Текст книги "Самозванцы. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

– Фрейлина императрицы. Ближайшая сподвижница Распутина, – заметил Басов. – Перед тобой открываются неплохие перспективы, Сергей. Поздравляю!

– Ах, эти. – Крапивин брезгливо поморщился. – Хлопнуть бы этого Распутина побыстрее, глядишь, и революцию предотвратить удастся.

– Не скажи, – покачал головой Чигирев. – У революции куда более глубокие корни. Одним убийством Распутина ее не предотвратишь.

– И ты туда же, – огрызнулся Крапивин.

– О чем ты? – удивился Чигирев.

– Да вот Игорь мне только сейчас говорил, что Российскую империю уже не спасти.

– Ну, это ты хватил. – Чигирев повернулся к Басову. – Почему же не спасти? Россказни коммунистов! Хочешь, я тебе статистику приведу? Экономика на подъеме. Страна в мировых лидерах и в военном отношении, и в культурной сфере. Становится все больше образованных людей. Россия стоит на пороге создания гражданского общества…

– Экономика здесь ни при чем, – прервал друга Басов. – Экономические неурядицы приводят лишь к экономическим революциям. К социальным революциям приводят противоречия социальные. А в социальном плане Российская империя прогнила. Ладно, ребята, не хочу я об этом больше говорить. А то снова все переругаемся. Давайте лучше выпьем за нас, хороших. А еще за то, чтобы всем нам целыми в грядущей переделке остаться.

Они сдвинули бокалы с вином.

– Убивали меня уже однажды, – заметил Крапивин. – Мы ведь в каком‑то роде бессмертные. Хоть это радует.

– Умирать, даже если знаешь, что все равно останешься жив, – дело неприятное, – ответил Басов. – Так что экспериментировать с этим не советую.

– Да и задачу свою хотелось бы выполнить, – добавил Чигирев. – Ведь если не выживем, вход в этот мир для нас будет закрыт. Кстати, Вадим, мог бы я у тебя немного поучиться стрельбе?

Крапивин внимательно посмотрел на Сергея.

– Отчего же, – медленно произнес он. – Приходи.

– И я, – подал голос Янек. – Можно, я тоже буду учиться у вас стрельбе, дядя Вадим?

– Ну хорошо, – довольно усмехнулся Крапивин. – Мужчина должен уметь владеть оружием.

– Ты бы лучше на латынь подналег, – укоризненно посмотрел на мальчика Басов.

– Да выучу я эту латынь, – проворчал Янек.

– Вот выучишь, тогда и стреляй в свое удовольствие.

– Зачем мне эта латынь, если война надвигается? – вспыхнул Янек. – Да и кому она вообще здесь нужна в двадцатом веке?

– Ну, положим, если захочешь стать врачом, она тебе очень пригодится, – заметил Басов.

– Я буду офицером!

– Жаль, – вздохнул Басов. – В ближайшие сто лет на этой планете будет слишком много тех, кто разрушает и убивает, и слишком мало тех, кто созидает и лечит. Впрочем, вольному воля, спасенному рай. Я лишь хочу, чтобы ты получил хорошее образование. Давай заключим договор. Ты обещаешь прилежно учиться, а Вадим тебя за это учит стрельбе.

– Согласен, – кивнул Янек.

– Значит, так, Вадим, – повернулся Басов к Крапивину, – каждую неделю проверяешь у этого сорванца дневник. Если по латыни неуд, никаких ему стрельб. Пусть отметку исправляет.

– Хорошо. – Крапивин насмешливо посмотрел на притихшего Янека. – Будь спокоен, камрад.

– А не отведать ли нам, господа, телятинки, под бордо третьего года? – азартно потер ладони Басов. – А то мне от салата из политэкономии да винегрета из политики что‑то кисло стало.

Остаток ужина протекал спокойно. Словно заключив друг с другом молчаливое соглашение, друзья больше не заговаривали ни о грядущих событиях, ни о вариантах изменения истории. Басов весело балагурил, сравнивая кулинарное искусство поваров «Астории» и их коллег из парижских отелей. Чигирев с юмором рассказывал о чопорности петербургского высшего света и невероятных формальностях, с которыми связано там общение. Янек поделился наблюдениями о проказах местных гимназистов. Один лишь Крапивин сидел погруженный в себя и не принимал участия в беседе.

Когда ужин закончился, Басов взглянул на часы, поднялся из‑за стола, пожал руку Чигиреву, крепко обнялся с Крапивиным и сказал:

– Что ж друзья, рад был с вами провести сегодняшний вечер. Однако до поезда всего три часа, а у меня вещи еще не все сложены. Провожать меня не надо. Долгие проводы – лишние слезы. Если только не возражаешь, Сергей, Янек чуть задержится и поможет мне упаковать чемоданы. Я дам ему потом денег на извозчика.

– Конечно, Игорь, – улыбнулся в ответ Чигирёв. – Счастливого пути.

– Удачи тебе, Игорь, – поддержал его Крапивин.

Когда Чигирев с Крапивиным вышли, Янек хитро посмотрел на Басова и заметил:

– Мне кажется, я знаю, дядя Игорь, почему вы отказали нам в поддержке.

– Почему, позволь узнать? – спросил Басов.

– Вы не согласны с тем, чего мы хотим.

– Что ты имеешь в виду?

– Крапивин хочет сохранить Российскую империю, а вы считаете, что она должна погибнуть. Отец хочет построить в России демократическое государство, а вы не верите, что Россия может быть демократической страной. Поэтому вы не участвуете в их затеях. И вы русский. Поэтому вам безразлично, обретет Польша независимость или нет. Поэтому вы не хотите помогать мне. Я прав?

– Нет. – Басов сделал небольшую паузу. – Я тебе могу точно сказать, что империю можно сохранить, Россия вполне может стать демократической страной. И я искренне поздравлю поляков, если они обретут независимость. Просто все это мне… безразлично.

– Неужели вас не волнует грядущая гибель миллионов?! – воскликнул Янек. – Неужели безразлична предстоящая тирания?!

– Это мне небезразлично. Но, видишь ли, дело в том, что форма не имеет значения. Если люди хотят диктовать свою волю другим, неизбежна война. Если хотят жить за счет других, неизбежна социальная несправедливость. Все зло кроется в основных человеческих пороках: жадности, трусости, честолюбии. Для людей, живущих здесь, это более чем актуально. Значит, будет большая драка, много жестокостей и несправедливости. В какие одежды будет рядиться насилие, произойдет оно под флагом религии, империи или коммунизма, не суть важно.

– Почему же вы здесь остаетесь? – удивился Янек.

– А ты думаешь, в других веках иначе? – расхохотался Басов. – Каждому кажется, что те времена, которые выпали на его долю, – самые худшие. В Средние века гвельфы дерутся с гибеллинами. В двадцатом веке – Запад с коммунистами. В основе одно – желание власти и денег. Я не в силах вразумить все человечество. Мне достаточно одного малолетнего балбеса, который так и рвется в гущу драки. Ладно, заболтались мы с тобой, а время идет. Давай поднимемся ко мне в номер.

Понурясь, Янек последовал за Басовым. Вместе они прошли через роскошный, наполненный богато одетой публикой ресторан, поднялись по устланной красным ковром лестнице и вошли в номер, который занимал Басов. К удивлению мальчика, ни упакованных, ни раскрытых чемоданов, ни каких‑либо вещей, которые следовало собирать, в номере не было.

– Где же ваш багаж? – повернулся он к Басову.

– В пути, – неопределенно буркнул тот, закрывая дверь.

– Зачем же вы меня позвали?

– Я хотел с тобой поговорить.

– О чем?

– О твоем будущем.

– Я сам решу, что мне делать и как жить, – насупился Янек.

– Безусловно, но, если позволишь, я дам тебе несколько советов. – Басов сел в кресло перед журнальным столиком и жестом предложил Янеку сесть напротив. – Ты знаешь, я просмотрел карту твоей личности.

– Что?!

– Гороскоп. Расшифровку психотипа. Называй как хочешь. Короче, я собрал все данные о твоих наклонностях и способностях. Ты знаешь, из тебя может получиться блестящий врач.

– Я вам уже говорил: я не хочу быть врачом, я хочу быть воином! – запальчиво ответил Янек.

– Военным, ты хотел сказать, – возразил Басов. – Воин – это отношение к жизни. К профессии оно отношения не имеет. Ты можешь быть врачом, коммерсантом, ремесленником и идти по пути воина. А можешь служить в армии и вести себя, как торгаш. Впрочем, это не о тебе. На путь воина ты уже встал. Но я сейчас говорю о твоей профессии.

– Сейчас моей стране нужна моя помощь, чтобы обрести независимость, – гордо заявил Янек.

– Сейчас – это когда? – мягко поинтересовался Басов. – В начале или в конце двадцатого века? Она обретет ее и без тебя. А хочешь, я проведу тебя в пятнадцатый или семнадцатый век? Там Польша свободное и сильное государство. Освобождать его вообще не требуется.

– Здесь Польше нужно освободиться, – упрямо повторил Янек. – Может, она и получит независимость без меня. Но потом утратит ее. Я смогу предотвратить это. Это будет великий перелом в ее истории.

– Попытайся, – безразлично бросил Басов. – Но есть и иная возможность. Хочешь, я возьму тебя в путешествие? Мы проедем по множеству стран в различные эпохи. Увидим, как менялись представления людей о мире. Ты поймешь кое‑какие исторические последовательности, узнаешь, почему те или иные страны прошли именно своим путем. Постигая множество форм, можно начать разбираться в сути вещей. Потом ты осознанно выберешь профессию и свой путь. Решайся.

Янек встал из кресла и нервно походил по комнате. Предложение Басова было заманчивым и тем более привлекательным, что путешествовать предстояло с самим дядей Войтеком, кумиром и примером для подражания. Но как все это противоречило тому, о чем мечтал мальчик! Его душа требовала действия. Немедленного, решительного.

Янек подошел к окну и облокотился на подоконник. Перед ним, посреди заснеженной площади, освещенной тусклым светом фонарей, несся на бронзовом коне российский император – угнетатель и поработитель.

– Я останусь здесь. – Янек решительно повернулся к Басову. – Я хочу попытаться все изменить.

– Как хочешь. В конце концов, еще никто не пришил к себе по прямой дороге. – Басов поднялся из кресла, достал из портмоне десять рублей и положил на столик: – Это тебе на извозчика.

– Это много, – заметил Янек.

– Деньги не имеют значения. Мне пора. Удачи тебе.

– Можно, я поеду с вами на вокзал?

– Зачем эти несовершенные приспособления, когда есть значительно более удобные средства? – делано усмехнулся Басов и двинулся к противоположной от входа стене.

На глазах у изумленного мальчика стена словно растворилась в воздухе, а за ней возникла поляна, покрытая мягкой зеленой травкой. На горизонте маячили горы, покрытые сверкающими шапками белого снега. Пропустив Басова, стена, словно по мановению волшебной палочки, возникла снова, заслонив открывшийся было величественный вид.

ГЛАВА 7Распутин

Чигирев поднялся по лестнице. Эти парадные подъезды петербургских домов он помнил еще по своему миру. Только в начале двадцать первого века они были грязными, обшарпанными и неизменно воняли какой‑то гадостью, а здесь подъезд был чист, хорошо убран и не беспокоил обоняния прохожих неприятными запахами. Впрочем, в сравнении с теми подъездами, где уже побывал Чигирев, этот был весьма невзрачный. Не было здесь дорогих ковровых дорожек на лестнице, затейливых искусных витражей на окнах, цветов в вазах на подоконниках. Да и сам дом, расположенный на Гороховой улице ближе к ипподрому, совсем не входил в список привилегированных. Но надо было видеть, с каким благоговением поднималась по этой невзрачной лестнице госпожа Пистолькорс. Словно восходила к святилищу, к храму великого божества. Добравшись до нужного этажа, она позвонила в дверь и многозначительно посмотрела на спутника, словно проверяя, испытывает ли он должное благоговение перед обиталищем святого человека. Чигирев поспешил изобразить на лице гримасу паломника, трепещущего перед святыней.

Дверь открыла женщина средних лет, низко поклонилась и сообщила:

– Григорий Ефимович ждет вас.

В приемной толпилось множество народу, однако вновь прибывших проводили прямо в кабинет с плотно зашторенными окнами и освещенный одной лишь лампой. Там, из полутьмы, из дальнего угла на них взглянули колючие, словно прошивающие насквозь глаза. Невероятную психическую силу человека, скрывавшегося в глубине комнаты, историк ощутил едва ли не кожей.

Следом за своими спутницами Чигирев истово перекрестился на образа и… потупился, настолько тяжело было чувствовать на себе взгляд Распутина.

– Вот, Григорий Ефимович, привели к вам Сергея Чигирева, – произнесла госпожа Пистолькорс. – многие годы он жил в землях языческих, африканских. Многие чудные дела и обряды нехристианские видывал. Ныне же, вернувшись в отчизну, порешил он к благодати православия припасть. Вот мы с Анной и присоветовали ему к тебе явиться да вразумление от тебя услышать. Может, поможешь ты ему скверну языческую очистить. А может, и тебе интересны будут рассказы его об обычаях языческих.

– Аннушка прислала, говоришь? – Распутин поднялся с дивана и вышел на свет. – Добро.

Чигирев теперь смог лучше рассмотреть «старца». Тот был высок, но почему‑то не производил впечатления физически сильного человека. Более того, взглянув на Распутина глазами фехтовальщика, Чигирев вдруг понял, что не побоялся бы вступить в бой против этого гиганта. Не было в нем ощущения цельности, готовности к схватке. Двигался Распутин как‑то скованно, особенно в пояснице и плечах. Впрочем, все это с лихвой покрывала невероятная психическая энергия, присутствовавшая в этом человеке. Его глаза словно прошивали насквозь, буравили, приковывали к себе.

– Ну что же ты стушевался, милый? – Распутин подошел почти вплотную к Чигиреву и ладонью разгладил свою бороду.

– Да вот, как‑то непривычно здесь, Григорий Ефимович, – промямлил Чигирев, с трудом заставив себя взглянуть в глаза «старцу».

– Что же необычного? – усмехнулся Распутин, внимательно разглядывая Чигирева, и вдруг замолчал, впившись глазами в гостя.

Несколько секунд длилась пауза, после чего Распутин вдруг широким жестом перекрестил Чигирева и проговорил, медленно растягивая слова:

– Нету в нем беса. И не было. Чист он. Хоть и в язычестве пребывал, но чище многих, кто кажное воскресенье в церкви поклоны бьет. Но человек сей не от мира сего.

– Что же значит сие, батюшка? – тихо спросила госпожа Пистолькорс.

– Выйдите все, – резко потребовал Распутин. – Меня с Сергеем оставьте.

Не проронив ни слова, женщины покинули комнату, прикрыв за собой дверь. Распутин медленно подошел к столу, взял стоявшую там бутылку и разлил из нее красное вино в два хрустальных бокала.

– Пей, – указал он Чигиреву на один из бокалов. – Мадера.

Историк подошел к столу, взял бокал и сделал несколько глотков. Вино показалось ему слишком сладким.

– Не видел я еще такого. – Распутин одним глотком осушил свой бокал. – Откуда ты?

– Издалека.

– Так и знал, что не скажешь, – проворчал Распутин после непродолжительной паузы. – Зачем пришел? На погибель или на спасение?

– На спасение, Григорий Ефимович.

– Говори, – потребовал Распутин.

– До революции осталось четыре года, – заплетающимся языком произнес Чигирев. – Погибнет вся императорская семья. Страна будет разрушена. На семьдесят с лишним лет в ней установится кровавый режим. Потом снова хаос. Из великой империи мы превратимся в отстающую страну на задворках цивилизации.

– Как предотвратить?

– Через полтора года начнется мировая война. Россия вместе с Англией и Францией выступит против Германии и Австрии. Это будет началом конца.

Распутин с силой запустил свой бокал в дальнюю стену, и тот разлетелся на множество осколков.

– Говорил я Папе, не надо с германцем воевать.

– Я знаю, Григорий Ефимович, что вы хотели предотвратить войну, но вам это не удалось. Теперь мы должны суметь. Это единственный способ предотвратить революцию.

– Так, стало быть, ты из будущего, – протянул Распутин. – По доброй воле сюда попал али нет?

– Не по доброй. Но раз уж здесь, то хочу предотвратить катастрофу.

Распутин нервно походил по комнате.

– То‑то чую, не из этого ты мира. Дух от тебя не ангельский, не дьявольский, но и не нашенский. Чужой, – и вдруг вплотную подошел к Чигиреву: – скажи, меня убьют?

– Убьют, – чуть помедлив, ответил Чигирев. – Перед самой революцией. В декабре шестнадцатого

– Кто?

– Никто не узнает, – уверенно соврал Чигирев, – Вас просто найдут застреленным на улице.

– Это все они, родственнички императорские, – прорычал Распутин и снова заметался по комнате.

– Григорий Ефимович, – подал голос Чигирев, – я постараюсь вам помочь. Но и вы помогите стране. Если мы не предотвратим войну, погибнут десятки миллионов. Страна погибнет.

– Ты уверен, что если не будет войны, то и революции не случится? – остановился Распутин.

– Я уверен, что, если начнется война, революция неизбежна. Реформы, конечно, нужны будут в любом случае. Но если начнется война, и они окажутся бессмысленны.

– Надо, чтобы император чаяния народные сам слушал, а не через дворян правил, – воздел узловатый палец к потолку Распутин. – Чтобы болтуны эти думские власти не имели. Надо, чтобы правил государь не по воле толстосумов да худых советников, а глас одного лишь Бога слушал.

– Ну да, это конечно, – замялся Чигирев. – Но сейчас главное – предотвратить войну.

– Сам знаю. – Распутин пятерней взъерошил свои волосы. – Да как? Все императорские родственнички лишь о войне и говорят. Уломают они Папу, ой уломают.

– Надо придумать, Григорий Ефимович. Иначе всем нам не жить. Россию потеряем.

– И то верно. Ну да обмыслим еще. Нынче что‑то я себя плохо чувствую. Ты завтра ко мне приди. Обговорим. Да почаще ко мне ходи. Нам с тобой много еще о чем поговорить надобно.

– Конечно, Григорий Ефимович, непременно приду. – Чигирев начал медленно отступать к выходу.

– Погодь, – окликнул его Распутин. – Тебе‑то самому чего надо?

– Мне? Ничего.

– Ты при службе?

– Нет пока.

– Так не годится. В Петербурге все при службе быть должны. Ну‑ка я тебе отпишу. Сам решишь, к кому с ентой бумаженцией идтить.

Распутин схватил листок бумаги, карандаш и принялся что‑то писать, потом сунул свою писульку в нагрудный карман пиджака Чигирева и почти вытолкнул его в приемную:

– Ну, ступай, милый. Мне нынче одному побыть надобно. Завтра приходи. Господь с тобой.

Когда двери кабинета закрылись, к историку подскочила госпожа Пистолькорс.

– Что же вам поведал старец? – дрожащим от волнения голосом спросила она.

– Благословил, – ответил Чигирев. – Велел почаще заходить.

– Ах, какая благодать! – всплеснула руками Пистолькорс. – Вам надо непременно воспользоваться этим предложением и почаще бывать у старца.

– Да, конечно, – пробурчал Чигирев. – Извините, мне надо ехать. Свидание со святым старцем – такое потрясение для меня. Я хотел бы немного побыть один.

– Как я вас понимаю, – сочувственно покачала головой Пистолькорс. – Конечно, поезжайте. Всего вам доброго.

Спешно натянув в прихожей галоши и пальто, Чигирёв выскочил на лестницу и только здесь вытащил записку Распутина. Чудовищными каракулями там было написано: «Милай дарагой памаги Серегею».

«Что же, с такой рекомендацией можно в любое министерство устроиться, – подумал Чигирев. – Уже неплохо».

Он сбежал по лестнице, миновал трех господ крепкого телосложения, со скучающим видом околачивающихся на площадке, выскочил на улицу и почти сразу поймал лихача.

– В Ковенский! – скомандовал Чигирев, усаживаясь в сани.

– У Гришки, у Распутина, что ли, был, барин? – оскалился извозчик, указывая на дом.

– Не твоего ума дело, – буркнул Чигирев.

– Как скажете, барин. – Извозчик подхлестнул лошадей и, сплюнув на землю, процедил: – Тьфу, нечистая.

ГЛАВА 8Совещание

Сани свернули со Знаменской улицы и остановились у дома в Ковенском переулке, где снимал квартиру Чигирев. Историк расплатился с извозчиком и буквально взлетел на третий этаж. Успех сегодняшнего дня окрылил его. Теперь ему срочно хотелось что‑то делать, лететь куда‑то, реализовывать проекты, свергать и назначать правительства. Сейчас он решил срочно заняться составлением плана преобразования страны, который можно было бы воплотить с помощью Распутина. Никогда еще судьба не давала ему столь великолепного шанса изменить историю отечества.

Дверь ему открыла горничная и, присев в глубоком реверансе, сообщила, что их благородие господин штабс‑капитан Крапивин уже полчаса дожидаются господина Чигирева. Сергей хлопнул себя по лбу в досаде, что забыл о назначенной встрече, быстро скинул пальто и галоши и прошел в гостиную, где ему навстречу поднялся Вадим. В очередной раз историк отметил про себя, что форма чрезвычайно идет Крапивину, а сам он заметно приободрился. Чигирев не видел Крапивина таким энергичным с тех пор, как спецназовец потерял свой отряд и вынужден был пуститься в скитания.

– Здравствуй, Сергей, опаздываешь, – прогудел гигант.

– Извини, совершенно забыл о том, что мы договаривались сегодня. Дела, – пожал ему руку Чигирев, – Какие у тебя могут быть дела? – недовольно фыркнул Крапивин.

– Можешь себе представить, имеются.

– Пожалуй. – Лицо Крапивина внезапно посуровело. – Вот об этом я пришел к тебе поговорить.

– Нельзя было обсудить это в тире?

– Нет, там слишком много народу. Нам могли помешать.

– Хорошо, давай поговорим. – Чигирев плотно закрыл дверь и уселся напротив Крапивина. – Хочешь чаю… или чего покрепче?

– Нет, спасибо.

– Хорошо. Тогда я тебя слушаю.

– Ни для тебя, ни для меня не секрет, что мы остались здесь, чтобы поменять историю, – начал Крапивин. – И ты, и я желаем добра России, хотя видим ее благо по‑разному. И для тебя, и для меня начало гражданской войны – это полный провал. Хотя бы здесь ты со мной согласен?

– Вполне. Но к чему ты все это говоришь?

– К тому, что, реализуя наши планы, мы с тобой можем помешать друг другу. А этого не хотелось бы. Ведь наша ближайшая цель – не допустить революцию. Или ты считаешь, что это благо?

– Ни в коем случае. И ты, и я знаем, что у Временного правительства мало шансов удержать власть. Если ее возьмут большевики, всему конец.

– Хорошо. Хоть здесь мы мыслим одинаково. Давай договоримся: наша с тобой цель – остановить революцию.

– Все так, – кивнул Чигирев. – И я уже предпринял кое‑какие шаги для этого.

– Интересно. Позволь узнать какие.

– Непосредственным толчком к революции явилась Первая мировая война. Если удастся избежать вступления в нее России, то революционный взрыв можно хотя бы отсрочить.

– Интересно, как ты собираешься это сделать, – усмехнулся Крапивин.

– А тебе эта задача кажется невыполнимой?

– Как минимум непростой. Я сейчас очень много общаюсь с офицерами. Штабными, полевыми, несущими службу в столице и прибывшими с периферии. Все они буквально бредят войной. Армия желает смыть с себя позор неудачной японской кампании. Это касается всех, от прапорщиков до генералов. Когда вся армия рвется в бой, остановить ее не так просто. Большинство офицеров Генштаба считают, что в случае победы над Германией, Австрией и Турцией Россия может усилить свое влияние на Балканах и получить контроль над Босфором и Дарданеллами. Кроме того, монархисты считают, что война позволит укрепиться самодержавию, а либералы – что она продемонстрирует преимущества конституционного строя. Буквально все общество за войну.

– И революционеры в том числе, – поддержал его Чигирев. – Эта публика только и мечтает о войне, поскольку надеется, что война приведет к революции. Да и остальное похоже на правду. По крайней мере то, что я узнал сегодня, подтверждает твои слова.

– А что ты узнал? – насторожился Крапивин.

– Я получил подтверждение, что существует влиятельная партия войны в самом семействе Романовых.

– От кого?

– От Распутина, – чуть помедлив, ответил Чигирев.

– Значит, ты связался с Гришкой, – фыркнул Крапивин.

– А что в этом плохого?

– Вот как раз об этом я и хотел с тобой говорить.

– О Распутине?

– Да. Знаешь, я недолго здесь, но уже понял, что Распутин чрезвычайно дискредитирует царскую семью. Его имя на устах буквально всех офицеров и даже низших чинов. Если это не прекратить, то императорская семья окончательно потеряет авторитет и в армии, и в обществе. Это уже начало революции.

– И что ты хочешь?

– Убить Распутина. И немедленно. Пока не поздно.

Чигирев похолодел:

– Его неплохо охраняют.

– Да что ты говоришь? – Крапивин иронично посмотрел на собеседника. – Три филера – это, конечно, серьезный эскорт.

Чигирев осекся. Действительно, предположить, что для подполковника спецназа, который двадцать лет посвятил разведке, диверсиям и покушениям, три филера начала двадцатого века представят серьезное препятствие, было, мягко говоря, опрометчиво.

– Пожалуйста, не убивай его, – попросил историк.

– С какой стати?

– Это наш единственный шанс предотвратить войну.

– Почему?

– Единственная придворная партия, которая выступает против войны, – это партия императрицы. Она немка. Конфликт России с Германией чрезвычайно невыгоден ей. Кроме того, она интуитивно чувствует угрозу престолу, которую несет предстоящая война. Распутин – очень сильная карта в придворном пасьянсе. Вместе с императрицей они могут убедить Николая Второго не вступать в войну.

– Логика здесь есть, – недовольно поморщился Крапивин, – Хотя очень хочется шлепнуть этого шарлатана. Послушай, а нельзя ли изменить политику?

– Что ты имеешь в виду?

– До начала войны еще полтора года. Если Россия вступит в союз с Германией? Подумай, ведь в нашем мире Германия наступала первые полтора года войны и выдохлась лишь к шестнадцатому году. А ведь она сражалась на два фронта. Представь теперь, что было бы, если бы Россия подпитывала ее своими ресурсами и не оттягивала части на восточном фронте! Париж и Лондон пали бы за год‑полтора. Мы могли бы выйти к Индийскому океану и получить английские колонии. Чем не компенсация проливов? Армия получила бы победу. Общество бы консолидировалось. Революцию можно было бы отсрочить минимум на десять лет и за это время провести нужные реформы.

– Красиво говоришь, – усмехнулся Чигирев. – Может, оно было бы и лучше. Тебя, кстати, не волнует судьба Англии и Франции под немецкой оккупацией?

– Плевал я на них! – отмахнулся Крапивин. – Меня Россия интересует. Кстати, если бы Германия не проиграла в Первой мировой войне, глядишь, нацисты там к власти не пришли бы.

– Складно. Только не выйдет ничего.

– Думаешь, опоздали?

– Да. И как минимум лет на пятьдесят. Россия давно уже хочет объединить под своим скипетром все славянские народы. На это нацелена вся политика на Балканах. И Австрия хочет прибрать Балканы, А Австрия – ближайший и естественный союзник Германии. Спор зашел уже так далеко, что вряд ли в обозримом будущем Россия сможет стать другом Австрии, а значит, и союзником Германии.

– Жаль, – вздохнул Крапивин. – А могло бы получится недурно. По крайней мере и у нас, и в Берлине сохранились бы монархии…

Крапивин осекся. Чигирев проследил за его взглядом и увидел, что на пороге гостиной стоял Янек.

– Здравствуйте, – сказал мальчик.

– Здоров, – ответил ему Крапивин.

– Ты почему так поздно? – насупился Чигирев.

– Латынью занимался, – буркнул Янек. – У меня, кстати, четыре. Так что, с вашего позволения, я завтра у дяди Вадима в тире.

– Покажи дневник, – потребовал Крапивин.

Янек достал из портфеля дневник и, подойдя, протянул его штабс‑капитану. Однако тот неожиданно перехватил его руку и, молниеносно подставив подножку, бросил парня на ковер.

– Вы что?! – тут же вскочил Янек.

– Это тебе наука, не зевай, – усмехнулся Крапивин. – Опасный противник о своих намерениях никогда не предупреждает, запомни это. Ладно, верю, что у тебя четверка. Завтра в тир приходи.

– Иди пока в столовую, Янек, – сказал Чигирев. – Мы скоро придем.

Когда Янек вышел, Чигирев повернулся к Крапивину:

– Ужинать будешь?

– Нет, мне пора, – отозвался штабс‑капитан. – А за парнем присмотри. Что‑то у него глаза больно бегают.

– О чем ты?

– Да так. Не верю я, что он латынью занимается. Внимательнее будь. Горяч он. А настоящая опасность никогда не видна. Это и тебе запомнить не мешает.

ГЛАВА 9Подготовка

Эхо выстрелов стихло под сводами тира.

– Сносно, – одобрил Крапивин. – Технику ты вполне освоил. Только что‑то ты сегодня очень напряжен. Выбрось все мысли из головы. Без этого меткой стрельбы не будет.

– Да, ты прав, – согласился Чигирев. – Семейные проблемы, знаешь ли.

– Большие детки – большие бедки, – усмехнулся Крапивин. – Оно и понятно.

– Вроде того. С сыном никак контакт наладить не могу. Полтора года уж вместе, а он все волком смотрит. По сути, только день, когда мы познакомились, был нормальным. Потом пошли проблемы.

– А мне твой парень нравится. Боевой такой. Да и со стрельбой и рукопашным боем большие успехи делает. Хотя, конечно, в шестнадцать лет каждый думает: «Как это у таких бездарных родителей мог появиться такой талантливый ребенок, как я?» Так что тебе могу только посочувствовать.

– И это тоже. Хотя, знаешь, я слишком многое упустил. Все политикой занимался, смуту прекращал. А собственного сына в чужие руки на воспитание отдал.

Чигирев судорожными движениями перезарядил пистолет и остервенело, почти не целясь, выпустил несколько пуль по мишени.

Отметив, что все выстрелы попали в край черного круга, Крапивин проговорил:

– Если я не ошибаюсь, Игорь еще тогда тебя предупреждал: нельзя с полной отдачей заниматься и семьёй, и политикой. Что‑то должно быть главным. А значит, чем‑то нужно поступиться. Ты выбрал политику. Значит…

– Сам знаю, – прервал его Чигирев. – Не трави душу.

Он снова поднял пистолет, тщательно прицелился, мягко спустил курок и всадил пулю точно в «десятку».

– Меня не только это волнует, – продолжил он. – Сам знаешь, сейчас июнь. Четырнадцатый. Мне неспокойно. Хоть и меры я принял, но все же…

– И какие же это меры? – насмешливо поинтересовался Крапивин.

Чигирев воровато оглянулся и понизил голос до шепота:

– Распутин! Ты ведь знаешь, он считает меня своим другом.

– Да, это серьезно, – состроил комическую гримасу Крапивин.

– Куда больше? Мы с тобой еще полтора года назад поняли, что все общество здесь просто рвется к войне. Я не вижу других возможностей.

– Да и это невеликий шанс. Ты сам говорил, что и в нашем мире Распутин пытался предотвратить войну и добиться союза с Германией, но у него ничего не вышло. Когда в игре интересы империй и миллиарды золотых монет, истерики даже горячо любимой Николашкой императрицы значат немного.

– Тогда скажи, что делать. Или предлагаешь сидеть сложа руки?

Крапивин молча начал заряжать свой револьвер.

– Ты что‑то предпринял? – догадался Чигирев.

Крапивин загадочно улыбнулся.

– Вадим, мы же договаривались рассказывать друг другу о своих действиях! По крайней мере пока угроза большевизма не будет предотвращена.

– Если друзья не могут помочь, надо заставить врагов стать союзниками.

Крапивин вскинул пистолет и семью точными выстрелами с пулеметной скоростью поразил семь мишеней.

– Вадим, пожалуйста, расскажи мне, – попросил Чигирев.

– Я слил австрийской разведке информацию о покушении, готовящемся на эрцгерцога Фердинанда в Сараево.

– Что?!

– Что слышал. Только не расспрашивай меня в подробностях. У меня полтора года ушло на эту операцию. Я приступил к ней сразу после нашего с тобой разговора тогда, в Ковенском переулке. Я изобразил из себя любителя выпивки, женщин, игрока и мота, которому катастрофически не хватает денег. Естественно, мной сразу заинтересовалась иностранная резидентура. Мы, преподаватели академии, все под пристальным вниманием иностранных разведок. Из всех поступивших предложений я выбрал, разумеется, австрийское… И тут же доложил начальству о вербовке. Сейчас я участвую в достаточно сложной игре, в ходе которой наш Генштаб дает всякую дезинформацию немцам. Впрочем, это тебя не касается. Важно то, что австрийцы считают меня своим агентом. И вот несколько месяцев назад, среди других сообщений, я подсунул информацию, что, по моим данным, сербские террористы готовят покушение на эрцгерцога в Сараево. Ну, и чтобы добавить гарантий, я сообщил в сербское посольство, что некая террористическая группа в Сараево готовит покушение на Фердинанда. Якобы я получил эти данные от своего родственника – радикально настроенного петербургского студента.