Текст книги "Во имя твое (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Десять ударов сердца

В доме старосты было на удивление светло. А еще душно и жарко. Незваные гости не мелочились и помимо шести развешенных вдоль стен жировых ламп избу освещала добрая дюжина расставленных на по углам толстых восковых свечей. В большом, сложенном из цветного камня, очаге, ярко пылали дрова. Над огнем, распространяя одуряющий аромат жаренного, вяло скворча, висело сразу четыре плотно насаженных на вертел, истекающих жиром, гусиные тушки. У вертела медленно его поворачивая, стояла высокая, не старая еще, простоволосая женщина в одной, исподней рубахе. Глаза женщины были шалыми, нижняя губа распухла, на лице засохли дорожки от слез. Август мелено повернул голову в сторону стола и скорее услышал, чем почувствовал, как скрипят его зубы. На тщательно выскобленных досках распласталась девочка лет двенадцати. Абсолютно голая, если не считать задранной почти под мышки сорочки. Расширенные от боли и ужаса глаза девчонки невидяще смотрели куда-то сквозь потолок. Рядом с ней, сложив ноги на стол, сидел здоровенный, не уступающий габаритами великанше Сив, весь топорщащийся налитыми мускулами, одетый лишь в несуразно широкие атласные штаны, чем-то напоминающий племенного быка, длинноволосый мужчина. Он был бос, и его огромные, покрытые мозолями ступни лежали прямо на измазанном кровью животе девочки. Еще один мужчина развалился на лавке у стены, он тоже решил избавиться от сапог, и судя по стоящей рядом широкой, исходящей паром деревянной бадье, недавно парил ноги в горячей воде. На соседней лавке, бесстыдно раздвинув затянутые в кожу и бархат, новомодных узких штанов-чулок, бедра полулежала невысокая, по новой Ромульской моде коротко стриженная «под пажа», гибкая словно кошка, молодая женщина в расстегнутой почти до пупка, украшенной аляповатыми узорами, зайтуновой[1] рубахе. В одной руке женщина сжимала кинжал, в другой покоилась небольшая круглая палочка, судя по всему, заготовка для древка арбалетного болта. Еще двое, уже стояли посреди комнаты. Оба как на подбор, рослые, крепкие, жилистые, один сжимал в руках короткий широкий тесак, второй словно хворостиной поигрывал увесистым клевцом. В его левой руке покачивался небольшой, окованный по кромке металлом круглый щит.

– Ну и кто к нам пожаловал? Решили еще одну бабенку привести? А чего она такая страшная да грязная?

Разорвавший тишину слегка хрипловатый, глубокий, наполненный внутренней силой голос принадлежал последнему из кантонцев. Расположившейся рядом с коротковолосой, молодой, вряд ли разменявший третий десяток лет, мужчина в отличие от остальных не мог похвастаться ни высоким ростом, ни боевыми шрамами, ни крепкими мускулами, но в его взгляде было что-то такое, от чего в голове Августа громко зазвенели тревожные колокольчики. Возможно, в этом была виновата абсолютная безмятежность коротышки гармандца. А может, все дело было в небрежно прислоненном к стене клинке. Пастор ошибся, это была не сабля. Скьявонна[2]. Богатые ножны, украшенный серебряной и медной проволокой сложный эфес, это не было похоже на оружие обычного солдата. Юноша готов был заложить собственную голову что ножны скрывают клинок из радужной сулжукской стали. Гибкий словно хлыст и при этом твердый как гранит. Цу Вернстром знал кому мог принадлежать подобный клинок. И от этого знания у него по спине бежали мурашки.

«Раубриттер. Или удачливый бретер. Судя по всему это не просто отряд, а вольное рыцарское копье[3]. Гребаный святоша, во что он их втянул? Во что они вляпались?».

– И вам хорошего вечера, добрые люди. – Заметив, как белеют сжимающие топорище колуна костяшки пальцев дикарки, Август успокаивающе тронул готовую уже шагнуть вперед великаншу за локоть и отрицательно покачал головой. Сив приглушенно заворчав осаженным хозяйской рукой лютым цепным псом раздраженно сбросила с себя руку. Плечи северянки напрягись. Цу Вернстром никогда еще не впутывался в подобные ситуации, но имел достаточно опыта торговых переговоров, чтобы почувствовать, как в него тонкой струйкой начинает вливаться уверенность.

«Они видели нас из окон. Наверняка видели как мы договариваемся. Видели сколько людей стоят снаружи. Если бы захотели драки, то начали бы убивать нас еще на пороге. Им что-то нужно… И это что-то явно не наши головы. Во всяком случае, пока они разговаривают никто не будет затевать драку».

– Считайте, мы зашли в гости. Хотим познакомится, поговорить. Как воспитанные люди. – Двое стоящих посреди комнаты мужчин широко, приветливо улыбнулись и барон немного расслабился.

«Видимо, благоразумие все-таки возьмет вверх. В конце концов это не полудикие пикты или лесные разбойники. Вряд ли эти люди так уж хотят драки. Вряд ли…»

Глаза юноши невольно вернулись к столу и распростертому на нем изломанному телу.

«Или нет»…

– Поговорить? – Лениво подала голос стриженная женщина. – А чего это нам с тобой разговаривать? Тоже мне, благородный-воспитанный нашелся. – Отложив деревяшку в сторону, гармандка медленно обвела взглядом вошедших и прищурилась. Пересекающий ее лицо тонкий, белесый шрам оттягивал губу и из-за этого казалось, что наемница постоянно ухмыляется. – Поговорить они хотят, слышь, Уре? Поговорить. Ха. Будто мы уже всякого дерьма не наслушались.

Расцветшая было надежда на мирное продолжение разговора начала таять словно туман в солнечный день и Август невольно покосился на медленно закрывающуюся за его спиной дверь. Перевел взгляд на неторопливо опускающийся к полу, противовес – подвешенную на тонкий плетеный шнур вырезанную в виде обернувшей вокруг себя крылья совы, покрытую разноцветной эмалью деревяшку, и с трудом подавил вздох.

«Лет пять назад, все буквально помешались на подобных механизмах. Бесова мода на противовесы добралась даже сюда. В глушь… Хотя, какая разница. Помощи все равно не будет».

– Не глухой, широко оскалился гигант в атласных штанах и лениво, словно потягивающийся кот, опустив ноги на пол, потянулся к прислоненному к столешнице здоровенному фламбергу. – Да вот беда, Гретта, не охотца мне чегой-то сегодня языком трепать… Рваный лающе-рычащий и одновременно тягучий акцент принятого по началу Августом за горца здоровяка с головой выдавал в нем уроженца островов Оркнея. Родины морских набежчиков и разбойников. И практически кровника горянки Сив. Теперь ситуация казалась еще опасней. За последнее время цу Вернстром в полной мере ощутил – что такое северные варвары. Чего они стоят в бою. Как легко льют кровь. Как свою так и чужую. Хорошо, что у него есть своя варварка. Хотя, с другой стороны..

«Жители Оркнея и горцы враждуют с незапамятных времен. Интересно, какова вероятность, что они из родов связанных кровной местью?»

Посмотрев на продолжающую тискать топорище колуна великаншу, Август поджал губы.

«Видимо, довольно большая» Решил он и покачал головой. С другой стороны все, что ему сейчас оставалось это продолжать настаивать на переговорах.

«Просто говори. Что угодно. Если есть шанс обойтись без драки стоит цепляться за него до последнего»

– Возможно, если господа не хотят говорить, они просто послушают? – Изо всех сил старающийся сохранить уверенное выражение лица барон выдавил из себя слабую улыбку. Честно говоря, но не слишком надеялся, что это поможет. Так и произошло. Парящий ноги кантонец, лениво почесал щеку и оттолкнув в сторону бадью неуловимым движением подхватив короткое, окованное по древку широкой стальной полосой копье и небрежно переступая через разбросанные по полу осколки глиняных тарелок и объедки, прошествовал к выжидающе стоящей посреди комнаты парочке. Неуверенно перетаптывающийся, по правую руку от Августа, судя по всему также успевший растерять большую часть боевого пыла здоровяк с кувалдой громко сглотнул слюну. Впрочем, юноша понимал причину. Во рту гиганта Уре не было ни единого целого зуба. У копейщика на левой руке отсутствовало два пальца. Воин с клевцом красовался пересекающим белый мертвый глаз шрамом. Все до единого наемники выглядели людьми тертыми и битыми. Прошедшими такое, после чего чужая человеческая жизнь не имеет особой важности и значения. Настоящие псы войны. Люди меча. Они явно ждали гостей, и совершено не волновались. Но больше всего юношу пугал человек с скьявоной.

«Он их командир. Без сомнения. Вон как остальные на него поглядывают. И это бретер. Не ловчий или наемник. Убийца. Настоящий виртуоз меча, скорее всего благородного сословия. Окончил Ромульскую школу, татуировок на руках нет, значит не мастер, но сам факт владения таким клинком уже говорит о многом. Почему он здесь? Что, такому как он, делать в занюханной деревеньке посреди леса?»

– Поговорить. Все нынче желают поговорить. Вот как будто медом намазано почесать языком. Может это из-за погоды? – Словно услышав мысли цу Вернстрома меланхолично-задумчиво произнес так и не изменивший своей позы, маленький, кантонец и склонив голову на бок криво усмехнулся демонстрируя всем желающим великолепные, удивительно ровные, лишенные даже намека на желтизну зубы. – А почему вы господа мои хорошие, так долго под дверьми стояли? Зайти стеснялись? – В голосе предводителя наемников было что-то такое, отчего цу Вернстром почувствовал себя, так будто ему за шиворот высыпали небольшое ведерко колотого льда.

«Не сдавайся. Просто не выказывай страха и говори дальше. Пока ты говоришь драки не будет.»

Вновь и вновь всплывающая из глубин разума мысль билась о стенки черепа порождая его старую знакомицу – головную боль. Впрочем, упрямо продолжающая крутится в голове идея о попытке мирного разрешения конфликта уже не казалось привлекательной. Девочка на столе не дышала. Или дышала настолько слабо, что глаз Августа был не в состоянии этого уловить. Будь рядом с ним Гаррис и хотя бы десяток дружинников, он уже приказал бы повесить этих разбойников на ближайшем суку, и сам бы с удовольствием посмотрел на процесс казни, но сейчас, когда сила не на его стороне…

«Девчонку спасать поздно, но ты все еще можешь попытаться вывести отсюда уцелевшую жену старосты. Ты не можешь уйти хотя-бы не попробовав.»

– Да. Странно это. Циркачи обычно не стесняются, Ханс. – Насмешливо пророкотал прерывая размышления барона здоровяк Уре и демонстративно расправив широкие словно замковые ворота плечи ловким движением забросив на плечо меч принялся с нескрываемым интересом рассматривать сердито сопящую дикарку.

– Циркачи? Значит это бродячие ваганты? Те кто по площадям пляшут да собачьи обьедки подбирают? – Деланно удивилась Стриженная. – А с чего ты взял, что это они? Больно уж ободранные.

Вооруженный тесаком мужчина переглянулся с копейщиком, и коротко кивнув, начал обходить покрасневшую набычившуюся, казалось вот-вот готовую взорваться северянку справа.

– Ну уж явно не сам Император – Солнце со свитой. Хохотнул Уре. Большая оборванка – шлюха да такая страшная, что как пить дать вынуждена нищим за обрезанный медяк постель греть, молодой оборванец – видишь гладенький, но староват, наверняка из борделя выгнали, неуклюжий боров с кувалдой и обоссаными штанами, ну и две усатые бабы с копьями. Конечно циркачи.

Продолжающий поигрывать клевцом, наемник коротко хохотнул и перехватив поудобней щит тоже подался чуть в сторону.

Барон невольно сглотнул слюну.

«Нас берут в клещи. И провоцируют. Бесы, ну почему я в это влез?».

В принципе он знал почему. На границе сознания ему виделись руки умелого лекаря, сытный горячий ужин и мягкая перина и даже чем Падший не шутит, несколько дней блаженного отдыха. И священник. Больше всего ему нужен был священник. Пастор мог не только заняться его ранами. Плебан имел право составить апелляцию. Апелляцию к святому официуму.

«Если ты так и продолжишь молчать, как последний болван, то тебе понадобиться не апелляция, а гроб.»

Раздавшийся в голосе цу Вернстрома скрипучий голос отца буквально сочился презрением. Юноша вздрогнул.

– Вы ошиблись, господа. – С трудом взяв себя в руки, произнес Август и снова положив ладонь на локоть Сив, предупреждающе сжал пальцы. Северянка ответила ему яростным взглядом.

«Господи-Создатель-Защитник, Пресвятая Великая мать – заступница, милостивица, Пресвятая Дева, Падший, Ангелы небесные и старые боги, хоть кто нибудь, помогите. Только бы она чего не учудила, только бы ничего не учудила…»

То ли от мысли, что варварка может в любой момент сорваться и тогда все его призрачные тающие с каждым мгновением надежды на мирное решение конфликта пойдут прахом, то ли снова заговорила болезнь, но барона снова начало колотить, и ему пришлось приложить всю силу воли, чтобы его голос звучал твердо и ровно.

– Вы ошиблись. Мы не ваганты или бродяги. Меня зовут Август цу Вернстром. Это моя компаньонка Сив Энгинсдоттир, а славные господа, что пришли с нами, это местные добрые люди. На самом деле мы хотели бы обсудить…

– Компаньонка, это что? Домашнее животное? – Перебила его стриженная и громко харкнув на доски пола совершенно бесстыдным жестом почесала туго обтягивающую пах бархатную ткань.

– Это значит, что они трахаются. – Глумливо усмехнулся гигант Уре и чуть оставив правую ногу в сторону поправил лежащий на плече фламберг.

– Фу… – Брезгливо поморщился копейщик. – Рожа у нее конечно вроде ничего, но остальное… Бесы, да это небось как с мужиком, только с сиськами… Спорим это она его вместо девки пользует?

– А ты кинь им монетку, и попросись поглядеть. Потом и расскажешь. – Хохотнул Уре и покрутив похожей на ствол дуба шеей заговорщически подмигнул задумчиво изучающей лица своих противников великанше. – Ну, а ты, как, не заскучала с этим хлыщем подруга? Не хочешь немного с настоящим мужиком развлечься? А то, твой хахаль, гляжу хлипковат для тебя…

Дикарка медленно повернула голову, в очередной раз окинула мечника оценивающим взглядом, и неожиданно склонив голову на бок широко улыбнулась.

– Ежели покувыркаться нам случится, как бы я тебя чем не удивила. Когда говорит сталь случится может разное. – Заключила она, и приподняв колун демонстративно попробовала остроту лезвия пальцем. – Посмотрим, как дело пойдет, Уре.

– Смотри-ка. – Теперь понятно у кого из всей этой кампании яйца есть. – Расхохотался копейщик. – Не, ну точно бродячий цирк.

– А они, благородные, частенько такие. Как это называется… Нетрадиционные, вот. – С ухмылкой пояснила стриженная и запустив в искривленный шрамом рот ноготь большого пальца принялась исступленно ковыряться в зубах. – Помню, я одного такого во время северной кампании охранять должна была. Так к нему в шатер почти каждую ночь молодых мальчиков водили. И эта… не он им, а они ему значит… постель заправляли.

– Заткнись Гретта… – Лениво протянул маленький кантонец. – Небесно голубые, безмятежно спокойные глаза мужчины не отрываясь смотрели в переносицу Августа. На мгновение в избе воцарилась тягостная, прерываемая лишь приглушенным дыханием нескольких настороженно переглядывающихся человек тишина. Коротышка гармандец улыбнулся. Неожиданно раздался влажный хруст. – Вечно ты грубишь. – Продолжил предводитель наемников и небрежно шаркнув по грязным доскам пола стряхнул с подошвы высокого, почти по колено, телячьей кожи сапога, остатки раздавленного таракана. – Мы ведь еще даже не познакомились толком, а ты грубишь. Слышала ведь. Добрые люди пришли познакомиться. Поговорить. Так может быть нам стоит послушать?

Цу Вернстром посмотрел на останки насекомого и почувствовал как его рот наполняется кислой слюной. Барон был голов заложить голову, что коротышка не двинулся с места. Ни на волосок не шелохнулся. Но вот растоптанный таракан свидетельствовал совершенно обратное.

«Вот дерьмо… Фехтовальщик. Мастер фехтовальщик. Ну и что, что татуировок нет. Может он их свел. Некоторые так делают. Специально. Чтобы противник на дуэли даже не заподозрил с кем сейчас скрестит мечи. Этот сукин сын даже опасней чем кажется.»

Впрочем это уже не имело большого значения. Их окружали. Методично не суетясь, будто занимаясь привычным, давно уже надоевшим делом. Впрочем, скорее всего так оно и было.

– Господа, возможно, нам все же стоит немного успокоиться и выслушать друг друга. – Это была слабая попытка. Очень слабая. Цу Вернстрому даже на секунду стало стыдно.

«Хватит вести себя как последний трус. Эти люди привыкли уважать две вещи – золото и силу. Думай, Август, думай, предложи им выгодный для них выход, торгуйся, как ты торговался на рынках Лютеция и Ислева, говори как ты говорил с мастерами гильдий и цехов, и тогда, возможно ты уйдешь отсюда на своих ногах.»

Сформировавшаяся где-то в недрах в замутненного усталостью, болезнью и страха разума мысль, всплыла словно снулая, раздутая от внутренних газов рыба на поверхность пруда, и снова скрылась где-то в глубине. Юноша тяжело вздохнул. Охватившая его дрожь стала сильней, в груди что-то заклокотало и это приводило Августа в еще большее уныние. Идея была неплохой, но будь он проклят, если знал, как претворить ее в жизнь. Варбанда[4] будто напрашивались на драку. Только вот почему? Глаза юноши снова пробежались по окружающей обстановке. Женщина у очага, бездыханное тело на столе, стоящие по углам сундуки и клети вскрыты и перевернуты, на полу объедки, осколки посуды, какие-то тряпки, кровь. Кровь?.. Взгляд юноши проследил за пересекающим доски пола багряным мазком и остановился на лежащем под столом теле. То, что он поначалу принял за комок тряпья, было еще одной девочкой. Чуть постарше. Лет пятнадцать-шестнадцать. Лежащая на полу девчонка свернулась в клубок, спрятав голову между колен и держась за живот Подол ее когда-то нарядного а теперь грязного и изодранного, покрытого прорехами платья промок от крови. Дыхание девчонки почти не прослеживалось. Но все же она дышала.

«Ее тоже изнасиловали. Но, бесов ксендз говорил о двух женщинах. Староста тоже. Кто, бесы его дери эта третья?»

– Гась!.. – Отвлек юношу от размышлений сделав пол шага по направлению двери кивнул копейщик. – Смотри говорильник, какой нашелся. Ну а что… Давай и побалакаем. Поговорить это мы завсегда. Мне вот лично, хлеба не надо, только дай языком почесать. Или еще чем. Пахабно двинув тазом, гармандец многообещающе облизал губы и оскалившись качнулся по направлению к Сив. – А ты дылда северная? Что скажешь?

– Скажу, что барон очень добрый человек. И очень терпеливый. Если бы не он, я бы давно уже сорвала с твоей башки рожу и заставила ее сожрать. – С удивительным спокойствием проронила не отрывающая глаз от здоровяка Уре великанша и безразлично пожала плечами.

– Ого, слышали? Ну вы слышали?.. – Копейщик восторженно хлопнул себя по ляжке. – Ха! Смелая какая… Или тупая…

– Она плохо себя вела. – Прокомментировал проследивший взгляд цу Вернсрома фехтовальщик и широко зевнув небрежно махнул рукой. – Очень плохо. Обзывалась, кусалась, пихалась, лягалась. До смерти надоела нам своими криками. Так что я отдал ее Уре. Он ее немного воспитал. Наш Уре любит воспитывать. Наставлять на путь истинный. Давать уроки… покорности. Убеждать. Я бы даже сказал у него к этому талант. Жаль только, после него от воспитуемых мало, что остается.

– Ага. – Нагло ухмыльнулся здоровяк и сплюнул на пол. – Это да. Жалко, что хлипкая она оказалась, быстро веселье кончилось. Но это не беда, Ханс. Зато вон другие потом намного сговорчивей стали, так? Мелкая вон, до последнего даже не трепыхалась.

– Уре он такой. – Охотно подхватил копейщик. – Любит он это дело. То на спор на меч кого как на шампур насадит, да прокручивать свою железку начнет, то брюхо вскроет да камнями набьет. Одной девке помню кишки через задницу вытащил, что они потом как хвост болтались. Она потом два дня еще живая была. Но умеет он и по простому, без затей ножом в брюхе дырок наделать. Нравится ему это. А ты, дылда, что, языком трепать-то горазда, а если танцевать начнем, сразу ноги раздвинешь или немного потрепыхаешься?

На выбритых висках северянки вздулись канаты жил.

– Сив… Чувствуя, как каменеют под его пальцами мышцы великанши выдавил из себя Август. – Не стоит. Мы разговариваем. Ты помнишь? Просто разговариваем. Чувствуя как его рот наполняется отвратительно кислой слюной, с трудом подавив приступ рвоты, Август чуть сильнее сжал предплечье дикарки и в сотый наверное раз за последние пару минут огляделся по сторонам. Его не оставляло ощущение, что он что-то пропускает. Что-то важное. То, от чего может зависеть его жизнь. Лавки, очаг, сундуки, стол, разбросанный по полу мусор, стоящий рядом с лавкой тяжелый сундук с откинутой крышкой, беспорядочно сваленные в дальнем углу доспехи… На лицах наемников спокойствие и сосредоточенность. Глаза мерно покачивающего своим двуручником гиганта сверкают нездоровым блеском, но это скорее жажда драки, а не хмель. Лицо стриженной на мгновение брезгливо кривится.

«Ей это тоже не особо нравится. Это можно использовать. Осталось только придумать как.»

Взгляд юноши скользнул дальше. Сверлящая гиганта Уре не мигающим, тяжелым взглядом, источающая жар плохо сдерживаемой ярости, Сив. Неуверенно топчущийся с ноги на ногу оставивший за порогом всю свою храбрость, безуспешно старающийся стать как можно меньше и незаметней кузнец. Чувства юноши как будто обострились, он почувствовал на коже идущий от очага жар, сопение неподвижно стоящих за его спиной уже успевший невесть когда выставить вперед копья братьев «охотников», услышал поскрипывание половиц. Воздух, будто сгустился, стал вязким. Цвета обострились и больно кололи глаза. Сердце в ритме стука копыт галопирующей лошади бухало где-то в горле.

Голова великанши медленно-медленно, словно во сне повернулась к цу Вернстрому.

– Я ошибалась, барон. А вот ты был прав. И Ипполит был прав. Не зря мы сюда зашли. – Голос дикарки казалось отражался от стен порождая эхо. – Духи молчат, но я знаю, нам надо это закончить. И сделать так, чтобы эти люди никогда не смогли сделать подобное. Вернуть их обратно. На другую сторону.

Пропустивший мимо ушей добрую половину слов северянки Август автоматически кивнул. С ним что-то происходило и он никак не мог понять что. Ощущение надвигающееся катастрофы было настолько сильно что юноше захотелось кричать.

– А она веселая. – Разорвавший повисшую в избе тяжелую паузу глумливо-томный голос стриженной был полон издевки. – Или действительно просто тупая. Слыхал, а Ханс? Духи с ней говорит… надо же. Блаженная, что-ли?

– А блаженные это кто? Монашки что ли? – Вооруженный копьем кантонец приблизился еще на пол шага и посмотрев в глаза цу Вернстрому глумливо усмехнулся. В его взгляде была смерть. Стоящий по правую руку от юноши здоровяк неуверенно переступил с ноги на ногу и чуть приподнял кувалду. От кузнеца исходили почти физически ощущаемые волны неуверенности и страха. – Я люблю монашек. Они так забавно визжат, и просят их не трогать, когда им подол задираешь. Только эта чет на Создателеву невесту не больно похожа.

– Не совсем Бетрим. – Проворчал так и не поменявший позы коротышка. – Блаженными называют тех, чей разум настолько слаб, что не может понять сути истинной веры, человеческой речи и отличить добро от зла. Но церковь считает их угодными богам. Считается, что они приносят удачу.

– Эм-м-м. – Брови босого копьеносца сошлись к переносице. – Это ты про полоумных, что ли?

– Можно и так сказать. – Медленно кивнул предводитель наемников. – Но мы отвлеклись. Это не вежливо. Так о чем вы хотите поговорить… господа?

– Ни о чем. – Наконец-то решился подать голос кузнец и отчаянно затряс головой. Глаза здоровилы были похожи на плошки. – Ни о чем господа хорошие. Мы ошиблись. Приносим извинения за беспокойство. Мы уже уходим.

– Ну куда же вы, господа… – Рот фехтовальщика искривился в глумливой усмешке. – Вы ведь так хотели поговорить.

«Надо уходить. Снаружи толпа сервов, они не решаться напасть на три десятка человек на открытом месте. Они сами знают, что загнали себя ловушку. Если они нас порубят, то крестьяне действительно сожгут дом.»

– До этого момента я был с вами очень вежлив, господин Ханс. Предельно вежлив. Незаслуженно вежлив. Но не стоит перегибать палку. Вы люди меча, и знаете, железо острое, а удача, как верно заметила моя компаньонка, довольно капризная девица. – Неожиданно для себя произнес Август и чуть не прикусил от испуга язык. Его голос звучал неприятно низко, тягуче, замедленно. В нем тоже была сталь и боль. И кантонцы это как будто почувствовали. На лицах головорезов на миг отразилось удивление. Глаза предводителя сощурились превратившись в две почти неразличимые, как бы говорящие, «Ну вот мы и дошли до сути», щелочки.

«А может мы как раз и есть их шанс уйти отсюда? Убьют нас – напугают остальных. А что до открытого места… Шесть умелых воинов в крепких доспехах вполне могут справится с тремя десятками сервов. Особенно если их напугать так, что от одной мысли о драке у них поджилки трясутся.»

– А я, пожалуй остаюсь, если даже другие уйдут. – Лениво пророкотала великанша и снова качнула топором. Губы дикарки раздвинулись в широкой, открытой улыбке. – Мне здесь понравилось. Хорошие штаны, Уре. Это настоящий шелк? Дорогие, наверное?

– Хочешь, я из твоей шкуры новые сделаю? – Глаза мечника полыхнули плохо скрываемой яростью. – Не бойся когда я закончу, ты еще жива будешь, сможешь налюбоватся.

– Ты уверен что этого хочешь? – Склонила голову на бок великанша.

– Дерьмо случается, подруга. – Глумливо хохотнул гигант и вновь демонстративно качнул двуручником.

«Боги…»

Улыбка северянки стала шире. Воцарившаяся в избе пауза стала почти болезненной и цу Вернстром кожей ощутил… неизбежность. Сив еле заметно качнулась вперед. Принято считать, что большинство крупных людей неуклюжи и медлительны. Только вот Уре к таким судя по всему не относился. Гигант не только успел сбросить с плеча свой фламберг, но и отпрыгнув в сторону закрыться им от свистнувшего в воздухе лезвия. Но удар предназначался не ему. Прогудевший в четверти дюйма перед лицом гиганта-северянина колун внезапно изменил траекторию и с мерзким хрустом врубившись в висок вооруженного клевцом кантонца, начисто снес ему макушку черепа. Брызнувшие во все стороны, щедро перемешанные с осколками костей и кровью ошметки содержимого головы оросили все на два шага вокруг и отброшенное инерцией оружия тело повалилось на вооруженного тесаком наемника.

«Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо…»

Август почувствовал себя так, будто у него внутри что-то лопнуло. Начавшееся где-то в районе крестца вспышка боли прострелила позвоночник и вышла через глаза, а потом исчезла в стойком ощущении, что его распирает что-то невыносимо огромное, могучее и… злое.

– Стойте… – Только и успел выдохнуть юноша, но тут его пырнули копьем. Многие друзья цу Вернстрома недооценивали пехотные пики. Считали их уделом черни. Если честно барон тоже презирал это оружие. Лет эдак до двенадцати. Ровно до того момента, когда обративший внимание на пренебрежение ученика к «крестьянскому оружию» мастер фехтования не заставил поменять сложившееся мнение на совершенно обратное. Понимание всех глубин заблуждений о неэффективности древкового оружия было вколочено с помощью длиной палки с обмотанным тряпками концом, и хотя обучение барона так и не дошло до конца, успевшее получить свою порцию синяков и шишек тело среагировало само.

«Второй раз за последние две недели тебе тычут копьем в лицо. Плохая тенденция если подумать. Правда в этот раз у тебя нет ни меча ни доспехов, зато тебя хочет убить человек, а не сказочное чудовище… Можно ли считать это достижением? Интересно, сбросит ли он выпад в пах? Или ударит в ступню? Скорее всего финт будет. Это первое чему учится любой пикинер. Резкий удар в лицо и тут же перенаправление тычка в ноги или живот. Бывает конечно и так, что выпад не переводят, но на самом деле это редкость. Так делают либо зеленые новички, либо настоящие мастера. Если у тебя щит и броня, значит основная цель копейщика пах и ноги. Если брони нет – атака может быть направлена куда угодно, но в основном солдаты привыкают бить в лицо или в ноги».

Прозвучавший в голове надменно-ленивый, скучающий, голос фейхтмейстера был настолько реальным, что у Августа заныли зубы. Впрочем, это помогло. Голова юноши будто сама собой ушла в сторону, живот втянулся, пропускающее мимо себя острый и широкий наконечник бедро вильнуло в строну, ноги напряглись, тело сокращая дистанцию резко подалось вперед… Кантонец был опытным и умелым воином, выпад не был ни излишне длинным ни слишком коротким, оружие уже шло обратно, и Цу Вернстром точно знал, что от следующего удара ему не спастись, но… Это было почти невероятным, но он успел первым. Тупое словно валенок лезвие ножа пастушка жалобно проскрежетало по длинной почти в локоть втулке, сняло с древка стружку и резануло копейщика по руке. Самым кончиком но достало. Захрипев от переполняющего его страха и осознания собственной невероятной удачи, Август развивая успех сделал длинный выпад и со всей имеющейся силой провел лезвием по животу явно не ожидающего подобной прыти гармандца. И снова, к собственному удивлению, достал. Рубашка копейщика начала пропитываться кровью. Выпучивший, не сколько от боли сколько от удивления и неожиданности, глаза, наемник, выронил оружие, зашипел как рассерженная кошка, и машинально прижав лишившуюся еще двух пальцев ладонь к страшной, набрякшей лезущими из нее кольцами кишок ране, потянулся к висящему на поясе фальшиону но… Опять не успел. В дело вмешался здоровяк с кувалдой. Хрипло заорав то ли от ярости то ли от страха кузнец широко размахнувшись своим молотом обрушил его на затылок согнувшегося от боли копейщика. Голова кантонца лопнула словно сброшенная с колокольни перезревшая тыква, и в лицо барону ударил поток щедро сдобренной осколками кости и чем то белым и липким крови. А потом время будто пустилось в пляс, и мир вокруг юноши завертелся в кровавом карнавале. Справа от Августа раздались хрип и бульканье. Сумевший каким-то образом прорваться через копья близнецов наемник успел вбить свой тесак под ребра одному из братьев и сейчас отчаянно отбивался от второго с хриплым рыком наседающего на него охотника. Сзади к нему уже подскочил заносящий свой молот над головой кузнец.

– Ар-р-а! Раздался звон как будто изба на мгновенье превратилась в гигантскую кузницу. Невероятным образом сумевшая отбить первый удар гиганта, Сив, крутанулась вокруг своей оси и с глухо рыкнув встретила обухом топора уже несущейся на противоходе к ее шее клинок. Снова раздался звон и треск. Во все стороны сыпанули искры и осколки металла. Выбитый из рук гиганта искореженный фламберг с дребезгом ударил в потолочные балки и отлетел в угол. Выпустив оставшийся от топора обломок рукояти, великанша змеей скользнула под руку ошарашенного гиганта, боднула его головой в живот, ударила коленом в пах, обхватила за талию и снова зарычав, скорее от злости, чем от натуги, приподняв противника над землей с разбегу впечатала тушу гиганта в стену. Изба заходила ходуном. Доски пола явственно дрогнули, висящие под углам жировые лампы запрыгали в опасном танце, с закопченных стропил посыпались опилки и мелкий мусор. – Ар-р!! – Натужно хакнув дикарка грянула голову на миг потерявшего ориентацию гиганта о отозвавшиеся обиженным гулом бревна, с яростным рыком ударила своего противника кулаком под мышку, добавила локтем в челюсть, и схватив за волосы с размаху опустила кулак на его лицо. Хруст ломающихся костей был настолько оглушительным что Август почти оглох. Челюсть островитянина явственно перекосило на сторону. Во все стороны брызнули осколки зубов. Такой удар мог бы убить и быка. Уре оказался крепче. Оркнеец задушено булькнул выпучил глаза и извергнув из разорванного рта фонтан крови зарычав будто разозленный медведь схватил дикарку за ногу и повалил ее на пол. Воя, шипя и визжа словно два сцепившихся по весне кота великаны покатились по полу. Во все стороны полетели объедки, осколки, и куски одежды. Не переставая поражаться собственной граничащей с безумием решительности Август подался было вперед, но тут же понял – его помощь не требуется. Несмотря на то, что Уре был тяжелее дикарки раза в два, а то и в три, и явно не дурак в рукопашной схватке, Сив каким-то образом все время оказывалась сверху и била, била, била. Через мгновение, лицо наемника напоминало хорошенько перемолотый колбасный фарш, и хотя гигант умудрялся не только оставаться в сознании, но и отчаянно пытался сбросить с себя обвившую его бедрами словно страстная любовница горянку, было понятно что долго это не продлится. Уре почти удалось. Почти. Похожая на медвежью лапу ручища нащупала горло Сив, рванула его на себя и в бок, отбросила северянку в сторону, но тут руки каким-то образом извернувшейся в воздухе великанши вцепилась гиганту в пах. Раздался треск рвущейся ткани. Гигант завыл. Неестественно тонко, отчаянно, жалобно. Широченный штаны здоровяка начали стремительно пропитываться кровью. Страшно оскалившись Сив заклекотав словно хищная птица воздела к потолку окрашенный багрянцем кулак с зажатыми в нем обрывками ткани и куском окровавленной плоти и вновь запрыгнув на грудь противнику сложила руки в замок и обрушила их на макушку Уре. Раздался треск будто кто-то колол дрова, череп гиганта сплющился, перекосился, правый глаз вылетел из орбиты и скатившись на щеку на щеку повис на кровавой жилке. Крик оборвался сменившись неразборчивым бульканьем. Ноги оркнейца замолотили по полу словно в танце.