Текст книги "Хранители Братства (ЛП)"

Автор книги: Дональд Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– У нас тут монастырь, а не варьете, – сказал брат Перегрин.

– Но причина была именно такова, – подтвердил брат Иларий. – И, если подумать, все верно. У нас и правда скучный фасад.

Ну и придирка – скучный фасад! Брат Квилан, обладатель, кстати, отнюдь не скучного фасада, в недоумении спросил:

– Что это означает? При чем тут фасад? Я просто не понимаю.

– Закон о достопримечательностях того времени, – объяснил брат Иларий, – требовал от Комиссии рассматривать только фасад здания или внешние стены, выходящие на улицу. Внутреннее пространство можно было превратить хоть в каток для катания на роликах, но если сохранялся красивый исторический фасад – то все в порядке.

– Постой, позволь мне разобраться, – сказал брат Оливер. – Комиссия по достопримечательностям заботится о сохранении зданий, или только их фасадов?

– Фасадов. – Брат Иларий развел руками. – Комиссия и рада бы сделать больше, но бизнесмены, занимающиеся недвижимостью, вмешиваются и продавливают выгодные им решения, поэтому приходится идти на компромиссы. В данном случае, закон гласил, что Комиссия по достопримечательностям не может присвоить зданию соответствующий статус ни на каком основании, кроме оценки его уличного фасада. Ни интересный с точки зрения архитектуры интерьер, ни полезное предназначение, вообще ничего не имеет значения, кроме фасада. А наш фасад – скучный.

Теперь, после его объяснений, никому уже не хотелось спорить. Откровенно говоря, фасад монастыря и правда был скучным. Поскольку благословенный Запатеро строил убежище от мира, он и его соратники-строители сосредоточились главным образом на интерьере. А на Парк-авеню смотрела просто серая каменная стена длиной сто футов и высотой двадцать пять. Внизу в ней было два дверных проема, а выше, на уровне второго этажа, три небольших окна, и это все. С улицы нельзя было ни увидеть, ни даже представить наш двор, крытые галереи, часовню, кладбище и все прочее.

Брат Клеменс, превративший чужие салфетки в мокрые тряпки, нарушил мрачное молчание:

– Минуточку. Иларий, ты, кажется, упомянул, что таков был закон того времени?

– Ну да.

– Значит, он поменялся?

– Ни в коем случае не в нашу пользу.

– Что же изменилось?

– В 1973 году в законе появилось дополнение, допускающее рассмотрение некоторых интерьеров, – ответил брат Иларий.

Брат Клеменс оживился.

– О, правда? Что же это за закон такой, допускающий рассмотрение некоторых интерьеров, и при этом игнорирующий этот интерьер?

Его широко раскинутые (теперь уже сухие) руки намекали на величие окружения, хотя, возможно, оно было слегка преувеличено.

Многие из нас разделяли убеждение брата Клеменса, и я видел, как на лица возвращается надежда. Но брат Иларий помотал головой.

– Интерьеры, подлежащие рассмотрению, – сказал он, – согласно тексту закона должны быть регулярно открыты и доступны для публики. То, чем является наш монастырь, брат Клеменс, это полная противоположность месту, открытому и доступному для публики.

– Тогда, похоже, мне придется спасать нас с помощью вторичных документов, – сказал брат Клеменс.

Кое-кто повернулся к нему с вопросами, как продвигается работа, и брат Клеменс заверил:

– Все идет своим чередом. Вопрос просто в воссоздании предельно убедительного образа.

Но почему-то его уверенность в себе не производила впечатление предельно убедительной.

***

Во вторник я нес дежурство в канцелярии – работа, оставляющая мой разум свободным для размышлений. Хотя в моем случае «размышление» – сильно сказано. Скорее, это был просто сумбур в голове.

В монастыре имелось два кабинета: принадлежавший аббату и служивший канцелярией. В кабинете аббата мы проводили собрания, и именно там сейчас брат Клеменс пытался воссоздать порядок из хаоса нашей системы хранения документов. Монастырская канцелярия, также называемая скрипторием (тоже не совсем подходящее слово; в старые времена скрипторием называлось помещение, где монахи вручную переписывали рукописи), располагалась в угловой комнате в передней части здания. Там стоял стол с телефоном на нем и скамья для посетителей. В этой комнате занимались редкими личными визитами и входящими звонками. Здесь же хранились наши наличные (исключительно мелочью), из которых я брал по субботам деньги на «Санди Таймс». Обычно кто-то из братьев дежурил здесь после обеда и вечером, и во вторник подошла моя очередь.

Первый час или около того я провел, сидя за столом и листая авиационные журналы, что брат Лео хранил в нижнем ящике. Время от времени я устремлял задумчивый взгляд вдаль, а мысли в голове беспокойно крутились по кругу, словно собака, пытающаяся улечься поудобнее.

Все эти размышления были всецело сосредоточены вокруг меня и моего будущего. Я почти перестал думать о ДИМП и надвигающейся угрозе сноса. У нас оставалось всего шестнадцать дней на спасение, но едва ли я сейчас уделял этому факту хоть какое-то внимание.

Мое подозрение, что оригинал договора аренды украл, вероятно, один из жителей монастыря, также не получило никакого развития. Я ни с кем не поделился этой мыслью и, честно говоря, сам не особо задумывался над ней. Слишком уж безрадостным было это предположение, чтобы его обдумывать.

Кого из пятнадцати моих собратьев-монахов я мог заподозрить? Брата Оливера? Братьев Клеменса, Декстера или Илария? Брата Зебулона? Братьев Мэллори или Джерома? Валериана, Квилана или Перегрина? Лео или Флавиана? Братьев Сайласа, Эли или Тадеуша? Никого из них я не мог подозревать. Как я мог даже помыслить о таком?

И мои собственные проблемы казались мне более острыми. Размышляя над ними, я поймал себя на мысли, что совсем не задумывался над душевным состоянием Эйлин Флэттери. Мне ведь не должно быть безразлично, что она думает? Возможно ли такое, что я покину ради нее монастырь, и после этого выяснится, что я ее совершенно не привлекаю?

Ну уж нет. Странно звучит, но Эйлин и правда не имела значения. Брат Оливер был прав: ее появление являлось лишь формой испытания, через которое мне предстояло пройти, но предметом испытания было мое призвание. Нравлюсь я Эйлин Флэттери или нет – в конечном счете не имело отношения к тому, решу ли я остаться в монастыре или покину его. Вопрос состоял в том: останусь ли я братом Бенедиктом или вновь стану Чарльзом Роуботтомом? Все остальное тлен и суета.

Конечно, было неплохо четко определить вопрос, но было бы еще лучше, если б к нему прилагался готовый ответ. Я продолжал размышлять об этом маленьком, но бездонном провале, когда входная дверь вдруг распахнулась, и в помещение вместе с невысоким энергичным мужчиной ворвался громкий уличный гул. Посетитель захлопнул дверь, отсекая шум, и произнес:

– Хорошо, вот я и здесь. Я занятой человек, так что давайте побыстрее покончим с этим.

Мою медитацию и раньше прерывали мирскими делами, но никогда – столь бесцеремонно. Во-первых, эта входная дверь почти никогда не отворялась; для редких выходов наружу мы чаще всего пользовались дверью во внутреннем дворе. Во-вторых, я полагал, что дверь заперта, обычно так и было. В-третьих, кто этот подвижный коротышка?

Должно быть, я выглядел изумленным. Невысокий мужчина нахмурился, глядя на меня, и спросил:

– Вы чем-то расстроены?

Он разбросал быстрые нетерпеливые взгляды по всей комнате, очевидно высматривая кого-то более сметливого для продолжения разговора.

– Где ваш главный? Оливер.

– Брат Оливер? – выдавил я. – А вы кто?

Взгляд коротышки стал еще более нетерпеливым.

– Дворфман. Ваш аббат хотел со мной встретиться. Я здесь.

Он постучал по циферблату наручных часов, на которых нервно подрагивали тонкие красные цифры на черном фоне: 14:27.[47]47
  Первые электронные наручные часы были выпущены за считанные годы до времени действия романа. Поэтому необычные часы Дворфмана произвели такое впечатление на брата Бенедикта, что он еще будет неоднократно вспоминать их (и то, что они показывают время в двадцатичетырехчасовом формате, а не двенадцатичасовом, более привычном).


[Закрыть] Цифры мигнули, пока короткие пальцы быстро постукивали по экрану, и часы передумали: 14:28.

– Время летит, – заметил Дворфман.

Дворфман? Дворфман! Я вскочил на ноги, разбросав журналы.

– Роджер Дворфман?

Он, похоже, не мог поверить, как бесстыдно я трачу его драгоценное время.

– Вы ждете сегодня еще каких-то Дворфманов?

– Никаких, – промямлил я. – Постойте-ка. Да-да, конечно. Мистер Дворфман. Почему бы вам… эээ… не присесть.

Я лихорадочно огляделся, пытаясь сообразить, на каком предмете мебели люди обычно сидят.

– Вон там, – сказал я, указав на скамью для посетителей, но мне пришлось еще вспоминать, как она называется. – На ту скамью. А я пойду скажу… эээ… то есть, найду брата… Я скоро вернусь.

Я выскочил из комнаты; Дворфман нахмурил брови, провожая меня взглядом. Не моя вина, что ему показалось, будто я расстроен, когда я просто опешил. Я не очень хорош в этом деле. За последние десять лет, прежде чем началась нынешняя суматоха, я утратил все навыки опешивания. В монастыре слишком редко происходят внезапные события. Однажды, лет шесть назад, брат Квилан запнулся о дверной порог, входя в трапезную, и опрокинул на меня поднос с дюжиной порций мороженого. Ну и на прошлой неделе брат Джером уронил мне на голову влажную тряпку. Не считая этих досадных происшествий, моя жизнь протекала спокойно на протяжении очень долгого времени. Я же таксист какой-нибудь.

Брата Оливера не было в его кабинете, хотя братья Клеменс и Декстер работали там по локоть в бумагах и выглядели на грани истерики. Я спросил их про брата Оливера, и брат Клеменс посоветовал:

– Попробуй поискать в библиотеке.

– Спасибо.

– Или в калефактории, – добавил брат Декстер.

– В калефактории? – с удивлением посмотрел на него брат Клеменс. – Что ему там делать?

– Я видел его там на днях, – сказал брат Декстер.

– Но что ему там делать сейчас?

Я еще раз поблагодарил их обоих, но они не обратили на меня внимания. Брат Декстер обратился к брату Клеменсу:

– Я просто предположил, что он может оказаться там.

Я поспешил дальше, слыша, как их голоса за спиной становятся все громче.

В библиотеке брата Оливера не оказалось. Там сидел брат Сайлас, читая собственную книгу – присоединившись к Ордену он пожертвовал нашей библиотеке пятнадцать завалявшихся у него экземпляров мемуаров «Я не святой», о его жизни профессионального преступника, и частенько приходил сюда полистать то один, то другой экземпляр. Я спросил его о брате Оливере, и брат Сайлас ответил:

– Он был здесь. А потом, думаю, поднялся наверх.

– Наверх. Ясно.

Я повернул обратно, но вдруг понял, что к лестнице мне придется пройти через канцелярию,[48]48
  При чтении этого эпизода вам, возможно, пригодится схема монастыря, размещенная во второй главе. Расположение помещений, коридоров и лестниц на ней соответствует описаниям в романе; видно, что автор рисовал схему не для галочки, а со смыслом и толком.


[Закрыть] где ждет Роджер Дворфман. Ну что ж, ничего не поделаешь.

Когда я возвращался, из-за двери кабинета все еще доносился шум спора братьев Клеменса и Декстера. Я торопливо вошел в канцелярию и обнаружил, что Роджер Дворфман не сидит, а расхаживает, посматривая на часы с дрожащими красными цифрами. Он остановился, сурово глядя на меня, но я не стал задерживаться.

– Наверх, – сказал я en passant.[49]49
  «Мимоходом, на ходу» (фр.)


[Закрыть] – Я мигом… – И поднялся по лестнице.

Комната брата Оливера была второй слева. Я видел через приоткрытую дверь, что она пуста, но все равно постучал. Из своей комнаты на другой стороне коридора выглянул брат Квилан и спросил:

– Ты кого-то ищешь?

– Брата Оливера.

– Думаю, он в калефактории.

Вот уже двое склоняются к этому предположению.

– Угу, – сказал я.

Брат Квилан вернулся к себе, оставив дверь открытой. Проходя мимо нее к лестнице, я остановился, заглянул к нему и поинтересовался:

– А что он там делает?

– Прошу прощения? – смутился брат Квилан.

– Брат Оливер. В калефактории.

– О, занимается гимнастикой.

– Гимнастикой? В калефактории?

– Брат Мэллори решил, что во дворе слишком прохладно.

– А, ясно. Спасибо.

И я поспешил вниз по лестнице, беспокойно гадая, какие маленькие красные цифры показывают сейчас часы Роджера Дворфмана. Но, если честно, я не хотел этого знать.

Дворфман снова расхаживал по комнате. Остановился, сердито глянул на меня, поморщился, как разлом в скале.

– Калефактория, – сказал я. – Я… эээ… пойду туда. – И снова вышел в коридор.

Ссора братьев Клеменса и Декстера набирала обороты. Я остановился и прикрыл дверь в кабинет, не желая, чтобы Роджер Дворфман услышал, как монахи орут друг на друга. Затем поскорее направился дальше по коридору в калефакторию.

Изначально идея калефактории состояла в том, что зимой это было единственное отапливаемое помещение. До начала этого века большинство помещений во многих зданиях не отапливались, и в монастырской калефактории можно было согреться, когда необходимо. Большой камин, встроенный в одну из стен, свидетельствовал о том, что когда-то эта комната использовалась в соответствии со своим названием, но за прошедшие годы она превратилась в нашу общую гостиную, комнату отдыха братства. Особенно мы любили проводить там время летом, когда помещение становилось одним из самых прохладных в монастыре.

Брат Мэллори, похоже, потихоньку отжимал площадь комнаты для своих нужд, превращая ее в спортивный зал. В прошлую субботу он проводил здесь боксерские поединки, а теперь члены гимнастической группы разлеглись на полу, с громким шелестом ряс задирая то одну, то другую ногу. Братья Валериан, Перегрин и Иларий походили на опрокинутые заводные куклы, а брат Мэллори прохаживался вокруг них, отсчитывая ритм.

Но брата Оливера тут не было. Я выкрикнул свой вопрос, нарушив счет брата Мэллори, и, пока трое на полу давали своим ногам немного отдыха, брат Мэллори задумался и сказал:

– Кажется, я видел, как он шел в часовню.

Неужели этому не будет конца?

– Спасибо, брат, – сказал я и выбежал через боковую дверь калефактории, миновал гардеробную позади ризницы, и попал в часовню через дверь за алтарем, где громкий треск коленей оповестил меня о присутствии брата Зебулона задолго до того, как я его увидел.

Да, это был он, занятый подметанием пола и преклоняющий колени каждый раз, выходя в центральный проход. Тр-р-р! Щелк! Чпок! Он словно озвучивал события Гражданской войны.[50]50
  Под Гражданской войной автор, конечно, понимает их Гражданскую войну 1861 – 1865.


[Закрыть]

Брата Оливера, конечно же, здесь не оказалось. Я подскочил к брату Зебулону со спины – преклонив по пути колени и добавив свою собственную перестрелку к общему звуковому фону – и прошептал:

– Где брат Оливер?

Брат Зебулон не обратил на меня внимания. Не думаю, что он даже заметил мое появление.

М-да. В церкви положено говорить тихо, но шептать тугоухому старику – дохлый номер, поэтому я повысил голос:

– Брат Зебулон!

Он уронил метлу и подскочил на фут в воздух.

– Что? – вскричал он, повернувшись. – Что?

– Брат Оливер, – сказал я. – Где он?

Брат Зебулон так рассердился на меня, что не отвечал, пока не поднял метлу. Затем произнес:

– Попробуй поискать на кухне. – И повернулся спиной.

Я покинул часовню через заднюю дверь, намереваясь пройти через кладбище в крытую галерею, а оттуда – на кухню, но, выйдя из ведущей на кладбище арки, остановился, насупился и решил: хватит! Судя по тому, как развивались события до этого, брата Оливера не окажется и на кухне, зато там будет брат Лео, который посоветует поискать в трапезной. Там какой-нибудь другой брат направит меня на второй этаж этого крыла – у нас два отдельных вторых этажа, не соединяющихся между собой – где еще один брат предложит поискать в башне, а оттуда пролетающий голубь отправит меня в подвал на противоположной стороне здания. Прямо под местом, где расхаживает Роджер Дворфман.

Нет уж! Я сыт по горло! С кладбища я направился прямо во внутренний двор – просторное, поросшее травой пространство, пересекаемое дорожками, вымощенными камнями, усеянное платанами и несколькими чахлыми соснами, украшенное парой купален для птиц, клумбами с уже завядшими цветами и увитой диким виноградом беседкой возле стены часовни.

И вот я вышел в центр этого пространства, задрал голову и завопил:

– Брат Оливер!

– Да, брат Бенедикт?

Он оказался рядом со мной. Брат Оливер вышел из-за ближайшей сосны с кистью и палитрой в руках, и кротко моргнул, ожидая, пока я объясню – что мне от него понадобилось.

– Наконец-то, – выдохнул я. – Сейчас, наверное, уже 14:43, а то и 14:44.

– Брат Бенедикт? С тобой все в порядке?

– Все в порядке, – солгал я. – Там Роджер Дворфман.

Брат Оливер выглядел приятно удивленным, но не более того.

– Он позвонил?

– Он пришел! Он здесь и сейчас, бродит по кабинету!

– Он уже здесь? – Брат Оливер засуетился, не зная, куда положить кисть и палитру. – В моем кабинете?

– Нет, в другом. В канцелярии. В вашем кабинете братья Клеменс и Декстер, и я подумал, что не стоит…

Я замолк, потому что брат Оливер вновь исчез за стволом дерева. Последовав за ним, я увидел, как он сложил палитру и кисть к ногам своей последней сумрачной Мадонны, написанной, как ни странно, под явным влиянием Пикассо – думаю, сходство в изображении глаз не могло быть случайным – затем подобрал полы рясы и засеменил к боковой двери, ведущей в скрипторий. Я припустил следом.

Дворфман все еще мерил шагами пол канцелярии. Он остановился при нашем появлении, и я попытался рассмотреть мигающие красные цифры на экране часов, но его руки и предплечья все время пребывали в движении.

– Итак? – сказал Дворфман, глядя на меня поверх плеча брата Оливера. – Итак?

Очевидно, мне следовало представить их друг другу.

– Брат Оливер, – сказал я, – это Роджер Дворфман.

– Вот и вы, наконец, – сказал Дворфман.

Он привстал на цыпочки, стараясь казаться выше, и сурово нахмурился, глядя в живот брату Оливеру.

– Я заставил вас ждать? Мне очень жаль, – сказал брат Оливер. – Я рисовал во дворе. Зимний дневной свет идеально подходит для…

Дворфман нетерпеливо отмахнулся. Я так и не сумел различить цифры на запястье.

– «Дни мои, – сказал он, – бегут быстрее челнока».[51]51
  Здесь и далее цитаты даны в русском синодальном переводе.


[Закрыть] Давайте перейдем прямо к делу.

Я был уверен, что брат Оливер, как и я, озадачен совершенно неуместными образами в отрывистой речи Дворфмана. Но брат Оливер спросил с явным удивлением:

– Это из Книги Иова?

– Глава 7, стих 6, – бросил Дворфман. – Ну же, если у вас есть что сказать мне – говорите. «Ибо жизнь наша – прохождение тени».

– Я не знаком с апокрифами,[52]52
  Религиозные книги и тексты, не признаваемые церковью каноничными.


[Закрыть] – сказал брат Оливер.

Дворфман одарил его легкой улыбкой.

– Вы знакомы с ними достаточно, чтобы распознавать их. Премудрость Соломона, глава 2, стих 5.

– В ответ я могу процитировать лишь Первое послание к фессалоникийцам, – сказал брат Оливер. – Глава 5, стих 14: «будьте долготерпимы ко всем».

– «С терпением будем проходить, – произнес Дворфман, или кто-то другой, кого он цитировал, – предлежащее нам поприще».

– Сомневаюсь, – сказал брат Оливер, – что в изначальном контексте стих имел такой смысл.

– Послание к евреям, глава 12, стих 1. – Дворфман пожал плечами. – Тогда как насчет Послания Павла к Тимофею, где смысл сохранен? «Настой во время и не во время».

Он снова постучал пальцем по маленьким красным цифрам на часах, и на этот раз я их разглядел: 14:51. Не знаю, почему я ощутил такое облегчение, узнав точное время – наверное, это было как-то связано с присутствием Дворфмана.

– Я занятой человек, – сказал он, и это не была библейская цитата. – Сноупс, мой сотрудник, предоставил вам всю нужную информацию. Мы готовы оказать вам всяческое содействие при переезде. Учитывая обстоятельства, мы делаем больше, чем требует закон. Но вам этого недостаточно, вы хотели услышать то же самое от меня лично. Хорошо, теперь вы слышите это от меня лично. Мы возведем здание на этом месте.

– На этом месте уже есть здание, – напомнил брат Оливер.

– Ненадолго.

– Почему бы вам не взглянуть на него? – Брат Оливер сделал приглашающий жест. – Раз уж вы здесь, почему бы не осмотреть место, которое вы собираетесь разрушить?

– «Красота суетна», – сказал Дворфман. – Притчи, глава 30, стих 30.

Брат Оливер, похоже, начал горячиться. Он сказал:

– «Или не знаете, что говорит Писание?». Из Послания к римлянам, глава 11.

С той же быстрой легкой улыбкой Дворфман ответил:

– «Что же говорит Писание?»[53]53
  Иронично, что эти две фразы: «Или не знаете, что говорит Писание?» и «Что же говорит Писание?» выглядят как обычные реплики в разговоре, но одновременно с этим являются цитатами из названных источников.


[Закрыть] Из Послания к галатам, глава 4.

– «Погибели предшествует гордость, – заявил брат Оливер, – и падению – надменность». Притчи, глава 16.

Дворфман пожал плечами, сказав:

– «И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро». Послание к римлянам, глава 3.

– «Горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом». Исаия, глава 5.

– «Грех не вменяется, когда нет закона», – настаивал Дворфман. – Послание к римлянам, глава 5.

Брат Оливер покачал головой.

– «Кто спешит разбогатеть, тот не останется ненаказанным».[54]54
  Книга Притчей Соломоновых, 28:20.


[Закрыть]

– «За все отвечает серебро»,[55]55
  Книга Экклезиаста, 10:19.


[Закрыть] – с непоколебимой уверенностью произнес Дворфман.

– «Напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то»,[56]56
  В англоязычной Библии это Псалтирь, 39:6. В русском синодальном переводе – Псалтирь, 38:7.


[Закрыть] – презрительно сказал брат Оливер.

– «Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, – Дворфман с высокомерным выражением окинул взглядом комнату, прежде чем закончить, – а у неимеющего отнимется и то, что имеет».[57]57
  Евангелие от Матфея, 25:29.


[Закрыть]

Еще один нетерпеливый взгляд на часы.

– Думаю, мы достаточно наигрались, – сказал Дворфман, повернувшись к выходу.

На щеках брата Оливера возникли два ярко-розовых пятна, а пухлые руки сжались в бесполезные кулаки.

– «К вам сошел диавол, – объявил он, – в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени».[58]58
  Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис), 12:12.


[Закрыть]

Рука Дворфмана легла на дверную ручку. Он оглянулся на брата Оливера, снова сверкнув легкой улыбкой, как бы говоря: «теперь мы друг друга поняли», бросил еще один взгляд по комнате, и произнес напоследок:

– «Не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его». Книга Иова, глава 7, стих 10.

И он ушел.

Брат Оливер с протяжным выдохом выпустил сдерживаемый в груди воздух.

Покачивая головой, я заметил:

– «В нужде и черт священный текст приводит».[59]59
  Перевод: Т. Щепкина-Куперник.


[Закрыть]

Брат Оливер недоуменно посмотрел на меня.

– Это из Нового Завета? Я такого не припоминаю.

– Эээ, нет, – ответил я. – Это Шекспир, «Венецианский купец». – Я откашлялся и добавил: – Простите.