Текст книги "Во имя твое (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

«Isela»

Копыта. Черные тяжелые острые. Острее обсидиана, тяжелее чем сами горы, чернее ночи. Пылающие во тьме золотом, глаза. Бычий кашель и собачий вой. Крик раздираемого волками оленя, шипение и вой потерявшей детей матери-кошки. Треск впивающихся в плоть ветвей. Шуршание панцирей кишащих в гниющей плоти жуков.

По поляне снова прошел порыв раскаленного ветра. В лесу что-то треснуло, с шумом обрушилось. А потом снова раздался громкий хруст, колени Дорди подогнулись и могучее тело осело на землю грудой искореженной плоти.

«Ngeyami»

– Нет! – С ужасом чувствуя как стремительно уходит из него только что полученная сила Дорди упал на колени. Его новое тело, могучее сильное, красивое в совершенстве своего предназначения, тело, навалилось на него нестерпимой тяжестью. Острые осколки костей прорвав кожу встопорщились багровыми шипами агонии. Раздавленные мышцы сокращались в конвульсиях, разорванные жилы фонтанировали гноем и кровью. Стиснутое смятой грудной клеткой сердце дало сбой. Воздух с шипением вышел из проколотых легких. Знаки на боках и спине вспыхнули рдеющими угольями. Запахло паленой плотью. – Нет!

«Uwuss. Abafile kufanele bahlale befile…»

Небо разорвал раскат грома и комель дуба взорвался засыпав поляну горящей щепой.

– Нет… – С трудом повернувшись на бок, не обращающий внимания на проткнувшие плоть осколки дерева и переломанные кости, льющие изо рта и носа потоки кровавого гноя Дорди собрав последние силы воздвиг себя на колени и развернувшись к сгустившейся у границы поляны тьмы выдавил из себя хриплое сипение. – Нет. – Прошептал стремительно усыхающий гигант и выплюнув остатки зубов скорчился на покрытой кровью, содержимом кишечника и тлеющими щепками траве.

«Munye kuphela umnikazi walo lonke igolide»

«Острые рога пронзающие небо, распятые, корчащиеся на ветвях тела, режущий плоть ветер, окровавленные разбитые черепа раззявившие рты в беззвучном крике»

– Нет… – Беззвучно прохрипел Дорди. – Нет.

«Yebo».

Уроки прошлого

Бока несущегося во весь опор коня ходили ходуном. Стук копыт врезался в уши раскаленными кинжалами. Перед глазами мелькали ветви деревьев.

– Шевелись, овсяная бочка! – Наклонившись к уху задыхающейся от бешенного галопа лошади, Гретта ударила коня пятками и не сдержавшись захохотала в голос. Вывернулась. Она все таки сумела вывернуться! Как же легко обвести вокруг пальцев этих мужиков. Стоит распустить пару завязок на рубашке и они становятся просто неспособны думать головой. Становятся слепыми и глухими ко всему, кроме того, что прячется у тебя под одеждой. Так было всегда. Всегда сколько на помнила. Отчим и сводные братья, армейский вербовщик, многочисленные, большей частью давно отправившиеся на жальник, погребальный костер, а зачастую просто в ближайшую канаву «братья» по отрядам, наниматели и всякие нужные люди. Какая разница. За двадцать семь лет своей беспокойной жизни наемница уяснила одно. Покажи мужику пару крепких сисек и делай с ним все, что захочешь. Чертовы завязки на рубахе. Как же она их ненавидела. Всех. Начиная от воняющих овечьей шерстью и свиным дерьмом крестьян заканчивая не менее вонючими солдатами. Но больше всех она терпеть не могла гребаных высокородных. И без разницы наряженный ли это как павлин увешанный золотом и драгоценностями будто новогоднее дерево ублюдок, или отличающийся от остальных только длиннющей родословной, пропивший и проигравший все награбленное его предками голодранец. Хотя нет. Последних она все же ненавидела больше. Таким все давалось слишком легко. Они не знали настоящего труда. Им не приходиться залезать в долги. Гнуть спину от зари до зари, стирая руки до кровавых мозолей, только для того, чтобы получить в конце сезона пару грошей. Они не знали, как вспахать и засеять поле. Как перемолоть зерно и испечь хлеб. Не знали сколько усилий стоит заставить землю, поделиться с тобой хоть чем ни будь. Нет эти голозадые, имеющие кроме драных порток только меч и родовой герб, уроды умели лишь одно. Трясти своей родословной будто это их достижение. Такие как они не пашут землю. Нет, они, приходят с мечами и факелами. Сжигают амбар, режут скот, убивают отца, насилуют мать, а тебя ради смеха пускают по горящему полю, пьяно споря, кто первый попадет в тебя из арбалета. Точно такого, как висит сейчас у седла.

Еще раз пришпорив коня Гретта захохотала отгоняя непрошенные воспоминания. Скакать во весь опор через лес было опасно и глупо, но гармандка давно наплевала на осторожность. Свобода. Вот единственное что нужно ценить. Свободу и право сильного. Потому как другого права просто не существует. Она поняла это в десять лет. У нее были хорошие учителя. Первый урок ей дали те заезжие «вольные рыцари» разорившие их ферму. И заброшенная лисья нора, что она почти трое суток делила с целым выводком упорно пытающимся ее выгнать почувствовавшим страх и слабость незваной гостьи ежей. Шрамы почти исчезли. Она заплатила лекарям кучу монет чтобы их свели. Но память осталась. Память и ненависть.

На мгновение приникнув к шее коня наемница пропустила над головой очередную свисающую над тропой ветку и чуть натянула поводья. Хватит. Булварк, уже покрылся мылом и начал ронять с губ пену. Не хватало еще загнать коня стоимостью в две дюжины золотых. Она уже достаточно далеко от поселка, чтобы позволить себе немного расслабится. Даже если этот барончик передумает, ее уже не догнать. Через пару часов она выедет на тракт, а там…

Покосившись на туго набитые седельные сумки арбалетчица усмехнулась. Щенок оказался щедрым. Очень щедрым. Отдал почти все трофеи, что остались в избе гребаного старосты. Даже разрешил ей взять запасной клинок Ханса. Она его переиграла. В прочем, гордиться было нечем. Высокородный оказался именно тем, кем выглядел. Изнеженным сосунком с донельзя запущенной стоячкой. Слюнтяй безвольный. Наверняка у него и женщин то до нее не было. А вот с северянкой она поступила немного… интересней. Любопытно, что сделает эта бешенная дылда, когда обнаружит пропажу? Это было просто. Изображать что скулишь и плачешь, до тех пор пока варварка не уберется наружу, а потом отсыпать немного серебра из оставленного ей кошеля. Риск был велик. Дикарка могла почувствовать, что ее мошна изрядно полегчала, но Гретта просто не могла поступить иначе. На самом деле серебро было ей не нужно. Монеты, она взяла подчиняясь импульсу, как брала многие понравившиеся ей вещи, в основном ничего не стоящие безделушки. Многие из них заканчивали жизнь в ближайшей канаве. Некоторые, она с удовольствием ломала или сжигала в костре, стараясь, впрочем, делать это в одиночестве. Некоторые пылились на дне дорожных сумок годами. Но эта горсть серебра и меди… Это был символ ее превосходства. Доказательством того, что страшная полубезумная великанша с такой легкостью убившая большую часть ее отряда на деле оказалась такой же тупой дурой, как и остальные. Поверила в ее слезы. Даже и мысли не допустила, что взяла в плен настоящего командира отряда. Забыла, что в этом мире могут выжить не только сильные, но и те, кто умеет этими сильными управлять.

Секрет был прост. Не бывает слишком хитрых или опасных, часто поговаривал подобравший ее лесничий. Каким бы страшным и сильным не казался твой противник, обыграть можно любого, будь то человек или зверь. И все что для этого нужно заставить его почувствовать, что он уже победил. Внушить ему собственное превосходство. Она прожила в лесной сторожке почти год. Работала по хозяйству, училась премудростям охоты. Пока старик не решил «сделать ее настоящей женщиной». Не разочаровал ее, как потом разочаровывали все остальные. Он умирал долго. Страшно корчился, обгадился, плевался кровью, перевернул почти всю немногочисленную мебель, разбил в конвульсиях сапогами пол, ободрал пальцы до костей, но так и не смог вытащить засевший глубоко в ухе обломок стрелы. Гретта с большим удовольствием досмотрела его агонию до конца. На сборы ушло гораздо меньше времени.

Словно почувствовавший настроение хозяйки, конь сменил рысь на неспешный шаг. Гретта не возражала. Прячущееся в кронах сосен солнце только начало свой путь к закату и она знала что успеет. Женщина улыбнулась. Все получилось именно так, как она и задумывала. Ну почти. Она не планировала смерть Ханса и остальных, но это были допустимые потери. Как можно было рассчитать появление в селе долбанного барончика и его ручной варварки? Да и корчащий из себя невесть что, ксендз, тоже постарался. Но… Скоро все изменится. Они и не подозревают насколько все изменится. Она слышала достаточно. Ее хозяева будут довольны. Очень довольны. Губы наемницы растянулись в кровожадной усмешке. Да. Уре был прав. Дерьмо случается. Но рано или поздно все становится на свои места. Главное не опускать руки и любить свое дело. И это был третий урок.

«Детей не беру» буркнул грузный седоусый десятник окинув взглядом оборванную и тощую девочку подростка. «Подрасти немного, вернешься через пару лет.» В ответ девчонка одним движением скинула с плеча висевший за спиной старый охотничий арбалет и всадила болт в голову стоящего в доброй сотни шагов чучела. «Сколько лет, хоть?» Прищурился здоровяк – Четырнадцать, буркнула девчонка, и старый десятник поежился под ее колючим внимательным взглядом. «Запишу шестнадцать» проворчал он после долгой паузы, и снова зябко передернул плечами. Ну не может у четырнадцатилетней девчонки быть таких равнодушных холодных глаз. Такие глаза он видел у старых солдат прошедших не одну кампанию. Тех, кто напился своей да чужой крови настолько, что без нее уже жить не может. Тех, кому в мирной жизни делать нечего.

Карьеру Гретта сделала быстро, несмотря на то, что меняла отряды как перчатки. Выследить опасного преступника? Легко. Принести капитану голову бывшего товарища, а теперь дезертира? Запросто. Навскидку всадить из тяжеленного осадного «скорпиона» стальной прут аккурат в башку тяжелому латнику, да с такого расстояния что его и углядит-то не всякий? Подумаешь… Гретту заметили. И ее контракты и задания стали более… деликатными. А потом к ней пришли люди. Очень серьезные люди и предложили работать с ними. Да так предложили, что не особо то и повертишься. Она не отказывалась. Ей было все равно. Абсолютно. Чужие войны и подковерная возня сильных мира сего ее не трогали. Пафосные речи тоже. Ее не особо волновали даже те монеты, что она получала. Значение имело лишь одно. Видеть как очередной вонючий членоносец возвращается в грязь. Чувствовать, что у нее снова получилось. Что она победила. Снова.

– Еще немного, Булварк, – похлопав немного восстановившего дыхание коня по крепкой холке гармандка прикрыв глаза, подставила лицо последним лучам уходящего солнца. Скоро мы снова окажемся наверху. Вот увидишь.

Конь всхрапнул и неожиданно встал как вкопанный.

– Что случилось, Булаврк? Волки?

Тяжело дышащий скакун испуганно заржал и попятился.

– Что ты там увидел, мальчик? – Грета нахмурилась и медленно потянулась к висящему на седельном крюке арбалету. Бесы, как же она любила эту машинку. Изобретение канувшего в лету гения могло оставаться взведенным неделями почти без потерь убойной мощи. А держать в ложе болт можно не опасаясь, что он вывалится. Старый как мир трюк. Всего то и надо, что капнуть на болт немного горячего воска. Почти лишенный подлеска сосняк просматривался в любую сторону на добрую сотню шагов, но это ничего не значило. Здесь, в предгорьях иногда встречалось кое-что и похуже волков.

– Покажись! Возвысила голос продолжающая озираться по сторонам наемница. По спине гармандки, точно между лопаток юркнула холодная капля пота. Булварк, был боевым конем. Привыкший к крови, смерти и грохоту стали, способный галопом нестись на строй вооруженных пикинеров скакун не испугается запаха какого-то там волка. Или даже стаи волков. – Покажись! Снова крикнула, Гретта и привычным движением бедер развернула затанцевавшего на месте коня вокруг своей оси. В ее левая рука уже лежала на луке седла, пальцы правой мягко касались выточенной под ее руку арбалетной ложи. Она давно не была зеленым новичком. Только они сразу хватаются за тяжелый смертоносный механизм и начинают им размахивать. Серьезного противника таким не напугаешь. Так зачем зря напрягать плечо? Это был четвертый урок.

«Ты делаешь это неправильно.» Солдат был стар. Даже слишком стар, во всяком случает по меркам тех, кто зарабатывает себе на жизнь мечом. Седые, редкие волосы, бледная морщинистая кожа, скрюченные узловатые пальцы, надтреснутый дрожащий голос. Гретте он не нравился. Делить с ним ложе было ненамного противнее, чем с другими, но старый, будто старающийся урвать от последних дней жизни все что может, пердун, не требовал от нее слишком многого. С другой стороны он был лучшим стрелком, которого она знала и это обстоятельство с лихвой перевешивало все его недостатки. «Но я ведь попала?» Старик скривился, будто наступил на дерьмо. «Попасть это еще не все девочка. Сколько раз ты сможешь это повторить? Дюжину? Две? Рычаг тугой, арбалет тяжелый. Плечи затекают и руки начинают дрожать. Ты стреляешь как лучник а это неправильно. Лучники поднимают свое оружие вверх а потом начинают целится опуская лук. Для них это правильно. Стрела летит далеко. Сначала вверх, потом вниз. По дуге. Болт летит почти прямо. Расстояние меньше, наконечник тяжелый. Поэтому арбалетчик должен стрелять сразу. Представь себе луч света, что идет от оружия. Представь, как он идет по земле и упирается в мишень. И сразу стреляй. Если научишься так делать, сможешь стрелять дольше быстрее и точнее, чем большинство этих олухов. Попробуй. Да. Вот так намного лучше. А теперь иди ко мне.»

Треснула ветка. Сгустившиеся тени чуть дрогнули и от ствола стоящей у дороги одинокой сосны отделилась ломанная, черная как ночь фигура.

– Что ты такое, бесы тебя дери? – Глаза гармандки расширились от удивления.

– Род-жел-лус. – Лающе прохрипело существо и раскрыв чудовищную усеянную кривыми клыками пасть склонило на бок гротескно напоминающую человеческое лицо морду. – Род-жел-лус. – Повторило оно и захихикало. – Род-жел-лус. Род-жел-лус. Род-жел-лус. Род-жел-лус. Род-жел-лус…

– Так это… правда… С трудом удерживая затанцевавшего под ней Булварка, наемница усилила хватку на теплой, казалось льнущей к руке рукояти арбалета. – Все эти россказни про чудовище… Оборотень…

– Род-жел-лус. – Существо щелкнуло пастью, и как то по паучьи подпрыгнув сократило расстояние между собой и всадницей на добрую дюжину шагов. – Род-жел-лус… Хол-лодно… Гол-лодно-о-о… Род-жел-лус… Род-жел-лус…

– Да что ты за пакость та… – Договорить она не успела. Неожиданно перестав смеяться чудище напружинилась и распластавшись в длинном прыжке метнулось к наемнице. Булварк, завизжал и встал на дыбы. Чувствуя как медленно но неотвратимо вылетает из стремян ноги, Гретта захрипев от ужаса чудовищным усилием воли заставила себя отпустить луку ставшего неожиданно скользким и неудобным седла, дико изогнувшись выдернула арбалет из седельного крюка и повела им снизу вверх. Как ее учил, старый, беззубый закончивший свою никчемную жизнь с болтом в ухе, урод.

–

Точным ударом придав окончательную форму последней заклепке, Стефан проверил ход заново соединенных пластин нагрудника и отложив в доспех в сторону, ссутулив плечи, медленно развернулся к двери.

– Добрый вечерочек, Госпожа. – Растянув губы в подобострастной улыбке здоровяк слегка поклонился и огладив бороду кивнул в сторону лежащей на лавки груды железа. – А я тут с вашим заказом работаю… Сложно, но кажись что-то получается.

– И тебе поздорову. – Неторопливо кивнув, стоящая в проходе великанша с задумчивым видом провела пальцем по закопченным стенам кузницы и склонив голову на бок сделала пару шагов вперед. – А я к тебе в гости решила зайти. – Губы женщины изогнулись и приподнялись, обнажая два ряда крепких, желтоватых зубов.

– У вас кровь… – Несмело указав на набухающие карминовыми каплями царапины на шее дикарки кузнец громко сглотнул слюну. – Вы поранились, госпожа?

– Немного. – Медленно кивнула великанша. – Но сейчас это неважно. Я хочу с тобой… поговорить. Иногда приятно просто поговорить… с сильным мужчиной.

– А-а-а… – Зычный голос кузнеца чуть дрогнул. – А зачем тебе краска на лице, госпожа? Бельтайн[1] две луны назад был, а до дожинок еще далеко. Да и женат я… – Здоровяк несколько замешкался. – Вы госпожа моя, конечно женщина красивая, статная, но не хожу я в лес в новую луну. Не ищу себе пары да услады. Да и моя жена мне голову оторвет ежели узнает. Что мы тут… говорили…

– Голову оторвет… Расчерченное полосами охры лицо великанши чуть заметно дрогнуло. – Не беспокойся, Стефан. Не оторвет. Уже не оторвет. К тому же краска мне для другого нужна.

– И что вы имеете в виду, госпожа? – Бросив короткий взгляд в сторону клубящейся за порогом мастерской темноты кузнец дернул щекой. – Не понимаю. Неясно вы как-то говорите.

– Как работа? – Поинтересовалась проигнорировавшая вопрос здоровяка Сив.

– Секиру я вам сковал, осталось рукоять подобрать да насадить. – Явно немного расслабившийся кузнец, обстоятельно кивнув гордо расправив плечи упер руки в бока. – Весь день трудился, а вот с броней для господина барона придется немного повременить. Ну да это мы обсуждали.

– Хм… А я думаю уже все. – Тяжело вздохнув великанша задрав голову скользнув полным любопытства взглядом по висящему, под потолком мастерской уставленному десятком толстых восковых свечей железному подсвечнику, небрежно ткнула пальцем в лежащую на лавке груду стальных пластин.

В мастерской воцарилась долгая, звенящая тишина.

– Это… да нет. – Произнес наконец здоровяк и подчеркнуто аккуратно поправив лежащий на краю наковальни молот отрицательно покачал головой. – Это еще черновая работа. Грубая подгонка. На глазок. Надо примерять. Исправлять недостатки… Снова примерять. Смотреть, где давит где жмет, где болтается… Еще много чего сделать надо, госпожа. Очень много.

– Не сомневаюсь. – Медленно кивнула дикарка и сжала губы в тонкую линию. – А еще я не сомневаюсь, что половину мастеров-оружейников по эту сторону стены руку бы отдали, чтобы их работа была хоть вполовину лучше того, что лежит там. – Указав подбородком в сторону небрежно сложенных на верстаке частей доспеха женщина оскалилась и покачала головой. – Не всякий мастер отважится даже на черновую подгонку без примерки, Стефан. Знаешь… Там, где я росла, всех кузнецов считают колдунами. Как думаешь, это правда?

Здоровяк вздрогнул словно его ударили по лицу.

– Время позднее госпожа, а я устал, да и голова снова разболелась. – Осипнув на середине фразы Стефан закашлялся и болезненно поморщившись коснулся обмотанной бинтами макушки. – Хотите выпить? В дом не зову – Иниша, жена моя, чужих дичится. Но у меня тут кувшинчик пива есть, да и закуски, думаю какой-никакой сооружу…

– Хочешь я расскажу тебе историю? – Перебила кузнеца, Сив и поправив пряжку поясного ремня с завороженным видом уставилась на мерно гудящее в горне пламя.

– Ежели по чести, не очень госпожа. – Проворчал кузнец и коротко глянув на висящий на поясе дикарки нож дернул себя за косичку усов. – Да и не люблю я байки. Давайте лучше выпьем. Как по мне холодное пивко к концу дня самое то.

– Моя история короткая. – Отрицательно покачала головой великанша. – Думаю, тебе будет интересно.

– Ну… ежели так уж надо. – Гигант неопределенно пожал плечами. – Как угодно госпоже. Только не ждите, что мне история понравится.

– Уроки прошлого мало кому нравятся, – сделав еще пару шагов к кузнецу, северянка в очередной раз пошарила взглядом по сторонам и видимо не найдя ничего более подходящего, примостилась на край верстака и положив ногу на ногу с усталым видом покачала головой. – Может давно, а может и нет, в далеком-далеком одале, на юге Расколотого хребна жил один юноша. – Произнесла она таким тоном будто рассказывала сказку ребенку. – Жил он в долине у подножья гор, на богатой и жирной земле. Был он красивый, сильный и умный. Да вот беда – сирота. Отец погиб под лавиной, а мать, вольноотпущенная рабыня-южанка, не выдержав горя сама взошла на погребальный костер. Правда у мальчишки остался надел и хозяйство, так что он не совсем уж бедствовал. Жил как все, пахал, сеял, пас овец, но больше всего юноша любил работать с железом. Да так у него ладно получалось, что никто и не удивился, когда не имеющий своих сыновей старый кузнец взял его себе в подмастерья. Соседи есть соседи, а на севере принято друг другу помогать. Да и землица тому ковалю отошла. За обучение. А учится юноша быстро. Чтобы превзойти своего покровителя ему потребовался всего год. А еще через год к нему начали приезжать из других одалей. Ведь он умел делать удивительные вещи. Гвозди, которые не ломаются даже если забивать хоть в скалу. Стальные бороны и плуги, которыми можно вспахать самую каменистую почву. Ножи и топоры, что почти не тупятся, кольчуги которые не берет ржа, хоть в морской воде кипяти, копья столь острые, что пробивают любой, даже самый крепкий щит, словно пуховую перину, шлемы, что могут выдержать удар боевого молота. Говорят он был настолько искусен, что мог перековать имперский меч голубой стали в боевую секиру, копье или засапожный нож, не испортив клейма. Злые языки даже поговаривали, что он обменял свою душу на мастерство цвергов[2]. Слава о чудесном мастере все ширилась и тогда старый кузнец решил женить юношу на своей дочери. К чему хозяйство делить? Да и дочка была не против. Ведь юноша действительно был красив, умен и удачлив. Ну и что, что полукровка и сын трелльки-южанки? Свадьбу решили весной сыграть. Позвали гостей – соседей как водится, ну и ярла Креса – Широкие объятья, пригласили. Принято ведь приглашать. Ну и что, что не приедет, главное уважение проявить. – Облизав пересохшие губы, великанша склонив голову на бок принялась сверлить побледневшего будто мел кузнеца тяжелым взглядом. – А он взял и приехал. Ярл. Больно уж ему меч понравился, что вместе с весточкой в дар передали. Захотел на мастера посмотреть, что такой клинок выковал. Ну и посмотрел. – Сив удрученно покачала головой. – И на невесту его посмотрел. Знаешь, за что Кресс свое прозвище получил? За то, что собственному братцу из за бочонка тухлой ворвани глотку перерезал. Не поделили, они его говорят и поссорились. Вот так-то. Жадный Крес. Очень жадный. Хоть и ярл… Был. Жадный и подлый. Никогда бы его тинг конунгом не выбрал, если бы не южане. Великанша брезгливо сморщилась. – Имперцы давали ему золото. Много золота. А там где звенят монеты всегда есть власть… – Раздраженно качнув носком сапога северянка ненадолго задумалась. – Сказывают пришел он с пятью дюжинами хирдманов свиты. – Голос дикарки заледенел словно дующий с гор ветер. – Более чем достаточно, чтобы вырезать десяток семей и несколько треллей. Только кузнец и спасся. Сбежал как последний трус. Хотя, как по мне… Трусом его только глупец, что своей крови никогда не видел назвать может. Но, так или иначе, тот юноша сбежал. И поклялся отомстить. Сам он конечно ничего сделать не мог. Но если человек что-то очень-очень хочет… – Бросив очередной острый взгляд на то сжимающего то разжимающего могучие кулаки кузнеца, северянка неторопливо размяла плечи и скрестила руки на груди. – Хороший коваль большая редкость. Особенно в Подзимье. А уж такой, как тот юноша… Такой мастер ценится на вес серебра. Даже если за ними идет слава труса. Молодой кузнец не пошел к соседям. Знал, что не помогут. Он пошел в горы. И нашел себе защитника. Сильного защитника. Уже через пару месяцев одали Креса горели, его хирдманы висели распятые на дубах, а самого ярла раздавили камнями. Или волочили за лошадью пока все мясо с костей не содрали… – Дикарка жестоко оскалилась. – Эту часть сказки я точно не помню. В любом случае это был хороший урок для разжиревших на имперских подачках бондов. Очень хороший урок. Напоминание что настоящая власть это не мягкое золото, а огонь и острое железо. Правда, Рогатый топор ничего не делает просто так. Ты мне я тебе.

– Злая сказка… – Голос гиганта заметно дрожал. – Не хотел бы я, чтоб такое с кем взаправду случилось.

– Иногда жизнь пострашнее любых сказок бывает. Жизнь дает нам уроки. И они нам обычно не нравятся. Но, если мы их не выучим будет еще хуже… – Жестоко оскалившись, великанша громко шмыгнула носом и снова облизав губы принялась постукивать кончиками пальцев по доскам верстака. – Обидно, что Хальдар помер, правда? Возможно, еще пару лет и он точно стал бы настоящим конунгом. Приструнил бы зарвавшихся бондов. Укоротил руки лезущим в наши дела южанам. Но он… исчез… Сказывают он нарушил клятву. Хотел убить какую-то сумасшедшую девчонку, что подобрал в горах. Хотел. Да не смог. Не помогли ему ни боги ни черное колдовство. – Глаза великанши превратились в две сверкающие ледяным пламенем щелочки. – А еще говорят, что боги плетут судьбу человека еще при его рождении… Хальдар был слишком гордым. И слишком любил играть с другой стороной. Магия до добра не доводит. Рассказывают, все кончилось тем, что эта девчонка вырезала почти всех его хускарлов, а потом указала южанам места стойбищ мятежных бондов. Имперцы тоже мстительны. И не прощают обид. И хоть южане и слишком мягкие для этих гор, легионы разведчиков умеют воевать как бесы. Тогда мало кому сбежать удалось… Но кое-кто все же спасся. Ну а спасшихся уже развела судьба. Кто-то осел на земле и начал честную жизнь, кто-то в разбойники подался, а кто-то…

– Хорошая история. Очень хорошая… госпожа. Хоть и страшная. – Глухо проскрежетал кузнец. Из голоса Стефана словно по волшебству исчезло все радушие.

– Я тоже так думаю. – Болезненно скривившись дикарка поерзала на верстаке и упершись руками в доски чуть подалась вперед. – Я только забыла сказать, что тот кузнец, похоже действительно оказался колдуном. Плохим колдуном. Или хорошим. Это уж как посмотреть.

– Может и так. – Лицо гиганта отвердело будто покрывшись каменной коркой. – Но он никогда не был трусом. Он не сбежал. Его схватили. Сначала пытали. А потом заставили смотреть. Как калечат ставшего ему вторым отцом старика кузнеца. Как глумятся над его женой. Как потом их привязывают к лошадям и тащат по горной тропе. Как ломают, топчут и жгут все, что ему дорого. А потом, когда он все равно не согласился служить, ему раздробили дубиной колени и оставили умирать.

– Но они не знали, что этот кузнец – колдун. – Задумчиво кивнула Сив и выпятив губу принялась обгрызать ноготь на большом пальце.

– В горах говорят, что колдовство не мужское дело. – Холодно проронил здоровяк и обойдя наковальню, с задумчивым видом огладил пузатый бок горна. – Это правда. Того кузнеца учила мать. Она была из сулджуков. Южанка с окраин диких степей. Места где солнце может высушить тебя словно кусок подвешенного над костром мяса. Где дождь есть благословение богов. Самый край юга, даже по меркам имперцев. Настоящая вельва, она могла зашептать землю и небо, камень и воду, упросить огонь быть жарче, землю щедрее и мягче, призвать ветер или отогнать бурю. Но больше всего ее боялись и уважали за то, что она могла спеть хулительный гимн и отнять удачу у любого, даже самого славного воина. И ему ни помогут ни боги ни колдовство.

– Если колдовство, которое призовет заклинатель, сможет его узнать. – Оскалилась дикарка и приподняв руку коснулась кончиком пальца покрытого вязью боевой раскраски лица. Ты не задумывался почему так? Почему мы так часто стараемся быть на себя не похожими? Маски, Стефан. Ты кажешься очень умным. Скажи мне, почему мы все носим свои маски? Кузнец-колдун, может надеть маску сельского коваля.

– А молодая жрица Старого медведя стать имперским ловчим. – Тяжело качнул головой здоровяк. – Но, мы ведь с тобой не враги, госпожа?

– Пока не знаю. – Уронив руки на колени Сив склонив голову принялась внимательно изучать ссутулившуюся у наковальни фигуру. – Именно поэтому я и здесь. Потому мы говорим.

– Говорим. – Эхом повторил Стефан и со вздохом похлопав по горну дернул себя за бороду. Как Старый медведь говори и Мумиром[3]?

Северянка сморщилась будто ей в рот попало что-то донельзя горькое.

– Никогда не любила эту историю. – Недовольно проворчала она и покачав головой снова принялась болтать ногами. – Я не такая мудрая как Отец Войны. К тому же, как ни крути женщина. Игры высоких приятны только мужчинам. Может, обойдемся без игральных костей?

– Пожалуй обойдемся… – Кивнул великан после долгой паузы и шагнув в сторону уперся лбом в подпирающую крышу балку. – Как ты догадалась?

– Если честно, много чего было по мелочи. Первое из за рогатин охотников. Такие копья только за хребтом делают. У имперцев они узкие и трехгранные, чтобы броню прокалывать, у пиктов больше на лист похожи. Второе, уж больно ты ловко о шлемах, секирах да броне рассуждал. Знал какие у каких племен в ходу. Такое знание, да для деревенского кузнеца… А еще из-за свеч. В доме Денуца свечи, у Кирихе свечи, у тебя вон – свечи. – Кивнув в сторону стоящей на верстаке глиняной подставки, великанша пожала плечами. – Воск дорогой. Бортничать тут негде, да и пока я тут была ни одной пчелы не увидала. Вот и подумала, а откуда воск? Воск здесь только у пиктов достать можно. У них-то меда и воска полно. Сначала я не придала этому особого значения. Империя не империя, запреты не запреты, а жить как-то надо. Многие поселки за стеной потихоньку торгуют с лесными. – Грустно улыбнувшись великанша скрестила на груди руки. – Но потом я поняла, что здесь что-то не так. В поселке воняет магией, будто это не деревня, а священная роща. Почти от каждого двора колдовством несет. Злым колдовством. Даже домовые духи разбежались. Одна маленькая берегиня осталась, да и та все, что говорит это о том что уйти хочет. Яблоня во дворе. С яблоками… В начале лета. Люди странные. Соседей убивают, а они об этом говорят будто всерашний дождь обсуждают. Ходят как сонные мухи. На улице нет детей. По хозяйству никто не работает почти. А потом я и сама почувствовала, как кто-то мне мысли перемешивает. Будто напоили меня крепким маковым молоком, или отваром из чертовых рожек, а мне и невдомек. То смеяться хочется, то кому нибудь морду разбить, то трахаться, что аж не в терпеж, то просто спать. А потом я поняла, что уже и духов почти не слышу. – Болезненно скривившись, Сив запустила пальцы в затылок принялась остервенело скрести голову. – Чешется. – Пояснила она здоровяку. – Вроде от вшей избавилась, а все равно чешется… – А, что именно ты колдун я начала догадываться, когда начала думать с какого перепуга староста поселка простого кузнеца слушается. Ты единственный вызвался на драку с гармандцами. Тебя не взяло железо. А когда ты понял, что дело серьезное это ты наложил на барона глиф бури копий[4], и заставил волосы того мелкого ублюдка загореться… – Оставившая наконец в покое свою косу великанша снова надолго задумалась. – Это я потом поняла. – Призналась она спустя минуту. – Сначала думала, что тебе просто повезло. А позже, когда кое что сказала, – дикарка щелкнула пальцами подбирая слова. – Раз. И все стало ясно. А потом и тебя вспомнила. Я видела тебя лет восемь назад. Когда ты Хальдару оружие привез… Ты совсем не изменился. Разве что одеваешься по южански теперь и бороду укоротил… То, что ты здесь сотворил… Это страшно, Стефан. Я чувствую будто тону в холодной воде. Все становится каким-то неинтересным скучным плоским, не хочется ничего делать… И одновременно ты злишься. На себя, на других, на весь мир. Сильно злишься. Все плохое как будто из тебя лезет. Будто, кто дрожжей в отхожую яму сыпанул. И давит, давит, давит. И все вокруг такие-же… замороченные. Это очень злое колдовство, Стефан… Дело ведь в воде, так? Ты отравил воду?