Текст книги "Несущая свет. Том 3"
Автор книги: Донна Гиллеспи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
Затем ее глаза скользнули немного в сторону, и под огромным алтарем, устроенным перед статуей Марса, увидели стол, который стоял на небольшом возвышении. Это место наверняка было предназначено для почетных гостей. Ауриана направилась туда. Пирующие не обращали на нее никакого внимания, принимая ее за невольницу, принесшую какие-нибудь вести своему хозяину.
Да, она не ошиблась. За этим столом сидел сам Торкватий. Ауриана узнала его по плавным линиям профиля и чувственному рту, искривленному в брезгливой гримасе. Взгляд его потерял хищную остроту по причине обильных возлияний. Осталась ли у этого человека хоть капля совести? Знает ли он, что такое стыд?
Слева от Торкватия лежала женщина с надменным и величественным лицом, похожим на лицо вечной женщины, нарисованным на стене. А справа от него находился мужчина мощного телосложения, чьи длинные локоны были явно завиты горячими щипцами. На его голове красовалась гирлянда из роз.
Ауриана остановилась на почтительном расстоянии от Торкватия, который в этот момент восторженно захлопал в ладоши оттого, что из пирога, поданного невольницей и разрезанного, вывалились виноград и другие фрукты, неизвестные Ауриане. Сам пирог был выпечен в форме гуся.
Подняв глаза, Торкватий увидел Ауриану и так скривился, словно перед ним была дохлая крыса. Непрошеная гостья ограничилась легким движением головы, обозначавшим вежливый поклон.
– Прошу прощения за то, что помешала тебе, мой повелитель, – серьезно сказала она, – но я вынуждена была это сделать, ибо пришла со справедливой жалобой. Я пришла по своей воле. Мои товарищи пытались удержать меня. Мы умоляем тебя дать нам съедобную пищу и… наказать людей, которые нарочно портят ее.
Гости Торкватия остолбенело выпучили глаза. Их поразило то бесхитростное чувство собственного достоинства, с которым держалась эта скромно одетая женщина. Сам Торкватий, как и надлежало префекту, сразу же определил, кто она такая – гладиатор из Третьего яруса, которая не имела права находиться здесь.
Холодное, непроницаемое выражение его лица вдруг изменилось. Он начал быстро перебирать в голове варианты своих действий.
– Конечно, – произнес он наконец успокаивающим голосом, – ты получишь все, что необходимо. Оставайся там и не двигайся. Итак, скажи еще раз, в чем ты нуждаешься.
Одна рука Торкватия тем временем легла на рукоять кинжала, которая была украшена драгоценными камнями, а другая неприметно подала знак стражникам, стоявшим у больших дверей, ведущих на учебную арену. Шесть человек тут же стали подкрадываться к Ауриане сзади. Они боялись спугнуть эту безумную, которая могла кинуться на префекта и задушить его. Чтобы еще больше усыпить бдительность Аурианы, Торкватий через силу улыбнулся и сказал:
– А почему бы тебе не взять вон ту курицу?
Ауриана тут же почувствовала смертельную опасность. Она была обречена.
Юная невольница поставила на стол поднос с жирными аппетитными курами, зажаренными в лимонно-медовом соусе. Ауриана присмотрелась получше. Да, настоящие куры, а не пироги, похожие на них. Как им обрадуется Суния!
«В любом случае мне конец, так почему бы и не взять одну из этих птиц, от которых слюнки текут? Почему не сделать Сунии этот последний подарок?»
Быстро, но с опаской Ауриана схватила курицу и засунула ее за веревку, которой была опоясана ее туника. Все это время она не переставала следить за тем очень большим человеком с гирляндой роз. Его спина была неестественно прямая, а лицо было повернуто в сторону. Почему он так упорно старается не показывать ей лица?
Красотка с лицом белее мела поддела этого скромника.
– Уж не испугала ли она тебя, Аристос?
Аристос. Ну конечно же, это он.
В этот момент Ауриана почувствовала приближение стражников. Она мгновенно повернулась кругом и увидела их в двадцати шагах от себя с обнаженными мечами. Она не могла позволить им убить себя, словно животное, попавшее в западню. Умереть надо сражаясь, с оружием в руках, иначе святые могилы предков будут покрыты позором. За кушеткой Аристоса стоял невольник и большим ножом нарезал на тонкие куски вареную баранью лопатку. Ауриана прыгнула на него, намереваясь завладеть этим оружием. Но как назло именно этот момент выбрал Аристос, чтобы привстать и протянуть свой опустевший кубок девушке, которая держала кувшин с вином. Ауриана задела Аристоса за плечо и растянулась рядом с ним на кушетке. И тут наконец она увидела его лицо.
О, нет, нет! Не может быть! Только не это! Ты же мертв, мертв! Зигвульф был уверен в этом. Все считают тебя мертвецом. Чудовище, убирайся назад, в царство Хелля! Откуда ты взялся здесь? Презренное отродье, убийца Бальдемара, всеобщее проклятье.
Аристос оказался Одбертом.
Ауриана поспешно соскочила с кушетки. Забыв про нож, пустилась прочь от этого места, натыкаясь на столы. Сердце бешено стучало в ее груди.
Этого не должно было произойти, но это случилось. Мы обречены. Бальдемар и моя страна остаются неотомщенными. Она вспомнила о шраме на толстом затылке Аристоса. Это был след от раны, нанесенной ею разбитым стеклянным рогом для вина той ночью, когда он изнасиловал ее на болоте.
Если этот стервятник жив и здоров, значит, мой народ бедствует. Как роскошно ему живется здесь! Неудивительно, что мы испытываем такие страдания.
За спиной Аурианы раздавались женские визги, перекликались стражники. Пирующие повскакивали со своих мест и засуетились между столами. Вид стражников с мечами наготове не способствовал дальнейшему веселью.
Ауриана бежала, ничего не замечая перед собой, спасаясь от призрака Аристоса-Одберта, словно от своей смерти, явившейся к ней в этом обличье. Когда около десятка стражником уже охватили ее полукольцом, одна из сирийских танцовщиц со змеями от страха выпустила пресмыкающееся, и оно поползло за Аурианой. Люди в ужасе шарахались от скользившей по полу змеи и даже стражники вынуждены были отстать, уступая место для этой опасной гадины. Ауриана вырвалась вперед, намереваясь укрыться за фонтаном Дианы, однако мраморный пол, мокрый и скользкий, затруднял ее движения. Она поскользнулась и натолкнулась на стол, ломившийся от всяких кушаний. Серебряные подносы и кувшины для омовения рук покатились с грохотом и звоном на пол. Подвесные светильники на бронзовом дереве закачались, масло кое-где закапало, а кое-где полилось ручейками. На полу образовались лужи, тотчас взявшиеся огнем, который перекинулся на столы и кушетки, и вскоре позади Аурианы уже полыхало несколько костров.
Раздался вопль «Пожар!», и все заметались в панике, полностью перекрыв стражникам дорогу к Ауриане. Несколько человек сделали вид, что ловят ее, но остальные, наоборот, поощряли ее своим смехом и улыбками, находя все происшествие не более чем забавным спектаклем. Один кутила даже ударил в экстазе стражника, который ответным ударом в челюсть сшиб обидчика с ног. Повсеместно вспыхнули драки. Весь этот гвалт перекрывал резкий, мужеподобный голос сирийской танцовщицы, звавшей свою любимую змею.
Одним прыжком Ауриана преодолела лестницу, по которой она еще совсем недавно поднялась в этот зал. Она быстро пробежала по коридору и затерялась среди ветеранов и проституток в столовой Второго яруса. Ей казалось, что вот-вот обрушатся стены. Как быстро и непоправимо рухнули все ее дальнейшие надежды в этой жизни!
«Ну что ж, по крайней мере, я умру в борьбе с этим безумием. Здесь я раскрылась полностью. Судьба обещает нам порядок и благополучие, а затем словно в насмешку создает вокруг нас хаос. Однажды они не дали мне погибнуть за мой народ, а сегодня они хотят убить меня из-за жареной курицы. Как нелепо погибать из-за своего безрассудства! А я-то думала, что хорошо усвоила этот урок еще в юности – не отдаваться никогда во власть гнева».
Когда Коракс увидел бегущую Ауриану, которую преследовали стражники, желание отомстить затмило у него последние остатки разума. Отдуваясь, он засеменил к входу в главный зал, где находилась учебная арена, протолкнулся мимо стражников и несколько раз сильно дернул за веревку колокола, который был предназначен для подачи тревоги в случае массовых волнений.
Он с удовлетворением подумал, что уж теперь-то эта спятившая ведьма не уйдет от наказания и с лихвой получит все, что ей причитается.
Неистовый набат вызвал переполох во дворце, и там были приведены в полную боевую готовность две центурии преторианцев. Двум отрядам городских когорт было приказано выступать к школе.
Известие об этом еще более усилило общую панику. Гладиаторы и проститутки, опрокидывая столы, в страхе бросились к выходам. Стражники решили забаррикадировать проходы между обеденными залами, опасаясь, что гладиаторы Второго яруса могут выломать двери. Теперь, решили они, этой несчастной ни за что не выбраться. Но оказалось, что поймать ее не легче, чем мышь в стоге соломы. Ауриана ужом скользнула под столом, вынырнула из-под него с другой стороны и слилась с общей массой орущих, суетящихся людей.
Наконец, Ауриане удалось преодолеть последнюю дверь и вбежать в столовую, где находились новички. Суния и Коньярик закрыли ее своими телами. Буквально через несколько секунд в помещение ворвались стражники, которые, работая плетками, вырвали Ауриану из плотного кольца ее соплеменников. Тем временем на помощь стражникам подоспело подкрепление, и вскоре там было не протолкнуться. Все это выглядело довольно комично, если учесть, что им противостояла всего одна невооруженная женщина.
Довольно быстро они осознали нелепость ситуации, и в зале наступила неловкая тишина, прерываемая лишь отдаленными хлопками – это невольники тушили пожары, сбивая пламя тряпками.
Послышался сильный скрежет – по полу волокли на место тяжелый дубовый стол. В баррикадах отпала необходимость.
Через некоторое время в столовую вошел пылавший гневом Торкватий и, раздувая ноздри, окинул взглядом все помещение. В его глазах был заметен сумасшедший блеск, от которого стражники заметно оробели и стали похожи на провинившихся псов, поджавших хвосты в ожидании выволочки от своего хозяина. Позади Торкватия, словно его тянули за веревочку, семенил Коракс, а вслед за Кораксом с тревогой хмуривший брови Эрато.
– Отдайте ее мне! – умолял Коракс Торкватия столь отчаянно, словно речь шла о его собственной жизни. Широким жестом он указал на стражников. – Эти подлецы полностью бездействовали и не приняли никаких мер, когда я сказал им, что эта девка сбежала. Они только смеялись, словно пьяные мальчишки-педерасты! Я уж примерно накажу ее, так же, как будут наказаны эти стражники.
– На этот раз высекут тебя, и ты будешь так орать, что захлебнешься собственной пеной, Коракс! – огрызнулся стражник, связывавший за спиной руки Аурианы при помощи пеньковой веревки. Он кивком указал Торкватию на Коракса. – Этот осел в человеческом облике объявил общую тревогу. Пусть теперь объяснит префекту городских когорт причину. Думаю, тот не будет в восторге от того, что весь переполох из-за одной женщины, которая украла жареную курицу.
– Волки! Убийцы! Я не крала! – голос Аурианы звучал громко и чисто, привлекая к себе внимание.
– Заткните ей рот! – приказал Торкватий.
Стражник ударил Ауриану по лицу, но не очень сильно. Ее простота и одухотворенность вызывали у стражников некоторую симпатию.
Торкватий повернулся к Кораксу.
– Если только завтра я увижу здесь твою изъеденную вшами шкуру, то прикажу выгнать тебя плетками. Сгинь!
Разделавшись с Кораксом, он снова обратился к стражникам, которые держали Ауриану.
– Ну, а теперь к делу. Нужно решить судьбу этой преступницы. На какой день у нас назначены казни?
– Через два дня после нонов, – ответил один из стражников.
В разговор вмешался Эрато.
– Мой повелитель, пожалуйста, остановись, одумайся! – тихо и настойчиво произнес он. – В том, что случилось, не только ее вина.
– Эрато, когда человек становится таким милостивым и мягкосердечным, как ты, ему пора сменить это место на овчарню и заняться выращиванием овец.
Эрато наклонился поближе к префекту.
– Послушай, я прошу тебя! Это кажется невероятным, но ты должен поверить мне – ей нет цены. Я знаю твои мысли, ты думаешь, что она всего лишь женщина. Но мне еще никогда не доводилось видеть такого гладиатора. По своему уму и сообразительности она превосходит их всех вместе взятых. С ней можно сравнить лишь твоего любимца Нарцисса, который сражался во времена Нерона.
– Тот, кто рассказал тебе о моей любви к шуткам, когда затрагивается серьезное дело, просто посмеялся над тобой.
– О, Немезида! Это не шутка. Ты должен поверить мне. Поединок с ее участием соберет толпы зрителей, не меньше, чем кто-либо из знаменитостей Первого яруса, если даже не больше, если принять во внимание, что она – женщина.
– Мне все равно, что она соберет – толпы или же полчища мух на свой труп, – прервал его Торкватий, медленно и отчетливо выговаривая слова, как будто Эрато был школьником, которому нужно было вдолбить в голову простые азбучные истины. – Под этой крышей находится свыше тысячи превосходно подготовленных убийц, и если только они вздумают восстать одновременно, то смогут перерезать нам глотки в мгновение ока, а затем устроят такую же резню во всем городе. Это отребье можно держать в подчинении только страхом. Многие из них стали свидетелями того, как эта злобная мегера напала на наставника, пусть даже на Коракса. Кроме того, она пыталась убежать отсюда. Может быть, ты хочешь из своего кошелька оплатить весь ущерб, который она нанесла, чтобы нам не пришлось сообщать об этом казначейству?
Торкватий улыбнулся с притворным сожалением и заботой.
– Дисциплина всегда должна брать верх над чувствами, добрейший Эрато, – продолжил он. – А теперь возвращайся к своим обязанностям и сохраняй молчание. Мой приговор таков: на второй день после нонов, когда в полдень будет проводиться представление со зверями, привяжите ее к столбу и напустите на нее медведей. Пусть публика потешится.
Суния завыла. У Коньярика по лицу текли слезы, но он этого не замечал. Торгильд весь подобрался, словно леопард перед прыжком, глаза его были полны дикой ярости. Он начал выкрикивать проклятия, и понадобилось пять стражников для его успокоения.
Эрато наблюдал за происходящим, стиснув зубы и сжав кулаки. Его охватила волна отчаяния, в голове проносились обрывки мыслей, смутных планов. К своему изумлению он обнаружил, что готов расплакаться. Такое с ним случалось впервые со времени смерти его жены. Она умерла от чумы, эпидемия которой приключилась при Императоре Тите. «Она опутала меня своими сетями и стала дорога мне, словно собственное дитя. Такое чувство, очевидно, дано испытать лишь пожилому учителю, когда вдруг ему попадается самый блестящий и многообещающий ученик в его жизни». Он понял, что с появлением этой женщины в нем вновь воспылала угасшая надежда. Она была как бы полотном, на котором он мог изобразить свою жизнь в улучшенном варианте. Он едва лишь начал обучать Ауриану, но уже ему хотелось видеть ее побеждающей в схватке. Эрато желал этого даже больше, чем богатства, чинов или благосклонности Императора.
Эрато покинул школу и, не теряя времени, отправился во дворец, где надеялся расположить в свою пользу какого-нибудь влиятельного чиновника, который бы мог заставить Торкватия изменить свое решение. В канцелярию, куда обращались с петициями, ему удалось поспеть незадолго до ее закрытия. Чиновники выслушали его весьма холодно и сообщили, что аудиенцию у Домициана он сможет получить не раньше чем через два месяца. С плохо скрываемым пренебрежением они осведомились, осмелится ли он беспокоить Императора по такому пустяковому делу в то время, когда Домициан по горло занят подготовкой к войне с Дакией[10]10
Дакия – страна даков, примерно соответствующая современной территории Румынии.
[Закрыть].
Ничего не добившись, Эрато отправился в контору городского префекта, но и там какой-то писец презрительно сообщил ему, что префект в свое время обязательно заслушает показания свидетелей этого бунта, а пока следует идти домой и ждать повестки. В страшном смятении Эрато стал лихорадочно перебирать в голове людей, к которым он мог бы обратиться. Советники Императора? Но это были настоящие волки, которые готовы сожрать своих детей ради увеличения своего влияния. Впрочем, нет, среди них есть один, который, как говорят, охотно выслушивал любого независимо от его общественного положения.
И тогда Эрато поплелся в ту часть дворца, где размещался кабинет и приемные покои Первого советника Императорского Совета Марка Аррия Юлиана. Он уже слышал о том, что Марк Юлиан часто задерживался у себя в кабинете и работал до шестого часа после захода солнца, а затем возвращался в свой особняк, где еще долго продолжал трудиться над своими философскими сочинениями. Слух этот действительно был правдой. Марк Юлиан все еще усердно работал, хотя все остальные высшие государственные чиновники уже давно разошлись. Эрато был приятно поражен тем, что его тут же, без всяких проволочек вежливо пригласили к самому Первому советнику. Он еще более был поражен, когда увидел, что Марк Юлиан располагал достоверными подробнейшими сведениями о произошедшем в школе. Он даже знал о приговоре, вынесенном Ауриане. Эрато подумал, что шпионам этого человека есть смысл принять участие в соревнованиях по бегу на следующих императорских Играх.
Марк Юлиан был очень осторожен, хотя и не мог полностью скрыть своего возбуждения. Он задавал Эрато короткие, четкие вопросы совершенно неожиданного характера. В основном они касались деталей тех сделок, которые заключал Торкватий. Эрато старался давать как можно более исчерпывающие ответы Безошибочный инстинкт подсказывал ему, что сейчас не время проявлять лояльность к своему начальству Юлиан уже было отпустил его, но вдруг снова вернул с порога и задал такой необычный вопрос, что Эрато сначала не поверил своим ушам.
– Эрато, если бы тебе поручили, ты бы смог управлять этой школой?
– Я всегда считал бессмысленным и вредным рассуждать о невозможных вещах.
– Давай не будем слишком поспешно судить о том, что возможно, а что невозможно.
– Ну что ж. Да, конечно смог бы. Я не из знатного рода, но я знаю каждую мышиную нору в этом здании также знаю и то, чего стоит каждый из тех, кто в нем живет И уж определять способности гладиаторов я умею не так, как делали это все те эпикурейцы из сословия всадников которые не работали, а просто отдыхали там в последние годы, делая вид, что командуют школой.
Улыбка Марка Юлиана понравилась Эрато. Это была улыбка человека энергичного, талантливого, знающего чего он хочет и как этого добиться.
– Хорошо. Этого достаточно. Можешь идти. Не удивляйся если утром ты получишь неожиданные вести.
Глава 41
После того, как Эрато ушел, Марк Юлиан со всех ног поспешил на улицу, чтобы нанять экипаж. Император находился на вилле Альбан, это примерно в часе езды.
Зимний вечер, как нарочно, выдался ветреный и промозглый. То и дело принимался моросить мелкий дождик. Пробегая по задрапированным роскошной материей коридорам дворца, Марк Юлиан вдруг сообразил, что его одежда не соответствовала случаю – на нем была добротная, но простая туника и плащ. Домициан счел бы личным оскорблением, если бы Марк Юлиан появился перед ним без тоги. Ехать переодеваться не было времени. Домициан наверняка ляжет почивать. И откладывать на завтра было опасно – план мог сорваться. Случайно ему навстречу попался вольноотпущенник Галла, которого он слегка знал. Марк Юлиан наспех обменялся с ним словами приветствия.
– Полибий, дорогой мой! – сказал Марк. – Какая на тебе красивая, безупречно чистая тога!
– Да, это так, – ответил немало озадаченный вольноотпущенник.
– Я куплю ее у тебя!
– Это что, шутка? – воскликнул он, но прямой взгляд Марка Юлиана говорил, что тот не шутит. – Но ведь сейчас холодно!
– Хватит ли пяти тысяч сестерций на твое согревание?
– Ты с ума сошел! – сказал Полибий, однако тотчас начал разматывать тогу – он был небогат. – Она прошла десятикратную обработку у сукновала.
– Она просто восхитительна. Вот тебе записка на деньги. Завтра получишь их у Диокла.
Вскоре Марк Юлиан ехал в экипаже, нанятом у Капенских ворот. Вокруг уже почти совсем сгустились вечерние сумерки. Всю дорогу он обдумывал и логически выстраивал цепь обвинений против Торкватия. Они должны были привести к его отставке и ссылке, но не к смерти. Он презирал этого человека, но такие чувства не должны были стать причиной для судебной расправы. Для достижения желаемого нужно было учитывать три фактора: ранг Торкватия, характер и масштабы нарушения им закона и настроение Домициана, которое пока было неизвестно ему. Марк Юлиан еще не определил, что же он скажет Домициану, а экипаж уже остановился у ворот. Начальник караула преторианцев провел его, не задавая вопросов, в зал, где восседал Домициан, погруженный в глубокие раздумья Император читал и анализировал сообщения своих доносчиков, в которых те пересказывали наиболее важные детали застольных разговоров влиятельных сенаторов.
Марк застал его в добром расположении духа. Домициану только что сообщили, что его жена забеременела. Кроме того, прибыл гонец с долгожданными вестями из Северной Африки, который сообщил, что его легиону удалось уничтожить одно местное племя, отказавшееся платить дань. Император еще больше обрадовался, увидев перед собой Марка Юлиана, который проделал немалый путь для встречи с ним. Это льстило ему, так как доказывало, что Первый советник все еще уважает его. Юлиан притворился, что пришел к нему по другому поводу – у Домициана наверняка возникли бы подозрения, если бы Марк Юлиан выступил в роли заурядного доносчика. Поэтому Марк Юлиан сначала попросил у Домициана совета по делу, в котором были замешаны многие писцы и чиновники судов, занимающихся делами о наследственном имуществе. Речь шла об огромных взятках, которые они вымогали. Попутно он упомянул о новом варианте игры в александрийские шахматы, которые очень увлекали Императора, а Марк был его постоянным партнером. Как он и надеялся, Домициан тут же предложил сыграть партию. Пока они играли, Марк упомянул о часто слышимых им уличных разговорах, в которых люди сетовали на то, что Игры потеряли свое былое великолепие и потускнели. Слова Марка больно ударили по самолюбию Императора, хотя он сумел сохранить довольно безразличный вид. Домициан рассматривал Игры как один из способов прославить свое правление.
Он начал задавать Марку вопрос за вопросом, и теперь намеки на неправильное расходование Торкватием государственных средств, которые были сделаны в начале игры, казались совершенно естественными. Марк Юлиан выдал несколько интересных обрывков информации, заинтриговавших Домициана, и перевел разговор на другую тему. Император, однако, уже проглотил наживку и заставил Марка Юлиана вернуться к этому вопросу, что тот и сделал с мастерски разыгранной неохотой. Он рассказал все, что знал.
Торкватий поместил львиную долю доходов школы за первое полугодие в рискованную торговую сделку, которая, как и следовало ожидать, провалилась. Иногда он, чтобы скрыть потерю денег, в ежемесячных отчетах стал завышать расходы по содержанию школы и экономить на питании гладиаторов. Он покупал дешевых, но второсортных бойцов и кормил их чем попало, из-за чего в школе вспыхнул бунт, причинивший значительный ущерб. Император скоро наверняка получит подробный доклад об этом происшествии, имевшем место всего лишь несколько часов назад.
Домициан слушал не перебивая с помрачневшим лицом. Внезапно его настроение изменилось.
– Послушай, Марк! – воскликнул он. – Давай напустим холодного северного ветра и заморозим эту пылкую страсть к финансовым авантюрам. И раз уж ты разоблачил этого проходимца, наградой тебе станет мое разрешение выбрать место, куда мы сошлем его на исправление.
Заостренным концом стиля он показал на большую карту мира, размещавшуюся на двух стенах. – Вот здесь, на южном берегу Черного моря у нас есть прелестная колония, Битиния. Это паршивейшее место создано богами, чтобы у меня было куда ссылать предателей, циников, бездарных поэтов и дураков. Выбери ему деревню, маленькую примитивную деревню, где этот мошенник сойдет с ума от скуки.
Марк Юлиан с трудом скрыл горечь разочарования от мысли, что как это сейчас просто – сказал несколько слов в нужное время, и человек уничтожен.
Гораздо больше труда ему пришлось приложить, чтобы добиться назначения Эрато на пост префекта школы. Сначала Император удивленно посмотрел на своего советника и буркнул что-то неразборчивое. Затем, будучи припертым к стенке, он пожаловался:
– Но ведь некоторые могут сказать, что ты выставляешь меня в дурацком свете, заставив назначить на эту должность человека столь низкого происхождения.
– Но этот довод говорит в его пользу. Он не будет относиться к своему назначению как к временному пристанищу в ожидании повышения.
– Ты же знаешь, что префектом школы может стать лишь человек, принадлежащий к сословию всадников[11]11
Всадники – в Древнем Риме второе сословие после сенаторов с имущественным цензом 400 тысяч сестерциев. Впоследствии развилось в римскую денежную аристократию. Его представители в императорскую эпоху занимали высокие и доходные должности в администрации.
[Закрыть]. Если я отдам школу простому вольноотпущеннику, всадники могут зароптать. Такого нарушения иерархии еще не было.
– Для всадников, управляющих гладиаторскими школами, такой поворот послужит хорошей встряской, в которой они давно нуждаются, потому что в последнее время вместо выполнения своих прямых обязанностей они погрязли в пиршествах, разврате и казнокрадстве. Все они – солдаты с большим военным опытом, поэтому неудивительно, что в школах царят такие же порядки, как и в легионах. Ты пробовал хоть раз подсчитать потери, нанесенные постоянными бунтами, которые вызваны бессмысленно жестокой дисциплиной? Эрато будет управлять этим заведением как школой, а не как центурией или когортой. Он будет служить тебе как никто другой. Все остальные были случайными людьми, а для Эрато это составляет смысл всей его жизни. Он будет знать свое место именно потому, что не является всадником, его нетрудно будет держать в руках. Если назначить кого-то другого, все беды начнутся сначала.
Домициан скорчил кислую гримасу и некоторое время сидел молча. По его глазам было видно, что он пытается доискаться до истинных мотивов, двигавших Марком Юлианом.
– Женщина – как звали ту буйнопомешанную? – внезапно изрек он. В его глазах зажглись огоньки недоверия, и он наклонился к Марку Юлиану, словно кот, ожидающий у мышиной норки свою добычу. – Я слышал, что этот твой Эрато взял ее под свое крыло.
Марк Юлиан весь внутренне содрогнулся в ожидании катастрофы, но старался держаться спокойно и естественно.
– Откуда мне знать? – сказал он, изображая раздражение. – Я не слежу за такими вещами, ты же знаешь мое отношение к Играм.
– Да уж ладно, довольно. Что я тебе сделал худого? Не утомляй меня всем этим вздором. Я еще успею вытянуть из тебя всю правду. Неужели ты хочешь сказать, что она нисколько не заинтриговала тебя? Хоть чуть-чуть? Может ли вся твоя философия объяснить, почему твое присутствие постоянно напоминает мне о ней? Ты похож на нее не только точно такой же высокомерной невинностью, но и склонностью к глупому, бесполезному самопожертвованию… Что касается меня, то я вообще не думаю о ней. Она всплыла в моей памяти только потому, что ты заговорил об Эрато.
Марк Юлиан лихорадочно пытался найти веский аргумент, который бы убедил Домициана в какой-то особой связи Эрато с Аурианой.
– Эрато сэкономит нам не только деньги, – наконец заговорил он, – но и жизни, драгоценные жизни. Хорошо известно, что толпа жаждет значительно меньше крови, когда гладиаторы в своих схватках показывают превосходную подготовку и мастерское владение оружием.
– Ах! – с восторгом произнес Домициан, словно он сделал удачный ход и выиграл партию. – Вот оно! А я-то уже начал тревожиться. Теперь я спокоен. Наконец-то я знаю подлинные мотивы твоих поступков. Идиотское пифагорейское понятие о сострадании. Как я только раньше не догадался? – Домициан погрозил Марку Юлиану пальцем. – Ты пристаешь, как рипей. Ну ладно, я отдаю Эрато пост префекта. Но если он проявит нелояльность ко мне или окажется некомпетентным, я не забуду, кто его предложил.
На следующий день, ближе к вечеру Эрато, который так и не успел толком прийти в себя после получения приказа о своем новом назначении, занял кабинет префекта.
Первым его шагом после вступления в должность была отмена приказа о казни Аурианы. Затем он велел произвести строгую проверку пищи, выдаваемой гладиаторам Третьего яруса.
У Аурианы возникло ощущение, что десница бога подняла ее из кромешной тьмы. Она чудом избежала позорной смерти. Марк Юлиан был жив и здоров, он ради ее спасения расправился руками Императора с этим зверем Торкватием. Она так и не узнала бы ничего о своем спасителе, если бы сам Эрато не упомянул его имя с таким почтением, что это изумило ее. Обычно Эрато не скрывал своего презрения и недоверия к сильным мира сего. Крылья любви, испытываемой ею к Марку Юлиану, подняли Ауриану на такую высоту, что она и радовалась, и пугалась. Этой страсти было невозможно противостоять, она уносила ее все дальше и дальше от того, что было привычно и знакомо. После тяжелых испытаний последних лет у нее появилось ощущение покоя и умиротворенности Где-то впереди, рядом ее ждала тихая гавань. Слишком долго она чувствовала себя одинокой рябиной, растущей посредине огромного поля и дающей приют другим под своими ветвями. Она уже совсем забыла, когда последний раз о ней кто-то заботился. На нее нахлынули воспоминания о тех днях, когда их храм еще стоял, а в мире все казалось прочным и незыблемым, как скала. Но теперь она чувствовала иллюзорность всего этого. Инстинкт предупреждал ее, что храм легко может сгореть, а все остальное – рухнуть. Защита Марка Юлиана была для нее родником, из которого можно утолить жажду, но не морем, в которое можно погрузиться целиком. Ауриана старалась не забывать, что только Фрия может сохранить человека от всех бед. Но тем не менее она находила все большее утешение в любви Марка Юлиана.
По возвращении в свою камеру Ауриана быстро остудила ликование Сунии, рассказав ей о своем открытии, сделанном ею на банкете в честь Аристоса. Сначала Суния отказалась этому поверить. Она говорила, что Ауриана видела оборотня, привидение или какое-либо создание злого волшебника.
– Суния, это был Одберт. И он был живой, живой! Как червяк, что ползает по трупам. В этом нет никакого колдовства, и никакие призраки тут ни при чем. Просто его отослали в Рим вместе о другими пленными хаттами. Он пробыл здесь уже полтора года. Конечно, он надеялся, что меня убьют прежде чем я найду его, – ее глаза вдруг вспыхнули огнем от осенившей ее догадки.
– Суния, это он пытался отравить меня, когда я сидела в карцере. Я уверена в этом.
