Текст книги "Несущая свет. Том 3"

Автор книги: Донна Гиллеспи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Ты не сказал мне самого главного. Почему ты так рискуешь? Какую выгоду ты ищешь для себя?

– Смерть этого чудовища, – шаги Марка Юлиана замедлились, он позволил себе немного порассуждать вслух. – Всю жизнь я так и не избавился от страха, прилипшего ко мне как черная грязь еще во времена Нерона. Эта грязь въелась в поры моей души, как копоть подземного царства. Иногда мне кажется, что уничтожив этого тирана, я сниму с себя этот груз, который тяготеет надо мной как проклятье человека, которого я не смог остановить. – В голосе Марка Юлиана стали пробиваться боль и тревога, которые он старался сдерживать.

– Кроме того, я чувствую, что обязан это совершить ради моего отца и ради другого старика, умершего вместе с ним, который был мне как отец, – добавил Марк Юлиан, с горечью и сожалением вспомнивший старого Луку. Некоторое время они шли молча, затем Марк Юлиан посмотрел Нерве прямо в глаза. – Дружище, есть одна маленькая услуга, о которой я буду вынужден просить тебя… потом.

– Ну, разумеется! Если мы победим, то нет на свете того, в чем я смог бы тебе отказать.

Про себя же Нерва подумал: «Я знаю, чего хочет этот человек. Пусть исполнится его воля».

– Азиатская провинция, – сказал Нерва, внимательно наблюдая за лицом Марка Юлиана. – Проси, и она твоя. Нет, Египет. Наперекор всем традициям я отдал бы тебе Египет.

Пост наместника в Египте считался в Римской империи самым престижным. Обычно на него предпочитали ставить сенаторов, потому что плодородная житница дельты Нила играла ключевую роль в снабжении метрополии зерном, от которого зависело благополучие и стабильность внутренней жизни. Власти опасались, что какой-нибудь честолюбивый сенатор может захватить эту провинцию и сделать ее независимой. Это нанесло бы непоправимый ущерб экономике Империи. Вот почему египетским наместником обычно назначали человека из сословия всадников, пользовавшегося доверием самого Императора.

– Заманчивое и благородное предложение. Но тебе следовало прийти с ним ко мне лет десять назад, – ответил Марк Юлиан, подражая словам Нервы, сказанным им накануне. – Власть больше не влечет меня. Нет, то, чего я бы попросил – это незначительный гражданский пост в провинции Верхняя Германия, чтобы мне приходилось как можно меньше иметь дело с управлением. Назначь меня твоим Главным инженером, ответственным за общественные работы или помощником наместника по законодательству. И еще я не возражал бы получить поместье на плодородных землях где-нибудь на западном берегу Рейна, выше того места, где в него впадает Майн.

– Иногда мне изменяет слух. Думаю, что это случилось и на этот раз. Неужели ты всерьез говоришь все это? – недоуменно спросил Нерва, но увидел снисходительную и терпеливую улыбку Марка Юлиана и понял, что его решение твердо и окончательно. – Если ты в самом деле желаешь отправиться в ссылку, то это можно устроить и без моей помощи. Такая должность для тебя, да еще в глуши будет для тебя оскорбительным унижением.

– Эта дикая местность станет благодатью для того, кто хочет учить, писать о том, что ему удалось постигнуть и проводить время в размышлениях над словами философов. Там я намереваюсь воссоздать свою школу, хотя, если говорить по правде, мне будет очень трудно уговорить достойных учителей последовать за мной. Теофила сказала, что обязательно примет мое предложение, Галерий…

– Даже если все они последуют за тобой, все равно это сумасшествие. Ведь тамошнее население не умеет ни читать, ни писать. Они еще устраивают облавы на кабанов с обожженными на костре палками, новейшие теории о происхождении вселенной не интересуют их ни в малейшей степени!

– С меня хватит, если придет всего лишь дюжина учеников. Я не гонюсь за количеством. А жажда знаний может зародиться не только в больших городах, но и в лесу. Я уже имел случай в этом убедиться. В тех краях, похоже, сам воздух очищает души и заставляет задуматься над первопричинами появления людей и их предназначения.

– Твой отец был обычным чудаком, – прервал его Нерва, сокрушенно качая головой, – а ты и вовсе извращенец, потому что готов променять все города – центры науки, общество философов, комфортабельную жизнь, не говоря уже о власти и почете, связанных с исполнением должности, которая ниже только Императора, на деревенскую тишину. Ты забываешь, что там проходит граница Империи. Это все равно, что плясать вокруг костра в шкуре животного и жить в глинобитной хижине. Никогда бы не подумал, что ты готов повернуться спиной к цивилизации. Очнись! Ты мне нужен здесь.

– Если человек хочет не спеша поразмышлять о тайнах бытия, значит ли это, что он потерян для общества? В жизни есть сферы, не менее интересные, чем властвование над людьми.

– Ты загадка. Я соглашусь на это при одном условии. В случае опасности для Империи я оставляю за собой право отозвать тебя оттуда. Кроме того, ты будешь консультировать меня по важнейшим делам в письмах. Я вменяю тебе это в обязанность.

– Хорошо, договорились. Но до этого надо дожить, а пока нас ждет непочатый край сложной и малоприятной работы.

* * *

Вскоре после того, как Ауриана набралась сил и возобновила тренировки в полную силу, Эрато вызвал ее в свой кабинет. Он плотно закутался в одеяло и кашлял от дыма чемерицы, расползавшегося по всему помещению из камина. От едкого дыма у нее начали слезиться глаза. Улыбающееся лицо Эрато излучало теплоту и доброжелательность, и это поразило Ауриану.

– Я очень доволен тобой, очень! – хрипло произнес он. – Куда бы я ни пошел, слышны разговоры только о тебе. У меня чувство, что я напал на золотую жилу. Поклонники уже осведомлены, что ты приступила к тренировкам и горят желанием увидеть тебя снова. Устроители следующих трех Игр настаивают, чтобы ты приняла в них участие, причем они хотят видеть тебя в паре с гладиатором-мужчиной. Это их главное условие. Не пугайся, мы сделаем так, что твои соперники будут только казаться куда более грозными, чем они есть на самом деле. Я сам подберу тебе противников, но непосвященные примут это за волю случая. Твоя слава не будет знать границ, моя маленькая Ауриния! Если ты сделаешь все, как я скажу, ты станешь богатой и свободной.

Эрато заколебался. Впервые за все время в этих серых глазах появилась какая-то хрупкость.

– Но может быть, тебе мешают воспоминания, которые могут внушать отвращение к поединкам? – осторожно поинтересовался префект.

Ауриана печально посмотрела ему и глаза.

– Я рада снова выйти на арену, Эрато.

– Я был уверен в тебе и не ожидал иного ответа. Ты не из обычных женщин, и это хорошо. Иначе ты не представляла бы никакой ценности. Претор Скаурий, который устраивает следующие Игры, уже сказал мне, что хочет выставить тебя против индийского тигра в день открытых состязаний. Но между этим поединком и днем, когда ты встретишься с другим гладиатором, пройдут сутки, и у тебя будет время отдохнуть и восстановить силы.

– Тигр? Зверь? – тихо удивилась Ауриана. – Ты смеешься надо мной?

– Нисколько. Это большая честь. Ты должна выйти на такой поединок. Схватки с животными пользуются большой популярностью. На весенних Играх одна женщина убила месопотамского льва. Зрители ревели от восторга. Скаурий хочет повторить или даже превзойти успех. У тебя будет целый месяц тренировок с животными. Не беспокойся, ты легко постигнешь эту нехитрую науку. Уверен в этом. Если бы ты слышала истории, которые о тебе рассказывают! Невежественные люди говорят, что ты – дочь Геркулеса, зачатая им с одной из нереид. Недавно распространился слух, что ты высмеяла Аристоса после первого боя и вызвала его на поединок. Вообрази себе! Аристоса! Люди готовы поверить всему.

– Эрато! – произнесла Ауриана, приготовившись выслушать гневные упреки. – Это правда, я действительно бросила ему вызов.

Улыбка Эрато на миг потухла, но тут же появилась снова.

– Небольшая шутка, Ауриана? У тебя появилась странная манера шутить после того, как ты ощутила на себе близкое дыхание смерти.

Она потупила взгляд, не смея ответить. В комнате воцарилась неловкая тишина. Глаза Эрато приобрели стальной оттенок.

– Ауриана, ты и в самом деле хочешь мне сообщить, что предложила Аристосу сразиться в бою? Какой в этом смысл? – он встал со скамейки, опрокинув ее. Одеяло свалилось на пол. – Держись подальше от него!

С этими словами он сделал несколько шагов в ее направлении.

– Есть гораздо более простые способы покончить счеты с жизнью, когда уж на то пошло. Слушай меня внимательно! Ты не будешь фехтовать с ним, задирать его и вообще не будешь иметь с ним ничего общего. Это мой приказ!

Он в ярости сжал свои огромные кулаки, которые были похожи на тараны для разбивания ворот. Его губы вытянулись в одну тонкую, бескровную линию. Инстинктивно Ауриана приготовилась к обороне, расставив ноги и оглядывая комнату в поисках чего-нибудь подходящего для этого.

– Ладно, успокойся, – примирительно сказал Эрато, чуть остыв. Он отвернулся в сторону, запустил свою ручищу в густую черную шевелюру и взъерошил ее.

– Ты похожа сейчас на дикую кошку перед прыжком. Я не хотел ударить тебя. Но ты должна понять, что мои возможности ограничены. Аристоса не так-то легко подчинить себе или хотя бы призвать его к порядку. Если ты и дальше будешь злить его, он подошлет к тебе одного из своих подонков, и тот всадит тебе нож в спину быстрее, чем мои стражники успеют глазом моргнуть. Так что же ты все-таки сказала ему? Ауриана повторила почти дословно все, что помнила. Врать не было смысла, потому что Эрато имел возможность опросить многих свидетелей и узнать правду.

– О, Немезида и Марс! Не хватало на мою голову еще и кровной мести! Это недостаток в тебе и в твоих соплеменниках. Там, где дело касается внутриродовых счетов, вы просто теряете головы. Я не потерплю этой практики здесь, в стенах этой школы. В любом случае ты не вправе распоряжаться собственной жизнью. Я не желаю больше слышать об этом.

Глаза Аурианы стали ясными и твердыми, как у ястреба, увидевшего добычу.

– Не путайся под ногами у моей судьбы, Эрато, – тихо произнесла она. – Или я больше никогда не выйду на арену.

– Великолепно! – заметил ее наставник. – Значит, когда за тобой придут стражники, ты скажешь, чтобы они убирались, так как ты не в настроении драться? Ты хоть понимаешь, где находишься, моя маленькая принцесса? Ты помнишь войну? Помнишь, как тебя пленили? Или ты считаешь, что победу одержало твое племя?

– Перестань смеяться надо мной. В твоей власти приказать, чтобы меня выволокли отсюда, но нет такой силы, которая заставила бы меня вести себя как дрессированное животное. Тебе нужна не я сама, а мое умение биться в поединках на арене. Ты, кажется, принимаешь меня за дурочку. Какая тебе будет польза, если я использую меч, который мне насильно вложили в руки в своих целях?

– Хватит молоть чепуху, – вскричал Эрато, прекрасно понимавший, что окажется в глупом положении, если поссорится с Аурианой.

Эта хитрая девчонка, похоже, понимала, что сейчас не столько она зависит от Эрато, сколько он от нее. Это благодаря ей авторитет Эрато значительно возрос, что значительно укрепило его положение как префекта школы, которое до последнего времени было довольно шатким. Но будет ли оно таким же прочным и в будущем, когда она покинет школу? Он подумал об этом с содроганием. Сама мысль о том, что Ауриану можно потерять, а равноценной замены не найти, вызывала у него сверхъестественный страх. Что-то подсказывало ему: вместе они поднялись, вместе им и погибать. Он решил, что лучше всего не вмешиваться и ее дела и все предоставить судьбе. Пусть события идут своим чередом. Зачем бороться с ее упрямой гордостью, если этого можно избежать? Опасности здесь никакой не было. Публика никогда не потерпит такой поединок, да и Аристос никогда не даст своего согласия.

– Я не хочу ругаться с тобой сегодня, – дружелюбно произнес Эрато, к которому вернулось хорошее настроение.

Подойдя к Ауриане, он положил свои уставшие от бесчисленных схваток руки ей на плечи. – Я слишком стар и вымотался донельзя, а ты вся как натянутая струна. Можешь не верить мне, но я люблю тебя как дочь, если тебя не слишком заносит. И я перед тобой в долгу. Ты сражалась замечательно, да и Музоний Гета больше не дышит мне в затылок. Я обещал оказать тебе любую услугу. Бьюсь об заклад, что ты думаешь, будто бы я забыл об этом. Но нет, я всегда держу свое слово. Что ты хочешь? Скажи.

Она почувствовала, как в ее висках застучала, запульсировала кровь. Следует ли ей просить об этом? Несколько мгновений она, как ей казалось, стояла над пропастью, а затем, зажмурив глаза, прыгнула вниз. Будь что будет!

– Я хочу, чтобы ты… отвел меня в один дом, когда наступит ночь, и поверил мне на слово, что я вернусь с первым криком петухов.

Ошеломленный Эрато уставился на нее.

– Отпустить тебя под честное слово? – он неестественно усмехнулся. – Да в тебе больше сюрпризов, чем в фарсе!

– Перестань играть со мной. Ты же знаешь, что я должна вернуться.

– Ты права. Наверное, ты единственный человек, который способен вернуться сюда по доброй воле. Тем не менее, без стражников ты никуда не пойдешь, – он нахмурился. – В чей дом ты хочешь попасть?

Ауриана запнулась, не желая произносить это имя. Но ей уже было известно, что между Марком Юлианом и Эрато существуют отношения, подобные тем, которые бывают между вождем племени и его воинами. Они предполагают определенную степень преданности и верности.

– В дом твоего покровителя Марка Юлиана.

– Что? – тихо переспросил Эрато, и на его лице появилось выражение, которое бывает, когда человеку сильно бьют в живот. «О, Харон! – подумал он. – Откуда ей знать про этого человека?»

Однажды у него возникло предположение, что интерес Марка Юлиана к этой женщине вызван глубокими чувствами, но затем он посчитал эту мысль идиотской и невероятной. Он решил, что здесь должна была скрываться иная причина. Ведь не может же в самом деле такой культурный и ученый муж, как Марк Юлиан, питать какие-то чувства к существу, которое несмотря на все свое первобытное обаяние, все же остается неграмотным полуживотным.

– Понимаешь ли ты, о чем говоришь, дурочка? – голос Эрато подействовал, как грубый толчок. – Он занимает очень высокое положение, и его легко скомпрометировать. Многие люди зависят от него. Ты – императорская невольница, и заигрывать с тобой означает идти против закона. Тебе не приходило в голову, что каждое даже самое незначительное нарушение, которое он совершает, может быть раздуто и использовано против него врагами? Как ты смеешь ставить под удар единственного здравомыслящего придворного ради своей прихоти?

Его голос сорвался в крик.

– Думаю, что не стоит за него решать, какой риск он предпочитает. По какому праву ты делаешь выбор за него?

Эти слова были сказаны ею с большей страстностью, чем она хотела. Ее голос внезапно стал хриплым и резким. Она поняла, что и сама боится, как бы предположение Эрато не оказалось справедливым. Эта встреча имела огромное значение для нее, но не для Марка Юлиана.

Тем не менее, Эрато задумался. Он уселся на свою скамейку, скорчил недовольную гримасу и стал размышлять о том, что ему действительно не стоит вмешиваться в то, чего, возможно, желал и сам Марк Юлиан. Бросив исподлобья взгляд на Ауриану, он постарался оценить ее по-иному, не так, как раньше. Теперь перед ним была просто женщина, а не искусный гладиатор. Глаза Эрато скользнули по ее красивой, тугой груди, крутому изгибу бедер и стройным ногам. Но он сразу же решил, что эта женщина не создана для постельных утех. Разумеется, у нее красивое лицо, которое сделало бы честь любой нимфе. А вот остальное! Слишком высокая, грубая из-за чрезмерно для женщины выделяющихся мускулов, вся в шрамах. Неужели мужчину может возбуждать женщина, способная одним ударом кулака сбить его с ног? Женщина должна быть мягкой и покорной. А то в темноте невозможно будет разобраться, с кем ложишься в постель – с женщиной или с хищной рысью. Кроме того, она обладает волей, не менее упрямой и неуступчивой, чем ее тело. Природа создала ее для войны, а не для любви.

Ауриана поняла, с какой целью Эрато осмотрел ее с головы до ног. Этот взгляд был похож на грубую руку, ощупывавшую фрукты под деревом в поисках спелого плода и небрежно отбрасывающего в сторону недозрелый. Наверное, в его глазах она была именно недозрелым плодом.

Эрато стыдливо заулыбался.

– И… он ждет тебя? Он хочет тебя?

– Ты говоришь мерзости!

Она резко отвернулась от него и встала к нему спиной, скрестив руки на груди. Слезы ярости и унижения затуманили ее глаза. В тот же самый момент у нее разболелась рана, словно желая напомнить о себе и о том, как обезображено теперь ее тело. Она опять испытала чувство уязвимости и неполноценности.

– Ну что ж, ладно, – сказал примирительно Эрато, знавший о болезненной скромности женщин из варварских племен. – Не принимай это близко к сердцу Я обидел тебя, сам того не желая. Я вовсе не хотел тебя оскорбить. Не волнуйся, ты получишь это свидание, но при условии, что он даст на это свое согласие.

«Может быть, это пойдет ей на пользу, – подумал Эрато, – ведь все лекари сходились на том, что половое общение оказывает благотворное действие на весь организм, наполняет силой мускулы и дает ощущение уверенности. Разве не по той причине они предписывали регулярно приводить в школу проституток? Почему же нужно ей отказывать в подобном?

– Я извещу тебя, когда договорюсь с ним о дне встречи, – сказал Эрато. – Пусть твои боги помогут тебе, раз уж эта шальная мысль взбрела тебе в голову. И ни слова никому, запомнила? Даже той женщине, которая живет с тобой. И сперва сходишь к лекарям, пусть дадут тебе снадобье против увеличения численности населения. Наш Рим и так кишмя кишит жителями, по улицам невозможно пройти. И не смотри на меня с таким скорбным видом! Разве ты не добилась своего?

Ауриана ничего не ответила, онемев от стыда и унижения.

– Ты не сердишься на меня? – поколебавшись, спросил Эрато. – Нет? Да перестань же злиться, в конце концов! Теперь уходи отсюда! Ты смущаешь меня, я даже не знаю, что сказать!

Как только стражники отвели ее в камеру, злость Аурианы сменилась ноющим чувством тревоги. То, что Эрато быстро сбросил ее со счетов как женщину, дало пищу наихудшим сомнениям и домыслам, появившимся у нее еще до выздоровления. Сначала смутные и неопределенные, они теперь укрепились и приняли конкретные очертания. Ее душу ледяным холодом обжигала мысль о том, что вкусы и пристрастия римлян относительно того, что составляло красоту женщины, разительно отличались от представлений германцев. Наверняка они ожидали от женщин нежности и изящества, которые были своего рода визитной карточкой. Она знала, что влиятельные и богатые люди тщательно выбирали любовников и любовниц, женщин и мальчиков, рыскали по невольничьим рынкам в поисках самых красивых, обладавших наиболее совершенными и соблазнительными формами. Среди избалованных и изнеженных патрициев совершенство тела было возведено в ранг божества. Когда они ублажали своих богов, то приносили в жертву отборных, без единого изъяна животных. Их скульпторы ваяли нимф, которые восхищали своими несравненными гладкими и белыми телами, каких в природе не бывает. Любой человек с физическим недостатком, будь то хромота или заикание, сразу же становился всеобщим посмешищем. Вдобавок ко всему эти люди уделяли очень много времени уходу за своими лицами, часами раскрашивая их, словно стены. В этом они пытались превзойти саму природу, которая не могла произвести лицо, способное удовлетворить их взыскательные вкусы. У себя на родине она бы с гордостью показала следы многочисленных боевых ран. Но города порождали безделие и избалованность, где любовь становилась не чувством, а способом времяпрепровождения. Она больше не была основой, на которой строился союз между мужчиной и женщиной, помогавшей выжить им обоим. Среди них Ауриана была надтреснутой вазой, картиной, на которую поставили пятно, гобеленом с кривым узором. Мужчина не мог прожить здесь всю жизнь и не проникнуться хотя бы немного всеобщей страстью к безупречной красоте.

«Ему тоже мое покалеченное тело покажется безобразным, он не сможет преодолеть себя», – эта мысль, однажды возникнув, глубоко проникла в сознание Аурианы и прочно закрепилась там. Временами она даже испытывала к Эрато благодарность за то, что он заранее подготовил ее к такому тяжкому разочарованию.

Суния с удивлением наблюдала за Аурианой, погрузившейся в мрачные думы. Наконец, Ауриана не выдержала и почти в бессвязном, бурном потоке слов излила свою душу. Выговорившись, она со злостью сорвала с себя тунику и показала подруге свое обожженное, искалеченное тело.

Суния смотрела на нее как завороженная.

– Здесь написана вся твоя жизнь, которая неотделима от жизни нашего народа. Даже летняя рябина, увешанная красными гроздьями, даже белоснежные лилии не могут идти ни в какое сравнение с твоим телом. Если какой-либо мужчина этого не заметит, ты должна порвать с ним сразу же!

– Благородные и возвышенные слова. Но в действительности все обстоит по-иному. Любовь забирает у меня все силы, Суния!