Текст книги "Перед лицом Родины"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

XIII

Возвращение Константина из Советского Союза в Париж было встречено злобным воем белых эмигрантов.

– Зачем вернулся?.. Почему?

На него ведь возлагали большие надежды. А он, ничего не сделав, вернулся из России. Как это можно терпеть?

– За каким чертом, спрашивается, вы ездили в Россию? – допрашивали его. – Неужели же за тем только, чтобы взглянуть, что там делается, и вернуться? Если вы не пожелали ничего сделать для общего нашего дела, так верните, по крайней мере, деньги, которые на вас были затрачены.

При всем своем желании Константин не мог бы возвратить денег – их у него почти не осталось.

– Да ты теперь сам стал красным, большевиком, – истошно кричали ему. – Ты нас предал, перешел на сторону большевиков. И это они послали его сюда шпионить за нами…

– Изгнать его!.. Изгнать из нашей среды!..

Его вычеркнули из списков РОВСа. В лице многих белоэмигрантов он нажил себе смертельных врагов.

А тут, в довершение ко всему, вскоре после возвращения Константина из СССР его разыскал Чернышев, приехавший из Нью-Йорка.

– Ну как? – спросил он.

Константин рассказал, как родные Чернышева отказались принять его посылку.

– Ерунда! – возмутился Чернышев. – Не поверю. Вы просто и не попытались разыскать моих родных.

– Хотите верьте, хотите нет, – пожал плечами Константин. – Это дело ваше. Убеждать не буду.

– А информация?

– Вот, – передал Константин Чернышеву напечатанные на машинке листы своих Записей.

Чернышев бегло просмотрел их.

– Что за детский лепет?! – побагровел он от гнева. – Это же белиберда! Если все это опубликовать, то меня, пожалуй, обвинят, что я большевиком стал. По-вашему, выходит, что казаки сами идут в колхозы и что в России – тишь да благодать… А где же волнения, мятежи, недовольство казаков насильственной коллективизацией?

– Я писал правду, – холодно ответил Константин. – Выдумывать не хочу, да и не мастер. Никаких мятежей и бунтов в России я не видел и ничего о них не слышал.

– Глупости! Быть этого не может! Почитайте газеты. В них говорится, что в России массовое недовольство крестьян коллективизацией. В колхозы насильно загоняют…

– Представьте, я этого не заметил.

– А вот ваши коллеги, с которыми вы ездили, заметили. Они о другом пишут…

– Не думаю. Со мной ездили честные люди. Не могут они неправду написать. А если пишут, то, значит, их заставили врать…

– Ну, хорошо, – уже более спокойно сказал Чернышев. – Какое же все-таки у вас сложилось мнение о положении в России, о народе русском?..

– Мнение таково, – твердо сказал Константин, – нам, белоэмигрантам, надо выбросить из головы бредовую мечту о волнениях в России. Мы ей не нужны. О нас никто не думает и нас там не ждут. Мы не нужны даже своим родным. Вы об этом можете судить по тому, как отнеслась к вашему подарку ваша сестра. А я сужу по тому, как встретили меня моя сестра и мой брат, которых мне довелось увидеть. Такие избавители, как мы с вами, – горестно усмехнулся он, – им не нужны…

– Ложь! – гневно крикнул Чернышев.

– Нет, истинная правда, – вздохнул Константин. – Моя поездка в Россию открыла мне глаза.

– Да что с вами толковать, – безнадежно махнул рукой Чернышев. – Вы просто больной человек, психопат. Прощайте!

И снова для Константина наступила сиротливая, одинокая жизнь в большой чужом городе. Ни с кем из белоэмигрантов он не общался, жил отчужденно от всех. Пока еще были деньги, он не пытался искать заработка. Его охватила полная апатия ко всему.

Иногда он со всей сердечностью вспоминал хорошего, душевного парня Воробьева. В черную минуту жизни Константина Воробьев сумел поддержать его… «Где ты? – думал о нем с грустью Константин. – Может быть, ты нашел свое счастье в жизни, а может быть, тебя и в живых нет?»

Константин прекрасно знал, что русские эмигранты в поисках денег не брезгали ничем. Они обращались за помощью к кому угодно. То выклянчивали какую-то мзду у «нефтяного короля» Детердинга, женатого на русской эмигрантке, то обращались за милостыней к богатым сутенерам, вроде Чернышева, к американским благотворительным организациям, к президенту Чехословакии Масарику, к югославскому королю, к папе римскому, к Муссолини и Гитлеру, ко всяким международным лигам и капиталистическим воротилам, которые были заинтересованы в антикоммунистических услугах бывших русских белогвардейцев…

Но Константин не хотел ни к кому обращаться за помощью, не хотел связывать себя ни с кем, продавать свою свободу.

Он вспомнил о Понятовском, которого не видел более трех лет, и решил пойти к нему. Тот, по мнению Константина, был человеком независимым, не примыкал ни к каким заграничным союзам и группировкам. Не исключено, что Понятовский поможет Константину найти работу.

Когда он позвонил у двери квартиры Понятовского, ему открыла все та же смазливая черноглазая служанка Сюзанна, что была и при прошлом его посещении.

– Бонжур! – сказал Константин. – Мсье Понятовский дома?

– Мсье умер, – вздохнув, грустно ответила служанка.

– Как умер? – отшатнулся Константин: – Когда?

– Полгода назад.

– Боже мой!.. Такой еще молодой, цветущий!

– У него был рак печени, – словоохотливо сообщила служанка.

– А мадам?

– Мадам Люси дома. Как прикажете доложить?

– Сюзанна, ведь я же бывал у Понятовских, – пожурил Константин. Неужели не узнали меня?.. А вот я-то вас помню. Даже имя запомнил…

– Пардон, сударь, – покраснела служанка. – Но у нас бывает много народа…

– Скажите мадам, что просит позволения повидать ее генерал Ермаков.

– О! – изумилась служанка. – Сейчас, мсье.

Вместо нее в переднюю тотчас же вихрем выскочила из комнаты в хорошеньком сиреневом домашнем халате сама хозяйка.

– О, как это приятно! – обрадованно заговорила она, обеими руками тряся руку Константина. – Как я рада, Константин Васильевич! Как рада! Здравствуйте, дорогой, – расцеловала она его в щеки. – Проходите в гостиную. Я сейчас переоденусь.

– Не надо, Люся, переодеваться, – удержал ее Константин. – Ведь мы же свои люди. Ваш халатик вам так к лицу.

– Да? – просияла хозяйка. – Как вы меня находите? Постарела я за эти годы?..

– Нисколько, – зная ее слабость, ответил он. – Вы все такая же интересная, привлекательная.

Хозяйка порозовела от удовольствия. Конечно, Константин заметил, что за эти годы она постарела. У глаз ее обозначились веера морщинок. В черных волосах засеребрился иней седины. Ей было уже далеко за сорок, но выглядела она моложе.

– Мадеры? Коньяку? – спросила она.

– Уж лучше, конечно, коньяку. Говорят, что он не вреден для здоровья, даже, как говорил мне Черчилль, полезен…

– А вы разве с ним встречались?

– А как же? Когда-то я, Люсенька, был большим человеком в донском правительстве… Представителем ездил в Лондон… Я-то ездил в Лондон, а в это время проклятый Брэйнард мою жену обработал и в Англию увез. Да что вам, Люся, об этом говорить, вы же прекрасно обо всем осведомлены… Приятельницей были моей жены…

– Ну ладно, – сказала хозяйка успокаивающе. – Не вспоминайте об этом, Константин Васильевич.

Сюзанна принесла коньяк, рюмки, тонко нарезанный лимон с сахаром, поставила коробок на стол с прекрасными гаванскими сигарами, оставшимися еще от хозяина.

– Можно? – вопросительно взглянул Константин на хозяйку, беря из коробка сигару.

– Курите, конечно.

Константин закурил.

– Милая Люся! Как же это так внезапно умер Сергей Венедиктович? – спросил он сочувственно.

Хозяйка всхлипнула, приложила надушенный платочек к глазам.

– Это ужасно, Константин Васильевич. Я так его любила. И он ко мне всегда хорошо относился… Он все жаловался на печень. Врачи ничего не могли определить. Оказался рак. Операцию делать было уже поздно. Каких только знаменитостей я не приглашала к нему… Ничто не помогло… Умер мой Сереженька.

Поговорив об умершем, Константин спросил ее:

– Ну и какие же у вас теперь планы?

– Никаких, – простодушно ответила она и развела руками. – Замуж я пока не собираюсь выходить. А что касается средств к существованию, то об этом я не беспокоюсь. У нас были кое-какие сбережения. Мне пока хватит. Сереженька был бережливый. Но вот в хозяйственных дела я совсем не разбираюсь…

– В каких это хозяйственных?

– Да разве вы не знаете? Ведь Сережа открыл в Латинском квартале на бульваре Сен-Мишель фешенебельный салон, или, вернее, студию. У него работало много известных художников. Это было очень выгодное предприятие. Оно давало нам большой доход. А вот без мужа я просто боюсь содержать студию. Прогорю. Я ничего не понимаю в делах. Меня могут обманывать. Ведь верить никому нельзя…

Константин, слушая Люсю, молчал, словно задумался о чем-то. Хозяйка долго болтала обо всем, что только ей приходило в голову, потом вдруг что-то вспомнила:

– Константин Васильевич, а я ведь вам и забыла сказать. Мне несколько раз писала Вера, спрашивала о вас. Можно ей ответить, что вы сейчас в Париже?

– Как хотите, – передернул плечами Константин. – Любопытно, зачем я ей понадобился?

– Мне кажется, я догадываюсь, – сказала хозяйка. – Она, наверно, хочет получить от вас официальный развод. Как я поняла из ее писем, за ней ухаживает какий-то видный немецкий генерал. Она, видимо, намеревается выйти за нею замуж…

– Вон оно в чем дело, – протянул Константин. – Тогда напишите. Я ей развод с удовольствием дам. Пусть выходит замуж хоть за самого черта. Для меня что безразлично.

Константин пил коньяк рюмку за рюмкой и пьянел.

– Пейте со мной, Люся, – говорил он. – А то мне скучно одному пить.

Выпила немного и хозяйка.

– Константин Васильевич, – жаловалась она. – Что я буду делать одна, слабая, беззащитная женщина? Муж оставил мне кое-какие средства, титул. Я, конечно, могла бы пробиться в высшее общество. Но зачем мне это? Ведь, будем говорить откровенно, я уже не молода. Мне, вы сами, наверное, знаете, сорок четвертый год… Ужас!

– Будь здорова, княгинюшка, – чокался с ней Константин и пил. – Дай я тебя поцелую, дорогая…

Они целовались.

– Слов нет, – болтала начавшая хмелеть хозяйка, – я и сейчас могу составить неплохую партию… Какой-нибудь прогоревший маркиз…

– Люся, плюнь ты на маркизов, – обнял ее Константин. – На черта они тебе нужны? Не забывай, ты ведь простая казачка. Семикаракорской станицы. Ты ведь не сумеешь держать себя подобающе в их кругу…

– А вы, Константин Васильевич, сумеете? – обиделась хозяйка.

– И я не сумею. Да и не стремлюсь туда. Я знаю, кто я… Простой казак Дурновской станицы…

– Но вы же все-таки генерал, – возразила она.

– Дрянь, а не генерал… Люся, зачем тебе муж? Найди себе любовника. А хочешь – давай с тобой жить… Сядь ко мне на колени…

– Сюзанна может войти, – прошептала Люся.

– Ну, ладно… Ты говоришь, что тебе нужна мужская рука навести порядок, да?.. Так вот смотри, – засучив рукав, показал он ей свою мускулистую, с вздутыми синими жилами руку. – Вот она! Хочешь, я наведу в твоей студии порядок? Если хочешь, то, ей-богу, наведу. Ты не смотри, что я старый. Мне пятьдесят четыре года, но я волевой человек.

– Костя, ты уже пьян, – перешла на «ты» и она. – Обо всем мы с тобой договоримся. Меня твое предложение устраивает. А сейчас я велю постелить тебе в кабинете мужа.

Так Константин заночевал у своей землячки…

XIV

Константин связал судьбу свою с судьбой Люси. Она упрашивала его перейти в ее квартиру. Но он хотел быть свободным и продолжал жить на Монмартре, снимая небольшую скромную комнатку у бедной вдовы.

Его не прельщала жизнь сутенера вроде Чернышева. Он надеялся, что сумеет честным путем заработать себе деньги на жизнь. Каждый день он ездил в Латинский квартал на улицу Нотр Дам де Поторон де Сен-Мишель, где находилась художественная студия, или, вернее, как было громко обозначено на вывеске: «Художественный салон графини Люси Сфорца ди Колонна княгини Понятовской».

Константин именовался директором этой модной студии и, как все служащие, аккуратно расписывался в платежных ведомостях, получая свой заработок. Но все сотрудники студии относились к нему как к хозяину, зная о его интимных отношениях с Люсей.

Константин быстро сумел освоиться с работой студии. Сотрудники, почувствовав его твердую руку, подтянулись.

В студии работало пятнадцать молодых художников, главным образом, начинающих. Это были бедняки, которые в домашних условиях не могли совершенствовать свое дарование. А в студии они учились да еще и подрабатывали себе на хлеб.

Среди бесшабашной молодежи в студии было трое пожилых. Эти люди посвятили всю свою жизнь живописи, и их нельзя было назвать бездарными. Они были хорошими мастерами, но жизнь сложилась у них нескладно, своих студий они не в состоянии были иметь, и вот на старости лет им пришлось пойти в чужую в качестве наемных мэтров, обучать молодежь.

Молодые художники рисовали с натуры или писали маслом, выполняя заказы на портреты, картины или отправлялись к заказчикам и там художественно оформляли богатые аристократические квартиры.

В общем, Константин сумел поставить дела так, как они были и при покойной Понятовским.

Теперь он был занят каждый день и нашел интерес к жизни.

* * *

Однажды в салон Константину позвонила Люся.

– Алло! Ты, Костя?

– Да. Ты что, Люся?

– Приехала Вера… Сейчас звонила мне. Я еду к ней. Она несомненно, будет спрашивать о тебе. Что ей сказать?

– Скажи, что развод я в любое время ей дам.

Примерно часа через два Люся снова позвонила.

– Константин Васильевич, – сказала она официальным тоном, каким она обычно говорила с ним при посторонних людях. – Вы очень заняты сейчас?

– Не особенно. А что?

– Я сейчас у Веры Сергеевны. Вы не смогли бы сейчас приехать сюда? Она вас приглашает…

По суховатому тону было видно, что Люся не хочет, чтобы он приезжал, и позвонила она ему лишь потому, что об этом ее просила Вера.

– Я ваш служащий, – ответил Константин. – Раз вы мне приказываете, я повинуюсь. Куда ехать?

Она назвала отель, где остановилась Вера.

У салона всегда стоял автомобиль, которым распоряжался Константин. Он сел за руль и нажал стартер.

Вскоре он подъехал к дорогому отелю «Венеция», в котором до отъезда в СССР прожил несколько дней. Поставив машину у подъезда, он вошел в отель, стал разыскивать номер, в котором поселилась его бывшая жена. Разыскав номер, он постучал.

– Войдите! – прозвучал певучий нежный голос Веры.

Константин вошел в богато обставленную комнату. Навстречу ему поднялась с кресла жена. За пятнадцать лет она мало изменилась. Правда, немного пополнела, но сохранилась удивительно, была по-прежнему цветущей, пленительной женщиной. Ей можно было дать лет тридцать, не больше, но во всяком случае не ее сорок два. От Веры веяло величием и надменностью, и это сразу же отметил про себя Константин. «Азовская аристократка! – усмехнулся он про себя. – Все это, конечно, деньги делают!..»

– Здравствуйте, Константин Васильевич. Рада вас видеть. – И Вера протянула ему руку.

Он сделал вид, что не заметил ее руки, и с достоинством поклонился.

Она улыбнулась, но не смутилась.

– Садитесь, прошу вас, – указала она на кресло.

– Благодарю, – наклонил Константин голову и сел.

Его забавляла подчеркнутая вежливость, которая установилась у него с бывшей женой.

Между тем Вера, хотя и была надменна, но держалась довольно свободно. Одета она была красиво, но просто, ничем не подчеркивая своего богатства. Это нравилось Константину. Он понимал, что жена его подделывалась под аристократизм. Вкус у нее был. Это не то, что Люся, нацепившая на себя, как цыганка, много золота и драгоценных камней.

– Как вы живете, Константин Васильевич? – спросила Вера.

– Отлично.

– Вы, говорят, были в России? Как там?

– Видимо, живут люди неплохо.

– Родственников своих видели?

– Мельком видел сестру и старшего брата.

– Что-нибудь знаете о моей сестре Марине?

– Слышал, что она с моим братом Виктором в Ростове… Он какие-то там книги пишет…

– Я об этом тоже слышала. Ах, боже мой! – вздохнула Вера. – Как хотелось бы попасть в Россию!.. Несчастные мы изгнанники, скитальцы безродные, – грустно улыбнулась она и внимательно оглядела своего бывшего мужа. «До чего же он стар стал», – подумала она с жалостью и сказала печально:

– Стареем мы.

– О вас этого никак нельзя сказать, – ответил Константин. Наоборот…

Вера улыбнулась, потом деловито сказала:

– Я вам признательна, Константин Васильевич, за то, что вы пришли ко мне. Мне Люся, – взглянула она на свою приятельницу, – уже сказала, что вы согласны дать мне развод. Я вам благодарна. Мой юрист договорится с вами обо всем…

– Можно идти? – спросил Константин насмешливо, вставая.

– Как хотите, – немного растерянно ответила она.

– Желаю вам всего хорошего, – поклонился Константин. – Я слышал, вы собираетесь выходить замуж… Счастливого вам замужества.

– Спасибо, – сказала Вера жеманно. – Если, конечно, вы искренни.

– Ну а почему же нет? – пожал он плечами. – Когда-то я вас любил и даже очень. Но теперь от этого ничего не осталось – ни любви, ни ненависти…

– Но ведь я тоже вас любила. Поверьте мне.

– Не знаю. Сомневаюсь… Прощайте!..

Он шагнул к двери. Она как будто перед ним распахнулась. Без стука, без разрешения, в номер молодцевато и порывисто вошел изысканно одетый, представительный, стройный, высокого роста мужчина лет сорока.

– Ах, Рудольф! – по-русски воскликнула Вера при виде его, и Константин заметил, как засияли ее глаза. «Влюблена в него, как кошка», усмехнулся он про себя.

– Вы уже приехали? – ворковала Вера. – Познакомьтесь, пожалуйста. Это русский генерал Ермаков Константин Васильевич. Германский генерал барон Рудольф фон Кунгоф… Графиня Люси Сфорца ди Колонна княгиня Понятовская.

Константин понял, что этот немец – именно тот Верин любовник, за которого она собирается выйти замуж.

«Ну и господь с ней!» – подумал он и, сделав общий поклон, вышел.

Ему навсегда запомнились голубые с холодным блеском глаза генерала фон Кунгофа…

XV

Среди знакомых Волковых быстро распространилась весть о переезде их в Москву. И их уже поздравляли с переездом в столицу, завидовали. Марина настолько была уверена в скором отъезде, что стала даже подготавливать вещи, увязывать узлы, упаковывать тюки.

Но из Москвы пока ничего еще не было слышно.

Совершенно неожиданно к Волковым как-то заявился Сиволобов. Его приходу Виктор был немного удивлен. У него с Сиволобовым ничего общего не было. Даже, наоборот, существовали неприязненные отношения. Сиволобов был мелкий, завистливый человек. Он явно завидовал успехам Виктора, и, где только мог и как мог, старался делать ему неприятности.

Это был высокий, широкогрудый мужчина лет под сорок, с маленькими, плутовато бегающими глазками, красноречиво говорившими о том, что на душе его не все чисто.

Он писал стихи, слыл поэтом. Старательно публиковал их всюду, где мог, но творения его были настолько бездарными, что их никто не читал, кроме самого Сиволобова и его жены, кстати сказать, женщины весьма почтенной и уважаемой.

– Привет, Виктор Георгиевич! – входя в комнату, весело воскликнул Сиволобов таким дружеским тоном, словно между ними всегда были исключительно приятельские отношения.

– Здравствуй, Архип Зиновьевич, – ответил Виктор, вопросительно поглядывая на гостя. – Проходи сюда.

Сиволобов, оглядывая комнаты, вошел в кабинет.

– Неплохая квартирка, – сказал он. – Просто чудесная… Никто еще не претендует на нее, а?

– Не слышал. Как будто нет.

– Ты после своего отъезда не можешь ли ее мне уступить?..

– Это не от меня зависит. Обращайся в горсовет… Он хозяин.

– Да я знаю, что горсовет… Горсовет-то не будет возражать. Лишь бы ты не возражал… Может быть, ты наметил ее кому-нибудь передать…

– Нет, не намечал.

– Так я поговорю в горсовете.

– Пожалуйста.

Сиволобов присел на диван, закурил.

– Да, Витя, повезло ж тебе, черт подери, – льстиво сказал он. – Стал ты большим писателем. Большим, именно большим… В Москве широко издают… Сталин, говорят, расхвалил. Глядишь и за границей будут издавать…

– Издают уже, – поддразнил Виктор.

– Издают?.. Где же именно, а?

– В Англии, Франции… Еще где-то…

– Счастливец! – вздохнул Сиволобов. – Ей-богу, счастливец.

Поговорив еще несколько минут, Сиволобов сказал:

– Знаешь, Виктор Георгиевич, какое дело. У меня есть один приятель, по профессии инженер… Федоров Яков Кузьмич… Так ты знаешь, он такой казакоман. От твоего романа просто без ума. Пристал ко мне: «Познакомь да познакомь с Волковым…» Так вот и заставил пойти к тебе… Разреши ему зайти к тебе… Знаешь, как он будет полезен… Ведь он мало того, что песенник, но и фольклорист… У него много фольклорного материала.

Это заинтересовало Виктора. Работая над второй книгой, он испытывал недостаток именно в таком материале.

– Откровенно говоря, Архип Зиновьевич, я на такие случайные знакомства иду туго. Ни к чему они мне… Но ты меня заинтересовал фольклором его. Мне нужны некоторые казачьи песни, свадебные обряды… Могу ли я все это найти у Федорова?

– Определенно, – заверил Сиволобов. – У Федорова все есть…

– Ну хорошо, – согласился Виктор. – Пусть приходит.

– А когда?

– В любое время.

– Хорошо, я ему скажу.

Сиволобов снова закурил. Посидев немного, он встал.

– Ну до свиданья, Виктор, – крепко пожал он руку ему. – Ты на меня не обижайся, дорогой. Раньше между нами были натянутые отношения. Почему они такие создались, сам не пойму… По глупости, наверно. Нам с тобой делить нечего… Если я когда что сделал неприятное, то извини, дорогой… Извини!.. Я, наверно, недопонимал, что ты истинный, самобытный талант… Прости!.. Я пошел.

Но у порога он вдруг обернулся:

– Виктор Георгиевич, я слышал, что ты будешь в Москве редактировать какой-то большой журнал?

– Не знаю, право. Может быть.

Сиволобов вкрадчиво подошел к Виктору.

– Слушай, Витя, будь другом, не забывай тогда своих старых друзей… Нет-нет да и протолкни в печать какое-нибудь мое стихотвореньишко или поэмку… Все-таки, как ни говори, а росли-то мы творчески с тобой вместе.

– Пока я еще не собираюсь стать редактором, – сказал Виктор. – Но если, к тому говоря, был бы им, то, конечно, если пришлешь хорошие стихи, почему же их не напечатать…

– Спасибо, – пожал руку Виктора Сиволобов и вышел.

После его ухода из кухни вышла Марина.

– Я весь разговор ваш слышала, – сказала она. – Ну и хитрец же… Подхалим. Это он почувствовал твою силу… Ты еще что ж что-то ему обещаешь. Нужен он тебе?

– Да черт с ним, – отмахнулся Виктор. – Меньше врагов будет… Не злись, Марина.

* * *

Через два дня после посещения Сиволобова к Волковым пришел небольшого роста, румяный, со смешливыми глазами упитанный человек с черными закрученными усами.

– Здравствуйте, – весело сказал он. – Чую, казачьим духом пахнет в этом доме… Разрешите представиться, не могу ли вам понравиться: Федоров Яков Кузьмич, лихой казак и джигит, но пресквернейший инженер…

– Пожалуйста! Пожалуйста! – гостеприимно пригласила Марина. Ей этот инженер сразу не понравился. Ольгуня и Андрей смотрели на него, как на забавное чудо, готовые вот-вот покатиться со смеху, если этот толстенький маленький человек скажет что-нибудь смешное.

Волковы как раз обедали. Виктор пригласил Федорова за стол.

– С удовольствием! – охотно согласился гость.

Марина принесла хрустальный графинчик. Федоров весело блеснул глазами.

– Графинчик, графинчик, – тоненько запел он, – дать тебе полтинничек?.. – И вдруг басом рявкнул: – Я тебе полтинник-серебряник, а ты мне водки стаканчик.

Дети захохотали, Виктор наполнил стаканчик.

– Ну, пожалуйста, Яков Кузьмич, – сказал он.

Федоров, подмигнув ребятам, взял стаканчик.

– Стоит стопочка на окошечке, – запел он снова, – не подъявлена, не выявлена: пришел хват подъявить, подъявил и выявил… За здоровье хозяев! – приложив стаканчик к щеке, он, как фокусник, крутнул рукой, и стаканчик послушно юркнул ему в рот. Держа губами стаканчик, Федоров запрокинул голову. В горле у него булькнуло. Пустой стаканчик он поставил на стол.

– Вот так-то! – подмигнул он снова детям.

Этот дядька – балагур и весельчак – обворожил ребят. Они с него не спускали искрящихся, ждущих глаз.

– Ешьте, Ольгуня, Андрюша, – сама смеясь над прибаутками Федорова, говорила детям Марина. – Ну что вы, Яков Кузьмич, с ними сделали… Вы их очаровали, они и есть не хотят.

– Нет, есть надо, – сказал серьезно Федоров. – Давайте поедим борщ быстро-быстро, а потом я вам что-то скажу. Ну?.. Кто первый съест ваш борщ, тот получит премию. Идет?

– Идет, – согласился Андрюша.

Все стали проворно есть борщ. Первым, как и следовало ожидать, съел Андрюша, затем Оля, последним Федоров.

– Давайте мне премию, – требовал мальчик.

– Премия тебе будет, – сказал Федоров. – Ты ее честно заработал… Но прежде вы с Олей скажите мне быстро-быстро, так же, как борщ поели: шли три попа, три Прокопия попа, три Прокопьевича, говорили про попа, про Прокопия попа, про Прокопьевича… Ну, кто? Только быстро-быстро.

Первая начала Ольгуня.

– Шли три попа, три Про… про-копича…

– Не годится, – сокрушенно покачал головой Федоров. – Теперь ты, Андрюша…

– Шли три попа, – тоненько запел мальчик, – три Прокопия попа, Прикопия…

– Долой! – сказал Федоров. – Не годится. Теперь мама.

– Шли три попа… – смеясь, начала Марина. – Три Прокопия попа, гово… го…

– Все!.. – поднял руку Федоров. – Никто не смог эту скороговорку правильно передать.

– А вы сможете? – спросил недоверчиво Андрей.

– Я смогу, – заверил Яков Кузьмич. – Слушайте. – И он быстро, как трещотка, протрещал ее, ни разу не сбившись… – Выходит, что премию-то заработал я.

– Сейчас я вам вручу премию, – промолвила Марина, наливая в его стаканчик водки.

– Эта премия мне доставляет удовольствие, – заметил Федоров.

Всей семье понравился этот забавный толстяк. Такой он, казалось, был симпатяга, жизнерадостный, душевный человек.

После обеда Виктор пригласил Якова Кузьмича в свой кабинет.

Сидя на диване и покуривая, Федоров говорил:

– Как я рад с вами познакомиться, Виктор Георгиевич. Я читал ваши великолепные произведения.

– Мне говорили, что вы занимаетесь фольклором? – спросил Виктор.

– Да, – кивнул Федоров. – Занимаюсь, люблю это дело… Главным образом, собираю казачий фольклор.

– Не можете ли вы подобрать мне материал о казачьих свадебных обрядах и две-три походных казачьих песни…

– С удовольствием подберу, – пообещал Федоров. – А песенки я могу сейчас напеть. Вы выберите, что вам нужно, а я потом перепишу и принесу вам.

– Хорошо, – согласился Виктор.

Федоров приятным тихим тенорком пропел несколько казачьих песен. Пел он по-народному, со всеми завываниями, с прибавлениями: «Ой да!.. Эй да!» и т. п. Получалось у него неплохо.

Виктор выбрал три песенки. Федоров обещал их переписать и принести Виктору вместе с другим материалом, который был нужен ему. Потом он попрощался и ушел.

После этого Федоров заходил к Виктору еще раза два, а потом исчез.

…Как-то встретившись с Сиволобовым, Виктор спросил у него о Федорове.

– А ты разве не знаешь? – удивился тот. – Этот твой друг Федоров арестован. Он оказался врагом народа…

– Почему он «мой друг», а не твой? – пожал плечами Виктор. По-моему, ты его мне рекомендовал.

– Мало ли кого я тебе мог рекомендовать, – усмехнулся тот. – Но я-то с ним не дружил. А с тобой он подружился крепко, – подчеркнул он. – Он мне сам об этом говорил.

«Какой же он провокатор, – ужаснулся Виктор. – Страшный человек. Надо от него подальше быть… В беду легко попасть…»

…В связи с арестом Федорова было арестовано и еще несколько человек, в том числе и профессор Карташов.