Текст книги "Несущая свет. Том 3"

Автор книги: Донна Гиллеспи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

– В твоем понимании – да, она жива. В моем – нет. К чему вся эта тревога и забота об умирающих? Если бы тебе было в точности известно, что такое смерть, ты волновалась бы гораздо меньше. Земная жизнь похожа на многоэтажный дом. На самом высоком этаже – мысль, в подземелье живут мечты, там находится источник устремлений предков. Стены – это смерть. Как ты думаешь, стоит ли бояться стен своего старого, обветшавшего, готового вот-вот рухнуть дома?

Ауриана заволновалась, потому что слова внезапно стали ускользать от ее слуха, расплываться. Она лихорадочно пыталась найти голос великой святой. У нее уже был готов вопрос: «Почему ты сказала, что я стану королевой смерти?»

Но теперь она чувствовала лишь холодное молчание. В топке потрескивал огонь, ставший опять обычным огнем кухонного очага. Ауриана резко обернулась, но не обнаружила позади себя никаких следов присутствия Веледы. Ее затрясло в ознобе, хотя тепло, струившееся от печки, продолжало обволакивать ее тело.

«Она – безжалостный охотник за душами. А я теперь нахожусь в еще большем смятении. У меня нет ни малейшего представления о том, какую дорогу выбрать. Может быть, в этом выборе и нет никакой необходимости. Ведь она имела в виду, что меня все равно убьют. Мой позор исчезнет вместе с моей жизнью».

Но когда Ауриана покинула кухню в сопровождении двух стражников, ночной воздух бережно принял ее в свои объятия, ласково убаюкивая и успокаивая. И тут к ней пришло озарение. В этот благословенный богами миг ощущение позора исчезло. Факелы, висевшие на стенах прохода, продуваемого сквозняком, засветились ярче обычного. Языки их пламени весело затанцевали, разделяя с Аурианой ее радость. Она почувствовала в себе свет, словно ее тело стало призраком. Воспоминание о Сунии и Бальдемаре вновь наполнило ее печалью и жалостью к ним и к себе. Однако это чувство скоро исчезло. На следующий день все вернулось на круги своя.

Ауриана проклинала это наваждение, похожее на блеск молнии, вспыхнувшей на миг и погаснувшей. Но в ее памяти остался некий след. «Вот что явится ко мне на помощь, – подумала она, – если у меня хватит мужества призвать к себе этот свет».

* * *

Накануне открытия Игр всем гладиаторам, даже новичкам, был устроен банкет, для которого зажарили поросят и ягнят. Двери школы были открыты настежь, чтобы любопытствующая публика могла входить и выходить когда ей вздумается.

Ауриана сидела среди своих соплеменников за рядом грубо сколоченных столов, поставленных в их столовой.

– Только посмотрите сюда! – обратился к сидящим рядом гладиаторам Торгильд, в чьих глазах сверкало маниакальное веселье. – Каких только яств здесь нет! Столы ломятся от них, да вот только аппетита что-то ни у кого не видно. Эти римляне оказывают милости только тем, кто должен умереть ради их забавы, тут уж они не скупятся на угощение.

С отвращением он отодвинул блюдо с бараниной и, жадно припав к кубку с вином, осушил его почти до дна. Коньярик выбил кубок у него из рук.

– Дурак! Не напивайся. Видишь вон тех ветеранов, передающих по кругу чашу с вином? Наверное, ты хочешь, чтобы завтра тебя в клочья разорвали только потому, что ты не Аристос?

Торгильд в ответ оттолкнул Коньярика, затем поднял кубок и вновь наполнил его.

– Оставь меня в покое. Они не нуждаются в вине, потому что пьяны своим безумием. Посмотри на этих ослов, играющих в кости. Да они не успеют потратить свой выигрыш!

На этот раз Ауриана выхватила из рук Торгильда кубок и выплеснула его содержимое на каменные плиты пола.

– Торгильд, давай позаботимся о том, чтобы мы успели получить долги тех, кто нам задолжал.

Торгильд с обидой и удивлением взглянул на нее, а затем из его глотки вырвался короткий, злорадный смешок, совсем ему не свойственный. Но он все же поставил кубок на стол и больше не подливал туда вина.

Коньярик и Торгильд должны были принять участие в одном из массовых зрелищ, воссоздающем главный эпизод в войне с хаттами. Это было взятие их крепости. Их соперниками были новички из школы Клавдия, которым выпало играть римских легионеров. Для этого представления инженеры и архитекторы Великой школы соорудили миниатюрный форт со стенами высотой двенадцать футов, который стоял в центре арены. Ауриана уже знала из разговоров с ветеранами, что жажда крови, которой ненасытно алкала толпа, будет утолена лишь после того, как от гладиаторов в живых останется не больше половины. Ей казалось, что у Коньярика и Торгильда есть неплохие шансы на выживание, если они только не поскользнутся в луже крови или не станут жертвами предательства.

– Как Суния? – спросил Ауриану Коньярик.

– Постоянно ноет. Что ни сделаешь, все не так. Это верный признак выздоровления.

– На такое могла решиться только по-настоящему отважная женщина.

Ауриана отвернулась, ничего не ответив. В ее глазах таилась глубокая грусть.

– Ауриана, если мне суждено выжить, то в следующий раз я буду биться в паре с кем-нибудь.

Она вздрогнула. Бодрость и энтузиазм, с каким произнес эти слова Коньярик, встревожили ее. «Как быстро Коньярик уловил римские понятия о чести и отличиях!» – подумала она, но вслух проговорила:

– Ты будешь жить, Коньярик.

– Граждане Рима будут знать мое имя, все так говорят. Я попаду во Второй ярус. Когда я думаю об этом, в моих жилах закипает кровь!

– Ты и так уже прославился, Коньярик. У нас на родине все считают тебя знаменитым воином.

Но Коньярик не услышал ее.

Только сейчас Ауриана заметила русоголового юношу, который, судя по высокомерному и ухоженному облику, не принадлежал к числу обитателей школы. Он уверенно пробрался сквозь толпу зрителей и направился к Ауриане. Его поведение было типично для слуги высокопоставленной персоны. Он остановился позади нее.

– Гарпокрас приглашает тебя к себе! – услышала Ауриана его голос.

– Гарпокрас? – прошептала она.

Зачем она понадобилась ему? И вдруг ее озарило. Очевидно, Гарпокрас действовал по приказу Марка Юлиана. Боясь поверить этому, она тем не менее ощутила радостное предчувствие.

– Иди быстрее и следуй по проходу, ведущему мимо латрины[15]15
  Латрина – туалет.


[Закрыть], – отрывисто произнес юноша. – Когда увидишь шеренгу стражников, загораживающих вход, остановись. Среди них будет Гарпокрас. Он встанет рядом с конной статуей Домициана. Жди в тени напротив входа в арсенал и не спускай глаз с Гарпокраса. Если ты увидишь, что он подает этот знак, сейчас же возвращайся на место.

И он почесал ухо двумя пальцами левой руки. Потом он круто повернулся и исчез, смешавшись со служителями, которые разносили по столам подносы с сочными и ароматными свиными колбасками, а также бараньими окороками, зажаренными в медовом соусе.

– Если Акко заметит мое отсутствие, – предупредила Ауриана Коньярика, – скажи ему, что у меня от всей этой дурацкой еды разболелся живот, и я побежала в латрину.

Проходя по залу, украшенному цветами, взволнованная Ауриана почти не обращала внимания на странное сочетание веселья и горя, встречавшееся на каждом шагу. За одним столом пили за здоровье друг друга, провозглашая все более и более воинственные тосты, боец с сетью и ветеран-самнит, сражавшийся мечом. Напротив сидел новичок, окруженный плачущими родными, которые пришли попрощаться с ним. Она миновала человека, который лихорадочно трудился над составлением завещания, чтобы в случае его смерти весь нехитрый скарб достался родственникам или друзьям. Прямо на полу у ног пишущего другой гладиатор, исторгая хрипы и рычание, совокуплялся с проституткой, стоя перед ней на коленях. Ее ноги были заброшены на его плечи.

Затем Ауриана оказалась в коридоре, проходившем по всему периметру огромной школы, и остановилась, почувствовав резкий запах человеческих испражнений. Рядом находилась латрина. Отсюда она увидела Гарпокраса и стражников, стоявших в пятидесяти шагах от нее. Он еле заметно кивнул. Посетители широким потоком вливались в ворота, следуя между двойными шеренгами стражников. В проеме ворот виднелась часть Колизея и небольшая полоска ярко-голубого неба. На городских улицах, напоминающих стигийские каньоны, раздавалось эхо от ругательств возчиков. Отовсюду доносился скрип колес, не умолкавший даже ночью. Сотни повозок ежесуточно доставляли в гигантский город различные припасы. Этот странный Рим оживал ночью и в темноте набивал свою ненасытную утробу.

Ауриана ступила в тень стены напротив двери арсенала. Этот огромный, безразличный и враждебный мир порождал в ней пустоту и холод.

Чьи-то уверенные руки схватили ее сзади за плечи и повернули к себе.

– Марк? – шепотом спросила она, глядя на высокого человека, чье лицо скрывал капюшон плаща.

Ауриана увидела глаза, горевшие слишком ярко и выдававшие глубокую и с трудом сдерживаемую страсть.

– Да, это я, – услышала она голос, придавший ей силу и уверенность.

Ауриана прильнула к нему и долго стояла так, окунувшись в спасительную, благотворную тишину, которую ощущала физически. Чувство умиротворенности духа было прекрасно, но оно тревожило Ауриану, ибо эти редкие минуты счастья еще более остро подчеркивали всю безутешную и отчаянную атмосферу, окружавшую ее почти все время, которое она находилась в школе. Такие резкие переходы от настроения к настроению сводили ее с ума после каждой встречи с Марком.

– Послушай меня! – сказал Марк Юлиан, прижимаясь к ее нежному, красивому лицу. – Я поступил как последний дурак, придя сюда, но в последнюю минуту ко мне поступило очень неприятное известие. Ауриана, ты должна отказаться от этой бредовой идеи. Они составили против тебя заговор. Ты не победишь!

Она напряженно слушала, подобравшись всем телом и приготовились возразить ему. Марк оглянулся вокруг, чтобы убедиться в безопасности.

– Я принес с собой ядовитую смесь, – продолжил он, увидев, что за ними никто не наблюдает. – Не бойся, ты не умрешь. Она вызовет обильную рвоту как при отравлении пищей. Это будет продолжаться полтора дня – вполне достаточное время, чтобы обмануть судьбу и уйти от гибели, которая неминуемо ждет тебя завтра. Ни один врач не сможет заподозрить тебя в симуляции. Прими это снадобье сейчас же за едой, и если фортуна будет нам благоприятствовать, ваши лекари примут все за чистую монету.

Марк вложил ей в ладонь маленький терракотовый пузырек.

– Возьми это и живи.

– Марк, нет! Я связана…

– Ты должна сделать это! Подручные Аристоса хотят подсунуть тебе негодное оружие. Они будут из кожи вон лезть, чтобы погубить тебя еще до того, как ты сможешь сразиться с ним. Эрато не в состоянии уследить за ними. Кроме того, у Аристоса слишком много покровителей из числа придворных вельмож. Сделай то, о чем я прошу, и я успею забрать тебя отсюда задолго до твоего следующего поединка.

Ауриана отвела от него взгляд и посмотрела на Гарпокраса. Он был спокоен и неподвижен.

– Марк, меня невозможно спасти, пусть все идет своим чередом. Не нужно вмешиваться в волю провидения. Не беспокойся. Мне не помогут теперь ни бог, ни человек. Верь в мои силы, – она вернула Марку Юлиану яд. – И не думай, что я неблагодарна.

На глазах ее показались слезы, и она отвернулась в сторону.

Марк бережно взял ее руку и приложил к своему сердцу.

– Эти подлые боги хитростью и коварством поставили нас в безвыходное положение! Я в отчаянии, потому что не знаю, как мне вести себя с человеком, который отвергает любую мою помощь. Ты умудрилась сделать меня совершенно жалким и ничтожным. Я никогда еще не чувствовал себя так скверно!

Он повернул ее лицо и продолжил тоном, не терпящим возражений.

– Если уж ты не соглашаешься бежать отсюда, то береги себя как следует. Эрато намеревался позволить тебе самой выбрать меч. Ты пойдешь в арсенал. После этого ни на секунду не спускай глаз с меча. Подмена меча – старый испытанный трюк, а они мастера на такие штучки. Думаю, тебе не нужно говорить, что когда ломается меч, на это смотрят как на досадное невезение. Стоит мечу развалиться в твоих руках, и ты пропала. Тебя не пожалеет ни толпа, ни твой противник.

Ауриана медленно кивнула, завороженная его взглядом, который был так похож на ее собственный. Это был взгляд человека решительного, привыкшего противостоять любым ударам судьбы и не сгибающегося в самых безнадежных ситуациях. От его голоса у нее слегка кружилась голова, она чувствовала себя словно на крыльях, невесомой и парящей над всей суетой.

– Эрато утверждает, что ты обладаешь поразительными способностями. Я не удивлен, потому что ты всегда была для меня источником чудес. У тебя неплохие шансы, даже если твоим врагам удадутся их козни. Когда будешь стоять перед ложей Императора, не смотри на меня. Мне тоже нельзя смотреть на тебя. Домициан страшно ревнив ко всему, что мне нравится. И не смотри на Императора, не раздражай его никоим образом. Старайся выглядеть взволнованной и невинной, если, конечно, сможешь.

Он улыбнулся и нежно погладил ее по щеке.

– С трудом могу представить тебя такой, но ты должна постараться.

– Я неплохо успела изучить его характер. Не бойся, я не буду раздражать его своим взглядом.

– Ауриана! Возможно, мы видим друг друга в последний раз.

– Я не погибну, Марк.

– Невероятно… Когда ты произносишь такие слова, я верю в них. Мне бы так хотелось, чтобы это сбылось. Однако вера – штука хрупкая. Она не стоит сумерек, не говоря уже о ночи.

– Это происходит потому, что вы держите своих богов взаперти, в каменных домах, – сказала Ауриана, и на ее губах появилась озорная улыбка. – Если бы вы позволяли им побыть среди людей хотя бы изредка…

Но тут Марк Юлиан привлек ее к себе и поцеловал долгим, жарким поцелуем. Страстная любовь на миг подчинила себе его разум. Держа ее в своих объятиях, Марк Юлиан поразился, насколько гармонично сочетались в Ауриане уязвимость и сила, нежность и твердость. Ее тело было точной копией ее характера.

Их тела тесно соприкасались, казалось, они слились вместе. Их разделяли лишь два тонких слоя ткани.

«Это жестоко и невыносимо! – с болью подумала Ауриана. – Какая-то моя часть хочет бросить все, все мои старания и прежние намерения, ускользнуть отсюда и разделить с ним его ложе прямо сегодня, сейчас же!»

Марк Юлиан словно услышал эти мысли. Он поднял ее подбородок и посмотрел прямо в глаза.

– Я найду способ и сделаю это очень быстро. Мы обязательно проведем с тобой вместе хотя бы одну ночь. Я обещаю это.

Ауриану охватила дрожь. Она почувствовала приятную слабость во всем теле и томление при виде такого откровенного желания в его глазах. Несчастье и радость нахлынули на нее одновременно, лишив ее дара речи.

– Все, что от тебя требуется, остаться в живых, – сказал Марк Юлиан с беззаботной улыбкой, скрыв за ней невыносимую печаль. – О таком маленьком одолжении тебя можно попросить?

В этот момент он заметил сигнал Гарпокраса.

– О, Немезида! Уходи немедленно!

Она с трудом отвела от него глаза. Оставить его сейчас было равносильно для нее потере какой-нибудь конечности своего тела.

– Прости меня за то, что я с тобой делаю! – прошептала она и, повернувшись, побежала по проходу.

Глава 46

Перед рассветом Ауриану разбудил безжалостный грохот барабанов. Наполовину витая в снах, она подумала, что начался праздник Цереры.

Наступило утро восхода Благословенного. Бальдемар ждет на горе Мартен. «Мне нужно спешить, иначе мы не успеем посмотреть, как будут зажигать праздничные костры. Уже недолго осталось ждать до того времени, когда Труснельда поднимется на жертвенный холм с живым зайцем в мешке…»

Она увидела цепочку пляшущих детей и услышала шорох ветра, теребившего ветки сосен. Это была сама Фрия, Несущая Свет, а ее пылающее одеяние создавало рассвет. Она вела свой народ в землю, где не знают печалей и скорбей. Вслед за ней шли дети, а потом все остальные. Бой барабана, от которого сотрясалась земля, исходил на самом деле от сердца Фрии, великого и сострадательного.

И в этот момент Ауриана проснулась окончательно. Содрогнувшись от ужаса, она все вспомнила.

Этот барабан возвещал о смерти, а не о жизни. Под этот барабанный бой поднимался веларий, огромное парусиновое полотно, защищавшее зрителей от полуденного солнца. Тысяча моряков, снятых с кораблей римского флота, стоявших в Мизенуме, тянула канаты, перекинутые через блоки, и парусина, скатанная в рулоны, поднималась вверх и расправлялась на веревочном каркасе над сидениями амфитеатра. Толпы римлян, пришедших наблюдать за тем, как будут умирать гладиаторы, рассядутся в благодатной тени, и им не придется щуриться от солнца.

Ауриана встала и ополоснула лицо холодной водой из деревянной лоханки, стоявшей в дальнем углу камеры. Каждый удар барабана казался ей ударом гигантского молота, которым их свирепый бог солнца вколачивал ее в кровавую грязь, загонял в темные пещеры Хелля. В ужасе она закрыла ладонями уши.

«Суния, ты слышишь? Понимаешь ли ты, что я спасла тебя от этого барабана, или ты все еще презираешь меня?»

Она подошла к маленькому окошечку, откуда был виден крошечный клочок неба. Потом прикоснулась рукой к священному знаку Водана, который был вытатуирован на предплечье другой руки, пытаясь уловить огненный дух бога войны. Но сегодня небо было пустым, бесплодным. Ауриана почувствовала первые признаки паники и безжалостно подавила их в себе.

Дверь камеры с лязгом распахнулась, и на пороге появился стражник. Движением копья он приказал ей следовать за ним. Сегодня стражники выстроились вдоль всего прохода. Большая часть из этих людей была незнакома Ауриане. Ее отвели в просторный павильон, расположенный у входа, где уже собралось около двух с лишним десятков новичков. Все молчали. Страх стал для каждого из них своеобразной тюрьмой. Через несколько секунд ей удалось в тусклом свете разглядеть Коньярика и Торгильда. Они казались отчужденными, словно витали где-то далеко отсюда. Когда она увидела Целадона, он в смущении отвел глаза. Еще вчера он был таким решительным и уверенным, а сегодня утром им овладел страх, которого он стыдился.

По павильону двигалась цепь стражников, которые обыскивали гладиаторов, отбирая острые предметы, запрещенные к использованию, кривые ножи и заточенные металлические штыри. Это делалось для того, чтобы исключить возможность самоубийства перед выходом на арену.

Время шло, и жизнь в Великой школе все более и более наполнялась движением. Ауриана наблюдала за происходящим из зарешеченного окна павильона. Вот мимо нее пробежали служители арсенала и помощники наставников, которые несли охапками оружие и амуницию. Гулкое эхо, отражающееся от каменных стен, повторяло голоса спорящих между собой наставников и лекарей. Подкатили церемониальные колесницы, предназначенные для торжественного въезда знаменитых гладиаторов Первого яруса, одетых в алые мантии и золотые чеканные шлемы, украшенные павлиньими перьями.

Шли часы, и все это время ее соплеменники поодиночке или парами подходили к ней, чтобы притронуться к амулету со священной землей – единственному предмету, связывающему их с родиной. Они просили Ауриану молиться за их спасение. Ауриана же держалась поближе к Целадону, забрасывая его вопросами о значении того или иного эпизода из происходящего перед ее глазами. Она надеялась вытащить его из состояния отупения и полного безразличия, в которое он все больше и больше погружался. Торгильд нашел в себе силы побороть волнение, а вот Целадону это не удалось. Он считал, что гладиатор, назначенный ему в пару, превосходит его в силе и хитрости.

Павильон был похож на пчелиный улей. Всюду раздавались бормотание, шепот, плач и молитвы.

Между тем солнце всходило все выше и все больше простолюдинов скапливалось в широком проходе, отделявшем Великую школу от Колизея. Громилы и бродяги из кварталов Субуры терлись здесь рядом с дворцовой челядью, торговцами рыбой, сапожниками, огородниками, мраморщиками, лавочниками и гостями из таких далеких мест, как Родос, Анатолия или берега Евфрата. Над всем этим пестрым, волнующимся человеческим морем иногда проплывали сенаторские носилки, словно прогулочные лодки, разукрашенные слоновой костью и золотом.

Рабам вход на зрелища был воспрещен, однако в толпе их было немало. Очевидно, они надеялись просочиться в Колизей, затерявшись в общей массе, и наблюдать за боями с верхнего ряда, где стоячее место можно было купить всего лишь за две медяшки.

Многие старались пробиться к прилавкам, за которыми продавались билеты, представлявшие собой плоские костяные кружочки. На них были нацарапаны ряд и место. Отсюда зрители, толкаясь, спешили подняться по мраморным лестницам, расположенным над каждой четвертой аркой. Оказавшись внутри амфитеатра, они попадали в руки расторопных служащих, которые быстро рассаживали их по трибунам соответственно билетам и общественному положению. Некоторые останавливались у временных киосков, поставленных около деревянных заграждений, окружавших Колизей для сдерживания натиска толпы. Здесь они покупали списки гладиаторских боев, брали напрокат подушечки для сидения на мраморных скамейках. Здесь же продавались колбаски, пирожки с мясом, вареные яйца и вино, чтобы проголодавшиеся могли перекусить и при этом не пропустить ни одного увлекательного события.

Кучка азартных игроков толпилась у киосков, где принимались ставки. Среди них как всегда шел спор о достоинствах и недостатках их фаворитов.

Ко второму часу утра в Колизей уже набилось около семидесяти тысяч граждан. Несмотря на отсутствие в списке бойцов Аристоса интерес к представлению был огромный Он хорошо был подогрет будущими театрализованными сценками хаттской битвы. Они должны были имитировать происходившие в действительности сражения.

– Какие сражения? – этот возглас часто можно было слышать у тотализаторов.

Высказывались предположения, что специально для того, чтобы как можно больше народу могло посмотреть именно эти сражения, была установлена столь невысокая плата за билеты. По замыслу Домициана это зрелище должно было поднять значимость разрозненных стычек с варварами в Хаттской войне как минимум до уровня осады Трои или морского сражения при Акции.

После того, как Император и его свита заняли места в императорской ложе, прозвучали фанфары и цимбалы. После недолгой паузы, в течение которой царила полная тишина, начались Игры.

Как всегда, утренняя часть зрелища состояла из поединков животных между собой. Сначала показали бой двух слонов, которые нападали друг на друга лишь после выстрелов по ним огненными стрелами. Их мощный топот можно было слышать даже за городскими воротами. Слон-победитель после схватки встал на колени перед императорской ложей. Чтобы научить его этому, дрессировщики потратили много времени и сил. Следующими на арену вышли носорог и белый бык с шипами на рогах, затем бились медведи, связанные короткой цепью, что делало их более злобными.

Следующим номером программы были фессалийские всадники. Они показывали свое искусство на тридцати быках, выпущенных на арену. Подскакивая к быкам, фессалийцы хватались за рога и выворачивали им шеи, стараясь повалить на землю.

Состязания проходили в высоком темпе. Не успел упасть последний бык, как на арену выгнали две дюжины жирафов, и зрители на трибунах одобрительно загудели. После жирафов наступила очередь лучников, стрелявших по живым мишеням. Распорядителям пришлось объявлять перерыв, чтобы нумидийские невольники смогли при помощи железных крючьев и веревок вытащить с арены трупы зверей. Когда зрители, которым наскучило смотреть на рабов, занятых совершенно неинтересным занятием, стали выражать свое неудовольствие свистом и выкриками, их улестили срочно выпущенным из клетки месопотамским львом. Толпа сразу притихла, наблюдая, как гордое животное было умерщвлено эфиопкой, одетой в яркий наряд и вооруженной одним лишь копьем.

К середине утра зрителям уже начал изрядно надоедать этот бесконечный парад зверей. Однако запас этого рода зрелищ был довольно велик, и глазам утомленной толпы предстояло полюбоваться на пародию скачек на колесницах, управляемых обезьянами. Следом за ними выступали все те же обезьяны, но на этот раз они метали друг в друга дротики. В толпе раздавался смех.

Но с мест, где сидели плебеи, начали скандировать: «Верните Аристоса! Аристоса сюда!»

В четвертом часу утра в полутемный павильон, где содержались гладиаторы, внесли лохань с кашей из ячменного зерна, которую они съели под неусыпным надзором стражников, «Неужели они думают, что мы попытаемся проглотить ложки?» – удивленно подумала Ауриана.

В полдень звонкий голос труб возвестил, что настало время состязаний между людьми. Стражники вернулись и начали десятками выводить новичков. Целадон объяснил Ауриане, что для затравки будут проведены несколько поединков между неизвестными гладиаторами, а затем начнется массовая сцена, имитирующая сражение. Весь день отдельные схватки будут перемежаться имитациями битв Хаттской войны. Это было необходимо, чтобы для каждой сценки менялись декорации. Из многого, что сообщил в этот день Целадон, в памяти Аурианы почему-то отпечатался только один факт. Оказывается, неподалеку от Рима жили люди, чьим единственным занятием было выращивание деревьев для этих декораций. Этот народ не переставал изумлять Ауриану своими странными обычаями.

Когда начался первый поединок, и пролилась человеческая кровь, толпу словно подменили. До этого, глядя на зверей, она выражала свое отношение к происходящему разрозненными и не очень энергичными выкриками. Теперь же над Колизеем раздавался слитный могучий рев, который, казалось, исходил из одной утробы.

Время остановилось. В криках толпы чувствовалось явное раздражение и злоба. Когда на арену увели Коньярика и Торгильда, их уход был до обидного будничным. Ему явно не сопутствовала торжественность, которую Ауриана привыкла связывать в своих ощущениях с началом битвы. Точно так же они могли выйти на улицу, чтобы встретить скот с пастбища и загнать его в хлев. Ауриана попыталась воспроизвести в уме ритуал Огня, но растущее возбуждение толпы мешало сосредоточиться. Ей было знакомо состояние толпы, которая была до предела чем-нибудь наэлектризована. Именно в таком состоянии находились зрители в Колизее, возмущенные тем, что им подсунули второсортную дребедень, а не настоящих гладиаторов, отличающихся свирепостью.

Ауриана частенько оказывалась у себя на родине перед такой толпой, но ей всегда удавалось поладить с людьми. Это стоило огромного нервного напряжения, потому что она хорошо знала, насколько непредсказуемым могло быть поведение большой массы людей. А при таком скоплении народа взрыв недовольства представлял особую опасность.

Ауриана прислушалась к разговору стражников, с волнением пытаясь узнать судьбу Коньярика и Торгильда. Но те упоминали только о том, что первая дюжина боев между сарматками из школы Клавдия была встречена градом гнилой репы.

Целадон перед своим поединком удивил Ауриану. Перед тем, как его увели, он подошел к ней и горячо обнял, приподняв в воздух.

– Если я не вернусь, Ауриана, – сказал он напоследок, – подойди к Баграту, когда любопытство снова одолеет тебя. Он когда-то служил в одном богатом доме поваром и знает этот город не хуже, чем блоха знает шкуру собаки, на которой она живет. Он человек покладистый, и твои постоянные вопросы его не будут раздражать.

– Целадон! Береги себя! – печально сказала Ауриана, когда стражники растащили их и повели добродушного силача к выходу из павильона. Прошло четверть часа. Стражники вернулись и отобрали еще десять мужчин. К этой группе они присоединили и Ауриану. Она вдруг почувствовала себя растерянной, словно пугливая лошадь перед препятствием.

«Я не готова! Это скопище зрителей – все равно, что огромный, прожорливый зверь, разинувший свою пасть. Они настроены сегодня очень злобно и никого не пощадят. А что если я одержу победу, и толпа потребует прикончить побежденного? Целадон откуда-то узнал, что этот человек, Персей, сам продал себя в гладиаторы, чтобы спасти свою семью от голодной смерти. Я не могу убить невинного человека. Добром для меня этот день не кончится».

Десятку гладиаторов, среди которых находилась и Ауриана, привели в помещение, расположенное рядом с арсеналом. Две старухи свирепой наружности начали готовить ее. У одной были водянистые глаза и руки в бородавках, а у другой – постоянно беззвучно шамкающий рот без зубов. Их высохшие руки ползали по ее телу словно клешни раков, затягивая наголенник на левой ноге и кожаный нарукавник на правой руке. Волосы Аурианы стянули на затылке и завязали небольшим узлом. Их следовало убрать под шлем, иначе кончик меча мог зацепить выбившийся локон и снять с нее скальп. Затем они натянули на нее кожаную тунику и надели на плечи тяжелый шерстяной плащ темно-красного цвета.

За ее спиной послышался скрип колес. Служители поспешно вкатили тачки с наваленным на них окровавленным снаряжением, которое было снято с убитых. Однако Ауриана не заметила этого, как, впрочем, и всего, что в этот момент происходило вокруг. Весь живой мир, казалось, отступил далеко-далеко и сжался в маленький комочек. Она почувствовала, как ее тело расслабилось и стало легким, почти невесомым, словно душа стала воспарять на небо.

Вскоре пришел Эрато в сопровождении помощника и писца. Увидев ее, он был поражен настолько, что некоторое время просто стоял и глазел на нее. Туго стянутые волосы придавали Ауриане отрешенный и отважный вид. Она олицетворяла собой решимость и боевой дух. Эрато смущенно вспомнил о том вечере, когда она мощным и неотразимым ударом повергла его наземь. Опять у него было ощущение, что это не простая женщина, а посланница судьбы, которая, сделав свое дело, исчезнет, не оставив следа. С трудом избавился он от этого наваждения. Все эти рассуждения о волшебных превращениях и чарах были уделом легковерных и впечатлительных, он же полагался лишь на смелость, быстроту и точность движений.

– Дай посмотреть на твои запястья, – нетерпеливо произнес Эрато. – Неплохо! А теперь скажи, что обозначает этот сигнал?

Он быстро повторил с ней всю серию условных сигналов, которые подавались руками. Затем он приказал писцу и помощнику оставить их наедине. Ауриана видела, что Эрато был несколько смущен, словно совершал что-то предосудительное. Он подошел к ней поближе.

– Ауриана, – сказал он совсем тихо, почти неслышно, – некоторые люди приняли меня за выжившего из ума идиота, узнав о том, что я сделал большие ставки на твою победу. И все-таки некоторые влиятельные лица решили положиться на мое мнение, тоже поставив на тебя весьма экстравагантные суммы. На карту поставлены моя репутация и положение. Один из этих алчных проходимцев – императорский казначей Музоний Гета. Этот жирный боров не задумается перерезать мне глотку, если лишится своего миллиона сестерций. Спаси меня от него, Ауриана, и когда все кончится, я сделаю для тебя все, что смогу, все, что только будет в моих силах.