Текст книги "Во имя твое (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Документы еще не все пришли, отец Аврелий… Пока только вот… Дезертирство, неповиновение, измена воинской клятве, воровство, мародерство, злонамеренное убийство офицера Имперского легиона, попытка убийства человека благородной крови, непрстойные действия с трупами, членовредительство, разбой, непристойное поведение, блуд, подстрекательство к мятежу, еретические высказывания, запрещенное колдовство, осквернение символов имперской власти и коронное преступление.

– Солидно, солидно. Такая молодая, а уже такая, злокозненная еретичка и мятежница… Не находишь, это брат Брутус? И что именно она сделала??

– Э-э-э… Она воткнула штандарт с флагом полка в… э-э-э… нижнюю часть тела ротного капитана мобилизационного резерва… э-э-э… Иоганна Штрассе. С летальным исходом.

– Интересно. И почему тогда она здесь, а не болтается в петле? И почему ее отвезли нам?

– Эм-м… Если верить записям, ее… уже вешали. Дважды… И оба раза петля обрывалась. Трибунал счел это обстоятельство довольно, э-м-м… странным и решил отдать ее церкви. Она ведь из северян, идолопоклонников, посему есть основания подозревать ее в колдовстве…

– Интересно, Интересно… Пренебрегли древними обычаями, значит. Ну, что же. Может вояки и правы, и мы имеем дело с колдовством… А может каптенармус пожалел хорошей веревки, а безрукий палач не смог правильно завязать петлю. Как ты думаешь, брат Брутус?.. Похожа она на страшную северную ведьму? Может и сейчас она колдует, на нас сглаз пускает, а?

– Э-э-э… не знаю, отец Аврелий. Но сила в ней колдовская точно есть. Брата Инсоления над головой подняла да через пол двора швырнула. Кандальную цепь порвать умудрилась…

– Кандальную цепь порвать… Интересно, интересно…

– Да что же, я вам врать буду что ли? Еле связали. Когда брат Ганс выстрелил она ведь даже сознание не потеряла, только на колени упала… Если бы брат Нипус ее молотком строительным по затылку не огрел, может и вообще не справились бы.

– Брат Нипус говоришь? Интересно, интересно… После брата Нипуса обычно не сюда, а на жальник несут…

– Дык… Сам не пойму, отец Аврелий, молоток то в щепки а из нее только дух вон. Колдовство как есть колдовство. Нордлинги… Что с них взять….

– Колдовство, значит… Понятно… Страшное северное колдовство. Без сомнения, перед нами злокозненная варварская ведьма… Очередная… И как сейчас здоровье братьев?

– Милостью создателя, отец Аврелий. Ногу брату Агафнию вправили, но медикусы говорят у него жилы порваны. Хромым на всю жизнь останется. Брату Галиилу, тоже теперь калекой жить. Челюсть в семи местах сломана, толком не собрать. И нос мы не нашли… Похоже она его проглотила… А брат Инсолений… Кости целы, но ядра распухли так, что еле ходит…

– Понятно… Понятно… Ты же говорил, она его в живот ударила?

– Ну… Э-э-э в живот… Только… Ну… Это… С низу, значит…

– Понятно… А скажи мне брат Брутус, ряса у брата Инсолентия, когда эта злокозненная ведьма Всеблагую матерь хулить и буянить начала, у него подпоясана была?

– Отец Аврелий… Да как же… Да они бы ни в жизнь… Ее ведь к вам на допрос… вот и решили припугнуть ее немного…

– Ясно… Ясно… Припугнули, значит… А когда утихомиривали ее, колдовства не заметили? Может на непонятном языке говорила, или пальцы как-то по хитрому складывала?

– Н-нет… Не заметил я такого, отец Аврелий. Только плевалась, пиналась, да ругалась почище Фанажских моряков. А потом, когда очнулась, замолчала, только глазищами на нас зыркала. Даже когда секли ее не кричала. Может, мне остальных братьев спросить?

– Не стоит. Молчала, значит… Понятно, понятно…. Когда мы здесь закончим, скажешь братьям Агафнию, Галилу, Инсолению, и Гансу, что я назначил для них епитимью. Дважды по сорок ударов кнутом. Каждому. Сколько выдержат до потери сознания. Раны присыпать крупной солью, а потом, как очнуться остальные удары отсчитать. После экзекуции всем идти в северный неф часовни и лежать там крестом, от Laudes[17] до Completorium[18]…. Седмицу…. Понял?

– Э-э-э… Д-да… отец Аврелий… Только…

– Не беспокойся. Я сам с отцом настоятелем поговорю.

– Да, отец Аврелий.

– Я вижу у тебя есть вопросы брат Брутус… Что же… Постараюсь прояснить. Эту деву привезли сюда для церковного суда. Братья об этом знали. Также они знали, что до окончания следствия, они не имеют права с ней разговаривать, осматривать и тем более… пугать. Любое вмешательство необученного человека может помешать правосудию… А где ее одежда?

– Ну это… Выкинули… Порвалась она… Да и смердела сильно… Да и одежды там… Одеяло одно шерстяное да тряпки которыми она грудь перематывала. Срамота одна.

– Понятно… А на наличие колдовских знаков перед тем как выбросить проверяли?

– Эм-м-м… Простите отец Аврелий, не уследил.

– Создатель простит. Ну-ка поверни ее. Ага. Ну и как мне на ней теперь знаки Падшего и признаки гнили искать – тут ведь живого места нет…

– Эм-м…

– Понятно… Ну что же… Давай-ка работой займемся… Чернила и пергамент взял, хоть?

– Конечно, отец Аврелий.

– Ну тогда начнем… Как твое имя?.. Эй, я тебя спрашиваю, как твое имя? Ты меня понимаешь? Говоришь по нашему хоть?

– Да понимает она все, отец Аврелий. В бумагах все записано. Э-э-э… вот. Она почти год в резервах легиона ходила. С разведчиками. Значит язык знает. Просто запирается. Не хочет разговаривать. Как подвесили да тряпки сорвали так и замолчала. Глазами, вон только зыркает, да брыкается. А до этого ругалась так – хоть топор вешай. А зовут ее Сив Энгинсдоттир, если зольденбухам[19], верить конечно…

– Энгинсдоттир … Ничья дочь значит… Интересно, интересно… Ладно, брат Брутус, начинай записывать. Готов?

– Сейчас, перо только очиню, отец Аврелий. Вот… готово.

– Хорошо, пиши – такого-то числа сего года в монастырь Контрберрийской земли Монблау доставлена дева нордлингского рода, Сив Энгинсдоттир, подозреваемая в сношениях с Падшим и черном ведовстве и далее… Возраст допрашиваемой… на вид от восемнадцати до двадцати пяти лет. Рост… чрезвычайно высокий. Не менее восьми футов. Члены тела очень развитые, здоровые все в наличии. Телосложение избыточно крепкое, жилистое. Лицо без уродств и увечий, приятственное, с ярко выраженными чертами свойственными северным народам имеющим примесь крови Пришедших. Вот ты никогда не задумывался, Брутус? Почему эти варвары горцы, те которые из так называемых «чистокровных» такие здоровые? В горах ведь есть нечего…

– Я как-то не думал об этом отец Аврелий… Извините.

– Ладно. Пиши дальше. Волосы цвета пшеничного. Кожа бледная. При осмотре… Ах, ты су…щее расстройство.

– Говорил, же отец Аврелий, брыкается она…

– Да и Создатель с ней… Кожа чистая, здоровая без следов язв и наростов, родимых пятен. Нанесенных на тело иглой, альбо краской колдовских знаков не обнаружено. В волосах… Погоди, дай-ка мне табурет… – Эх… Колено мое… Да не дергайся ты… Ага… В волосах… Как я и ожидал – грязь и вши…

– Э-э-э… Что, отец Аврелий?

– Пиши… На голове, среди волос, бесовских знаков тоже не обнаружено.

– Отец Аврелий, так не видно же, вон какие волосища, может ее лучше обрить?

– Я бы предпочел, чтобы ее помыли хорошенько… И раны зашили… Пиши дальше. Глаза ярко-голубые, зрачки нормальные, человеческие, зубы… Она ведь наверняка кусается, да?

– Эм-м…

– Понятно… Ты меня понимаешь, дитя? Знаю, что понимаешь. Так вот, Создателем клянусь, мне твоя девичья честь ни к чему. Не бойся. Я тебе не враг и не хочу причинять тебе боль больше необходимого. Но если ты будешь брыкаться и кусаться, мне придется использовать другие методы. Неприятные методы. Так что открой рот и дай мне осмотреть твои зубы… Ну, чего молчишь?… Ладно, твоя воля… Брутус, дай-ка мне щипцы… Да не те… Мы же ей не кожу рвать хотим, а только губу оттянуть… Да, да, вот эти, не заточенные… Вон, второй табурет возьми. Да брось ты свои бумажки, голову ей держи, голову… Ага… Все, отпускай… Пиши, резцы человеческие нормальные, без следов гнилой порчи. Маляры не выражены… Странно. Такие как она, передние зубы обычно уже годам к пятнадцати теряют. Эх… Помню я как свои потерял… В сулджуке это было. Во время двенадцатого священного похода… Арбалетный болт под нижнее забрало влетел. Пол дюжины зубов как не бывало. И челюсть на бок. Но милостью Создателя жив остался…

– Как скажете, отец Аврелий.

– Ладно, задумался я что-то… Так… Пиши, брат Брутус – зубы подозреваемой признаков колдовского изменения и подпиливания характерного для поклонников вредоносных культов не имеют.

– А брату Галилу то вон…

– Молод ты еще, брат Брутус. Молод и не опытен. Нос или палец человеку откусить – острых зубов не надо. Ну что, Сив Энгинсдоттир? Не хочешь сказать куда кусок брата Галиила дела?.. Молчишь?.. Ну молчи, молчи. Пиши дальше – Грудь естественной формы, вельми больших размеров, сосцов нормальное количество. Да не брыкайся, ты… Так, при надавливании молока и крови не источает. Женские органы… Да что же ты дева так крутишься… – Естественной формы, признаков рождения детей не несут. Ах тыж бл…благая заступница наша Дева-Мученица… Прямо по носу, а… Ох… Крови нет?

– Нет брат, Аврелий… Только распух чуть-чуть.

– Значит не сломала… Ну хорошо… Пиши – зубов, али шипов, в органах срамных при осмотре не обнаружено.

– Э-м-м…

– Хватит бледнеть и краснеть, будто ты благородная девица попавшая в бордель. Оно так, брат Брутус, если хочешь стать дознавателем, и не в такие места заглядывать да лезть придется… А ну-ка напомни мне третий параграф шестнадцатой главы «Praedo malum[20]».

– Эм-м-м… «Всякое соприкосновение с мерзостью иной стороны меняет не только душу но и тело малефика. Неестественно низкий и высокий рост, горбатость, чрезмерная уродливость или не свойственная натуральной природе красота, наличие множества тяжелых болезней или совершенное здоровье, неестественная стойкость к боли, альбо напротив болезненные наросты, язвы, шипы, лишние члены и органы, зачастую являются косвенными признаками соприкосновения подозреваемого с дыханием иного мира и указывают на необходимость более тщательной проверки. Но существуют и прямые доказательства сопричастности к Павшему. Звериные зубы, птичьи, змеиные, альбо светящиеся во мраке как у кота глаза, начинающие расти рога, сросшиеся на ногах пальцы, покрытая шерстью или чешуей кожа, зубы в потаенных местах, явно указывают на неопытного в призыве темных сил малефикара. Но, всегда стоит учитывать, что отсутствие данных признаков сношения с врагом не является доказательством невиновности подозреваемого, Губительные силы коварны и каждый знающий обязан проявлять неизбывную бдительность в своем стремлении добиться истинны…»

– Достаточно, брат Брутус. Вполне достаточно. И похвально. Почти без ошибок, а по смыслу все верно. Вижу, ты уже довольно хорошо продвинулся в изучении теории. Ладно, пиши дальше – Хвоста нет. Ноги нормальной формы, вельми мускулисты и толсты, без копыт и сросшихся пальцев. Пальцы рук без когтей. На голове следов рогов не отмечается… Записал?

– Записал, отец Аврелий.

– Хорошо. Тогда начнем испытания. Святая вода где?

– Дак, вон в кувшине.

– Отлично. Ну-ка. Misereatur nostri omnipotens Deus et, dimissis peccatis nostris, perducat nos ad vitam aeternam[21]…

– Брыкается.

– Пиши. При окроплении святой водой подозреваемая, впадает в корчи. Теперь игла… Ага, ага… Записывай – при протыкании кожи, подозреваемая издав шипение аки большой змей попыталась ударить следователя ногой в грудь. Чего не пишешь?

– Дак… Вон она как глазами сверкает-то… Боязно что-то.

– Пиши, олух царя нашего небесного Создателя заступника… Далее огонь. Дай-ка свечу… Хм… Интересно… Естественная реакция на пламя отсутствует. При прижигании плоти пламенем свечи подозреваемая кривится и корчится, но видимые следы ожогов не проявляются.

– Ох, спаси нас Создатель. Ведьма. Как есть ведьма.

– Хм… Дай мне символ Создателя, Брутус… Пиши – реакции на прикосновения символом Создателя к коже нет. При поднесении реликвии к губам подозреваемая, попыталась укусить дознавателя за пальцы.

– Да… Как же так-то, отец Аврелий? От воды ее корчит, а от символа Создателя нет?

– Правильное рассуждение брат Брутус. Очень тонко подмечено.

– Простите, отец Аврелий.

– Создатель простит. Дай-ка мне кувшин… Понятно… Понятно… А ну ка попробуй, брат Брутус…

– Э-э-э…

– Вот и я думаю… С каких это пор у нас святую воду солить начали? Да так крепко?

– Я… э-э-э…

– Понятно…

– Отец, Аврелий, я не…

– Я сказал – понятно… Брату Гансу и остальным еще двадцать плетей… А тебе… Еще раз подобное случится, тоже кнута испробуешь, да в северный неф пойдешь, и на хлебе с водой месяц сидеть будешь. Запись в протоколе о корчах в следствии окропления вымарать… Ну что дитя, будешь говорить?.. Молчишь… Зря. Ладно. Хватит с меня на сегодня брат Брутус.

– А-а?..

– Думаю, стоит оставить ее здесь. Пусть повисит, подумает. Хорошо подумает. Может, завтра заговорит… Когда остальные бумаги на нее придут?

– Не знаю, отец Аврелий…

– Понятно… Подождем.

– Отец, Аврелий. А…

– Создатель завещал нам быть смиренными и снисходительными, брат Брутус. Я более чем уверен, что братья ее уже простили. И еще одно. Запомни. Мы не палачи, а пастыри. Мы не наказываем. Мы учим и наставляем. Ведем заблудшие души к свету истинной веры. Я уже имел дело с северными дикарями. Они упрямые. К тому же, учитывая ее состояние, я очень сомневаюсь что… более настойчивые формы допроса пойдут ей на пользу. Даже учитывая ее природную крепость и стойкость. Оставить. Не трогать. Вечером напоить. До сыта напоить. На ночь ослабить цепи. Так чтобы могла сесть. Если заговорит, накормите. Продолжим допрос завтра. И обработайте чем нибудь ее раны. Если она умрет, без покаяния, грех на всех нас ляжет.

– Но отец Ипполит. Он же велел ее солью…

– Брат Ипполит может велеть что угодно, брат Брутус. Но старший дознаватель, здесь пока что я. Есть протоколы. Порядок. Который мы соблюдаем. И до тех пор пока я не закончу расследование, ни экзекутор Ипполит, ни даже сам отец настоятель, ее и пальцем тронуть не могут. Ты это понял?

– Понял, отец Аврелий.

– Хорошо. Дай-ка протокол посмотрю… Хм… Думаю, тебе надо больше тренироваться в каллиграфии брат Брутус. И приложить усилия, чтобы клякс было немного меньше чем букв.

– Простите, отец Аврелий…

– Создатель простит. Потом перепишешь на бело и снова мне покажешь. Пойдем, вечеря скоро начнется. И свечи забери. – нечего их попусту жечь.

[1] Плечелучевая мышца.

[2] Боль и отек.

[3] Горячка, повышение температуры.

[4] Покраснение.

[5] Положительный результат.

[6] Ядовитое растение. Часто используется как рвотное средство.

[7] Не надо… Прошу… Пожалуйста… Я умею готовить, шить… Я стреляю метко… Я… Я… Только скажи – все сделаю…

[8] Чтобы все понимали.

[9] Вид обуви. Изготавливается из дерева. Тот самый знаменитый «Инглийский башмак»

[10] Рогатое чудовище

[11] Подорожник.

[12] Болотный мох.

[13] Капелли́на или шапе́ль – общее название наиболее простого вида шлемов в виде металлических колпаков с полями. Та самая «железная шляпа».

[14] Название двуручной секиры у народов Подзимья и островов Моря павшего..

[15] Носки в Подзимье действительно являются диковинкой.

[16] Скорее всего имеется в виду болт с наконечником в виде кожаного мешочка заполненного песком.

[17] Хваления. Утренне богослужение начинающееся на заре.

[18] Вечернее богослужение завершающее дневной чин молитв. (Совершается после захода солнца)

[19] Списки на выплату жалования наемным солдатам.

[20] Разрушитель зла.

[21] Да помилует нас всемогущий Бог и, простив нам грехи наши, приведет нас к жизни вечной.

Пути что мы выбираем

Было мокро, холодно и сыро, солнце только начало окрашивать небо в серые предрассветные тона, а до первых петухов оставалось еще не меньше получаса. Поселок, наравне с липким, пахнущим прелой травой и мхом туманом, окутывала сонная тишина. Дом старосты истекал влагой потемневших от сырости бревен и слепо пялился на соседние дворы темными провалами окон. У крыльца на подтащенной к стене колоде для рубки дров сгорбилась высокая, мускулистая, завернутая в одеяло, фигура. Несмотря на летнее время изо рта великанши при каждом вздохе вырывались облачка пара.

– А я думал, что ты еще спишь. – На сухом, бледном от усталости лице священника мелькнуло нечто что можно было при некотором воображении назвать улыбкой.

– Не спится. – Недовольно пробурчала Сив, и еще больше сгорбившись перебросила из ладони в ладонь большое зеленое яблоко. – Не привыкла я под крышей спать. Слишком душно. Слишком мягко. Муторно здесь как-то. К тому же эта гармандская змея во сне скулит и зубами скрежещет.

– Думаю это от переживаний. Ей вчера сильно досталось. – Красные от недосыпа глаза пастора оглядели двор, на мгновение задержавшись на расположенном в паре шагов от крыльца дома, небольшом, уже успевшем прогореть, костище и вернулись к Сив. – Ты, что, здесь весь остаток ночи сидела?

– Я же сказала – не спится. – С громким хрустом размяв шею, дикарка снова уставилась в землю. – Ты просто поболтать пришел, Ипполит, или как?

– Отец Ипполит. – Машинально поправил великаншу ксендз, и заложив пальцы рук за перетягивающую рясу, заменяющую пояс веревку, кашлянув принялся внимательно оглядывать затянутую, плывущими над землей клочьями стылого тумана площадь. – Как там господин Август?

– Барон? Все еще спит. – С нарочитым безразличием пожала плечами дикарка и поправив прикрывающую грудь полосу ткани, судя по виду не слишком аккуратно разрезанное пополам шерстяное одеяло, подбросила плод в ладони. Дышит. Неглубоко, но ровнее, чем вчера. И по-моему уже не такой холодный. Я бы конечно пол ночи попросила белого бога или местных берегинь, чтобы он выздоровел, но… дикарка глубоко вздохнула. Иногда мне кажется что жертвы это не то что хотят боги и духи.

– Берегинь? Здесь есть капище? Кто-то приносит жертвы? – В глазах подобравшегося словно гончая взявшая след священника мелькнула щедро сдобренная любопытством настороженность.

– Есть конечно. Они везде есть. – Тяжело вздохнув ссутулила плечи дикарка. – Тут недалеко, чуть больше половины лиги в сторону болота. Ткнула она подбородком в сторону возвышающегося над домами холма. Старое. Очень старое. Но я не его в виду имела. Просить помощи у мертвого йотуна все равно что башку медведю по весте вставшему в пасть совать. Боком просьба выйти может. Вон – берегиня. Как-то по паучьи изогнувшись дикарка потянулась за спину и извлекла на свет лишившуюся своего шнурка деревянную сову – противовес. Эта точно хорошая. Добрая. Правда молодая – слабая еще. И ее обижали. Подвесили на веревке, болтаться словно висельника, а она на волю хочет. Наверх. Чтоб видеть все… Я ее, наверное, в лес отнесу. Ей там наверняка понравится.

– Пол лиги значит… Пробормотал себе под нос судя во всему пропустивший соображения дикарки священник. – А ты откуда знаешь? Сухие губы священника сжались в тонкую линию.

– Так мы там того жабомордого мальчишку встретили. – Видимо в арсенале северянки накопилось слишком много пожиманий плечами и она решила поскорее их истратить. – Он там овцу резал.

– Вот паскудник мелкий… – Ни к кому не обращаясь пробормотал Ипполит, и с тяжелым вздохом, прошествовав к крыльцу одернул рясу, и сел на покрытую каплями росы ступеньку. – Сив, скажи мне. Этот юноша, барон. Если бы я не знал тебя получше, я бы сказал, что ты к нему неравнодушна. Вы… любовники?

Сердито фыркнув великанша поставила фигурку совы под ноги и скрестив на груди руки обиженно оттопырила губу. В воздухе повисло напряженное молчание.

– Приму это как ответ… Я не буду говорить, что мне это по душе, Сив. – Спустя минуту произнес ксендз и зябко поежившись, спрятал ладони в широких рукавах своего одеяния. – Я не в восторге от таких как он и ты, ты не любишь таких как я. Но, пока ты здесь нам придется как-то уживаться вместе, поэтому предлагаю тебе заключить перемирие. Хотя бы временное.

Великанша хрустнула пальцами и уставилась себе под ноги.

– Ты мне не нравишься потому, что считаешь, что я колдунья. И хотел сжечь меня на костре. – Наконец произнесла она. – И Ллейдера ты тоже не любил. Другие жрецы белого бога… они добрее.

– И давно ты с этим… бароном? – Задумчиво почесал нос священник.

– На самом деле он не такой плохой как может показатся. Лучше чем мне я думала, когда я его встретила… Хоть и южанин. – Вздохнула дикарка и откусив огромный кусок яблока принялась мерно двигать челюстями. – Кислое.

– Оно зеленое. – Заметил пастор, и уныло кивнув своим мыслям, повторив позу великанши, сгорбился на ступеньке. – Если честно я вообще удивляюсь что здесь, в Подзимье что-то успевает поспевать. Первый месяц лета, а по ночам холодно, будто у меня на родине зимой. А про зиму и говорить не хочется.

– Здесь, в холмах, это называют дыханием йотунов. – Чуть заметно улыбнулась дикарка. – Ледяные великаны спят но иногда начинают ворочаться во сне. Тогда с гор спускаются лавины и приходит стужа. Обычно это ненадолго. День, может быть два и ты снова начнешь жаловаться на жару и духоту. Или на дождь. Вы, имперцы, любите на все жаловаться.

Священник поморщился.

– С утра я обходил деревню и осмотрел поля. – Устало проскрипел он. – Будет чудо если крестьяне смогут собрать хоть половину того что посадили… Проклятые дожди, ячмень гниет на корню.

– Так попроси белого бога о солнце, фыркнула великанша.

– Да как ты смеешь так… – Неожиданно взвился пастор, но тут же успокоившись, обессилено махнул рукой. – Да. Ты права. Все, что остается это молиться Создателю.

– Ипполит, у тебя бывает, что ты скучаешь по дому? – Запрокинув голову к небу женщина принялась внимательно разглядывать низко плывущие над землей облака.

– Дом… – Губы священника тронула кривая усмешка. – Нет Сив, я совершенно не скучаю по той сырой, пропахшей заплесневелым сыром дыре, где я родился, но я отдал бы руку чтобы вновь оказаться в Ромуле. Я снова хочу увидеть теплое море, яркое солнце, растущие вдоль дорог виноградники, вдохнуть запах соли, оливы и персиков… Но больше всего я скучаю по звону колоколов. Ты не представляешь, как это красиво, когда колокола главного храма Великой матери и создателя призывают к утренней службе…

– А еще я на знаю, что такое персики. – Лениво заметила дикарка и оторвав взгляд от неба громко сербнув носом сплюнула под ноги огромный комок густой желто-зеленой слизи. – Знаешь, Ипполит, похоже у тебя все же есть преимущество – тебе хотя бы есть куда возвращаться. Пусть это и дыра, если тебе верить.

Бросив короткий взгляд на опоясывающий талию великанши потрепанный пояс, ксендз тяжело вздохнул и начал устало массировать виски.

– Все в руках Его. – Сочувственно заметил он спустя пару минут и запустив руку за пазуху извлек из под рясы небольшой холщовый мешочек. – Вот. Аккуратно развязав завязки, плебан выложил на ступеньку крыльца четыре, совершенно безбожным образом обрезанные золотые пластины, и тонкое, поблескивающее праздничной солнечной желтизной колечко с небольшим красным камешком подвинул получившуюся композицию к северянке. – Я поговорил с Денуцем. Он раскаялся. Вернул взятое у гармандцев… то есть у тебя. И он тоже просит тебя о помощи.

– Пф-ф… Бросив короткий взгляд на золото, женщина с хрустом откусила следующий кусок яблока. – Значит ты хочешь заплатить мне моими же деньгами. – Скрипуче проворчала она себе под нос. – Ллейдер называл это «поиметь». Мне не нравится чувствовать, что меня поимели. Кстати, ты уверен, что он отдал все?

– Ты знаешь ведь мой талант докапываться до истинны… – Положив опустевший мешочек себе на колени плебан смиренно склонив седую голову осенил себя знаком Создателя. – Меня довольно сложно обмануть.

У крыльца вновь установилось тягостное молчание.

– Да. Ты очень упрямый. И цепляешься как пиявка… Или долбишь в одно место как дятел. С тобой разговаривать это как валун на гору катить… – Наконец буркнула великанша и с недовольным видом снова вгрызшись в несчастный плод принялась разглядывать крыши домов невидящим взглядом. – Наверняка ты считаешь что белый бог одарил тебя правом делать так как ты хочешь. Прямо как тех остальных, что с кострами и жаровнями. До сих пор не понимаю, почему ты не остался, как его… дознавалой.

Глаза ксендза похолодели.

– Это называется дознаватель. И я не остался с ними потому что… мне был уготован другой путь. – Хрипло произнес он и почесав переносицу принялся задумчиво мять потертую ткань кошелька между пальцев. – И к твоему счастью, милостивая матерь наша церковь позволила мне на нем остаться…

– Другой путь, значит… – Задумчиво протянула великанша и немного подумав кивнула собственным мыслям. – Звучит неплохо. Мне нравится. Моя вера… То есть моя старая вера, она другая. Северные боги говорят, что путь только один. Что это острое лезвие меча идти по которому значит изрезать себе ноги в кровь, но если с него сойдешь или хотя бы на миг остановишься, ты упадешь, и внизу тебя будет ждать только вечный холод и голодная тьма. А ваши боги… Когда я начала слушать жрецов южан… Сначала я ничего не понимала. Потом злилась. Считала что белый бог и большая дева слабые и никчемные. Потом, что они лгуны. А когда я поняла о чем он говорит, я получила свободу… Поняла что судьба это не путь, это цель. А пути мы выбираем сами.

– Истинно так, ибо в книге Первого наместника Стоуна сказано, что мы сами выбираем пути, и все они ведут к вечному блаженству в обьятьях Создателя и Великой матери… Осекшись на середине фразы пастор, с подозрением глянув на северянку, обреченно махнул рукой. – Извини. Я все время забываю с кем разговариваю.

– Знаешь, наши старики говорят, что до того, как сюда пришли имперцы, здесь царил мир. – Задумчиво протянула великанша. – Мы конечно воевали. Из-за границ одалей, из-за кровной мести, украденной овцы или трелля, или из-за причиненных обид. Но никогда не делали это из-за богов. Зачем? Богов много – на всех хватит. Каждый поклонялся тому кому больше нравилось. Зверю-Смерти, Старому медведю, Матери-Небу, Отцу-Грозе, Солнцу-Дарителю, Великому Оленю, Светлой Звезде, Тому Кто Шепчет, Скачущему на буре, Крушителю тьмы, Первому искажающему, Отцу всех зверей. Певцу лета, Сотрясателю тверди, Темному душитель, Дыханию холода. Оседлавшему молнию, Воплю страха, Лучу зари, Сеющему свет. И даже Сестре воинов, Порождающей эхо, Хозяйке холма, или просто духу-предку. Куча богов у которых куча имен. Мы считали себя детьми богов. И сами стремились ими стать. А потом пришли вы, южане, говоря, что принесли мир, что и вы есть не более чем овцы в стаде большого белого бога. Вы говорили о любви и смирении, о прощении и взаимопомощи, но никто и никогда еще не видел той хитрости и жесткости, того горя, что вы принесли с собой. Овцы оказались страшнее волков. – Губы великанши болезненно дрогнули. – В отличие от трусов – островитян, мы сопротивлялись. Не хотели к вам присоединятся. Не хотели жить по вашим законам. Не хотели предавать свою память. Не хотели оскорблять предков. А вы не могли с нами воевать. Вы не умеете выживать в лесах, не умеете ходить по болотам и слишком плохо знаете наши горы. Знаешь, что тогда вы сделали? – Дикарка зло сплюнула. – Вы напали на единственное место которое мы и не думали защищать. Священное место. Храм Старого медведя. Всеотца, ибо война отец всего. То место, где хранились припасы еды на случай долгой зимы. Каждый клан Подзимья, каждый сезон нес туда дары. Зерно, солонина, мед… Случись недород, мор или любое другое несчастье, любой клан мог прийти в храм, обратится к жрецам и получить помощь… Ты прав, наша земля не слишком щедра. Иногда стужа длится целый год. Нет ячменя, нет еды для овец, нет охоты. Только холод и тьма. Потому и было построено то священное место. Единственное по настоящему священное место, где обнажить оружие или причинить кому-то зло – оскорбить богов. Всех богов севера сразу. Будь это древние или Пришедшие, которых вы называете демонами. Говорят, его создали еще во времена раскола мира. Сами древние. Или странники звезд. Говорят, это были остатки последней их железной башни и когда-то его охраняли неспящие железные стражи. Но не сейчас. Стражи уснули много сотен лет назад. Да и зачем они были нужны? Никому бы и в голову не пришло разграбить это место. Даже подумать об этом. А вы его сожгли. Уничтожили те запасы, которые собирали кланы. Но не все. Вы оставили… немного. – С хрустом сжав кулаки, женщина с глубоким вздохом покачала головой с сгорбилась так, что почти уткнулась носом в колени. – Не достаточно, чтобы хватило всем, но достаточно чтобы прокормить пару кланов. Этим… Этим вы убили наших богов. Вы опоганили нашу веру. Разрушили наши устои. Сломали наши правила. Всеотец перестал быть богом-хранителем и показал своим детям лицо зверя-смерти. И тогда началась война. Неправильная война. Каждый клан, забыв об остатках чести, попытался урвать себе кусок того что осталось. Мы сами себя уничтожили. Превратились в тех, кем вы нас считаете – двуногих зверей, стаю бешенных волков, с радостью рвущих друг другу глотки. А потом пришли вы. С доброй едой, с доброй одеждой и словом белого бога. Я этого не видела. Это было много лет назад и далеко отсюда. Задолго до моего рождения. Но старики еще помнят. И говорят все было именно так. А я так и не могу понять почему у такого доброго бога такие злые и бесчестные дети.

Сухонькие кулачки ксендза сжались. Плечи напряглись. Судя по выражению лица больше всего Ипполиту хотелось ударить великаншу по лицу.

– Не стоит верить всем стариковским байкам, Сив. Произнес он, когда пауза стала невыносимой. Людям свойственно забывать плохое и говорить, что раньше все было лучше и проще. Или напротив замалчивать неудобные факты. – Голос плебана звучал удивительно спокойно и ровно. – Все, что делала империя, совершалось во имя Создателя и к вящей славе его…

– Во имя Создателя?! Знаешь, Ипполит. – В очередной раз тяжело вздохнув женщина криво усмехнулась. – Вы, южане, любите прикрываться белым богом. Говорите что он бог всех людей но не перестаете напоминать что он отец только вашего народа. И только вы знаете, что он хочет на самом деле. Я много раз спрашивала духов, почему он сказал вам так сделать. И каждый раз они отвечали мне, что это сделал не он. Что белый бог любит всех одинаково. Что он не различает своих детей и чужих, потому что все в мире его дети. Он не воюет с другими богами, если это не нужно. Он несет мир и спасение, свободу пути. Что нужно слушать бродячих жрецов, а не тех кто объедается сладким хлебом и упивается вином в домах бога. Все это сделали вы, южане… Вот и сейчас… это бог говорил тебе меня обманывать? Угрожать? Пытаться сделать виноватой? А потом покупать мой меч за мое же золото?