Текст книги "Хранители Братства (ЛП)"

Автор книги: Дональд Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

 Глава 15

Моим соседом во время обратного рейса оказался худощавый мужчина лет пятидесяти с тоскливым выражением лица. Когда я занимал место у прохода, он бросил на меня быстрый и резкий взгляд, а затем снова уставился за окно, мрачно обозревая мир снаружи.

Салон самолета был заполнен менее, чем наполовину, и большинство пассажиров – как и мой сосед – путешествовали в одиночку. Все путешественники, отправившиеся на праздничный отдых, вероятно, уже добрались до мест назначения, остались лишь одинокие странники, совершающие, судя по всему, деловые поездки.

Самолет взлетел. Стюардесса принесла моему соседу «Джек Дэниелс»[91]91
  Знаменитая марка американского виски.


[Закрыть] со льдом, а мне чашку довольно бледного чая. Некоторое время мы летели в тишине. Новая порция «Джека Дэниелса» планомерно сменяла выпитую. Мне понравились эти маленькие бутылочки, но я стеснялся выпросить себе пустую. Я читал собственный журнал авиакомпании, решал в нем кроссворд и думал о том, как поживает семья Разас. Это путешествие, безусловно, было совсем другим.

Мой сосед напористо поглощал «Джек Дэниелс», опустошая одну маленькую бутылочку за другой – не с удовольствием, а словно выполнял некую обязанность. Что-то среднее между принятием лекарства и причастием. Он пил маленькими размеренными глотками, не на показ и не торопясь, но в его неумолимости прослеживалась способность истребить все запасы «Джека Дэниелса» в мире, если человек задастся такой целью.

Я дочитал журнал, вернул его в карман на спинке переднего кресла, и тут мой сосед произнес с глубочайшим отвращением:

– Странствия. Пф-ф.

Я посмотрел на него с легким удивлением. Он угрюмо таращился на спинку кресла перед собой, словно раздумывая: не укусить ли ее. Вероятно, он говорил не со мной, но мне было слегка любопытно, немного скучно, и я изо всех сил гнал от себя мысли о том, чтобы выпрыгнуть из самолета, вплавь вернуться к Эйлин и прильнуть к ней, как ткань, насыщенная статическим электричеством, поэтому я спросил:

– Вам не нравятся Странствия?

– Я их ненавижу, – ответил он таким хриплым голосом, что я непроизвольно отшатнулся.

Мужчина продолжал смотреть прямо перед собой, но теперь его ближайший ко мне глаз сверкал так, словно созерцание своей ненависти к Странствиям было единственным удовольствием в его жизни.

– Думаю, люди ко всему привыкают, – заметил я.

Теперь он повернулся и уставился на меня. Я заметил, что его глаза чуть покраснели, щеки ввалились, волосы на продолговатом черепе поредели, а кожа на висках казалась серой. Он напомнил мне дверной молоток Марли.[92]92
  Дверной молоток в виде головы (как правило жутковатого или зловещего облика), держащей в зубах кольцо. Изначально появился в «Рождественской песни» Диккенса, где персонажу видится призрак его умершего партнера (Джейкоба Марли) в дверном молотке.


[Закрыть]

– Привыкают? Я привык, о, да, я привык, – произнес он.

– Правда?

– Я преодолеваю больше четверти миллиона миль в год, – сообщил мне сосед.

– Боже правый! То есть… эээ… ничего себе. Зачем?

– Приходится, – ответил он и сделал очередной безжалостный глоток «Джека Дэниелса».

– Но, если вы так ненавидите Странствия, то почему…

– Приходится!

Этот джентльмен, похоже, имел склонность к насилию, но любопытство пересилило осторожность.

– Но почему? – продолжал настаивать я.

Глоток. Раздумья. Глоток.

– Странствия – моя работа. – Теперь он говорил тише, но с растущим отчаянием. – Я туристический агент. Авиакомпании возят меня, отели дают приют, рестораны кормят. И я вынужден этим заниматься, я должен знать: что там, снаружи. – Он повернул голову к окну, обрушивая свою ненависть на все, «что там, снаружи».

– Я не понимаю, – признался я. – Я очень мало знаю о Странствиях, и…

– Вам повезло, – заявил сосед. – В моем деле – странствуй или загнись. Скажем, приходит клиент с вопросом: «Какой лучший отель в Кито?»[93]93
  Столица Эквадора.


[Закрыть] А никто из моего офиса, допустим, не бывал в Кито уже лет десять, но мы советуем ему «Асунсьон». Клиент, значит, бронирует номер, а мы ни сном, ни духом, что семья, управляющая «Асунсьоном», три года назад продала отель бразильской гостиничной сети, а те отправили его под снос. Думаете, я увижу снова этого клиента?

– Полагаю, нет, – ответил я.

– Полагаю, нет, – повторил сосед, но сарказм – если это был сарказм – адресовался скорее жизни в целом, а не мне лично. – Я продаю мир, – продолжил он. – Понимаете, что это значит? – Он вытянул костлявую руку, сложил пальцы в форме воображаемого глобуса и взвесил этот глобус на ладони. – Мир – мой товар на продажу, и я должен знать, что и где у меня на полках.

– Понятно, – сказал я, глядя на него теперь со смесью жалости и благоговения. – И все турагенты проходят через это?

– Пф-ф! – фыркнул он и побренчал кубиками льда в пустом стакане, привлекая внимание стюардессы.

– Да, сэр, – отозвалась она и взглянула на меня. – А вам, сэр?

– О, нет, – отказался я. – Честно говоря, у меня нет денег.

– Вы мой гость, – сказал мне сосед и зыркнул на стюардессу. – Он мой гость.

– Да, мистер Шумахер, – ответила она, безуспешно озарив улыбкой скалистый утес его лица, и быстро удалилась; ее бедра плавно колыхались под короткой форменной юбкой.

Я проследил взглядом ее путь по проходу, обреченно осознавая, что буду фантазировать о сексе с каждой из следующих трехсот женщин, что я увижу. К моей радости, мой сосед, мистер Шумахер, отвлек меня, горько заметив:

– Они все меня знают.

Неужели так ужасно быть узнанным такой привлекательной девушкой? Желая оторваться от мыслей о девушках, я повернулся к соседу.

– Вы что-то говорили о других турагентах…

– Я сказал: «пф-ф!» – перебил меня он. – Большинство из них – просто раздувшиеся от важности клерки. Заказать билет в Диснейленд – вот предел их возможностей. А я – туристический агент. Вот моя визитка.

Отработанным движением он извлек визитную карточку из внутреннего кармана пиджака и протянул ее мне, держа между указательным и средним пальцами. Я взял карточку и увидел на ней изображение стилизованного глобуса в центре прямоугольника, окруженного названием фирмы: «Шумахер и сыновья». Внизу две строчки шрифтом поменьше извещали: «Офисы в Нью-Йорке, Лондоне, Лос‑Анджелесе, Чикаго, Каракасе, Токио, Мюнхене, Йоханнесбурге, Рио‑де‑Жанейро, Торонто, Мехико и Сиднее». В верхнем правом углу простым мелким шрифтом значилось имя: «Ирвин Шумахер».

Я все еще разглядывал визитную карточку – столь содержательную, но при этом лаконичную (в отличие, например, от вырезок со статьями отца Банцолини), когда стюардесса вернулась с нашими напитками. Она помогла мне опустить маленький столик на спинке переднего кресла, оказавшись так близко ко мне, что я с сожалением счел это восхитительным, затем поставила передо мной стакан со льдом и две маленькие бутылочки «Джека Дэниелса». Что ж, таким способом я заполучу пустые бутылочки – сувениры из моего Странствия, которые можно поставить рядом с железнодорожным расписанием брата Оливера.

Стюардесса, наконец, вернулась к другим своим обязанностям, а я вновь рассмотрел карточку.

– Вы отец или один из сыновей?

– Внук, – мрачно ответил сосед. Казалось, любые подобные факты лишь озлобляли его. – Мой дед основал компанию, начав с маленького заведения в Нью-Йорке, в районе Йорквилл. Занимался бронированием для немцев мест на пароходах «Ллойд Лайн».

– Мне знаком Йорквилл, – сказал я. – Я живу неподалеку.

– Вы живете на одном месте. – В его голосе слились зависть, печаль и тоска.

– В прекрасном месте, – добавил я, на миг забыв, что, возможно, уже не смогу там жить.

Собеседник посмотрел на меня, как голодающий на того, кто только вернулся с банкета.

– Расскажите мне о нем, – попросил он.

– Ну, это монастырь. Ему двести лет.

– Часто вы его покидаете?

– Почти никогда. Мы не верим в Странствия.

Он схватил меня за предплечье, прежде чем я успел сделать глоток.

– Вы не верите в Странствия? Я не ослышался?

– Мы – Орден созерцателей, – пояснил я. – И одно из пожеланий основателя нашего Ордена заключалось в том, чтобы мы размышляли о земных Странствиях. Мы пришли к выводу, что бо́льшая их часть не нужна и ведет в тупик.

– О, Боже, сэр! – в глазах соседа впервые за время полета вспыхнул живой интерес. Нельзя сказать, что он прямо-таки развеселился, но его напряженность вдруг превратилась из отчаянной в азартную. – Расскажите поподробней об этом месте! – воскликнул он. – Расскажите все!

Так я и сделал. Между глотками «Джека Дэниелса» – и неустанным обновлением маленьких полненьких бутылочек, приносимых маленькой полненькой стюардессой – я рассказал ему все. Я поведал о нашем основателе Израэле Запатеро, и о том, как посреди океана он испытал видение святых Криспина и Криспиниана. Я рассказал историю этих святых, историю Запатеро и нашего Ордена. Я изложил наши размышления о Странствиях, наши выводы, постулаты и предположения. Я подробно, одного за другим, описал своих братьев.

Все это потребовало немало времени, и немало «Джека Дэниелса».

– Похоже на рай! – воскликнул сосед в какой-то момент.

– Это и есть рай, – ответил я и, посмотрев на собеседника, увидел, что тот в слезах. Ну, я был тоже.

Он задавал вопрос за вопросом, требуя все больше и больше подробностей.

И еще «Джек Дэниелс», еще и еще. Я разжился сувенирными бутылочками для всего нашего братства, и даже с лихвой. Я рассказал про наш традиционный рождественский ужин, наш чердак, двор, виноград, кладбище, часовню и погреба.

И, наконец, я рассказал о нашем нынешнем бедственном положении. Бульдозеры, застройщики, грядущие скитания по пустыне.

– О, нет! – воскликнул сосед. – Этого не должно случиться!

– Вся надежда потеряна, – сказал я.

А затем, будучи уже изрядно под мухой после «Джека Дэниелса», я поглядел на него, нахмурившись, и задумался: «Что, если Бог послал мне этого человека в последний момент – machina ex Deus[94]94
  Брат Бенедикт нарочно или спьяна меняет порядок слов в расхожем выражении Deus ex machina (лат. «Бог из машины»), изначально означающем драматический прием в античном театре, вмешательство в сюжет высших сил. В наше время и в переносном смысле: чудесное непредсказуемое спасение, решение проблемы.


[Закрыть] – с его неожиданным планом спасения, который все изменит?»

Увы. Я видел, как он качает головой, и понял: он такой же смертный, как и я.

– Это преступление, – произнес он.

– Безусловно, – согласился я, пытаясь справиться с крышкой очередной бутылочки «Джека Дэниелса». По какой-то причине, они с каждым разом становились все хитрее, и не сразу поддавались откручиванию.

– Но вы переедете в другое место, разве нет?

– О да, конечно. Мы не распадемся.

– И вы не священники, я так понял? В ваши ряды могут принять человека с улицы. Как тот брат Эли, о котором вы рассказывали – резчик по дереву.

– Безусловно, – снова сказал я. Я вдруг осознал, как мне нравится произносить вслух это слово. Я повторил еще раз: – Безусловно.

Мистер Шумахер замолчал. Когда я взглянул на него, то увидел, что он глубоко задумался, покусывая нижнюю губу. Я не отвлекал его от размышлений и, наконец, он пробормотал:

– Я все равно почти не вижу семью. Они даже не заметят разницы.

Я чуть не произнес: «безусловно», но сдержался. В конце концов, ко мне никто не обращался, и я не был уверен, что «безусловно» – подходящая к ситуации реплика. Мистер Шумахер продолжал раздумывать, не озвучивая своих мыслей, а я допил последнюю маленькую бутылочку «Джека Дэниелса». Подняв глаза в поисках стюардессы, чтобы попросить еще, я увидел, что она идет по проходу в мою сторону, останавливаясь и что-то говоря каждому пассажиру. Поравнявшись со мной, она повторила:

– Пожалуйста, пристегните ремни, мы вскоре приземлимся.

– Больше никакого «Джека Дэниелса»?

Улыбнувшись, она покачала головой.

– Извините, отец.

– Брат, – поправил я, но она уже удалилась.

***

Я шагал, издавая звон. Множество маленьких бутылочек «Джека Дэниелса» были припрятаны в глубинах моей рясы и позвякивали при каждом движении, словно я превратился в живой колокольчик на ветру.

Чуть раньше мы зашли на посадку, спускаясь сквозь предвечернее небо над Нью-Йорком, и, наконец, самолет остановился на взлетной полосе. Дверь открылась, за ней оказался коридор – неужели этот коридор проделал весь путь из Пуэрто-Рико вместе с нами? – и мы с мистером Шумахером присоединились к череде пассажиров, покидающих самолет. Я нес свою виниловую туристическую сумку с электробритвой, будильником и носками брата Квилана, а у мистера Шумахера был потрепанный брезентовый баул на молнии.

Мой сосед молчал на протяжении всей посадки и не проронил ни слова, пока мы не прошли через таинственный коридор, оказавшись в здании терминала. Тут он спросил:

– У тебя есть багаж?

Я приподнял туристическую сумку.

– Вот.

– Нет, еще. Который нужно забрать. – Он указал на знак со стрелкой и надписью: «Багаж».

– О, нет, – ответил я. – Это все, что у меня есть.

– Разумно, – заметил мистер Шумахер, – странствовать налегке. – Затем он помрачнел, нахмурил брови и добавил: – Если вообще странствовать.

– Я больше не собираюсь, – сказал я. – Никогда в жизни.

– Молодец, – сказал он. – Ну что же, пойдем.

– Вместе?

Видя мое замешательство, он нетерпеливо пояснил:

– А ты как думал? Я отправляюсь с тобой. Прощайте, Странствия!

***

Впрочем, немного постранствовать все же пришлось – на такси из аэропорта до Манхэттена. Сидя рядом с мистером Шумахером на заднем сиденье, я попытался осторожно убедить его, что его внезапное желание – всего лишь мимолетная прихоть, разбуженная «Джеком Дэниелсом» и усталостью от Странствий.

Но он не желал ничего слышать.

– Я знаю, о чем говорю, – заявил мистер Шумахер. – Ты описал место, о котором я мечтал всю жизнь. Думаешь, я сам выбрал свое нынешнее занятие? Внук Отто Шумахера – какие у меня были варианты? Странствия, Странствия, Странствия – это вбивали мне в голову с того дня, как я впервые встал на ноги. Со дня, который я проклинаю до сих пор.

– Но как же ваша семья? У вас же есть жена, дети.

– Дети уже выросли, – ответил он. – А жена видит меня два дня в месяц, когда я привожу ей белье в стирку. Она спрашивает: «Как прошла поездка?», а я отвечаю: «Хорошо». Потом она говорит: «Счастливого пути», а я в ответ: «Спасибо». Если она соскучится по такому общению, я смогу сказать то же самое по телефону.

– А ваш бизнес?

– Пусть им займутся мои братья. А также кузены и дяди. Никто из моих сыновей не пойдет по моим стопам – ужасная фраза, кстати – так что я отрекаюсь от этого мира с чистой совестью.

– Но не с ясной головой, – возразил я. – Мне кажется, в вас все еще говорит алкоголь.

– Если завтра я передумаю, – сказал мистер Шумахер, – я ведь смогу уйти, верно? Вы же не прикуете меня цепью к кольцу в стене?

– Безусловно нет! – воскликнул я, вновь найдя возможность вставить свое излюбленное словцо.

– Ну вот.

Ирвин Шумахер выпрямился, радостно улыбаясь в предвкушении, с немного, как мне показалось, безумным видом.

***

Здание монастыря стояло на том же месте, где я его оставил, хотя его будущее можно было теперь отсчитывать днями, если не часами. В полночь оно начнет исчезать, словно карета Золушки. Мистер Шумахер, прижавшись щекой к боковому окну такси, спросил:

– Это он?

– Верно, – подтвердил я.

– Он прекрасен.

Мой спутник заплатил за проезд, и мы выбрались на тротуар, позволив такси вернуться в дорожную сумятицу. Я, конечно, не мог стать пьянее, чем когда покидал самолет, но по какой-то причине чувствовал, что ноги едва меня держат и, похоже, мистер Шумахер испытывал что-то подобное. Мы опирались друг на друга, сжимая в руках свой багаж, и на некоторое время замерли на тротуаре, разглядывая почти лишенную деталей каменную стену – скучный фасад – которую монастырь обращал к мимолетному миру. Уже миновало пять вечера, и в угасающем свете дня эта стена почему-то казалась более реальной, более основательной, чем вздымающиеся вокруг конструкции из бетона, стекла и хромированной стали. Те со временем обрушатся сами, а эту каменную стену придется убить.

– Он прекрасен, – снова произнес мистер Шумахер.

– Прекрасен, – согласился я. – И обречен.

– О, нельзя этого допустить, – сказал он.

Прохожие замедляли шаг, поравнявшись с нами, словно не зная: сердиться на нас или смеяться.

– Почему бы нам не зайти внутрь? – предложил я.

– Безусловно, – подхватил мистер Шумахер мое любимое слово.

Дверь во двор оказалась заперта – тот случай, когда после кражи лошади запирают конюшню – поэтому мы, пошатываясь, направились к двери скриптория, но и она была на запоре. Однако, мы принялись барабанить в нее – я кулаком, а мистер Шумахер ботинком – и это вызвало появление из-за двери изумленного брата Тадеуша. Сначала он уставился на мистера Шумахера, затем на меня.

– О, брат Бенедикт!

– Брат Тадеуш, – отозвался я, споткнувшись о ступеньку, – позволь представить тебе мистера Шумахера.

– Тадеуш, – повторил мистер Шумахер, схватив брата Тадеуша за руку и вглядевшись в его лицо. – Морской торговец, – сказал он, – в безопасной гавани. Моряк, оставивший море.

– Ну, – промолвил брат Тадеуш, озадаченно моргая, – в общем-то все верно.

Мне, наконец, удалось протиснуться внутрь и прикрыть за собой дверь.

– Я встретил его в своем Странствии, – пояснил я.

– Хочу присоединиться к вам, – заявил мистер Шумахер.

– О, – сказал брат Тадеуш. – Очень приятно это слышать.

Мне почему-то показалось, что это прозвучало с иронией.

– Не знаешь, где брат Оливер? – спросил я.

– В часовне, – ответил брат Тадеуш. – Все там, бдят и молятся о последнем шансе на спасение. – В его глазах вспыхнула надежда. – Ты принес добрые вести, брат Бенедикт?

– Прости, – сказал я, понимая, что увижу такой же подавленный взгляд еще четырнадцать раз до конца дня. – У меня ничего не вышло, – добавил я.

– Не кори себя. Ты сделал все, что мог, – заверил меня брат Тадеуш. – Без сомнений, ты сделал все возможное.

– Нельзя этого допустить, – возвестил мистер Шумахер.

Он разглядывал деревянную отделку стен скриптория со странным выражением, сочетавшим вызов и гордость владельца.

– Идемте, мистер Шумахер, – сказал я. – Нам нужно найти брата Оливера.

– Именно так, – сказал он.

Мы оставили багаж в канцелярии у брата Тадеуша и направились в часовню. Мистер Шумахер восхищался всем, что встречалось ему по пути – от дверных косяков до изображений Мадонн с Младенцами.

– Чудесно, – говорил он. – Именно так.

Часовня была погружена в тишину, когда мы вошли в нее, но так продолжалось недолго. Лица повернулись к нам, рясы и сандалии зашуршали – братья поднимались со своих мест. Послышались первые вопросы, задаваемые шепотом:

– Какие новости?

– У тебя получилось, брат?

– Мы спасены?

– Увы, – ответил я. – Нет.

Я покачал головой и лица помрачнели. Братья столпились в задней части часовни вокруг нас с мистером Шумахером, готовясь услышать худшее. Когда приблизился брат Оливер, я представил ему мистера Шумахера.

– Он хотел бы присоединиться к нам, – сказал я, чувствуя себя, словно мальчик, приведший домой щенка («Он увязался за мной. Можно его оставить?»), и добавил: – Он туристический агент, занимается Странствиями.

– Уже нет, – сказал мистер Шумахер. – Со Странствиями покончено. Я вернулся домой, братья, если вы примете меня. Могу я стать одним из вас? Могу ли?

Все, похоже, были немного ошарашены пылом мистера Шумахера и, возможно, тем, что мы с ним нетвердо стояли на ногах. Сам я уже не чувствовал опьянения, но походка и речь не до конца пришли в норму.

Однако брат Оливер, по-моему, превосходно справился с ситуацией. Он сказал мистеру Шумахеру:

– Конечно, вы можете остаться насколько хотите. Через день-другой мы поговорим о вашем будущем.

– Именно так, – сказал мистер Шумахер. Вероятно, это было его любимое выражение.

Неожиданно послышался громкий голос брата Флавиана:

– А что насчет нашего будущего? Мы проиграли?

– Мы сделали все, что могли, – ответил ему брат Оливер, и я заметил, что все избегают смотреть на меня. – Если такова воля Божья – чтобы мы покинули это место, тогда до́лжно…

– Но такова не воля Божья! – настаивал Флавиан. – Это все ДИМП!

– Флавиан, – сказал брат Клеменс, – наступает время, когда бессмысленно бороться с судьбой.

– Никогда!

– Я согласен с Флавианом, – произнес брат Лео. – Нам следовало действовать более решительно с самого начала. Мы могли бы проявить больше воинственности.

Некоторые из братьев откликнулись, одни «за», другие «против» и, казалось, того и гляди разгорится жаркий спор, но брат Оливер громко призвал к порядку:

– В часовне? – Оглядев собравшихся, он подытожил: – Больше мы ничего не можем сделать. Все кончено, и нет смысла спорить друг с другом. Тем более в часовне.

– Именно так, – вставил мистер Шумахер.

На некоторое время повисло молчание. Все выглядели опечаленными или озлобленными, а мистер Шумахер покачивал головой, словно сердясь на себя за то, что не мог как-нибудь нас спасти. Затем я глубоко вздохнул и выпалил:

– Еще раз.

Все повернулись ко мне. Брат Оливер спросил:

– Что «еще раз», брат Бенедикт?

– Еще одна последняя попытка, – ответил я. – Этот день еще не закончился, у нас осталось время до полуночи. Я собираюсь поговорить с Дэном Флэттери.

– Флэттери? – Брат Оливер всплеснул руками. – Что это даст? Мы уже пытались вразумить этого человека.

– Несколько дней назад, – сказал я, – он предлагал мне сделку или что-то вроде. Не знаю, получится ли, но я должен попытаться. Я отправлюсь к нему прямо сейчас.

– Я пойду с тобой, – заявил брат Флавиан.

– Нет, мне…

– И я, – сказал брат Мэллори.

– И я, – сказал брат Лео.

– И я, – сказал брат Сайлас.

– Думаю, пора мне взглянуть на этого демона Флэттери своими глазами, – произнес брат Клеменс.

– Мы все пойдем, – объявил брат Перегрин. – Все до единого.

Брат Оливер оглядел нас в смятении.

– В Странствие? Все сообщество?

– Да! – воскликнули братья Декстер, Иларий и Квилан.

– Но… но как? – Брат Оливер совершенно растерялся от сложности задачи. – Все мы? На поезде?

– Постойте! – вскричал мистер Шумахер, и мы обернулись в его сторону; он стоял, выпрямившись, как струна, и воздев указательный палец к небу. – Я – рука судьбы, – провозгласил он. – К чему готовила меня жизнь, если не к этому моменту? Шестнадцать… семнадцать, включая меня. Доставка семнадцати человек из Нью-Йорка в… Куда?

– Сейвилл, – сказал я, севшим голосом. – Лонг-Айленд.

– Сейвилл, – повторил мистер Шумахер. – Там, где мы вошли, стоит телефон, не так ли?

– Да.

– Именно так, – подтвердил он и двинулся обратно, с большинством из нас в своем кильватере.

***

В коридоре, пока мы плотной группой шагали к скрипторию, брат Квилан приблизился ко мне и тихо сказал:

– Я оставил тебе кусок пирога.

– Спасибо, – растрогался я. – Спасибо, брат.

– Твой друг, – брат Квилан кивнул в сторону мистера Шумахера, что уверенно прокладывал путь по коридору, – похоже, немного необычный.

– Должен признать, – сказал я, – он выпивши.

Брат Иларий, идущий по другую сторону от меня, заметил:

– Брат Бенедикт, тебе следует признать, что и ты выпивши.

– В самолете, – сказал я, словно это все объясняло. – Возвращение было довольно безрадостным.

– Ничуть не сомневаюсь, – согласился он.

Позади меня брат Валериан спросил:

– Брат Бенедикт, извини, но не слышен ли тебе звон?

Звон?

– Ах, да, – вспомнил я о своих сувенирах. Но тут идея раздавать пустые бутылочки из-под виски в качестве памятных подарков перестала казаться мне удачной. Допустимой, возможно, но не вполне уместной. – Это просто бутылки, – пояснил я и дальше шел с руками, прижатыми к бокам, чтобы заглушить звон.

Брат Тадеуш недоуменно наблюдал, как мы входим в скрипторий. Пока кто-то из братьев объяснял ему, что происходит, мистер Шумахер подошел к телефону и набрал номер по памяти. Мы стояли вокруг, смотрели и слушали, отдавая себе отчет, что участвуем в чуждом для нас ритуале.

Мистер Шумахер тихо насвистывал сквозь зубы и постукивал пальцами по поверхности стола. Он уже казался не выпившим, а, наоборот, собранным и деловитым. Затем он заговорил:

– Алло? Это Ирвин Шумахер из «Шумахер и сыновья». Гарри на месте?

Он выслушал ответ, скривив губы от раздражения, и сказал:

– Я в курсе, что сейчас канун Нового года. Вы думаете, я могу заниматься своим делом, не зная, что сегодня за день? Дайте мне Гарри.

Снова пауза, заполняемая тихим посвистыванием, затем:

– Гарри? Это Ирвин Шумахер… Прекрасно, а ты как?.. Потрясающе. Слушай, Гарри, мне нужен автобус... Прямо сейчас, этим вечером, поездка из Нью-Йорка на Лонг-Айленд и обратно... Нет, сэр, ничего подобного, это религиозный орден... Гарри, ты когда-нибудь замечал у меня чувство юмора?.. Верно. Посадка у монастыря на пересечении Парк-авеню и 51-й улицы. Место назначения – Сейвилл, Лонг-Айленд… Сегодня... Именно так. Спиши со счета фирмы, Гарри... Хорошо. О, кстати, Гарри, это мой последний звонок. Я ухожу на покой... Да, можно сказать, что это мое новогоднее решение. Я завязываю со Странствиями, Гарри… Все верно, приятель. – Прижав телефонную трубку к уху, Ирвин Шумахер оглядел комнату, заполненную монахами, с широкой сияющей улыбкой. – Наконец-то я обрел свой дом, – сказал он. – Прощай, Гарри.