Текст книги "Бенефис дьявола"

Автор книги: Дмитрий Чарков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глеб заехал по покатому спуску в закрытую парковку, благополучно миновав автоматический шлагбаум, и, поставив свою машину на отведенный ему парковочный участок, вышел из неё. Рядом, через два места, стоял тот самый белый фургон GMC с матовыми стеклами, сквозь которые ничего нельзя было рассмотреть внутри. «Кто из соседей приобрел, наверно», подумал он и, сложив ладони лодочкой, приложил их к стеклу, силясь из чистого любопытства распознать внутреннее убранство фургона. Всё равно ничего не было видно, и он упрямо решил обойти автомобиль и посмотреть сзади и через лобовое стекло. Поравнявшись с задними дверцами, он и глазом не успел моргнуть, как они распахнулись и оттуда выскочили двое массивных парней в голубой униформе и, скрутив ему руки за спину, в долю секунды закинули его внутрь, куда он до этого так безуспешно старался проникнуть своим любопытствующим взглядом. Ничего интересного внутри и не было-то: голые стены на площади три на полтора. Всё произошло так молниеносно, что Глеб даже не попытался ни сопротивляться, ни сказать что-нибудь – он словно онемел от неожиданности. Его телефон выскочил из-под майки и, болтаясь на прочном кожаном шнурке, раскачивался, как маятник, под согнувшейся спиной своего хозяина.

Его тут же уложили на пол и, накинув на тело серую грубую мешковину, начали быстро и умело укутывать его тело, превращая в кокон. Пол фургона был холодный, застеленный обрезком старого ковра. «Надо же, как в совдепии», пронеслось в голове. Через мгновение к Глебу вернулся дар речи, и он выдавил из себя:

– Эй, джентльмены, полегче! Как насчет моих прав?

В ответ он услышал до боли родную русскую речь:

– Надо же, еще и материться, сученок!

И почти тут же он почувствовал жалящий укол в правое бедро, и хотелось ответить этим увальням, но к языку его словно гирю прицепили: он не мог им пошевелить, а из горла неслось нечленораздельное мычание. Руки его были плотно прижаты, и он никак не мог дотянуться до своего телефона. В носу стоял запах солярки, смешанный с перегаром и потом. Почти тут же свет в его глазах кто-то бесцеремонно выключил, и Глеб начал впадать в состояние полного безразличия ко всему окружающему. Ему напоследок хотелось подумать, почему же за ним приехали эти русские эмигранты, а не полиция, и что будет дальше, но мысль застряла где-то на половине пути, так и не обретя ясно выраженную форму.

Люцеры на этот раз не было, а ведь именно сейчас он так в ней нуждался – похоже, женщины тоже не изменились за тысячу лет, мелькнуло в его угасающем сознании.

***

Прокопенко подумал, что стены комнаты, вероятно, были звуконепроницаемыми: за всё время, что они находились здесь со Светланой, до него не донеслось ни единого шороха из общего зала, хотя дверь казалась обычной, без излишних наворотов. Впрочем, открывала и закрывала её Домина, и он не мог судить о внутренних уплотнителях, которыми в наше время строители напичкивают всё что не попадя, увеличивая стоимость своей продукции.

Он смотрел на девушку в ожидании её реакции на свою последнюю фразу.

– Что вас заставляет думать, что я его должна была видеть? – с удивлением спросила Света. – Там было человек пятьдесят, наверно, и по большей части – мужчины. Конечно, если он был там, то я вольно или невольно должна была скользнуть по нему взглядом.

– Он должен был быть там, недалеко от Вероники со своим спутником. Если придерживаться теории, которую она мне продвигала на следующее утро – кстати, вместе с отпечатками на телефонной трубке – она почувствовала в сауне запах духов якобы убийцы. Эти же духи, как она утверждала, были на ком-то из мужчин в зале ресторана в тот вечер. То есть вы понимаете, она сознательно подставляла кого-то, который, как мы теперь понимаем, может быть, по крайней мере, -он сделал акцент на последней фразе, – свидетелем по этим двум преступлениям, чтобы не сказать больше.

Светлана опять озадаченно на него посмотрела. Прокопенко объяснил:

– За пистолетом, из которого стреляли в Березина, есть еще один нераскрытый грешок: судя по всему, он и принадлежал самому Березину, хотя в записке говорилось, что пистолет он нашел.

– А чем же, по-вашему, я-то могу здесь помочь?

– Мы не успели поговорить и с четвертью тех знакомых Сидорова, которые были тогда в ресторане – дело закрыли, а теперь уже поздно, что называется, махать кулаками после драки. Вы – почти единственная, за кого мы можем теперь зацепиться и вместе составить более-менее объективную картину того вечера, отказавшись от версии, которую нам предоставила Камова в виде предсмертного признания Березина.

– Да уж, – вздохнула Света и погладила пальчиком подбородок, – запутанная ситуация получается. Я, честно сказать, совсем не хотела бы впутываться во всё это: вы же потом житья не дадите, затаскаете по следствиям, экспериментам, судам…

– Кому-то, к сожалению, приходится в этом участвовать, но не думаю, что вас это коснётся в такой, скажем, глобальной степени: вас даже свидетелем-то назвать сложно.

– Что ж, давайте попробуем что-нибудь вспомнить.

– Еще один курьёзный момент: незадолго до того, как патрульный экипаж получил вызов по радиосвязи, на мобильный телефон старшего группы пришло ругательное сообщение, в котором говорилось, что им нужно подъехать к сауне, потому что там убивают человека. Впоследствии он не нашел ни этого сообщения, ни номера, с которого оно было отослано. Согласен, что всё это странно, – вздохнул он, – но мы и не такие распутывали, смею вас уверить. Давайте сейчас исходить из действий Камовой. Для начала примем версию, что будто бы мы поверили ей относительно отпечатков на телефоне: они в нашем распоряжении, и мы, как собаки, ищем этот запах и, соответственно, того человека, которому он принадлежит.

– Что хоть за запах-то?

– Живанши.

– О!

– Что – «о»?

– Один мой знакомый пользуется Живанши.

– Он был тогда в ресторане?

– Нет, там его не было. Это наш друг, Рома Никитин. Кстати, он работает-то в том же здании, где случился пожар тогда, на Гоголя.

– С каждым часом всё интересней. Так вы говорите, у него Живанши? А что именно?

– Да не знаю, то ли Ультрафиолет, то ли…

– Ультрамарин?

– Да, похоже, так. Это лучший друг моего… другого хорошего знакомого, с которым мы как раз тогда и были вместе в ресторане.

– Это Глеба Бесчастного вы имеете ввиду?

Светлана кивнула.

– А где он сейчас? Насколько я помню, он тоже работал вместе с вами и с Камовой здесь, в «Парадайзе».

– Больше не работает.

Прокопенко ждал продолжения, но Светлана молчала. Он был прекрасно осведомлен о том, с кем Светлана Домина была тогда в ресторане. Также как и о том, что они сняли номер в гостинице «Палас» и удалились в него незадолго до полуночи, и что оплата за этот номер была произведена, также как и за сауну, с личного банковского счета Бориса Сидорова накануне днём, около двух часов дня. Но он не знал, где сейчас находится Бесчастный. По зарегистрированному домашнему адресу никто не отвечал ни по телефону, ни на звонки в дверь.

– Надеюсь, с ним всё в порядке? Я бы хотел побеседовать и с Глебом.

Света посмотрела прямо ему в глаза и грустно произнесла:

– Боюсь, это вам ничего не даст.

– Ну, мы должны проверить все возможные варианты и пообщаться с кем только возможно. То, чего не вспомните вы, возможно, удастся восполнить его воспоминаниями.

Света посмотрела в окно и, не поворачиваясь к следователю, стала рассказывать о событиях того вечера:

– Конечно, там мы немного чувствовали себя не в своей тарелке. Это Вероника, как только вошла в зал, сразу принесла с собой атмосферу, знаете… завсегдатая, что ли. Она привыкла бывать в дорогих заведениях, чтобы её окружали мужчины, которые за всё платят, что вокруг вертятся и кланяются, что нет недостатка в деньгах – я не завидую, напротив, мне это как-то всё непривычно и незнакомо, я воспитана в другой атмосфере и особо не комплексую на этот счет. Поэтому, наверно, и выпила тогда больше обычного, чтобы хоть как-то расслабиться и не обращать внимания на… разницу между нами и… всеми остальными. Не скажу, что мы с Глебом были как белые вороны, отнюдь. Глеб всегда держится достойно, и это передаётся окружающим. Мы пришли туда поужинать и отдохнуть, в конце концов, и этим и занимались весь вечер – ели, пили хорошее вино, танцевали – вот и всё. Один забавный казус даже вышел: Глеб в тот день получил премию и купил себе новый мобильник с цифровой камерой. Он сделал фотку Вероники с Борисом, а когда та подошла к нам и попросила показать его новый сотик, то попала как раз в тот момент, когда Глеб развлекался фото-коллажами. Ну, в общем, он её лицо прилепил к телу какой-то обнаженной фотомодели, и она как раз это и увидела. Мне это показалось таким забавным, да и ей тоже, а Глеб ужасно смутился, даже покраснел. Нёс какую-то белиберду, оправдывался.

– Он же пользовался туалетной водой? – вдруг спросил следователь.

– Да, он как раз был из модного салона, весь приодетый и… с новой… туалетной… – Светлана вдруг вспомнила, что этот Живанши Ромка нашел в своём кармане на следующий день, после встречи с Глебом.

– Это был Живанши?

– Я… я не знаю, не помню точно. Была какая-то дорогая вода.

– Вероника мне сказала, что что-то не сходилось с этой водой. А ведь если посмотреть с такой стороны: во-первых, то, что вы были там с Глебом – это, как вы сами сказали, не в порядке вещей; во-вторых, то, что Глеб выглядел совершенно по-иному – тоже необычно; в-третьих, от него пахло дорогой туалетной водой, чего раньше Камова от него не замечала. Может, это и было той изюминкой, на которую она так упорно намекала? Именно та нестыковка – между его прежним и нынешним, как сейчас говорят, имиджем, которая и заставила её обратить внимание на этот факт?

– Я не могу с уверенностью сказать, что это была именно та вода, понимаете? Три месяца прошло, в конце концов.

– А как, говорите, имя и фамилия его друга, у которого тоже Живанши?

Светлана поняла, что, если спросят Никитича, а они его непременно найдут и спросят, он расколется, как полено под топором, даже если она его и попросит молчать на эту тему. Какого черта её вообще дёрнуло ляпнуть про Ромку с его Живанши? Но, в принципе, теперь это не имело ровным счетом никакого значения, и она сказала:

– По-моему, это был действительно Живанши, я сейчас вспоминаю, что Глеб говорил именно про Живанши Инсенс Ультрамарин.

– Светлана, я вижу, что вы переживаете, но подумайте, сколько там могло быть людей с Живанши…

– И не только. Эта вода ему показалась резкой, и он поменял её на другую, а запахи ну очень похожие. Да и вообще, чего вы прицепились к этому запаху? Это ровным счетом ничего не доказывает.

– Конечно, нет, и не надо так сильно переживать. Давайте лучше продолжим. Вы не заметили в течение вечера чего-либо необычного?

– Да всё там было необычно! Мы привыкли как – пришли, выпили, поплясали, выпили, опять поплясали, и разошлись. А там музыка – обалдеть: помню, Моцарта исполняли, потом вальс, потом этот вездесущий официант. Я не успею из бокала отпить, а он снова начисляет. Конечно, я так мало-помалу и нахрюкалась. Нет, вы не подумайте, что я безобразия учиняла или на столе зажигала в пьяном виде – ничего подобного. Хотя могу – не сомневайтесь.

– Не сомневаюсь, – он улыбнулся.

– Но в тот вечер всё было чинно и достойно. Где-то ближе к одиннадцати я почувствовала, что, пожалуй, хватит на первый раз, и мы пошли наверх, в гостиницу – решили отметить премию Глеба совместно проведенной ночью в шикарных апартаментах.

– Если не секрет, большая премия была?

– Десять тысяч, по-моему.

– Судя по всему, Глеб там её всю и оставил.

– Наверно. Но он, честно, очень легко относится к деньгам. Не зациклен, или виду не показывает. В общем, там, конечно, было всё супер – кровать, джакузи, сто каналов по ТВ, персидский ковер… Мы часов до трёх, наверно, еще занимались всем чем придётся, а потом уже и уснули.

– То есть он никуда не отлучался?

– Однозначно.

Прокопенко ей верил. Она не может толком врать, слишком экспрессивная натура. Не смогла же она промолчать про туалетную воду. Но он всё же уточнил:

– Вы ночью не просыпались?

– Нет. Я спала, как убитая. Но, насколько я знаю, там, внизу, всё это… случилось гораздо раньше, чем мы уснули, разве нет? Да вы и у дежурной на этаже можете спросить, она подтвердит, что из нашего номера никто не выходил.

Разумеется, он уже сделал это. Только теперь, по прошествии времени, дежурной сложно было сориентироваться – кто и когда выходил из номера 405 три месяца назад в период с 00 до 02 часов ночи, поэтому показания Светланы были очень ценны с точки зрения подтверждения его собственной теории о причастности Вероники Александровны ко всему этому делу в большей степени, чем кто бы то ни был. Не случись пожар тогда в лаборатории, и сидеть бы Глебу сейчас на нарах, и никакое алиби его подружки не спасло бы: любой прокурор доказал бы в суде, что она была слишком пьяна в тот вечер, чтобы адекватно свидетельствовать на процессе в ту или иную сторону. Мотив – ревность.

– Ну хорошо, – наконец, произнёс он. – А в каких отношениях были Камова с Бесчастным?

– Да ни в каких, – уверенно ответила девушка. – Он считал её слишком ветреной и, простите, худощавой, чтобы самому обращать на неё серьёзное внимание. Да и потом, у нас с ним были тогда достаточно прочные и серьёзные отношения.

– Вы об этом говорите в прошедшем времени?

Светлана неловко поправила прическу.

– Видите ли, именно после этого вечера с ним стали происходить какие-то странные перемены. Было впечатление, что он балансирует… между реальностью и вымыслом. Мы сначала думали, что у него шутки такие.

– Какие?

– Ну, например, он выкрасил свою «десятку» в черный свет, понаклеил всякие молнинги, понастроил тюнинги или еще что там они делают с машинами, купил черные под кожу чехлы на сиденья, крутую акустику – ему Ромка её настраивал как раз в день пожара на Гоголя. После перекраски получил новые номера – три «девятки». И нам на полном серьёзе заявлял, что это три «шестёрки», а его «десятка» – ничто иное, как «Лексус» последней модели.

– Ему хватало зарплаты на все эти… причуды?

– Говорил, что подрабатывает в Интернете. Что какой-то крутой провайдер пригласил его, дескать, поработать на рассылке сообщений – он эти сообщения и нам всем рассылал.

– А что за сообщения?

– Да галиматья какая-то: «Привет, как дела». Не знаю, сейчас все кругом на смс-ках зарабатывают, так, может, и его это как-то коснулось. Я, честное слово, в это не вникала особо. Он всё реже стал появляться, работу совсем забросил: вообразил себе, что за ним охотится наша директорша и хочет затащить его в постель, чудак. А наша директорша полвека замужем, у неё уже внуки – о чем может быть речь? Если я ему звонила, то он мычал что-то в ответ и бросал трубку. Ну подумайте, какая на моём месте это выдержит? Я уже начинала было мечтать… о чем-то серьезном, особенно после того ужина в ресторане, а его словно подменили. И так, день за днём, всё хуже и хуже. А однажды вообще застала его сидящим перед выключенным телевизором, с которым он разговаривал – поверите, нет? В прямом смысле: сидит перед темным экраном со своим новым телефоном и как будто спрашивает у кого-то о чем-то и отвечает на вопросы. Я испугалась, говорю: «Глеб, у тебя, сучаем, не белая горячка?», а он отшутился, дескать, дай пообщаться с умным человеком или что-то в этом роде. Никитич тоже заметил, что с ним что-то неладно. Его шутка с «Лексусом» вообще всех достала, с Ромкой чуть не подрались.

– В смысле?

– Да в прямом. Никитич ему говорит как-то: слушай, Глеб, хватит тебе с этим джипом, надоело уже, а Глеб ему – да вы мне все завидуете, да я скоро в Штаты уезжаю, а вас жаба давит. Ты на мой телефон глаз положил, и на мою девчонку – на меня, то есть – и всё в таком же плане. Ну, Ромка не выдержал, говорит: ты чего, обкурился или «тарена» объелся, и за рубашку так его взял грубовато, тряхнул немного. Глеб посмотрел на него исподлобья, но ничего больше не сказал. Они с тех пор, кажется, больше не разговаривали. А перед этим, когда Рома ему акустику налаживал, Глеб на прощание сунул ему в карман просроченный билет в кино со словами: повеселись, дружище, это тебе за работу. Представляете? Ромка забыл про это, потому что тогда пожар был, да и напились они вечером сильно у Глеба дома. Потом только рассказал мне, так я не поверила сначала… Раньше Глеб никогда бы себе не позволил такую выходку, тем более по отношении к Роману.

– А у вас были версии, что с ним происходит? – спросил Прокопенко.

– Никитич как-то рассказывал, что они в школе еще на аптечном складе однажды работали, ну и нажрались там каких-то просроченных таблеток – «тарен», вроде. Так вот, говорит, симптомы похожие: у Глеба либо глюки начались, либо просто крыша поехала. Я в начале июня уже ни на шутку испугалась, когда он попросил оформить ему визу в Америку, а вместо консульского комиссионного сбора суёт мне с абсолютно серьёзным видом нарезанные и разрисованные под Франклина бумажки и говорит при этом, что сдачу я могу оставить себе. Я – ноги в руки и к Ромке, поехали на дачу к родителям Бесчастного, рассказали, что с Глебом что-то неладное. Они, конечно, в панике: единственный ребенок, которого они холили и лелеяли, а тут... Елизавета Федоровна – это мама Глеба – всё причитала по дороге в город, что он был поздний ребенок, что ещё в детстве у него были какие-то нарушения с психикой, что он был зациклен на цифре «6» одно время, но его вытащили психиатры из этого состояния, обещали, что всё будет нормально…

Девушка заплакала. Прокопенко достал свой платок и предложил ей с какими-то неловкими словами утешения, но она отказалась:

– Спасибо, не надо. Уже прошло. Я уже столько выплакала, что теперь это просто… по инерции. В общем, беседа с ним вам сейчас ничего не даст, вы понимаете теперь?

– А где он?

– Он в больнице.

– Здесь, в городе?

– Да, в психиатрической лечебнице.

20

Прокопенко присвистнул от неожиданности: парень в больнице! Для себя он выстроил уже довольно-таки стройную схему обоих преступлений, и теперь сходу никак не мог сообразить, какие изменения в ней внесет это известие.

– Вы его посещаете? – спросил он после непродолжительного молчания.

– Да, я была два раза. Смысла в этих посещениях особого нет: он живет в вымышленном мире, и при виде всего этого становится не по себе. После каждой встречи я потом неделю пребывала в полной депрессии.

– Он узнаёт друзей, родственников?

– Да, но все мы – друзья, знакомые, его родители… как бы это объяснить – в его внутреннем мире занимаем определенные ниши, которые создало его собственное сознание, понимаете? Как по киношному сюжету: каждому отведена роль в восприятии им окружающей действительности. Лечащий врач говорит, что нарисованная его воображением действительность кажется ему не менее реалистичной, чем нам с вами та, в которой живем и вращаемся мы. Сейчас он, например, мнит, что живёт в Соединенных Штатах, в Лос-Анджелесе. Когда его допускают к общению на воздухе с остальными… постояльцами лечебницы, то он их воспринимает не иначе как эмигрантами из России, которые обосновались там раньше его. Поначалу ему нравилось с ними встречаться, но впоследствии такие встречи стали его тяготить, и он перестал разговаривать, просто ходит замкнутый по внутреннему двору, иногда общается сам с собой; иногда может сесть и подолгу смотреть на высотный дом, который виден со двора – последние этажи. Он же долгое время работал менеджером по туризму, и наизусть знает всевозможные буклеты, проспекты, описания городов, нравы и обычаи различных мест, и теперь его мозг накладывает эти знания, как копировальную кальку, на всё то, что его окружает. Забыть не может свой «Лексус»: иногда садится перед окном, как перед лобовым стеклом, и начинает вертеть воображаемую баранку, будто ребенок, и перед своим внутренним взором видит светофоры, повороты, встречные машины, пешеходов, полицейских. Врачей-консультантов Глеб принял за офицеров иммиграционной службы США, охранников и медбратов квалифицирует для себя, как полицейских. Местный повар у него зовется Биллом, а нянечку-якутку, которая убирается в его палате, он именует не иначе как миссис Уоррен, и очень любит её, даже оплачивает её работу – строго по понедельникам в нарисованной валюте, в одно и то же время. Но она его не понимает: он же по-английски разговаривает.

– Он знает язык?

– Вполне сносно может общаться.

– Я слышал о таких… заболеваниях, но, честно говоря, сам не сталкивался. Он не агрессивен?

– Нет, нисколько. Говорят, что такое состояние – довольно распространенное явление в психиатрии. Думаете, что анекдоты про Наполеонов и Черчиллей в одной палате – это сказки?

– Честно говоря, никогда не задумывался. А как его родители?

– Надеются, что всё обойдется. В детстве он уже был в таком… пограничном состоянии, но, как я уже говорила, всё обошлось. Первый месяц они не отходили от его палаты, но постепенно врачи их убедили, что их присутствие на этом этапе терапии может только повредить. Сейчас они опять на даче. Попозже, возможно, когда настанет определенный момент, они могут сыграть и свою роль – в шоковой терапии, то есть их появление после продолжительного отсутствия может вывести его из того состояния, в котором он находится.

В дверь постучались. Светлана встала и, приоткрыв дверь, увидела на пороге Галину, которая сказала:

– Там пришел мужчина, спрашивает какого-то Прокопенко. Это не твой посетитель?

Игорь Анатольевич услышал и, обернувшись к ним, спросил:

– А как фамилия мужчины?

– Сидоров, – Галина хихикнула, но, наткнувшись на упрек в глазах Светланы, сразу изобразила серьёзное лицо.

– Как он меня нашел здесь?– произнес следователь и бесцеремонно распорядился: – Пусть проходит, пропустите!

Но, тут же сообразив, что он не в своем участке, добавил извиняющимся тоном:

– Извините, автоматически вырвалось.

Галина, хлопая ресницами, прошептала в лицо Светлане:

– Это кто, из убойного отдела?

Светлана приложила палец к губам и ответила:

– Господин Сидоров ждет.

Но господин Сидоров уже находился за спиной Галины, которая пропустила его мимо себя в комнату и отправилась назад на своё место, за которым раньше работала Вероника. Света догадалась, что это был родной брат Бориса: сходства было немного, но общие черты всё равно проглядывали в профиле головы, выражении лица, легкой улыбке на губах. Он сказал, обращаясь к ней и Прокопенко одновременно:

– Здравствуйте, я извиняюсь, что побеспокоил. Мне сказали в управлении, что вы отправились сюда, Игорь Анатольевич, а я как раз на работе у Бориса обнаружил, что и мне, собственно, нужно было бы поговорить с Вероникой…

– Здравствуйте, Иван Сергеевич. Это Светлана Домина, коллега Вероники, – Иван сделал легкий полупоклон в сторону девушки, которая в ответ также склонила голову. – Мы как раз беседуем… и о Камовой в том числе. Должен сказать, что я бы тоже с удовольствием с ней бы встретился еще раз. Вы, вероятно, получили наше извещение?

– Вы присаживайтесь, – предложила Светлана.

Иван сел за стол.

– Да, получил. Мне сегодня супруга звонила из дома, зачитала его по телефону. Я сам-то в отпуске, и вот решил покопать немного после аудиторов, а то они, знаете, только цифрами интересовались, а человеческий фактор, прямо скажем, не учитывали. Так что с Вероникой?

Прокопенко посмотрел на Светлану, потом обратился к Ивану:

– Знаете, я уже, в принципе, закончил беседу с её коллегами. Здесь вы её не найдете, а нам, как я полагаю, нужно переговорить.

Светлана встала:

– Я могу вас здесь оставить, вам никто не помешает. Вы же собирались еще с Натальей Викторовной пообщаться – я скажу Галине, чтобы она предупредила, как только директор вернется.

Прокопенко улыбнулся:

– Светлана, вы настоящее чудо, я вам очень буду благодарен.

Света улыбнулась грустно в ответ и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Игорь Анатольевич обратил всё своё внимание на Сидорова:

– Ну что ж, Иван Сергеевич, в деле появились новые факты, и мы сейчас ими плотно занимаемся.

– Да и я, по правде сказать, тоже кое-что раскопал.

– Вот и замечательно, давайте вначале тогда вас послушаем.

Иван вкратце изложил свои открытия за последнюю неделю. Прокопенко внимательно слушал, делая пометки в своей записной книжке. Когда Сидоров закончил, он сказал:

– Знаете, это, в принципе, дополняет общую картину. Мы тоже навели некоторые справки о Камовой: очень способная девушка, весьма амбициозная, в университете она блестяще защитила диплом по теме «Разноязычие в НЛП».

– Простите, а что такое «НЛП»?

– «Нейро-лингвистическое программирование» – разновидность гипноза, весьма действенная и популярная штука, основанная в Америке. Суть этого течения – бесконтактное общение посредством речи, в том числе и письменной, мимики, жестов, отождествление себя с предметом воздействия через различные техники и приемы. Человек впадает в транс незаметно для себя и не так глубоко, как при воздействии классического гипноза, и в том заключается фокус: вроде сам принимаю решения, произвожу какие-то действия, причем вполне сознательно, не подозревая даже, что мной манипулируют. Цыгане используют похожие приемы. Так вот, наша Вероника в теории доказала, что различия в звучании речи – будь то английская, или французская, или русская – не имеют принципиального значения на этапе так называемого «ведения» или «подстройки», но приобретают ключевой смысл в процессе работы гипнотизера непосредственно с подсознанием субъекта, и что нейро-лингвистическая составляющая может быть перенесена на подкорку человека при помощи современных электронных носителей – проще говоря, вы можете словить внушение, ковыряясь в Интернете.

– Похоже на прорыв в психотропной теории?

– Такая разве есть?

– Наверно, если ею пользуются преступники.

Игорь Анатольевич усмехнулся.

– Её работа была оценена на «отлично», но это было с точки зрения отношений «преподаватель – студент». На научное обоснование и патент она не претендовала. Но, в любом случае, Вероника наверняка после окончания университета практиковалась. И в вашем деле мне это представляется бесспорным.

– Вы мне раскроете новую версию следствия?

– Да, она строится на новых фактах, которые появились в нашем распоряжении совсем недавно.

Прокопенко рассказал всё то, во что перед этим посвятил Светлану.

– Таким образом, – резюмировал он, – что мы имеем? После окончания университета Камова проходит курс референтов, осваивает основы бизнеса, так сказать, потом подаёт резюме в преуспевающую строительную фирму. Первый этап отбора она не проходит – не удивительно, раз вы говорите, что управляющий кадрами у Бориса Сергеевича тоже психолог, я подозреваю, что наша девочка просто не решилась форсировать события и предпочла, чтобы всё текло своим чередом. На повторном собеседовании, уже непосредственно с вашим братом, она включает всё своё обаяние, и не только…

– Простите, вы полагаете, что она загипнотизировала его? – перебил Иван.

– Я не могу с уверенностью так утверждать. По вашим же данным, Борис Сергеевич отказал всем остальным претенденткам на эту вакансию даже в собеседовании. Насколько я знаком с теорией НЛП, убедить или подтолкнуть человека принять то или иное решение возможно, и не вводя его в глубокий транс: достаточно грамотно построить своё поведение и свою речь, акцентируя внимание на ключевых словах. Например, она поставила себе целью произвести простое внушение: «возьми меня на работу». Исходя из этого, после предварительной, так скажем, «артподготовки», она начинает рассказывать о себе – где и когда родилась, что закончила, какие у неё хобби, при этом употребляет каждое из ключевых слов в совершенно разных контекстах, выделяя их каким-либо образом: постукивая пальцем по столу, или поправляя в этот момент прическу, или подмигивая – не знаю, что можно выбрать, всё зависит от конкретной ситуации. Суть в том, что сознательно человек не воспринимает внушение, но зато наше подсознание улавливает все эти нюансы и реагирует на них вполне буквально, то есть подталкивает на принятие именно этого решения, понимаете?

– В теории понятно, но я не могу себе представить, как это можно осуществить на практике, ей-Богу!

– Повторение – мать учения. Я не сомневаюсь, что у неё был заготовлен текст, скажем, примерно такого содержания: «В детстве меняродители подготавливали к деловой карьере, – во время произнесения слова «меня» Прокопенко сделал еле уловимую паузу и в этот момент взялся за мочку уха. – И сама я была, в принципе, готова ездить на работув любой конец города, лишь бы это приносило моральное и материальное удовлетворение, – на словах «на работу» процедура с мочкой уха повторилась. – Но неделю назад, когда я впервые подготовила своё резюме, на улице возьмии случись такой казус: ветер из рук вырвал листок, и мне пришлось делать всё заново». Я это сочинил сходу, конечно, текст не идеален, но общее представление даёт, не так ли?

– Да, вы знаете, Игорь Анатольевич, действительно начинаешь обращать на это внимание.

– Ну, это вы обращаете, потому что подготовлены, а в процессе общения готово только ваше подсознание реагировать на такие тонкости. Пока проговариваешь текст, можно повторить установку не раз и не два, просто используя определенный лингвистический набор. Но это смотря по тому, сколько времени есть в вашем распоряжении.

– Так выходит, что из любого можно сделать… зомби, – Иван нервно заерзал на стуле.

– Ну, во-первых, ориентировочно только две трети людей поддаются внушению, а во-вторых, чтобы отточить такие специфические приемы, требуется масса времени и практики. Но, согласен, что, если взяться за дело серьёзно, можно достичь хороших результатов – как, впрочем, и в любом деле. Мне приходилось общаться и сотрудничать с мастерами НЛП – они, должен сказать, вполне обычные и нормальные люди, не стремящиеся к тотальному мировому господству. Как они объясняют, достигнув определенного уровня, вся эта мирская суета вокруг власти и влияния теряет свою привлекательность, начинаешь мыслить философски, и это также неотделимо от данного уровня познания, как и… примитивные стремления животных оградить свою территорию. Но мы, кажется, отвлеклись.

– Да, Вероника получила эту работу.

– Принимая во внимание её внешние данные, возможно, ей и не понадобились такие уловки. Как бы там ни было, у неё уже наверняка были соображения по улучшению своего финансового положения. Она изучает структуру бизнеса – благо, доступ ко всей информации у неё неограничен в силу своей должности, тут же заводит роман с вашим братом – это тоже не стоит особых усилий, раз он холостяк. Вероятно, через три-четыре месяца она уже точно знает способ, как наиболее безболезненно обеспечить за счет фирмы своё личное благосостояние: как вы сами удостоверились, крупные суммы по липовым контрактам уходили в австрийские банки. На той стороне наверняка должен был быть партнер, который контролировал поставки дешевого материала, а она могла познакомиться и поддерживать контакт с кем угодно, пока проходила стажировку в Штатах.