Текст книги "Самозванцы. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

– Я не шпион! – громко выкрикнул он по‑немецки. – Я поляк. Я бежал из русской ссылки, чтобы перейти в войско генерала Пилсудского. Доставьте меня в расположение польских частей. Это все, о чем я вас прошу.

На лицах солдат отразилось крайнее удивление, Офицер наконец нащупал на земле оброненный им пистолет и резко поднялся на ноги.

– Вы оказали сопротивление армии Австро‑Венгерской империи! – взвизгнул он.

– Что здесь происходит? – Отряд кавалеристов на рысях подъехал к сгрудившимся у сарая людям.

Янек бросил взгляд на кавалеристов и чуть не задохнулся от восторга. На кокардах у них красовался польский орел.

– Я поляк! – что есть силы крикнул он по‑польски. – Меня зовут Ян Гонсевский. Я бежал из русской ссылки, чтобы перейти в войско генерала Пилсудского. Доставьте меня в расположение польских частей.

– Почему ты сопротивляешься? – крикнул ему на том же языке один из кавалеристов.

– Австрийцы посчитали меня шпионом, – ответил Янек.

– Оставь австрийца, – приказал кавалерист. – Я поручик Тадеуш Челинский, офицер Войска польского. Мы защитим тебя.

От пришпорил коня и в мгновение ока оказался рядом с Янеком.

Янек отбросил винтовку и отпустил солдата, который с хрипом повалился на землю, держась за горло.

– Взять его! – воскликнул австрийский офицер.

Но тут же несколько польских кавалеристов во главе с Челинским оказались между Янеком и австрийцами.

– Я забираю парня себе, – объявил Челинский.

– Вы не имеете права! – закричал австриец. – Он шпион. Я должен доставить его в контрразведку.

– Плевал я на все права! – расхохотался Челинский. – Я сказал, что забираю парня себе.

– Вы отдаете себе отчет, что вступаете в конфронтацию с представителями австрийской армии?!

– Я отдаю себе отчет, что, если ты не уймешься, я раскрою твою дурную австрийскую башку.

Челинский со своими кавалеристами медленно надвигался на австрийцев, заставляя их отступать, но вдруг резко развернул лошадь и подъехал к Янеку:

– Садись за мной, парень. Поехали отсюда.

Янек ухватился за протянутую ему руку и одним прыжком взлетел на лошадь.

– Мы будем вынуждены стрелять, – неуверенным голосом предупредил австрийский офицер.

Бросив австрияку на прощание несколько крепких польских слов, Челинский пришпорил коня и поскакал к лесу, откуда только что прибыл отряд. За ним направились его подчиненные.

Когда отряд скрылся под сенью деревьев, Челинский оглянулся на Янека:

– А ты, парень, молодец. Хорошую трепку австриякам устроил. Где такому научился?

– Это джиу‑джитсу, – ответил Янек. – Учился в Петербурге у одного мастера.

– А ты правда из ссылки?

– Да. Я еще в тринадцатом создал подпольную организацию, которая боролась за свободу Польши.

– От русских?

– От всех захватчиков.

– Э, парень, да ты наш человек. И рубака, видать, из тебя знатный выйдет. Отвезу‑ка я тебя прямо к Пилсудскому. Не бойся ничего. Мы своих не отдаем.

Часть 2ВСТАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ!

ГЛАВА 13Операция

Выжимая все силы из своего мощного двигателя, открытый легковой «мерседес» полз в гору по разбитой грунтовой дороге. За ним, тоже на пределе сил, шёл грузовик с охраной. Солдаты внимательно осматривали окружающие заросли. В последнее время русские, малыми группами, часто проникали в тыл, уничтожали обозы, взрывали склады с боеприпасами и мосты, захватывали пленных и словно растворялись в воздухе. Даже здесь, в нескольких десятках километров от линии фронта, нельзя было чувствовать себя в безопасности.

Когда до вершины горы «мерседесу» оставалось всего несколько метров, из кювета в кузов грузовика одновременно полетели три гранаты. Никто из солдат охраны не успел сделать ни единого выстрела. Три взрыва грохнули, слившись в один, корежа машину, неся смерть. Тут же с обочины дороги защелкали выстрелы русских винтовок. Обливаясь кровью, уткнулся в баранку водитель «мерседеса», дернулись на сиденьях второго ряда сидевшие телохранители. Те немногие солдаты из грузовика, которые сумели выскочить на дорогу, были перебиты метким огнем нападавших.

Откинув маскирующие ветки, к «мерседесу» с обочин бросились несколько человек в полевой форме русской армии. Внезапно один из них остановился и выстрелил из револьвера. Сидевший на заднем сиденье «мерседеса» австрийский генерал выронил пистолет и схватился за простреленную руку.

Трое атакующих достигли «мерседеса». Двое из них вытолкнули из автомобиля убитых телохранителей и принялись связывать и обыскивать раненого генерала. Третий, быстро стащив с сиденья водителя, сел за руль и до предела надавил на газ. Двигатель, который уже начинал чихать и явно готовился заглохнуть, взревел с новой силой.

Когда машина достигла вершины склона, в нее запрыгнул офицер огромного роста в полевой форме капитана русской армии.

– Здравствуйте, господин генерал, – обратился он к пленнику, страшно коверкая немецкие слова. – Вы находитесь в плену у российской армии. Прошу вас не оказывать сопротивления, и мы гарантируем вам безопасность. В плену вас ожидают хорошие условия и уважительное отношение.

– Ах, вы, наверное, капитан Крапиффин, – посмотрел на офицера полными боли и отчаяния глазами генерал. – О вас в нашем штабе ходят легенды. Давно мечтал вас увидеть… но, признаться, не при таких обстоятельствах.

Крапивин ничего не ответил пленному. То ли не понял, то ли не хотел вступать в диалог. Теперь автомобиль несся на полной скорости под уклон. Достигнув ближайшего леса, водитель свернул с дороги и остановился. Двое солдат, захвативших генерала, выволокли его из машины и потащили в глубь леса. Следом шел Крапивин, держа револьвер наизготовку. Водитель ненадолго задержался. Ему предстояло еще облить бензином и поджечь автомобиль.

Маленький отряд прошел довольно много, прежде чем навстречу ему вышли из кустарника двое русских солдат.

– Все в порядке, ваше благородие? – обратился один из них к Крапивину.

– Да, чисто сработали, – ответил ему капитан. – Среди наших даже раненых нет.

– Как всегда, – широко улыбнулся солдат. – Умеете вы, ваше благородие, засады делать. Кабы все офицера так воевали…

– Поговори у меня, Ефим, – нахмурился Крапивин, – Пленного – в схрон. Его австрияки еще долго искать будут, а потому идти сейчас к линии фронта нечего и думать. Отсидимся, пока поручик Колкин погоню по ложному следу уводить будет.

– Слушаюсь, ваше благородие, – посуровел солдат.

Крапивин крадучись подобрался к посту. Однако остаться незамеченным ему не удалось. Когда капитан заглянул в своеобразное гнездо, созданное для маскировки часовых, Ефим уже смотрел на него и широко улыбался.

– Все спокойно, ваше благородие, – доложил он. – Облава стороной прошла. Да и немного их было. Видать, и впрямь их благородие поручик Колкин основную погоню в сторону увел.

– Вот и хорошо. – Крапивин забрался в гнездо. – Тогда через два часа выступаем.

– Слушаюсь, – ответил Ефим и, чуть помолчав, добавил: – А что, ваше благородие, и впрямь важную птицу словили?

– Важную, – подтвердил Крапивин. – А документы, что при нем, – еще важнее. Нам бы теперь только линию фронта перейти.

– Перейдем, не впервой. А вам, ваше благородие, за дело такое, как Бог свят, нового Георгия повесят. А может, и чин следующий дадут.

– Может, – безразлично ответил Крапивин, – Без наград никто не останется. Всех представлю.

– Так‑то оно так, ваше благородие, только одно дело офицерское, а другое – солдатское.

– О чем ты? – Крапивин сурово посмотрел на подчиненного.

– Не сердитесь, ваше благородие, но я вам как на духу скажу. Вы‑то службою живете. Вам чины да награды надобны. Грешно так говорить, но вам‑то, офицерам, война к прибытку. Убить, конечно, могут, так на то вы и люди военные. И фабрикантам, которые нам еду гнилую да обмундирование худое поставляют, она к прибытку. Они за то с казны втридорога получают. А нам, крестьянам, она и вовсе не нужна. Мы хлебушек растим, тем и живем. В крестах почету много, да семье‑то моей в деревне с них не легче, без кормильца‑то. А я вот, почитай, скоро два года уже не жал, не сеял. Все с винтовкой в Галиции ентой сижу. Дважды уж ранен был. А ну как убьют? Кто деток моих в люди выведет? А почто? Жинка пишет, в деревне совсем уж худо стало. Мне бы туда, ан нельзя. Воевать, вишь, надо.

– Воюем мы здесь за веру, царя и отечество.

– Так‑то оно так, ваше благородие. Только вера, она в душе у каждого. И за ради Бога идти мне воевать сюда, в Галицию, вовсе и потребности не было. А ежели надо, я и у себя дома помолиться могу. И незачем мне чужие католические и лютеранские души губить. За то Господь меня на Страшном суде не похвалит. А ежели попам чего надо, так енто дело не мое. Они, попы‑то, известно, что лисы хитрые, до денег жадные. Если им риз золотых не хватает, так за то я свой живот класть не желаю. Да и отечеству моему эта война не нужна. Говорят, за сербов иступились! Какие сербы такие? Где живут? Мы их и не видывали ни разу. А что у них вера православная, так что с того? На Руси народ православный еще как страдает. У крестьян землицы мало. За русский народ православный бы кто заступился. А царь‑государь император… Что государь? Была вера в него, да вся вышла. Как в воскресенье‑то, кровавое, народ в Питере поубивали, так веры и не стало. К царю‑то народ шел с хоругвями, с иконами, о бедах своих сказать, о милости просить. А его пулями да шашками. Можно ль так? Тут и ясно стало, что государь‑то не за народ стоит, а за помещиков. Так что воевать нам, людям простым, в этой войне, получается, не за что. Вы уж извиняйте, ваше благородие, но я вам все честно, как на духу, сказал. Потому уважение к вам у солдат большое, и знаем мы, что вы солдатские души бережете да сами всегда в самое пекло лезете. Теперича хоть под суд ведите. Но уж лучше правду перед смертью сказать, чем кривдой жить.

– И давно ты к таким выводам пришел? – Крапивин посмотрел в глаза солдата. – Неужто на службу с этими мыслями шел?

– Никак нет, ваше благородие. Только как два года под пулями посидел да в госпиталях провалялся, так и понял все. Не для народа эта война, а только для богатеев. Не про народ власть нынче, а про хозяев. Народу со всего, что нынче деется, только смерть да разорение.

– Уж не тот ли агитатор все это наплел, которого в прошлом месяце под трибунал отдали?

– Может, он, а может, и нет. Слово‑то верное, оно всегда себе выход найдет. А народ, он все видит да терпит… до поры.

– Но подумай, что будет, если немцы разобьют нашу армию, – возразил Крапивин. – Неужели ты думаешь, что под немецким сапогом жить лучше станет?

– Это нет, ваше благородие. У немца свои хозяева есть. И мучают они свой народ, видать, не меньше. А уж если к нам придут, так и совсем лютовать начнут. За то мы и воюем пока. Но коли немец и сам поймет, что на русской земле ему ничего не надо, так и нам от немчуры ничего не потребуется. Штыки в землю воткнем да по домам разойдемся, землю пахать. А Николашка с кайзером пусть сам дерется, хошь на кулачках, хошь на сабельках. Нам до того дела нет. Нам бы землицу справедливо разделить: так, чтобы у крестьянина землица, а у помещика шиш. Моему брательнику денег чтобы в городе платили, жабу грудную залечить. А то фабрикантша‑то не работает, а все по водам ездит. У хозяина, вишь, дом в два этажа с садом. А брательник‑то надорвался, на них горбатясь.

– И многие так говорят?

– Да, почитай, все, ваше благородие. Устал уж народ от войны. От труда непосильного устал да грабежа, который богатеи творят. Я вам так скажу, ваше благородие. Ежели война в самой скорости не кончится, то добра не жди. Да и если хозяева с народом не поделятся, то уж верно бунт будет. Это точно.

– Жаль, Ефим, – вздохнул Крапивин, – я ведь вас лучших в свой отряд отобрал. Что же со страной будет, если вы бунтовать начнете? Ведь раздерут ее враги.

– Насчет этого вы, ваше благородие, не беспокоитесь, – широко улыбнулся Ефим. – Ежели кто из басурман на Русь полезет, то так огреем, мало не покажется. Но и в самой России кое‑кому по зубам крепко дать бы не мешало. Да вы не боитесь, ваше благородие. Присяге не изменим. Все в лучшем виде сделаем, немца прогоним. А вам ордена да чины еще получать. Может, и сам император заприметит.

ГЛАВА 14Могилев

Могилев, маленький, провинциальный городок Российской империи, за годы войны приобрел особый статус. Здесь располагалась ставка Верховного главнокомандующего. Сюда переместилась военная столица. Впрочем, шагая по улицам города, Крапивин неизменно отмечал слабость охраны и явную недостаточность мер безопасности. Для него, бывшего советского офицера, система охраны города, где в данный момент пребывал сам государь император; казалась дикой. Даже бегло осмотрев посты, которые Крапивину и Брусилову пришлось миновать, Крапивин сделал вывод, что с двумя‑тремя ребятами из «Граната» он спокойно захватил бы что угодно или кого угодно на любом объекте и спокойно скрылся, прежде чем в городе была бы объявлена тревога. Его успокаивало лишь то, что, очевидно, никто в здешнем мире еще не оценивал ситуацию так, как способен был оценить Крапивин. Следовательно, самодержец всероссийский и все генералы, состоявшие при нем, могли чувствовать себя в относительной безопасности – по крайней мере до тех пор, пока Крапивин не решит предпринять против них враждебных действий.

Ну вот наконец заветный вагон. Офицер в бурке и черкеске бегло проверил документы у вновь прибывших и при этом так беспечно склонился над бумагами, открыв Крапивину незащищенную шею, что подполковник еле удержался от соблазна легонько щелкнуть незадачливого стража по шее. Не зевай, мол, все же первое лицо государства охраняешь.

– Прошу вас, генерал, – вернул охранник документы Брусилову. – Господин подполковник с вами?

– Со мной, – подтвердил Брусилов.

– Его величество ожидает вас.

Вместе с Брусиловым Крапивин прошел в вагон, большую часть которого занимал салон, служивший рабочим кабинетом для императора. Там, из‑за стола, заваленного картами, навстречу вошедшим поднялся сам Николай Второй.

– Здравствуйте, Алексей Алексеевич, – поздоровался он с Брусиловым. – Рад вас видеть.

Крапивин вытянулся по стойке «смирно». Он всего лишь второй раз видел императора «живьем». В первый раз это было в четырнадцатом, сразу после объявления войны, когда толпы восторженных петербуржцев пришли на Дворцовую площадь и Николай появился на балконе Зимнего дворца поприветствовать их. Вадим тоже был тогда в этой толпе, но, кажется, единственный не разделял всеобщего ликования. «Чему вы радуетесь, идиоты?! – хотел кричать он во всю мощь своих легких. – Тому, что погибнут миллионы? Тому, что толстосумы снова поделят мир, оплатив свои приобретения вашей кровью? Тому, что военные неудачи приведут к одной из самых кровавых революций и развалу империи? Почему вы не хотите просто мирно жить и работать?! Почему вам нужно обязательно воевать, отнимать, подавлять?!»

Но кричать было бесполезно. Его бы никто не услышал, не захотел бы услышать. Оттерли бы в сторону, объявили сумасшедшим, не более. Кто способен услышать голос разума среди всеобщего ликования? А тогда ликовали все. Даже сам император, подтянутый, улыбающийся, буквально пьющий народный восторг и, кажется, действительно уверенный в скорой победе.

Не таким предстал Николай перед Крапивиным теперь, после провала наступления четырнадцатого года, после великого отступления пятнадцатого, после тяжелых и кровопролитных боев шестнадцатого. Сейчас, в сентябре тысяча девятьсот шестнадцатого года, это был смертельно уставший, измотанный человек с огромными мешками под глазами, согбенный под грузом непосильных для него забот.

– Здравия желаю, ваше величество! – отрапортовал Брусилов. – Как вы приказывали, прибыл с подполковником Крапивиным. Это он был инициатором создания специальных диверсионных отрядов, которые так помогли нам при прорыве линии фронта противника.

– Здравствуйте, подполковник. – Император вяло скользнул взглядом по мощной фигуре Крапивина и отвел глаза. Похоже, он, как многие люди маленького роста, чувствовал себя неуютно, находясь рядом гигантом.

Крапивин щелкнул каблуками:

– Здравия желаю, ваше величество!

– Генерал рассказывал мне о действиях ваших отрядов, – произнес император. – Своеобразная тактика. Надо сказать, что генерал Брусилов славится новаторством и в наших войсках, и у союзников. Ваш метод атак перекатом, генерал, – повернулся он к Брусилову, – уже по достоинству оценен ведущими стратегами современности. Но вот действия специальных диверсионных отрядов, объединенных под единым командованием, – это совершенно новое слово. Скажите, подполковник, – государь повернулся теперь к Крапивину, – как вы пришли к этой идее?

– На основании опыта участия в колониальных войнах.

– Подполковник участвовал в англо‑бурской войне и сражался в Северной Америке, ваше величество, – пояснил Брусилов.

– Ах, эти туземные войны, – ухмыльнулся император. – Вряд ли опыт участия в них применим на европейском театре военных действий.

– Однако, ваше величество, предложенная подполковником тактика оказалась чрезвычайно эффективной, – возразил Брусилов.

– Я полагаю, это частный случай.

– Осмелюсь доложить, ваше величество, методы ведения войны в двадцатом веке претерпели значительные изменения, – вступил в разговор Крапивин. – Война, которую мы ведем сейчас, характеризуется четкой, основательно укрепленной линией фронта. В этих условиях действия небольших, хорошо подготовленных мобильных групп за линией фронта способны существенно дезорганизовать оборону противника.

– Но это же партизанская война, – заметил император.

– Не совсем, ваше величество. Партизанская война предполагает действия гражданского населения. Мы же планируем использование специальных групп, наилучшим образом подготовленных и вооруженных. При меньшей численности они обладают значительно большими возможностями. Кроме того козырь партизан – отличное знание местности и поддержка местного населения. Но при удалении от родных мест партизаны в значительной степени теряют свои преимущества. А на территории противника они практически бесполезны. Созданные же нами отряды могут действовать на любой территории, в том числе и во враждебном государстве.

– Что же, это весомый аргумент, – согласился Николай. – Пожалуй, ваш опыт следует признать удачным. Давно ли вы в чине подполковника, Крапивин?

– Месяц, ваше величество. Произведен за ряд операций во время прорыва австро‑германских позиций летом этого года.

– Да, недавнее повышение. А я смотрю, вы полный георгиевский кавалер.

– Ваше величество, подполковник Крапивин проявил себя как отважный офицер, – доложил Брусилов. – Он не только создал специальные подразделения в моей армии еще в декабре четырнадцатого года. Он еще и сам неоднократно участвовал в операциях в тылу противника. Он лично захватил в плен и доставил в мой штаб для дачи показаний пятерых офицеров противника, в том числе одного генерала. Кроме того, на его счету уничтожение водной переправы, которое существенно замедлило наступление противника летом прошлого года. За эти и другие заслуги он неоднократно представлялся мной к награждению.

– Отлично, – улыбнулся император. – Благодарю за службу, подполковник. Надеюсь, вы и дальше столь же верно будете служить престолу и отечеству.

– Рад стараться! – отчеканил Крапивин.

– Что же, не смею вас более задерживать, подполковник.

Лицо Крапивина вытянулось от удивления.

– Виноват, ваше величество, когда я получил вызов в ставку, то полагал, что речь пойдет о распространении опыта наших отрядов на другие армии, – проговорил он.

– Да, конечно, подполковник, я уже рассказал командующим армиями о вашем опыте на последнем совещании в ставке, – ответил император.

– Но простого рассказа недостаточно, ваше величество, – поддержал подчиненного Брусилов. – Необходимо обучение. Необходим отбор лучших бойцов, формирование их в специальные отряды, вооружение.

– О каком вооружении идет речь? – спросил император.

– Практика показала, что для подобных операций лучше всего подходит легкое оружие, обладающее максимальной скорострельностью, – ответил Крапивин. – С этой точки зрения наилучшим образом подходят автоматические винтовки Федорова. Кроме того, как нам стало известно, недавно на Сестрорецком заводе были проведены испытания новой модификации подобной винтовки, которая позволяет вести огонь пулеметными очередями. Для выполнения задач, стоящих перед моими отрядами, это наилучшее оружие.

– Я всегда был против массового использования автоматического оружия в войсках, – произнес император. – Очевидно, что солдат, находясь на поле боя, чтобы спасти свою жизнь, будет вести непрерывный неприцельный огонь и расходовать боеприпасы без пользы.

– Однако опыт наших союзников и немецкой армии показывает, что это совершенно не так, ваше величество, – возразил Брусилов. – И английская, и французская, и немецкая армии вступили в войну с автоматическими винтовками, и это не привело к беспорядочному расходу боеприпасов. Кроме того, большинство солдат уже приобрели достаточный боевой опыт, а войска не испытывают недостатка ни в патронах, ни в снарядах. Я не вижу препятствий для широкого распространения нового оружия.

– Все это так, генерал, – недовольно поморщился Николай. – Я даже знаю, что во время прорыва фронта вы приказали писать на снарядных ящиках: «Снарядов не жалеть». Слава Богу, что вы могли себе позволить подобное. Но вы забыли крылатую фразу нашего великого полководца: «Пуля дура, а штык молодец».

– При всем моем уважении к генералиссимусу Суворову, ваше величество, это было сказано в восемнадцатом веке. Притом на основании опыта войны с турками. А вот англичане уже тогда одерживали победы на полях сражений именно из‑за высокой плотности огня, даже не подпуская противника для рукопашного боя. В наши дни, когда огнестрельное оружие приобрело невиданную доселе мощь и скорострельность, мы должны иметь огневое превосходство.

– Высшее превосходство, генерал, – это превосходство духа русского солдата, верного престолу и крепкого в православной вере, – наставительно произнес император. – И зря вы недооцениваете штыковой бой. И у нас, и на Западе это все же очень распространенное явление.

– Совершенно справедливо, ваше величество, – отозвался Брусилов. – Но штык уходит в прошлое. Его значение на поле боя неуклонно снижается. И на нашем фронте, и у союзников есть немало примеров, когда один пулеметный расчет, занявший выгодную позицию, на длительное время задерживал наступление батальона или даже целого полка. Разумеется, положив несколько сотен православных душ, я могу продолжить наступление. Но куда лучше без всякого героизма подавить огневую точку противника одним‑двумя снарядами. Если, конечно, в моем распоряжении есть орудие и снаряды. Что же касается тактики подполковника Крапивина, то это как раз тот случай, когда профессиональные действия небольших групп способны сковать или дезорганизовать значительные соединения противника. Я считаю, что этот опыт необходимо распространить на всю армию.

– Возможно. – Лицо императора снова недовольно скривилось. – Но сейчас идет война. Существенное изменение тактики в период боевых действий совершенно нежелательно. Кроме того, знаете ли, все эти методы скрытных операций, выстрелов из‑за угла, ночных налетов, похищений, диверсий… Как‑то не по‑европейски это все, не цивилизованно. Раз уж вы столь успешно применили подобную тактику в боях, продолжайте. Но я бы не хотел прослыть на весь мир варваром, который воюет подобными методами.

Брусилов с Крапивиным переглянулись. То, что их план провален, стало совершенно очевидно. Император не желал создавать сеть специальных отрядов на всex фронтах.

– Что ж, если у вас ко мне больше ничего нет, господа… – Император развел руками и выжидающе посмотрел на собеседников.

– Прошу простить, ваше величество, – снова вытянулся Крапивин. – Когда мы шли сюда, я обратил внимание на некоторые недостатки организации постов. Это создает угрозу проникновения вражеских шпионов и диверсантов в штаб и даже непосредственно к вашему вагону. Если вы позволите, я укажу начальнику вашей охраны на допущенные оплошности.

– Что?! – Император ошарашенно посмотрел на нахального подполковника.

– Именно так, ваше величество. Не смею более отнимать вашего драгоценного времени, но прошу разрешения подать рапорт начальнику охраны.

– Отчего же! Я немедленно вызову генерала Семенова, и вы сможете высказать ему все ваши замечания.

Через пять минут в салон вошел толстый раскрасневшийся генерал‑майор, бодро отрапортовал императору и застыл в ожидании.

– Это подполковник Крапивин, генерал. – Ниш лай указал на Крапивина. – Он сегодня прибыл с фронта и утверждает, что в охране ставки существуют серьезные огрехи.

Генерал метнул злобный взгляд на Крапивина, снова вытянулся по стойке «смирно» и отчеканил:

– Никак нет, ваше величество. Охрана надежная. Мышь не проскочит. Мы свое дело знаем. А всяким фронтовым офицерам лучше бы своим делом заниматься, а не рассуждать о том, о чем они понятия не имеют.

«Ах ты, боров! – выругался про себя Крапивин. – Мало того что службу несешь отвратно, так еще и оскорблять задумал. Ну, я тебе устрою!»

– Уверяю вас, ваше превосходительство, – громко произнес он, – что не только мышь проскочит. Если мне потребуется, то я целый батальон скрытно через ваши посты проведу. А чтобы не быть голословным, предлагаю вам следующее. Сегодня вечером я покидаю Могилев. Если потребуется, в сопровождении вашего офицера. Вы предупреждаете всех караульных, что сегодня вечером к вагону Верховного главнокомандующего попытается пробраться злоумышленник, и даете мои приметы. И сегодня ночью, в два часа, мы встретимся с вами у входа в этот вагон. Единственное условие: не надо окружать его сплошной цепью солдат. Я, безусловно, все равно пройду, но мне не хотелось бы, чтобы были пострадавшие.

Генерал устремил испепеляющий взгляд на Крапивина.

– А что, это интересно, – произнес император. – По крайней мере мы сможем проверить, надежна ли охрана. Подполковник опытный разведчик и знает толк в подобных делах. Я сам с нетерпением буду ждать исхода этого пари. И, пожалуйста, не воспринимайте это как акт недоверия к вам лично. Мы просто хотим улучшить охрану.

– Хорошо, – недовольно проворчал Семенов. – Скажите, подполковник, мой офицер сможет следовать за вами?

– Разумеется, я ему этого не позволю, – улыбнулся Крапивин.

* * *

– Уезжаю из Могилева со смешанным чувством. – Брусилов, заправил салфетку за ворот. – С одной стороны, полный провал нашей миссии. Император наотрез отказался даже рассматривать идею создания специальных подразделений на всех фронтах. Но, с другой стороны, вы остаетесь при мне. Это приятно.

– Хорошо, что нас не заставили распускать уже сформированные спецотряды, – заметил Крапивин, пододвигая поданную официантом тарелку.

– Ну, этого они не дождутся, – усмехнулся генерал. – Во‑первых, победителей не судят. Во‑вторых, я так давно приобрел в нашей армии репутацию смутьяна, что со мной не хотят связываться даже самые отпетые консерваторы.

– Ох, судят победителей, Алексей Алексеевич, еще как судят, – вздохнул Крапивин.

– Возможно. Вы‑то сегодня ночью, кажется, малой кровью отделались.

– Да я вообще без крови обошелся. Даже ту группу из пяти молодцов у вагона тихонько положил, без криков. Правда, на шум возни государь вышел. Тем наше пари и закончилось. Я подробно описал Семенову, как шел и где в системе охраны допущены ошибки, а потом вернулся в гостиницу.

– Рискованный вы человек, Вадим, – заметил Брусилов. – Впрочем, за это я вас и ценю. Ладно, закончим эту войну – я обязательно добьюсь распространения нашего опыта в армии. Сейчас воевать надо по‑новому. Время атак строем под полковой оркестр уходит в прошлое. Будущее за такими солдатами, как вы, Вадим.

– Спасибо, Алексей Алексеевич, – ответил Крапивин и, немного помедлив, добавил: – Но я боюсь, что эта война очень плохо кончится.

– Что вы имеете в виду? – Брусилов быстро окинул взглядом соседние столики. – Лично я не вижу предпосылок для поражения русских войск. Да, нам не удастся завершить кампанию в короткие сроки, как об этом кричат горячие головы. Но в конечном счете Германия и Австро‑Венгрия выдохнутся и не выдержат войны на два фронта. Так что я не понимаю ваших опасений.

– Вы все прекрасно понимаете, Алексей Алексеевич. – Крапивин в упор посмотрел на командующего. – Провал японской кампании привел к революции пятого года. Если нынешняя продлится еще хотя бы полгода, новая революция станет неизбежной.

Брусилов выдержал тяжелый взгляд своего подчиненного.

– Я не люблю пустых разглагольствований, – ответил он наконец. – Если вы видите конкретный выход из ситуации, извольте предложить его. Если вы просто в настроении поплакать над судьбой несчастной России, то здесь я вам не собеседник.

– Я нахожу, что без коренных преобразований в обществе революция неминуема, – понизил голос Крапивин. – Я никогда не был большим сторонником думских болтунов, но завинчивать гайки уже поздно. Если государь не дарует народу правительства, назначаемого Думой, если не решит земельного вопроса, если не согласится на расширение гражданских свобод, будет грандиозный взрыв. Произойдет революция, подобная французской. И наши доморощенные Робеспьеры превзойдут в жестокости своих предшественников. Я часто разговариваю с солдатами. Никто из них не видит смысла в этой войне. Как только трон зашатается, они побросают винтовки и побегут домой делить землю. Рабочие задавлены низкими заработками и непосильными условиями труда. Предприниматели напрочь отказываются делиться с ними частью своих прибылей. Заводы встанут. Это будет всеобщее помешательство. Фронт развалится, и немцы будут хозяйничать на земле, раздираемой гражданской войной. Мы как офицеры и патриоты не имеем права этого допустить.

Брусилов долго молчал, ковыряя ножом в тарелке. Наконец он заговорил:

– Положим, вы достаточно верно очертили проблемы, стоящие перед Россией. Одну только забыли – инородцев. Империя так долго подавляла чужие народы, презирала их традиции и уклад, что вызвала у них стойкую неприязнь к себе. И эти болтологией не занимаются. Эти совершенно определенно готовятся к большой драке. Я даже могу понять их. Но мне также ясно, что при первых признаках слабости империи они начнут еще больше раскачивать лодку. Не только поляки, Речь Посполитую которых так блистательно уничтожал упомянутый недавно государем Суворов. Допускаю, что и чухонцы, и грузины вылезут с лозунгами самоопределения. Как русский офицер и дворянин я не могу допустить развала своей страны. Но вы понимаете, когда одновременно поднимутся инородцы, крестьяне и рабочие, легко нам не будет. А если это произойдет еще до окончания войны… Хорошо, как говорят на тактических занятиях, задача поставлена. Каковы ваши предложения?