Текст книги "Как Путин стал президентом США. Новые русские сказки"
Автор книги: Дмитрий Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Перья послушно бегали по бумаге. Книга ударными темпами версталась во всех московских типографиях и вскоре появилась во всех московских ларьках. Продавцы, реализовавшие за день менее ста экземпляров, лишались лицензии.
Купил книгу и Путин, проезжавший по Кутузовскому проспекту и увидевший толпу продавцов, умолявших прохожих взять книгу с приплатой.
– Что дают? – спросил он водителя.
– Мэра нашего мемуары, – с готовностью пояснил тот. – В опровержение «Полуночных записок» бывшего президента.
– Да?! – переспросил Путин. – Ну-ну, – и по мобильному набрал номер Волошина:
– Стальевич? Это я. Назавтра вызови мне, пожалуйста, Колесникова и Геворкян. Что значит – в Париже? Что я к ней – в Париж полечу? Скажи, если не приедет, я ей вместо акций Березовского вручу векселя Гусинского… Ранним утром следующего дня спецкоры «Коммерсанта» стояли перед президентом, как лист перед травой.
– Здравствуйте, – сухо бросил Путин. – Я тут подумал – одну очень своевременную книгу вы уже написали. Называлась она «От первого лица». Сегодня приступаем к написанию еще одной, не менее своевременной книга – «По первое число». Я намерен там более широко объяснить свое отношение к предшествующей эпохе. Конечно, много было хорошего, много завоеваний. Но наряду с этим, вы сами знаете, имелись и серьезные упущения. Развал спецслужб, так? Забвение отдельными товарищами моральных норм, так? Разворовывание страны, приближение к престолу небезупречных, скажем так, личностей… опять же, согласно данным оперативного наблюдения, элементы бытового разложения… Вы это развейте, а потом к Патрушеву зайдите. Он вам даст некоторые стенограммы, переговоры телефонные, – я ведь тоже, как говорится, не зря хлебушек кушал. Не под забором найден, хо-хо. Вольно, разойдись. И помните: если эта книга выйдет менее убедительной, чем та… чем то… которой мы все ожидаем… то следующая часть моих воспоминаний будет называться «До первой крови».
…За первый месяц осени на книжный рынок страны в порядке упреждения было выброшено несколько десятков мемуарных бестселлеров. Александр Лебедь выпустил сборник очерков «Мудрость казармы, или Дедушка спекся»-. Григорий Явлинский подготовил к печати толстый том «Новая Жюстина, или Несчастная судьба добродетели». Геннадий Зюганов издал пятитомник «Несгибаемым курсом» в обработке Александра Проханова: «Кровавый октябрь», «Свет над Русью», «Космическая битва», «Конспирологическая геополитика» и «Верю в колоски будущего!». Чубайс и Кох, объединившись по старой памяти, приступили к написанию совместных мемуаров «Россия во мгле». Иногда они до крови схватывались из-за эпитетов: Кох после драки с Гусинским стал распускать руки. Гусинский за границей издал подарочным тиражом в сто нумерованных экземпляров роскошный сборник «Песни в изгнании», где горько сетовал на свою недальновидность летом 1996 года. Писать мемуаров не стал один Березовский. Он поручил своим акционерам подготовить сборник «Березовский в воспоминаниях современников».
Между тем Дед корпел и корпел над своими мемуарами. Напряжение в обществе достигло крайней точки.
– Папа, – сказала Таня как-то вечером, с улыбкой забирая у отца очередную пачку листов. – Эти-то все там знаешь как переполошились? Даже Бурбулис написал – помнишь Бурбулиса? «О некоторых неизбежных аспектах исторической эпохи последнего десятилетия, сопряженных с имманентными проблемами политической самоидентификации демократов первой волны в условиях нарастающей социальной энтропии»…
– Не забивай себе голову, дочка, – улыбнулся первый президент. – Пусть себе пишут. Наше с тобой дело – свою душу спасать…
И снова склонился над бумагой. Перо его неутомимо покрывало вот уже пятьсот тридцать четвертый лист одними и теми же словами:
«Простите меня. Простите меня. Простите меня».
ИРОНИЯ СУДЬБЫ, или ПОВЕСТЬ О ДВУХ ГОРОДАХ
Каждый год 31 декабря они ходят в баню.
Никто не знает, откуда взялся этот обычай: то ли насмотрелись Эльдара Рязанова и, как космонавты не взлетают без «Белого солнца пустыни», не могут начать новый политический год без совместного похода в парную. То ли, напротив, по любви к замечательному советскому комедиографу позвали его на один из своих банных дней (власть его уважает, сам Ельцин носом потерся), а он возьми и вставь это в картину. Но, как бы то ни было, со славных брежневских времен у российской политической элиты эта традиция незыблема: в последний день уходящего года арендуются «Сандуны» – все целиком, с блатными подземными этажами, рассчитанными на весь московский криминалитет, – и идет потеха в полном составе: президент, министры, парламент плюс достойнейшие представители отечественного искусства – чтоб не скучать потом за пивком. Олигархов не берут: те так привыкли к своим джакузям, что забыли, как держать веник.
Без очищения новый год не в радость: политика – дело грязное. Патрицианские эти развлечения равняют всех: Немцов нахлестывает Жириновского, Селезнев услужливо мылит спину Путину, Волошин охаживает Касьянова, – короче, любить по-русски по полной программе, с последующим пивом за счет заведения. «Надо чаще встречаться!» – говорят они хором и, блаженно отдыхая, расписывают правила игры на будущий год. Большая политика делается в «Сандунах» и более нигде. Именно здесь в канун 1987 года Ельцин впервые отказался тереть спину Горбачеву. Здесь же в канун 1993 года Хасбулатов сказал президенту, что не надо бы так налегать на пиво, а Руцкой без очереди схватил шайку Ельцина, которую потом весь год почему-то назвал преступной. Именно здесь в 1996 году Коржаков разошедшись так отхлестал Чубайса, что Чубайс ему этого не забыл. Тогда же генерал Лебедь с Анатолием Куликовым безобразно подрались за полотенце, что стоило карьеры обоим. Наконец, именно здесь в последний день девяносто восьмого Лужков отказался полить Ельцину намекнув, что «Сандуны» – территория Москвы а потому он здесь за главного, а не за банщика. «Еще неизвестно, кто кого должен поливать!» – воскликнул хозяин Москвы. И не ошибся: осенью 1999 года его полили так что мало не показалось, и больше в баню не приглашали. Но 31 декабря 1999 года дедушка подложил-таки им свинью и попариться не дал. Президентская администрация уже простыни складывала, управделами привычно прикидывал расход мыла, парламентарии с наслаждением почесывались, предвкушая, как смоют многомесячную грязь, которой щедро закидывали друг друга имитируя парламентскую борьбу… И тут он им выдал. В двенадцать часов дня. За три часа до начала запланированной помойки. Что ты будешь делать: Путина тотчас помчали в Кремль – принимать дела и объяснять старику, что, собственно, произошло. А то прочитать-то он на всю страну прочитал, но вникал, по обыкновению, с задержкой, а мебель и посуда в Кремле недешевая. С Жириновским от зависти сделалось бешенство и неразрывно с ним связанная водобоязнь. Явлинский нервно хохотал и повторял, что комедия затеяна ради третьего срока, о чем он давно предупреждал, вот стенограмма.
Зюганов в прострации водил головою туда-сюда и просил, чтобы все его щипали. Его щипали, но он все равно не верил.
Поэтому ближайшую коллективную помывку отложили от греха подальше до середины апреля, когда уже и итоги выборов объявят официально, и зима кончится, и клейкие зеленые листочки повысунут из почек свои любопытные носы в надежде, что у нас тут что-нибудь изменилось. Все было как обычно – управделами отсчитал мыло, Шандыбин припас кваску, а бывшие комсомольцы-обкомовцы, называющиеся теперь младореформаторами, вынули из запасников хранимые с комсомольских еще времен вязаные шапочки и заветные венички. Советская правящая элита банное дело очень уважала.
А сандуновское начальство, как в другой известной комедии Рязанова, решило новому президенту вмастить и, как в другом известном фильме того же комедиографа, разбавить пиво тем фирменным напитком, без которого, как известно, его потребление превращается в пустую трату денег. Все правительство помнило, что после банных радостей Греф должен лететь в Питер, где он черпает вдохновение для проекта – окончательного развития России в наступающем веке. Но после третьей большая часть парламентариев уже кричала, что надо чаще встречаться и что друзья на родине не у одного Грефа, а потому не махнуть ли им всем туда – попугать губернатора Яковлева, по-фотографироваться на Клодтовых конях, пострелять с крейсера «Аврора»… А после шестой самые трезвые – Селезнев с Волошиным – никак не могли вспомнить, кого везти в Питер, кого нет.
– По-моему, Клебанов собирался, – заплетающимся языком предполагал Селезнев. – У него там родня.
– А я говорю, что Путин! – не соглашался Волошин. – Он давно хотел поговорить с Яковлевым о хоккее, они ужасные болельщики.
– Не о чем ему говорить с Яковлевым, – твердо возражал Селезнев. – А вот Сереге Степашину точно туда надо, у него там встреча с избирателями.
Спорили-спорили, судили-рядили и решили, чтоб не ссориться, посчитать – сколько в Думе и в правительстве питерских. Вышло больше половины, тем более что Путина в соответствии с рангом считали за троих.
– Нда, – прикинул Селезнев. – Я и сам ведь оттедова… помню, газету какую-то редактировал, что ли… или это уже в Москве?
– Крейсер «Аврору» грекам продал, – хихикнул Волошин.
Короче, чтоб никого не обидеть, решили они лететь в Питер всем составом. Зафрахтовали самолет – долго ли спикеру с главой администрации заказать воздушный транспорт? – попихали туда всю правящую элиту, следом влезли сами и дали отмашку на взлет.
Ну а по прилете – тут уж совсем ночь была глухая, они и Пулкова толком не разглядели, – даже трезвые спеклись. Только и успели сказать таксистам: одни – в Думу, другие – в Дом правительства, на набережную, третьи – в резиденцию главы государства.
– А где у нас резиденция-то? – полюбопытствовал один питерский таксист. Надо вам сказать, что тамошние таксисты готовы везти куда угодно, были бы деньги, – в этом смысле запросы у них явно скромнее московских.
– В Смольном! – пошутил Греф, но таксисту один черт: в Смольный так в Смольный.
Все бы так и сошло – в Питере ведь есть и Дума, и дворец на набережной, и дом правительства, – но один таксист узнал Путина, который держался бодрее других и в пути даже порывался управлять машиной. Доложил наверх. Завидев дружный правительственный десант, городские власти живо смекнули, что это не просто так. Губернатор Яковлев с перепугу распорядился всех разместить по высшему разряду и обеспечить трехразовым горячим питанием. Он, конечно, ждал масштабной проверки своих темных делишек, но чтобы проверка оказалась такая масштабная – это ему в голову, естественно, прийти не могло.
Ранним утром ничего не помнящий спикер Госдумы вышел прогуляться на Невский проспект. Поскольку в бытность свою главным редактором газеты «Смена», а впоследствии секретарем обкома ВЛКСМ он в город почти не выходил и об его достопримечательностях имел представление слабое (знал только, что есть какой-то «Сайгон», где тусуется неформальная молодежь), никакой разницы между Питером и Москвой в глаза ему не бросилось. Спаса на Крови, что на Грибканале, принял он за Василия Блаженного и подивился, какой тот большой вблизи. Набежали журналисты, сразу узнавшие недавнего коллегу. Непосредственно у памятника Петру I, который ему даже понравился (и чего все катят на этого Церетели, вполне приличный монумент!), Геннадий Николаевич дал интервью собратьям по перу.
– И что это вы здесь делаете? – спросили журналисты – Плановая поездка?
– Никак нет, совершаю прогулку по столице нашей Родины, – бодро ответил спикер, привычно чаруя прессу широкой улыбкой.
Журналисты испуганно переглянулись.
– То есть… то есть всё-таки переносят? – спросили они.
– Отлично переносят, очень, очень хорошо переносят, – ответил Геннадий Николаевич, полагая, что речь идет о том, как переносят жители нашей столицы очередной подъем отечественной экономики
– Стало быть, дает Питер прикурить старушке Москве? – с торжествующим ехидством спросил корреспондент озорного еженедельника «Туз пик»
– В этом можете не сомневаться, – радостно ответил спикер, радуясь шансу лишний раз явить новому президенту свою лояльность. Он ни на секунду не усомнился что речь шла о борьбе Путина со столичным Мэром, а поскольку Лужкова в бане не было, он немедленно смекнул, что перемирия не предвидится.
– А правительство тоже переезжает? – встрял какой-то прохожий, но его дружно оттеснила набежавшая охрана: к Селезневу устремлялся губернатор Яковлев собственной персоной.
– Здра-а-авствуйте, здравствуйте, Геннадий Николаевич! – медоточиво пропел он. – Раненько поднялись я гляжу!
Геннадий Николаевич – в полной уверенности, что Яковлев прибыл на Совет Федерации и теперь тоже прогуливается по Москве, радуясь теплу, – поздоровался с губернатором, что и было запечатлено восторженной прессой.
– А мы вот какой проектик ледового дворца зарядили. – радостно сообщил губернатор и продемонстрировал спикеру случайно прихваченный с собою макет. Селезнев вежливо над ним склонился, и журналисты защелкали блицами.
В это же самое время в Смольном проснулся Путин и, оглядев свой кабинет (все правительственные кабинеты в России одинаковы), тщетно пытался вспомнить, как он вчера после бани умудрился попасть на работу. Раз уж он в выходной день все равно торчал в кабинете, не мешало бы с минимальной охраной этак запросто прогуляться по Красной площади, чтобы показать избирателям, что он и после выборов не занесся.
На Красной площади было солнечно и малолюдно. Успенский собор, отчего-то выкрашенный в голубой цвет («Правду писали, сволочи, про голубую мафию в Кремле! Ну, я порядочек-то живо наведу»), возвышался над брусчаткой. Мимо прогрохотал трамвай («Михалков, что ли, не разобрал рельсы после съемок? Пускают в Кремль кого ни попадя…») Народ гулял и радовался погоде, но при виде главы государства стремительно скучковался вокруг него. Барышни визжали. «Тишину шагами меря, ты, как будущность, войдешь!» – пропел какой-то городской сумасшедший на неуловимо знакомый мотив, отчего-то связанный в памяти избранного президента с запахом хвои и мандаринов.
– Как вам наш город, Владимир Владимирович? – «вперебой спрашивали они.
– Город у нас хороший, – веско отвечал избранный президент России. – Думаю, что и с главой его мы будем еще плотно работать… несмотря ни на что…
Он хотел таким образом перебросить мост к Лужкову, с которым когда-нибудь надо же мириться, – но граждане, конечно, поняли его с точностью до наоборот они решили, что Яковлева примутся всерьез, тем более что если бывшие коллеги Путина по Большому дому начинают с кем-нибудь плотно работать – мало не кажется.
– Сменить нам надо губернатора, – вякнул какой-то «яблочник», случившийся неподалеку.
– Губернатор избран законно, – тонко улыбнулся Путин, имея ввиду Громова и радуясь, что народ поддерживает все-таки не его. – Работать можно со всеми…
– Поменять бы нам городское начальство-то! Ведь в коррупции погрязло! – крикнула какая-то старушка из тех, что в раннеперестроечные годы составляли основной контингент митингующих.
– Мы рассмотрим ваше предложение, – ободряюще кивнул Путин и вернулся в кабинет, полагая общение с народом исчерпанным.
«А и правда хочет столица избавиться от крепкого хозяйственника, – с удовольствием подумал он. – Мы вам покажем ставленника кремлевской семьи… системщики! – и вызвал к себе Степашина. К счастью, мобильные телефоны в Питере функционируют не хуже, чем в Москве.
– Степашин! – спросил он верного друга едва тот вырос на порогею – Хочешь быть в этом городе за главного?
– Почему же нет! – обрадовался Степашин. Он вполне годился на пост московского мэра вон был целых два с половиной месяца!
– Готовься, – пообещал Путин. Степашин выпорхнул к дожидавшимся его журналистам вне себя от счастья и по вечному своему неумению хранить тайны бодро сообщил, что в отдаленной перспективе готов попытать счастья на выборах городского главы.
– Вы уверены, что петербуржцы за вас проголосуют? – спросил вездесущий корреспондент «Туза пик».
– Позвольте, а петербуржцев-то кто спросит? – искренне удивился Степашин. – Их мнение никого в Москве не волнует!
После этого более чем откровенного ответа пресса испуганно рассосалась разносить по редакциям сенсационную новость о том, что в Москве все уже решено и Кремль поставил на Степашина. Сам же герой дня тем временем вышел на площадь перед Смольным, протер глаза, поклялся больше не пить и в ужасе спросил случайного прохожего, где находится.
– Пить надо меньше, – отвечал прохожий, совсем как в известной картине, и показал на державную Неву.
– Господи, – выдохнул Степашин и помчался назад к Путину. Тот как раз выслушивал доклад Валентины Матвиенко о положении дел в социальной сфере – раз все на работе, почему не провести день с пользой?
– Владимир Владимирович! – с порога закричал Степашин, игнорируя охрану. – Ты знаешь, какой это город?
– Прекрасно знаю! – ответил Путин.
– Ну и я знаю! – рявкнул Степашин. – И избираться здесь я не подписывался! Это мне не по рангу – после премьерского кресла пересаживаться на черте какой пост!
Он. конечно, имел в виду, что Питер для него слишком мал, неказист, – но Владимир Владимирович решил, что Степашин в силу своего мягкого характера испугался ответственности или не захотел проигрывать.
– Ну как знаешь, – сухо сказал он. – Вот женщина – и та храбрее тебя. Валентина, хочешь быть местной градоначальницей?
– Польщена! – воскликнула вице-премьерша по социальным вопросам, сделав стойку и реверанс.
– Поди побеседуй с народом, – милостиво кивнул ей Путин, и Матвиенко убежала разговаривать с потенциальным электоратом. Поскольку в Питере она была сравнительно недавно, на ее прозрение понадобилось еще меньше времени. Через полчаса она ворвалась в кабинет Путина с истерическим воплем:
– Нет! Никогда! В этом городе? С этой мафией? С этими наемными убийствами? Что угодно, но не это… «Господи, как вы все боитесь ответственности! – подумал Путин. – И какие вы все нудные! И как у меня болит голова, как ужасно, как непереносимо болит голова…» Он уже третий раз за день давал себе слово не участвовать больше в этих банных празднествах. В этот миг дверь распахнулась, и губернатор Яковлев со всей своей свитой появился на пороге.
– Хорошо ли почивали? – бойко затараторил он.
– Чему обязан? – сухо спросил Путин, мысленно обозвав губернатора иудушкой.
– Нет, это я вам обязан! – пел губернатор. – Именины сердца! Нечаянная, можно сказать, радостью! И какой масштабный, какой грандиозный проект-с!
– Что вы имеете в виду? – недоуменно осведомился избранный президент.
– Массовую поездку всей правящей элиты в родной город главы государства-с, очень приятно-с, – тараторил Яковлев. – Надеюсь, не забудете той мелкой услуги-с, которую я в соответствии со своим исключительным политическим чутьем оказал партии «Единство»-с… Спасибо вам и сердцем, и рукой за то, что вы меня, не зная сами, так любите! (Про ночной покой и редкость встреч закатными часами он петь не стал, опасаясь двусмысленности.)
В душу Путина закралось нехорошее подозрение. Все складывалось одно к одному: баня… смутно припоминаемый ночной самолет… странная песня на улице… теперь Яковлев. Яковлев, Яковлев… Почему-то хотелось назвать его Ипполитом.
– Где я нахожусь? – слабым, но твердым голосом спросил избранный президент.
– В столице нашей родины городе-герое Ленинграде! – рапортовал губернатор. Он старался соответствовать обстановке, полагая, что Селезнев не станет же называть Петербург столицей просто так. Путин на короткий миг потерял сознание.
– Понимаете, – произнес он сквозь обморочный туман, – мы были в бане…
Следующие два часа ушли на ознакомление с ситуацией. Ситуация была катастрофична. В Москве, конечно, никто особо не удивился отсутствию президента на рабочем месте в выходной день, но в Петербурге царила паника. Радио и телевидение успели растиражировать заявление Селезнева о переезде Думы, Степашина и Матвиенко наперебой называли креатурами Путина на предстоящих выборах губернатора, причем оба успели отречься. «Друзей моих прекрасные черты появятся – и растворятся снова», – острила в заголовке газета «Невское бремя». Яковлев услужливо разворачивал перед избранным президентом новые и новые экстренные выпуски. На одной фотографии Селезнев рассматривал вместе с губернатором какой-то макет. «Новое здание Думы?» – предполагал журналист. На другой Путин в окружении восторженной толпы на фоне Смольного собора решительно заявлял, что будет плотно работать с губернатором.
– Боже, – стонал президент. – Что делать? Что теперь делать?!
– Вероятно, переносить столицу-с, – потирал руки Яковлев, воображая немереные кредиты, которые получит любимый город на строительство новых резиденций для всех ветвей власти плюс корпункты и представительства.
– Да ты в своем ли уме?! – стонал Путин, представляя нечеловеческие тяготы, с которыми столкнется руководство страны. – Ведь это двадцать миллиардов!
– Можно дешевле-с, – улыбался губернатор. – Пять вам, пять мне, а еще на пять мои ребята тут такое отгрохают – куда Москве-с!
– Ну вот что, – с присущей ему твердостью сказал Путин, окончательно приходя в себя после доброго бокала пива «Балтика» номер третий. – Давай с тобой, Владимир Анатольевич, договоримся так. Я к тебе летал с официальным визитом, ясно? Селезнев выражал личное мнение, ясно? Степашин нужен в счетной палате, а Матвиенко в правительстве. Ты ничего не видел и ничего не знаешь. За это ты остаешься губернатором, и мы для ясности заминаем историю с кредитами на строительство Петербургской окружной дороги. Тебя устраивают эти условия?
– Может, хоть Думу? – взмолился Яковлев, представляя себе кредит.
– Владимир Анатольевич, – доверительно сказал Путин, железными пальцами касаясь верхней пуговицы его двубортного пиджака. – Я ведь сам питерский, кое-что знаю…
– Бог с вами, – махнул рукой Яковлев. – Но хоть смещать не будете?
– Будешь хорошо себя вести – можешь спать спокойно, – посулил Путин.
В тот же вечер вся московская власть, чтобы не слишком тратиться на обратный рейс, фирменным поездом «Красная стрела» отправилась в столицу, чудом избежавшую переноса. Восторженная толпа провожающих исполняла песню «Вагончик тронется, перрон останется». Селезнев мирно посапывал, прижимая к груди подаренный ему макет Ледового дворца. Остальные поправлялись «Балтикой» и напевали «Если у вас нет собаки».
А теперь о главном. О причинах недавнего таинственного визита губернатора Владимира Яковлева в Москву. Пресса и аналитики мозги себе сломали, пытаясь понять, что это он тут забыл.
Это не он забыл. Это Путин забыл веник.
Веник он ему и привез. В портфеле, перевязанном розовей ленточкой. Сказано же в классическом фильме-с любимыми не расставайтесь.
