Текст книги "Самозванцы. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)

– Не уйдешь! – прорычал Крапивин.

Отступив чуть назад и предоставив стрельцам биться с оказавшимися на пути шляхтичами, он левой рукой выхватил кинжал, перехватил его за лезвие и изо всех сил метнул. Расстояние было метров пятнадцать, но спецназовец не промахнулся. Кинжал вонзился в горло захватившему хоругвь шляхтичу, и тот рухнул с коня.

Крапивин рванул. Он проскакивал между ошарашенными его невиданной дерзостью противниками, перекатывался под брюхами коней. Достигнув вожделенной хоругви, десятник вскочил на боярский возок и, размахивая знаменем, закричал:

– Бей врага! Господь с нами!

Какой‑то шляхтич развернул коня и понесся на отважного московита. Крапивин отразил удар и тут же развернулся, ожидая новой атаки. Он не ошибся. С другой стороны на него несся второй противник. В этот раз удар польской сабли прошел вскользь по древку хоругви, которой десятник инстинктивно прикрылся. Но это позволило Крапивину нанести ответный выпад, и пожилой шляхтич с разрубленным лицом полетел в снег.

Вокруг будто что‑то переменилось. Словно какая‑то пружина сопротивления лопнула у захвативших холм шляхтичей. Крапивин видел, как стрельцы вяжут пленённых поляков, как безнадежно гибнет пошедшая на прорыв маленькая группа всадников, так и не сумевшая прорваться через заслон подоспевших стрельцов. Но боевой угар уже начал покидать подполковника. Он снова превратился в холодного, расчетливого офицера.

С боярского возка ему было прекрасно видно поле боя. Левый фланг царских войск был смят, и противник спешно перегруппировывался, чтобы развить успех. Колонна польской пехоты быстро маршировала к месту, где еще рубила отступавших в беспорядке стрельцов конная шляхта. На правом фланге, словно дразня царские войска, маячили запорожские казаки. Казалось, что неуверенные и испуганные выстрелы царских стрельцов не приносят им никакого вреда. В центре русская пехота самозванца вела перестрелку с царскими войсками, при этом было видно, что огонь мятежников куда эффективнее стрельбы царёвых людей. Обернувшись назад, Крапивин увидел, как слуги уносят в тыл безвольно обмякшего Мстиславского. Никого из младших воевод на холме не осталось. Очевидно, при появлении поляков они разбежались и вовсе не спешили принять на себя руководство войсками вместе с ответственностью за исход битвы.

– Молодец, десятник! – выпалил подскочивший к нему Федор. – Хоругвь спас. Воевода, почитай, благодаря тебе жив. Жди царской милости.

– Федор, – чуть не прокричал Крапивин, – войска надо отводить! Левое крыло разбито. Войско не управляемо. Через полчаса это будет уже стадо баранов: режь сколько влезет.

– Твоя правда, – сотник внимательно посмотрел на подчиненного. – Приказ отступать уж отдан. Быть тебе полковником, помяни мое слово.

ГЛАВА 22Совет

Крапивин в сопровождении Федора прошел в шатер. Там за длинным столом сидели три воеводы, командовавшие кампанией против самозванца: Мстиславский, Голицын и Дмитрий Шуйский. Родовитые бояре, они недовольно и надменно рассматривали представших перед ними бойцов.

– Это, что ли, есть твой удалой сотник, полковник? – спросил Голицын.

– Так, боярин, – поклонился ему в пояс Фёдор. – Он хоругвь в битве при Новгород‑Северском отбил да воеводу нашего, боярина Мстиславского, спас. За то в сотники был произведен, а государем нашим дворянством жалован с деревенькой под Костромой. Он разведку вел и донес, когда ляхи от самозванца ушли.[11] Его сотня в сече при Добрыничах не хуже немцев Маржетовых[12] огненным боем билась.

– Эк расхваливает, – фыркнул Шуйский, – Прям как брата родного. Я тебя в полковники‑то и поставил после отхода от Новгород‑Северского, чтобы огненный бой супротив ляха наладил,[13] И твой полк вместе с Маржетом черкасскую и ляшскую конницу отразил. Так, али не твоя заслуга?

– Моя, – немного смутился Федор. – Но Владимир много пособил мне. Учить он умеет и, почитай, первый помощник мне в полку.

– Хорошо, – нетерпеливо махнул рукой Шуйский. – Так почто с нами хотел говорить, да еще тайно?

– Прости, воевода, – выступил вперед с поклоном Крапивин, – с тобой я лишь говорить хотел.

– Нынче у нас совет воинский, – неспешно ответил Шуйский. – И решения мы все вместе принимаем. Ежели предложить чего желаешь, то говори немедля. Я оттого тебя принял, что Федор за тебя челом бил. Но нынче нам недосуг.

– Слушаю, воевода, – снова поклонился Крапивин. – Дошел до нас указ твой от Кром отступать и до лета с самозванцем не биться.

– Ну, – нетерпеливо бросил Шуйский. – Что с того?

– Нельзя самозванца в покое оставлять, – напирал Крапивин. – Усилится он оттого неизмеримо. Пограничные земли уже все в него уверовали. Обозу нашему без сильной стражи ни к Кромам, ни к Рыльску не пройти, пограбят. За самозванца здешние жители. А ежели отступим ныне, так еще больше земель к нему переметнуться может.

– Ты, видать, себя умнее воевод числишь, – нахмурился Шуйский. – Ну, стояли мы под Рыльском, стояли под Кромами. Что же ты настолько проворен не был, что крепости сии не взяты? Сколько штурмов было‑то?! Скоро оттепель ведь. По распутице кто воюет? Вот подсохнет земля, и снова пойдем на самозванца.

– Верно говоришь, боярин, – спокойно ответил Крапивин. – А то что Рыльск мы не взяли… Сам ведаешь: пушкари самозванца меткой стрельбой осадные наши орудия к стенам подтащить не дали. Да только, думаю я, не в пушках дело. Крепко бьются люди самозванца, потому как веруют, что истинному царевичу Дмитрию служат. Оттого войска наши, даже после победы славной – аки мужик, что медведя поймал. Медведь‑то уж вперед пойти не может. Но и мы его побороть не в силах. Ну, наступит лето, что с того? Опять к крепостям подступим? Опять осаду учиним? А людишки здешние вновь из лесов нам в спину стрелять зачнут. А паны пограничные, коли слабость нашу учуют, вмиг границу перейдут и в нас ударят. А коли Смоленская земля под самозванца, как Новгород‑Северская, отдаться решит, помысли, что будет. Это война на годы. И война со своими же. А ляхи и свеи тем временем радоваться будут, что мы в усобице слабеем.

– И что же мыслишь делать? – усмехнулся Шуйский. – Али узрел ты, как нам самозванца в одночасье разбить?

– Сила мятежников в вере их, что служат они царевичу истинному. Убить самозванца надобно, и прекратиться тогда смута на Руси. Коли силой рать его не одолеть, так человек верный должен в стан его пройти и дело сделать.

Воеводы переглянулись.

– И кто же пойдет? – спросил Шуйский.

– Я пойду, – объявил Крапивин.

В палатке воцарилась тишина.

– Поверь ему, воевода, – снова вступил в разговор Федор. – Лазутчик он знатный. Там проходил, где другие попадались. Авось выйдет у него. Так малой кровью всю смуту окончим.

– А что, может, оно и недурно, – проговорил молчавший до этого Мстиславский. – Мы‑то что теряем? Может, сотника одного.

– Обдумать надо, – недовольно проворчал Голицын. – Ступайте‑ка к своему полку, стрельцы. Известим мы вас, что порешили.

– Добро, – склонил голову Крапивин. – Только прошу вас, коли надумаете меня в стан самозванца отпустить, пусть знает о том пять человек. Вы трое, Федор и я. И никто более.

Голицын метнул на него недобрый взгляд:

– Уж не хочешь ли в измене людей наших уличить?

– Нет, воевода, – отрицательно покачал головой Крапивин. – Только время смутное, а дело тайное. Надежнее оно будет.

– Будь по‑твоему, – небрежно махнул рукой Голицын, отпуская стрельцов.

Крапивин и Федор вышли из шатра, где совещались воеводы, и двинулись вдоль костров охранявшего их стрелецкого полка.

– Что скажешь? – негромко спросил Крапивин у командира.

– Чего тут говорить? – удивился Федор. – Ясное дело, совет держать воеводы решили.

– А вот мне непонятно. Я один всю их работу делать взялся. Риска для них никакого. Если даже попадусь, они завсегда сказать могут, что не посылали меня. Не понимаю.

Федор неопределенно пожал плечами. В полном молчании они достигли расположения своего полка.

– Ну что, спать, что, ли пойдем? – сладко зевнул Федор.

– Можно и спать, только…

– Что только?

– Послушай, Федор, – Крапивин понизил голос, – ежели воеводы не надумают до завтрашнего вечера меня отпускать, то я сам пойду. Отпустишь меня?

Федор внимательно посмотрел на него:

– Зачем это тебе? Если в лагерь самозванца пройдешь да еще порешишь его, навряд ли голову сносишь. А ежели живым уйдешь, здесь тебя накажут за ослушание.

– Думаю я, что, если нынче же его не остановить, большие беды этот самозванец Руси принесет.

Федор замялся и вдруг тихо спросил:

– А если это не самозванец?

Крапивин несколько секунд стоял в замешательстве.

– Это самозванец, Федор, – произнес он наконец. – Головой клянусь. Я видел его в доме Романовых, перед тем как вы взяли его штурмом четыре года тому назад.

– Да ты там был?! – изумился Федор.

– Был, – признался Крапивин. – Как только из Сибири вернулся, нанял меня Федор Романов. И в бою я том против тебя стоял. Да потом с Москвы утек. А самозванец тот, Отрепьев, тогда в услужении у Романовых был. Я сам его видел.

– А уверен, что это он?

– Уверен. Я его и у князя Константина Острожского видел, когда он в Польшу побег.

– А ты что там делал? – в голосе Федора зазвучало подозрение.

– Так от гнева царского сбежал, – нашелся Крапивин. – Да не выдержал на чужбине. Вернулся, когда забыли уж меня, и на службу царскую поступил. Понимаешь, я русский и России хочу служить.

– Да, – протянул после продолжительной паузы Федор, – наделал ты дел. Мало того что за воров стоял, так еще в земли чужие ходил без царского дозволение. За то, известно, смертью покарать могут.

– Сам знаю, – огрызнулся Крапивин. – Но я хочу, чтобы ты поверил мне. Отрепьев – самозванец.

– Ну да ладно, я‑то верю, что ты московскому престолу предан. Это ты в бою показал, – словно не заметил его реплики Федор. – Только другим не рассказывай, что среди воров супротив царских войск стоял. А вот царевич… Ну, может, служил он у Романовых, что с того? Может, он от убийц скрывался.

Крапивин в ярости сжал кулаки. Больше доказательств у него не было. «Может, родись я здесь, мыслил бы как Федор, – подумал он. – Но я‑то родился в двадцатом веке. Я знаю, что будет… У меня нет аргументов, чтобы доказать свою правоту человеку, живущему за три с половиной столетия до меня. У него нет моего опыта, моих знаний. Его предки не видели того, что видели мои предки. Он не видел того, что видел я. Он просто не готов воспринять то, что я скажу ему. Для него я такой же, как и он сам, стрелецкий офицер. Да еще и знаю меньше, потому что из Сибири прибыл, а он всю жизнь на исконно московских землях воюет. А скажи я, что пришёл из будущего, что знаю, как трагически сложится история Руси после прихода самозванца, так и не поверит. Слишком необычно это для него. Проще меня сумасшедшим объявить. Нет, сумасшедшим мне здесь считаться никак нельзя. Своим мне надо быть. И аргументы мне надо использовать, которые здесь готовы воспринять».

– Послушай, Федор, – тихо сказал он, – А как ты сам воюешь, если вопрошаешь себя, не истинный ли царевич перед тобой?

– Так я‑то супротив ляхов и черкасов воюю, – возразил Федор. – Они завсегда урон московским землям наносили. А ты‑то в самого царевича нацелился… – Он запнулся. – Видано ли, чтобы человек православный себя ложно царским именем нарек?

– А еще ты говорил, что если это настоящий царевич, то Бог нам знак подаст, – напомнил Крапивин. – Так вот, если это истинный царевич, Бог не даст мне ему вреда причинить. А если убью я его, то самозванец он и есть. Туда ему и дорога.

Федор крепко задумался. Минуты через полторы он сказал:

– Опасное дело ты задумал. Ну да Бог тебе судья. Ежели к завтрашней ночи воеводы ничего не решат, уйдешь тайно. И коли Бог тебя хранит, также тайно вернешься. Я о твоей отлучке доносить не буду.

В отдалении послышались спешные шаги, и вскоре из темноты к ним вышел дворянин, в котором Крапивин узнал порученца Шуйского.

– Мне нужны полковник Федор Семенов и сотник Владимир Крапивин, – чуточку надменно объявил он, обращаясь к стрельцам.

– Я полковник, – глухо отозвался Федор (он явно недолюбливал «штабного»). – А это тот сотник. Что за дело у тебя?

– Воеводы велели сказать, что на дело десятника отпускают и отбыть поутру велели. Да что за дело, не сказали. Про то ты сам знать должен.

– Вот оно что, – Федор повернулся к Крапивину и перекрестил его: – Ну, с Богом, сотник.

ГЛАВА 23Покушение

Городок Рыльск был небольшим захолустным поселением Московии, но, подходя к его стенам, Крапивин содрогнулся. Слишком хорошо он помнил безуспешные штурмы этих укреплений в феврале. Да и город теперь не носил никаких следов провинциальности. Еще на дальних подходах было видно, что его занимает немаленькая армия. Притом армия, ощущающая себя хоть и в зоне боевых действий, но все же дома. Не чувствовалось здесь в отношении к местным жителям ни враждебности, ни стремления покорить. Даже малоросские казаки, известные своим буйным нравом и грабительскими повадками, стояли в дозорах, как дисциплинированные кадровые военные.

Крапивина обыскали еще на подходах к городу, но ничего из оружия не изъяли, удовлетворились заявлением, что он, дворянин Костромской губернии Владимир Крапивин, идет поклониться чудом спасенному царевичу Дмитрию и встать к нему на службу. Даже выделили подростка‑казачка в сопровождающие. Называться чужим именем Крапивин счел неразумным, поскольку опасался, что его узнает кто‑нибудь из местных жителей или перебежавших на сторону самозванца солдат. На этот случай у него была другая легенда: о том, что он уверовал в чудом спасенного царевича и сбежал из царских войск, дабы встать на службу истинному монарху. В условиях смутного времени такое объяснение вполне могло сработать. А вот если бы выяснилось, что он назвался чужим именем, то мятежники могли вполне обоснованно заподозрить в нём лазутчика Годунова.

Разумеется, Крапивин не собирался сразу же кидаться на Отрепьева с ножом. Он предполагал, что ему удастся заколоть самозванца при первой же встрече, но полечь в бою охраной в его планы не входило. Хорошо знакомый с методикой тайных операций, спецназовец планировал войти в окружение Лжедмитрия, тихо устранить его и скрыться из лагеря мятежников. И самым сложным в этом плане был первый этап: не вызвав подозрения, войти в состав мятежников.

У ворот крепости казачок передал Крапивина местной охране. Там спецназовец повторил легенду о своем желании припасть к ногам истинного царевича и встать к нему на службу. Его снова обыскали (и снова не разоружили) и препроводили в сторожевую избу рядом с воротами. Ждать пришлось больше часа. Крапивина это не удивило. Не было никаких сомнений, что новые люди, даже дворяне, в повстанческом войске – дело обычное. И, очевидно, уполномоченные встречать вновь прибывших явно не собирались бросать из‑за них все дела.

Наконец дверь в избу скрипнула, и на пороге возник пожилой малоросский казак с длинными, закрученными вниз усами.

– Крапивин ты, что ли? – осведомился он.

– Я, – поднялся с лавки подполковник.

– Выходь, – казак отступил в сторону, уступая дорогу.

Крапивин вышел из избы и остолбенел. Прямо перед ним стояли человек двадцать вооруженных казаков. Пятеро из них навели взведенные мушкеты прямо в грудь разведчику. Сзади в спину спецназовцу уперлось острие сабли.

– Не бузи, – приказал давешний казак, – иначе до смерти убьем.

Из толпы вышел другой, отстегнул от пояса Крапивина саблю и отбросил в сторону.

– Ребята, вы чего? – как можно более удивленно произнес Крапивин.

И тут же мощный удар обрушился сзади ему на голову. Свет померк в глазах у спецназовца.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит со связанными сзади руками на дощатом полу в какой‑то комнате. Свет тонкой струйкой пробивался из маленького окна под самым потолком. Перед ним на скамейке сидели двое, по виду русские дворяне.

– О, очухался, – сказал один.

– Точно, подними‑ка его, – процедил другой.

Первый подошел к Крапивину и, ухватив его за веревку, заставил подняться.

– Так‑то вы гостей встречаете, – проворчал Крапивин. Он все еще надеялся, что происходящее с ним всего лишь проверка, провокация с целью выявить шпиона.

– Гостей?! – усмехнулся второй дворянин и быстро подошел к пленнику. – Гости‑то убивать хозяев не ходят.

– Убивать? – Крапивин опешил. – Да с чего вы взяли?

– С чего взяли? – усмехнулся второй дворянин и неожиданно с силой ударил подполковника кулаком по лицу, отчего из носа у того обильно потекла кровь. – Да уж от нас не укроешься. Сейчас перед судом царевича предстанешь, сучий потрох.

– Наветы это, – стараясь выглядеть как можно спокойнее, заявил Крапивин и тут же получил мощный удар кулаком под дых.

Из‑за двери донеся зычный голос:

– Эй, вы там, ведите лазутчика! Царевич его видеть желает.

Ухватив пленника за веревки, оба стражника выволокли Крапивина во двор. Там полукругом стояла большая толпа разномастно одетых вооруженных людей. Были здесь и польские шляхтичи, и русские дворяне, и малоросские казаки. Все взгляды устремились на Крапивина. Но сам подполковник смотрел только на одного человека – Отрепьева.

– Вот он, убивец годуновский, – проговорил, обращаясь к самозванцу, один из стражников.

Отрепьев сделал несколько шагов навстречу Крапивину и остановился.

– Ба, да я тебя знаю, – сказал он. – Не ты ли с Басовым у князя Константина Острожского меня встречал?

– Я, государь, – ответил Крапивин. – Вот, нынче службу тебе пришел служить, а меня вона как встречают, – он натужился, словно силясь разорвать веревки.

– Так ведь служил ты прежде в годуновской рати, – заметил Отрепьев. – И в сотники тебя произвели за отвагу в боях супротив моих верных слуг.

«Черт, откуда он знает?», – пронеслось в голове у Крапивина. Но вслух он сказал:

– Было дело, государь. Только как проведал я, что ты и есть подлинно спасенный царевич, так и пошел к тебе. За былое прости.

– Стало быть, признаешь ты меня царевичем Дмитрием, сыном Иоанна?

– Признаю.

– Может, оно и так, – скривился Отрепьев. – Только стало мне доподлинно известно, что послал тебя Шуйский, чтобы убить меня. И еще донесли мне, что сам ты вызвался в мой стан проникнуть и меня извести. Так ли это? Правда ли, что на своего законного государя ты руку поднять посмел?

В ярости Крапивин прикусил губу. Теперь уже было абсолютно ясно, что не обошлось без измены. И предатель – кто‑то из тех четырех человек, которые были в шатре, когда он излагал свой план убийства.

– Нет, государь, наветы это, – произнес Крапивин как можно громче и увереннее.

– А крест поцелуешь ли на верность мне? – поинтересовался Отрепьев.

– Поцелую, государь.

По знаку Отрепьева один из стражников полез за пазуху Крапивину, достал оттуда нательный крест и поднес к губам пленного.

– Признаю, что ты есть истинный государь, и служить тебе обещаю не за страх, а за совесть, – объявил спецназовец и приложился к кресту.

На площади воцарилась тишина.

– Да врет он! – вдруг выскочил вперед какой‑то дворянчик. – Крестное целование нарушить готов, собака, лишь бы тебя, государь пресветлый, смертью погубить. Дозволь мне, я ему голову отсеку.

Отрепьев бросил на говорившего гневный взгляд, и тот осекся и отступил в толпу. Самозванец сделал еще несколько шагов навстречу пленнику.

– Ты же говорил, что от гнева царского в Речь Посполитую бежал, – произнес он. – А потом в войске годуновском средь командиров оказался. Как так?

– Простил, стало быть, меня государь, – сказал Крапивин.

– Так все же Годунов государь тебе, а не я, – зло заметил Отрепьев.

– Да кто же знал, царевич, что ты счастливо спасся?

– Вот, люди знали, – обвел Отрепьев рукой собравшихся на площади. – Басов знал еще тогда. Так и ты знал, да изменнику служил. И нынче ты крестное целование готов нарушить, лишь бы предателю Годунову услужить. Повинен смерти.

Толпа вокруг радостно загудела. В одно мгновение Крапивин почувствовал себя обманутым и преданным всеми.

– Ты, самозванец паршивый! – заорал он, рванувшись изо всех сил. – Мне трижды плевать на всех ваших Годуновых и Романовых, вместе взятых. Я Россию спасти хочу. А ты, ублюдок, ей смуту и разорение несешь. Нашествие иноземцев за тобой идет! Вот почему я тебя убить хочу. И убью, бог даст!

Отрепьев повернулся к пленнику, которого теперь уже с трудом удерживали четверо стражников, и глянул на него снизу вверх. Глянул удивленно и презрительно, но с искрой интереса, словно на болотную тварь, неожиданно уподобившуюся горному орлу, и отчетливо произнес в наступившей тишине:

– Я – природный государь Руси. Престол московский мне Господом предназначен. И коли я в пределы земли своей вступил, то не смуту, а порядок, отцами завещанный, несу. А этот, – он указал на Крапивина, – вижу я, не годуновский пес. Ратник сей государству моему служить желает и по неразумию своему лишь во мне истинного царевича не признал. За то я его милую. Отведите его в темницу и содержите, как почетного пленника. Глаз с него не спускать. Придет время, и поймет дурак сей, кто природный государь, а кто изменник. И еще службу он мне добрую сослужит. Государь Московский храбрыми воинами не разбрасывается.

ГЛАВА 24Предложение

Около месяца провел Крапивин в тесной клетушке рыльского острога. По распоряжению Отрепьева кормили его хорошо (правда, о прогулках для заключенных здесь еще никто не слышал, и подполковник был вынужден довольствоваться пребыванием в чисто убранной, но чрезвычайно маленькой камере). Никакой информации из внешнего мира до пленника не доходило, но она ему была и не нужна. Крапивин прекрасно понимал, что события пошли по тому же пути, что и в его мире. Да и с чего им было развиваться как‑то иначе? Те же люди совершали те же ошибки и подлости и уверенно вели страну к катастрофе. Три единственных человека, пришедших из другого мира и способных предотвратить надвигающийся Апокалипсис, бездействовали. Он, Крапивин – человек, поставивший себе задачу предотвратить наступление смуты, находился в плену у самозванца. Басов (если они с Чигиревым все же вернулись в этот мир) либо принципиально не вмешивался в события, либо выступал на стороне тех, кто вел к смуте. Чигирев – вот кто с самого начала встал на правильный путь, пытался поддержать Годунова и предотвратить приход самозванца. Обстоятельства сложились так, что именно Крапивин остановил Чигирева, когда тот преследовал бегущего в Польшу Отрепьева. Когда Крапивин вспоминал об этом, он в ярости сжимал кулаки.

Измена и предательство Селиванова не позволили ему вместе с Чигиревым уничтожить Отрепьева, еще когда тот не покинул пределов Московии. Глупое вмешательство Басова не позволило прихлопнуть самозванца в Остроге. Глупое или намеренное? Крапивин терялся в догадках и не находил ответа. Выходило так, будто Басов с самого начала, еще с их появления в усадьбе Романовых, поддерживал Отрепьева. И это его подозрительное путешествие к Константину Острожскому как раз в тот момент, когда туда заявился Григорий, наводило на очень нехорошие подозрения.

Крапивин мерил свою клетушку шагами и думал, думал, думал… Все складывалось хуже некуда. Получалось, что само неудавшееся покушение сыграло только на руку самозванцу. Ведь для того же Федора, честного служаки и умелого воина, и для многих сотен таких, как он, это подтвердило «богоизбранность» и «подлинность» царевича. Оставалась лишь надежда на то, что выздоровевший Чигирев все же вернется в этот мир и найдет способ помочь Годунову победить самозванца, выявить и уничтожить заговорщиков в Москве. Только на это уповал одинокий узник Рыльской крепости.

Дверь камеры скрипнула.

– Выходи‑ка, – буркнул стражник. – Советник его царского величества говорить с тобой желает.

Крапивин поморщился. «Что еще за новости, – подумал он. – Советник какой‑то объявился. Ясно же, что засадили меня сюда по прихоти Отрепьева, и не нужен я им ни как язык, ни для пропаганды. Или нашелся‑таки умник, решил воспользоваться случаем. Нет, этого удовольствия я ему не доставлю. Не буду я под их дудочку плясать. Да и выпытать у меня что‑нибудь путное вряд ли удастся. Апрель уж на дворе. С тех пор как я из лагеря выехал, диспозиция войск уже много раз поменялась. Ну да ладно, мое дело арестантское. Не я решаю, когда и с кем встречаться».

Он поднялся с лавки и двинулся в направлении, указанном стражником. Они вместе миновали двор и поднялись по широкому крыльцу в одну из изб, очевидно, служившую ранее для размещения администрации Рыльска. Стражник распахнул перед Крапивиным дверь. Тот вошел в комнату и застыл на месте. Прямо перед ним в европейском костюме с широким испанским воротником, со шпагой на боку, с аккуратно постриженной бородкой клинышком стоял Чигирев. Историк элегантным жестом приказал стражнику удалиться, и, когда дверь за спиной пленника закрылась, широко улыбнулся:

– Ну, здравствуй, Вадим.

– Как, ты здесь?! – удивлению Крапивина не было предела.

– Присаживайся, – Чигирев указал Крапивину на лавку и сам присел на краешек стола. – Я советник царевича Дмитрия. Только что вернулся из Ватикана, где обсуждались очень важные вещи касательно будущего России. Ты знаешь, пол‑Европы проехал. От Львова до Рима и обратно сюда, в Рыльск.

– Что ты задумал? – Крапивин медленно опустился на указанное ему место.

– Я задумал сделать Россию богатым и свободным европейским государством. Моя задача не столь уж сложна. Надо всего лишь направить реформы Дмитрия в нужное русло и предотвратить боярский переворот.

– Так ты встал на сторону самозванца?! – воскликнул Крапивин.

– Все монархи в какой‑то мере самозванцы, – философски заметил Чигирев. – Потомки тех, кто оказался сильнее и хитрее в драке за власть. Наследственные права приплели лишь позже. Да и не спасают они по‑настоящему слабых монархов. Я решил, что Дмитрий ничуть не хуже старого интригана Василия Шуйского и этого властолюбца Романова. Он молод, энергичен, образован, полон желания развивать государство. Он тот, кто может на столетие предвосхитить реформы Петра и на два с половиной – преобразования Александра Второго. Право слово, это хороший шанс.

– Но с ним же поляки!

– Ошибочка, подполковник, – улыбнулся Чигирев. – Никогда поляков в его войске не было больше пятнадцати процентов. С тем же успехом можно говорить, что с Годуновым немцы. У него ведь есть немецкие и шотландские наемники даже в личной охране.

– Не говори глупостей, – возмутился Крапивин. – Он пришел из Польши. Неужели поляки поддержали его из любви к России?

– Нет, конечно. Но, если хочешь знать, король Дмитрия не поддерживает… Официально. Сейм почти единогласно отказал ему в выделении на это средств. Так что бедный Сигизмунд может лишь морально ободрить своего русского коллегу. Впрочем, и это немало. Благодаря позиции польского короля мне было легче вести переговоры с папой римским. А то, что в армии Дмитрия много поляков, так это шляхтичи частных армий. Они имеют право присоединяться к любому походу, и это вовсе не означает, что вся Речь Посполитая собирается участвовать в войне. Кстати, если хочешь знать, когда Дмитрий шел из Львова на Русь, Константин Острожский выставил заслоны и препятствовал его переправе через Днепр. Так что говорить о польской агрессии не приходится.

– А Ватикан, конечно, обещал поддержку православной Руси, – съязвил Крапивин.

– Разумеется, он потребовал поголовного окатоличивания. И я даже согласился. Но мы их обманем. Дмитрий бы сделал это и без меня, но со мной он сделает это искуснее и с большей выгодой. Как бы ни хотелось, но принести на Русь западную религию уже не получится. Да, православие создаст много проблем в будущем, при присоединении страны к общеевропейскому дому. Но, увы, сделать ничего нельзя. Насильственное изменение религии вызовет волну протестов и снижение популярности Дмитрия. Мы не можем позволить себе этого.

– Кто это «мы»? – сквозь зубы спросил Крапивин.

– Патриоты России.

– Ты и Басов?

– Басов, увы, не с нами, – заметно погрустнел Чигирев. – Я заезжал к нему в Краков на обратном пути. Он при дворе. Сильно разбогател. Пользуется влиянием. Но русскими делами заниматься принципиально отказывается. Он участвует в каких‑то интригах вокруг шведского двора.

– Так уж и отказывается?..

– К сожалению, и слышать об этом не хочет, – Чигирев явно не заметил провокации в вопросе собеседника. – Говорит, что приехал сюда не исправлять историю, а жить в свое удовольствие. Шведская игра для него вроде развлечения, а русский котел кого угодно погубит. Кстати, тебе просил передать привет.

– А он знал, что я здесь сижу? – удивился Крапивин.

– Нет. Я сам о тебе узнал только через неделю после того как вернулся.

– Тогда как он мне привет передавать собирался? Он же знал, что я в войсках Годунова, а ты у самозванца!

– Не знаю, – Чигирев озадачено почесал затылок. – Сказал: «Передай привет Вадиму. Скоро его увидишь». Я и не отреагировал. Мысли другим были заняты. Наверное, он имел в виду, что война скоро кончится и мы встретимся. Я просто чуть с ума не сошел, когда услышал о том, что ты пытался убить Дмитрия. Даже не представляю, что случилось бы, если бы тебе это удалось.

– А с чего ты решил, что я хотел убить Отрепьева? – вдруг спросил Крапивин. – Может, я просто на разведку шел?

– Да заложили тебя, – снисходительно улыбнулся Чигирев. – Гонец из‑под Кром еще загодя приехал с полным донесением, зачем ты идешь и от кого. Так что тебя уже ждали.

– А кто заложил?

– Василий Голицын, воевода ваш, – безразлично ответил Чигирев. – Я надеюсь, теперь ты понял, что клан Годуновых обречен. Кажется, одни только Шуйские не ждут самозванца с распростертыми объятиями. Да и те только потому, что местничали с Романовыми. Кстати, думаю именно поэтому под руководством Дмитрия Шуйского войско вдруг стало активно воевать с нами. Все остальные готовы переметнуться к нам при первой возможности. Кто‑то торгуется, кто‑то выжидает, вроде Мстиславского. А Голицын нам еще во время львовского стояния обещал помогать, так‑то.

Крапивин крякнул. Нельзя сказать, чтобы известие его сильно поразило, но общая картина стала куда яснее.

– Ладно, зачем звал? – спросил он наконец.

– Вадим, переходи к нам, – предложил Чигирев. – Надеюсь, теперь ты понял, что это не иностранное нашествие, а гражданская война. И в наших с тобой силах закончить ее побыстрее и малой кровью. Мы с тобой знаем, как будут развиваться события на четыреста лет вперед. Мы можем сделать Россию передовой державой уже сейчас. Подумай, какие открываются перспективы. Я же знаю, ты хочешь добра этой стране. Ты и на покушение пошел во имя нее. Но ты ошибся. Ее будущее связано не с Годуновыми, а с потомками Дмитрия.