Текст книги "Перед лицом Родины"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Несомненно, – согласился Константин.

Некоторое время он молчал, как-то загадочно улыбаясь.

Воробьев как бы угадал его мысли.

– Константин Васильевич, вы не рискнули бы участвовать вместе со мной в этом предприятии?

– Гм… пожалуй, можно было бы и отправиться с вами на родину… И вовсе не из-за этих богатств, которые, вероятно, уже утрачены, а чтобы повидать еще раз родную землю, вскормившую и вспоившую меня. Я ведь так за эти годы истосковался по ней!.. Эх, с каким наслаждением я взял бы ружьишко и побродил по донской степи, понюхал бы ее полынный запах, аромат чебреца. Полазил бы по сугробам, вдохнул запах снега. Ведь это только у нас, в России, он так приятно пахнет… – Он помолчал немного и добавил: Вы меня знаете, человек я решительный, смелый… Только вот в чем вопрос: кто даст средства на поездку? Без денег мы с вами ничего не добьемся. Может быть, ваш будущий тесть имеет на это деньги?

– Будущий мой тесть гол как сокол, – засмеялся Воробьев. – Но он меня связал с одной организацией, которая охотно перебросит нас в Советский Союз.

Воробьев оглянулся вокруг и зашептал:

– В Париже есть организация, существующая за счет некоторых влиятельных лиц. Она засылает своих агентов в Россию…

– Короче говоря, шпионов и диверсантов?

– Тише! – предупредил Воробьев. – Возможно. Некоторые наши офицеры и рядовые казаки поступили на курсы, созданные этой организацией. На курсах платят хорошее жалованье. Как вы думаете, откуда я деньги беру и так одет? Оттуда же. Пройду подготовку и буду отправлен в Россию. Меня снабдят всем необходимым.

– А за это что вы должны сделать? – спросил Константин.

– Собрать некоторую информацию. Вот бы вам пройти такую подготовку. Можно было бы договориться, чтобы нас вместе послали.

– Это все очень интересно! – воскликнул Константин. Глаза его загорелись. – С кем же мне поговорить об этом?

– Не беспокойтесь, – заверил Воробьев. – Если есть желание, сведу вас с нужными людьми… Есть тут некий Яковлев…

– Что это за персона?

Воробьев рассказал о Яковлеве.

– О! – улыбнулся Константин. – Так я ж его знаю… С графом Понятовским ко мне в Новочеркасске приходил… Шулер.

– Может быть, – согласился Воробьев. – Но он сейчас влиятельный человек… Так вот, если вам негде спать, пойдемте, я вас пристрою в одном месте…

IV

Белые, перламутровые облака ярко розовели в предвечернем небе. В густых зарослях садов буйно звенели птицы. В станице было тихо и пустынно, словно все в ней вымерло. Ничто не нарушало ее дремотного состояния. Разве лишь потревожит застоявшуюся тишину какой-нибудь пестро раскрашенный задиристый петух, разогнавшийся за раскудахтавшейся курицей, или пройдет по пыльной улице хрюкающая свинья, ведя за собой визжащий выводок поросят, или вдруг ни с того, ни с сего залает увидевший что-то неприятное во сне дремавший в подворотне пес.

Покачиваясь из стороны в сторону, идет по главной станичной улице захмелевший приземистый казачок. Размахивая руками, он весело напевает:

 
Ах вы, Сашки, канашки мои,
Разменяйте бумажки мои.
А бумажки все новенькие,
Два-адцатипятирублевенькие…
 

На казаке надеты защитная гимнастерка, синие диагоналевые казачьи шаровары. На макушке лихо сбита фуражка с красным околышем и звездочкой.

Казак старается идти прямо, не качаться. Но ему это не удается. Иной раз его так швырнет в сторону, что он едва не валится в придорожные колючки. Тогда он приостанавливается, мгновение стоит, смотря на носки своих сапог, а потом снова шагает, напевая. Но стоит ему заметить, что навстречу идет кто-то, как он сейчас же придает своему лицу строгое, недоступное выражение, что даже страшно становится… И так важно задирает голову, что с нее чуть ли не валится фуражка. И если кто с ним встречается, то обязательно почтительно здоровается:

– Здорово живете, Сазон Миронович!

– Гм… Гм… – покашливает солидно Сазон и баском отвечает: Здравствуйте!.. Здравствуйте!..

Видя, что встретившиеся станичники уже ушли далеко, казачок подмигивает, словно он кого-то сейчас хитро провел. На веснушчатом лице его расплывается озорная усмешка. Прищелкивая пальцами и приплясывая, он снова затягивает:

 
Ах вы, Сашки, канашки мои…
 

Из-под его ног курится взвихренная пыль…

– Доброе здоровьице! – неожиданно слышится насмешливый голос.

Сазон вытаращивает осоловелые глаза на рыжего казака, высунувшего голову из калитки нового, как игрушка, раскрашенного домика.

– А-а, Дубровин, здорово!.. – сказал Сазон. – Тебе что, обязательно приспичило глядеть на улицу именно сейчас, когда я иду?

– А как, по-твоему, Сазон Миронович, у меня глаза есть ай нет? – скаля зубы в усмешке, спросил Дубровин. – Никак и уши есть? А ежели есть, то как же иначе?.. Слышу, кто-то веселый по улице идет, песню ловко поет… Дай, думаю, гляну. Гульнул, что ль, односум?

– Было такое дело, – нехотя согласился Сазон. – Хлебнул самую малость… Бывает же так, как говорят: шел в церкву, а попал в кабак…

Дубровин засмеялся:

– Гутарят и так: ехал к Фоме, а заехал к куме…

– Ну, это ты, Силантий, того, – погрозил пальцем Сазон. – Брось насчет кумы-то. У меня Сидоровна наикраше всех кумушек. От такой, брат, жены не захочешь и красивой кумы.

– Это ты правду гутаришь, – ухмыльнулся Дубровин, теребя свой кудлатый, отливающий медью рыжий чуб. – Но иной раз неплохо и с кумой поиграть… Ха-ха!..

– Ну-ну, не таковский я человек.

– Да это ты, товарищ Меркулов, просто боишься своей Сидоровны.

– А что ж, – согласился тот, – и вправду боюсь. Злой она становится, как собака, ежели чуть что не по ней.

– От злой жены, – сказал Дубровин, – спасают лишь смерть или пострижение в монахи…

– Болтаешь ты пустое, Силантий, – отмахнулся Меркулов. – Сидоровна моя хоть и строгая баба, но рассудительная…

– Она у тебя красивая да молодая, – язвил Силантий. – Только вот горе – муж у нее Григорий, хоть бы был болван, да зато Иван…

– Ну-ну! – нахмурился Сазон. – Я те дам Григорий… болван… Чего это такое?.. Ты вот скажи, что к нам в стансовет не заходишь? Мы про артельные дела ведем разговор. Организовать артель думаем, а ты в стороне стоишь. А тож мне красный партизан… за Советскую власть кровь проливал.

– Покель, односум, подождем, – насмешливо ответил Дубровин. – Нам не к спеху. Вот поглядим, как вы в этой артели будете работать. А тогда могем и мы вступить… Прощевай!.. – и захлопнул калитку.

– Эх ты! – укоризненно покачал головой Меркулов. – Тож мне, красный вояка… Разбогател, в кулаки лезет.

С минуту пошатываясь, он глядел на новые крашеные ворота Дубровина. Потом, махнув безнадежно рукой, побрел дальше.

У дома Ермаковых его окликнул старый казак Василий Петрович:

– Погоди!..

Сазон остановился. Василий Петрович торопливо подошел к нему:

– Здорово был, казак!

– Здравствуй, Василий Петрович! – важно ответил Сазон.

– На парах, что ли? – усмехнулся старик.

– С пару кости не ломят.

– Правильно гутаришь, – согласился Василий Петрович. – Будем пить и гулять, а работу прочь гнать…

– Не, – замотал головой Меркулов. – Не гожа твоя побасенка. Труду весь век, а потехе час…

– Могет быть, и так… Сазон Миронович, – сказал Василий Петрович, дельце есть у меня к тебе.

– Что хотел, гутарь.

– Да, может, в другой раз, – нерешительно проговорил Василий Петрович. – Сейчас навроде ты не в своем порядке…

– Что значит «не в своем порядке»? – строго посмотрел на него Сазон. – Я всегда в своем порядке… Говори, что надобно?

– Да, понимаешь ли, в чем дело, – начал старик. – Зараз, сам знаешь, новая экономическая политика… Ну, стало быть, я так понимаю, все мы должны иметь стремление к богатой жизни… За то, мол, и воевали наши сыновья…

Сазон хоть и был пьян, но слушал Василия Петровича внимательно:

– Ну-ну?

– Я тоже к тому стремление имею, – продолжал старик. – Сам знаешь, хозяйство у меня хорошее, крепкое. Государству польза от него есть. Добрая польза. Налоги сдаем. Зараз мы с Захаром надумали трактор приобрести. Надобно по этому делу в Ростов ехать… Так вот, ты мне напиши ходатайство. Просим выдать, мол, трактор Фордзон. Гражданин, мол, Ермаков является примерным хозяином, а дети его, сын и дочь, – герои гражданской войны, награжденные за свое геройство орденами Красного Знамени… Сын, Прохор, зараз академию военную проходит, учится на красного генерала, а дочь моя, Надежда, сама ученая и замуж за профессора Мушкетова вышла. Напиши, Сазон Миронович, магарыч будет…

Сазон, прищурив глаза, с ног до головы с презрением оглянул Василия Петровича.

– Ты за кого ж меня принимаешь, Василий Петрович? Ты думаешь, ежели я люблю иногда выпить, так и ум могу пропить? Нет, не на таковского напал. Мне твоего магарыча не надо. Я могу тебе свой поставить. А ходатайства я тебе никакого не буду писать. Кулаков нам не надобно разводить.

Старик затрясся от гнева:

– Да ты в уме, что говоришь такие слова? Да я напишу о том Прохору, и он те, парень, за это…

– Не пугай, не из робких, – сказал Меркулов. – Не боюсь никого. Но только думаю, что Прохор Васильевич – неглупый человек, на меня в обиде не будет. Куда ты гнешь, Василий Петрович? Ведь я, конешное дело, до поры до времени молчу. А придет время и скажу. Не срами ты своих детей, Василий Петрович, не гонись до кулачества…

Василий Петрович рассвирепел:

– Дурак ты, – закончил он. – Я до кулачества не гонюсь, я хочу пользу государству давать. На нас ведь, крепких хозяевах, все государство держится. Да что мне с тобой, безмозглым, гутарить. Вот отпишу обо всем Прохору, нехай он тебе в самом центре укорот найдет…

Старик скрылся в воротах и резко прихлопнул за собой калитку.

Сазон постоял с минуту в задумчивости, махнул рукой и снова побрел по улице, направляясь к своему куреню. И чем ближе он подходил к дому, тем тревожней и озабоченнее становилось его лицо.

Вот завернуть за угол, и сейчас же здесь стоит старая хата Сазона с нахохленной побурелой соломенной крышей. Если все благополучно будет, то на первых порах можно избежать встречи со строгой женой, – стоит лишь незаметно юркнуть в калитку и, свернув вправо, пройти мимо сарая, забраться на сеновал. Там можно проспаться, а потом как ни в чем не бывало приняться за домашние дела. Сидоровне даже и в голову не придет, что муженек ее был пьян.

Меркулов бодро завернул за угол, но от неожиданности чуть не свалился в канаву. У ворот его хаты стояла Сидоровна и беседовала с самим секретарем партоорганизации Кононом Никоновичем Незовибатько. Сазон попятился от такого видения, словно от нечистой силы… Пятясь, он отмахивался руками, словно заклинал, чтоб и жена его Сидоровна, и ее собеседник сгинули бы с его очей, провалились бы в тартарары. Но вдруг он почувствовал, что его кто-то ударил под ножку, и он мягко шлепнулся в корыто, стоявшее у колодца для скота, наполненное перегретой на солнце водой. Брызги радугой взметнулись вокруг.

С испугу председатель подумал, что он свалился в колодец, и дурным голосом завопил:

– То-ону-у!.. Спа-асите!..

– Ой, никак муж! – вскрикнула Сидоровна, бросаясь на крик. Незовибатько кинулся вслед за ней.

– Ах, боже мой! – всплеснула руками молодая женщина, подбегая к мужу. – Сазон и есть!.. Что ты, дурень, вздумал в лошадином корыте-то купаться?..

Незовибатько вначале изумленно смотрел на беспомощно барахтавшегося в корыте Сазона, а потом расхохотался:

– Вот же чертяка-то!.. Ха-ха!.. Какой тебя дьявол сюда сунул, а?.. Жарко, что ль, тебе стало!.. Ха-ха!..

Барахтаясь в корыте, председатель пытался вылезти, но без посторонней помощи ничего не мог сделать.

– Да вытащите ж меня, ради бога! – взмолился он.

– Ну, давай руку! – сказал Незовибатько.

Меркулов ухватился за протянутую руку и выкарабкался из корыта. Вездесущие ребятишки уже сбегались отовсюду к месту происшествия. Окружив председателя, с которого ручьями стекала вода, они заулюлюкали:

– Улю-лю!.. Председатель стансовета в конским корыте купается! Улю-лю его!.. Аля-ля!..

– Пошли прочь, чертенята! – заорал на них Сазон.

Отбежав на почтительное расстояние, ребятишки начали дразнить его:

 
Председателева сандала
В корыто налила,
Из корыта льется,
Председатель смеется…
 

Меркулов рассвирепел вконец.

– Я вот зараз вас, чертенята! – орал он, притопывая ногами, делая вид, что намеревается за ними бежать. Но ребята не унимались, продолжали дразниться. Незовибатько, держась за живот, хохотал до слез.

– Ну и учудил же, дурень! Пьяный чертяка!..

– Да что ты, товарищ Незовибатько? – изумился Меркулов. – Я пьяный!.. Ты что, очумел? Пьян… Ты, сам, товарищ Незовибатько, пьян…

– Но-но! – нахмурился Незовибатько. – Ты того, Сазон Миронович, не забывайся…

– Извиняйте, коли чего ежели, – сказал председатель и метнул на жену робкий испытующий взгляд, желая удостовериться, как она на все это реагирует…

Сидоровна была еще совсем молодая женщина лет двадцати двух, красивая, черноокая, белолицая, стройная да высокая, на полголовы выше муже своего. Сазон взял ее из родовитой казачьей семьи Черкесовых, происходящих, по преданию, от крещеного черкеса, приставшего к казацкому товариществу еще при Кондрате Булавине.

Меркулов женился на ней совсем недавно, года полтора тому назад. Первая его жена, Марфа, умерла в годы гражданской войны от тифа, оставив двух сирот. Пока Сазон воевал с беляками, сироты – мальчик и девочка росли на попечении бабки.

Демобилизовавшись из армии, Меркулов вернулся в родную станицу как герой. От девчат и молодых баб отбою не было. Избаловался бы вконец казак, ежели б старуха мать не сосватала ему Нюру Черкесову.

Если бы дело происходило до революции, конечно, Сазону не видать бы Сидоровны как своих собственных ушей. Да разве же его теперешний тесть, Сидор Агеевич Черкесов, истинный чигоман[1]1
  Ч и г о м а н – насмешливое прозвище казаков.


[Закрыть], человек зажиточный, гордый, согласился бы дочь свою выдать замуж за голодранца Сазона? Ни за что! Но а теперь времена изменились. Задрипанный казачишка, вечный батрак, Сазон Меркулов стал председателем станичного Совета. Станичного! Ведь это не шуточки!

Не стал Сидор Агеевич артачиться – выдал за Сазона свою дочку. С первых же дней замужества Нюра так крепко взяла в руки мужа, что он и пикнуть не смел. Вот с тех пор и получила она почетное звание Сидоровны.

Незовибатько, заметив, что Сидоровна кидает на него ласковый взгляд, покрутил свои белесые запорожские усы.

– Шел мимо, – пояснил он, – да и зашел вот побачить, как вы живете-можете. Эх, Сазон, друже, за каким ты дьяволом пьешь столько водки?

– А ты не пьешь, Никонович? – угрюмо спросил Сазон, отряхиваясь.

– Могу, конечно, выпить и я рюмку-другую, – согласился Незовибатько. – Но не больше.

– Да ну тебя к чертям! – отмахнулся Сазон. – Что ты говоришь? Сам знаешь – я совсем редко пью. А сейчас вот подвернулся такой случай: повстречал одного односума, Скворцова с Куриного хутора. С ним вместе еще на германской были в пятнадцатом году. Не раз в боях выручали друг дружку из беды… Обрадовался он мне. «Здорово, говорит, полчанин, радешенек тебя видеть…» Обнялись, расцеловались. А потом потащил меня в трактир. Не хотел я идти, так нет, пристал: «Пойдем да пойдем. Обидишь». Ну, пришлось пойти. Угостил он меня немножко…

– Немножко? – мрачно усмехнулась Сидоровна.

– Ну что теперь делать? – вскричал председатель, наступая на нее. Ругай меня, бей!.. – И вдруг, дернув ворот рубахи, обнажил волосатую грудь, тонкоголосо завопил: – Ну, распинай меня!.. Распинай!.. Казнуй!..

– Да ты что? – испуганно стал озираться вокруг Незовибатько. – Чего орешь?.. Народ-то что подумает?..

– Ну и распинайте! – еще громче завопил председатель. – Пусть народ-то посмотрит, какие вы изверги… А-а-а!..

– Да замолчь, дурень! – схватив за руку Сазона, потащил его во двор секретарь партячейки. – Молчи!..

– И буду орать, – вызывающе кричал Меркулов. – Буду!..

– А ну, будя скоморошничать! – прикрикнула Сидоровна на мужа. – А то и впрямь схватишь у меня костыля по спине.

Сазон сразу притих.

– Заходьте до нас, Конон Никонович, – пригласила Сидоровна. – Милости просим!

Сазон тоже усердно начал упрашивать его:

– Да заходь, дружище родной! Погощуем тебя, чем бог послал…

Незовибатько стал было отказываться, ссылаясь на занятость.

– Не обижай, односум, зайди уж, – взмолился Сазон.

– Ну, ладно, – сдался Незовибатько, наконец, – пойду посижу коль часок.

Вскоре на столе в горнице появились бутылка водки, сковородка с яичницей, вареники в сметане.

– Не маслись, не маслись на водочку, – предупредила Сазона жена, когда тот, переодевшись в сухое, с заискрившимися глазами вошел в горенку. – Все едино ни капельки не получишь.

– Да я, Сидоровна, не особо к тому и желание-то имею, – равнодушным тоном проговорил Меркулов. – Не хочется что-то… Так посижу, с дружком покалякаю…

– Знаю, как ты калякаешь-то…

Председатель присел на стул. На кухне надрывно заплакал грудной ребенок. Старушечий голос загудел, успокаивая:

 
Баюшки, ба-аю,
Я тебя кача-аю!...
 

– Нюра, – сказал председатель жене, – что-то мальчишка благим матом кричит. Пошла бы успокоила.

Сидоровна поднялась и вышла на кухню. Сазон, хитро подмигнув Незовибатько, взял стаканчик с водкой.

– Будь здоров, полчанин! – сказал он, готовясь выпить.

– Ах ты чертяка, – вдруг раздался грозный окрик возвратившейся Сидоровны. – Я те, холера, сразу поняла… Хитрый!.. Пойди, говорит, мальчишку успокой, а сам за стакан… Ишь ты!..

Незовибатько захохотал, глядя на сконфуженного друга, державшего в руке невыпитый стаканчик.

– Ну и жена же у тебя, – сказал он. – Не жена, а золото. Нехай уж рюмочку-то, выпьет, Сидоровна.

– Разве что рюмочку, – показывая в улыбке ровные белые зубы, милостиво разрешила она.

V

Сильно рассерчал Василий Петрович на Сазона Меркулова за то, что тот отказал ему ходатайствовать о покупке трактора.

– Обойдемся и без тебя, – ворчал он. – Подумаешь, дрянь этакая.

Старик написал Прохору и Наде, чтобы они немедленно прислали ему справки о том, что они – участники гражданской войны, служили в Первой Конной армии. Зачем потребовались такие справки ему, он умолчал. Дети желание отца беспрекословно выполнили.

Захватив с собой справки, Василий Петрович вместе с сыном Захаром выехал в Ростов. Там старику пришлось много походить по учреждениям, пока удалось купить трактор Фордзон.

Но как ни радостно было получить трактор – это еще не все. Нужно доставить машину в станицу, а потом надо ведь кому-то на ней и работать. Кто же будет запахивать те многочисленные десятины, которые были заарендованы Ермаковым у соседей? Но Василий Петрович не был бы и Василием Петровичем, если бы не обдумал и этого. Для того-то он и забрал с собой в Ростов Захара. Старик задумал обучить его в городе тракторному делу.

Захару было уже лет за сорок. Покорный, послушный сын, никогда он не вольнодумничал, не выходил из подчинения отцовского. Но на этот раз, когда Василий Петрович заявил ему, что он должен научиться водить трактор, Захар заартачился:

– Батя, да вы что, мальчишка я? Разве ж я смогу обучиться на тракторе? Никакое учение в голову не полезет. Не тем голова забита, батя.

– Не болтай зря, Захар, – сурово прикрикнул на сына Василий Петрович. – Отец поболее твоего знает. Ежели не тебе на тракторе ездить, то кому же, по-твоему? Мне, что ли?.. Ай Сазона Меркулова посадить? Ты опосля меня первый хозяин в доме, а потому должон по-хозяйски рассуждать… Да ежели, к тому говоря, ты совладеешь с трактором, научишься на нем ездить, то ведь ты могешь чудеса творить. Ей-ей!.. Сколько можно деньги зашибить. Ведь мы же тогда могем не токмо себе, но и другим пахать землю. Подумай, сынок. Богатство большое наживем…

Что мог возразить Захар? Отца он считал мудрым стариком, имеющим большой житейский опыт. Что бы ни говорил он, все казалось сыну неопровержимой истиной.

Василий Петрович с Захаром жили в Ростове у племянника Виктора Волкова, работавшего в краевой газете. Трактор поставили на окраине города под навесом у одного горожанина. Старик старательно выискивал по городу человека, который научил бы сына управлению трактором. Вскоре такой человек нашелся. Звали его Михеевичем. Это был мужчина маленького роста, щупленький, лет под сорок, с рыжими усиками. Энергичный, кипучий, он производил впечатление делового человека. Михеевич пообещал обучить Захара за две недели.

– Долгонько, – потеребил бороду Василий Петрович. – А сколько же ты за это дело возьмешь?

– Пять червонцев. Да еще чтоб в самом лучшем ресторане магарыч распили…

– Это ты дорого запросил. Ну, ладно, только магарычей давай не распивать.

– Без магарыча не пойду.

– Ну, а коль разопьем дома?

– Нет, хозяин, хочу в ресторане, чтобы душа взыграла. Хочу поглядеть, как девки голыми ляжками трясут.

– Это как так голыми? – опешил старик.

– А так, стало быть, трясут, пляшут, – пояснил Михеевич.

– Да ты что? – изумился Василий Петрович. – Голые? Брешешь, должно?

– Истинно говорю, – подтвердил механик. – Может, они и не совсем голые… Навроде какие-то штанишки на них коротенькие.

– О господи! – облегченно вздохнул старик. – А я уж думал, совсем голые. А все же интересно поглядеть, – и захихикал. – Ладно, Михеевич, поведу тебя в трактир, поглядим девок-то плясуниц…

Началась учеба на тракторе. Чуть свет Захар и механик выходили за город. Там Захар, обливаясь тремя потами, обучался искусству управлять трактором. Трудновато это ему давалось – бестолков был. Но механик человек терпеливый – старался спокойно разъяснить казаку его ошибки и промахи.

Василий Петрович не уезжал из Ростова, поджидал, когда, наконец, сын постигнет науку и начнет уверенно водить трактор. С замиранием сердца мечтал старик о той минуте, когда Захар, восседая на тракторе, на удивление своих станичников проедет на нем по станице.

Первые дни он тоже выезжал за город смотреть, как Захар обучается. Но при отце Захар смущался и еще чаще ошибался. Видя неуклюжесть сына, Василий Петрович злился и ругался.

– Вот что, хозяин, – решительно заявил механик старику, – не ходи сюда.

– Как, то есть, не ходи? – изумился такой дерзости Василий Петрович.

– А так вот и не ходи. Мешаешь нам. Вот как закончим учение, мы тебя сами позовем глядеть. А ежели будешь ходить сюда, то я брошу это дело. Потому, как видишь, сын-то тебя стесняется…

Пришлось старику подчиниться требованию механика. Перестал он ездить на выгон. И сразу дело у Захара лучше пошло.

Наконец, наступил такой час, когда механик торжественно заявил Василию Петровичу:

– Ну, хозяин, все! Можешь со мной расчет учинить… Сын твой теперь тракторист. Конечно, не скажу, что он тракторист первоклассный, мол, стал. Но трактор поведет, работать на нем сможет.

– Добре, коли так, – благодушно усмехнулся Василий Петрович. Заработанные тобой деньги, Михеевич, я зараз же могу тебе отсчитать. Но допрежде мне хочется поглядеть, как набашковался мой Захар. Покажьте уж мне…

– Стало быть, хочешь навроде смотра устроить? – засмеялся механик. Ладно, утешим твое сердце. Как, Захар Васильевич, покажем, где раки зимуют?

– А черти их знают, где они зимуют-то? – ухмыльнулся Захар. – А ежели бате не угодишь, что тогда?

– Угодим! – твердо заявил механик. – Завтра, хозяин, выедем в поле, поглядишь, чему мы научили твоего сына.

Утром следующего дня все трое были у трактора. Захар уверенно завел двигатель, сел за руль, победоносно взглянул на отца. Трактор дрогнул и тихо двинулся. Объехав круг, Захар вернулся на прежнее место.

Василий Петрович радостно смотрел на сына.

– Ну, как, хозяин, – спросил механик, – доволен нашей работой али нет?

– Молодцы! – сказал старик.

– Веди в ресторан.

– Да уж поведу, не беспокойся, – отмахнулся Василий Петрович. – Раз обещал, стало быть, исполню. Ты вот скажи мне, мил человек, а что он, Захар-то мой, смогет на тракторе до станицы нашей доехать?

– Нет, хозяин, – замотал головой механик, – не стоит этого делать. Далече больно уж до станицы. Тебе есть расчет трактор по железной дороге отправить до ближайшей станции, а потом уж и добираться до дому. Дорога-то какая у вас?

– Да когда сухо, – заметил Захар, – хорошая. Вот ежели дождик – тогда плохо, грязища непролазная.

– Придется с племянником поговорить, – проговорил Василий Петрович, чтобы он помог трактор-то на железную дорогу устроить.

– Это дело не хитрое, – промолвил механик. – Могу и я его оборудовать. Становь, Захар Васильевич, трактор под навес да пойдем в ресторан.

Пока Захар ставил трактор под навес, Василий Петрович расплатился с механиком.

– Возьми, Михеевич, спасибо тебе за учение. Могет быть, приедешь к нам в станицу по каким делам, так заходи – гостем будешь.

– Спасибочка, – поблагодарил механик, пряча деньги в карман. – Навряд ли, хозяин, доведется бывать в вашей станице. А там господь ее знает, все может быть.

Управившись с трактором, поехали на трамвае в центр города. Когда сошли с трамвая, старик беспокойно спросил:

– Так куда ж пойдем-то?

– А вот тут, на Садовой, есть ресторан, – оживляясь, проговорил механик.

– Может, попроще б куда, Михеевич, – неуверенно попросил Василий Петрович. – Нам, знаешь, какой-нибудь бы кабачок… А в хороший трактир итить, одежа-то на нас не особо франтоватая, – оглянул он свои казачьи с лампасами штаны и пиджак.

– Нет-нет, хозяин! – заговорил механик. – Уговор дороже денег. Я, брат, люблю иной раз форсу пущать. А к тому же девки там голые пляшут.

– Да нет, Михеевич, ты не говори зазря-то, неужто в сам деле голые?.. Ты ж говорил, что у них штанишки есть?

– Ну да, эти места-то, – похлопал себя по бедрам механик, – может, и прикрыты чуть-чуть, для видимости… Истинный господь, смотреть прямо даже красота, как она ножкой-то дрыг-дрыг.

– Хе-хе-хе! – рассмеялся Василий Петрович. – Это, парень, чудо. Ну, пойдем, что ль, поглядим этих срамниц. Сроду в жизни не видывал…

– Батя, – прогудел Захар, – может, не надо бы…

– Чего?..

– Да на этих-то девок глядеть…

– Чего ж не надо-то?.. – возразил старик. – Другие-то небось смотрят?.. Раз есть допущение к этому и дозволено, то, что же, пойдем глянем… Ведь в жизни не видывали того, а?.. Хе-хе-хе!.. Вот чудо-то… Говорит, ляжками голыми трясут… Умора!..

– Это, батя, они балеринами прозываются, – сказал более сведущий Захар.

– Балеринами, говоришь?.. Может, и так. Ну, а все же пойдем, сынок, поглядим. Ты, Захар, конешное дело, матери о том не говори. Веди, Михеевич!.. Все едино пропадать. Правда, дело это грешное, на том свете отвечать придется. Ну что же, раз можно согрешить. Да притом, ты знаешь, Михеевич, святое писание, а?..

– Не особенно. Так кое-что знаю…

– Ну вот, понимаешь, жила-была Мария Магдалина, святая такая. А ежели так проследить ее жизнь, так вот же и шкуреха была и не приведи господь! А вот к лику святых причислена…

Когда подходил к варьете, Василий Петрович вдруг вспомнил о Викторе.

– Знаешь, Захар, надобно Виктора позвать, а то навроде неудобно, племянник ведь, да и живем у него. Как ты думаешь?

– Да позвать-то надо, батя, – согласился Захар. – Но только Марина может обидеться.

– А чего ж ей обижаться? – изумился старик. – Ее дело бабье, родила вон мальчонка, ну и нянчай. Вот зараз придем в трактир, ты поглядишь, где мы сядем, и сходишь за Виктором.