей, потому что борьба с хаттами была выгодна империи. Вдобавок к этому продажные чиновники Домициана наверняка получали хорошие взятки. Они считали, что империя экономит деньги, так как в противном случае Домициану самому пришлось бы нанимать херусков для борьбы с хаттами.
– Ауриана, для меня это неприемлемо. Ты понимаешь? Это все равно что стоять, сложа руки, и наблюдать за тем, как твою мать, твоего ребенка ведут под топор палача. Это чудовищно! Как ты собираешься прикончить Аристоса? Ты хочешь напасть на него во время обеда, спрятав кинжал под туникой? Стражники убьют тебя еще до того, как ты подойдешь к нему.
– Нет, наши обычаи предусматривают другой порядок, – ответила она усталым голосом. – Сначала нужно объявить ему о том, что произойдет. Он должен принять вызов Поединок должен проходить при дневном свете, желательно на острове посреди потока. Если это место обнесено оградой в форме круга, то в дело могут вмешаться боги. Противники должны биться оружием, которое применяется на войне и считается почетным. Я пленница, а он находится под усиленной охраной. Поэтому остается только один способ провести бой с Одбертом не нарушая наших обычаев – сразиться на арене.
– Ну что ж, хорошо. Ты больше ничего не желаешь. Но это же абсурд. Ты сама не представляешь, о чем говоришь. Ваши силы неравны. Неужели в этом мире все повернулось с ног на голову? Ни один наставник, если он в здравом уме, ни один устроитель представлений не допустит этого. Эрато запретит ваш поединок, но даже если он разрешит вам сразиться, все те, кто поставил на Аристоса, возмутятся и выступят против. У тебя нет выбора, кроме как подчиниться голосу рассудка.
К его огорчению, Ауриана, казалось, не слышала обращенных к ней слов.
– Твоя власть безгранична. Ты можешь устроить этот поединок.
– Ты с ума сошла! – тихо произнес он. – Неужели ты и впрямь полагаешь, что я буду способствовать твоей гибели?
– Значит, ты уверен в моей смерти. Должно быть, ты не веришь в мою невиновность.
– Невиновность? Что общего у этого подонка и твоей невиновностью? Конечно, я верю в твою невиновность. Но если невиновность – главное условие сохранения жизни, то почему новорожденные умирают? Разве ты не видишь, как здесь, в школе, рядом с тобой погибают люди, чья вина только в том, что они попали в плен к более сильному врагу? Клянусь всеми богами, я не могу больше этого слышать! – воскликнул Марк Юлиан, испытывая невыразимую боль. – Он весит в два раза больше тебя и может разделаться с тобой одним ударом. Он одержал свыше тридцати побед. Даже если ему помогали боги, все равно это внушительный результат. Ради этого патетического сумасбродства ты расстраиваешь все мои планы. Неужели ты действительно думаешь, что Домициан оставил тебя в покое? Если ты останешься здесь, он вскоре убьет тебя каким-нибудь изощренным способом. Я был свидетелем таких случаев. Он делает вид, что твоя судьба ему безразлична, но так не может продолжаться вечно. Я предлагаю тебе свободу. Ты отбрасываешь ее и выбираешь рабство.
Марк резко отвернулся от нее, его глаза пылали гневом. Тяжелый плащ взметнулся и упал.
– Сколько бы мы ни говорили об этом, толку не будет. Лучше помолчим.
Воцарилась продолжительная тишина. Ауриана не двигалась. Отчаяние отняло у нее все силы. «Он презирает меня. Я потеряла его».
Она чувствовала так, словно падала с коня, а земля летела ей навстречу. Предстоящий поединок с Аристосом вызывал у нее куда меньше тревоги, чем гнев этого человека. Однако Ауриане было не впервой преодолевать чувства страха и одиночества.
– Ты не хочешь помочь мне, – сказала она тихим голосом. – Тогда я найду иной способ.
Она придвинулась к Марку и обняла его сзади за плечи. Тело Марка Юлиана казалось бесчувственным как дерево, и тогда Ауриана заговорила нерешительным, робким голосом. Так поступает животное, которое пробует лапой лед на прочность, прежде чем перейти замерзшую реку.
– Не покидай меня, Марк! Пожалуйста! Я не могу ничего изменить.
Он повернулся лицом к Ауриане, и та почувствовала в сердце острую боль. Его глаза, прежде такие прямые и ясные, теперь помутнели от горечи поражения. Он был похож на сильное, гибкое животное, напрягшееся перед прыжком. Но оказалось, что прыгать некуда. У Аурианы возникло ощущение, что она совершила какой-то непростительный поступок. Она потупила свой взгляд, не будучи в состоянии смотреть на мучения Марка Юлиана.
– Мне кажется, что ты уже мертва, – сказал он с горьким сожалением. – Прощай.
– Прощай, – прошептала она, проглотив комок, вставший у нее в горле. Слова Марка были восприняты ею буквально. – Ты расстаешься со мной навсегда?
Она напряженно всматривалась в его глаза. На ее лице отражались противоречивые чувства – мужество и беззащитность.
Марк Юлиан понял всю бесполезность дальнейшего спора. Для нее это не было поединком убеждений, потому что она не отделяла себя от них. Принять его предложение означало отказ от самой себя. Она бы просто перестала быть прежней Аурианой.
– Ну конечно же я не оставлю тебя! – ответил Марк Юлиан с горячей страстностью, привлекая ее к себе и сжимая в объятиях. – Я запрещаю тебе даже думать об этом.
Он почувствовал, как по ее телу пробежала судорога облегчения, и ему стало стыдно своего гнева.
– Ты заслуживаешь лучшей участи, – сказал Марк Юлиан после небольшой паузы. – Какую бы судьбу ты выбрала бы себе, если бы у тебя была возможность?
– Какой странный вопрос! Будто кто-то может выбирать! Теперь, когда мне уже много лет…
– Перестань, тебе не больше двадцати пяти.
– Я уже старая для себя самой. Я бы хотела иметь возможность наблюдать и размышлять о вещах – изучать, как говорите вы, римляне. Я бы хотела понять, почему вещи такие, какие они есть.
– Полюбуйтесь древней как мир иронии судьбы! – произнес Марк Юлиан с грустной улыбкой. – Она взяла душу философа, которая скорее подходила бы молодому аристократу посреди портиков александрийской школы и поселила ее в тело женщины из варварского племени, заключенной в стенах гладиаторской школы!
Он долго смотрел на Ауриану, словно пытался вобрать в себя ее образ.
– Моя любознательная, прилежная овечка со стальными когтями! Нигде больше не найдешь такой.
Он умолк и погрузился в мрачные размышления.
– Тебя раздирают на части люди, преследующие свои цели. И никто из них не способен оценить тебя в целом. Для своих соплеменников ты – богиня без человеческого сердца, которая должна жить и умереть ради них. Для Эрато ты – гладиатор, очень хороший и искусный, но все же только гладиатор. Для Домициана ты – память о его унизительной неудаче и объект мести. Остальные смотрят на тебя лишь как на забаву. Когда каждый из них добьется от тебя своего, что от тебя останется?
В душе Аурианы сейчас не было ничего, кроме щемящей, острой тоски. «А для Деция я была всего лишь умной, способной девочкой-подростком, которая должна была как следует усваивать его уроки и становиться обычной женщиной», – подумала она. В этот миг Ауриане стало ясно, почему между ней и Марком Юлианом существует такое органическое духовное единство: он один пытался видеть ее целиком, со всеми ее достоинствами и недостатками. Это наполняло ее душу радостью, какой она еще никогда не испытывала.
Долгое время они простояли, обнявшись, не желая разговаривать о том, что их разделяло. Им предстояло скорое расставание, и мысль об этом тяжким грузом давила на них обоих.
– Марк, здесь все умеют писать, не только жрецы и хранители могущественных слов…
Он растерянно улыбнулся, пытаясь угадать ее намерения.
– Напиши мое имя.
– Твое имя? Это можно сделать по звукам, из которых оно состоит. Каждый звук будет обозначен своей буквой, – сказал Марк Юлиан, вынимая из складок плаща книгу законодательных актов. Окинув взглядом помещение, он нашел, наконец, то, что искал – кусочек угля. – Учти, это слово чуждо для нас, поэтому разные люди могут написать его по-разному.
Он медленно выводил буквы.
– Это мое имя? – нетерпеливо спросила она. – Неужели для написания такого простого слова требуется столько рун?
– Букв, – поправил он.
– А теперь напиши твое имя.
Марк выполнил и эту просьбу.
– Здесь много одинаковых букв! Наши имена связаны между собой!
– В этом нет ничего удивительного, по правде говоря. Такое случается нередко. Да и вообще, у нас не так уж много букв.
Однако Ауриана не поверила ему. Она долго смотрела на оба имени, выписанных красивой вязью. Ей казалось, что от них исходила какая-то волшебная сила.
– Можно мне оставить этот папирус себе как амулет?
– Нет, мне очень жаль, но риск слишком велик. Мы должны спалить его, чтобы никто случайно не обнаружил наши имена вместе.
Он оторвал клочок папируса с именами и поднес его к пламени светильника. В ту же секунду послышался тихий металлический лязг – это Гарпокрас вставлял ключ в замок.
На глазах Аурианы выступили слезы.
– Но ведь час еще не истек, будь он проклят!
– Наверное, кто-нибудь скоро придет сюда, – Марк схватил ее за плечи и заговорил нежным, проникновенным голосом, в глубине которого чувствовалась железная непреклонность. – Ауриана, я не могу силой заставить тебя уйти отсюда, но хочу предупредить тебя, что я не собираюсь сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как на моих глазах разыгрываются ненужные трагедии. И вполне может случиться так, что твоей веры в вашего главного бога – в месть – не хватит, чтобы помешать мне остановить это безумие. Я намереваюсь сделать так, чтобы у тебя было то, чего по твоим словам ты больше всего хочешь – место, где ты сможешь постигать жизнь, не опасаясь за свою собственную.
– Марк, ты не должен страдать из-за меня! Наши святые говорят, что вся жизнь – это прекрасная паутина, которую непрерывно ткут.
– Ты и в самом деле веришь в это? – печально произнес Марк Юлиан. – Бедная моя, несчастная сирота! Ты умудрилась бы увидеть прекрасное даже в червяках, которыми кишит гнилое мясо!
Раздался жалобный скрип открываемой двери. Ворвавшийся в кладовку сквозняк принялся яростно терзать пламя светильника. Свет и тени заметались по стенам и потолку в какой-то неистовой, жуткой пляске Увидев тесно обнявшихся влюбленных, Гарпокрас пробурчал себе под нос беззлобное ругательство.
