Текст книги "Самозванцы. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

– Так значит, это свейская земля? – переспросил Крапивин.

– Не‑а, – энергично замотал головой Федор. – Наша. Еще князь Александр Ярославович Невский ее от свеев оборонял, потому как те завсегда на сию землю зарились. Так было‑то, почитай, более трехсот лет назад.

– А жить‑то здесь не пробовали?

– Так вон же, крестьяне живут.

– Ну а города ставить, крепостицы?

– Это ты здешних мест не знаешь, – скривился Федор. – Сейчас все снежком запорошено да льдом сковано. А как весна придет, так хлябь здесь одна да топь. Кому так жить охота?

– Свей, вон, хотели.

– Так басурмане же. А русскому человеку здесь жизни нет, – подвел итог дискуссии Федор.

Выйдя к Финскому заливу, отряд свернул направо и направился вдоль берега. Теперь справа от них располагался девственный карельский лес, а слева обдувала ледяными ветрами промерзшая Балтика. Путники кутались в тулупы и шубы и испытывали страстное желание укрыться от ледяного пронизывающего ветра. Но дорог на здешнем Карельском перешейке не было, и это вынуждало отряд двигаться вдоль берега. Не было здесь и столбов, ни верстовых, ни пограничных. Когда Крапивин спросил у Федора, где проходит граница со шведами, тот задумчиво почесал затылок и изрек:

– Пес ее знает. Все вокруг Нево‑реки – наше, это точно. Что окрест Выборг‑города – ихнее, так повелось. А что промеж, никто не делил.

– А вот на польской‑то границе столбы стоят да засеки, – заметил Крапивин. – Там шаг ступил направо – в Московии, налево – в Речи Посполитой.

– Так там земля какая! Там на каждой пяди урожай собрать можно. Оттого мы с ляхами отродясь за нее деремся и каждый аршин мерим. А это, кому оно надо? – Федор махнул рукой на Карельский перешеек, туда, где, как знал Крапивин, со временем вырастут коттеджные поселки «новых русских». – Леса одни непролазные, чухонцы только и живут.

Выборгский замок возник перед утомленными путниками, как грозное видение, неколебимый символ мощи северного соседа. Крапивин помнил этот город как областной центр, приграничное селение СССР, а потом Российской Федерации. Здесь же это был форпост шведской короны на юго‑восточных рубежах. Впрочем, когда Крапивин стряхнул с себя воспоминания человека новейшей эпохи и взглянул на крепость с точки зрения ратника начала семнадцатого века, он не смог не признать, что это очень зажиточный и прекрасно укрепленный город. Мощные крепостные стены хорошо защищали его улочки, теснящиеся друг к другу дома богатых купцов и ремесленников, церкви с острыми шпилями и крупный порт со складами и пирсами, стоявший сейчас в запустении по случаю холодной зимы.

Много раз виденный в двадцатом веке выборгский замок тоже произвел на Крапивина немалое впечатление. Если подполковнику спецназа ФСБ РФ Вадиму Крапивину было ясно, что взятие этого укрепленного объекта сводится, по сути, лишь к выбору между внезапной, стремительной десантной операцией и получасовым артобстрелом, то полковник войска царя Василия Шуйского Владимир Крапивин понимал, что перед ним фактически неприступная цитадель, взять которую можно только измором либо многодневным артобстрелом из осадных орудий с последующим штурмом, в котором будет потеряно огромное количество ратников.

Во внутреннем дворе замка их встретил глава русского посольства стольник Семен Головин. Он распорядился разместить отряд Скопина‑Шуйского и пригласил самого князя в покои, отведенные русской миссии. Воевода властным жестом подозвал Федора и Крапивина, ответив на вопросительный взгляд стольника:

– То мои люди и советчики ближайшие. От них у меня тайн нет.

– Воля твоя, князь, – развел руками Головин.

Они скинули обсыпанные снегом шубы, потом прошли в трапезную, где смогли обогреться у камина и наскоро пообедать. При этом стольник искренне извинялся, что вынужден потчевать гостей красным вином и не в состоянии достать «человеческих» медов и кваса для недовольных «басурманским пойлом» князя и Федора и с явной опаской поглядывал на Крапивина, который с удовольствием поглощал тонкое французское вино. Когда гости обогрелись и насытились, стольник начал невеселый рассказ о ходе переговоров.

– Свеи лютуют, князь, – жаловался он. – Что государь наш велел, то мы отстояли, но не обессудь, многое уступить придется. Подписали свеи грамоту, что без согласия нашего отдельно с Жигимонтом мира не заключат. Обещали послать нам на помощь конницы две тысячи да пехоты три тысячи. Подчиняться они будут своему воеводе, а уж он – тебе. За то мы должны коннице платить пятьдесят тысяч рублей в месяц, а пехоте по тридцать пять тысяч. Да воеводе ихнему пять тысяч рублей. Офицерам же всем купно такоже пять тысяч в месяц. Да подписали мы грамоту, что государь наш и все наследники его отрекаются на веки вечные от прав своих на землю Ливонскую. Да еще должен я тайную грамоту подписать, что через три недели, как свейское войско в землю нашу придет, мы королю свейскому город Корелу с уездом передать обязаны и всех ратников своих оттуда отвести.

– Крутенько, – покачал головой Скопин‑Шуйский. – Ну да снявши голову, по волосам не плачут. Мне нынче войско для обороны Москвы потребно. За Ливонию мы с ними опосля поспорим. Когда договор подписывать будем?

– Посол Моис Мартензон, с коим я переговоры уж сколько ден веду, договор тот подписывать прав не имеет, – сообщил Головин. – Должен на днях из ригсдага, думы ихней, боярин Еран Бойе приехать. Он и подпишет. Так у них, у басурман, заведено, что без думы король ни мира заключить, ни войны объявить не может. Тьфу, нехристи.

– Это ладно, – отмахнулся Скопин. – Ты мне лучше скажи, здесь ли воевода ихний. Раз уж и про деньги, и про земли все оговорено, так надо бы о том, как воевать совместно, договориться.

– Якоб Делагарди здесь уж, – подтвердил стольник. – Готов он с тобой говорить. Хочешь, сейчас приглашу?

– Зови, – мгновенно ответил Скопин, – и немедля.

Головин громко хлопнул в ладоши и приказал вошедшему слуге сообщить шведскому послу Моису Мартензону, что с ним и Якобом Делагарди желает говорить воевода московского царя князь Скопин‑Шуйский. Когда слуга исчез, князь вдруг забеспокоился:

– Только ты, Семен, от меня не отходи. Толмачить будешь.

– Да я по‑ихнему ни бельмеса, – смутился Головин. – А толмач наш третий день в горячке лежит. Но ты, князь, не тушуйся, добрый у них толмач, у басурман. По‑нашему, как мы с тобой, говорит.

Вскоре в зал вошел слуга и сообщил, что шведы ожидают русских послов в рыцарском зале замка. По узкой винтовой лестнице члены русской делегации поднялись в огромный, зал, вдоль стен которого стояли доспехи ушедших в прошлое времен рыцарских турниров и крестовых походов.

Там, выстроившись рядком, их ожидали четверо шведских дворян, одетые в бархат и золото. Все четверо были при шпагах. У двоих на груди красовались усыпанные драгоценностями золотые ордена. Однако внимание Крапивина привлекли не они, а наиболее скромно одетый швед, стоявший справа. Полковник даже остолбенел на мгновение. Над безукоризненно белым воротником он увидел знакомое лицо, кокетливую эспаньолку и необычайно живые, излучавшие насмешку глаза. Это был Басов.

– Здравствуйте, господа, – сказал Басов, делая шаг вперед. – Рады приветствовать вас во владениях его королевского величества Карла Девятого. Позвольте представить вам посла его королевского величества господина Моиса Мартезона.

Услышав свое имя, русским послам изысканно и с достоинством поклонился один из орденоносцев.

– А также командира шведского корпуса, который его величество изволил отправить на помощь царю Василию, господина Якоба Делагарди.

Второй орденоносец тоже поклонился.

– Хочу вам представить и полковника Горна, который является помощником господина Делагарди. Я переводчик господина Мартензона Игорь Басовсон. Кроме того, его величество изволил жаловать мне чин полковника шведского войска, и я отправляюсь в московский поход в качестве второго помощника господина Делагарди, – с этими словами Басов раскланялся.

– Господа, перед вами воевода царя Василия князь Михаил Васильевич Скопин‑Шуйский, – голосом, преисполненным торжественности и раболепия, объявил Семен Головин. – А также его помощники: полковники Семенов и Крапивин.

– Перейдем к делу немедля, – Скопин‑Шуйский быстрыми шагами направился к тяжелому дубовому столу. – Как я понимаю, все, касаемое денег и земли, решено. Нынче я желаю обсудить дела ратные. Я могу рассказать про воинство, кое государь отдал под моё командование, и желаю услышать о войске вашем. Сколь в нем пушек? Опытны ли ратники? Свежи ли кони? В достатке ли ядер, пуль, пороха?

Басов синхронно переводил слова князя, и Крапивин только диву давался, когда это успел его старый знакомый выучить шведский язык.

Посол Мартензон произнес в ответ несколько фраз, которые Басов тут же перевел:

– С вами очень приятно иметь дело, князь. В отличие от ваших соплеменников, вы опускаете церемонии и ставите очень конкретные вопросы.

– К псам церемонии, – резко бросил Скопин, усаживаясь за стол. – Мой народ в беде нынче. Я желаю обсудить план войны сей же час.

Он знаком приказал членам своей делегации усаживаться рядом с ним. Шведы принялись занимать места напротив. Однако когда все расселись, Крапивин допустил невероятную бестактность. Такую, что сидевший рядом с ним Головин чуть не подпрыгнул на месте и закатил глаза к потолку.

– Простите, господин Басовсон, – произнес полковник, – по вашему выговору я могу предположить, что вы уроженец Московии. Прав ли я?

– Совершенно верно, – улыбнулся ему Басов. – Я родился и провел детство и отрочество в Московии. Но потом я был вынужден покинуть отечество и скитаться по миру. Ныне я являюсь подданным и верным слугой шведского короля и принял лютеранство.

– Будет об этом, – оборвал их Скопин‑Шуйский. – Приступим к делу.

Невзначай Крапивин бросил взгляд на Федора и был изумлен. Совершенно ошарашенный полковник, выкатив глаза, смотрел на Басова, словно кролик на удава, и, кажется, тихо шептал какую‑то молитву.

ГЛАВА 33Заговор

Галки во дворе новгородского кремля кричали вовсю. Очевидно, их очень радовала теплая, почти летняя погода, наконец‑то наступившая после длительной прохладной весны. Молодая зелень пробивалась через стыки бревенчатой мостовой. Вышедший с молебна Крапивин оглянулся на огромную нависающую глыбу собора Святой Софии и в очередной раз подумал о том, что новгородская архитектура очень сильно отличается от московской, с ее затейливыми завитками, резьбой и игривыми росписями. Здесь, на севере, все было проще, но как‑то основательнее; восторг вызывали не украшения, а гармония, мощь и светлая устремленность к небу.

– Да, красивый собор, – услышал спецназовец рядом знакомый голос.

Он резко обернулся. Уже давно никому не удавалось застать его врасплох. Впрочем, у одного человека это всегда получалось без особого труда.

– Здравствуй, Игорь, – натянуто улыбнулся Крапивин. – Решил нарушить конспирацию?

С момента своей памятной встречи в Выборге они не разговаривали, а случайно встретившись на людях, старательно изображали поверхностное знакомство.

– Какая конспирация? – удивленно поднял брови Басов. – Дел просто много было. Ну, как ты?

Басов был в костюме шведского кавалериста. С широкополой шляпы свисало пышное перо, а на перевязи висел тяжелый палаш.

– Сам знаешь, – проворчал Крапивин. – Воюем.

– Знаю, – усмехнулся Басов. – К шведам за помощью прибежали.

Крапивина аж передернуло.

– Смута, – сквозь зубы процедил он.

– Вот и я говорю, смута, – поддержал Басов. – Верхи не могут, а низам всё и все по барабану. Но к шведам зря обратились.

– Это почему еще?

– Между Швецией и Речью Посполитой война. Появление на территории Московии шведского отряда стало для Сигизмунда поводом собрать армию против Шуйского. Согласись, что и в наше время ввод войск противника в сопредельное государство является достаточным основанием для начала боевых действий. Коронное войско уже собирается под Смоленск. Теперь король получит хоть какую‑то поддержку в польском обществе. Царь Василий хотел с помощью шведов разбить тушинского вора, а получил куда более серьезного противника.

– Что же ты, такой умный, любитель баланса, не предотвратил этого? – съязвил Крапивин.

– А зачем? – усмехнулся Басов. – Во‑первых, и без нашего вмешательства события развивались именно так. К катастрофе это не привело. Во‑вторых, я тебе дал политический расклад на ближайшую перспективу. Теперь ты знаешь, что из страха за свою шкуру Шуйский способен подставить собственную страну. На самом деле именно это и будет началом конца смуты. Теперь у страны есть внешний враг, а внешние враги лучше всего объединяют. Смута состоит в том, что общество расколото. А теперь все иначе. Для большинства русских тушинский вор мигом стал пособником поляков. Для нанятых им поляков появился выбор: грабить самостоятельно или примкнуть к королевскому войску. Сигизмунд уже послал в Тушино послов с соответствующим приглашением. Скоро тушинские поляки расколются. Часть пойдет к королю под Смоленск. Остальные, самые отпетые, типа Яна Сапеги и Лисовского, разобьются на небольшие отряды и будут гулять по стране, пока их наконец отсюда не выкинут. Опоры в лице самозванца у них больше не будет, а следовательно, закрепиться в стране они не смогут. Можешь считать, что гражданская война окончена.

– А сам Лжедмитрий? – спросил Крапивин.

– Нанятые им же поляки возьмут его под стажу. Он поймет, что его решили сделать разменной монетой в торге с Сигизмундом, и сбежит. Еще несколько месяцев с казаками и другими своими сторонниками он будет гулять по стране и даже свалит Шуйского.

– Свалит?

– Ну да. Московские бояре, которым решительно надоела смута и трусливый донельзя Шуйский, предложат его сторонникам нулевой вариант: бояре свергают Шуйского, а тушинцы низлагают Лжедмитрия. В Москве Шуйского низложат и насильно постригут в монахи, а тушинцы своего обещания не выполнят. Их послы заявят москвичам: «Вы своего царя предали, а мы за своего помереть рады». В общем, сложится ситуация, когда единственным претендентом на престол окажется тушинский вор. Но этот‑то не Отрепьев. О его кровавых повадках все уже наслышаны. Так что московские бояре присягнут на верность польскому королевичу Владиславу и объявят его московским царем. За это Жолкевский разобьет тушинцев. Кстати, Василия Шуйского и его братьев Сигизмунд заберет в Краков и устроит там нечто вроде античного триумфа с выводом пленных. Низложенный царь умрет в польском плену. Лжедмитрия прирежет собственная татарская охрана. Остатки банды во главе с атаманом Заруцким и Мариной Мнишек добьют под Астраханью много позже.

– То есть русским царем станет польский королевич? – переспросил Крапивин, коря себя за то, что перед отправкой на задание изучил историю смуты только до пришествия на Москву Отрепьева.

– Номинально. Хотя, когда польское войско войдет в Москву, бояре тут же соберут ополчение для борьбы с ним. Сами, правда, при этом присягнут Владиславу. Вполне в духе этих интриганов. Делиться властью семибоярщина явно ни с кем не собирается.

– Ополчение Минина и Пожарского? – уточнил Крапивин.

– Упаси боже, – взмахнул руками Басов. – Как может такую силу собрать скопище четырехкратных предателей?

– Четырехкратных?

– Конечно! Вначале они предали Годунова и целовали крест Отрепьеву. Это раз. Заметь, целовали крест! Ты знаешь, что здесь это не пустые слова. Потом предали Отрепьева и посадили на трон Василия Шуйского. Это два. Потом предадут Василия полякам и присягнут Владиславу. Потом изменят своей клятве Владиславу и начнут тайно собирать против поляков ополчение. Разумеется, под их начало пойдут либо отпетые мерзавцы, либо дураки, которых еще ничему не научили пять лет смуты. Впрочем, те, кто силен в предательстве и интригах, всегда проигрывают в честном бою. Москву они не возьмут. И уже потом, когда польская оккупация всем осточертеет, соберется по‑настоящему народное ополчение Минина и Пожарского. Они прогонят поляков и посадят себе на шею семейку Романовых. Тем смута и закончится.

– И ты будешь на все это спокойно смотреть? – исподлобья взглянул на Басова Крапивин.

– А что ты мне предлагаешь делать?

– Страна еще четыре года будет тонуть в крови. Неужели у тебя нет желания помочь?

– Есть, но я не вижу способа это сделать.

Крапивин еле удержался, чтобы не выдать созревший в среде офицеров и возглавляемый им и Федором план возведения на престол Скопина‑Шуйского.

– Мы можем поднять народ, – жестко проговорил он. – Мы можем дать им настоящего лидера и прогнать воров и интервентов уже сейчас.

– Когда народу все это надоест, он поднимется сам, – возразил Басов. – И лидеры сразу найдутся. А сейчас он еще не готов. Мы можем устраивать перевороты, интриговать. Это поставит нас на одну доску с публикой вроде Голицына и Мстиславского, но не спасет страну.

– Лидеры, о которых ты говоришь, посадят на трон Романовых, – возразил Крапивин. – Ты знаешь, что именно Романовы заварили всю эту кашу.

– А что, не нравится грядущая правящая династия? – усмехнулся Басов. – Я уже говорил тебе: каждый народ живет так, как заслуживает. Раз изберут Романовых, значит, именно такие цари им нужны сейчас. За уши к счастью не притащишь.

– Тогда зачем ты здесь? – раздраженно спросил Крапивин.

– Развлекаюсь. Такие исторические события происходят. Хочется все это воочию увидеть.

– На кого ты работаешь?

– Как всегда, на себя, – улыбнулся Басов. – А все остальные думают, что на них. Филарет полагает, что я все еще работаю на него при дворе Сигизмунда. Сигизмунд – что в качестве шпиона заслал меня ко двору Карла Девятого. Карл считает, что в моем лице нашел нужного человека для русской авантюры. Мне выгоднее сейчас быть в дружбе с сильными мира сего.

– И ты не собираешься ничего делать? – уточнил у него Крапивин. – Не собираешься никак улучшить историю своей собственной страны?

– Я делаю все, чтобы ее не ухудшить.

Крапивин тяжело вздохнул. Продолжение разговора о вмешательстве в историю в который раз оказалось бессмысленным. Он уже собрался распрощаться и уходить, но мысль выведать максимум возможного у бывшего товарища остановила его.

– Послушай, – спросил он, – а что будет со Скопиным‑Шуйским?

Басов неспешно повернулся к выходившим из храма воинам царской армии и ответил:

– Великое войско. Может, оно не блещет ни дисциплиной, ни подготовкой, но впервые наступает. Впервые мятежники разбиты и бегут.[23]

– Мы пока не встречали главных сил противника.

– Ничего, разобьем, – отмахнулся Басов.

– С нами шведский корпус, – автоматически добавил несколько озадаченный внезапным поворотом разговора Крапивин.

– Хорошие солдаты, – подтвердил Басов. – Но если бы русские не хотели воевать, ничего бы у них не получилось. Ты прав, Скопин сильная личность. Он умеет вести за собой. И он небесталанный полководец. Скажу даже так: я не вижу более достойного кандидата на русский престол. Пожалуй, только он может объединить нацию и вывести ее из смуты.

Крапивин вздрогнул. Возможно, сам того не подозревая, Басов раскрыл весь его тщательно взлелеянный план переворота.

– Именно так думает большинство в этой армии, – продолжил Басов. – Когда мы разгромим основные силы врага под Тулой и в начале следующего года войдем в столицу, так будет думать уже большинство москвичей… И Василий Шуйский в том числе. Он отравит Скопина. Василий безусловно испугается конкуренции популярного родственника. Он поступит так, как поступил бы любой монарх. Войско возглавит брат царя, Дмитрий Шуйский. О полководческих талантах этого «гения» ты знаешь не хуже меня. Жолкевский разгромит его играючи. Немалую роль здесь сыграет и то, что Шуйский придержит жалование шведам. Ведь после битвы мертвым платить не надо и деньги можно прикарманить. Половина шведского корпуса – немцы и голландцы, наемники. Они просто не примут участие в битве, а этнические шведы смогут лишь сохранить порядок в частях под ударами польской конницы и прорваться на родину. Но главное, русские опять не захотят сражаться. Право слово, никто не хочет класть жизнь за воров, предателей и лжецов. Кстати, этот эпизод и послужит для московских бояр последним поводом для свержения Шуйского. Начнется новый виток смуты. Так что ты весьма логичен в своём желании посадить на престол Скопина.

Крапивин вздрогнул.

– Откуда ты знаешь? – тихо спросил он.

– Это самое логичное в сложившейся ситуации, – улыбнулся Басов.

– И ты не хочешь нам помочь?

– Нет. Это ничего не изменит. Чтобы прекратить смуту, поддержки войска недостаточно. Нужна единая воля народа, которой хотя бы на минуту перестанет считать себя холопом и возьмет свою судьбу в собственные руки. Этого ждать еще четыре года.

– Не смей нам мешать, – с угрозой в голосе проговорил Крапивин. – Я уже сыт по горло твоими теориями о балансе.

– Не буду, – пообещал Басов. – Я же сказал, это ничего не изменит. Ладно, бывай. У меня дела в полку.

Он ушёл, позвякивая шпорами.

Крапивин оглянулся и вдруг увидел стоящего неподалёку Федора, который внимательно наблюдал за удаляющимся Басовым. Спохватившись, спецназовец подошел к своему боевому товарищу.

– Что скажешь, друг?

– Ты давно его знаешь? – Федор показал глазами вслед уходящему Басову.

– Встречался прежде. А что?

– Кто он?

Крапивин на несколько секунд задумался.

– Совершенный боец, – проговорил он. – Фехтовальщик. Все остальное в нем – игра.

– Пожалуй, – пробормотал Федор. – А он это… человек? Ты точно знаешь?

– То есть как это, человек или нет? Человек, как и мы с тобой.

– Э, не скажи, – отрицательно покачал головой Федор. – Мы‑то православные, а он веры лютерской, так что уже не такой. Но вот сдается мне, что видел я его прежде на Москве, в день, когда первого самозванца убили. Шел он тогда с одним слугой отрепьевским. Хотели мы их схватить тогда, да не смогли. Знакомец твой тогда в одиночку с тремя десятками моих стрельцов сражался. Троих до смерти убил, двоих покалечил. Меня ударом тайным движения лишил, так что я вздохнуть не мог. Только сдается мне, что жалел он нас тогда. Коли хотел бы, всех бы там положил. Правда, одет он был тогда как дворянин московский, да борода лопатой была. Но я его по глазам признал. Скажи, могло такое быть?

– Могло, – неуверенно сказал Крапивин.

– Так он человек? – повторил свой вопрос Федор. – Не ведал я, что в людях может быть сила такая. Может, думал, адом низвергнут? Так ведь пожалел он нас. А нечистая сила к истинной вере люта, всякий знает. Может, с неба ниспослан? Так меч его в крови православной. А нынче сказывает, что веры лютерской, стало быть, точно не от Христа.

– Человек он, будь покоен, – заверил сослуживца Крапивин.

– Так а в войске свейском он почто?

– Да пес его знает, – с наигранной небрежностью бросил Крапивин. – Славы да денег ищет.

– Не скажи. Коли не видал бы я его на Москве, так, может, и поверил бы тебе. А так… Послушай, Владимир, не станет ли он супротив нас? Он ведь на Москве тогда неспроста был. Видать, зуб на кого‑то имеет, а кому‑то и служит.

– Не знаю…

– Послушай, – Федор понизил голос, – если опасение есть, что он супротив нас встанет, давай его нынче же убьем. В час опасности такой человек цельного полка стоить может.

Крапивин внимательно посмотрел на Федора.

– Может, и так, – произнес он после продолжительной паузы. – Только прежде я увериться должен, что он враг нам. Видишь ли, многим уж больно обязан я ему. Так что прежде чем убивать, дай мне с ним поговорить.

– Хорошо, – немного подумав, согласился Федор – Поговори. А как знак дашь, так мы и начнем. Я против него два десятка стрельцов с мушкетами выставлю. Уж против согласного залпа да с десяти шагов ему не спастись, это верное.

– Только делать это надо в канун самого выступления, – возразил Крапивин. – Иначе Делагарди со всем своим корпусом супротив нас встанет.

– И то верно. Но ты смотри за ним, следи в оба.

– Хорошо. Только прежде нам с князем говорить надо, и нынче же. А то уж сколь ден воевода в неведении, что мы заговор удумали. Воровство это.

– Твоя правда. Делать надо как уговорено. Я‑то нынче на молебне за успех дела нашего только и молился. А ты просил ли господа нашего о заступничестве?

– Просил, – соврал Крапивин, который в течение всего молебна думал только о предстоящем разговоре с князем.

– Ну так пошли, – предложил Федор. – Чего время‑то тянуть?

Они медленно двинулись по направлению к палатам, в которых разместился князь Михаил Скопин‑Шуйский.

– Послушай, Федор, – сказал вдруг Крапивин, – а ведь может статься, что и на смерть верную идем. Как прознает князь, что мы супротив государя – сродича его мятеж удумали, так и повелит казнить нас тут же.

– Может, оно и так, – согласился Федор. – Тока я за отчизну свою рад и живот положить.

– За отчизну? – переспросил Крапивин. – Не за государя?

– Так ведь нет его, государя природного, – внезапно остановился Федор. – Как царь Федор Иоаннович помер, так и не стало. Я уж, грешный, когда Гришка‑расстрига на Русь пришел, думал: вот он, государь природный, чудом спасенный. Ан нет, оказалось.

– А как оказалось?

– Так бояре крест целовали, что самозванец он. Как же тут не поверить? Я тогда за Шуйского и встал, поелику он за веру православную, супротив ляхов был.

– Так ведь ныне ты супротив государя зло умышляешь. А ведь сам ты мне сказывал, что государь Руси Богом дается. Так выходит, ты нынче против Бога?

Федор потупился, а потом неожиданно поднял на собеседника глаза, полные слез.

– Не мучь ты меня, Владимир, – тихо произнес он. – Я и сам в смятении. Да ты еще с речами лукавыми: заменить‑де Шубника на Скопина надо. Вроде измена, а вроде и складно у тебя все получается. Раньше‑то оно просто было. Был царь православный, Богом данный, от дедов трон получивший. Было все ясно. А ныне всяк в свою сторону гнет. И все православные, и все во имя Христа. Только вижу я, что Шубник не во славу веры истинной, а в прибыток своей мошне государством правит. Стало быть, отвернулся от нас Господь. Должны мы пока своим умом жить. Значит, надобно нам нынче избирать самим себе государя, какой о вере православной да о народе радеть будет.

– А дале как?

– А дале, – лицо Федора словно осветилось изнутри, – молиться нам надо, чтобы Господь вернул нам милость свою. И дарует он нам нового природного государя, коего семя до страшного суда нами править будет.

– Ясно, – вздохнул Крапивин. – Ну так пошли. Будем верить, что нынче нас сам Господь направляет.

«Да, ребята, не готовы вы еще своим умом жить, – добавил он про себя. – И царя вам надо поспособнее сейчас подобрать. Иначе и вправду на триста лет себя в тупик загоните. Может, в чем и прав Чигирев?»

– Дай‑то Бог, – истово перекрестился Федор и снова зашагал к княжеским палатам.

Князь ждал их. Смерил грозным взглядом:

– Явились! Сколь ждать‑то вас?! Коль в битве так поспешать будете, смертью тотчас казню. Нам нынче мешкать некогда. Донесли мне, что вор тушинский высылает супротив нас рать под командой пана Зборовского. Здесь его ждать не будем, навстречу выступим. Вскоре ко мне Делагарди прийти должен. А нынче хочу от вас слышать, готовы ли мы к походу.

– Готовы, князь, – ответил Федор. – Пороха и пуль запас пополнили вдосталь. Солонины да сухарей людям хватит. А лошадям много сена тащить за собой нынче не надобно. Трава уж на лугах.

– Добро, – удовлетворенно проговорил Скопин. – А ратники к битве готовы ли?

– За тебя, князь, живот положить все рады, – сказал Крапивин. – А вот царя не жалуют. Не хотим помирать за Шубника, говорят.

– Что сие означает? – грозно сверкнул на него глазами Скопин.

– А то означает, князь, что нет земле русской счастья под царем Василием, – рухнул ему в ноги Федор. – Мор один, да вороги теснят. Ты один народ православный спасти можешь. Прими скипетр царский. Мы за тебя все как один постоим, а если надобно, то и умрем. Шубника мы в монастырь сами спровадим. На тебе греха не будет. Ты, главное, не побрезгуй царский венец принять.

– Не мы одни, командиры числом сорок душ тебя на престол возвести желают, – Крапивин встал на колени рядом с боевым товарищем. – От остальных мы в тайне держим, чтобы доносов не было. Но доподлинно знаем, что желает твоего воцарения почитай каждый.

Глаза князя в ужасе округлились.

– Да как вы смели сказать мне такое, сучьи дети! – заорал он. – Да я вам за речи такие сей же час головы срублю!

– Руби! – решительно сказал Федор. – За Русь, за веру православную мы помереть рады. Да и не за себя радеем. Ведаем, что погубит Русь святую Шубник. Только ты – надежа наша.

– Пойдите прочь, – как‑то необычайно нервно махнул рукой Скопин. – Более от вас я речей таких слышать не желаю. Да как вы подумать могли, что я государю нашему крестное целование нарушу?! Коль еще раз от вас подобное услышу, сей час казню.

– Воля твоя, князь, – Крапивин медленно поднялся с колен во весь свой гигантский рост. Теперь он смотрел на Скопина сверху вниз, хотя и князь был человеком немаленьким. – Не хочешь, не услышишь. Дозволь только последнее слово молвить, а дале казни, ежели пожелаешь. Прав ты про крестное целование, однако сам знаешь: на Руси нынче почти каждый трем царям крест целовал, да двух предавал. А тот, за кого ты смерть принять готов, сам сколько раз и клятвам изменял, и врал прилюдно. Кто по смерти царевича Дмитрия в Угличе прилюдно говорил, что зарезался царевич в припадке болезни падучей? Кто то же самое с лобного места повторял, когда расстрига на Москву шел? А кто по смерти Годунова с того же лобного места клялся, что спасён царевич? А ведь не было тогда еще Гришки на Москве, и можно было рать против него собрать. Кто крест самозванцу целовал, а потом нашептывал по углам, что не подлинный он царевич? И кто государем его в вечеру называл, а поутру с ножом к нему пришел? И знаешь ты, князь, что корыстен Василий и честолюбив. И ведомо тебе, что не будет Руси счастья под его рукой. И все мы знаем, что бездарен в деле ратном его брат Дмитрий, но мошну свою ставит превыше блага народного. Честен ты, вот в чем беда. Ведаешь ты, что с клятвопреступниками знаешься, но сам клятвы, данной им, преступить не можешь. Так знай вот еще что. Ведун мне иноземный наворожил, что большие победы ждут тебя в походе на вора тушинского. Но как придешь ты на Москву, отравят тебя по приказу государя. Испужается Шубник за скипетр свой и повелит извести тебя. И быть после того еще четыре года смуте на Руси. Но ежели возьмешь ты царский скипетр, так быть миру вскорости. Коли страна тебе не мила, о животе своем подумай. Коли жизнь безразлична, о государстве помысли. Но доколе же честные люди за мразь всякую костьми ложиться будут? А нынче казни, коли желаешь. Я все сказал.