Текст книги "Зимняя луна (Ад в наследство)"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН, МАКГАРВЕЙ??

Предположение, размышление на тему – это не совсем то же, что обвинение. Знак вопроса делает это предположением и, возможно, гарантирует защиту от успешного судебного преследования за клевету.

Она собрала бумажники и бросила их на нижнюю полку ночного столика вместе с наклейками. Захлопнула дверцу, подумала – не разбудила ли Тоби?

Сейчас очень много людей с большим восторгом воспримут заведомо нелепую теорию заговора, чем потревожат себя поисками фактов или примут единственную, явную правду. Люди, казалось, смешали реальную жизнь с фантастикой, жадно ища византийские схемы и интриги, такие же как в их любимых романах. Но реальность была почти всегда менее театральной и неизмеримо менее красочной. Возможно, это просто такой механизм, способ, при помощи которого они пытаются привнести порядок в наш мир высоких технологий, в котором темпы социальных и технологических изменений вызывают у них ошеломление и страх.

Механизм это или нет, но это безумно и отвратительно!

Говоря о безумии, покалечила двоих этих ребят. Не важно, что они достойны этого. Теперь, когда напряжение момента спало, почувствовала… не угрызения совести, не совсем так, потому что они заслужили то, что она сделала с ними… но печаль от того, что это было необходимо. Хитер чувствовала себя замаранной. Ее возбуждение снижалась вместе с уровнем адреналина в крови.

Осмотрела свою правую ногу: та начинала распухать, но боль оставалась терпимой.

– Боже правый, дамочка, – упрекнула она себя, – кем ты себя возомнила, одной из черепашек ниндзя?

Затем взяла из медицинского шкафчика в ванной две таблетки экседрина[28]28
   Экседрин – комбинированный препарат, содержащий парацетамол, ацетилсалициловую кислоту и кофеин. Болеутоляющее и жаропонижающее.


[Закрыть] и запила их тепловатой водой.

В спальне выключила ночник.

Она не боялась темноты. – Боялась людей (им все равно когда творить зло в темноте или средь бела дня).

10

Десятое июня совсем не было таким днем, который нужно проводить дома взаперти. Небо фаянсово-голубое, температура колебалась около 26 °C, а луга все еще были ослепительно зелеными, потому что летний жар пока не иссушил трав.

Эдуардо провел большую часть теплого дня в кресле-качалке из гнутого орешника на парадном крыльце. Вновь купленная видеокамера, заряженная лентой и совершенно новыми батарейками, лежала на полу крыльца около кресла. Рядом с камерой дробовик. Пару раз мужчина вставал, чтобы взять свежего пива и принять ванну. Однажды совершил получасовую прогулку по ближайшим полям, неся с собой камеру. Но, однако, большую часть дня, провел в кресле, ожидая. – Оно было в лесу.

Эдуардо чувствовал костным мозгом, что нечто прошло через черную дверь третьего мая, более пяти недель назад. Знал это, ощущал его. Понятия не имел, что это было и где оно начало свое путешествие, но знал, что оно пришло из какого-то странного мира в ту ночь.

С тех пор оно, должно быть, нашло какую-то берлогу, где и укрывалось. Лес, огромный и густой, предлагал неисчислимое множество мест, где можно было укрыться. Все другие объяснения ситуации не имели смысла. Спряталось. Если бы оно хотело, чтобы о его присутствии стало известно, оно открылось бы ему той ночью или позже. Хотя та дверь была огромной, это совершенно не значило, что путешественник, или корабль, принесший его, если корабль существовал, был большим. Эдуардо однажды был в Нью-Йорке и проехал по туннелю, который был значительно просторней, чем нужно для любой машины. Что бы ни прошло через этот черный портал, оно могло быть не больше человека, может быть, даже меньше, и могло спрятаться где угодно в этих заросших лесом долинах и ущельях.

Дверь ничего не говорила о самом пришельце, кроме того, что он был, без сомнения, разумным. Развитая наука и изощренная инженерия лежали за созданием этой двери.

Эдуардо прочел достаточно у Хайнлайна и Кларка и у других им подобных, – чтобы натренировать свое воображение, и вполне понимал, что тот, кто вторгся, может иметь самое различное происхождение. Скорее всего, это было что-то внеземное. Однако оно может быть и из другого измерения или параллельного мира. Или даже человеком, открывшим проход в наше время из далекого будущего.

Многочисленные возможности были головокружительными, но он больше не чувствовал себя идиотом, когда размышлял о них. Также прекратил смущаться, когда брал фантастику в библиотеке, – хотя обложка часто бывала дрянной, его аппетит к ней стал ненасытным.

К тому же он обнаружил, что у него больше не хватает терпения читать реалистов, которые были его кумирами всю жизнь. Их произведения просто не казались ему такими, как раньше. Черт возьми, они теперь вовсе не были для него реалистическими! Стоило прочесть несколько страниц повести или рассказа, как Эдуардо явственно ощущал, что их точка зрения охватывает чрезвычайно маленький сектор реальности, как будто они глядят на мир через стекло маски сварщика. Они, конечно, писали хорошо, но писали только о том крошечном кусочке большого мира бесконечной вселенной, который на данный момент известен человеку.

Теперь Эдуардо предпочитал писателей, которые могли заглянуть за горизонт и верили, что когда-нибудь человечество вырастит из детских штанишек, что интеллект восторжествует над суевериями и невежеством.  Которые осмеливались мечтать.

Эдуардо подумал, что хорошо бы поверить в то, что существо, которое прошло через двери, было именно человеком из далекого будущего, или, по крайней мере, существом с добрыми намерениями. Но оно скрывается вот уже больше пяти недель, а такая скрытность явно не указывала на его благие намерения. Он пытался не быть ксенофобом. Но инстинкт подсказывал, что он столкнулся с чем-то не просто, отличным от человеческого, но и искони враждебным ему.

Хотя его внимание было сосредоточено чаще на на той части леса, где открылся портал, Эдуардо не чувствовал себя уютно, прогуливаясь вообще по лесу. Его вечнозеленая ширь окружала ранчо с трех сторон с единственным разрывом – полями на юге. Чужак мог затаиться в любом месте этой зеленой подковы.

Возможно конечно, что пришелец решил не прятаться где-нибудь поблизости, а покружил среди сосен и подался в горы. Возможно, он давным-давно в каком-нибудь уединенном ущелье или пещере в отдаленном районе Скалистых гор, за много километров от ранчо Квотермесса.

Но Эдуардо в это не верилось.

Иногда, прогуливаясь вблизи леса, изучая тени под деревьями, ожидая чего-нибудь необычного, он чувствовал… некое присутствие. Вот так просто. Объяснить словами не возможно. Чье-то присутствие! В эти моменты, хотя и не видя и не слыша ничего необычного, он ощущал, что больше не один.

Поэтому он ждал. – Рано или поздно произойдет что-то новое.

В эти дни, пока росло нетерпение, он напоминал себе о двух вещах. Во-первых, он уже привык ждать, с тех пор, как умерла три года назад Маргарита, он больше ничего и не делал, только ждал, когда придет ему время присоединиться к ней. Во-вторых, когда, наконец, что-то произойдет и путешественник выберет время, чтобы явить себя в том или ином виде, то хотелось бы чтобы при этом не было посторонних.

Эдуардо поднял пустую пивную бутылку, встал с качалки, намереваясь сварить кофе, – и увидел енота. Тот стоял во дворе, примерно в трех метрах от крыльца, и глядел прямо ему в глаза. Раньше он его не замечал, потому что был поглощен наблюдениями за дальними деревьями, которые когда-то светились.

Лес и поля были густо населены всяким зверьем. Частые встречи с белками, кроликами, лисами, опоссумами, оленями, большерогими козами и другими животными, было одной из самых привлекательных сторон такой отшельнической жизни вне города.

Еноты, может, самые предприимчивые и интересные из всех существ в округе, были весьма разумны и симпатичны. Однако беспрестанное копание в мусоре делало их надоедливыми, а все забавные выходки быстро надоедали, тем более что ум и проворство почти человечьих лап всегда помогало им легко избежать возмездия. В те дни, когда в стойлах держали лошадей, до смерти Стенли Квотермесса, еноты – хотя и бывшие по своей природе в основном хищниками – проявляли бесконечную изобретательность во время набегов, целью которых было слопать яблоки или другие лошадиные подкормки. Они и теперь, невзирая на то, что мусорные баки оборудовали крышками, время от времени брали контейнеры приступом, нахально, как у себя дома; иногда, озадаченные, пропадали, обдумывали ситуацию несколько недель, но в конце концов изобретали новые пути к овладению мусором, и рано или поздно все свои замыслы осуществляли.

Особь на дворе была взрослым зверьком, гладким и толстым, с блестящей шкуркой, мех которой был чуть менее пушистым, чем зимой. Он сидел на задних лапах, передние поджав к грудке, подняв высоко морду и глядя на Эдуардо. Хотя еноты не склонны к одиночеству и обычно бродят по двое или стайками, других не было видно ни на переднем дворе, ни на краю луга.

Они также ночные животные. Очень редко их можно видеть на открытом месте среди бела дня.

Старик перешел к началу ступенек крыльца, пользуясь необычной возможностью понаблюдать одного из «бандитов» при ярком солнечном свете с такого близкого расстояния.

Енот завертел головой, следя за ним.

Природа прокляла этих плутов, наградив прекрасным мехом, оказав тем самым трагическую услугу, ибо сделала их ценными для человеческого рода, который неустанно занимался нарциссическими поисками материалов для собственного украшения. У этого был особенно пушистый хвост, с черным кольцом, восхитительно-глянцевый.

– Что же тебя выгнало наружу в солнечное утро? – спросил Эдуардо.

Антрацитово-черные глазки животного смотрели на него с явным любопытством.

– Должно быть, вообразил, что ты белка или кто-нибудь в этом роде.

Примерно полминуты енот суматошными движениями лапок деловито расчесывал мех на мордочке, затем снова застыл и пристально уставился на Эдуардо.

Дикие звери – даже агрессивные еноты – редко входят в такой прямой контакт глазами, как этот плут. Обычно они следят за людьми воровато, искоса или кидая быстрые осторожные взгляды. Некоторые утверждают, будто животные неохотно встречаются с прямым взглядом человека, из-за понимания превосходства человека. Якобы, это животный способ выразить смирение простолюдина в присутствии короля; другие говорят, что это доказывает, будто животные – эти невинные создания Господа – видят в глазах человека пятно греха и стыдятся за людской род. У Эдуардо была собственная теория: животные осознают, что люди – это самые злые и жестокие твари, яростные и непредсказуемые, и избегают прямого столкновения взглядов из страха и благоразумия.

Не так вел себя этот енот. Казалось, что он вовсе не боится и, тем более, не чувствует никакой униженности перед человеком.

– Ты что не желаешь склонять голову перед таким жалким старикашкой, да?

Зверек только смотрел на него.

В конце концов, жажда пересилила интерес к еноту и Эдуардо пошел в дом за следующей банкой пива. Пружины на петлях сетчатой двери, которую он повесил на сезон всего две недели назад, пропели, когда он дверь открыл  и вновь пропели, когда пружины закрыли ее за ним. – Раздался стук захлопнувшейся двери

Ожидая, что эти звуки спугнут енота и тот унесется прочь, поглядел сквозь сетку, но увидел, что маленький мошенник подошел на метр ближе к ступенькам и, остановившись прямо напротив двери, держит его под наблюдением.

– Забавный негодник!

Затем прошел на кухню, в конец холла и первым делом поглядел на часы, висевшие над двухконфорочной плитой, так как наручных не носил: три двадцать.

Эдуардо был приятно возбужден и намеревался поддерживать в себе это состояние до самого сна. Он решил быть предусмотрительным и перенести ужин на час раньше, на шесть вместо семи, хорошенько поесть, заполнить желудок пищей, а не только пивом перед предстоящими ожидаемыми событиями. Надо будет взять книгу в постель и лечь как можно раньше.

Ожидание того, что должно что-то случиться, расшатывало нервы.

Он достал из холодильника еще бутылку «Короны».

Откручивая крышку с бутылки, он случайно бросил взгляд за окно поверх раковины – и увидел енота на заднем дворе. Тот был где-то в четырех метрах от крыльца. – Сидел на задних лапах, передние у груди, голова задрана кверху. Из-за того, что двор имел подъем к западному лесу, енот оказался в таком месте, откуда мог смотреть поверх перил крыльца, прямо в кухонное окно.

И он смотрел на него.

Эдуардо прошел к задней двери, открыл замок и отворил ее.

Енот перешел со своего места на другое, откуда мог продолжать свое наблюдение.

Эдуардо открыл сетчатую дверь, которая издала такой же скрипучий звук, как и та, что была в передней части дома, вышел на крыльцо, поколебался, затем спустился по трем ступенькам во двор.

Черные глаза зверька заблестели.

Когда Эдуардо преодолел половину расстояния между ними, енот встал на все четыре лапы и быстро пробежал метров шесть вверх по склону. Там он остановился, повернулся к мужчине, сел на задние лапы и уставился на него, как прежде.

До сих пор он думал, что это тот же самый енот, который разглядывал его на переднем дворе. Внезапно пришло в голову, что это может быть уже и другой зверь.

Эдуардо быстро обошел дом, стараясь держать енота в поле зрения. Дошел до той точки, с которой мог видеть одновременно и передний, и задний двор – и двух часовых с полосатыми хвостами.

Они оба глядели на него.

Он направился к еноту, который сидел перед домом.

Зверек развернулся к нему хвостом и побежал через двор. Там, где он счел себя в безопасности, остановился и сел спиной к высокой нескошенной траве луга, глядя на Эдуардо.

– Будь я проклят, – произнес Эдуардо.

Он вернулся к парадному крыльцу и сел в кресло-качалку.

Ожидание кончилось. Прошло чуть больше пяти недель, и события начались.

Тут он вспомнил, что оставил пиво у раковины на кухне и пошел внутрь, потому что теперь больше чем когда-либо нуждался в пиве.

Задняя дверь была открыта, хотя сетчатая дверь закрылась за ним, когда он вышел на улицу. Он закрыл дверь, взял банку и встал у окна, поизучал некоторое время енота на заднем дворе, а затем вернулся к переднему крыльцу.

Первый енот снова был в трех метрах от крыльца.

Эдуардо поднял видеокамеру и пару минут снимал маленького негодяя. Не было ничего достаточно убедительного для доказательства, что ночью третьего мая открылся портал, однако, для ночного животного было не обычным так долго позировать средь бела дня, столь явно встречаясь глазами с оператором камеры. Это могло оказаться первым маленьким фрагментом в мозаике доказательств.

Закончив съемку, старик сел в качалку, потягивая пиво и поглядывая на енота, наблюдавшего за ним самим. Начал ждать, что же произойдет дальше. Время от времени полосатохвостый часовой приглаживал усы, чесал мех на мордочке, скреб за ушами, и совершал прочие маленькие действия из своего туалетного ритуала. Но никаких необычных изменений не происходило.

Полшестого он пошел внутрь дома пообедать, захватил с собой пустую пивную бутылку, видеокамеру и дробовик. Прикрыл и запер на замок парадную дверь.

* * *

За кухонным столом Эдуардо воздал должное раннему ужину из макарон-ригатони с пряной колбасой и тоненькими кусочками густо намазанного маслом итальянского хлеба. Пока ел, описал интригующие события этого дня в блокноте.

Уже почти довел повествование до настоящего момента, когда услышал какие-то щелчки, бросил взгляд на электроплиту, затем в каждое из двух окон, чтобы посмотреть, не стучит ли что-нибудь по стеклу.

Когда повернулся на стуле, то увидел на кухне позади себя енота, сидящего на задних лапах, уставившегося на него.

Он отодвинул стул от стола и вскочил на ноги.

Очевидно, животное проникло на кухню из холла. Однако как оно сначала попало внутрь дома – было загадкой.

Звуки, которые привлекли его внимание, производил зверь, стуча когтями о дубовый пол. Енот снова забарабанил по дереву, но с места  не двинулся.

Эдуардо сначала подумал, что зверек напуган, оказавшись в доме, чувствует себя в опасности, загнанным в угол.

Старик отошел на пару шагов назад, стараясь успокоить зверька.

Енот издал тонкое мяуканье, которое не было ни угрозой, ни выражением страха, а вне всяких сомнений, голосом страдания. Ему было больно, он был ранен или болен.

Его первой мыслью было – енот болен бешенством.

Пистолет двадцать второго калибра лежал на столе: Эдуардо в эти дни постоянно держал оружие рядом с собой. Он взял его, хотя и не хотел убивать енота в доме и надеялся, что этого делать не придется.

Теперь он заметил, что глаза зверька неестественно выпучены и что мех под ними весь мокрый и слипшийся от слез. Маленькие лапки разрезали воздух, а хвост с черным кольцом бешено бился о дубовый пол и болтался из стороны в сторону. Задыхаясь, енот завалился на бок, забился в конвульсиях, бока тяжело вздымались при попытках вздохнуть. Внезапно кровь запузырилась из ноздрей и брызнула струйками из ушей. После последнего спазма, стукнув снова коготками о пол, зверек замер. Умер.

– Боже правый! – сказал Эдуардо, и поднял дрожащую руку к лицу, чтобы вытереть каплю пота  выступившую у него на лбу.

Мертвый енот выглядел не таким большим, как часовые снаружи, но понятно, что он кажется меньше не только из-за того, что смерть его съежила. Совершенно ясно, что это третий экземпляр, моложе тех двух, или, может быть, те были самцами, а это – самка.

Вспомнил, что оставлял кухонную дверь открытой, когда обходил все вокруг дома, чтобы поглядеть, является ли зверек на переднем посту и на заднем одним и тем же. Сетчатая дверь была закрыта. Но она легкая, всего лишь рама из сосновых реек и противомоскитная сетка. Енот вполне мог отжать ее, преодолев усилие пружин, просунуть морду, а затем все тело, и забраться в дом, прежде чем он вернулся и закрыл дверь.

Где зверек прятался в доме полдня, в то время пока я  просидел в кресле-качалке? Чем зверек занимался, пока я готовил ужин?

Эдуардо подошел к окну у раковины. Так как сегодня он ел раньше обычного, а летом солнце заходит поздно, то сумерки еще не наступили, и можно было ясно разглядеть наблюдателя. Тот был на заднем дворе, сидел на задних лапах, и присматривал за домом.

Осторожно обойдя бедное создание на полу, Эдуардо прошел в холл, отпер переднюю дверь и шагнул наружу, желая выяснить, караулит ли еще другой часовой. Зверь был не во дворе, где он оставил его, а на крыльце, рядом с дверью. Он лежал на боку, кровь натекла из того уха, которое было видно, она была на ноздрях, а глаза широко распахнулись и остекленели.

Эдуардо переключил внимание с енота на лес за лугом. Заходящее солнце, зависнув между двух горных пиков, бросало косые оранжевые лучи между стволов деревьев, но не могло разогнать непокорные тени.

Он вернулся на кухню и поглядел снова за окно, – енот на заднем дворе бешено носился по кругу,  скулил от боли, через несколько секунд, споткнувшись, упал, какое-то время лежал, вздымая бока, затем замер. Эдуардо поглядел вверх, мимо мертвого животного на луг, на каменный домик, в котором жил, когда был управляющим, на лес, его окружающий. Что-то было в лесу.

Эдуардо не думал, что странное поведение енотов объясняется бешенством или вообще какой-то болезнью. Нечто… управляло ими. Может быть, средства, с помощью которых оно это делало, оказались настолько физически невыносимыми для животных, что привели к их внезапной, судорожной смерти?

А может быть, существо в лесу намеренно убило их, чтобы показать, насколько сильна его власть, продемонстрировать Эдуардо свою мощь и дать понять, что вполне может расправиться с ним так же легко, как оно погубило зверьков.

Он почувствовал, что за ним наблюдают – и не только глазами других енотов.

Голые вершины высоких гор можно было сравнить с волной из гранита. Оранжевое солнце медленно опускалось в это каменное море.

Все густеющая, как чернила, тьма поднималась над сосновыми ветками, но Эдуардо считал, что даже самая черная мгла в природе не может сравниться с мраком в сердце пришельца – если, конечно, у него вообще было сердце.

* * *

Хотя Эдуардо был убежден, что болезнь не играла никакой роли в поведении и не она довела до смерти енотов, он не мог быть совершенно уверенным в своем диагнозе, и поэтому предпринял кое-какие меры предосторожности, возясь с телами.

Повязал бандану на нос и рот и надел пару резиновых перчаток, не соприкасался прямо с тушками, а поднимал каждую лопатой с короткой ручкой и засовывал в большой пластиковый пакет для мусора. Закрутил и завязал узлом верх каждого пакета и положил их в багажник своего «Чероки» в гараже. Смыв водой из шланга небольшие пятна крови с парадного крыльца, извел несколько тряпок, чтобы оттереть лизолом пол на кухне. Бросил тряпки в ведро, содрал перчатки и швырнул их поверх тряпок, а ведро поставил на заднее крыльцо, чтобы разобраться с ним позже.

Также он положил в машину заряженный дробовик двенадцатого калибра и пистолет двадцать второго. Взял с собой видеокамеру, потому что не знал, когда точно она может понадобиться. Кроме того, находившаяся в ней лента содержала запись енота, разгуливавшего средь бела дня, а он не хотел потерять ее так же, как кассету, на которой он запечатлел светящийся лес и портал. Из тех же соображений захватил и блокнот, который содержал его рукописный отчет о недавних событиях.

К тому времени, когда он приготовился ехать в Иглз Руст, долгие сумерки сменились ночью. Ему не хотелось возвращаться в темный дом, хотя раньше он никогда не боялся этого. Поэтому включил свет в кухне и нижнем холле. Подумав еще немного, зажег лампы в гостиной и кабинете.

Он запер двери, вывел «Чероки» из гаража и решил, что дом недостаточно освещен. Вернулся в дом и включил еще пару ламп на втором этаже. Когда «Чероки» отправился по подъездной дороге на юг, то каждое окно на обоих этажах дома ярко сияло.

Просторы Монтаны казались еще более пустынными, чем когда-либо прежде, километр за километром, – с одной стороны черные холмы, с другой бесконечные равнины и крошечное соцветие огоньков неизвестного ему поселения, видное всегда на большом расстоянии.

Хотя луна еще не взошла, не думалось, что ее сияние сделает так, что ночь покажется менее ужасной и более приветливой. Чувство отчуждения, изоляции от мира людей, которое овладело им, вызывалось его внутренним состоянием а не природой Монтаны.

Он был вдовцом, бездетным, и в последнее десятилетие своей жизни был отделен от своих приятелей и приятельниц возрастом, судьбой и своими склонностями. Ему никогда никто не был нужен, кроме Маргариты и Томми. Потеряв их, он смирился с тем, что придется жить по-монашески, и был уверен, что сможет выдержать, не поддавшись скуке и отчаянию. До недавнего времени это удавалось достаточно успешно. Однако теперь ему захотелось завести друзей, хотя бы одного, и не оставаться столь преданным своему отшельничеству.

Один километр за другим, а он все ожидал особого шелеста пластика в багажнике за задним креслом.

Он был уверен, что еноты мертвы. Но не понимал, почему ждет, что они возродятся и вырвутся из мешков.

Хуже было то, что знал – если послышится звук пластика, деловито раздираемого острыми маленькими коготками, то он не удивится, значит, он погрузил в пакеты не обычных енотов, а каким-то образом измененных пришельцем.

– Глупый старый болван, – сказал он, пытаясь пристыдить себя за подобные нездоровые и несвойственные ему мысли.

Через восемь километров после того, как он выехал со своей подъездной дороги на трассу, наконец начали попадаться встречные машины. Чем ближе к Иглз Руст, тем оживленнее становилось двухполосное движение.

Ему пришлось ехать через весь город к доктору Лестеру Йитсу, чья лечебница и дом расположились на самой окраине, сразу за ними начинались поля. Йитс был ветеринаром, в течение нескольких лет он заботился о лошадях Стенли Квотермесса. Это был веселый человек с седой шевелюрой и с седой бородой из которого получился бы хороший Санта-Клаус, будь он толстым, а не сухим, как щепка.

Дом представлял из себя беспорядочное серое дощатое строение с голубыми ставнями и шиферной крышей. Поскольку в одноэтажном здании, похожем на сарай, в котором размещалась контора Йитса, и в примыкающей к нему конюшне, где содержались четвероногие пациенты, горел свет Эдуардо остановился  у конторы.

Когда Эдуардо вылез из «Чероки», передняя дверь сарая-конторы открылась и вышел человек, освещаемый лучами флюоресцентной лампы, так как дверь осталась полуоткрытой. Он был высок, лет тридцати, с грубоватым лицом и густой каштановой шевелюрой. На его лице появилась широкая и непринужденная улыбка:

– Привет! Чем могу вам помочь?

– Я ищу Лестера Йитса, – сказал Эдуардо.

– Доктора Йитса? – улыбка исчезла. – Вы его старый друг или как?

– Я по делу, – сказал Эдуардо. – У меня несколько животных, я хотел бы, чтобы он взглянул на них.

Явно заинтригованный, незнакомец произнес:

– Ну, сэр. Я боюсь, что Лес Йитс больше не занимается бизнесом.

– Как? Он оставил дела?

– Умер, – сказал молодой человек.

– Как так?

– Около шести лет назад.

– Мне жаль это слышать. – Это потрясло Эдуардо, он совершенно не осознавал, что прошло столько времени с тех пор, как они виделись с Йитсом.

Поднялся теплый ветерок и расшевелил лиственницы, которые расположились группками в разных местах по всему имению.

Незнакомец представился:

– Мое имя Тревис Поттер. Я купил этот дом и практику у миссис Йитс. Она переехала в дом в городе.

Они обменялись рукопожатиями, и вместо того, чтобы представиться, Эдуардо сказал:

– Доктор Йитс занимался лошадьми на ранчо.

– А какое это ранчо?

– Ранчо Квотермесса.

– Ага, – сказал Тревис Поттер, – тогда вы, должно быть, мистер Фернандес, так?

– Извините, да я Эд Фернандес, – у него возникло тяжелое чувство, что этот ветеринар собирался прибавить – «о котором говорили…» или что-то в этом роде, как будто он был местным чудаком.

Он подумал, что, должно быть, так и есть. Получивший имение в наследство от своего богатого нанимателя одиночка. Затворник, который редко обменивается словечком с кем-либо, даже когда выбирается в город, вероятно, он стал маленькой загадкой и темой для пересудов у жителей городка. От этой мысли Эдуардо поежился.

– И сколько прошло с тех пор, как на ранчо приезжал Йитс? – спросил Поттер.

– Восемь лет. – Он подумал, как все это покажется странным – не говорить с Йитсом восемь лет, затем появиться через шесть лет после его смерти, как будто прошла только неделя.

Они постояли некоторое время в молчании. Июньская ночь вокруг была полна стрекотания сверчков.

– Ну, – сказал Поттер, – где эти животные?

– Животные?

– Вы сказали, что у вас есть животные, которых вы бы хотели показать.

– А! Да!

– Он был хорошим ветеринаром, но уверяю вас, я не хуже.

– Я уверен в этом, доктор Поттер. Но это мертвые животные.

– Мертвые?

– Еноты.

– Мертвые еноты?

– Три.

– Три мертвых енота?

Эдуардо подумал, что если у него репутация местного чудака, то теперь он ее только увеличил: так долго не имел практики общения с людьми, что теперь не мог ничего толком объяснить.

Глубоко вздохнул и рассказал про то как вели себя еноты, не говоря ни слова об остальных происшествиях:

– Они вели себя забавно, бегали кругами среди бела дня. Затем померли один за другим. – Он сжато описал их смерть в агонии, кровь в ноздрях и ушах. – Я просто подумал – не было ли это бешенством?

– Вы живете наверху, в предгорьях, – сказал Поттер. – Там всегда встречался небольшой процент бешеных животных среди диких популяций. Это естественно. Но у нас не было таких случаев уже долгое время. Кровь в ушах? Это не симптом бешенства. А пена изо рта у них не текла?

– Этого я не видел.

– Они бегали по прямой?

– Кругами.

Мимо проехал пикап, музыка «кантри» неслась из радиоприемника. Это была громкая, но печальная музыка.

– Где они? – спросил Поттер.

– Я положил их в пакеты, они здесь, в машине.

– Они вас покусали?

– Нет, – ответил Эдуардо.

– Поцарапали?

– Никаких других контактов.

Эдуардо объяснил, какие меры предосторожности он предпринял: лопата, бандана, резиновые перчатки.

Тревис Поттер выглядел недоверчивым и удивленным, когда спросил:

– Вы рассказали мне все?

– Ну… Думаю, что да, – солгал старик. – То есть, их поведение вообще было так странно, но я вам сообщил все важное, никаких других симптомов я не заметил.

Взгляд у Поттера был испытующий и пронизывающий, и на мгновение Эдуардо захотелось раскрыться ему и рассказать всю причудливую историю.

Вместо этого сказал:

– Если это не было бешенство, тогда … может быть, чума?

Поттер нахмурился.

– Сомнительно. Кровь из ушей? Это несвойственный симптом. Вас не кусали блохи, когда вы были рядом с ними?

– Никакого зуда не чувствую.

Слабый ветер перерос в порывистый, закачал лиственницы и спугнул ночную птицу с ветки. Она пролетела низко над их головами с резким криком, от которого они вздрогнули.

Поттер сказал:

– Что ж, оставляйте этих енотов у меня, я потом посмотрю.

Они вынули три пластиковых пакета из машины и перенесли их внутрь. Приемная была пуста, Поттер, наверно, занимался бумажной работой в своем кабинете. Они прошли через дверь и по короткому коридору в отделанную белой плиткой операционную, где поставили пакеты на пол рядом со столом из нержавеющей стали.

В комнате было прохладно, и выглядела она холодной. Резкий белый свет падал на эмалированные, стальные и стеклянные поверхности. Все блистало, как снег и лед.

– Что вы с ними сделаете? – спросил Эдуардо.

– У меня нет препаратов, чтобы провести тест на бешенство. Возьму образцы тканей, и отошлю их в государственную лабораторию, получим результаты через несколько дней.

– Это все?

– Что вы имеете в виду?

Пихнув один из пакетов носком ботинка, Эдуардо спросил:

– Вы не собираетесь вскрывать хотя бы одного из них?

– Я помещу их в холодильник и подожду анализа из лаборатории. Если результаты теста на бешенство будут отрицательные, тогда сделаю аутопсию одному.

– Дадите мне знать, если что найдете?

Поттер снова бросил на него пронизывающий взгляд.

– Вы уверены, что вас не укусили и не поцарапали? Потому что, если – да и есть хоть какая-то причина подозревать бешенство, вам придется отправиться к врачу и начать вакцинацию, прямо сейчас.

– Я не дурак, – сказал Эдуардо. – И сказал бы вам, если бы подозревал, что как-то заразился.

Поттер продолжал пристально смотреть на него.

Оглядев операционную, Эдуардо заметил:

– Вы и вправду модернизировали помещение по сравнению с тем, каким оно было.

– Пойдемте, – позвал ветеринар, поворачиваясь к двери. – У меня кое-что есть, что я хочу вам дать.

Эдуардо прошел за ним в коридор и последовал в личный кабинет Поттера. Ветеринар порылся на полке белого стенного шкафа из эмалированного металла и подал ему пару брошюр – одна о бешенстве, другая о бубонной чуме.