Текст книги "Перед лицом Родины"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

XXVI

Мотыльком порхала Вера Сергеевна по Европе. В своем девичестве, живя в доме покойного отца своего, азовского прасола, она мечтала о бурной жизни. Ей грезилась шумная, полная удовольствий жизнь в роскоши, славе. Думалось, что со своей красотой она может достичь этого…

И она действительно добилась очень многого – богатства, широкой известности, многочисленных поклонников. Она бывала во многих крупных городах мира. Подолгу жила на фешенебельных курортах, кутила с любовниками… Так продолжалось, пока Вера не повстречала барона Рудольфа фон Кунгофа, которого по-настоящему впервые полюбила…

Неизвестно, такие ли пылкие чувства питал к ней немец, но то, что он был старым холостяком и давно подыскивал себе жену со средствами, ускорило их сближение и, наконец, брак.

После женитьбы на Вере генерал Кунгоф увез ее к себе, в Берлин.

…Большая квартира Кунгофа из десяти комнат находилась в многоэтажном здании на Унтер-ден-Линден, недалеко от Бранденбургских ворот. Комнаты были изящно и комфортабельно обставлены, но чувствовалось, что хозяева не так богаты.

Семья генерала состояла из него самого и его матери. Старуха неохотно и холодно приняла в свой дом невестку. Русская, да еще неизвестного происхождения, ей не нравилась. Но когда сын намекнул матери, что у его жены имеются немалые средства, которые он впоследствии думает прибрать к своим рукам, старая фрау стала очень любезно относиться к невестке.

Первые дни своего пребывания в Берлине Вера знакомилась с огромной столицей Германии.

Генерал Кунгоф решил совершить со своей новобрачной небольшое турне на автомобиле по Германии, показать Вере страну во всей ее красе.

Сначала они поехали в Потсдам, бывшую резиденцию германских королей. Город этот невелик, в нем населения всего сто с небольшим тысяч человек, но он очень красив.

Кунгоф повел жену в прекрасный парк Сан-Суси с его замечательными дворцами.

– Этот дворцово-парковый ансамбль создан в тысяча семьсот сорок пятом году по проекту архитектора Кнобельсдорфа, – заметил генерал. – По существу, это копия Версаля в уменьшенном размере.

Когда выезжали из Потсдама в Магдебург, Вере вдруг бросились в глаза нарядные русские рубленые избы, щеголевато стоявшие в ряду по улице…

– Эти избы как будто русские? – указала на них она.

Они все время вели разговор на русском языке, который генерал знал в совершенстве.

Шофер, поняв, что пассажиры ведут разговор об этих избах, что-то сказал генералу.

– Шофер говорит, что в этих домиках живут русские, – проговорил Кунгоф… – Правда, русские они только по происхождению, – усмехнулся генерал. – Они уже позабыли свой родной язык. Еще при Петре III, яром поклоннике прусского короля Фридриха II, несколько десятков русских солдат были проданы императором прусскому королю Фридриху II в его знаменитую великанью роту, в которой рост каждого рядового превышал два метра.

Разъезжая по территории Германии, Вера видела повсюду, как солдаты строили двухсторонние дороги с пересекавшими магистраль мостами.

– Рудольф, почему идет такое усиленное строительство дорог по всей стране? – спросила Вера.

– Фюрер предусмотрителен, – сказал он. – Дороги всегда нужны.

– Я понимаю, – скромно заметила Вера. – Это стратегические дороги.

Генерал не без интереса взглянул на свою жену, словно он только что ее увидел.

– Дорогая моя фрау, ты сообразительна… Мне приятно. Ты, конечно, права, дороги эти в военное время могут иметь большое значение…

– А разве война предвидится, Рудольф?

– Как сказать, – пожал он плечами. – Все возможно.

– Ах, вот если бы с Россией война! – воскликнула Вера. – Я б хотела, чтоб Германия завоевала Россию и выгнала из нее большевиков. Там тогда б возобновилась прежняя жизнь. Правда, у меня, кроме сестры, никого в России не осталось. Но все-таки поехать туда хочется… Очень хочется!

– Знаешь что, Вера, – прижимая к себе жену, зашептал Кунгоф, – я начинаю убеждаться, что ты у меня умная женщина. По секрету скажу тебе, что эти твои желания могут осуществиться. Ты будешь еще свидетельницей величайших событий в мире… Гитлер призван спасти человечество от злотворного коммунизма…

– Дал бы бог! – перекрестилась Вера.

– Все это будет, – уверенно проговорил генерал. – Но нужна тщательная, продуманная подготовка… Придется воевать, видимо, не только с одной Россией… Многие страны ввяжутся в войну. Но Россия – большая страна, у нее крепкая армия, железная дисциплина. Повозиться с ней придется порядочно. Однако сломлена она будет непременно… Вскоре может получиться так, что эта огромная страна совсем ослабеет. Как колосс на соломенных ногах, она закачается от малейшего ветерка и рухнет. И тогда можно будет забрать ее голыми руками…

– Неужели они этого не понимают, что сами же себе могилу роют?.. Рудольф, милый, скажи мне, – прижалась Вера к генералу, – наверно, здесь также чувствуется рука фюрера?..

– Возможно, – уклончиво ответил Кунгоф…

* * *

Они уже проехали Магдебург, Эрфурт, заглянули в небольшой городок Веймар, известный тем, что в нем жили и работали Гете, Шиллер, Лист. Здесь они жили, творили свои неувядаемые творения, здесь и умерли…

У Веры была восторженная душа. От всего виденного она приходила в восхищение. Сколько поэтической прелести в этих каменных зданиях, построенных в стиле ренессанса! Сколько средневековой романтики в добротных, вымощенных камнем узких улочках, в которых то и дело чуть не застревала их машина!..

Они приехали в Лейпциг. Город этот резко отличался от тех, в которых им довелось раньше побывать. Был он огромен, с широкими просторными улицами, большими красивыми зданиями. В Лейпциге часто собираются разные международные конгрессы и конференции. Ежегодно устраиваемые здесь весенние и осенние ярмарки привлекают к себе многих деловых людей коммерсантов, разного рода дельцов и туристов со всего земного шара. На всем в этом городе лежит какой-то отпечаток деловитости, серьезности.

Лейпциг – город промышленный. Здесь много заводов и фабрик. Но чем, пожалуй, особенно знаменит этот город, так это своими замечательными полиграфическими предприятиями.

– Я хочу, Вера, показать тебе здесь такое, что придется тебе, русской, по душе, – сказал Кунгоф.

Он велел шоферу ехать на окраину Лейпцига, к тому месту, где в тысяча восемьсот тринадцатом году происходила знаменитая «битва народов», в которой союзные войска – русские, шведы и пруссаки – нанесли решающее поражение армии Наполеона.

Они подъехали к огромному величественному памятнику, воздвигнутому в виде усеченной пирамиды высотой в девяносто два метра.

К ним подошел благообразный старик гид.

– Если угодно, господа, – поклонился он, – я могу вам пояснить все, что вас заинтересует…

– Он говорит, что может нам все здесь объяснить, – перевел Кунгоф Вере по-русски.

– О! – обрадованно воскликнул старик. – Не беспокойтесь, пожалуйста, я могу по-русски… – И он стал говорить по-русски: – Строительство этого памятника шло пятнадцать лет – с 1815 по 1830 год. Как видите, сложен он из огромных глыб гранита и мрамора…

Старик повел их на верх памятника, откуда открывалась чудесная панорама города и его окрестностей.

– Мадам, вы, наверное, русская? – спросил гид Веру.

– Да, – кивнула Вера. – Я русская.

– Может, вас интересует православная церковь? Она здесь, совсем недалеко… Этот храм построен в память о русских воинах, погибших под Лейпцигом в 1813 году, на пожертвования донских казаков под командованием генерала Платова.

– Это очень интересно, – сказала Вера. – Но мы не располагаем временем… Придется в другой раз посмотреть.

– Как угодно, мадам, – наклонил голову старик.

– Вы очень хорошо говорите по-русски, – произнесла Вера.

– Ну, еще бы, – усмехнулся старик. – Это мой родной язык. Я ведь русский. Живу здесь с двадцатого года.

Вера не стала расспрашивать старика, как он оказался в Германии. Видимо, он тоже эмигрант. Сколько их сейчас бродит по Европе!..

Потом Вера и ее муж выехали в Дрезден.

Дрезден был очень красив. Он на Веру произвел огромное впечатление. Все здесь, в этом необыкновенном городе, – и прекрасные здания, и архитектура – было неповторимо.

Кунгоф показал Вере Цвингер-дворец, созданный архитекторами Пепельманом и Пермозером в 1709–1732 годах.

Потом они походили по набережной. Зашли на Брюльские террасы. Отсюда перед взором открылся красивый вид на Эльбу.

– Знаешь, Рудольф, – сказала Вера мужу под впечатлением всего виденного в Дрездене. – Я немало видела красивых городов мира… Я побывала в полыхающем огнями реклам Стокгольме, восхищалась Венецией, была в Риме, видела Амстердам, Гаагу, Калькутту, Дели, Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, жизнерадостный Париж, голубой Неаполь. Да, во многих городах я была, их и не пересчитать, но я должна сказать тебе, дорогой Рудольф, Дрезден произвел на меня не менее сильное впечатление, чем перечисленные мною города мира… А из всех городов Германии, что ты мне показал в эту поездку, он, пожалуй, понравился мне больше всех…

Из Дрездена они поехали во Франкфурт-на-Майне.

И всюду, где бы они ни были, среди этих красот, созданных человеческими руками, слышались дробь барабанов, воинственные взвывания фанфар, ритмичный шаг солдат.

Чувствовалось – Германия готовилась к войне.

XXVII

С очной ставки Виктор пришел в камеру уже поздно. Все спали. Когда на следующее утро он проснулся, то первым делом стал разыскивать взглядом Концова. Но его среди заключечнных не было видно.

– Кого вы это разыскиваете? – спросил его Катунович.

– Да эту дрянь, – с возмущением выкрикнул Виктор. – Концова… Этот старичишка создал на меня камерное дело. – И он рассказал об этом подробно Катуновичу.

– Э, батенька мой! – засмеялся тот. – Ищи ветра в поле… Его вчера, как только вас вызвали на допрос, тотчас с вещами взяли… Они не дураки, понимают, что после этого вы ему морду бы могли набить…

– Честное слово, хотел набить, – признался Виктор. – Какой подлец, уж говорил бы все то, что было… Не обидно бы… А то налгал, что как будто я хочу свою книгу об этих делах за границей издать… Зачем мне там издавать, когда я могу ее и у нас в стране опубликовать.

– Этот человек – провокатор, – послышались негодующие голоса заключенных, слышавших рассказ Виктора.

– Мерзавец!..

– Ах, жалко, что его увели. Мы б с ним поговорили тут…

На дворе было так жарко, что даже на что уж в подвальной камере всегда было прохладно, на этот раз стояла духота.

Виктор, чтобы несколько отвлечься от дум о вчерашней очной ставке, стал рассказывать якобы задуманную им повесть на приключенческую тему. Он заинтересовал своих слушателей. В рассказе его фигурировали и шпионы, и диверсанты, и очаровательные коварные аферистки. В самом же деле Виктор никогда ничего подобного и не думал писать. Он просто импровизировал…

И вот в самый разгар рассказа в двери открылась фортка, показалась голова вахтера.

– На букву «В» кто у вас есть? – спросил он.

Снова отозвалось с десяток заключенных с фамилиями, начинавшимися с буквы «В». Назвался и Виктор. Оказалось, что именно он и нужен был.

Виктор шел к следователю с тревожным сердцем.

«Наверно, еще какую-нибудь пакость хотят преподнести», – мрачно думал он.

Но когда он вошел в следовательскую, то оказалось, что его вызывал не Картавых, а другой, незнакомый молодой следователь с приятным добродушным лицом.

Виктор поздоровался.

– Здравствуйте, – ответил следователь. – Садитесь, – указал он глазами на стул.

Виктор сел.

– Моя фамилия Салутин, – сказал следователь. – Мне поручено закончить ваше дело.

– Как вас понимать? – спросил Виктор.

– Оформить протокол допроса. Вы его подпишете, и на этом закончим.

– А потом?

– А потом дело передадим в суд.

– Так вы что, тоже будете настаивать, чтобы я сознался в каких-то мнимых преступлениях? – настороженно спросил Виктор. – Так я вам заранее заявляю, что я ни в чем не виноват. Все обвинения, которые на меня воздвигаются, – клеветнические.

– О нет! – усмехнулся следователь. – Я вас принуждать ни к чему не буду. Раз вы все отрицаете, то я отрицательный протокол и составлю.

– Вот это правильно, – одобрительно кивнул Виктор и с удивлением подумал: «Какой это бог послал мне этого ангела».

Салутин начал составлять протокол, иногда задавая Виктору вопросы по существу дела. На все вопросы Виктор отвечал отрицательно.

– Я бы хотел более подробно формулировать, почему я отрицаю, – сказал Виктор.

– Не нужно этого делать, – отмахнулся следователь и засмеялся. – Кто это будет вчитываться в ваши ответы. Это одна лишь формальность… Главное дело в том, что протокол допроса отрицательный.

– Доверяю вашей совести.

– И не ошибетесь, – сказал Салутин. Он подвинул к Виктору коробку с папиросами «Наша марка»: – Курите.

– Спасибо, – поблагодарил Виктор и с удовольствием закурил.

Салутин написал протокол допроса и показал его Виктору.

– Хорошо, – сказал тот, прочитав протокол.

– Подпишите его.

Виктор подписал и вернул протокол следователю.

– Значит, судить обязательно будут меня?

– По всей видимости, да.

– Но за что же?

– Не знаю, – сказал следователь. – Ей-богу, не знаю. Это меня не касается, – и он поспешил переменить разговор. – Я вчера видел Любу.

– Какую Любу? – удивился Виктор.

– Да вы что, забыли, что ли, Любу Ренкову? – улыбнулся следователь. Ведь она ваша родственница. И мужа ее, Илью Ивановича, видел.

В городе жила дальняя родственница Виктора Любовь Ефимовна, вот о ней-то теперь и заговорил следователь. Виктор был рад этому разговору, так как он в какой-то степени приоткрывал завесу на жизнь вне тюрьмы.

– Вы про Любовь Ефимовну говорите?.. Очень рад слышать о ней и ее муже… Как они живут?

– У них все в порядке, – сказал Салутин. – Я живу с ними по соседству.

«Может, он и о Марине знает что-нибудь? – подумал с трепетом Виктор. – Да разве он скажет… Не скажет, конечно». Но все же с волнением проговорил:

– Товарищ Салутин, извините меня, пожалуйста… Понимаете ли, я уже год ничего не знаю о семье… Не можете ли вы сказать мне, жива ли моя семья – жена, дети… Где они? Что с ними?.. Я просто покой потерял из-за них…

– А почему же не сказать, – пожал плечами Салутин. – Скажу… Неделю тому назад видел вашу жену… Была она у Любы. По-прежнему ваша жена такая же интересная, красивая женщина… Я ее и раньше знал… Она на той же квартире живет…

– Спасибо вам! – прочувственно сказал Виктор. – Вы мне большую радость доставили этим сообщением… Я этого никогда не забуду. А про детей ничего не знаете?

– Знаю и про детей, – сказал следователь. – Ваша жена собирает их в пионерский лагерь, на море…

От счастья, что он узнал про жену и детей, у Виктора по лицу поползли слезинки.

– А вы не волнуйтесь, Виктор Георгиевич, – проговорил следователь. Успокойтесь… Все в порядке у вас с семьей… Ну, я должен с вами распрощаться. Рад бы побеседовать с вами еще, но мне некогда… извините… Возьмите себе папиросы, возьмите и спички.

– До свидания, товарищ Салутин, – пожал руку следователю Виктор. Благодарю вас от всего сердца… Вы мне доставили большую радость… За год пребывания в тюрьме я, наконец, узнал о своей семье, что она жива и здорова… С какой бодростью я теперь буду переносить дальнейшие свои лишения… Еще раз спасибо.

– Да ничего, пожалуйста, – сказал Салутин. – Только вы помалкиваете о том, что я сказал вам…

– Не беспокойтесь.

Пришел солдат из надзора, и Виктора отвезли в тюрьму.

* * *

После этого Виктор просидел в тюрьме еще более года. Его почему-то и не судили и следователи не тревожили.

Но однажды его вдруг разбудили среди ночи и велели одеваться.

Он недоумевал, кто его вызывает и по какому поводу. Дело-то ведь его было закончено, подготовлено к суду. И вдруг вызов.

Его посадили в «воронок» и повезли. «Значит, к следователю», размышлял Виктор.

Он не ошибся, его вызвал незнакомый, небольшого роста, невзрачный на вид, рыжеватый следователь с острым, как у крысы, злым лицом. Как впоследствии узнал Виктор, его звали Фомкин.

Сразу же, не медля, Фомкин скомандовал:

– Садись и пиши.

– Что именно?

– Пиши показания.

– Мне нечего писать. Я ни в чем не виноват.

– Говоришь, не виноват? Ладно, посмотрим. – Он позвонил по телефону. – Товарищ Яковлев, это Фомкин вас беспокоит… Привели этого писателя… Да-да, Волкова. Запирается… Вы сами придете?.. Хорошо, жду.

Минут через пять в комнату Фомкина вошел Яковлев. Он с любопытством оглянул Виктора.

– Гм… писатель, – пренебрежительно сказал он. – Какой ты к чертям писатель? Оборванец. Ну, ты что запираешься?.. Давай, понимаешь, показания, давай…

– Мне не чем показывать.

Яковлев побагровел от гнева. Глаза его налились кровью.

– Мы тебя заставим дать показания… Ты руководитель контрреволюционной организации. Ты хотел поднять восстание против Советской власти.

– Прочь от меня, фашисты! – выкрикнул Виктор.

Как ужаленный Яковлев подпрыгнул к Виктору и ударил его с такой силой, что тот сразу свалился на пол. Сквозь меркнущее сознание Виктор слышал, как Яковлев сказал Фомкину:

– Пусть его отвезут… А завтра ты его вызови опять…

* * *

На следующий день Виктор с содроганием ждал вызова к Фомкину. Он решил пойти на крайние меры. Если его снова будут истязать, – а это, вероятно, так и будет, – то он схватит стул, будет защищаться, размозжит кому-нибудь голову. Пусть его тогда судят, расстреливают, что угодно делают, но измываться над собой он не позволит.

Но его ни вечером, ни ночью в этот раз не вызвали. Не вызывали его ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый… Виктор недоумевал, почему его не вызывают?.. Это что-то было не так. В чем тут загвоздка?..

Разъяснение этому пришло неожиданно. Из соседней камеры постучали в стену. К этому времени Виктор уже в соврешенстве изучил азбуку Пестеля.

– Вы знаете новость? – выстукивали в стену.

– Нет, – ответил Виктор. – Что за новость?

– Ежова сняли. Даже, кажется, расстрелян.

Виктор передал эту новость своим товарищам по камере.

– Ура! – закричали в восторге заключенные.

– Тише, товарищи! – предупредил Виктор и снова застучал в стену.

– Откуда у вас такие сведения?.. Достоверно ли это?

– Достоверно, – последовал ответ. – Портреты Ежова сняты со стен.

– Еще что нового? – отстукал Виктор.

– Много следователей арес-то-ован-о, – читал он ответ. – Над многими состоялся суд военного трибунала… Многие осуждены.

– Не знаете ли вы судьбу Фомкина и Яковлева?

– Расстреляны. Партия наказала врагов.

– Ура-а!.. – во все горло закричал Виктор и заплясал по камере. Правда восторжествовала!.. Восторжествовала!.. Наша партия расправилась с негодяями… Теперь нас всех скоро освободят. Да здравствует наша Коммунистическая партия!.. Да здравствует правда и справедливость!.. Ура-а!..

Все в камере дружно подхватили его крик.

– Ура-а!.. Да здравствует наша партия!.. Да здравствует Советская власть!..

Радость до предела заполнила камеру. Все громко делились своими впечатлениями, делали всевозможные предположения, хохотали, приплясывали, запевали песни. Дежурный вахтер уже несколько раз заглядывал в фортку и предупреждал:

– Тише! Тише!..

Но на него не обращали внимания, шумели по-прежнему. Разве можно себя держать тише в такую радостную минуту?

Теперь Виктору стало понятно, почему его не вызывали Яковлев с Фомкиным. Они не успели, их арестовали.

Жизнь тюремная резко изменилась. В камеру внесли койки, повыдали матрацы, простыни, одеяла, стали приносить книги из библиотеки. Виктору попался новый роман его друга Ивана Евстратьевича Смокова «Сестры» о колхозной жизни. Роман этот Смоков написал и опубликовал в то время, когда Виктор был под стражей.

«Эх, боже мой, – с грустью подумал Виктор. – Сколько времени у меня пропало напрасно!»

И такое у него появилось непреодолимое желание засесть сейчас за письменный стол и написать роман, хороший роман!

«Ну, ничего, потерплю. Теперь уже скоро освободят».

Стали передавать вещевые и продуктовые передачи и даже маленькие записки от родных. Это вызывало большое оживление и радость в камере.

Трудно передать, какое счастье испытал и Виктор, когда, наконец, и ему передали узел с вещами и маленькую записочку, в которой было написано:

«Дорогой наш папочка!

Посылаем тебе костюм, белье, туфли. Дорогой ты наш, как мы за эти два с лишним года стосковались по тебе. Ждем тебя – не дождемся. Мы все здоровы, чувствуем себя хорошо.

Марина, Ольгуня, Андрюша».

Виктор поцеловал записку, глаза его повлажнели.

Из камеры стали все чаще и чаще вызывать заключенных с вещами. Все, конечно, знали – это выпускали на свободу.

Стал ждать своей очереди и Виктор.