Текст книги "Самозванцы. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

– Конечно, чтобы сравнивать не с чем было. А когда поймете, что никому, кроме вас, социализм не нужен, тут ваше человеколюбие и кончится. Начнете штыками в социализм загонять. Сразу границу закроете, потому что все нормальные люди из вашего рая побегут.

– Янек, социализм победит в ходе мировой революции, которая продлится максимум пять – восемь лет. – Локтаев смотрел на собеседника, как взрослые обычно смотрят на маленьких детей, говорящих несусветную чепуху. – Буржуазных государств не останется вообще.

– Еще как останутся, – возразил Янек. – Не все же свихнутся одновременно.

– Мне очень жаль, что наши с вами разговоры пропадают втуне, – тяжело вздохнул Локтаев. – Целый год я вам толкую про преимущества социализма, но вы никак не хотите меня услышать.

– Да слышу я вас, Василий, прекрасно. Знаете, я даже благодарен вам за ваши рассказы. Я хоть начал понимать, каким образом социализм стал таким популярным. Вы знаете, теоретически все звучит даже убедительно. Вот только практика совсем другая у вас получится.

– Да ладно вам, с вашим будущим, – добродушно усмехнулся Локтаев. – Тоже мне, выдумали. Прямо как Жюль Верн. Оно, конечно, про технические достижения вы складно рассказываете, это да. Может, я бы вам и поверил. Но вот все ваши социальные построения, простите меня, – сущий бред. Ну не может быть в двадцатом веке концлагерей. Не может быть тираний. Это же не Средняя Азия времен Тамерлана. Это просвещенная цивилизация. Конечно, сейчас она запуталась в военном конфликте. Идет самая жестокая из войн, которые когда‑либо знало человечество. Но поверьте, это последние судороги капитализма перед наступлением светлой зари социализма.

– Да идите вы к черту со всеми своими «измами»! Меня интересует только независимость Польши. Вот отделимся мы – и творите в своей России что угодно. Так ведь нет, опять к нам полезете. Все вам своей земли мало.

– Да никто к вам не полезет! – Локтаев тоже начал горячиться. – Просто сам польский пролетариат поднимется и свергнет эксплуататоров.

– Это мы еще поглядим.

Собеседники замолчали. Дискуссия, которая длилась между ними без малого год, совершила новый виток и заглохла ввиду явного нежелания сторон искать согласия друг с другом.

– Холодает. – Локтаев поплотнее закутался в свою студенческую курточку и с завистью посмотрел на толстый свитер, который был надет на Янеке. – Да и на улице уже стемнело. Может, ложиться будем? Завтра чуть свет на охоту.

– Пожалуй, – согласился Янек. – Только я еще разок ружье почищу, а потом уж спать.

Он подкрутил фитиль в керосиновой лампе, висевшей над столом, снял со стены свою двустволку и принялся ее разбирать.

– Везет вам, Янек. – Локтаев, склонив голову набок, рассматривал, как парень любовно чистит свое оружие. – Один дядя вам из Петербурга деньги шлет, продукты, теплые вещи. Другой – то из Лондона ружье, то из Парижа шубу. А у меня только мама в Казани, да и та на один пенсион еле концы с концами сводит.

– Но я же, кажется, всегда делился с вами, Василий, – заметил Янек и тут же озорно подмигнул: – Вот только ружье не просите. Оно мое. К оружию у меня страсть. – Он бросил беглый взгляд на патронташ. – Вон, пять патронов со стальными сердечниками на медведя всегда с собой ношу. Авось хоть завтра встретим хозяина тайги. Очень мне хочется медведя подстрелить.

– Да пожалуйста, я на ружье не претендую. – Локтаев снял со стены свою дешевенькую двустволку и тоже принялся ее чистить. – И за шубу спасибо, что зимой мне одолжили, когда я болел. И деньгами вы мне помогаете. Это я так, про себя заметил.

Несколько минут в комнате слышались только звуки разбираемых ружейных механизмов, но потом Локтаев снова не выдержал:

– Об одном жалею. Вот сидим мы с вами в этой сибирской глуши, и жизнь мимо нас проходит. Люди борются с самодержавием, распространяют нелегальную литературу, организуют стачки против войны. А мы тут и никак не можем повлиять на ход истории.

– Это верно, – согласился Янек. – Только наше время еще придет. Ждать недолго осталось. – Он закончил чистить оружие, резким движением закрыл ружье и хищно улыбнулся, словно ждал, что вот‑вот перед ним предстанет злейший враг, которого можно будет уничтожить выстрелом из этого оружия. – Постреляем еще.

– Ну почему же именно постреляем? – Локтаев тоже закончил чистить оружие и отложил его в сторону. – Почему вы так привязаны к насилию?

– Потому что в отличие от вас я знаю, каким будет двадцатый век.

Дверь избы открылась, и на пороге возник долговязый Федор, сын хозяина соседней избы.

– Янек, выдь‑ка, – прогнусавил он. – Разговор есть.

Янек молча кивнул, повесил свое ружье и патронташ на гвоздь и последовал за Федором.

На улице было темно, и Янек с трудом увидел, как белая рубаха идущего впереди Федора скрылась за углом дома. «Что ему надо от меня?» – раздраженно подумал Янек, проходя за поленницу.

Внезапно ему стало тесно. В слабом свете, пробивающемся из окна, Янек разобрал, что его окружили семеро деревенских парней.

– Чего надо? – Не имея возможности бежать, Янек отступил к стене.

– Послушай, гимназист, – Федор сделал шаг к своей жертве, – сестра‑то моя, Фроська, от тебя брюхата.

«Вот ведь черт, – пронеслось в голове у Янека. – А я думал, что пронесет».

– Так может, и не от меня, – попробовал оправдаться Янек.

– Ах ты, сволочь, думаешь, она со многими гуляет? – Федор рванулся вперед, но его схватили за руки и удержали двое товарищей. – Она сама мне сказала, что от тебя понесла.

– И что с того?

– Что с того?! Позор на всю деревню! Да еще от иноверца! Кто же ее теперь замуж возьмет?

– И ты решил всю деревню об этом позоре известить. – Янек насмешливо обвел глазами собравшихся.

– Да деревня и так узнает. А пока мы с братьями тебя научим, как чужих девок брюхатить.

«Черт, они же здесь все родственники», – пронеслось в голове у Янека.

Но развить эту мысль ему не дали. Вырвавшись из рук товарищей, Федор ринулся на Янека. Инстинктивно тот шагнул вперед и вбок и встретил противника прямым встречным в челюсть. Явно не ожидавший этого Федор со всего маху напоролся на кулак и повалился навзничь.

– Братцы, что же это деется?! – заорал он, схватившись за челюсть. – Нехристи одолевают!

Мгновенно все вокруг пришло в движение. Не дожидаясь новых атак, Янек резко сместился влево и ударил ногой ближайшего парня, тут же рванул вперед и со всей силы двинул кулаком другому.

– Эх, православные, разойдись! – Откуда‑то сбоку надвинулся третий детина, вращая над головой оглоблю.

Янек присел, и оглобля со свистом пронеслась у него над головой. Янек отступил, и тяжеленная палка со стуком ударилась о бревенчатую стену дома. Воспользовавшись общим замешательством, Янек прыгнул вперед и с силой ударил в лицо детине. Тот покатился по земле, закрывая руками разбитый нос, но Янеку было уже не до того. Кто‑то из деревенских обхватил его сзади и принялся душить. Извернувшись, Янек ударил его в солнечное сплетение, но тут же мощный удар в голову бросил его на землю. Перед глазами поплыли круги. Деревенские тут же обступили его и принялись избивать ногами, сопя и отталкивая друг друга.

Выстрел прозвучал словно гром среди ясного неба.

– Отойди! – приказал чей‑то знакомый голос.

Избиение тут же прекратилось. Деревенские расступились.

– Студент, не лезь не в свое дело! – раздраженно крикнул Федор.

Янек приподнялся на локте. В отдалении у стены стоял Локтаев и целился в Федора из своей двустволки. На плече у него висела двустволка Янека и его ратронташ.

– Уйдите, а то перестреляю всех, – заявил Василий.

– Всех не перестреляешь, – с насмешкой бросил один из парней. – Патрон у тебя один остался, а второе ружье взять не успеешь. Сомнем.

– Не успею, – согласился Локтаев. – Но одного уложу, это точно. Ну, кто смелый, выходи.

Переглянувшись, деревенские инстинктивно отступили на один шаг. Не теряя времени, Янек поднялся на ноги и подошел к Локтаеву. Тот, не отводя оружие от противников, скинул на землю второе ружье и патронташ. Янек быстро подобрал оружие и загнал в оба ствола по патрону со стальными сердечниками.

– Ну что, сиволапые, – хищно улыбнулся он, – съели?

– Мы тебя еще достанем, – пообещал Федор, – Живым не будешь.

– Уходить отсюда надо, – тихо произнес Локтаев. – Здесь тебя точно убьют. Я с тобой пойду. Иначе тебя в лесу догонят. В участок явимся, доложим как и что. Там нам другое место ссылки определят.

– Уходим, – согласился Янек.

Птицы громко пели, радуясь солнечному дню. Янек и Локтаев шагали по лесной дороге.

– Слушай, может, привал сделаем? – предложил Локтаев.

– Минут через пятнадцать, кажется, полянка будет, – ответил Янек. – Там и отдохнем.

– Хорошо, – согласился Василий. – Как думаешь, деревенские нас преследовать не будут?

– Если бы хотели, давно бы уже догнали. Только кому охота под пули лезть? Одно дело семеро на безоружного, да с кольями, а другое дело – в перестрелку. Когда противник ответить может, тут каждый еще подумает, встревать ему или нет.

– Оно верно. Хотя на кулаках ты тоже горазд. Двое‑то так и не встали после твоих ударов. Мы когда уходили, я видел. Лежали на земле, скрючившись.

– Ну, видать, не так горазд, раз не отбился. Если бы не ты, избили бы меня, может, и до смерти. Так что спасибо.

– Пожалуйста, – безразлично передернул плечами Василий. – А все же, где ты так драться обучился? В гимназиях этому не учат. Вроде на французский бокс похоже. Угадал?

– Нет. Это японское карате.

– Не слышал.

– О нем мало еще кто слышал.

– А у кого учился?

– У дяди, который сейчас во Франции. А когда тот уехал, у его друга, который в Академии Генштаба преподает.

– Так твой дядя монархист?

– Нет.

– Кадет?

– Нет.

– Ну, так кто? Не революционер же, раз с офицерами знается.

– Да он сам по себе.

– Но убеждения‑то политические у него есть?

– Ты знаешь, по‑моему, нет. Он всегда говорил, что политика его не интересует.

– Ну и беспринципный же тип твой дядя.

– Это почему еще?

– Но как же можно не интересоваться политикой? Это значит наплевать на людей. Ведь надо быть очень циничным человеком, чтобы считать, что существующий сейчас в мире порядок вещей справедлив. А значит, всякий порядочный человек должен сражаться за свободу. Стало быть, заниматься политикой. Ну, вот ты борешься за свободу Польши. Положим, я не согласен с тобой по целому ряду вопросов, но позицию твою понять могу. А вот от принципиальной беспринципности, которую исповедует твой дядя, меня просто воротит.

– Ни я, ни он не собираемся навязывать никому своих взглядов, – запальчиво возразил Янек. – Этим мы от вас и отличаемся.

– Но ведь и мы не собираемся.

– Это как сказать. Вы же хотите отменить частную собственность. То есть отобрать у людей их имущество. Это что – не навязывание? Не насилие?

– Но ведь это восстановление справедливости. Частная собственность буржуазного сословия в принципе украдена у народа.

– С вашей точки зрения. А с моей – вы хотите ограбить честных предпринимателей.

– И это после того, как я без малого год излагал тебе учение Маркса?

– Как говорит мой дядя, ни одно учение не может быть лучше, чем те, кто его проповедует.

– И чем же мы, по‑твоему, плохи?

– Вы? Да ничем, кроме того, что готовы людей миллионами убивать ради своих идей. Такой режим устроите, что буржуазные эксплуататоры ангелами без крыльев покажутся. Все потому, что умные больно. Вы считаете, что за других вправе решать. А знаешь что, не пойду я сейчас в полицию. Надоели вы мне все со своими разговорами. Сейчас в стране такой бардак из‑за войны, что потеряться не сложно. В поезд сяду и поеду на перекладных в Варшаву.

– Там же немцы!

– А мне один черт, что немцы, что русские. Я хочу, чтобы Польша свободной была. Через фронт перемахну, уж не сомневайся. И не ходи за мной со своим Марксом. Я против вас до последней капли крови сражаться буду.

– И не пойду. Иди своей дорогой. Связался я с тобой на свою голову. Прощай.

Локтаев развернулся и зашагал назад в деревню.

– Прощай! – крикнул ему вслед Янек. – Когда свои же тебя на расстрел поведут, еще вспомнишь мои слова.

Несколько минут Янек шел по дороге, перебирая в голове весь разговор с Локтаевым. Ему было очень обидно, что буквально через несколько часов, после того как Василий спас его, они рассорились по пустяковому поводу. «И как объяснить человеку, что он неправ? – раздраженно думал Янек. – Ведь я точно знаю, что будет. Я точно описал ему все предстоящие события до восемьдесят второго года. Даже сказал, что видел будущее. Но все рассказанное не укладывается у человека в голове, и он мне не верит. Чуть сумасшедшим не объявил. А уж как обижается, когда я его Маркса критикую. Правильно говорил дядя Игорь, нет смысла раскрывать людям знания, пока они не готовы к их восприятию. Или просто не заметят, или извратят. Вот бы было здорово: вышел, рассказал – и все образумились. Так ведь нет, каждый слышит только то, что хочет услышать. А в итоге все идут к гибели. Убеждать бесполезно. Надо вмешаться в события. Сделать так, чтобы история изменилась резко и бесповоротно. Но как?»

Лес вокруг дороги расступился, и Янек вышел на поляну. На правой обочине стояла телега без одного колеса, около которой возились двое: крестьянин и еще какой‑то черноволосый низкорослый усатый мужчина лет тридцати пяти – сорока, в широких штанах, сапогах, пиджаке и картузе. Ссыльнопоселенец, решил Янек. Завидев Янека, крестьянин окликнул его:

– Эй, парень, подсоби! Колесо, вишь, отвалилось.

Янек подошел и отложил в сторону ружье.

– Поднимите‑ка, ребята, телегу, – попросил крестьянин, – а я колесо прилажу.

– Становись сюда! – властным голосом с заметным кавказским акцентом приказал ссыльнопоселенец.

Только теперь Янек заметил, что ссыльнопоселенец здорово смахивает на грузина. Парень раздраженно посмотрел на него. Маленький, рябой, со следами оспы на лице. Но было в этом человеке нечто, что подавляло, заставляло подчиняться его воле. Не в силах совладать с внезапно охватившей его робостью, Янек покорно подошел к телеге и навалился на нее всем весом. Грузин тоже подналег, и крестьянин ловко приладил слетевшее колесо к оси.

– Ну, вот и сладили, – довольно сообщил он, – Ты куда путь держишь, парень?

– В полицию, отметиться, – ответил Янек.

На всякий случай он быстро отошел на два шага в сторону и прихватил двустволку.

– С ружьем‑то в полицию? – удивился крестьянин.

– А что? На обратном пути, глядишь, дичи какой подстрелю.

– И то верно. – Крестьянин достал кисет и принялся скручивать самокрутку. Ему явно хотелось поговорить. – То‑то, я смотрю, ты из ссыльных. А я вот тоже ссыльного возил. На комиссию. Да не годен он к службе. Рука, вишь, сухая. Тебя‑то в армию не берут? Молод еще?

– Молод, – отмахнулся Янек.

Теперь грузин целиком захватил его внимание. Что‑то напомнили ему слова крестьянина о высохшей руке. Присмотревшись, Янек заметил, что ссыльнопоселенец действительно держит левую руку как‑то неестественно согнутой.

– То‑то, молод, – осуждающе проговорил крестьянин. – Супротив царя озоровать‑то не молод. Тебя за что сослали?

– За агитацию, за свободу Польши, – ответил Янек и повернулся к грузину: – Поляк я. Послушай, тебя как звать?

– Иосиф, – ответил ссыльный, мрачно глядя на Янека.

– Грузин?

– Да.

– Не из большевиков ли?

– А тебе зачем?

– Да так, интересно. Я Дзержинского встречал.

– Не знаю такого, – отрицательно покачал головой ссыльный.

– Да большаки они, – вновь вступил в разговор крестьянин. – Они на моем дворе с Яковом живут. Так только и слышно: большаки, меньшаки, РСДРП, тьфу, будь она неладна.

– Слушай, ты не Сталин? – решился наконец спросить Янек.

Грузин, прищурясь, устремил на Янека такой тяжелый взгляд, что у парня мурашки побежали по коже.

– Да не, обознался ты, парень, – снова подал голос крестьянин. – Точно не Сталин. На «Д» евонная фамилия. Дугашили, кажись.

– Джугашвили? – предположил Янек.

– Точно.

Тяжелый взгляд грузина буквально придавил Янека. Ссыльный был явно недоволен, что его инкогнито раскрыто. С трудом скинув с себя оцепенение, Янек Снял с плеча ружье и с показной веселостью обратился к ссыльному:

– А я‑то думаю, чего я сегодня патроны на медведя в стволы зарядил. Видать, для тебя, Иосиф Виссарионович, убийца ты чертов.

Вскинув оружие, он дважды почти в упор выстрелил в грузина.

– Ты что?!

Ошарашенный крестьянин метнулся к Янеку, но тут же получил мощный удар прикладом в живот. Развернувшись, Янек со всех ног бросился в лес.

Янек бежал долго, не разбирая дороги, не обра‑Чая внимания на хлеставшие его по лицу и рукам ветки. Наконец он споткнулся и упал ничком. Подниматься сил не было. Его била мелкая дрожь. Всего несколько минут назад он убил человека! И какого человека! Тирана, который должен был уничтожить миллионы, поработить его любимую Польшу. Теперь мир спасен от этого чудовища. Можно сказать, что миссия, ради которой Янек пришел в этот мир, исполнена. Неожиданно быстро, одним, а вернее, двумя выстрелами. Но все же Янек не мог отделаться от ужаса, охватившего его после убийства. Все мысли о том, что он сделал благое для человечества дело, разбивались о воспоминание о тяжелом взгляде Сталина и о том, какой страх появился в его глазах за мгновение до смерти. Оказывается, это тоже был человек, и он способен был испытывать все те же эмоции, что и остальные люди. Да и тот ли это был человек, которому предстояло уничтожить миллионы?

– Тот самый, не сомневайся, – прозвучал знакомый голос прямо над ухом.

Янек резко перевернулся и сел. Рядом с ним, прислонившись спиной к дереву, сидел Басов. Янек даже не сразу узнал «дядю Войтека» из‑за странного наряда и окладистой бороды, обрамлявшей его лицо. На фехтовальщике были русский кафтан и островерхая шапка допетровской эпохи, широкие штаны и сапоги, а на коленях у него лежала кривая сабля в богато инкрустированных ножнах. И только неизменное печально‑ироничное выражение глаз позволило Янеку сразу узнать во внезапно оказавшемся рядом человеке Басова.

– Дядя Игорь, как вы здесь оказались?! – воскликнул Янек.

– Вы тут, ребята, стрельбу на всю Россию затеяли, – лукаво усмехнулся Басов. – Как же не посмотреть?

– Но как вы здесь оказались? Вы же, кажется, в Париже были.

– Как видишь, одет по последней парижской моде. Знаешь, приятель, я уже вырос из того возраста, когда кажется, что смысл жизни – это деньги и бабы. У меня другие заботы. Сейчас вот пришел с тобой пообщаться.

– Но как?

– Это уж мои дела. У тебя, кажется, были вопросы. Спрашивай.

– Это был Сталин? – чуть помедлив, спросил Янек.

– Да.

– Я его убил?

– Да.

– И что теперь будет?

– Что ты имеешь в виду?

– Я хотел узнать, изменится ли из‑за этого история.

– Конечно, изменится.

– А как?

– Много хочешь знать.

– Но вы же обещали ответить на все мои вопросы.

– Я обещал их выслушать. Ответов я не гарантировал.

– Но вы ведь знаете, что будет.

– В общих чертах, – И что же?

– А ты уйдешь отсюда?

– Что вы имеете в виду? – опешил Янек.

Басов внимательно посмотрел на Янека:

– Знаешь, наверное, мир не случайно устроен так, что люди не знают предстоящие события. Если я расскажу тебе, то ты станешь человеком, который нарушит законы мироздания одним фактом того, что узнает будущее.

– Но ведь мы попали сюда, уже зная, что будет.

– И сразу принялись убивать. Другого способа изменить историю не нашлось. Положим, Крапивин пристрелил Распутина. Через полгода при дворе появился блаженный Федор, и все пошло своим чередом. Но Сталин не Распутин, ты одну из ключевых фигур двадцатого века убрал. Это уже более серьезные изменения.

– Какие?

– Я же сказал, что не скажу, если ты не уйдешь отсюда.

– Что значит уйду?

– Если ты немедленно покинешь этот мир и пройдешь по коридору, который закроет тебе доступ в текущее время этого мира.

– Но сами вы сможете сюда возвращаться?

– Да.

– Почему?

– Потому что я не пытаюсь его изменить.

– Я вас не понимаю.

– Пока подумай над тем, почему так устроено. Как только найдешь ответ, сразу поймешь, почему с тобой происходит то, что происходит. Можешь считать это домашним заданием.

– Если я останусь здесь, я смогу ответить на этот вопрос?

– Разумеется.

– А если я пойду с вами, я сразу получу ответ?

– Нет. Вне пределов этого мира ответов на блюдечке тоже никто не подает.

– Почему вы не хотите объяснить мне?

– Объяснить я могу хоть сейчас. Более того, ты наверняка уже неоднократно слышал то, что я мог бы тебе сказать. Но ты не готов услышать. Есть вопросы, ответы на которые надо искать самому.

– Так зачем вы вообще пришли?! – воскликнул Янек.

– Чтобы предложить тебе выход. Ты хотел изменить историю. Ты ее изменил. Твоя миссия в этом мире выполнена. Можешь идти в следующий… если еще не надоело.

– Я хочу знать, насколько изменилась история Польши, – потребовал Янек. – Я пришел сюда, чтобы дать свободу полякам.

– Ты знаешь, что они обретут свободу и без тебя.

– А потом потеряют. Из‑за Сталина.

– Вообще‑то я всегда считал, что в тридцать девятом первой на Польшу напала Германия.

– А Советы ударили в спину. Если бы не Сталин, мы могли бы еще сопротивляться. К пятнадцатому сентября тридцать девятого фронт стабилизировался…

– Положим. Хотя я все равно сомневаюсь, что Польша могла выиграть ту войну. Но вот сейчас ты убил Сталина. Опасность, что он организует нападение, снята. Ты свободен.

– Нет, – отчаянно замотал головой Янек. – Есть ещё Гитлер.

– Значит, надо убить Гитлера, – заключил Басов. – Да, я его пристрелю.

– Я смотрю, ты пристрастился к оружию.

– Да, испытываю необъяснимую любовь ко всему, что стреляет, колет и режет, – с вызовом проговорил Янек и любовно погладил свою двустволку.

– Это потому, что ты слаб, – спокойно ответил Басов. – Люди любят то, что делает их сильнее: быстрых коней, мощные автомобили, оружие, деньги, высокие должности. Этим они компенсируют свое несовершенство. Если ты силен духом, никакие предметы силы тебе не требуются. Впрочем, вернемся к нашему разговору. Твой расстрельный список растет. Тебе это не напоминает нелюбимых тобой большевиков? Неужели, чтобы привести треть человечества к счастью, надо треть расстрелять, а вторую треть посадить?

– Нет. Я ведь говорю только о двух тиранах.

– Все революционеры обычно начинают с одного‑двух тиранов. А потом почему‑то затевается всеобщая резня. Лиха беда начало. Ну, положим, Гитлера убрать не сложно. Ты считаешь, что это снимет угрозу для Польши?

– Нет, конечно! – вскинулся Янек. – Русские и немцы всегда зарились на нашу страну. Они все равно нападут.

– Уже теплее, малыш, – мягко улыбнулся Басов. – Ни одна диктатура не удержится на штыках, если ее не будет поддерживать хотя бы треть населения. Ни один тиран не сможет бросить войска на другое государство, если его народ не захочет войны.

– Вы хотите сказать, что стрелять этих подонков бесполезно?

– Отчего же, можно и пострелять, если тебе так нравится оружие. История, безусловно, изменится. Правда, не факт, что станет лучше. Ну а уничтожать треть населения, согласись, – это уже геноцид. Кроме того, вряд ли люди так спокойно дадут себя перебить. Когда берешь в руки винтовку, надо быть готовым, что по тебе откроют ответный огонь.

– Я к этому готов.

– Не сомневаюсь. Только подумай еще о том, что треть народа не может быть поголовно садистами и убийцами. Большинство людей просто заблуждаются. Они искренне считают, что диктаторы ведут их к счастью. О концлагерях и расстрелах они не знают и знать не хотят. Просто не верят. Помнишь, я говорил тебе, что любая проблема имеет простое, доступное для понимания неправильное решение. Вот они это решение и принимают. Эффект массового самообмана. Не зря Христос сказал на Голгофе: «Господи, прости им, ибо не ведают что творят». Это не всепрощение, это понимание людей.

– Но если убить диктаторов, которые обманывают их…

– То они найдут себе других. Они хотят простых и быстрых решений. Значит, их путь – диктатура и рабство.

– Вы хотите сказать, что теперь, когда я убил Сталина, на его место придет другой, такой же. А если я убью Гитлера, в Германии все равно победит фашизм? И сколько бы я ни убивал диктаторов, всегда найдется новый, который сделает то же самое?

– Народ всегда получает то, к чему стремится, со всеми плюсами и минусами.

– Но ведь оставшиеся две трети не виноваты?

– Может, и не виноваты. А может, виноваты в том, что не сопротивлялись. В любом случае ничто не случайно. Когда ты ответишь на вопрос, который я тебе задал, поймешь почему.

– Значит, Россия и Германия все равно нападут на Польшу и порвут ее на куски?

Басов кивнул, прикрыв глаза.

– О, несчастная Польша! Она снова пострадает Невинно.

– Невинно не страдает никто, – возразил Басов.

– Но Польша не совершала ничего против тех, кто нападет на нее!

– Ты хочешь сказать, не совершит, – поправил его Басов. – Не забывай, мы с тобой в сентябре тысяча девятьсот пятнадцатого года. Против СССР и Германии, пожалуй, не совершала. Кишка тонка. Но вот за год до начала Второй мировой войны она вместе с Германией и Венгрией отторгнет у беззащитной Чехословакии приличный кусок территории. Не очень похоже на безгрешного агнца, не правда ли? Но не в этом суть. В двадцатом веке Польша упустила блистательный шанс сохранить свою независимость да еще помочь ближайшим соседям. Она даже могла стать куда более влиятельным государством, чем это произошло в нашем мире. Помешали, как обычно, чрезмерная жадность и тщеславие.

– Что вы хотите сказать? – встрепенулся Янек. – У Польши был шанс?

Басов загадочно улыбнулся и отвел глаза в сторону.

– Какой? Когда? – не унимался Янек. – Скажите мне, мы еще можем это исправить? Я сам много думал об этом. Но перед войной, даже если бы мы объединились с Чехословакией и дали отпор Гитлеру, Сталин бы все равно ударил нам в спину. Войны на два фронта мы бы не выдержали. Запад предал бы нас, как предал чехов в Мюнхене. Когда мы могли избежать разгрома?

Басов спокойно взглянул в глаза парню:

– Здесь поворотная точка еще не пройдена. Но я не вмешиваюсь в чужие дела.

– Понятно, вам плевать на нас, – вспыхнул Янек. – Вы же русский.

– Малыш, я живу в пятнадцати мирах, – снисходительно улыбнулся Басов, – и все время расширяю свои возможности. Поверь, если бы я был привязан к любому из открытых мне миров, то обязательно завяз бы в нем, как вы завязли здесь.

– Да идите вы к черту, святоша проклятый! – Янек с силой оттолкнулся от Басова, вскочил на ноги, подхватил двустволку и зашагал прочь. – Я сам найду эту поворотную точку! – прокричал он. – Если теперь я точно знаю, что она есть, то обязательно найду. И не нужно мне ваших подсказок.

– Ищи, – догнал его голос Басова. – Только помни про домашнее задание, которое я тебе дал.

– К черту ваши задания! – крикнул Янек и обернулся.

Басова позади уже не было.

* * *

– Пан, русские, кажется, ушли. – Голова старого Мозеса свесилась в подпол. Вы можете выходить.

– Спасибо. – Янек поднялся по скрипящей деревянной лестнице в сарай, подошел к выходу и тут же закрыл рукой глаза, ослепленные ярким дневным светом. Где‑то в отдалении гремела канонада. – Не знаешь, австрийцы далеко?

– Да, видать, близко. Русские уж больно спешно отходили.

– Бежали?

– Нет, в порядке отошли. Я слышал, что русский офицер говорил, будто создалась угроза их флангам, и они отошли на другую позицию. Это не битое войско, пан. Боюсь, эта война еще надолго.

– Все равно отступают, – злорадно ощерился Янек. – Скорее бы уж австрийцы подошли.

– Пан так радуется, будто он австриец, а не поляк.

Янек пристально посмотрел на Мозеса:

– Австрийские власти допускают автономию Польши, а русские всегда душили польскую свободу. Да к тому же австрийцы все же католики, а Австро‑Венгрия – европейская страна. Или тебе хотелось бы жить в азиатской Русской империи?

– Ох, не знаю, пан. Мозес далек от политики. Когда был погром, ко мне пришли из соседнего местечка мужики, заводилой у которых был здешний корчмарь. И я вам честно скажу, пан, будет здесь Россия, Австро‑Венгрия или независимая Польша, ни корчмарь, ни мужики из соседнего местечка отсюда никуда не денутся. Поэтому старый Мозес только хотел бы, чтобы полиция в уезде не допускала погромов. А чья это будет полиция, Мозесу то не важно.

– Если ты заботишься только о себе, почему укрыл меня?

– Вам нужна была помощь, пан. Я вам дал ее. Как знать, может, когда‑нибудь помощь будет нужна старому Мозесу, и пан поможет ему или кому‑то из его семьи. Когда люди живут тяжело, пан, им не до высоких идей. Тогда они просто выживают. А когда люди выживают, они понимают, что не надо вредить друг другу. Друг другу надо помогать.

– Тоже философия, – усмехнулся Янек. – Но я думаю, Мозес, это потому, что у евреев нет своего государства. Если бы существовал независимый Израиль, вы бы сражались за него так же, как и мы, поляки, за свою Польшу.

– Наверное, – пожал плечами Мозес. – Только, пан, я думаю, что не в государстве дело. У каждого человека свой опыт. Опыт Мозеса говорит, что не важно, в каком государстве живешь, а важно, как живешь.

Янек хотел что‑то ответить, но его внимание привлекла группа людей, идущих от леса к дому Мозеса. Приглядевшись, он увидел, что те одеты в незнакомую военную форму и держат в руках винтовки.

– Ну вот, пан, кажется, дождался австрийцев, – заметил Мозес, поглядев в том же направлении. – Но я бы вам посоветовал все же уйти в дом. Солдаты на фронте очень часто стреляют просто на всякий случай. Своя жизнь дороже, чем чужая.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Янек.

Он отошел в глубь сарая. Мозес последовал за ним. Минуты тянулись бесконечно долго. Наконец рядом с сараем послышались тяжелые шаги нескольких десятков людей. Грубый голос воскликнул по‑немецки:

– Эй, есть кто в доме?

Янек и Мозес переглянулись.

– Отвечай, – прошептал Янек. – А то огонь откроют, если обнаружат.

Мозес понимающе кивнул и, неожиданно сделав плаксивое лицо, воскликнул на немецком с диким акцентом:

– Е‑е‑е, господин офицер! Только не стреляйте!

Он бросился к выходу. На пороге его встретил молодой офицер с пистолетом в руке. Двое солдат забежали в сарай, подхватили под руки Янека и подтащили к выходу.

– Кто этот человек? – указал офицер на Янека.

– Он посторонний. Просил ночлега. – Мозес подобострастно кланялся офицеру.

– Кто ты? – Офицер с интересом рассматривал добротную одежду Янека, которая явно не могла принадлежать жителю маленького местечка в Галиции.

– Я поляк, – ответил ему Янек по‑немецки. – Бежал из русской ссылки. Хочу воевать в польском легионе генерала Пилсудского.

– Значит, ты перебежчик?

– Я не перебежчик, я поляк. Я хочу сражаться в австрийской армии.

– А я думаю, что ты шпион, – неожиданно объявил офицер. – Взять его!

Двое солдат схватили Янека за руки, но тот, опершись на них, толкнул офицера ногами в грудь, опустился на ногу одному из державших его солдат, высвободил руку из захвата и ударил ею в челюсть второму. Заскочив тому за спину, отобрал винтовку, подсек под ноги и перехватил за шею, замкнув пальцы на сонной артерии, Немедленно пятеро стоявших рядом солдат вскинули винтовки, но выстрелить никто не решился. Прикрываясь придушенным и обалдевшим от неожиданного поворота событий солдатом, Янек отступал к стене, угрожая австрийцам винтовкой.