355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дин Рей Кунц » Зимняя луна (Ад в наследство) » Текст книги (страница 5)
Зимняя луна (Ад в наследство)
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 02:31

Текст книги "Зимняя луна (Ад в наследство)"


Автор книги: Дин Рей Кунц


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Хотя Хитер забеспокоилась, что метод совладания со своими чувствами у подруги не такой уж здоровый, но не смогла придумать ничего взамен. Сочувствие здесь не подходило. Альма и Лютер были женаты шестнадцать лет и все время посвящали друг другу. Так как они не могли иметь детей, то были очень близки. Хитер могла только представить боль Альмы. Этот мир тяжел. Настоящую любовь, истинную и глубокую, было нелегко отыскать даже однажды. Почти невозможно найти ее во второй раз. Альма должна испытывать чувство, что лучшее время ее жизни прошло, хотя ей было только тридцать восемь. Она нуждалась в большем, чем слова, в большем, чем просто плечо на  котором можно поплакать. Ей нужен был образ того, на кого можно выплеснуть ярость, – образ бандита или политика.

Может быть, ее гнев и не был нездоровым – в конце концов, если бы достаточно много людей разозлилось хорошенько еще хотя бы десять лет назад, страна не оказалась бы сейчас в таком гибельном положении.

– У тебя есть оружие? – спросила Альма.

– Да.

– Какое?

– Пистолет.

– Ты знаешь, как им пользоваться?

– Да.

– Тебе нужно что-то еще, кроме пистолета.

– Я чувствую себя неловко с оружием, Альма.

– Сейчас это по телевизору, завтра будет во всех газетах – то, что случилось на станции Аркадяна. Скоро люди, которые не любят полицейских и их жен, узнают, что ты и Тоби одни. Некоторые суки-репортеры, может быть, напечатают твой адрес. Ты должна быть готова ко всему в эти дни, ко всему.

Паранойя Альмы, которая началась так неожиданно и которая казалась такой не подходящей к ее облику, вызвала у Хитер неприятный холод внутри. Вздрогнув от леденящего блеска в глазах подруги, она подумала: а так ли уж неразумна оценка ситуации, данная Альмой, как кажется? И подумав так, представив предсказываемые Альмой события, Хитер почувствовала дикий ужас.

– Ты должна приготовиться к худшему, – сказала Альма Брайсон, поднимая дробовик и вертя его в руках. – Это не только твоя жизнь на карте. У тебя есть Тоби, о котором ты тоже должна думать.

Это говорила ей стройная и красивая чернокожая, ценительница джаза и оперы, любительница музеев, образованная и утонченная, горячая и самая любящая женщина, какую только встречала Хитер. Способная улыбкой очаровать даже зверей и с таким музыкальным смехом, что ангелы могли позавидовать. Она стояла, держа в руках дробовик, который выглядел абсурдно огромным и злым в руках человека столь милого и нежного, но охваченного яростью, потому что единственной альтернативой ярости была суицидальная депрессия. Альма была похожа на фигуру с афиши, призывающую к революции: не живой человек, а чудовищно романтизированный символ. У Хитер возникло беспокойное чувство, что она видит не просто взволнованную женщину, борющуюся за то, чтобы подавить приступ горькой тоски и лишающей сил безнадежности, но мрачное будущее всего их беспокойного общества, видит предвестника все сметающей бури.

– Лютер прав. Сносят по кирпичику, – повторила Альма торжественно, – но ничего не возводят взамен.

7

Двадцать девять ночей прошли безо всяких событий. Тишина Монтаны нарушалась время от времени порывами ветра, криками сов, вылетевших на охоту, да жалобным воем лесных волков вдали. Постепенно к Эдуардо Фернандесу вернулась его обычная уверенность, и он прекратил с тихим ужасом ожидать каждый вечер наступления сумерек.

Он мог бы успокоиться и быстрее, если бы был больше занят какой-нибудь работой. Суровая погода мешала ему проводить наружные работы по поддержанию ранчо в нормальном состоянии. А внутри, с электрическим отоплением и большой поленницей дров для камина, ему ничего не оставалось делать в течение всех зимних месяцев, кроме как сидеть и ждать весны.

С тех пор как он получил ранчо во владение, оно перестало быть таковым по сути. Тридцать четыре года назад его и Маргариту нанял Стенли Квотермесс – богатый продюсер, влюбившийся в Монтану и пожелавший заиметь здесь второй дом. Ни скот, ни зерно не выращивались здесь для продажи – ранчо стало исключительно логовом для уединения.

Квотермесс любил лошадей, и поэтому возвел уютную, утепленную конюшню с десятью стойлами в ста метрах к югу от дома. Он проводил на ранчо около двух месяцев в году, приезжая на одну-две недели, и обязанностью Эдуардо было в отсутствие продюсера следить за тем, чтобы кони получали первоклассный уход и поддерживались в спортивной форме. Содержать животных и имение в хорошем состоянии было основной заботой Эдуардо. Маргарита хлопотала по дому.

Еще восемь лет назад Эдуардо и Маргарита жили в удобном одноэтажном флигеле управляющего с двумя спальнями. Это строение, сложенное из камней собранных с полей, находилось в восьмидесяти – девяноста метрах, строго на запад от главного дома на опушке леса, сосны укрывали его почти со всех сторон. Томми, их единственный ребенок, рос здесь до тех пор, пока городская жизнь не приманила его так фатально, когда ему исполнилось восемнадцать.

Когда Стенли Квотермесс погиб в аварии личного самолета, Эдуардо и Маргарита с удивлением узнали, что ранчо перешло к ним вместе с суммой, вполне достаточной, чтобы позволить больше нигде не работать. Продюсер заботился о своих четырех экс-женах, пока был жив, не имел детей ни в одном из браков, поэтому он использовал большую часть состояния на то, чтобы щедро обеспечить своих работников.

Они продали лошадей, заперли флигель и переехали в главный дом викторианского стиля, с фронтонами, декоративными ставнями, зубчатыми карнизами и широкими верандами. Было странно ощущать себя состоятельными людьми со своим имением, но невзирая на всю необычайность нового положения, оно горячо приветствовалось – и, может быть, особенно жарко именно в силу его позднего возникновения.

Теперь Эдуардо был стариком-вдовцом с большими деньгами, но ощутимым недостатком работы, для того чтобы чем-то занять себя. И с чрезмерным количеством странных мыслей, приходивших в голову. Светящиеся деревья…

Три раза за март он выезжал на своем джипе «Чероки» в Иглз Руст, ближайший городок. Он ел в «Ресторане Джаспера» потому, что любил тамошний стейк по-салисбургски, жаренную по-домашнему картошку и капустный салат с перцем. Приобретал журналы и кое-какие книги в бумажных обложках в магазинчике «Горные Долины» и закупал всякую снедь в единственном супермаркете. Его ранчо было всего в двадцать шести километрах от Иглз Руст, так что он мог наведываться туда и каждый день, если бы захотел, но три раза в месяц вполне достаточно. Городок был маленький, три-четыре тысячи душ населения, тем не менее, даже при таких масштабах, он являлся слишком значительной частью современного мира, с точки зрения человека, привыкшего к уединению.

Каждый раз, когда он отправлялся на закупки, то давал себе слово заехать в участок окружного шерифа и сообщить о загадочном шуме и странном свечении в лесу. Но останавливало то, что помощник шерифа примет его за обезумевшего старца и не сделает ничего путного, разве что заполнит рапорт и положит его в папку с пометкой «ЧОКНУТЫЕ».

В третью неделю марта весна официально началась – и на следующий же день буря навалила двадцать сантиметров снега. Зима не быстро ослабляла свою хватку на восточных склонах Скалистых Гор.

Эдуардо совершал ежедневные прогулки, как было заведено всю его жизнь, но теперь гулял только по автомобильной дороге, которую сам же расчищал после каждого снегопада, или бродил по полям к югу от дома и конюшни. Он избегал леса и того что к востоку от дома, и того что находился к северу, и даже чащоб на западе.

Его трусость раздражала его, и не в последнюю очередь потому, что ее причины были непонятны. Он всегда был сторонником разума и логики, всегда говорил, что в мире слишком мало того и другого. Относился насмешливо к тем, кто поступал руководствуясь больше эмоциями, чем разумом. Но теперь рассудок отказывал ему в поддержке, и никакая логика не могла пересилить инстинктивного чувства опасности, которое вынуждало его избегать деревьев и постоянных сумерек, царивших под их ветвями.

К концу марта Эдуардо начал думать, что тот феномен был единичным случаем без заметных последствий. Редкое, весьма занятное, но вполне объяснимое как-то, естественно явление. Может быть, какое-то электромагнитное колебание. И угрожает оно ему не больше, чем летняя гроза.

Первого апреля он разрядил обе винтовки и оба дробовика. Почистил их и уложил обратно в стенной шкаф своего кабинета.

Но тем не менее, все еще ощущая некоторое беспокойство, расставаться с последним оружием – пистолетом двадцать второго калибра – ему не хотелось, и он оставил его на прикроватной тумбочке. Никакой особенно страшной убойной силы у пистолета не было, но, заряженный патронами с полым наконечником [22]22
  Пуля с полым наконечником (HP – Hollow Point).  Этот тип относится к экспансивным пулям, то есть к пулям, увеличивающимся в диаметре в процессе действия по цели. Механизм увеличения диаметра, «раскрытия» следующий. При внедрении наконечника пули в цель происходит резкое нарастание давления внутри полости и разряжение снаружи пули. Вследствие этого, сердечник вместе с оболочкой как бы выворачивается наружу, увеличивая диаметр пули в 2-2,5 раза.Данный тип боеприпасов широко используется полицейскими органами, охотниками и для самообороны из-за сниженного риска рикошета и большой останавливающей способности.


[Закрыть]
, он все же мог причинить существенный вред.

* * *

Темной ночью четвертого апреля Эдуардо был вновь разбужен низкой пульсацией, которая разрасталась и исчезала, потом снова разрасталась и исчезала. Как и в начале марта, этот пульсирующий звук сопровождался внушающей ужас вибрацией.

Старик сел прямо в кровати и сощурился на окно. Три года со смерти Маргариты он проводил ночи не в главной спальне дома, которую они занимали с Маргаритой, а устраивался в одной из двух задних спаленок. Следовательно, окно выходило на запад и было обращено прямо в противоположную сторону от восточного леса, где он видел странный свет. Ночное небо за окном было густо-темного цвета.

Лампа на ночном столике включалась, если дернуть за шнурок. Как раз перед тем, как включить ее, он ощутил, будто нечто находится вместе с ним в комнате, нечто, чего ему лучше не видеть. Он заколебался, пальцы крепко вцепились в металлические бусинки шнурка.

Эдуардо пристально вглядывался в темноту, сердце стучало, как будто он проснулся не от кошмара в реальном мире, а в самом кошмаре, густо набитом разными монстрами. Наконец он решился – дернул за шнур и при свете лампы увидел, что в комнате он один.

Схватив наручные часы со столика, посмотрел, сколько времени. Девятнадцать минут второго.

Он отбросил одеяло и встал с кровати. Он был в своем длинном нижнем белье. Синие джинсы и фланелевая рубашка находились близко, на спинке кресла, рядом с которым стояла пара ботинок. Носки уже были надеты, так как по ночам ноги часто мерзли, если он укладывался спать без них.

Звук был громче, чем месяц назад, и пробивался сквозь дом с заметно большей силой. В марте Эдуардо ощущал давление на фоне ритмического биения – оно, как и звук, увеличивалось сериями волн. Теперь давление страшно возросло. Он не просто чувствовал его, а ощущал всем телом, – похоже на невидимый прилив холодного моря, проходящий сквозь него самого.

К тому времени, как он поспешно оделся и схватил заряженный пистолет с ночного столика, шнурок лампы бешено раскачался и начал со звяканьем биться о полированный латунный корпус лампы. Оконные стекла вибрировали. Картины перекашиваясь тряслись на стенах.

Он рванулся вниз, в холл, где уже не нужно было включать свет. – Стекло овального окна над парадной дверью блестело отражением таинственного свечения снаружи. Свечение было гораздо мощнее, чем в прошлом месяце. Дымчатое сияние всех цветов спектра, и яркие голубые, зеленые, желтые и красные тени преломленного света бродили по потолку и стенам, так что казалось, будто бы он попал в церковь с богатыми витражами.

В темной гостиной слева от него, куда не проникал свет снаружи, так как жалюзи были опущены, коллекция хрустальных пресс-папье и других безделушек, скакала и звенела о столики, на которых они стояли, и друг о друга. Фарфоровые статуэтки дрожали на стеклянных полках в шкафу.

Справа, в кабинете, заставленном полками книг, мраморно-медный письменный набор прыгал по стопке бумаги, выдвижной ящик с карандашами выдвигался и прятался обратно в стол в такт волнам давления, а вертящийся стул у стола качался так, что его колеса скрипели.

Когда Эдуардо открыл парадную дверь, большая часть дымчатого сияния  всех цветов спектра пропала, как будто канула в другое измерение, и осталась лишь на стене холла справа в виде  дрожащей мозаики.

Лес светился точно в том месте, где это происходило в прошлом месяце. Янтарное сияние исходило от той же самой группы тесно сбившихся деревьев и от земли под ними, как будто иглы и шишки, кора и грязь, камни и снег стали  элементами лампы накаливания, сияя ясно и ровно. На этот раз свет был более ослепительным, чем тогда, точно так же и звук был громче, а волны давления – мощнее.

Эдуардо обнаружил, что стоит на ступеньках крыльца, но не смог вспомнить, как покинул дом и оказался здесь. Оглянулся и увидел, что он даже закрыл за собой входную дверь.

Мучительные волны звука пробивались сквозь ночь в ритме, быть может, тридцать раз в минуту, но его сердце билось в шесть раз чаще. Ему захотелось развернуться и убежать обратно в дом.

Он поглядел вниз на пистолет в своей руке. И пожалел, что рядом с кроватью не было заряженного дробовика.

Когда он поднял голову, отведя взгляд от пистолета, то вздрогнул, увидев, что лес ближе придвинулся к нему. Светящиеся деревья угрожающе выросли.

Затем, бросив взгляд назад и увидев дом в десяти-двенадцати метрах сзади, осознал, что это он сам переместился сюда, сам того не сознавая, а не лес приблизился. – Его следы отчетливо виднелись на снегу. «Нет», – сказал он дрожащим голосом

Нарастающий звук был похож на прибой с отливом, который неумолимо утягивал его от безопасного берега. Электрическое завывание песней сирены проникало в него, говорило с ним на уровне столь глубоком, что он, казалось, воспринимал сообщение, не слыша слова, – музыка в крови, влекущая его к холодному огню в лесу.

Мысли становились все туманней.

Он поглядел вверх на усеянное звездами небо, пытаясь прояснить свой рассудок. Изящная филигрань облаков посреди черного свода блестела под серебристым сиянием Луны в первой четверти.

Старик закрыл глаза. Нашел в себе силы сопротивляться тянущей силе звука отлива.

Но когда открыл их, то обнаружил, что его сопротивление было воображаемым. Он был еще ближе к деревьям, чем раньше, всего в десяти метрах от опушки леса. Так близко, что приходилось щуриться от слепящей яркости веток, стволов и земли под соснами.

Угрюмый янтарный свет теперь был пронизан красным – как будто ниточки крови в желтке яйца.

Эдуардо был напуган: страх, давно перешедший в полнейший ужас. Он боролся со слабостью во внутренностях и мочевом пузыре, трясясь так яростно, что не удивился бы, услышав, как его кости стучат друг о друга, – но его сердце резко замедлилось и теперь соответствовало постоянному биению в тридцать раз за минуту, ритму того звука, который, казалось, шел от сияющей области.

Но ведь он не смог бы стоять на ногах, будь его пульс таким редким, если бы кровь подавалась в мозг столь медленно и помалу. Он давно бы потерял сознание. Значит и его собственному восприятию нельзя доверять. Может быть, наоборот, биение звука участилось в соответствии с ритмом его сердца.

Занятно, но он больше не чувствовал морозного воздуха. Хотя загадочное излучение не сопровождалось теплом, оно не было ни горячим, ни холодным.

Он не ощущал земли под ногами. Не испытывал силы гравитации, собственного веса или усталости мышц. Энергия извне затопляла его.

Зимние запахи больше не воспринимались. Пропал слабый, бодрящий, похожий на озоновый аромат снега. Исчезло легкое благоухание соснового леса, который поднимался прямо перед ним. Куда-то делась кислая вонь его собственного заледеневшего пота.

Никакого вкуса на языке. Это было самым странным. Он никогда раньше не осознавал, что всегда ощущал бесконечные и понемногу меняющиеся серии различных привкусов во рту, даже когда ничего не ел. Теперь же – пустота. Ни сладко, ни кисло. Ни солено, ни горько. Даже не безвкусие. Нечто за безвкусием. Ничто. Пустота. Он подвигал языком во рту, ощутил, как его заполнила слюна, но вкуса не было.

Вся его сила чувственного восприятия, казалось, сфокусировалась единственно на призрачном свете, шедшем от чего-то в деревьях, и на мучающем, настойчивом звуке. Он больше не чувствовал, как пульсирующий бас холодными волнами омывает его тело, похоже, что звук исходил теперь из него самого, вырывался из него так же, как из деревьев.

Вот он уже на опушке леса, на участке земли, светящейся, как расплавленная лава. Внутри феномена. Поглядев вниз, он увидел, что его ноги как будто стоят на листе стекла, под которым пенится океан огня. Океан, чья глубина сравнима с расстоянием до звезд. Мысль о размерах этой бездны вызвала у него панический вопль, хотя никакого, даже самого тихого шепота не вырвалось изо рта.

Со страхом и неохотой, но все еще с долей любопытства, Эдуардо оглядел всего себя с и увидел, что янтарный свет исходит и от него, и пронизан красными вспышками. Он казался человеком из другого мира, полным чужой энергией или святым духом индейцев, который явился с высоких гор на поиски древнего народа, когда-то царившего над обширной монтанской пустыней, но давно уже исчезнувшего: черноногих, кроу, сиу, ассинибойнов, чейеннов.

Он поднял левую руку, чтобы осмотреть ее более внимательно. Кожа стала прозрачной, плоть лучистой. Сначала он мог видеть кости руки и кисти, четкие серо-красные формы внутри расплавленной янтарной ткани, из которой теперь состояло его тело. Но пока смотрел, и кости сделались такими же прозрачными, и он целиком стал человеком из стекла, больше никакой материи в нем не было вовсе, он превратился в окно, через которое можно было видеть неземной огонь, и земля под ним была окном, и камни, и деревья.

Трещащие волны звука и волы пульсации рвались из потоков огня теперь еще более настойчиво. Как и в ту мартовскую ночь, у него было сверхъестественное ощущение: будто что-то бьется в неких границах, пытается пройти сквозь барьер, вырваться из тюрьмы.

Нечто пыталось открыть дверь.

Он стоял у этой самой двери.

На пороге.

Его охватила странная убежденность, что если дверь откроется, пока он стоит рядом, то он немедленно распадется на разобщенные атомы, как будто его никогда и не существовало. Сам станет дверью. Неизвестный гость пройдет через него, из огня и через него.

Боже, помоги мне, взмолился он, хотя никогда не искал в религии никакой опоры.

Он попытался шелохнуться.

Парализован.

Внутри его поднятой руки, внутри всего его тела, внутри деревьев и камней, и земли огонь становился все менее янтарным, но все более красным, горячим, целиком красным, алым, кипящим. Потом резко сделался мраморным с бело-синими прожилками, словно соперничая с блеском в самом сердце какой-нибудь гаснущей звезды. Зловещая пульсация давления росла, разрывалась, росла и разрывалась, как от толчков колоссальных поршней, звеня и громыхая. Это ход поршней вечных двигателей, которые вертели саму Вселенную, – все сильнее и сильнее. Давление возрастало, его стеклянное тело дрожало, хрупкое, как хрусталь. Давило со всех сторон, требуя, стуча молотом, огонь и гром, огонь и гром, огонь и гром…

Чернота.

Тишина.

Холод.

Придя в сознание, Эдуардо увидел, что лежит на опушке, под сиянием луны в первой четверти. Над ним стояли на страже деревья, темные и спокойные.

Он снова владел всеми своими чувствами. Ощутил запах озоновой бодрости снега, густой аромат сосновой хвои, своего собственного пота – и мочи, видимо он потерял контроль над своим мочевым пузырем. Вкус во рту был неприятный, но знакомый – кровь. От ужаса или в падении он, должно быть, прокусил язык.

Очевидно, дверь в другую вселенную не открылась.

8

Той же ночью Эдуардо вынул оружие из шкафа и снова зарядил. Разложил его по всему дому так, что одно или другое всегда оказывалось под рукой.

На следующее утро, четвертого апреля, он поехал в Иглз Руст, но не зашел в участок шерифа. У него все еще не было доказательств своей истории.

Вместо этого он заехал в «Электроприборы Кастера». Магазин размещался в здании из желтого кирпича, выстроенное когда-то в двадцатые годы, и новейшие образцы супертехники в его витринах казались таким же анахронизмом, как выглядели бы теннисные туфли в музее в разделе «Неандертальцы». Эдуардо купил видеокассетный магнитофон, видеокамеру и полдюжины чистых кассет.

Продавец был длинноволосый юнец, похожий на Моцарта [23]23
  Вольфганг Амадей Моцарт (1756 – 1791) – Австрийский композитор.


[Закрыть]
, в ботинках, джинсах, ковбойской рубахе с декоративной строчкой и с узким веревочным галстуком на бирюзовой булавке. Он долго разглагольствовал о множестве достоинств предлагаемого снаряжения, так часто пользуясь особым жаргоном, что, казалось, говорил на иностранном языке.

Эдуардо был просто нужен аппарат, с помощью которого можно снимать и просматривать запись. Ничего больше. Его не волновало, что он сможет видеть одну пленку, пока прокручивается другая, или что все прочие дьявольские приспособления способны сготовить ему обед, застелить постель и даже сделать педикюр.

На ранчо уже давно можно было принимать множество каналов, потому что незадолго до своей смерти мистер Квотермесс установил спутниковую антенну за конюшней. Эдуардо редко смотрел программы, может быть, три или четыре раза в год, но знал, что телевизор работает.

Из магазина электроприборов он отправился в библиотеку. Выписал целую стопку романов Роберта Хайнлайна и Артура Кларка, плюс коллекцию новелл Г.П.Лавкрафта, Элджернона Блэквуда и М.Р.Джеймса.[24]24
  Говард Филлипс Лавкрафт (1890 – 1937) – Американский писатель и журналист, работавший в жанрах ужасов, мистики, фэнтези и научной фантастики.
  Элджернон Блэквуд (1869 – 1951) – Английский писатель и путешественник, один из ведущих авторов-мистиков, классик литературы ужасов и рассказа с привидениями.
  М.Р.Джеймс. (1862 – 1936) – Английский писатель, историк, специалист по средневековью, Вошёл в историю мировой литературы как крупнейший мастер рассказа о привидениях.


[Закрыть]

Он больше не чувствовал себя дураком, когда выбирал мрачные томики чепухи, содержащие в себе «непридуманные» рассказы о Снежном Человеке, Лохнесском чудовище, пропавшей Атлантиде, Бермудском треугольнике или «правдивые» истории о фальшивой смерти Элвиса Пресли и его операции по смене пола. Был в полной уверенности, что библиотекарша похихикает над ним или, по крайней мере, одарит его какой-нибудь жалостливой и покровительственной улыбкой, но она не позволила себе никаких фривольностей, ничего, что можно было понять как оценку его литературного вкуса.

Отоварившись хорошенько в супермаркете, Эдуардо вернулся на ранчо и распаковал приобретения.

Ему потребовалось целых два дня и бо́льшее количество пива, чем он обычно себе позволял, на то, чтобы постичь, как работает вся видеоаппаратура. Проклятое оборудование имело больше кнопок, переключателей и датчиков, чем панель управления авиалайнера, и иногда ему казалось, что производители выпускали все эти устройства не ради какой-то конкретной цели, а из одной любви к сложностям и загадкам. Инструкции были как будто написаны людьми, для которых английский – второй язык, что вполне могло оказаться правдой, так как и видеомагнитофон, и видеокамера были сработаны японцами.

– Или я становлюсь слабоумным, – ворчал он во время очередного приступа отчаяния, – или мир уже летит в тартарары, как в баскетбольную корзину. А может быть, и то, и другое.

* * *

Теплая погода наступила несколько раньше, чем обычно. Апрель на этой широте и высоте часто был вполне зимним месяцем, но в этот год дневная температура уже пару раз поднялась аж до пяти по Цельсию. Скопившийся за сезон снег таял, журчащие ручьи наполняли каждую лощину и разбегались по всем склонам.

Ночами все оставалось спокойно.

Эдуардо прочел большую часть книжек, которые взял в библиотеке. Блэквуд и особенно Джеймс писали в том стиле, который был тяжелым по атмосфере и легковесным по содержанию – слишком манерно на его вкус. Они поставляли читателям истории о привидениях и Эдуардо долго испытывал сложности, связанные с необходимостью убрать куда-то свое неверие и включиться в их сказки.

Он посчитал, что если ад существует, то неизвестное существо, пытавшееся открыть дверь в структуре ночи, было про́клятой душой или демоном, пробивавшим дорогу наверх из подземного огненного царства. Но был один скользкий момент: он не верил в ад, по крайней мере, в то карнавально-цветистое царство зла, каким его изображают в дешевых фильмах и книгах.

К своему удивлению, Фернандес обнаружил, что Хайнлайн и Кларк оказались занятными и даже наводили на некоторые размышления. Он предпочитал брутальность первого гуманизму, иногда наивному, второго, но оба представляли для него какой-то интерес и ценность.

Он точно не знал на что надеется, может надеется найти в этих книгах подсказку, которая поможет ему разделаться с феноменом в лесу? Или где-то в глубине его мозга таилось нелепое ожидание, что один из этих писателей уже выпустил историю о старике, который живет в очень уединенном месте и входит в соприкосновение с чем-то не от мира сего? Если так, то он, значит, весьма не далек от той грани, за которой встречаешь самого себя идущего навстречу.

Как бы то ни было, ему казалось, что существо, чье присутствие он ощущал за призрачным огнем и пульсирующим звуком, было происхождения скорее неземного, чем адского. Вселенная состояла из неисчислимого множества звезд. На бессчетном множестве планет, кружащихся вокруг них, могли создаться условия для возникновения жизни. Это научный факт, а не литературная выдумка.

Или, может быть, все это он только вообразил? Благодаря сужению и закупорке тех артерий, которые снабжают кровью мозг. Наведенная галлюцинация. Болезнь Альцгеймера. Ему было легче поверить в это объяснение, чем в демонов или инопланетян.

Видеокамеру Эдуардо купил больше для того, чтобы разделаться с сомнениями в, самом себе, чем собрать свидетельства для полиции. Если феномен проявится на пленке, значит, он вовсе не рехнулся и, в конце концов, вполне способен продолжать жить в одиночестве. До тех пор, пока нечто не убьет его, открыв адскую дверь.

* * *

Пятнадцатого апреля он отправился в Иглз Руст, чтобы купить свежего молока и других продуктов а также плеер «Сони» с качественными наушниками.

В магазине Кастера был неплохой выбор аудиокассет и компакт-дисков. Эдуардо попросил у двойника Моцарта самую громкую музыку, которую слушают тинейджеры.

– Подарок внуку? – спросил продавец.

Было легче подтвердить это, чем все объяснять.

– Именно так.

– Хэви-метал?

Эдуардо не имел ни малейшего понятия, о чем ему говорят.

– Вот новая группа, которая становится действительно популярной, – предложил продавец, доставая диск из ящика, – они себя называют «Сердце Червяка».

Вернувшись на ранчо и выложив все продукты, Эдуардо сел за кухонный стол, чтобы прослушать приобретение. Зарядил плеер батарейками, всунул диск, надел наушники и нажал на кнопку. Взрыв звука почти разорвал его барабанные перепонки и он поспешно понизил громкость.

Просидел с наушниками минуту или около того, почти убежденный, что купил бракованный диск. Но судя по чистоте звука, он слышал именно то, что «Сердце Червяка» намеревались записать. Послушал еще минуту или две, ожидая, когда же какофония станет музыкой, прежде чем понял, что это, очевидно, и было музыкой в ее современном определении.

Эдуардо почувствовал себя старым.

Вспомнил, как еще совсем молодым обнимался с Маргаритой под музыку Бенни Гудмена, Фрэнка Синатры, Томми Дорси. А нынешние молодые еще ухаживают? А знают ли, что это слово означает? Они обнимаются? Ласкают друг друга? Или парни сразу раздеваются сами и стаскивают одежду с подружки?

То, что громыхало в наушниках, определенно нельзя было назвать музыкой-фоном для любовных занятий. По его мнению, такая музыка вполне подходила в качестве аккомпанемента жуткому убийству: для создания должного настроения или просто для того, чтобы заглушить утомительные вопли жертвы.

Он почувствовал себя просто статуэткой из антикварного магазина.

Помимо того, что он не мог слышать музыку в этой «музыке», он не понимал, почему группа должна обзывать себя «Сердце Червяка». Группы должны носить такие имена, как «Четыре Новичка», «Сестры Эндрюс», «Братья Миллз». Можно принять даже такие названия, как «Четыре Макушки» или «Джеймс Браун» или «Знаменитые Страсти». Ему нравился «Джеймс Браун». Но «Сердце Червяка»? Это вызывало отвратительные образы.

Нет, он не был крутым и не пытался им быть. Они, возможно, уже даже не знают слова «хиппи». Правда, в этом Эдуардо сомневался – просто он не имеет ни малейшего понятия, что слово «хиппи» означает сейчас.

Он послушал «музыку» еще с минуту, затем выключил магнитофон и снял наушники.

«Сердце Червяка» как раз то, что нужно.

* * *

В последний апрельский день зимнее покрывало стаяло совершенно, за исключением больших сугробов, которые большую часть дня находились в тени, хотя даже и они неуклонно уменьшались. Почва была влажная, но больше не грязная. Мертвая коричневая трава, придавленная и спутанная весом исчезнувшего снега, покрывала холмы и поля, однако не позднее, чем через неделю, ковер нежных зеленых побегов украсит каждый уголок ныне угрюмой земли.

Ежедневная прогулка Эдуардо сегодня была  мимо конюшни на юг в поля. День солнечный, в одиннадцать утра температура достигала десяти градусов по Цельсию, и армада высоких облаков отступала на север. Он надел брюки цвета хаки и фланелевую рубашку и так согрелся быстрой ходьбой, что закатал рукава. На обратном пути посетил три могилы, которые располагались к западу от конюшни.

До недавнего времени штат Монтана весьма либерально относился к фамильным кладбищам в частных владениях. Вскоре после приобретения ранчо Стенли Квотермесс решил, что он должен провести вечность именно здесь, и добыл разрешение на целых двенадцать мест захоронения.

Кладбище располагалось на небольшом холме. Священная земля была обнесена низкой стеночкой из полевого камня высотой всего тридцать сантиметров, вход украшали пара колонн, которые были чуть выше метра. – Квотермесс не пожелал загораживать панораму долины и гор, как будто думал, что его душа будет сидеть на его могиле и любоваться открывающимся зрелищем, как призрак из старого развеселого фильма «Топпер» [25]25
  Топпер (1937) – фильм США фэнтези, мелодрама, комедия.
  Сумасбродная пара Джордж и Мэрион Керби гибнут в автомобильной аварии. Они не сразу понимают, что застряли между небом и землей и стали призраками, а когда приходит это осознание они не представляют, что с этим делать. К счастью, им приходит спасительная мысль начать творить добро, но как к этому подступиться они не имеют ни малейшего представления, поскольку всю свою жизнь они прожили, не творя ни добра, ни зла, а занимаясь только собственным развлечением.


[Закрыть]
.

Только три гранитных надгробия занимали место, предназначенное для двенадцати могил. Квотермесс. Томми. Маргарита.

Согласно воле продюсера, надпись на первом памятнике гласила:

Здесь лежит Стенли Квотермесс умерший прежде времени потому что работал с такой оравой несносных актеров и сценаристов.

И дальше даты рождения и смерти. Ему было шестьдесят шесть, когда случилась авиакатастрофа. Однако будь ему даже пять сотен, он все равно бы счел, что жизненный срок несправедливо урезали, ибо был из тех людей, которые пользуются жизнью с великой энергией и страстью.

Надгробия Томми и Маргариты не содержали юмористических эпитафий, просто – «любимый сын» и «любимая жена». Эдуардо скучал по ним.

Сильнейшим ударом была смерть сына, который был убит, при исполнении служебных обязанностей чуть больше года назад, в возрасте тридцати двух лет. Ужасно, когда человек переживает своего ребенка.

Эдуардо хотел, чтобы они были с ним снова. Это было очень частым желанием, и понимание того факта, что оно никогда не сбудется, обычно приводило его в депрессивное настроение, от которого потом весьма трудно было избавиться. Но были и хорошие случаи, когда он страстно желая увидеть сына и жену, погружался в ностальгический туман, переживая заново самые приятные дни их прошедшей жизни, и не впадал при этом в депрессию.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю