Текст книги "Как Путин стал президентом США. Новые русские сказки"
Автор книги: Дмитрий Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
ВОЖДЬ КРАСНОРОЖИХ, ИЛИ BORROWED-IN
Джордж-младший, гроза Техаса, своими руками убивший шесть человек, откинулся на спинку стула, закурил сигару, отхлебнул виски и скептически оглядел салун.
– Не нравится мне все это, Билл, – сказал он со смутной угрозой в голосе. – Совсем не нравится.
Его напарник, Билл-бывший, безукоризненный джентльмен, чей алый нос свидетельствовал о долгой монашески-честной жизни, смачно сплюнул табачную жвачку. Сигар он не курил с тех самых пор, как один обнаглевший прокурор попытался пришить ему изнасилование старой кобылы Моники посредством толстой «гаваны».
– Черт возьми, Билл, – выругался Джордж-младший. – Не будь я сын Барбары Золотой Ручки! Я мог стерпеть, что Эл Гор, мир его праху, обзывал меня техасским мясником. Я терпел, когда старина Либерман, да успокоится он в лоне Авраамовом, говорил, что я до сих пор читаю по складам. Но Билл! Ковбой, которому русские не платят долгов, – плохой ковбой. Ковбой, которым русские вытирают задницу, не может стать президентом Соединенных Штатов.
Вместо ответа Билл-бывший кивнул и выстрелил в потолок. На потолке уже красовался лозунг «Хиллари – в Сенат!», состоявший из пулевых отверстий.
– Я знаю, черт возьми, что у них теперь есть полковник Путинг, – продолжал Джордж-младший, не нуждавшийся в собеседнике. – Он крутой малый, он, говорят, может зубами выловить десятицентовик из миски с йогуртом, он пьет морскую воду, а в сортир с ним лучше вообще не заходить. Но папа проклянет меня, если я не выколочу из них деньги. Сегодня нам не заплатят красные, завтра нас захватят желтые, послезавтра взбунтуются черные, а послепослезавтра мы проснемся голубыми.
Билл-бывший кивнул мрачнее прежнего и трубно высморкался.
– Я старый ковбой, Джордж, – сказал он сипло. – Ты молодой, у тебя все только начинается. И я открою тебе один способ, о котором вообще-то никто не догадывается. Против этого не устоит ни Путинг, ни какой-либо другой полковник, лови он десятицентовик хоть в синильной кислоте. С них надо взять выкуп, малыш. У них надо украсть человека.
Глаза малютки Джорджа загорелись нехорошим огнем.
– Но ведь это терроризм, Билл? – спросил он для проформы.
– А как же, – солидно согласился Билл-бывший. – Обязательно. Но, как гласит пятнадцатая поправка, с волками жить – по-волчьи выть.
– Но ведь они в грош не ставят своих людей, – скорбно заметил Джордж-младший. – Кажется, они были бы счастливы сбагрить нам хоть все свое население. А чем кормить? Чем кормить, я тебя спрашиваю?
Билл-бывший улыбнулся, обнажив железные зубы. – У них есть такие люди, за которых они заплатят.
Джордж-младший поднял глаза к потолку и зашевелил губами.
– Иванов? – спрашивал он у потолка. – Иванов-второй? Березовский? Абрамович? Волошин?
– Мелко, мелко, – покачал головой Билл-бывший. – Немасштабно мыслишь, малыш. С такой мелочевкой ты никогда не станешь президентом Соединенных Штатов. У русских есть человек, за которого они вернут все долги бывшего СССР. Этот человек умеет так прятать концы в мутную воду, что десять водолазов будут искать их, пока он не украдет и водолазов. Этот человек умеет делать золото из грязи, возводить дворцы среди всеобщей нищеты и пускать магнатов по миру. Он имел дело с бриллиантами, работал по золоту и смыслит в строительстве. Он отмывает деньги так, как твоя Лаура не отстирывает твоих сорочек. На него охотилась железная Карла, его крови хотел Дево Швейцарская Лихорадка и Бертосса Женевский Бульдог. Но он сделал их, как щенков.
– Я его знаю? – быстро спросил Джордж-младший, залпом осушая свой стакан.
– Ты его не знаешь, но ты его узнаешь, – важно кивнул Билл. – А пока запомни: его имя Борроудин, Borrowed-in, что означает «взятый взаймы». Само имя подсказывает нам выход! Сдается мне, что за этого малого, если его как следует украсть, русские выложат все, что у них осталось. Эта курица несет золотые яйца, ты понял?
– Я понял, – раздумчиво проговорил Джордж-младший. – Но не забудь, Билл, я недавно в большом бизнесе. Как мы его возьмем? Наверняка его охраняет чертова туча казаков с пиками!
– Учись, пока я живой, – усмехнулся Билл-бывший. – Старики тоже кое на что годятся. Пригласи его на свою инаугурацию.
– Черт! Как же я сам не допер! – воскликнул Джордж-младший, от души расхохотался и ущипнул проходящую мимо Конголезу Бзамс за хорошенькую черную задницу.
Джордж и Билл – один нервно куря, другой беспрерывно жуя табак, – стояли у стойки нью-йоркского аэропорта с букетами алых роз.
– Какого черта он полетел в Нью-Йорк, когда я звал его в Вашингтон? – сквозь зубы спросил Джордж-младший. – Он что, почуял неладное? Тогда он и сейчас даст деру.
– Успокойся, – отвечал Билл-бывший. – У него есть дела помимо твоей инаугурации. Он занят сейчас строительством подземного туннеля Минск – Москва, а строить этот туннель будут наши.
– У них что, своих нет? И с каких это пор два города, не разделенные ни морем, ни горами, принято соединять подземным туннелем?!
– Тшш, спугнешь! Свои есть, но они туннель строить не будут. И вообще, своя рабочая сила стоит дешево, больших бабок не отмоешь. А туннель роется в знак дружбы, это такой символ.
– А деньги где он берет?
– Этого не знает никто. Потому-то он так и ценится. Эй, гляди!
Билл-бывший едва не заорал в голос, потому что прямо на него, сверкая добродушной улыбкой, надвигался Пал Палыч Бородин.
– Здра-авствуйте, здра-авствуйте, – барственно приветствовал он обоих ковбоев – старшего и младшего. – А я, понимаете, раз уж вы позвали, решил в Нью-Йорк завернуть, утрясти тут одно дельце. Кое-что обсудить с нашими людьми на Брайтоне, сами понимаете.
– Добро пожаловать, – широко осклабился Билл-бывший. – Это похищение. Вы арестованы.
– Вы имеете право на адвоката, на бесплатный валидол и ежедневный баскетбол, – добавил Джордж-младший. – Все, что вы сейчас скажете, может быть использовано против вас.
– И будет использовано, если нам и Парижскому клубу завтра же не заплатят, – внушительно заметил Билл.
На глазах Бородина блеснули слезы. Ковбои не догадывались, что это слезы радости.
– Дорогие мои! – прочувствованно воскликнул Пал Палыч. – Господи, какое счастье! Спасен, спасен! Вот нечаянная радость! Вы положительно прочли мои мысли!
Похитители переглянулись.
– Неплохо держится, – сказал по-английски Билл-бывший.
– Чую недоброе, – предупредил Джордж и обернулся к Бородину, переходя на русский:
– А чему, собственно, вы так радуетесь?
– Да как же! – хлопнул себя по бедрам Бородин. – Ведь дома, после дедушкиной отставки, я ни секунды не чувствую себя в безопасности! А у вас – приличные условия, и уж тут-то старина Путинг до меня точно не доберется! Я не говорю уже о том, что возможностей для бизнеса у вас гораздо больше, и в тюрьмах на Брайтоне сидят такие люди, что, словом, господа, через какую-нибудь неделю вы не узнаете Америки!
– Не нравится мне его радость, – кисло сказал Джордж.
– Ничего, – усмехнулся Билл. – Мы его для начала пихнем в общую, к интеллигентным людям. Вот тогда посмотрим, как он повеселится! Русские забашляют сколько хочешь, чтобы только выцарапать его оттуда.
– Ну, где у вас тут вагонзак? – торопил Бородин. – Везите, везите, мне надо утрясти массу вопросов! В этот момент у него зазвонил мобильный телефон.
– А? Что? – крикнул он в трубку. – Нет, нет, я занят! В буквальном, меня взяли взаймы! Сами теперь разбирайтесь, у меня тут дела помасштабнее! Да, – спохватился он, оборотившись к Джорджу-младшему.
– Я вам тут вез, на инаугурацию. Но раз такой оборот, потерпите, я прокручу и тогда уже подарю. Нужен же, черт возьми, стартовый капитал!
Он помахал перед носом Джорджа бриллиантовыми запонками и невозмутимо проглотил их. Ковбои пошатнулись.
– Подумай, Билл, – сказал Джордж. – Сильно подумай. Может, все-таки переговорный путь?
– Все будет тип-топ, – неуверенно сказал Билл, и они поехали в тюрьму.
Когда на следующий день за Бородиным пришли, чтобы везти его в суд, ковбоев поджидало первое крупное разочарование. Билл приготовил видеокамеру, чтобы заснять Бородина, изнывающего в окружении агрессивных афроамериканцев. Он был уверен, что у Бородина уже отняли пудинг с кленовым сиропом, полагавшийся на завтрак, и загнали на самое неудобное место. Эту пленку можно было прокрутить по CNN, показать Путингу и долго расписывать ему ужасы, ожидающие Бородина в заключении: лишение сладкого, запрещение играть в баскетбол, отъем мобильного телефона.
Скрипнула тяжелая дверь, и взорам ковбоев открылось потрясающее зрелище. Бородин сидел на лучшем месте. На столе перед ним (в обычное время стул был привинчен к полу, но для почетного гостя его придвинули к нарам) стояли икра, белорыбица, несколько видов колбасы и бутылка такого виски, которое Джордж-младший в своем Техасе позволял себе только на День независимости. Афроамериканцы прислуживали. Бородин держал базар с крупным американским авторитетом из соседней камеры. Джордж-младший совершенно точно знал, что авторитет не говорит по-русски, а Бородин не знает английского, – однако разговор шел очень оживленно, хотя и велся на каком-то непонятном языке. Он сопровождался энергичной распальцовкой.
– А-а! – радушно воскликнул Бородин. – Присаживайтесь, ребята! Угощайтесь, чем Бог послал. Э, э! Билл! Тебе со мной рядом сидеть не положено, извини, ты все-таки не в законе. Так что на пол, на пол, без церемоний! Джордж, того, бутербродиков намажь нам! Берите икорку, братаны, не стесняйтесь. У нас тут с Бобом, – он кивнул на американского авторитета, – небольшой планчик созрел. Вы как, против не будете? Охота нам немного подремонтировать все это дело, а то, понимаете, никакого вида. Все-таки престижное место, бруклинская тюрьма, не Мухосранское СИЗО какое-нибудь. Люди какие сидят шустрые!
Он удовлетворенно показал глазами на метавшихся вокруг стола афроамериканцев.
– Кстати, Джим, голуба, еще бутылочку сделай, сладкий. (Афроамериканцы брызнули под нары и извлекли еще три бутылки драгоценного питья). Короче, я задумал вам тут кое-какую реставрацию, вроде как у нас в БКД. Требуются небольшие средства, но вы же это решите, верно? А то ребята уже волнуются, – и Бородин жестом фокусника извлек петицию, подписанную всеми заключенными бруклинской тюрьмы. Речь там шла о невыносимых условиях содержания.
Билл машинально потянулся за бумагой.
– Бери, бери, – добродушно согласился Пал Палыч, жуя. – Копия уже у моего адвоката, так что это можешь взять себе. Ты представляешь, если до газет дойдет? Ай-яй-яй!
– Черт с ним, – сквозь зубы прошипел Билл-бывший. – Под инаугурацию такой сюрприз, конечно, испортит все дело. Валяй, выделяй им ассигнования по минимуму, но вообще с ним, похоже, надо держать ухо востро. Одна надежда, что Путинг быстро раскошелится.
– И еще, – невозмутимо продолжал Бородин. – Вы, ребята, пока папе не говорите, что я у вас тут. Ну, в смысле полковнику. Я ужасно не хочу обратно, если честно. У вас тут крутые парни, с ними можно делать дела, а у нас, сами понимаете, сейчас не развернешься. Такие постные рожи у всех стали – смотреть противно. В общем, я тут покантуюсь недельку-другую, лады? Охрана, я смотрю, парни надежные, наши меня тут не достанут._ А то у нас на Родине, сами понимаете, кое-кому не нравятся теперь крепкие хозяйственники. Посмотрю я, как они там без крепких хозяйственников, но вы меня, короче, не выдавайте. Хоккей? Ну, а за это я вам, само собой. Вот ты, Джорджи, сколько мне отвалишь на реконструкцию? Половину храбро пиши себе, я в отчетности поправлю. Положитесь на меня, – и Пал Палыч широко улыбнулся.
Красные, потные и растерянные ковбои вывалились из здания бруклинской тюрьмы в расстроенных чувствах.
– Сдается мне, Билли, – сказал Джордж, вытирая пот со лба, – что этот малый скоро построит нам не только новую тюрьму, но и хар-роший преступный синдикат!
– Не бойся, малыш, – не очень уверенно утешил его Билл. – Пять часов назад сообщение об аресте прошло по всем каналам, через пару часов Путинг непременно отреаги… Кстати, где мои часы? Ты не брал моих часов, Джорджи?
– На черта мне твои часы! – заорал Джордж-младший, хлопая себя по карманам. – Ты лучше скажи, где мой бумажник!
Ковбои рысью вернулись в камеру.
– Наши вещи! – хором кричали они.
– Да ладно вам, – примирительно сказал Пал Палыч. Он уже лежал на нарах, и двое афро-американцев почесывали ему пятки, а еще двое обмахивали невесть откуда взявшимися веерами. – Поиграть нельзя. Какие надутые. Вон, берите вашу ерунду, я и не думал, что вы такие бедные!
Правда, в бумажнике уже не было денег, а в часах не осталось камней, но ковбои были счастливы, что вернули хоть часть своего добра. Час спустя Билл-бывший уже названивал полковнику Путингу.
– Полковник, – сказал он сдержанно. – Здравствуйте. Это говорят ужасные похитители, шутка. У вас в последнее время ничего не пропадало?
– Вроде ничего, – даже по телефону было слышно, как Путинг пожимает плечами: один погон стукнулся о трубку. – Правда, во Владивостоке опять пропал уголь. Вы хотите сказать, что это вы?
– Бросьте проклятые шутки! – заорал в трубку Джордж-младший, вырывая телефон у Билла. – Ваш человек похищен, но мы вернем его, как только Россия выплатит парижские долги! Даю вам три, нет, два, нет, полтора дня сроку! Иначе, иначе я не знаю, что я сделаю!
– Глупости какие-то, – сказал на том конце провода Путинг. – Долги не заложены в бюджет, не могу же я вырвать кусок изо рта у стариков и детей! Подождите, мы на подъеме, скоро заплатим…
– А где госсекретарь Борроуд-ин? – ехидно спросил Билл-старший.
– На инаугурации у вас, где ж еще. Ну, не отвлекайте, у меня вообще-то дела, – сказал полковник и повесил трубку.
– Кремень, – скорбно заметил Джордж-старший.
– Ну ничего, – злобно воскликнул Билл-младший и помчался в тюрьму – пытать похищенного.
Президентский кортеж затормозил, взметая пыль, и у Билла отвалилась квадратная челюсть. На месте тюрьмы стремительно вырастал небоскреб, Пал Палыч в каске похаживал вокруг и покрикивал на афроамериканцев, охрана бойко катала тачки с раствором, а к месту стройки чередой подъезжали бронированные мерседесы. Бородин быстро о чем-то договаривался с их владельцами, не глядя подмахивал наряды, принимал подношения и периодически отвечал на звонки.
– А-а, ребята! – помахал он ковбоям. – Я тут, знаете, решил фасадик вызолотить, как думаете? По-моему, стильно. Насчет денег не беспокойтесь, мне наши подогнали, да и ирландцы с итальяшками не обижают. У них тут хорошо поставлено, бабки есть, а отмыть негде. Ну, так я и говорю – вкладывайте в строительство, это же лучший способ! Верно я говорю, Фред?
Начальник тюрьмы, пыхтя и отдуваясь, катил огромную катушку с кабелем.
– Только техника у вас чегой-то барахлит, – пожаловался Бородин. – Все вручную, все пердячим паром. Ну, это я заметил: как мы, русские, за что-нибудь беремся – тут же все становится как у нас. Бабки появляются откуда ни возьмись, а техника барахлит. Ну, это ничаво – у вас тут ребята крепкие, верно я говорю?
– Мистер Билл, – жалобно сказал начальник тюрьмы, – я ничего не мог поделать. Все началось с того, что он пошел поиграть в баскетбол, и тут же пропал мячик! Заключенные очень этого не любят, и я потребовал отдать мяч, но он сказал, что мяч стоит денег. Мне пришлось ему заплатить, он пустил деньги в оборот, скоро в руках у него была вся тюрьма, и лично я должен ему сорок два миллиона за моральный ущерб плюс проигранное в эту странную игру, в которую он всю ночь заставлял меня играть, двадцать одни очки, так, кажется?
Умоляю вас, мистер Билл, заберите этого ужасного человека! На первом этаже нового здания тюрьмы он предполагает открыть бордель, в подвале разместил сауну, второй этаж сдал адвокатской конторе Соловейчик и Ко, на третьем разместил строительную компанию «Одесса родная», четвертый хочет отдать газете «Наша семья», а про пятый я еще ничего не знаю, но заключенным там тоже наверняка не найдется места! Ему уже прислал приветственную телеграмму какой-то жуткий Myhas, помните, которого упустили швейцарцы. Он сделал там приписку персонально для меня: «Брат Павел ни в чем не должен знать отказа, иначе кирдык!». Я не знаю, что такое кирдык, но почему они все называют друг друга братьями? Боюсь, что это какая-то ужасная секта!
– Ништо, ништо! – приговаривал Пал Палыч, одобрительно подмигивая Биллу. – Бойко лопочет, кучерявый, – где только по-вашему так трекать научился? Забавный малый, страсть! Я тебе из него настоящего прораба сделаю. Покурить хочешь? – Пал Палыч услужливо распахнул портсигар с монограммой Джорджа-младшего. – Да, Билл! Я забыл там сказать твоему молодому, тоже хороший малый, шустрый! Вишь, какое дело: у вас инаугурация малость подвинулась. Ну стыдно же в такой Белый дом въезжать, милый ты мой! Я тут затеял небольшую реконструкцию, миллиарда на два. Ну ладно, грабь, – на полтора! Я уж договорился с этим вашим, как бишь его, ну, который вице-президент-то новый! За месячишко мы нормальненько этот дом отделаем, этажность подрастим, сауна, все такое, – овальный новыми панелями обошьем, австралийская лиственница, слыхал, нет? Я уж заказал. То есть лиственница будет наша, я договорился в Сибири, но забашляем как за австралийскую, с учетом дороги. Разница пополам. Нормально? Ты не в обиде? Потому что схема-то все-таки моя, ты понимаешь, и лиственница тоже моя, – ваш только транспорт и оформление. Да, и еще: конечно, расходы на медицину и образование придется малость того. Ну сам ты подумай, Билыч: что важнее – представительность или какая-то там медицина? Ты человек государственный, должен понимать. Вот Белый дом отгрохаем, погоди, я тебе еще Капитолий сделаю, а то что это такое, ты понима…
Хозяйственник не договорил. Ковбой решительно схватил его в охапку, невзирая на возмущенные крики толпы заключенных, швырнул в свой бронированный мерседес и погнал в аэропорт. Правда, бензина ему хватило впритык – пока он беседовал с Пал Палычем, почти весь бензин из запертого наглухо бака куда-то делся.
Десять часов спустя личный самолет президента США приземлился в аэропорту Шереметьево-2. Джордж и Билл, еле удерживая на плечах брыкающийся мешок, спустились по трапу. Полковник Путинг – рано поседевший бравый вояка в парадном мундире – ждал их в VIP-зале.
– Слушаю вас, джентльмены.
– Чего там слушать, полковник! – отдуваясь, хрипло произнес красноносый Билл. – Мы согласны на четверть суммы. Гоните ваши долги, и мы в расчете. Не хотите долги? Ладно, сойдемся на процентах. И возьмите вашего, вашего, вашего госсекретаря, – он свалил мешок на пол. В мешке испуганно присмирели, почувствовав присутствие папы.
– Значит, так, – невозмутимо произнес полковник Путин, смерив ковбоев холодным взглядом. – Я согласен взять у вас ЭТО, разумеется, на моих условиях. Нам нужен трехмиллиардный займ на полгода – естественно, беспроцентный, – плюс режим наибольшего благоприятствования для нескольких наших фирм, список которых вы найдете вот здесь, – он похлопал по пухлой папке, лежавшей на столе. – Времени на размышление я вам не даю, и скажите спасибо, что мы не требуем обратно Аляски.
Ковбои быстро переглянулись.
– Как долго вы сможете его удерживать? – спросили они полковника.
– До следующей инаугурации, надеюсь, он к вам не поедет, – усмехнулся полковник.
– Успеем добежать до канадской границы, – кивнул Джордж, и президенты, лихо подмахнув документы о займе, наперегонки бросились к самолету.
– Ну что ж, – сказал Путинг, развязывая мешок. – Вылезай, Пал Палыч. Готовься, милый, – завтра в Англию вылетаешь. Что-то давно я настоящего «Липтона» не пил.
БЛЕСК И НИЩЕТА ТЕЛЕПУЗИКОВ
Генеральный продюсер канала номер один был вполне доволен собой. Начинал он как эстет, но вовремя оставил эстетские заморочки, переключившись на народное телевидение. Суперуспешный проект «Сладкие песни о страшном» принес ему всенародную любовь: откормленные звезды попсы с бутафорскими бинтами и медалями, в гимнастерках со складов «Мосфильма» исполняли фронтовой фольклор, а также прославленные военные песни; полковники в отставке рыдали как дети. Впоследствии генпродюсер несколько раз сделал политически верный выбор, что было в России девяностых годов ой как непросто, и мог полагать себя истинным выразителем новейших тенденций… как вдруг на стол ему легло предупреждение от Министерства прессы.
Сначала генпродюсер не поверил своим глазам. Он взял бумажку, посмотрел на свет и на всякий случай даже понюхал. Увы, органы чувств ему не врали. На просвет отчетливо виднелся характерный знак Минпечати – обаятельно улыбающийся череп и скрещенные косточки, а пахла бумажка так же, как все предупреждения. Она пахла большими неприятностями.
«Министерство прессы, – прочел генпродюсер, – в первый и последний раз дружески предупреждает вас о том, что вы уделяете недостаточно внимания воспитанию деток. В последнее время президент наш очень озаботился детками, чего и вам желает. На наших экранах мы видим что? Мы видим там засилье отвратительных иностранных монстров, а патриотического воспитания деток отнюдь не видим. И если так пойдет дальше, то вы увидите, что мы умеем закрывать не только ТВ-6. С совершенным почтением и пожеланием приятного аппетита».
Насчет аппетита была шутка. Министр прессы был рубаха-парень и большой шутник. От его улыбки падали в обморок и более крепкие люди, чем генпродюсер канала один.
Первым делом генпродюсер выбрался из объятий кресла, подошел к портрету президента на стене и сказал умильным голосом:
– Да как же вы только все успеваете? И о детках подумали!
На самом деле о детках президент подумал по чистой случайности: однажды, когда все поздравления были разосланы, а скины обезврежены (других проблем в стране не осталось), он от скуки включил телевизор и увидел в нем телепузика. Программа предназначалась для двухлетних детей, но президент этого не знал, потому что смотрел с середины. Очень скоро ему стало скучно, и он капризно позвал министра культуры.
– Ну что это такое! – произнес он плаксиво. – Это разве интересно? Тинки-Винки, Ля-ля. По… Солнышко какое-то… в виде младенца». Ребенку предстоит жить в динамичном, многополярном мире, где все время что-нибудь взрывается. Ему, возможно, на улице придется расти и клей нюхать, если правительство не решит проблему беспризорности… Это готовит его к жизни? Вот эти. толстые? Подготовьте указ, и чтобы я ерунды этой плюшевой больше не видел!
Министр культуры, чья фамилия переводилась как Шустрый, пулей вылетел из кабинета и помчался запрещать. Не прошло и недели, как все руководители крупнейших каналов получили предупреждения за недостаток внимания к нашей главной надежде.
Вернувшись в кресло, генпродюсер глубоко задумался. Детских программ у него на примете не было, и негде было взять. Он развернул сетку вещания: 9.00 – сериал «Роковые секреты Полишинеля», 10.00 – сериал «Дикий ангел», 11.00 – «Ручной дьявол», дальше шли «Спасатели Сансет-бич», «Рабыня без ауры» и «Кровавые разводы» (история Хуаниты, в каждой серии разводившейся с очередным мужем, а серий уже было 225 и неизвестно, сколько осталось; за отсутствием в Аргентине такого числа актеров мужья уже начали повторяться). В 19.00 начиналась модифицированная версия «Поля чудес»: Якубович уже не задавал вопросов, а только принимал подарки – соленые грузди, сало, сахарные головы, свой портрет на горчичном зерне, расписные яйца с наклеенными усами, живых кур и тканые полотенца. После каждого второго подарка он кланялся, приговаривая: «Дай бог здоровьичка вам, и деткам, и свекру, и деверю, и шурину, и золовушке, и куманьку с куманихой, и сватье бабе Бабарихе!», а после каждого третьего петухом кричал: «Рекламная пауза!» Программа имела сумасшедший рейтинг. С 20.00 Евгений Петросян со своей женой Еленой Степаненко до упаду хохотали, глядя друг на друга. Время юмора на канале заканчивалось выпуском новостей, над которыми хохотала уже вся страна, включая дикторов. Даже самые вышколенные чтецы, еще старой школы, с трудом сдерживали радостный смех:
– А теперь новости экономики. За истекшую неделю… ой, мамочки… достигнут внушительный рост… хи-хи… на 0,003 процента… ой, я не могу… а президент России призвал министров быть смелей и амбициознее и планировать на май никак не меньше 0,004." Ай, держите меня! – и диктор закатывался на всю студию. Рейтинг новостей рос неудержимо.
После юмористического блока начиналось время отечественного и зарубежного кино: сериалы «Кровавый хруст-3», «Забойная сила-6», «Волки позорные-8», «Улица подбитых „фонарей“», все участники которой ходили с красно-синими фингалами, а также американская сага о похождениях техасского рейнджера, передвигавшегося верхом на дикой корове. Сюжет почти всех серий «Рейнджера» был одинаков: дав клятву никого не убивать без особенной необходимости и вообще облагородить свою карму, техасец терпел, пока по башке ему наносили тридцать три удара стулом, но на тридцать четвертом не выдерживал и с ужасным криком начинал давать сдачи, после чего очень быстро оставался один, взбирался на свою корову и в слезах отбывал к новым приключениям.
В три пополуночи, для истинных любителей культуры, изо дня в день показывали наше старое кино. Пять дней в неделю по заявкам отставных военных демонстрировался блокбастер «Солдаты», а по выходным – «Офицеры». Все это было отличное, неполитическое, высокорейтинговое телевидение, и разбавить его чем-либо новым, кроме рекламы новых прокладок, не представлялось возможным. «Телепузики» уютно торчали в своей щели, никому не мешая, и заменить их было нечем – всех производителей программы «Усни, дитя» давно определили в элитный дом престарелых, а «Союзмультфильм» занимался исключительно дубляжом саги о покемонах. Кто такие покемоны, не знал никто, но это и считалось настоящей адекватностью нашему времени: кто такой президент, тоже до сих пор толком никто не знал, но все его ужасно любили – и чем меньше знали, тем всенароднее делалась любовь. В этом смысле между ним и Пикачу наблюдалось почти полное сходство – разве что Пикачу все время говорил «пика-пика-пика» и разил хвостом, а президент знал несколько больше слов и за отсутствием хвоста разил взглядом. – И чего ему не понравилось в телепузиках? – мрачно спросил себя генпродюсер. – Вроде такая тихая программа, никакой политики… Плешь! – крикнул он своего заместителя по развлекательным программам. Вадик Плешь, прозванный так за раннюю лысину, как раз репетировал в это время свою новую телеигру, призванную затмить устаревшее «Поле чудес». Суть игры была проста: всех участников ставили в круг, над головами их подвешивали ведра с дерьмом, а в центре круга стоял Плешь, весь в белом, и весело смеялся, когда после очередного неправильного ответа на игрока опрокидывалось ведро. Зрелище в самом деле было гомерическое, особенную же пикантность придавало ему то, что в одном из ведер вместо дерьма был шоколад. Вопросы подбирались хитрые – где была битва при Фермопилах, как называлась столица Римской империи и в каком городе княжил Владимир Суздальский. Ответить не мог почти никто, так что скучать зрителям не приходилось – ассистенты едва успевали наполнять ведра. – По вашему приказанию прибыл! – отрапортовал Плешь.
Генпродюсер принюхался. – Ты что, навоз по участку раскидывал? – поморщился он. – Телевидение – грязная работа, – оправдывался заместитель. – Ладно. Принеси мне последний эфир «телепузиков», а то нам тут, понимаешь, предупреждение пришло… – Что-нибудь политически неграмотное? – насторожился Плешь. – Откуда я знаю! – взорвался генпродюсер. – Я что, смотрю их? Тащи давай!
Скоро требуемая кассета была принесена, и начальник погрузился в созерцание. На экране всходило солнышко. Четыре пухленьких разноцветных существа весело резвились под его лучами. – Как хорошо прыгать! – кричал один по прозвищу Тинки-Винки. Остальные радостно хихикали. – Как весело ходить! – кричал другой, по имени Дипси, размахивая шляпой и маршируя на месте. – Мне нравится ползать! – кричала нежно-салатовая Ля-ля, падая на свое телепузико и ползя на нем к зрителю. – А я люблю сидеть! – заходилась от хохота самая маленькая, которую звали По. Она была красненькая и дрыгала толстыми ножками. После этого всем героям программы раздавали пузи-блинчики и пузи-крем. По не хотела есть и ничего не получала, а остальные тыкали в нее пальцами и оглушительно хихикали. Это в принципе напоминало шоу Петросяна со Степаненко, но содержало несколько больше смысла. – И чего ему не нравится? – задумался генпродюсер. Программа была аккуратной, политически выдержанной, не содержала политических намеков и за двадцать минут прерывалась рекламными паузами всего семь раз. – После получасового размышления он вызвал заместителя. – Давай сюда живо бригаду, которая их озвучивает, – лаконично приказал он. – Да ведь этот выпуск уже был в эфире… – Ничего, покажем в правильном варианте. И мультипликатора зови. – Еще через полчаса вся команда, готовившая «Телепузиков» к выпуску, навытяжку стояла перед генпродюсером. – Значит, так, – грозно произнес он. – Имена переделать. Что это за иностранщина? У нас что, русских имен нет? Оставить только Лялю. Остальные будут называться Витя, Митя и Петр, чтобы не слишком менять артикуляцию. – Но По же девочка, – робко вставила актриса, озвучивавшая самую маленькую. – Будет мальчик! – рявкнул генпродюсер. – Нам нужны защитники Родины! Солнышку поменять лицо. Там восходит никому не известный мальчик, а должен восходить всем известный известно кто! Поняли? У нас теперь одно солнышко, которое греет всех одинаково. Но главное – текст! Возьмите этот сценарий, и чтобы озвучивали точно по нему! Я больше предупреждений получать не намерен!
На следующее утро в эфир вышел переозвученный выпуск «Телепузиков».
– Наша экономика подпрыгнула вот так! Вот так! – повторял бывший Тинки-Винки, подскакивая.
– Мы пойдем в армию вот так, вот так! – приговаривал Витя-Дипси, маршируя.
– Мы любим нашего президента вот так, вот так! – приговаривала Ляля, ползая на пузе.
– А кто не будет ползать, будет сидеть вот так! – плюхалась на плюшевую задницу бывшая По, ныне Петр. С небес на все это одобрительно смотрело первое лицо государства.
– Ничего, – одобрительно заметил министр культуры Шустрый и побежал докладывать президенту о проделанной работе.
