Текст книги "Как Путин стал президентом США. Новые русские сказки"
Автор книги: Дмитрий Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПРЕСТИЖ
В последнее время Путина мучил международный престиж. Что это такое, Путин представлял себе смутно и опосредованно. Он был, и в то же время его не было. Нам плевать было, что они все про нас думают, и вместе с тем мы жили за их счет. Кое-какая ржавая мощь еще громыхала по нашим сусекам, но ясно было, что без их помощи запустить ее не удастся никак, а захотят ли они запускать мощь, которая по ним же и шандарахнет, – это был большой вопрос.
– Большой вопрос, – повторил Путин и снова заходил взад-вперед по кабинету.
В прежние времена с международным престижем все было в порядке. Он эти времена еще застал: у советской власти периодически клинило башню, и никто не мог догадаться, насколько далеко она может зайти по пути защиты своего реноме. Престиж был настолько велик, что позволял гордой Родине Путина дружить с людьми, которых в остальном мире не пускали не то что к столу, а руки помыть. В лучших друзьях Советского Союза числились несколько проверенных людоедов, один террорист в пестром платке и один бородатый человек, славный тем, что при произнесении публичной речи он, как правило, не мог остановиться.
Свой международный престиж Россия оберегала крайне ревностно. Доходило до того, что выигрыш на спортивных соревнованиях приравнивалась к победе в Отечественной войне, за падение на льду исключали из комсомола, за уроненную штангу отправляли таскать совсем другие тяжести, и даже шахматисты в играх с зарубежными соперниками демонстрировали такую силу воли, что часто и недвусмысленно показывали им из-под стола кулак. Ходил даже слух, что в первом ряду во время любых спортивных соревнований сидит экстрасенс и взглядом помогает нашим бить рекорды, но Путин как сотрудник органов прекрасно знал, что это был никакой не экстрасенс, а нормальный особист, под чьим прицельным взглядом проиграть действительно было невозможно.
В последние годы, однако, с репутацией начались странности. За послушание и честные попытки научиться пользоваться ножом и вилкой Россию приняли в несколько восьмерок, троек и десяток, но всюду – в качестве шестерки. Престиж втянулся до такой степени, что мочить соседей Россия уже не порывалась и ограничивалась периодическим выжиганием собственных окраин. Ей пытались запретить и это, но после того как несколько иностранных наблюдателей едва унесли ноги со спорных территорий бывшей Империи, Запад отчасти пересмотрел свои взгляды на права человека. Ельцин по части престижа был непредсказуем, как и во всем остальном: сдержанно осудив бомбардировки Югославии, он горячо поддержал Клинтона в деле орального секса, что подняло престиж на недосягаемую высоту. Иногда он дирижировал оркестром, что нагоняло на международное сообщество еще большего ужасу, чем если бы он размахивал ядерным потенциалом.
Путин в первые месяцы своего правления никакой новой линии выработать не мог. Со всех сторон его мучили взаимоисключающими советами. Коммунисты предлагали объединить усатого, бородатого и того, что в платке, и в таком составе влиться в Северную Корею. Либералы в свою очередь требовали даровать автономию Казани, Якутии и Сибири с последующим приданием Москве статуса вольного города. Все сходились на том, что престиж пора поднимать, но чем – представляли с трудом. В результате Путин чудом балансировал на грани грозности и дружелюбия, разъезжая по загранице и давая в каждом новом городе гастроль, состоящую из единственного, но стопроцентно выигрышного номера: он надевал халат, кланялся на четыре стороны и швырял на помост специально обученного человека. Это могло восприниматься и как символ величия державы, и как дружеский жест, призванный потешить собравшихся. Но скоро он показал свой номер практически во всех столицах, а ничего другого не умел; министр Иванов советовал попробовать глотать шпагу, намекая тем самым на сокращение вооружений, но лидер сверхдержавы такого себе позволить не мог – ни в смысле глотания, ни в смысле сокращения.
– Сокращения, – повторил Путин и еще мрачнее заходил по кабинету.
Иногда сверхдержаве подворачивался шанс приподнять престиж за чужой счет, а именно вмешаться в чей-нибудь конфликт и внезапно замирить дерущихся. Подобный прецедент случился еще до Путина, когда Милошевич заставил-таки НАТО взвинтить ему рейтинг путем бомбардировки Белграда; тогда Россия предложила свои услуги в качестве посредника, но Милошевич просил атомную бомбу, а НАТО умоляло не мельтешить, и посредничество не состоялось. Участие сверхдержавы в главном конфликте года ограничилось тем, что американское посольство было обстреляно яйцами, вследствие чего престиж России временно возрос вдвое: страна, которая может позволить себе швырнуть в лицо мировому империализму столько яиц плюс две гранаты, никак не может считаться государством третьего мира. – Слушай, Иванов, – спросил Путин министра иностранных дел по селекторной связи. – Там никто ни с кем, часом, не конфликтует? – А что? – настороженно спросил Иванов. – Да мы бы помирили, понимаешь. Престиж бы подняли. – Гениально! – воскликнул министр. – Как раз в Белграде революция. – Что, опять бомбят? У нас яйца не казенные… – Хуже! – рапортовал Иванов. – Милошевича погнали. Он выборы сфальсифицировал. – Ну и что, подумаешь, дело житейское, – сказал Путин, но тут же одернул себя. – Я хочу сказать, с кем не бывает. – Да, но он хочет и второй тур подтасовать! – Он что, в первом не мог подтасовать как следует? – спросил президент. – Поразительные люди, совершенно не перенимают опыта… – Не мог вот. Теперь свергают его. Коштуницу ставят. – Слушай, – раздумчиво проговорил Путин. – Вообще говоря, это шанс. Мы свое отношение как-нибудь выразили? – Ну… – Иванов замялся. – Как всегда, по стандартной схеме. Подтасовывать нехорошо, но и свергать – нелегитимно. Милошевич нам друг, но демократия дороже. В таком примерно роде. – Тьфу, бред, – поморщился Путин. – Надо их помирить. Нельзя ли как-нибудь того… в Москву их? Я не могу туда лично лететь, у меня своих делов хватает, и вообще это несолидно – чтобы президент сверхдержавы летал во всякую Югославию… – А может, слетаем, дзюдо покажем? – с надеждой спросил Иванов. Он всякий раз по-детски хлопал в ладошки, когда Путин швырял соперника на ковер. – Вот еще, – хмыкнул дзюдоист. – Может, мне им еще «Наука умеет много гитик» сложить? Нет, пусть сюда приезжают. Я их живо помирю. – Сказано – сделано: министр Иванов немедленно позвонил в Белград. – Але, Милошевич? – спросил он. – Приветствую. Как вы насчет немного тут у нас отдохнуть, посмотреть достопримечательности? Что значит – не до того? Вы сейчас где вообще-то? В бегах? Ну и бегите к нам, мы вас не выдадим… Погода прекрасная, и вообще… погуляем, президент фокус покажет… С этим вашим конкурентом переговорим, как бишь его. Может, выторгуем чего. Летите, ей-богу, а то к нам давно никто не летал. (Иванов любил, когда к нам прилетали: тогда устраивался банкет, и можно было повеселиться на халяву.) Что? Никак не можете? Белград горит? Ну тогда ладно… Кстати, вы Коштуницы телефончик не знаете? А то он человек новый, я координат пока не знаю. Да, записываю… Ну, хоп.
Иванов подумал, пожевал губами и набрал телефон Коштуницы. – Але, Коштуница? – спросил он. – С коммунистическим приветом (шутка). Как дела? Как здоровье? Я что звоню-то: вы в Москву не хотите слетать на недельку?
Отличный город, множество достопримечательностей… А, бывали? Что же я вас не заметил? Хотя действительно, вас тогда вообще мало кто знал… Ну еще раз побываете, мы вам встречу организуем, фуршет. – Иванов сглотнул слюну. Он вообще в последнее время был постоянно голоден, поскольку в Лондонах и Парижах нас с некоторых пор принимали по третьему разряду. – Вообще мы помирить вас хотим. Как – с кем, не с женой же! – Иванов хохотнул. – Идейка есть одна. Насчет подружить вас с Милошевичем. Прилетайте, мы живо… Мирись, мирись и больше не дерись! Что значит – заняты? Вас что, часто в сверхдержаву приглашают? А-а, власть берете… Да подождет ваша власть! – И министр в негодовании шлепнул пухлой ладонью по столу. – На фиг вам эта власть в такой недисциплинированной стране, сами подумайте! Гораздо же лучше иметь такого друга, как Милошевич, чем всю эту власть, ей-богу! Приезжайте, мы вас по Москва-реке покатаем… а? Что вы говорите? Телестудию взяли? Ой, мамочки… Ну ладно. Тогда мы к вам.
Некоторое время Иванов посидел в задумчивости, потом отзвонил Путину.
– Владим Владимыч! – сказал он со вздохом. – Не хотят.
– Что, оба?
– Ага. Один говорит, Белград у него горит, другой говорит – я власть беру.
– Ну что за люди! – Путин топнул ногой. – Попробовал бы Тито отказаться, если бы его Сталин позвал! Распустились уже, я не знаю, вообще! Ну если гора не вдет к Магомету, пусть идет на фиг. Иванов, собирайся. Полетишь от меня и будешь мирить на месте.
– Да там… – не очень уверенно начал Иванов. – Там поздновато вроде уже мирить-то…
– Так тем более! – рявкнул Путин. – Поздравлять! Бегом!
Через два часа Иванов был уже в Белграде и только там сообразил, что позабыл спросить у Путина, кого, собственно, поздравлять. Он попытался связаться с президентом, но тот был уже занят – его как раз вызвал к себе Абрамович посоветоваться насчет Чукотки, а такие аудиенции прерывать было не принято.
– Мать честная, во я влип-то, – сказал Иванов и пошел поздравлять Милошевича.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я Иванов из Москвы, вы меня помните, наверное. Я вам звонил тут недавно.
– Предатели, – сквозь зубы прошипел Милошевич. – Ввели бы пару дивизий, никаких выборов бы не было… Я же ваш форпост в Европе, ренегаты хреновы!
– Я, собственно, чего зашел-то, – продолжал Иванов. – Поздравляю, да, поздравляю. Большой успех.
Глаза Милошевича странно блеснули, но Иванов не обращал внимания.
– А что же вы не встречаете гостя? – спросил он, голодно облизнувшись. – Посол дружественной сверхдержавы приехал, не Олбрайт какая-нибудь. Давайте, давайте. Посидим, покушаем, спокойно все обсудим… Тем более есть повод, да, еще раз поздравляю…
В следующую секунду рядом с улыбающимся лицом Иванова просвистело пущенное уверенной рукой Милошевича пресс-папье, и гость поспешил ретироваться.
– Да, – сказал он себе, – чего-то я напутал. Эй, братушка! Где у вас тут Коштуница?
Коштуница сидел в штаб-квартире объединенной демократической оппозиции и с интересом наблюдал, как десять его сторонников демократично бьют ногами диктора белградского телевидения. На лице его играла блаженная улыбка.
– Здравствуйте, здравствуйте, вот и я, – сказал Иванов, вытирая нога о валяющийся у входа портрет Милошевича. – Я Иванов из Москвы, звонил вам тут недавно. Поздравляю от всего сердца, большой успех.
– Поздно, – без энтузиазма сказал Коштуница. – Россия тянет время. Меня надо было поздравлять накануне первого тура, все уже было ясно. И, между прочим, пара дивизий решила бы любые вопросы – вот это была бы реальная помощь, а не дипломатический этикет…
– Да ладно, – сказал Иванов. – Лучше поздно, чем никогда. Для милого дружка и сережка из ушка. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. И рыбку съесть, и это самое, – он знал много народной мудрости на случай переговоров. При словах «и рыбку съесть» ему снова захотелось фуршета. – Короче, давайте обкутаем это дельце.
– Но вы нас признаете? – в упор спросил Коштуница.
– Ну а как же. Обязательно. Со всем почтением.
– А признаете вы, что я лучше Милошевича?
– Да конечно лучше, – уверенно сказал Иванов. – Он предметами швыряется.
– А что я лучше всех? – исподлобья спросил Коштуница.
– Ну нет, – неуверенно сказал Иванов. – Это я не могу. Лучше всех Путин, потом идет Ким Чен Ир. Третьим будете?
Министр не успел договорить, как еще одно пресс-папье просвистело рядом с его интеллигентным лицом, и в следующую секунду он уже бежал по направлению к аэропорту.
– Что тот, понимаешь, что этот, – бурчал он себе под нос. – Выбрали на свою голову. Ни встретить не умеют, ничего.
– Ну что? – спросил его Путин в Москве. – Помирил? Поздравил?
– Да какое, – отмахнулся Иванов. – Чего их поздравлять, невежливые люди. Сказал, что признаем, ну и амба.
– Черт, – искренне огорчился Путин. – Нам бы это так престижу прибавило… Слушай, а больше никто ни где не дерется?
– Сейчас, – пообещал Иванов и побежал смотреть сводку. На Ближнем Востоке Арафат опять теснил евреев в количестве четырех человек. Этих четверых ранили, в ответ на что евреи подстрелили сотню арабов и громко запричитали на весь мир, что они опять самые бедные.
– Арабы евреев мочат, – радостно доложил Иванов.
– Ух ты! Вот везуха! – Путин радостно потер руки. – Немедленно зови, мирить будем!
– Але! – закричал Иванов в трубку. – Арафата позовите! Ясер? Привет, это я, Игорь! Я чего звоню-то: надо бы нам того, мирный процесс наладить! Прошлый раз помнишь, как хорошо посидели? Приезжай! Чего? Пару дивизий? Да что вы все, сговорились, что ли! Ты пойми, милый человек, в другое время мы бы вам все что хотите, с дорогой душой! Но ведь сейчас многополярный мир, все такое… Давай лучше миром, а? Тьфу, черт, трубку бросил. Девушка! Барака дайте! Але, гараж! Шутка! Але, Барак! Я с каким вопросом: давайте мы вас помирим, что ли. Ну сколько можно с этими арабами, они же дикие люди, вы должны быть снисходительны… Вон и ООН осуждает… Ну давайте жить дружно, ей-богу, бон в Белграде телецентр сожгли, а кому от этого хорошо? Что? Клинтон уже мирит? А… ну ладно, ладно… Слушайте, если не помирит, вы мне отзвоните, а? Тогда мы приедем и помирим. Дзюдо покажем, фокусы… покушаем опять же… Телефончик запишите, ладно? – Он продиктовал телефон и разочарованно повесил трубку.
– Ах ты, – с горькой досадой хлопнул себя по колену Путин после очередного доклада министра иностранных дел. – Вот вечно они опережают! Нет бы позвонить, как культурный человек, сказать бы, что вот, мол, еду евреев с арабами мирить, не хочешь ли влиться и все такое… Я вот когда куда-нибудь еду – в Ижевск там или Саратов, – я же всегда его приглашаю! Потому что культура! Нет, это не партнерские отношения. Слушай, Иванов, а может, еще кто-нибудь дерется?
– В Центральной Африке, – с готовностью отозвался министр иностранных дел. Племя яки напало на пламя юки, всех женщин забрало и половину кокосов выпило, а остальным пооткусывали кончики.
– Какое зверство! – воскликнул чувствительный Путин.
– Да нет, кокосам…
– Все равно нехорошо! Давай помирим! Лети!
– Они меня сожрут, Владим Владимыч! Можно я по телефону попробую? – взмолился Иванов.
– Ладно, попробуй, – разрешил Путин. Другого министра со знанием языков у него не было, кроме Касьянова, который все время был занят тем, что просил в долг и отсрочивал отдачу.
– Але! – закричал в трубку воодушевленный Иванов. – Племя яки прошу! Вождя, пожалуйста… Здравствуйте, Москва беспокоит. Что значит – где? Ну это… как бы вам объяснить… чуть левее заката, да. На севере диком. Я чего звоню-то: вы бы помирились с этими, с юками-то. Нехорошо кокосы отбирать. Женщин – ладно, от них одно беспокойство. Но кокосы-то зачем? Это же райское наслаждение! Чего? И вам пару дивизий? Ах вы, чернопо… я хотел сказать, развивающиеся страны! Вы из Калашникова стрелять научитесь, а потом просите атомное оружие! Совершенно стало невозможно организовать переговорный процесс! – Слушай, – в раздумье проговорил Путин, выслушав доклад министра иностранных дел о ситуации в Центральной Африке. – Может, нам Гора с Бушем помирить? – Сомнительно, – сказал Иванов. – Что ж они, вдвоем править будут? – А чего! – воодушевился Путин. – Коллегиальное руководство! – Не пройдет, – покачал головой Иванов. – По конституции нельзя. – Ну так думай! – заорал президент. – Думай! У Клинтона рейтинг вдвое вырос после того, как он Арафата с Бараком лбами столкнул и целоваться заставил! Их, конечно, вырвало потом, но все равно это огромный успех!
В отчаянии Иванов выглянул в окно и вдруг увидел под стенами Кремля двух школьников, пришедших на экскурсию в Грановитую палату. Отколовшись от класса, они яростно лупили друг друга мешками со сменкой.
– Эврика! – радостно закричал Иванов. – Эй, охрана! Этих двоих – живо ко мне!
– Через пять минут перепуганные дети, утирая слезы и сопли, стояли перед Путиным.
– Тебя как звать? – строго спросил он того, что по шустрее.
– Вася…
– А тебя?
– Петя…
– Чего не поделили?
– А он у меня конфету отнял! «Виспу»!
– Ну так и сказал бы ему по-человечески, – вступил знаток этикета Иванов. – Отдай, мол, конфету. Не твоя.
– Да-а! – взвился Петя. – А он у меня еще вчера тамагочу вытащил, с цыпленком! Вытащил и дразнился!
– Ну, – улыбнулся Путин, – это разрешимо. Эй, охрана! Тамагочу сюда какую-нибудь и «Виспу», живо! Киоск есть на Моховой.
Еще через пять минут спорные предметы были принесены и вручены участникам конфликта.
– Ну? – спросили Путин с Ивановым. – Не будете больше ссориться?
– Не будем, дяденьки! – радостно ответили дети. – А двух дивизий у вас случайно нет?
– Ка… каких дивизий? – испуганно спросил Иванов.
– Американских, резиновых! Иванов вздохнул с облегчением.
– Мало вам конфеты и тамагочи за государственный счет? А ну пошли на экскурсию со всем классом, ать-два! Учитель небось беспокоится!
– Спасибо, дяденьки! – еще раз поблагодарили дети и с радостным визгом, мгновенно забыв ссору, ссыпались на улицу.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Путин. – Вот тебе и престиж. Все-таки слово сверхдержавы много весит. Не хухры-мухры!
ГОМЕРИЧЕСКИЙ ПИАР
Дела троянцев были плохи. Никто уже не останавливал Кассандру, носившуюся по стогнам с криком «Ясно вижу Трою павшей в прах». Ахейцы стояли под самыми стенами и улюлюкали.
Парису все это надоело. Он терпел-терпел и воззвал:
– Да что же это такое делается! Афродита, ваше превосходительство! Слети сюда, ременнообутая, зря, что ли, я тебя яблоками кормил!
В ту же секунду с Олимпа молнией слетела пенорожденная.
– Ну? – с важностью спросила она.
– Лук гну! Ты посмотри, что делается! Менелай скоро совсем взъярится, Ахилл зовет Гектора биться один на один, в городе паника! Живем в осажденной крепости, а она спрашивает – чего!
– Ладно уж, – произнесла златовласая. – Выручу я вас… мученики Эроса! Из-за любви страдаете. По осажденным крепостям – такой специалист у нас имеется. Пришлю вам из далекой Скифии Киселя, Алексеева сына! – Топнула ременнообутой ножкой и пропала.
А перед Парисом вырос вместо богини довольно плотный мужчина в расцвете зрелости, в темной тунике, усыпанной зелеными горошинами.
– Туда-сюда дергают, – забормотал он недовольно, – ни минуты покоя… Где я, собственно, нахожусь? Это что, Испания? Володя, э-э, что за шутки?!
– Троя это, – буркнул Парис, в душе браня покровительницу. Он не верил, что этот мужчина, хотя бы и столь корпулентный, способен был бы обратить в бегство ахейские войска. Он и говорил-то с эканьями и промедленьями, что троянский красавец объяснил себе непривычкою к древнегреческому.
– Ну ладно, – недовольно произнес сановный гость. – Рассказывайте, чем могу.
– Как обращаться к тебе, телеснообильный? – учтиво осведомился Парис.
– Евгеник, по-вашему Алексид. Валяй, излагай.
Некоторое время, переходя с гекзаметра на разговорную речь и обратно, частично сократив перечень кораблей, но зато в ярких красках расписывая прелести Елены, Парис в пышной древнегреческой манере пересказывал Алексиду «Илиаду»:
– Вот и сидим, как кроты, у ахейского войска в осаде. Просят обратно Елену, однако получат не больше, Нежели мертвого уши осла, что издох с голодухи! Наш шлемоблещущий Гектор со братцем своим Деифобом Жалкого сына Фетиды погонит метлою поганой И Одиссея пошлет хитроумного так, что брадатый Муж итакийский покатится к бабе своей колбасою!
– Э, э! – остановил его Алексид. – Это все эмоции. Ничего, отпиаримся, бывал я в переделках и похуже. Значит, для начала: подготовьте, пожалуйста, базу данных на этих, как их… вот черт, с первого курса не перечитывал! Агамемнона, Ахилла, Одиссея и прочих так называемых вождей ахейского кровавого режима. Второе: что у вас с финансированием?
– Деньги еще не изобретены, – понурился Парис.
– Так натуру обеспечьте! Маслины там, козий сыр, оливковое масло… Поймите, без финансирования пиар не делается! Как я найму деятелей культуры? Аэдов, бардов? Далее: как обстоят дела с верховным покровительством?
– С ним практически никак, – еще грустнее признался троянец. – В последнее время мы в немилости. С Олимпа к нам слетает исключительно Афродита, и то в память о том яблоке…
– Негусто, – кивнул Алексид. – Но тоже дело. Создайте партию «Яблоко», Афродита пусть возглавит… ну, это я решу. Теперь мне хотелось бы видеть Елену.
– Зачем это? – подозрительно прищурился Парис.
– Да ладно вам, – потрепал его по плечу новый помощник. – Смешно, ей-богу… Я люблю только свободу! А с Еленой надо кое-что обговорить.
Елена приняла Алексида во дворце. Против ожиданий, восторга он не выказал.
– Да, фактура не ахти. Не Новодворская. Борец за свободу из вас, конечно, как из Немцова народолюбец… но ничего, будем работать. Значит, запоминайте: вы покинули Менелая потому, что он зажимал вашу свободу слова. Бежали из его репрессивного государства к вольнолюбивым троянцам.
– Свобода слова? – переспросила Елена. – Но я дала Парису… отнюдь не слово!
– Слушайте! – не выдержал телеснообильный. – Вам победа нужна или буквоедская точность в деталях?
– Но в Трое отродясь не было никакой свободы слова! Здесь как Приам скажет, так все и думают!
– И прекрасно, Приам плохого не скажет. Он истинный отец города, крепкий хозяйственник, своего рода троянский Лужков… Если уже есть одно мнение, зачем же другое? Это и есть истинная свобода – свобода разделить убеждения мужа совета. В общем, Менелай вас тиранил, не давал слова сказать, унижал всячески…
– Вот еще! – пожала плечиком Елена. – Попробовал бы он! Он просто противный…
– Противный – это аргумент для нас с вами, – терпеливо разъяснял Алексид. – Завтра же выступите со стен Трои с текстом обращения, который я за это время подготовлю. Теперь пойдемте покушаем, а вы, как вас, Парис, разошлите покуда гонцов за бардами и аэдами. Велите передать – свобода в опасности. Если Ахилл возьмет Трою – вообще запретит рот открывать.
Парис побежал отдавать распоряжения и готовить упитанного тельца. Он уже успел смекнуть, что с этим человеком можно иметь дело.
– Э, э, кстати! – крикнул ему вслед негаданный спаситель. – Будьте добры… у вас там, я помню, бегала какая-то Кассандра…
– Да она сумасшедшая, – виновато признался Парис. – С чокнутой какой спрос?
– Сумасшедшие, если хотите знать, – наш главный резерв, – назидательно поднял палец Алексид. – Давайте ее ко мне, побеседуем.
– Ясно вижу Трою павшей в прах! – привычно заныла Кассандра, внимательно оглядывая пришельца сквозь спутанные волосы.
– Хорошо, хорошо, голубушка, – одобрительно кивнул телеснообильный. – Вы, кажется, единственная в этом городе, с кем можно иметь дело. Мне нравится ваш стиль. Только вместо «Троя» кричите «Ахайя». Ясно вижу Ахайю павшей в прах.
– Но я же вижу Трою, – недоуменно отвечала Кассандра.
Алексид поморщился:
– Ну милая моя! Ну что вы своему-то впиариваете? Сколько вам платит Агамемнон?
– Я правда вижу! – заплакала Кассандра.
– Ну если не платит, так вам тем более должно быть все равно. Вам же главное – кричать, так какая разница-о чем? Давайте вместе попробуем: «Ясно вижу Ахайю павшей в прах!»
– Ясно вижу Тро… Ахайю павшей в прах!
– Ну и вот. Вы мне даже Альбац напомнили, в смысле пафоса. Только потренируйтесь, а то ведь опозоримся в эфире.
Утром следующего дня на ахейских кораблях проснулись от звона щитов, доносившегося со стен Трои. Неизвестный воин тяжело ударял в медный щит и возглашал:
– В прямом эфире НТВ – Новое Троянское Вещание! Последний оплот свободы слова на территории Древней Греции обращается ко всем, в ком еще не умерла совесть! Слушайте эхо Трои, остальное – видимость!
Поколотивши в щит, Алексид (а это был именно он) сделал шаг вперед, к самому краю крепостной стены, и заговорил:
– От Троянского информбюро. Пользуясь верховным покровительством, без которого ни хваленый Ахилл, ни пресловутый Агамемнон не смогли бы даже натянуть лука, преступный, кровавый режим ахейцев пытается удушить последнего гаранта греческой демократии! Выдвигая несообразные требования, ахейские тираны осадили нас в четырех крепостных стенах! В городе страдают старики и дети! (За стеной раздался дружный, хорошо отрепетированный вой.)
– Слушай, ты! – не вытерпел Менелай. – Что значит – необоснованные требования? Они у меня жену умыкнули, или я чего-то не понимаю? Жену надо возвращать!
– Под надуманным предлогом возвращения жены, бежавшей от бессердечного тирана, – нимало не смущаясь, продолжал вещать Алексид, – ахейцы пытаются обратить троянцев в рабство и вернуть Грецию в до-демократическую эпоху! Мало ли кто кому должен! Со Спарты спросите, с Микен… Почему надо начинать именно с Трои, с единственного города, где научились как следует обжигать горшки?! А теперь, дорогие слушатели, прослушайте скромный концерт лучших бардов Средиземноморья, приехавших поддержать отважных борцов! Конечно, ни в Микены, ни на Итаку их теперь не позовут, но они не смутились и все равно поддерживают осажденный Илион!
Со стен на все лады заголосили аэды и барды, которых и так не взяли бы ни в какие Микены. Все они как следует накачались даровым фалернским и хорошо закусили оливками. Солдаты ахейской армии побросали оружие и побежали смотреть. Со стен Трои щедро спускали бочки с дешевым местным вином.
– Хватит дезорганизовывать армию! – зычно крикнул Ахилл, заглушая бардов. – Не хотите отдавать жену Менелая – давайте биться один на один! Только в таких поединках решаются судьбы великих сражений! – Ищите дурака! – показал язык Алексид. – Встречаться в прямом эфире с человеком, которому напрямую покровительствует Афина, – политическое самоубийство! Наши спорные вопросы мы будем решать с вами только через суд! Если понадобится – Верховный!
За спиной Алексида тут же нарисовался суд – три троянских старца в длинных, до земли, туниках.
– Так они три года будут думать! – крикнул кто-то из ахеян.
– А мы у себя дома, мы никуда не торопимся! – крикнул из-за спины Алексида невысокий бородатый мужчина с быстрыми хитрыми глазками и несколькими глиняными куклами в смуглых руках. – У нас отличная команда!
– Мы – команда! – хором взвыли троянцы.
– А теперь вы услышите обращение Прекрасной Елены, символа троянской вольности! – возгласил Алексид. – Попросим!
– Просим, просим! – зааплодировали ахейские воины. Всем хотелось посмотреть на Елену.
Елена в лучшем наряде, тщательно запудренная для бледности, вышла на городскую стену.
– Простые жители Ахайи! – чуть задыхаясь от волнения, с достоинством начала она. – Пять долгих лет томилась я в заточении у жестокого Менелая, на хлебе и воде, лишенная избирательских прав… ни тебе в цирк, ни тебе в театр…
– Опомнись, Лена! – заорал Менелай. – Все я терпел, все, но хоть не ври! Где ты видела в Древней Греции, чтобы женщина ходила в театр и имела избирательские права?!
– Защитники свободы слова игнорируют трусливые шакальи выкрики прозевсковских армий, – комментировал Алексид. – Кровавая Зевсова шайка вооружила против нас сомнительного авантюриста Агамемнона, у которого что-то там было с дочерями жреца Хриса, а также бездарного пиарщика Одиссея и патологического садиста Менелая! Я молчу уже про Ахилла с его немытыми пятками…
– Вы бы не очень про Зевса-то, – умоляюще прошептал Парис. – Разразит, на месте разразит…
– Как это он меня разразит? – презрительно отвечал телеснообильный специалист по осажденным крепостям. – Он должен демонстрировать олимпийское спокойствие. Если меня разразить, такая вонь подымется, что на Олимпе мало не покажется!
– Ясно вижу Ахайю павшей в прах! – завизжала Кассандра, бегая по городской стене. – Горит, горит Ахайя. красивая такайя!
– Слышите голос пророчицы? – возгласил Алексид. – Пророчица просто так ничего не скажет!
– Ну если это журналистика, – раздался глуховатый голос на городской стене, – то мне надо менять профессию. Вот намедни, я помню… Прощайте, троянцы, я ухожу в никуда.
– Это кто еще такое? – презрительно поинтересовался пиарщик.
– Это местный журналист, Леонид Парфянин, – зашептал Парис, – большой стилист…
– Ну и пусть катится, – пожал плечами Алексид. – Крепче сплотимся.
– Ты прикрываешься пацанами, – оборотился Парфянин к Алкиду.
– Предатель, предатель! – заорал хор пацанов, вытягивая вибрирующие от гнева указательные пальцы в сторону несчастного Леонида.
– Ты предаешь свободу слова! – грозно выступил вперед Деметриус Тибров, что родом с берегов полноводного Тибра. – Иди и не оглядывайся!
Леонид Парфяяин подумал-подумал и присоединился к ахейскому войску. Его «никуда» оказалось подозрительно близко.
– А теперь, – грозно возгласил Алексид, – отважно спустившаяся к нам с политического Олимпа предводительница партии «Яблоко раздора» исполнит для вас свой новый хит «Погрязшие»!
Афродита во всем блеске своей красоты спланировала на городскую стену с золотым яблоком в руках.
– Ахейцы! – начала она. Уже при первых звуках ее божественного голоса ахеяне пали в прах. – Ваши вожди погрязли в коррупции и разврате! Они посылают вас на жестокую, кровопролитную, никому не нужную войну ради своих сомнительных интересов!
– Правильно! – выкрикнул из ахейских рядов горбатый Терсит. – Чеши, мать, режь правду!
– Ахейцы! – продолжала Афродита. – Разве вы не хотите смотреть такое каждый день!
– Знамо хотим! – зааплодировали воины.
– Так не дайте же удушить Народное Троянское Вещание! – закончила Афродита и под рукоплескания вознеслась на Олимп.
Там ее уже ждал с пучком розог нахмуренный Зевс.
– Ты что делаешь? – напустился он на дочь. – Ты кого привела?! Разражу, ей-ей, разражу! Клянусь мамой Геей, папой Ураном, дядей Кроном… – и он набрал воздуху, чтобы произнести длинную и заковыристую клятву.
– Спокойно, папа, – вклинилась Афродита в возникшую паузу. – Ни меня, ни его тебе трогать нельзя. Люди смотрят.
– Что мне люди! – завопил Зевс. – С какой стати я должен считаться со смертными!
– Вот и не считайся, – ласково промурлыкала Афродита. – Что тебе людские дела! Храни нейтралитет. И помни: смертные – это наш электорат.
– Электра… что?! – вскинулся Громовержец.
– Избирательный материал, – пояснила Афродита. – И если ты начнешь уничтожать независимую прессу, лишая народ зрелищ, – жертвенники могут и опустеть…
– Тьфу, – выругался Зевс и пошел выпивать с Посейдоном.
Три дня и три ночи продолжалась осада ахейского войска со стороны осажденного Независимого (Народного, Нашего) Троянского Вещания. Несколько раз за это время солдаты принимались привычно биться, но Алексид то и дело останавливал их, прерывая боевые действия непонятными рекламными паузами. То он среди боя вдруг принимался нахваливать оливки, то ни с того ни с сего запевал «Пьяной горечью фа-а-але-е-ер-на…», то умолял ахейцев, чем попусту драться, написать родителям. Ежевечерне он на троянской стене ругал Зевса, рассказывая такие факты из его биографии, что ахеяне недоверчиво качали головами:
