Текст книги "Самозванцы. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

«Неудивительно, – подумал Чигирев. – Судя по воспоминаниям тех, кто пережил революцию, все автомобили были реквизированы в первые же дни переворота. Значит, для патрулей машина – это свой. Что ж, мне только на руку».

Парадная произвела на Чигирева еще более гнетущее впечатление. Большинство лампочек были вывернуты из светильников или разбиты. Исчезла ковровая дорожка, и лестница сейчас была грязная, затоптанная, а на площадках валялись окурки. Давно не мытые витражи местами были выбиты. Да, не такую парадную покинул Чигирев, направляясь в октябре на аудиенцию к Керенскому.

«Эх, если бы тогда удалось предотвратить все это!» – мелькнула горькая мысль.

Чернов даже не стал звонить в дверь, а изо всей силы забарабанил по ней кулаком. Через некоторое время из квартиры послышался испуганный старушечий голос:

– Кто там?

– ЧК, открывайте! – рявкнул Чернов.

Защелкали засовы, и дверь распахнулась. Чигирев следом за Черновым шагнул в квартиру и замер на пороге. В нос ударил запах квашеной капусты, мочи и махорки. Весь коридор был перегорожен бельем, развешанным на веревках. На полу и на мебели Чигирева валялась всякая рухлядь. Из дверей, ведущих в комнаты, высунулись несколько испуганных физиономий.

«Уплотнили, – догадался Чигирев. – И имущество, видать, „трудовому народу“ перешло. Быстро они профессорскую квартиру в вонючую коммуналку превратили».

– Спокойно, товарищи, – поднял вверх руку Чернов. – Мы прибыли сюда для дополнительного обыска и изъятия документов и ценностей, принадлежавших бывшему хозяину квартиры. Я – следователь ВЧК Чернов. Ордер на обыск у меня имеется. Показывайте, Сергей Станиславович, – повернулся он к Чигиреву.

Историк кивнул и двинулся в спальню.

В спальне разместилась целая семья: мужчина лет тридцати пяти, с виду рабочий, усталая женщина примерно того же возраста, со вздутыми венами на руках, и четверо детишек от пяти до двенадцати лет. Вся мебель Чигирева была на месте. На его тяжелой кровати резного дуба валялись какие‑то грязные тряпки; платяной шкаф был открыт, и Чигирев увидел, что его костюмы висят вперемежку с дешевенькими потертыми пиджаками и пальто.

– Покиньте помещение, – приказал Чернов жильцам.

Те безропотно поднялись и вышли.

– Встань у дверей и никого не подпускай, – приказал Чернов одному из матросов.

Тот недовольно фыркнул, но все же вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.

Чернов повернулся к арестованному и выжидательно посмотрел на него.

– Помните о нашем договоре, – напомнил историк.

– Ясное дело, – поморщился Чернов. – Открывайте.

«Ну что ж, – подумал Чигирев, – надеюсь, что крапивинская наука сослужит мне хорошую службу‑Вадим меня сюда упрятал, он и выбраться поможет».

Чигирев скинул пальто, чтобы не сковывало движений, подошел к шкафу, щелкнул потайным рычажком внизу задней стенки и подвинул его в сторону. Шкаф был тяжелый, наверное, поэтому обыскивающие не тронули его. Однако, оборудовав тайник, Чигирев вызвал столяра и приказал ему снабдить ножки шкафа скрытыми колесиками, которые разблокировались потайным рычажком, благодаря чему шкаф стал отодвигаться достаточно легко. Когда он плавно отъехал в сторону, Чернов восхищенно цокнул языком:

– А вы хитрее, чем я думал, Сергей Станиславович.

– Какое там, – сделал обреченное лицо Чигирев. – Все равно своими руками вам отдаю.

Чернов самодовольно усмехнулся. Чигирев приподнял кусок обоев, скрывавший сейф, набрал код, чуть приоткрыл железную дверь и замер.

– Теперь аккуратно, – медленно произнес он.

Чернов и матрос инстинктивно сделали несколько шагов назад.

Чигирев еще немного приоткрыл дверь, просунул руку внутрь и нащупал рукоятку «люгера».

– Ну что там? – явно волнуясь, спросил Чернов.

– Сейчас, только проволоку отсоединю.

Чигирев взял пистолет, глубоко вздохнул и резко повернулся, снимая оружие с предохранителя и передергивая затвор.

– Сука! – заорал матрос, вскидывая винтовку.

Но Чигирев выстрелил первым. Пуля пробила сердце охранника, и тот начал оседать, выронив оружие. Прежде чем его тело рухнуло на пол, Чигирев успел выстрелить в Чернова. Дверь с грохотом распахнулась, и двумя прицельными выстрелами с трех шагов Чигирев уложил вбежавшего караульного, а потом снова повернулся к Чернову. Тот лежал на полу и смотрел на своего врага глазами, полными боли.

– Сволочь! – простонал он. – Обманул!

– Всякий человек имеет право на самозащиту, – ответил Чигирев и выстрелил в голову следователю.

Затем он вышел коридор. Где‑то с надрывом плакал ребенок. Какой‑то низкорослый мужичок уже орал в трубку телефонного аппарата:

– Барышня! ЧК! Срочно!

Чигирев отбросил его ударом в лицо, вырвал из розетки телефонные провода и разбил аппарат об пол.

– Всем сидеть по комнатам! – заорал Чигирев. – Кто высунется, убью!

Растирая ладонью по лицу кровь, маленький человечек юркнул в бывшую гостиную.

Историк вернулся в спальную. Времени было катастрофически мало. Водитель автомобиля, оставшийся внизу, наверняка слышал звуки стрельбы. В здешнем Петрограде перестрелки едва ли были редкостью, но шофер не мог не обратить внимания на выстрелы в доме, куда только что увели арестованного. Чигирев выглянул в окно. Сумерки уже окончательно сгустились. «Руссобалт» все еще стоял у подъезда, но водителя в нем не было.

– Надеюсь, он не за патрулем побежал, – пробормотал Сергей. – С одним будет справиться легче, чем с дюжиной.

Он быстро рассовал по карманам золотые десятирублевки, зарядил в пистолет новую обойму и прихватил коробку с патронами для «люгера». Потом быстро нашел среди косовороток нового жильца свой толстый шерстяной свитер и натянул его. Перевернув труп Чернова, сорвал с него и надел на себя кожаную куртку и фуражку. Человека, одетого таким образом, на улицах большевистского Петрограда явно ожидало меньше опасностей, чем обладателя твидового пальто или лисьей шубы.

Всего через несколько минут Чигирев выскочил на чёрную лестницу. Здесь царила полная темнота. Постояв несколько секунд и прислушавшись, историк решил, что путь свободен, и быстро спустился во двор. Скользнув по подворотне, он припал к стене у выхода на улицу. Автомобиль все еще стоял у парадного входа с включенным двигателем.

«Мило со стороны водителя, – подумал Чигирев. – Выбираться из города пешком тяжеловато. А как заводить эту штуку, я толком и не знаю».

На всякий случай он заткнул пистолет за пояс так, чтобы рукоятка торчала из‑под свитера, и направился к машине. Тут же из парадной вышел водитель, сжимавший в руке револьвер.

– Эй, товарищ, вы кто? – неуверенным голосом окликнул он Чигирева.

Очевидно, чекистский облик Крапивина сыграл с шофером злую шутку, и тот принял бывшего арестанта за своего. Что ж, это будет последняя ошибка в его жизни.

Чигирев выхватил пистолет и дважды выстрелил в чекиста. Тот вскрикнул и повалился на снег. Историк прыгнул в кабину автомобиля, включил передачу и начал уже выворачивать руль, как вдруг увидел прямо перед собой выбегающих из‑за угла патрульных.

Вдавив педаль газа до упора, Чигирев закончил разворот.

– Стой! – раздался сзади крик, а следом прозвучали выстрелы.

Чигирев пустил машину зигзагом. Вокруг засвистели пули. Две из них, влетев в салон, пробили стекло, но ни одна не задела водителя. Заложив большой крюк, Чигирев на полной скорости свернул на Средний проспект.

Путь был свободен, и, выжимая из двигателя максимум возможного, Чигирев направил машину к стрелке Васильевского острова. Доехав до ближайшего поворота, он снова свернул на линию, проскочил по ней и свернул на Малый проспект. Преследователи отстали.

«Слава Богу, что у них радиосвязи нет, – подумал Чигирев. – Иначе бы точно накрыли».

Переехав Малую Неву, он стремительно двинулся по Большому проспекту. Около Введенской улицы ему встретился патруль, но, увидев человека в колонке за рулем, солдаты не стали останавливать машину. Добравшись до Каменноостровского проспекта, историк свернул налево и двинулся к Комендантскому аэродрому.

«Вот бы аэроплан захватить! – подумал он. – Хотя вряд ли из этого что‑то выйдет. Аэродром, скорее всего, хорошо охраняется, а сам я с „этажеркой“ не справлюсь».

В душе у Сергея все пело. Вот она, свобода! А с ней и новые возможности. Ничто еще не потеряно. Еще есть шансы повернуть ход истории, спасти стремительно летящую в пропасть страну.

Патруль, встретивший его перед въездом на Каменноостровский мост, тоже не заинтересовался одинокой машиной.

Проехав Каменный остров, Чигирев свернул на Приморское шоссе. Вскоре городские постройки закончились. «Неужели спасен?!» – пролетела в голове мысль.

На подъезде к Старой Деревне историк увидел два разложенных по обочинам костра и вооруженных людей. Бородатый солдат вышел на середину дороги и поднял руку, приказывая машине остановиться. Чигирев вдавил педаль в пол. Автомобиль рявкнул, выжимая из двигателя все возможное. Солдат еле успел выскочить из‑под колес «руссобалта». Сзади захлопали выстрелы. Что‑то толкнуло историка под правую руку. Ощупав ее левой рукой, он почувствовал теплую влагу на разорванной коже куртки.

Погони не было. Очевидно, у красноармейцев не имелось ни лошадей, ни автомобилей для преследования. Но, проносясь мимо поста, Чигирев заметил справа небольшой домик, из которого выскакивали охранники. Скорее всего, там был телефон. А это значило, что по идущим вдоль шоссе телефонным проводам уже летят сообщения об автомобиле, прорвавшемся за город. Еще по довоенным поездкам на пикники Чигирев знал, что до Сестрорецка шоссе идет параллельно железнодорожному полотну. Наверняка на каждой станции находились небольшие отряды красноармейцев, призванные поддерживать порядок и ловить бегущих в Финляндию от советской власти буржуев. Если они получили сообщение о беглеце, то уже перекрыли трассу. Отсчитав про себя до двухсот, Чигирев резко свернул на обочину, выпрыгнул из кабины и, утопая в глубоком снегу, бросился в лес.

ГЛАВА 23Игнатов

К Лисьему Носу Чигирев вышел, когда уже светало, Двигаться к границе днем нечего было и думать. Рана в правой руке саднила. Желудок настойчиво напоминал о том, что историк уже давно не ел. Натруженные и промокшие ноги настойчиво требовали отдыха.

Конечно, бывший товарищ министра юстиции не слишком большая птица, но столь наглый побег должен был обеспокоить ЧК. Поймать человека, бросившего вызов новой власти, могло стать для чекистов делом чести. Кроме того, если о побеге узнает Крапивин, он наверняка предпримет все усилия, чтобы поймать, а может быть, и убить опасного соперника. После прорыва у Старой Деревни у беглеца был только один путь к границе, и чекисты это, без сомнения, понимали. Наверняка у всех красноармейских постов, расположенных вдоль шоссе, уже были описания внешности Чигирева, а по дорогам рыскали специально сформированные патрули. Передвигаться днем было равнозначно самоубийству.

Здесь, в поселке, располагалась дача профессора Игнатова, с которым Чигирев был знаком еще по работе в университете. Конечно, встретить здесь хозяина в такое время нечего было и думать. Чигирев лишь рассчитывал пересидеть день в знакомом доме.

К его удивлению, дорожка, ведущая от калитки к дому, была утоптана. Кто‑то по ней ходил, и совсем недавно. Притаившись за забором, Чигирев некоторое время наблюдал за домом, однако ничего подозрительного не заметил. Наконец он решился, крадучись подобрался к дому и аккуратно потянул за ручку входной двери. Дверь оказалась заперта. На всякий случай Чигирев достал пистолет и постучал в окно. Некоторое время было тихо, но потом Сергей явственно различил шаги. Вскоре занавеска отодвинулась, и в окно выглянул профессор Игнатов. Когда профессор узнал гостя, ужас на его лице сменился крайним удивлением. Занавеска резко задернулась, и вскоре Игнатов выскочил на крыльцо. Он был в валенках, широких штанах и дохе, накинутой поверх нижнего белья.

– Сергей Станиславович, как вы здесь? – громким шепотом спросил он. – И еще в таком виде! Что случилось?

– Долгая история, Семен Валерьевич, – тоже шепотом ответил Чигирев. – Чекисты поблизости есть?

– Только на станции.

– Хорошо. Тогда можно мне войти? – Чигирев убрал за пояс пистолет.

– Ах, извините. Проходите, конечно, – спохватился Игнатов, пропуская Чигирева.

Сергей проскользнул на веранду, и Игнатов снова закрыл дверь на засов. В доме было тепло. Очевидно, печку топили.

– Что с вами случилось? – снова спросил Игнатов. – Я слышал, вы были арестованы во время переворота. Но я полагал, что вас выпустили вместе с остальными членами Временного правительства. Я думал, вы уже покинули Петроград.

– Увы, нет. Освободиться мне удалось только вчера. А почему мы говорим шепотом?

– Моя семья спит.

– Ах, вот оно что! А почему вы здесь зимой?

– Уплотнили, Сергей Станиславович. Спасу нет. Да что же мы здесь стоим? Идемте в комнату, там теплее. Только тихо, чтобы Машеньку не разбудить. Там один рабочий такой, Петухов, хам из хамов. – Игнатов еще больше понизил голос. – Покушался на дочь. Мы уже в Совет жаловались. Но мы, оказывается, нетрудовые элементы. Это я‑то, посвятивший науке больше двадцати лет! А вот слесарь Петухов – он классово близкий, ему верят. Нам даже высылкой из Петрограда пригрозили, если снова жаловаться будем. Ну, мы собрались и на дачу переехали. Сюда еще, слава Богу, с реквизициями и уплотнением не добрались.

– Доберутся, – пообещал Чигирев, проходя следом за хозяином в гостиную.

– Вы так считаете?

– Увы. Вы за границу перебраться не пробовали?

– Вообще‑то мы рассчитывали, что вся эта вакханалия быстро закончится. Хотя тем, кто уехал еще в ноябре, считайте, повезло. Потом большевики закрыли границы, теперь для выезда требуется специальное разрешение. По какому принципу их выдают, совершенно не ясно, но нам отказали. Мы подали заявление еще в январе, как только начались эти проблемы с Петуховым. Мы хотели переехать в Стокгольм. Меня звали туда читать курс лекций по истории степных народов России еще в сентябре. Думаю, они и сейчас были бы не против принять меня, хотя бы семестра на три. Уж этого точно хватит, чтобы пересидеть лихолетье. К лету‑то девятнадцатого вся эта вакханалия закончится, как вы полагаете?

– Надеюсь. Но в Швецию вам перебраться все же стоит.

– Какое там! Я же говорю, нас не выпускают.

– А нелегально выбраться не пробовали?

– Что вы! Финская граница охраняется как никогда. За попытку нелегального перехода расстреливают на месте. Даже тем, кому власти разрешают выезд, приходится несладко: в Белоострове отбирают все ценное. Самые состоятельные люди выезжают за границу буквально нищими. Хорошо еще, если там есть какое‑то имущество: дома, банковские счета. Но я‑то, дурак, держал все свои накопления в Российском торгово‑промышленном банке. Счет заморозили, банковскую ячейку с драгоценностями жены вскрыли и все реквизировали. Мой дом начисто ограблен. Моей семье оставили только две комнаты из шести. Я пережил двенадцать обысков, в ходе которых было изъято все сколько‑нибудь ценное. Теперь я нищий. Цены на черном рынке запредельные. Паек, который мне выдают в университете, – это форменное издевательство. А за этот паек и я, и моя жена, и дочь должны отрабатывать на самых грязных общественных работах как нетрудовые элементы. С точки зрения новых властей, работа – это кувалдой ворочать. Моя семья живет впроголодь. Единственное, что спасает нас, – это продало книг и посуды. Но, видит Бог, этого надолго не хватит. Скоро мы все умрем с голоду.

– Да, товарищ комиссар, у нас действительно ничего нет! – взвизгнул женский голос за спиной у Чигирева. – Ваши люди все забрали при обысках. Мы были вынуждены покинуть Петроград из‑за невыносимых условий существования. Пожалуйста, оставьте нас в покое! Это наш дом. Нам некуда больше идти.

Чигирев обернулся. В дверях стояла бледная как смерть супруга Игнатова, нервно теребя края накинутого поверх платья пухового платка. Узнав гостя, она ужаснулась.

– Сергей Станиславович?! Господи, как вы здесь очутились? Да еще в таком виде! Боже мой, у вас кровь на рукаве! Что с вами произошло?

– Обстоятельства, Софья Вениаминовна, – развел руками Чигирев.

– Погодите, у вас и правда кровь, – наконец‑то обратил внимание на рану Чигирева Игнатов. – Что это с вами?

– Поранился по дороге, – буркнул Чигирев.

– Снимайте свою колонку немедленно! – потребовал Игнатов. – Софья, неси теплую воду, бинты, йод. Надо же перевязать рану.

Чигирев покорно стянул с себя кожанку, свитер и рубашку и осмотрел рану. Пуля прошла по касательной, лишь поранив кожу и немного задев мышцы. Софья Вениаминовна с испугом посмотрела на пистолет, который Чигирев выложил на стол, но, ничего не сказав, быстро обработала и перевязала рану.

– Где же это вы поранились так, через колонку? – недоуменно спросил Игнатов. – Да вы, наверное, голодны? Давайте мы вас накормим.

– Что вы, вам и самим, как видно, еды не хватает, – начал отказываться Чигирев.

– Сергей Станиславович, а что это за дырка на груди? – спросила Софья Вениаминовна, разглядывая чигиревскую колонку. – Кровь… И на воротнике тоже….

– Это не моя, – сухо ответил Чигирев.

– Семен, помоги мне, пожалуйста, в кухне – попросила Софья Вениаминовна мужа.

– Конечно, душа моя, – засуетился тот. – Извините, Сергей Станиславович, мы вас оставим ненадолго.

– Разумеется, – улыбнулся Чигирев.

Когда хозяева вышли, Чигирев быстро оделся, снова засунул за пояс пистолет и на цыпочках подошел к двери. До него донеслись обрывки приглушенного разговора.

– Говорю тебе, он бежал, – наседала на муж Софья Вениаминовна. – Убил чекиста и теперь скрывается в его одежде. В него стреляли и ранили во время побега.

– Но даже если это и так, мы не можем отказать ему в помощи, – бубнил профессор.

– Семен, опомнись! Если его найдут у нас, нам не миновать ареста. Он бывший товарищ министра юстиции во Временном правительстве. ЧК нас может расстрелять за пособничество врагу революции. Подумай о Машеньке!

– Но мы не можем вот так его выгнать…

– Во имя собственной дочери ты обязан это сделать. Он поймет. Сема, пожалуйста, не губи нас! – За стеной раздались сдавленные женские рыдания. – Пусть он уйдет.

– Ну хорошо‑хорошо, я попрошу его, – принялся успокаивать жену Семен Валерьевич. – Я попрошу его уйти. Только не плачь.

Чигирев быстро вернулся за стол. Вскоре дверь открылась, и в комнату вошел профессор. На пороге застыла Софья Вениаминовна.

– Семен Валерьевич, – произнес он, не дав раскрыть рта хозяину дома, – я понимаю, что своим визитом не только стесняю вас, но и подвергаю опасности. Видит Бог, я был бы рад не делать этого, но я действительно нуждаюсь в вашей помощи. Я бежал из‑под ареста. Меня разыскивают. Сейчас, днем, мне надо укрыться. Вечером, как только стемнеет, я уйду. Уйду и в меру сил постараюсь оправдать ваши хлопоты, – Он выложил на стол несколько золотых десятирублевых монет. – И пожалуйста, простите меня за причиненные неудобства. Я не навязываю вам своего общества, но могу предложить вместе перейти границу. Я выведу вас в Финляндию. Там мы вместе доберемся до Гельсингфорса. Я оплачу вам дорогу до Стокгольма.

Софья Вениаминовна медленно подошла к столу и дрожащей рукой взяла одну из выложенных Чигиревым монет.

– Господи, как же вы собираетесь перейти границу? – спросила она.

– Все переходы закрыты. Вдоль границы стоят заслоны, – поддержал супругу Игнатов.

– Залив, – мягко улыбнулся Чигирев. – Он скован льдом. Фактически это открытая дорога, по которой мы можем пройти. Кордонов там нет. На льду застав никто не ставит. Я знаю, что многие петроградцы таким образом уже перебрались в Финляндию.

– Но это же открытое пространство! – воскликнул Игнатов. – Нас увидят с берега, догонят и расстреляют.

– Ночью открытое пространство – это тот же густой лес. Там можно легко затеряться. Главное – не идти у самого берега. Если сегодня, как только стемнеет, мы выйдем, то уже к утру я смогу вывести вас к финскому берегу.

– Но там ведь тоже красные, – возразила Софья Вениаминовна. – Что, если нас задержат там? Не пойдете же вы по льду до самого Гельсингфорса!

– Действительно, – произнес Игнатов. – Парламент Финского княжества провозгласил независимость в декабре. Формально советское правительство признало его. Но уже в январе русские военные части и моряки Балтийского флота, которые располагались в Финляндии, восстали и захватили все основные города, включая Гельсингфорс и Выборг. Их поддерживают финские коммунисты. Сейчас финская белая армия под командованием Маннергейма отступает.

– Конечно, Сергей Станиславович! Это все равно что из огня да в полымя! – воскликнула Софья Вениаминовна.

– Мы пройдем, – уверенно сказал Чигирев. – Насчет передвижения не беспокойтесь. Вы вполне войдете за домовладельцев на Карельском перешейке. Таковые во множестве остались на территории Финляндии. Сам художник Репин, насколько я знаю, таким образом оказался в эмиграции.

– Ну вы, положим, больше похожи на комиссара, – заметил Игнатов.

– Тем лучше. Где‑то пройдем как дачники‑неудачники. Где‑то я проведу вас как комиссар, задержавший буржуев. Нужный мандат я изготовлю, если У вас найдется лист бумаги, перо и чернила. – «Уж я‑то навидался этих мандатов, когда в Историко‑архивном институте работал», – добавил он про себя. – Где‑то пройдем за взятки. Нам надо добраться Только до Гельсингфорса. Там я найду способ переправить вас пароходом в Стокгольм. Не думаю, что Восставшие месяц назад части финского гарнизона сумели наладить у себя такую же охрану границ, какую наладили большевики. В любом случае, оставаться здесь бессмысленно. Чего вы дождетесь? Новых обысков? Реквизиции дачи? Возвращения в свою уплотненную квартиру? Большевики так просто власть не отдадут.

В комнате повисла тишина.

– Однако же это очень опасно, – проговорил наконец Игнатов.

– Действительно, вы просто толкаете нас под большевистские пули, – поддакнула Софья Вениаминовна.

– Мама, папа! – прозвучал вдруг от дверей женский голос. – Лучше уж под пули, чем назад, в красный Петроград.

Все присутствующие повернулись к дверям и увидели, что там стоит дочь Игнатовых Маша.

– Я не выдержу соседства с Петуховым, – продолжила она. – Я не могу больше ходить на эти общественные работы и терпеть насмешки солдатни. А если Сергей Станиславович говорит, что есть хоть один шанс из ста, мы должны это сделать. Если вы не пойдете, я одна с ним пойду. Но в Совдепии я жить не хочу и не буду.

Супруги Игнатовы переглянулись.

– Мне кажется, господа, что решение принято, – с улыбкой заметил Чигирев.

ГЛАВА 24Советник

– Его высокопревосходительство ожидает вас.

Чигирев насмешливо посмотрел на адъютанта. Даже и скрыть не пытается, что русский офицер. Гордится этим, скорее всего. Обращение, принятое в царской армии, нарочно использует. Не то что эти шюцкоровцы,[35] которые щеголяют прусской выучкой и все время пытаются подчеркнуть неприязнь к России. Ай да Карл Густав Маннергейм! Ай да генерал‑полковник!

Он поднялся со стула и прошел в кабинет, где его встретил сам регент и командующий Вооруженными силами Финляндии.

– Здравствуйте, господин Чигирев, – приветствовал его генерал. – Я принял вас, потому что адъютант Доложил мне, что вы являетесь бывшим товарищем министра юстиции. Вы сказали, что хотите сообщить мне нечто существенное. Кроме того, мне сообщили что вы передали в штаб много важных сведений о дислокации войск красных на маршруте Куовола – Выборг – Гельсингфорс. Однако я сильно ограничен во времени, поэтому прошу вас быть по возможности кратким.

– Конечно, ваше высокопревосходительство. – Чигирев отвлекся от портрета Николая Второго, установленного на генеральском столе. – Я постараюсь не отнимать слишком много вашего времени. Кстати, мы с вами встречались. Не припомните?

– Увы, нет, – холодно ответил генерал.

«Ясно, тех, кто участвовал в работе Временного правительства и вообще всех, кто способствовал свержению царя, господин генерал не жалует, – подумал Чигирев. – Придется перестраиваться и ему, и мне. Время сейчас такое, что, если не объединимся, всем плохо будет».

– Четырнадцатый год, – произнес он, широко улыбаясь. – Вы заходили в Академию Генштаба, чтобы познакомиться со штабс‑капитаном Крапивиным. И я был в тире в тот момент. Крапивин представлял вам меня.

– Да, припоминаю. – Тон генерала заметно смягчился. – Крапивин – превосходный стрелок и замечательный офицер. К сожалению, я не видел его с тех пор. Вам не известна его судьба?

– Он служил под командованием Брусилова. Участвовал в знаменитом прорыве. Дослужился до полковника. Потом командовал охраной в Александровском дворце в Царском Селе. А после февральской революции… я потерял его из виду.

– Замечательная карьера. Ему выпала честь охранять высочайших особ! Конечно, эти негодяи не простили ему верности трону. Наверняка он подвергся преследованиям после отречения. Возможно, потом его расстреляли большевики. Вы были с ним близко дружны?

– Не сказал бы. Просто мы оба путешественники. Почти одновременно вернулись в Петербург из дальних странствий, и нас свел один общий знакомый.

– Вы тоже путешественник? – Да.

– И где же вы странствовали?

– В Африке. Жил там, в одном племени.

– А мне вот довелось в тысяча девятьсот шестом году пройти с экспедицией от Ташкента до Пекина. Впрочем, цель экспедиции только формально была научной, хотя мы привезли немало весьма ценных этнографических материалов. На самом деле мы собирали сведения о китайской армии. Славное было время… Впрочем, мы отвлеклись. Вы говорили, что у вас ко мне дело.

– Совершенно верно, ваше высокопревосходительство. Мне только что удалось бежать из красного Петрограда.

– Это заметно по вашему виду, – усмехнулся генерал, разглядывая колонку Чигирева.

– Эту куртку я снял с убитого мной чекиста. Я бежал в Финляндию, поскольку думаю, что именно вы, ваше высокопревосходительство, можете спасти Петроград от большевиков.

– Да, Петроград… Много бы я дал, чтобы еще раз прогуляться по его улицам. А за то, чтобы освободить его от большевиков, готов дьяволу душу продать. – Маннергейм мечтательно закатил глаза, но тут же печальная гримаса проскользнула по его лицу. – Но вы же видите, мы и здесь еле справляемся с красной чумой.

– Но ведь справляетесь же!

– Это как сказать. Конечно, большевики во время борьбы за власть так разложили армию, что теперь сами от этого страдают. Противостоящие нам красные части – это скорее банды, чем воинские формирования. Почти все офицеры, которые вовремя не покинули свои части, перебиты. Как и по всей России. Я сам, знаете ли, с трудом спасся от разъяренной солдатни. Но все же отряды красных многочисленны и очень неплохо вооружены. Арсеналы в Выборге и Гельсингфорсе, увы, достались им. Что же касается моих солдат, они, безусловно, более дисциплинированны. Порядок во вверенных мне частях я навел. Но до настоящей регулярной армии им еще очень далеко. Будь у меня лейб‑гвардии уланский полк, с которым я вступил в войну, я бы без посторонней помощи очистил всю Финляндию и от красных банд, и от Шюцкора. Увы, нынешние реалии совсем иные.

– Совершенно справедливо, ваше высокопревосходительство. Но у красных все больше проблем возникает на юге, где поднимает восстание российское белое офицерство. Кроме того, мы же не одни на планете. Европейские государства скоро в полной мере осознают большевистскую угрозу и вмешаются в события.

– Этого‑то я и опасаюсь. Идиоты из сената только и норовят призвать сюда германские войска. Болваны! Не понимают, что Германия является злейшим врагом любой нации. Они поддерживают финнов только для того, чтобы ослабить Россию. Мало того что Ленин и его банда пришли к власти на деньги немецкого Генштаба, не хватало еще, чтобы я, русский генерал, немецким оружием воевал против своих боевых товарищей.

– А против большевиков?

– Против большевиков – хоть с дьяволом в одном строю. Но ведь заставив сказать «А», немцы заставят меня сказать и «Б». Они не удовлетворятся разгромом большевиков, которые уже вышли из‑под их контроля. Они будут требовать, чтобы я добивал Россию. Вот на это я не пойду. Именно поэтому я в ультимативной форме запретил сенату приглашать немецкие войска.

– Значит, я правильно сделал, что пришел к вам, – улыбнулся Чигирев. – Правда, вынужден вас разочаровать, генерал. Представители сената за вашей спиной уже вступили в переговоры с немцами. Сейчас готовится высадка в Гельсингфорсе балтийской дивизии генерала фон Гольца, если я не ошибаюсь. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Как военный человек вы поймете, почему я не хочу раскрывать своих источников информации.

«А как сын своего времени, ни за что не поверите, что я читал обо всем этом в учебнике истории в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году», – добавил он про себя.

Генерал с силой сжал кулаки и матерно выругался по‑русски.

– Я подам в отставку! – вскричал он. – Сейчас нас, наравне с Германией и Швецией, признает Франция. Но она станет нашим врагом, если сюда придут немцы! Мы полностью лишимся поддержки Антанты. Я не буду руководить армией, управляемой из Берлина!

– Не делайте этого, – попросил Чигирев. – Учитывая положение на фронтах в Европе, немцы все равно прислали бы сюда свои войска. Они не могут Выпустить из‑под контроля такую страну, как Финляндия. Первоочередная наша задача – победить большевиков хотя бы здесь, в Финляндии. Только вы сможете это сделать. Потом мы найдем способ нанести удар и по коммунистам в России. Дни Германии в этой войне сочтены.

– Хорошо, чего вы хотите от меня?

– Я хочу помочь вам разгромить большевизм здесь в обмен на вашу помощь для России. Когда вы станете полновластным хозяином Финляндии, вы сможете нанести удар по Петрограду. Большевики, занятые белыми восстаниями на юге и востоке, не смогут вам сопротивляться. Войны на три фронта они не выдержат, их власть рухнет. Это и в интересах Финляндии. Сейчас еще мало кто представляет, какую угрозу для мира, и в первую очередь для ближайших соседей, несет Советская Россия.

Маннергейм внимательно посмотрел на собеседника.

– Дорогой мой, – насмешливо произнес он, – я ведь прежде всего русский генерал, даром что шведом рожден. Я и финского языка‑то толком не знаю. Лет десять назад публика, которая готовила восстание против России, меня к врагам Финляндии причислила. За верную службу империи, между прочим. Я возглавил финскую армию, потому что только в ней еще осталась хоть тень порядка. Конечно, как человек чести я никогда и ни при каких условиях не буду действовать во вред Финляндии. Более того, присягнув ей на верность, положу жизнь во имя ее процветания. Но высшим счастьем для меня было бы вернуть покой и порядок России.