Текст книги "Бенефис дьявола"

Автор книги: Дмитрий Чарков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Наркотики?

– Это не опий и не героин, и даже не марихуана. Психотропные составляющие.

– Вы хотите сказать, что он употреблял психотропные препараты?

– Молодой человек, люди, как правило, не употребляют сами такие препараты – они снижают сопротивляемость, подавляют волю. Сами подумайте, кому придет в голову пичкать себя такими таблетками?

– Значит..?

– Делать здесь выводы – это по вашей части, – они вошли в кабинет. – Кофе?

Иван с Игорем Анатольевичем ответили утвердительно, присаживаясь на диван, стоявший вдоль стены.

– Иван Сергеевич, а он вас узнал, – сказал Прокопенко, пока доктор возился за ширмой с кружками.

– Мы встречались на церемонии прощания, – ответил Иван. – Он был тогда с Вероникой. Я почему-то подумал, что она его сестра.

– Откуда такое впечатление?

– Он… как будто оберегал её, что ли… постоянно держался в шаге от неё, буквально по пятам за ней ходил. На воздухе они стояли тоже вдвоём, и она, как мне показалось, делала ему какие-то внушения.

– Внушения?

– Мне так показалось. Может, это были и в буквальном смысле внушения. Это он сфотографировал Веронику с Борей в ресторане?

– Да, он.

Павел Семенович вышел из-за ширмы, с небольшим подносом, на котором стояли три чашечки, банка кофе и сахарница.

– Извините, ничего крепче не держим, – провозгласил он.

– Спасибо. Ничего крепче и не требуется, – ответил Прокопенко.

– А в фильмах показывают, будто дежурные врачи регулярно медицинским спиртом заправляются, – вставил Иван.

– Вы верите? – удивился Боровиков. – Иван Сергеевич, вы произвели на меня впечатление разумного человека. По крайней мере – первое.

– Не пугайте меня так, доктор, – ответил Иван, – в этих стенах я не чувствую себя таковым.

– Напрасно, напрасно. Накладывайте кофе и сахар, пожалуйста, по своему вкусу… Должен сказать, что здесь никто не считает себя… неразумным. И, заметьте, в поведении моих подопечных иногда присутствует больше рационализма, чем в обслуживающем персонале.

– Но они, ваши подопечные, не могут же нести ответственности за свои поступки?

– С точки зрения закона – вы правы, они не подлежат преследованию. Но, поверьте, их внутренний мир ничуть не менее организован, чем наш с вами. И, кто знает, будь их большинство, то это мы с вами, кто оказался бы на их попечении. Посему – не зарекайтесь!

– Да Боже упаси, Павел Семенович.

– Так что же вас конкретно интересует относительно Бесчастного? – спросил врач, отхлебывая из чашки.

Прокопенко размешал сахар и положил ложечку на поднос.

– Видите ли, доктор, он владеет информацией, которая могла бы расставить по своим местам некоторые кусочки мозаики, из которой складывается общая картина сразу двух преступлений – убийств, если быть до конца точным, как вы говорите.

– Он подозреваемый?

– Пока мы квалифицируем его как свидетеля, по крайней мере, в первом эпизоде, который имел место в начале мая этого года: убийство предпринимателя в сауне гостиницы «Палас».

– А! Теперь я вспомнил, об этом в «Хронике происшествий» говорили. Так вы, Иван Сергеевич, по всему выходит – брат покойного?

– Да, Павел Семенович, – подтвердил Сидоров.

– Примите мои соболезнования. Теперь я понимаю, чтовас привело сюда к нам. Чем же мне вам помочь? Боюсь, что Глеб находится сейчас где-то между реальностью и своим вымыслом, и его мозгу, его сознанию, предстоит весьма и весьма кропотливая работа по отделению одного от другого, то есть он сам сейчас для себя должен распознать, что есть реально, а что есть иллюзия. И поверьте, это очень непростой процесс, очень болезненный – для его собственной психики, я имею в виду.

Прокопенко задумчиво держал в руках чашку.

– А мы можем как-нибудь интерпретировать его… иллюзии?

– Для этого нам необходимо иметь под рукой сценарий и список действующих лиц, – развел руками Павел Семенович, – или как вы себе это представляете?

– Вот смотрите: он целый месяц находился, как вы выражаетесь, в пограничном состоянии – ходил на работу, общался с друзьями, ел, спал и осуществлял, как мывыражаемся, другие социальные и правовые действия. При этом только через три-четыре недели, заметьте, когда он уже совсем перестал быть, так сказать, адекватным, близким стало очевидно, что с ним не до конца всё в порядке, и они обратились к врачам. Нас интересует информация, относящаяся как раз к этому периоду его жизни – конец апреля и начало мая. Сейчас мы были свидетелями того, как вы помогли ему сориентировать в пространстве и времени, относящимся к событиям сегодняшнего дня. Можем ли мы то же самое провести и в отношение упомянутого мною периода?

Боровиков задумался, потом сказал:

– Не следует форсировать его сознание, понукая к восстановлению. Вы поймите, что это большое потрясение – осознать, что воспринимаемая им в тот период действительность оказалась в итоге простой химерой, мыльным пузырем.

– Помилуйте, Павел Семенович, в подобном состоянии оказалась большая часть сознательного населения нашей страны в конце прошлого столетия, и ничего, как видите, живем. Или мы все теперь – того, с приветом?

Доктор усмехнулся:

– Не путайте божий дар с яичницей, Игорь Анатольевич, а буквально: психику индивида с массовым психозом, или как вам угодно именовать прошлый век в отечественной истории. Но я понял, о чем вы говорите.

– Дело в том, что, затягивая это дело, мы с каждым днем теряем реальные шансы для привлечения истинного преступника к ответственности, который, кстати, еще и отвечает за теперешнее состояние вашего подопечного.

Боровиков прошелся по узкому кабинету, заложив руки за спину. Остановившись перед ними, он сказал:

– В принципе, можно попробовать лечебный гипноз для извлечения из его подсознания фактической информации: кого он видел в той или иной ситуации, с кем и о чем разговаривал в конкретной обстановке – это будет, я полагаю, вполне безболезненно для его состояния.

– Замечательно, доктор! Это как раз то, что я и имел в виду.

– Но вы же отдаете себе отчет, Игорь Анатольевич, что полученная вами информация не может быть использована ни против моего подопечного, ни в качестве свидетельских показаний в судебном процессе – она не будет иметь ни веса, ни значения.

– Но она будет объективной? – спросил Прокопенко.

– Вы хотите сказать, скажет ли он под гипнозом правду? – уточнил врач.

– Именно.

– Не сомневайтесь. Только в том-то и проблема с моими подопечными: их правда вам может показаться чистой ложью. И в этом случае я ничем не смогу вам помочь.

Прокопенко вздохнул. Но другого варианта у него не было. Он взглянул на Ивана, который молча кивнул в знак своей солидарности с его решением.

– Павел Семенович, мы в любом случае обязаны использовать этот шанс. Когда можно будет провести сеанс?

– Ну, если у вас есть время…

– Этого добра достаточно.

– Я сделаю обход пациентов. Бесчастного переведут в его палату, и можно будет начать.

– А что произошло сегодня утром? Куда он сбежал?

Боровиков сел за стол, раскрыл какие-то свои записи.

– Обычно он не агрессивен. Вчера вечером, однако, после получения прописанного препарата – на вид это белый порошок без вкуса и запаха – он вдруг стал настойчиво предлагать Жене, молоденькой медсестре, самой его испробовать, вдохнуть через нос. Ну, как наркоманы это проделывают. И сдул его из пакетика ей в лицо. Ему сделали укол, и он успокоился, не было оснований для каких-то других более кардинальных мер. А уже ночью – под утро, точнее – наша дежурная медсестра проснулась от его прикосновения. Она отдыхала на кушетке в общем зале, он вышел из своей палаты, тихо подошел к ней и стал её тормошить. Естественно, она испугалась, попыталась подыграть ему в его фантазии…

– А что за фантазия была? – спросил Иван.

– Он воображал, что находится в своей квартире, в Лос-Анджелесе, и она пришла к нему в гости со своей подругой, Женей – он её именовал не иначе, как Джоан. Глеб говорил то по-русски, то по-английски, и она толком-то не могла его понять, поэтому, видя, что его возбуждение принимает уже опасный характер, побежала в ординаторскую, когда он немного затих и прилег на краешек кушетки. Вернувшись с медбратьями, они уже его не застали на том месте. Конечно, начался переполох, побежали искать: в палате его не было, в других помещениях тоже; все выходы были заперты, и как он умудрился пролезть через узкую форточку в туалете, а потом и по карнизу и водосточной трубе со второго этажа спуститься вниз – я до сих пор не представляю, но другого варианта у него не было.

– Сообразительный парень, – прокомментировал Прокопенко.

– Да и не говорите! Выбежали во внутренний дворик – туда, где подопечным прогулки разрешены. Все знали, что он любил посидеть на отдельно стоящей скамейке, глядя куда-то поверх забора, но в этот раз его там не было. В общем, проваландались с поисками часа два, наверно, пока не рассвело, и один из персонала не задрал голову вверх – а Глеб вот он, под носом у них всё это время сидел на толстом суку, закутавшись в одеяло, которое прихватил с кушетки.

– Весельчак-то Глеб, оказывается, – улыбнулся Прокопенко.

– Только нашим людям не до веселья было, уж поверьте.

– Так они его седативным накачали и в смирительную рубашку закутали, вместо одеяла? – спросил Иван.

– В данном случае они действовали по инструкции. Вы не представляете, какими изобретательными оказываются порой наши подопечные. – Он встал. -Мне пора. Вот, полистайте литературу, я через час вернусь.

И вышел из кабинета.

24

За окном темнело, и Светлана заставила себя оторваться от забавного детектива Дарьи Донцовой, чтобы задернуть штору и включить свет, потому что её глаза уже с трудом различали буквы на книжных страничках. Проходя мимо стола, она по привычке бросила взгляд на дисплей своего телефона. На экране маячил контур запечатанного конвертика – ей пришло сообщение, а она, увлеченная перипетиями сюжета, даже не услышала сигнала своей трубки. Света раскрыла сообщение, с удивлением обнаружив, что оно пришло от Вероники.

После разговора в офисе с Прокопенко её отношение к бывшей коллеге кардинальным образом изменилось. С одной стороны, ей не хотелось верить, что молодая девушка была способна совершить такие кошмарные вещи, о которых говорил следователь, а с другой – все факты складывались именно таким образом, что Глеб, по всей вероятности, вольно или невольно, становился соучастником тех ужасных событий. Отпечатки пальцев на его кружке наверняка совпадут с теми, что были найдены на трубке и на месте убийства Березина – она почему-то в этом не сомневалась, вспоминая его поведение в последние недели перед госпитализацией; и это сообщение от Камовой, которая являлось причиной всех коллизий за последние три месяца, возмутило её до глубины души, заставив Свету вслух отпустить в адрес Вероники довольно смачный эпитет, который она ни за что не повторила бы при родителях.

«Светик, привет из солнечной Флориды, – писала Вероника, – как у вас дела, я ужасно соскучилась по всем».

«Соскучилась она!» – подумала Света и стала яростно набирать текст нелицеприятного содержания. Но, напечатав четыре-пять слов, она вдруг остановилась, подумав, что Вероника неспроста, должно быть, отослала ей это сообщение. По крайней мере, та Вероника, об истинном лице которой она уже имела определенное представление, просто так не прислала бы ей эту миленькую записульку. Значит, ей что-то было нужно.

Она порылась в справочнике своего телефона, и, найдя номер Прокопенко, послала ему вызов. Тот ответил почти моментально:

– Да, Светлана, слушаю вас.

– Игорь Анатольевич, я только что получила смс-сообщение от Камовой, – с волнением в голосе произнесла она в трубку.

– Вот как! Значит, уже сработало – быстро, однако! Что она пишет?

Светлана прочитала ему текст сообщения Вероники и добавила:

– А что сработало-то?

– Мы запустили «утку» о том, что Борис Сидоров оставил ей свою квартиру в наследство, и она уже, выходит, отреагировала.

– Вы так думаете? А почему именно мне она написала?

– Как вы не поймете – она думает, что вы по-прежнему вместе с Глебом, а кто, как не он гипотетически остается для неё основной угрозой разоблачения? Его благополучие напрямую связано с её собственным – так она должна полагать. Наверняка она сейчас постарается выяснить – не только через вас, но и у других своих знакомых – насколько правдива эта информация про завещание.

– Что ж вы меня не предупредили, я ей чуть не отослала… пару ласковых.

– Ни в коем случае, Светлана, ни в коем случае! Я собирался это сделать завтра, чтобы уже не тревожить вас вечером, и никак не предполагал, что наша девочка так озабочена… своими делами дома, что тут же ринется выяснять подробности. Та-ак, что же нам ей ответить? Нужно сделать вид, что всё нормально, и что вы рады весточки от неё, Светлана, и посмотреть, что она предпримет дальше.

– Я же не училась у Станиславского! – в сердцах ответила Света.

– Я понимаю, но я надеюсь, что в итоге это поможет нам лицезреть её лично, и тогда у вас будет возможность сказать ей всё, что вы думаете. И не только.

– Ясно. Хорошо, сейчас придумаю что-нибудь.

– Я вас очень об этом прошу! И, если получите ответ, перешлите его на мой мобильный, пожалуйста, и мы скоординируем дальнейшие действия, договорились?

– Да, хорошо.

– Спасибо!

Светлана отключила связь и задумалась. Ну, скажем, если бы ей школьная подружка Райка прислала сообщение из Израиля, куда она переехала почти сразу после школы, что бы она ей ответила? Ну, типа: ой, Райка, привет, как ты там, где живешь, чем занимаешься, пришли фотки по «мылу»! Да, пожалуй, это будет как раз то, что нужно.

Скрепя сердце и представляя себе Раю, Светлана написала в ответном сообщении:

«Вероничка, привет, рада услышать от тебя, как ты там, муж не обижает, пришли фотки по мылу, мы сгораем от любопытства!» – отправила и стала ждать, глядя на телефон, будто это могло ускорить процесс их общения. Она слышала, как за дверью мать возилась на кухне, а брат в зале смотрел телевизор, но с детства знакомые звуки не могли унять её нетерпение. Она зашелестела атласным халатиком по комнате взад-вперед, держа в руке телефон, когда, наконец, услышала извещение об ответе.

«У меня всё ок, как Глеб, работает? Что нового? Напиши, интересно! А это мы с Патриком – вложено».

К сообщению был прикреплен файл. Света подождала, пока он загрузится на дисплей, и увидела снимок: Вероника в откровенном бикини стоит на песчаном пляже, прижавшись спиной к высокому и немолодому уже мужчине в плавках, который обнимает её сзади, обняв своими могучими ладонями её тонкие ручки чуть выше локтей. Мужчина стройный и мускулистый, и, если бы не морщины на лице и седина в густой шевелюре, Светлана подумала бы, что ему не более двадцати пяти-двадцати семи лет – а так, наверно, ближе к сорока. В руке у Вероники бокал с пивом. На мизинце Патрика блестело кольцо, золотом отражаясь на солнце.

Света задумчиво вглядывалась в снимок, потом подошла к компьютеру и, установив связь со своим телефоном через инфракрасный порт, скопировала фотографию на большой экран. Разрешение снимка было довольно высоким, и она, увеличив картинку, вывела на мониторе это кольцо на пальце мужчины. Сомнений не оставалось – это был тот самый перстень, или его двойник, который она видела на безымянном пальце спутника Вероники в ресторане «Палас», когда они подходили поздороваться к ним с Глебом, сидящим за столиком в ожидании своего заказа.

Переслать сообщение Игорю Анатольевичу не составляло никакого труда, и она сделал еще приписку:

«Я увеличила снимок на ПК: кольцо на мизинце видела у Бориса».

Через минуту Прокопенко перезвонил:

– Светлана, вы уверены, что это тот же самый перстень?

– Абсолютно. Там в центре бриллиант. Это и не специалисту понятно. И обрамление особенное, не штамповка. Я думаю, Борис не стал бы носить ширпотреб.

– У меня тут еще есть фотография Вероники и Бориса, которую Глеб сделал в ресторане – Иван Сергеевич обнаружил под ноутбуком в своей квартире – так, судя по всему, Вероника сделала широкий жест перед этим американцем и подарила ему кольцо с пальца своего убитого мужчины. Да, удивительная женщина, – усмехнулся он, – я просто жажду вновь с ней увидеться. Что вы намерены ей ответить?

– Чепуху какую-нибудь, – ответила Светлана.

– Типа «у нас всё нормально, Глеб работает в городской администрации»?

– Да, примерно так.

– Хорошо. Держите меня в курсе, пожалуйста.

Игорь Анатольевич положил телефон в карман и обернулся к Ивану:

– Ну вот и нашлась пропажа – колечко-то теперь в Америке, а оба снимка у нас. Так что петля вокруг этой милой шейки затянется легко даже и без мыла.

Иван сокрушенно покачал головой:

– Сколько ей светит?

– Я думаю, что, принимая во внимание характер и преднамеренность, то за два эпизода – пожизненное реально. Кофе еще будешь?

За последний час они как-то незаметно и без ложной скромности перешли на «ты». Иван силился понять, как же такая очаровательная малышка могла перейти черту, за которой ничего, кроме обрезанной жизни, уже, по сути, не было.

– Скажи мне, Игорь Анатольевич, чего ей не хватало?

Прокопенко пожал плечами, наливая за ширмой кофе:

– Трудно сказать, что людей толкает на такие вещи. Кого – нужда, кого – зависть, кого – амбиции.

– Но ведь она могла бы и так всего добиться!

– Кто знает? Может, первая любовь к себе тянула за океан. А как с пустыми руками туда податься? Сколько случаев, когда наши девчонки уезжали вроде к нормальным мужикам, выходили там замуж, а через полгода их находили на свалке с проломленными черепами. Наша же, судя по всему, решила себя обезопасить – живая она полезней своему ненаглядному, чем мертвая, особенно если грамотно оформлен брачный договор.

– Как вообще такое возможно?

– Менталитет. Социальные условия. В стране, где уборщица в коммерческой фирме в зарплату получает больше учителя в средней школе – что можно ожидать? Кого мы воспитаем?

Кофе попить они уже не успели – вошла Женя и сказала, что Павел Семенович ждет их в палате Бесчастного.

– Только входить нужно тихо и осторожно, пациент находится под воздействием гипноза, – предупредила она, ведя их по длинному коридору, освещенному лампами дневного света, висевшими под потолком.

Она остановилась возле одной из дверей и, посмотрев в глазок, неслышно отворила её, приглашая их жестом войти.

Палата оказалась небольшой квадратной комнатой с прикрученными к полу двумя табуретами и маленьким столиком. В дальнем углу, слева от окна, которое снаружи было прикрыто металлической сеткой в крупную клетку, располагалась кровать, на которой, полусидя на высокоподнятой подушке, находился Глеб. Он выглядел спокойным и сосредоточенным, словно ожидая приказаний извне. Рядом стоял Боровиков, сложив руки за спину, монотонно раскачиваясь взад-вперед на носках войлочных тапочек.

Обернувшись при их появлении, он молча указал им на табуреты и, подойдя ближе, сказал:

– Вы можете задавать вопросы. Фразы нужно строить просто и без двусмысленностей.

Прокопенко быстро собрался с мыслями и обратился к молодому человеку:

– Вы помните тот день, когда собирались на ужин в «Палас»?

– Да.

– Вы сами заказывали номер в гостинице?

– Да.

– Вы сами за него оплачивали?

– Нет.

– Как был оплачен номер?

– По банку электронным переводом во второй половине дня.

– Кто оплачивал?

– Вероника.

– Почему Вероника, если номер предназначался для вас со Светланой?

Глеб не отвечал.

Он сидит на берегу реки, скрестив по-турецки ноги, глядя на дисплей своего телефона. В его голове легкость и отсутствие всяких мыслей. Только что он отправил свой снимок в ответ на запрос Вероники – она готовит ему сюрприз. Сегодня ночью она желает его видеть у себя дома. Это хорошо. Он хочет. Но для этого нужно быть рядом с ней в этот вечер – на тот случай, если Борис останется в городе, а не уедет к своим родным. Он видит на дисплее её лаконичное сообщение:

«Мы встретимся на ужине. Потом я затрахаю тебя до смерти. Сотри это сообщение и получишь новое».

Он стирает это сообщение, и следом приходит другое:

«Ты хочешь меня?»

Он отвечает:

«Да».

Затем на его дисплее открывается файл с красочной воронкой, уходящей куда-то по спирали вниз, и снова её сообщение:

«Будешь вести себя, как ни в чем не бывало. Как только ты получишь сообщение со словом NEXT, то выйдешь из номера и спустишься вниз по запасной лестнице. Светлана и дежурная на этаже будут спать. На улице ты встанешь в тень и дождешься, когда я уеду. Потом на своей машине приедешь ко мне домой».

И снова красочная воронка, уносящая его в глубину бессознательной страсти к Веронике и готовности следовать всем её указаниям. Перед его глазами мелькают цифры – разные, он не успевает за ними уследить, на мгновение они периодически замирают, и всегда на одной и той же цифре – «6».

Уже вечер, они поужинали. Он видит себя выходящим из туалета. У двери стоит Вероника. Они одни. Её глаза горят, и в тоже время они холодны, как льдинки, и сквозь него словно проходит электрический заряд, когда она касается его руки. Потом она целует его в губы, и он чувствует, как вместе с её жаждущим язычком к нему попадает маленький горьковатый предмет, похожий на таблетку, который он глотает вместе со слюной. Она отрывается от него и говорит ровным и спокойным голосом, не отрывая от него своих демонических глаз:

– Ты будешь следить за мной, как договорились. Я отчалю с ментами, и ты поедешь. Я тебя буду ждать дома, одна.

Она поворачивается и уходит. Он смотрит ей вслед, и ему не терпится остаться с ней наедине.

Наконец он прервал молчание:

– Это была плата за ночь.

– Она оплатила вам за ночь с собой? – удивленно переспросил Прокопенко.

Павел Семенович прошептал:

– Не нужно эмоций.

Глеб, помолчав, ответил:

– Нужно было оплатить номер в гостинице, чтобы быть неподалеку от неё, а моих собственных денег не хватало. Она оплатила с собственной карточки. В дальнейшем она пополняла мой собственный счет, и сумма цифр переводов всегда равнялась «шести».

Прокопенко посмотрел на Ивана – оплата была сделана со счета Бориса посредством пластиковой карты «Корона», на которую вскоре поступили деньги с его же собственной «Визы», только окольными путями, через два других подставных счета.

– Почему она это делала?

– Она говорила, что мы уедем в Америку, и ей нужно было, чтобы я имел деньги на текущие расходы, когда останусь на неделю без неё в России.

– Что было после ужина в ресторане?

– Мы со Светой поднялись в свой номер и дурачились, – при этих словах Глеб впервые за всё время, что Прокопенко наблюдал за ним сегодня, улыбнулся.

– Сколько вы дурачились?

– Два часа двадцать минут, – уверенно ответил молодой человек.

– Что вас остановило?

– Мы заснули.

– Как долго вы спали?

– Один час.

– Что вас разбудило?

– Сообщение смс.

– Что в нем было?

– Я должен был идти вниз и следовать на своей машине за Вероникой к её дому.

– А Светлана?

– Она получила установку на сон.

– То есть она спала до утра?

– Да.

– Что было дальше?

– Я спустился вниз и дождался, пока Вероника не уехала с ментами. Потом пошел к своей машине и поехал к ней домой.

Он стоит на пороге её квартиры. Она жестом приглашает его войти. Её глаза, похоже, полны слёз – до того они влажны и блестящи в тусклом свете, падающем от ночника из комнаты. Он видит собранный диван, журнальный столик, телевизор. Она закрывает за ним дверь и целует его в губы, прижимаясь к нему всем телом. Под её платьем больше ничего нет, и это его заводит. И он снова чувствует во рту – на этот раз маленький шарик, похожий на витаминку: такими часто пичкала его мама в детстве.

Он ощущает прилив страсти, который заставляет его коснуться её груди, но Вероника отстраняется, отступает в глубину комнаты со словами:

– Погоди, милый, еще не время.

Затем она медленно начинает снимать с себя платье, постепенно оголяя вначале одно плечо, затем другое. Она смотрит на него немигающим взглядом своих огромных карих глаз, в которых он ничего не видит, но продолжает слышать её размеренный мягкий голос:

– Ты запомнишь это, и будешь знать, что всё произошло вскоре после полуночи: Света спит, а ты сидишь в кресле и видишь на экране телевизора в номере гостиницы только вот это.

С этими словами она протягивает ему мобильный телефон, и он видит на его дисплее точно такой же танец, который сейчас она демонстрирует ему наяву.

– Всё это происходит с тобой в действительности, ты сам этого хотел.

Её тело извивается, откровенничая всеми изгибами, о которых он раньше смел только мечтать. Её волосы приобретают черный, как смоль, оттенок, но потом снова становятся прежними белокурыми. Её глаза вдруг синеют, превращаясь в бездонное море, и затем опять он видит кареглазую Веронику.

Люцера. Она опускается перед ним на колени, уже совершенно обнаженная, откидывается назад и, раскрывая в страстном порыве до конца тайны своего прекрасного тела, жестом указывает на телефон в его руке. Он, не понимая её жеста, оборачивается к зеркалу шкафа-купе в прихожей и видит собственное отражение – взлохмаченный, в расстегнутой рубашке, он похож на зверя в данную минуту, готового к прыжку на свою жертву. Он слышит её шепот и оборачивается к ней:

– Посмотри, – её палец указывает на телефон, и он, наконец, понимает, куда ему нужно смотреть, и он переводит взгляд на дисплей.

Отождествление полное, как в зеркале, только на экране появляется еще один человек, её сегодняшний спутник. Он подходит к ней, размахивая в руке галстуком. Стягивает с себя рубашку, загораживая собой Веронику, которая в этот момент помогает ему расстегнуть брюки.

Борис овладевает ею. Вместо него. На его глазах.

Люцера вдруг кидает на пол большую плюшевую собаку и шепчет:

– Помоги. Растопчи. Убей.

Он бросается ногами сверху на бесформенную массу, топча и размазывая ненавистного соперника – самца, посмевшего встать на его пути. Он чувствует, как прогибается под его ногами мягкое тело и даже ощущает тяжесть своих брюк, и слышит треск, и считает удары: шесть плюс шесть плюс шесть плюс шесть…

И вдруг голос Вероники – не шепот на этот раз, а встревоженный, почти истерический и приглушенный страхом голос:

– Зачем ты его убил..?

За окном уже стемнело, и комнату освещал только слабый свет от матового плафона над дверью. Где-то на улице невыразительно тявкала собака, тщетно пытаясь обратить внимание мира на свои тревоги и переживания.

Прокопенко слушал сбивчивый рассказ Глеба. Молодой человек говорил резкими отрывистыми фразами, передавая то, что возникало перед его мысленным взором, не утруждая ни себя, ни слушателей ни описаниями, ни эпитетами. Следователь подозревал, что сам он наверняка переживает всё это еще раз как будто наяву в полном цвете, и ему было жаль парня, попавшего на крючок – к сожалению, не он первый и не он последний.

– Она сказала, что это я убил Бориса, и я ей поверил, – продолжал Глеб. – Потом она приказала мне уходить: вернуться в гостиницу и лечь спать, она сама мне позвонит, когда будет необходимость. Сказала, чтобы я не переживал, что всё обойдется.

– Она позвонила?

– Да. Она позвонила Свете и сказала, что Бориса убили. Я знал тогда, что Бориса должен был убить я, и я это сделал.

– Но вы же его не убивали? Вы топтали плюшевую собаку, которую она кинула на пол.

– В то утро я был уверен, что Бориса убил я.

– Когда вы увидели Веронику в следующий раз?

– В тот же день.

– Это была запланированная встреча?

– Она позвонила около четырех.

– Чем вы занимались в этот момент?

Глеб на мгновение замолчал, потом ответил:

– Я спал в своей машине.

– Что она сказала?

– Что я должен найти какого-нибудь бомжа и ждать её с ним в бане на выезде из города, недалеко от заброшенного сквера.

– Вы нашли его?

– Да. В том дворе, где я стоял, возле мусорных баков стоял бомж. Он нашел пистолет и подошел ко мне.

– Он нашел его на ваших глазах?

– Я видел, как он достал что-то из бака, а когда приблизился, я понял, что в руке у него был Макаров.

– Что было дальше?

– Я взял оружие и приказал ему садиться в машину. Мы поехали в баню, про которую говорила Вероника. По дороге я купил вещи для Василия, потому что его собственные были грязные, и что-то из еды, а он еще попросил водки. В бане я рассчитался сразу за два часа, Василий пошел мыться, а я расставлял на столе закуску. Мы выпили, поговорили. Я почувствовал, что он замышляет что-то: у него были бегающие глаза и дрожащие руки. Я решил проверить и вышел как будто в туалет, а сам включил свой телефон в режиме видеозаписи и оставил его незаметно на полочке возле горшка с цветком. Выйдя из туалета, я взял телефон и быстро просмотрел запись за спиной Василия, пока он наливал водку. Потом подключил телефон к телевизору и на большом экране воспроизвел для него этот сюжет: он рылся в моих карманах и в бумажнике, а затем достал пистолет и снял его с предохранителя. И положил его так, чтобы можно было в любой момент легко дотянуться до него. Я это понял.

Он сделал паузу, видимо, вспоминая ход дальнейших событий.

– Потом зашла Вероника. Она была… пропадающая.

– Что вы имеет в виду?

– Я то видел её, то она вдруг исчезала.

Тут вступил в разговор Павел Семенович:

– Когда она вошла, где вы находились?

– Я услышал стук в дверь и пошел открывать. За дверью был её голос. Потом её не стало.

– Но она вошла в комнату?

– Я помню, что она говорила с Василием.

Прокопенко вмешался:

– Глеб, это очень важно: вспомните, что было с этого момента и до того, как вы покинули баню.

Он стоит перед дверью. Голос Вероники. Она на пороге. Он закрывает дверь, оборачивается и видит, что она разговаривает с Василием, протягивает ему свой телефон. Зачем Василию телефон? Он смотрит на его экран и слушает, что ему говорит Вероника. По-видимому, у неё не получается убедить выпившего Василия в чем-то. Вероника достаёт из сумочки ручку и клочок фольги, кладет перед Василием, и подносит свою руку к его губам – как она может? Но нет: в её пальцах он видит какой-то шарик. Наверно, это то же, что и он ощущал у себя во рту. Он подходит сзади к Василию, и бьёт его с разворота ногой в лоб, так что тот слетает с лавки. Она говорит:

– Вставай, чучело, в первый раз, что ли?

Глеб наклоняется над Василием, наблюдая, как тот молча, с трудом, поднимается вначале на колени, потом садится на лавку. Глаза его мутны, в них не видно искры, которая была там еще совсем недавно.

– Не ушибся, милый? – с насмешкой спрашивает Вероника.

Глеб подвигает ручку Василию, и тот берет её в свои пальцы, как-то неуклюже и по-детски. Глебу становится жаль его, но это чувство быстро проходит, как только он слышит голос Вероники:

– Писать-то не разучился, тетерев?

Он чувствует, как к горлу подступает слюна – её очень много. Его тошнит. Она предупреждала его, что пить спиртное нельзя, но он выпил, и сейчас его вырвет. Он бежит в туалет и слышит вслед её раздраженный голос: