Текст книги "Зимняя луна (Ад в наследство)"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Как видите, – сказал поверенный, приглашая их внутрь, – это ранчо истинного джентльмена, а не ферма, которая должна приносить прибыль.

Бетонный порог был на одном уровне с полом, земляным, утоптанным, светлым, как песок. По пять стойл с полуоткрытыми дверками находились с каждой стороны от широкого центрального прохода. Стойла были гораздо просторнее, чем обычно в конюшнях. Бронзовые бра, отбрасывали янтарный свет как на потолок, так и на пол, они были необходимы, потому что высоко расположенные окна были слишком маленькими – каждое десять на пятьдесят сантиметров – чтобы пропускать достаточно наружного света даже в самый солнечный полдень.

– Стэн Квотермесс обогревал конюшню зимой и охлаждал летом, – сказал Пол Янгблад. Он указал на вентиляционные решетки под потолком. – Редко пахло как в стойле, он постоянно вентилировал воздух, нагнетая свежий. И все части кондиционера имели шумо-изоляцию, при работе звук был настолько тихим, что лошади совсем не беспокоились, даже, наверное, и не слышали.

Слева, за последним стойлом, находилась большая комната для снаряжения, где хранились седла, уздечки и другое снаряжение. Там было пусто, если не считать встроенной раковины, длинной и глубокой, как корыто.

Справа, напротив этого помещения, стояли ящики, где хранились овес, яблоки и другие корма, но теперь все они тоже были пусты.  На стене рядом с закромами были развешены инструменты: вилы, две лопаты и грабли.

– Пожарная сигнализация, – сказал Пол, указывая на устройство, укрепленное над воротами напротив тех, через которые они вошли. – Подсоединена к электросети. Исключено несрабатывание из-за севших батарей. Звенело в самом доме, так что Стэн не волновался, что может не услышать.

– Он, похоже, очень любил лошадей, – заметил Джек.

– О да, очень. И мог все это себе позволить, ведь в Голливуде он зарабатывал денег столько, что не знал куда их девать. После смерти Стэна Эд потратил много усилий, чтобы продать животных таким людям, которые будут с ними хорошо обращаться.

– Я могу завести десять пони, – сказал Тоби.

– Ну уж нет, – ответила Хитер. – Каким делом мы тут точно не будем заниматься, так это производством удобрений в промышленных масштабах.

– Ну, я только имел в виду, что места хватит, – произнес мальчик.

– Собака, десять пони, – подсчитал Джек. – Ты превращаешься в настоящего маленького фермера. Что дальше? Цыплята?

– Корова, – хитро сказал Тоби, – я подумал над тем, что ты рассказывал о коровах, и я согласен.

– Умник, – сказал Джек, шутливо пихая мальчика кулаком в бок.

Успешно увернувшись, Тоби рассмеялся и заявил:

– Каков отец, таков и сын. Мистер Янгблад, а вы знаете, мой отец сказал, что корова может проделывать те же трюки, что и собака, – кататься по земле, притворяться мертвой и так далее?

– Ну, – задумчиво сказал адвокат и направился чуть впереди них к воротам, через которые они зашли. – Я знаю одного быка, который может ходить на задних лапах.

– Правда?

– Даже больше. Он может решать математические задачки так же, как ты и я.

Заявление было сделано с такой спокойной убедительностью, что мальчик остановился и уставился, широко распахнув глаза, на Янгблада:

– Вы хотите сказать, что вы задаете ему вопрос, а он может отстучать ответ копытами?

– Конечно, может и так. Или просто его скажет.

– А?

– Этот бык умеет говорить.

– Чепуха, – заявил Тоби, выходя за Джеком и Хитер наружу.

– Честно. Он может говорить, танцевать, водить машину, и он ходит в церковь по воскресеньям, – заверил его Пол, выключая свет в конюшне. – Его фамилия Бык – Лестер Бык, он владелец «Главной Закусочной Города».

– Так он человек!

– Ну конечно, человек, – признался Пол, закрывая ворота. – Никогда бы не сказал, что он не человек.

Поверенный подмигнул Хитер, и она вдруг поняла, что он успел ей ужасно понравиться за такое короткое время.

– А вы ловкач, – сказал Тоби Полу. – Папа, он ловкач.

– Я говорил правду, скаут. Ты обманулся сам.

– Пол – адвокат, сынок, – сказал Джек. – Ты всегда должен быть настороже с адвокатами или останешься и без пони и без коров.

Пол рассмеялся:

– Слушай папу. Он у тебя мудрый. Очень мудрый.

Лишь оранжевая корка осталась от солнца, а через несколько секунд зазубренное лезвие горных пиков срезало и ее. Тени упали одна на другую. Угрюмые сумерки, все синее и похоронно-пурпурное, намекающее на неизбежный мрак ночи в этой безлюдной шири.

Поглядев, куда-то вдаль Пол сказал:

– Вон там на холме кладбище, но его в этом освещении не разглядеть. Но там и днем не на что смотреть.

– Кладбище? – переспросил Джек, нахмурясь.

– У вас здесь официально разрешенное частное кладбище, – ответил адвокат. – Двенадцать мест, хотя заняты только четыре.

Посмотрев на холм, где смутно виднелось то, что могло быть низкой каменной стенкой, Хитер спросила:

– А кто там похоронен?

– Стэн Квотермесс, Эд Фернандес, Маргарита и Томми.

– Томми, мой бывший напарник, похоронен здесь?

– Частное кладбище? Это немного жутковато – Хитер попыталась уверить себя, что дрожит только потому, что с каждой минутой становится все холоднее.

– Не так необычно для здешних мест, – уверил ее Пол. – Частных кладбищ много на ранчо вокруг, у семей, которые живут тут уже несколько поколений. Ранчо это не только их дом, это их родина, единственное место, которое они любят. Иглз Руст – просто нечто, где можно сделать покупки. Когда приходит время для вечного покоя, они все хотят стать частью той земли, на которой прожили жизнь.

– У-у, – сказал Тоби. – А не страшно? Жить рядом с кладбищем?

– Вовсе нет, – заверил его Пол. – Мои предки и родители захоронены рядом с нашим домом, и ничего вызывающего дрожь в этом нет. Дает ощущение преемственности, непрерывности. Каролин и я собираемся тоже упокоиться здесь, хотя я не могу сказать, что наши дети этого хотят, они теперь учатся – в медицинском колледже и юридическом. У них новая жизнь, и с ранчо их ничего не связывает.

– Ах, черт, мы только что пропустили Хэллоуин, – сказал Тоби больше для себя, чем для них. Он уставился в сторону холма, поглощенный личной фантазией, которая, без сомнения, включала в себя смелую прогулку по кладбищу в канун Дня Всех Святых. Теперь ему придется ждать тридцать первое октября следующего года.

Постояли некоторое время в молчании.

Сумерки были густые, тихие, спокойные.

Вверху кладбище, казалось, отталкивало от себя весь угасающий свет и опускало ночь, как саван, покрывая себя мраком быстрее, чем любой другой уголок земли рядом.

Хитер взглянула на Джека, опасаясь увидеть в его поведении какие-нибудь признаки беспокойства по поводу того, что останки Томми Фернандеса похоронены в такой близости. Томми убили у него на глазах за одиннадцать месяцев до того, как был застрелен Лютер Брайсон и ранен сам Джек. В соседстве с могилой Томми Джек не мог не вспомнить, и, возможно, слишком живо, ужасные события, которые лучше отправить в самые глубокие закоулки памяти.

Как будто уловив ее тревогу, Джек улыбнулся:

– Приятно знать, что Томми нашел покой в таком красивом месте, как это.

Когда они пошли обратно к дому, адвокат пригласил их поужинать и переночевать у них с женой. «Во-первых, вы приехали сегодня слишком поздно, чтобы прибраться и сделать дом пригодным для жизни. Во-вторых, здесь нет никаких свежих продуктов, только то, что может быть в морозильнике. И, в-третьих, вам, наверное, неохота готовить еду после целого дня в дороге. Почему бы не расслабиться сегодня вечером и заняться делами с утра, когда отдохнете?»

Хитер была благодарна за приглашение, но не только по причинам, которые перечислил Пол: ей по-прежнему было неприятно тягостно в доме и не нравилась его оторванность от всего мира. Она решила, что ее нервозность – не что иное как первая реакция горожанки на отсутствие вокруг домов и обилие открытого пространства полей, лесных дебрей. Это пройдет. Ей просто нужно день или два, а может быть, и несколько часов на то, чтобы привыкнуть к новому ландшафту и образу жизни. Вечер с Полом Янгбладом и его женой может стать хорошим лекарством.

Включили, задействовав имеющуюся автоматику, обогрев повсюду в доме, даже в подвале, чтобы быть уверенными, что завтра утром в нем будет тепло, заперли двери, сели в «Форд Эксплорер», и поехали за «Фордом Бронко» Пола. Выехав на трассу, он повернул на восток, к городу, и они сделали то же самое.

Луна еще не взошла. Темнота со всех сторон была так густа, что, казалось, она никогда не исчезнет, даже с восходом солнца.

Ранчо Янгблада было названо в честь дерева, которое преобладало в его владениях. Маленькие прожекторы по краям въездной арки освещали зеленые буквы на белом фоне: «ЖЕЛТЫЕ СОСНЫ». А под этими двумя словами, маленькими буквами: «Пол и Каролин Янгблады».

Поместье адвоката было действующим ранчо и значительно бо́льшим, чем их собственное. По обеим сторонам подъездной дороги располагались конюшни, манежи для верховой езды, огороженные пастбища. Постройки освещались низковольтными ночными фонарями. Белые ограды разделяли поднимающиеся в гору луга, эти геометрические узоры исчезали в темноте, напоминая загадочные иероглифы на стенах гробницы.

Главный дом, перед которым затормозили, был большим низким зданием из речного камня и окрашенного в темный цвет дерева. Он казался почти естественным продолжением земли.

Пока Пол вел гостей к дому, отвечая на вопрос Джека о хозяйстве в «Желтых соснах»:

– У нас тут два главных направления. Выращиваем и тренируем лошадей для скачек, что является популярным видом спорта на всем Западе, от Нью-Мексико до канадской границы. Мы также разводим и продаем некоторые виды породистых лошадей, в основном  арабских. У нас самые чистокровные арабские скакуны в стране, наши питомцы так совершенны и красивы, что могут надорвать ваше сердце и заставить вас вытащить кошелек, если вы одержимы этой породой.

– А коров нет? – спросил Тоби, когда они подошли к ступенькам, ведущим на длинную просторную веранду перед домом.

– Извини, скаут, коров нет, – сказал поверенный. – На многих ранчо вокруг есть скот, но не у нас. Зато есть ковбои. – Он указал на соцветие огоньков приблизительно в двухстах метрах к западу от дома. – Восемнадцать ковбоев постоянно живут на ранчо со своими женами. Собственный маленький город.

– Ковбои… – повторил Тоби благоговейно, таким же тоном, каким рассуждал о кладбище и о перспективе завести пони. Монтана оказалась для него настолько же экзотичной, как планета из комиксов и фантастических фильмов, которые он любил. – Настоящие ковбои!

Каролин Янгблад тепло встретила их у дверей и пригласила в дом. Чтобы быть матерью детей Пола, которые как он сказал учились в университете, ей должно быть лет сорок, но выглядела гораздо моложе. На ней были узкие джинсы и декоративно простроченная красно-белая рубашка-вестерн, подчеркивающие стройную, гибкую фигуру спортивной тридцатилетней женщины. Белоснежные волосы – коротко подстриженные в мальчишечьем стиле, не требующем особого ухода, – не были ломкими, что обычно бывает с белыми волосами, а были густыми, мягкими и блестящими Черты лица – гораздо менее резкие, чем у Пола, а кожа гладкая, как шелк.

 Хизер решила, что если жизнь на ранчо в Монтане так благоприятно влияет на женщину, то она должна обязательно преодолеть  свое отвращение к большим открытым пространствам и мрачным лесам, к необъятности ночи и даже к кладбищу в дальнем углу ее двора

* * *

После ужина, Джек и Пол остались одни в кабинете, каждый со стаканом портвейна в руке. Пол разглядывал фотографии лошадей-призеров, которые почти полностью закрывали одну из стен, а Джек давал свои пояснения. Адвокат вдруг сменил тему разговора, перестал говорить о породистых лошадях и завел речь о ранчо Квотермесса:

– Я уверен, что вы, ребята, будете здесь счастливы.

– Я тоже так думаю.

– Это отличное место для такого мальчишки, как Тоби.

– Да. Собака, пони – для него это как сбывшаяся мечта.

– Это прекрасный край, Джек.

– Здесь так мирно по сравнению с Лос-Анджелесом. Черт, да даже и сравнивать нельзя.

Пол открыл рот, чтобы сказать что-то, но заколебался, и вместо этого уставился на фотографию лошади, о которой он говорил последней. Когда адвокат все-таки заговорил, у Джека было чувство, что он говорит совсем не то, о чем собирался, когда открывал рот.

– И хотя мы не такие уж близкие соседи, Джек, я надеюсь, что мы будем близки в другом смысле – хорошо узнаем друг друга.

– Я бы хотел этого.

Адвокат снова колебался, потягивая портвейн из стакана, чтобы скрыть свою нерешительность.

Пригубив свой, Джек спросил:

– Что-то не так, Пол?

– Нет, не то чтобы… просто… А почему ты спросил?

– Я был долгое время полицейским. Я как будто шестым чувством чую, когда люди что-то скрывают.

– Понятно. Ты, вероятно, станешь хорошим бизнесменом, когда решишь, чем заняться.

– Так что такое?

Вздохнув, Пол сел на край своего большого стола.

– Даже не знаю, стоит ли упоминать. Ведь я не хочу, чтобы ты слишком много об этом думал, кажется, и повода-то особого нет.

– Да?

– Эд Фернандес действительно умер от разрыва сердца, как я тебе говорил. Обширный инфаркт свалил внезапно и наверняка, как выстрел в голову. Коронер не смог найти ни какой другой причины, только сердце.

– Коронер? Ты хочешь сказать, что делали вскрытие?

– Да, конечно, – сказал Пол и глотнул портвейна.

Джек был уверен, что в Монтане, как и в Калифорнии, вскрытие не делают каждый раз, когда кто-нибудь умирает, особенно если покойник – в возрасте Эда Фернандеса и вполне может окончить жизнь по естественным причинам. Старикам делают аутопсию только при особых обстоятельствах, в первую очередь, когда видимое повреждение указывает на возможность смерти от чужих рук.

– Но ты же сказал, что коронер не смог ничего найти, кроме разрыва сердца, никаких ран. Так что же  здесь не так?

Уставившись на блестящую поверхность портвейна в стакане, адвокат произнес:

– Видишь ли, тело Эда было найдено на пороге между кухней и задним крыльцом, он лежал на правом боку, так, что дверь было нельзя закрыть. И держал обеими руками дробовик.

– И, это достаточно подозрительно, чтобы дать санкции на вскрытие? А может быть, он просто решил выйти поохотиться.

– Был не охотничий сезон.

– Ты хочешь сказать, что маленькое браконьерство – неслыханное дело в этих краях, особенно, когда человек охотится не в сезон на своей собственной земле?

Поверенный покачал головой.

– Вовсе нет. Но Эд не был охотником. Никогда.

– Ты уверен?

– Да. Стэн Квотермесс был охотник, а Эд только унаследовал оружие. И другая странность – в том дробовике магазин был не просто полон. Он даже впихнул еще один заряд в ствол. Никакой охотник, даже полоумный, не будет таскаться с ружьем готовым к выстрелу. – Можно споткнуться, упасть и прострелить себе голову. Да и в доме его держать заряженным тоже нет смысла. Если только, – сказал Пол, – не было какой-то постоянной угрозы.

 – Ты имеешь в виду, какого-нибудь грабителя?

– Может быть. Хотя в здешних краях это бывает реже, чем бифштекс по-татарски.

– Никаких следов ограбления, обыска в доме?

– Нет. Ничего похожего.

– Кто нашел тело?

– Тревис Поттер, ветеринар из Иглз Руст. Что напоминает о еще одной странности. Десятого июня, больше чем за три недели до своей смерти, Эд привез мертвых енотов к Тревису, и попросил их осмотреть.

Адвокат рассказал Джеку о енотах столько же, сколько Эдуардо рассказал Поттеру, а затем и о выводах Поттера.

– Разбухание мозгов? – с тревогой спросил Джек.

– Но никаких следов инфекции или какой-то болезни, – заверил его Пол. – Тревис попросил Эда сообщать о всех других животных в поведении которых он заметит что-нибудь странное. Но, когда они беседовали еще раз, семнадцатого июня, у него возникло чувство, что Эд видел что-то еще, но скрыл это от него.

– Почему ему было нужно скрывать что-то от Поттера? Ведь Фернандес сам к нему обратился.

Адвокат пожал плечами:

– Как бы там ни было, но утром шестого июля Тревиса все еще мучило любопытство, – что же не договаривает Эд? Он отправился на ранчо Квотермесса чтобы поговорить и нашел тело. Коронер сказал, что Эд был мертв в пределах от суток до полутора суток.

Джек прошелся вдоль стены с фотографиями лошадей, потом вдоль другой стены, с книжными полками, вернулся и медленно поворачивая в руке стакан с портвейном спросил:

– Так что, – ты думаешь Фернандес увидел в поведении животных что-то действительно странное, что-то такое, что напугало его настолько, что он решил зарядить дробовик?

– Может быть.

– Возможно, он пошел наружу, что бы пристрелить это животное, потому что оно вело себя как-то агрессивно, или выглядело бешеным?

– Так нам и кажется, точно. И, вероятно, он был очень взволнован, взбудоражен, что и вызвало инфаркт.

Из окна кабинета Джек посмотрел на огоньки ковбойских бунгало, которые не могли разогнать мрак. Он допил портвейн:.

– Мне показалось из всего того, что вы говорили, Фернандес не был особенно впечатлительным человеком или истериком.

– Напротив. Эд был не более впечатлителен, чем пень.

Отвернувшись от окна, Джек спросил:

– Так что же он должен был увидеть такое, отчего его сердце разорвалось? Насколько необычно должно было действовать животное, какую угрозу он мог в этом разглядеть, чтобы это стало причиной инфаркта?

– Вот тут мы и дошли до главного, – признался поверенный. – Звучит бессмысленно.

– Кажется, что мы имеем дело с какой-то тайной.

– К счастью, ты ведь был детективом.

– Не был. Я был патрульным полицейским.

– Ну, теперь, в связи с обстоятельствами, ты повышен. Слушай. Я уверен, что здесь не о чем беспокоиться. Мы знаем, что эти еноты не были больны. И, возможно, существуют какие-то объяснения, зачем Эду было надо схватиться за ружье. Это мирный край. Черт меня побери, если я вижу во всем этом хоть какую-то опасность.

– Полагаю, ты прав, – согласился Джек.

– Я завел об этом разговор только потому… ну, это показалось странным. Я подумал, если ты действительно увидишь что-то необычное, тебе нужно все это знать, просто чтобы не пропустить. Если увидишь, звони Тревису или мне.

Джек поставил пустой стакан на стол рядом со стаканом Пола.

– Так и сделаю. Да, вот еще… я бы попросил тебя не упоминать обо всем этом при Хитер. У нас был очень скверный год в Лос-Анджелесе. Здесь – новое начало, во многих смыслах, и я не хочу омрачать его. Она немного нервничает. Нужно чтобы она жила спокойно, воспринимала все позитивно.

– Вот почему я улучил время и сказал только тебе.

– Спасибо, Пол.

– И ты сам не тревожься об этом.

– Не буду.

– Потому что я уверен, ничего такого тут нет. Просто одна из многих маленьких загадок жизни. Люди, не привыкшие к этому краю, иногда нервничают из-за его просторов, из-за лесных дебрей. Я не имею в виду, что вас это тоже затронет.

– Не волнуйся, – заверил его Джек. – После того, как ты поиграешь в биллиард пулями со всякой безумной падалью в Лос-Анджелесе, тебе никакой енот настроения не испортит.

15

В течение первых четырех дней на ранчо Квотермесса – со вторника по пятницу – Хитер, Джек и Тоби чистили дом сверху донизу. Они мыли стены и рамы, полировали мебель, пылесосили обивку и ковры, перемывали посуду и кухонную утварь, навели порядок в кухонных шкафах, раздали одежду Эдуардо через городскую церковь нуждающимся и, наконец-то, обжили дом.

Они не собирались записывать Тоби в школу до следующей недели, давая ему время привыкнуть к новой жизни. Он был в восторге от того, что свободен, когда все другие ребята его возраста уже заперты в классах.

В среду прибыл транспорт от компании по перевозке из Лос-Анджелеса: остальная их одежда, книги, компьютеры Хитер и дополнительное оборудование к ним, игрушки и игры Тоби, все другие вещи, которые они не захотели выбросить или продать. Присутствие большого числа знакомых предметов делало их новый дом более похожим на что-то родное.

Хотя дни стали холоднее и мрачнее за одну неделю, настроение у Хитер оставалось веселым и легким. Ее больше не беспокоили приступы тревоги, как тот, который она пережила, когда Пол Янгблад показывал им их поместье в первый раз вечером в понедельник: с каждым днем этот параноидальный эпизод уходил все дальше из ее мыслей.

Она смела все паучьи сети с их высохшими жертвами на задней лестнице, вымыла спиральные пролеты едкой аммиачной водой и, таким образом, избавила это место от затхлости и слабого запаха разложения. Никаких непривычных ощущений она больше не испытывала, и теперь было нелегко поверить, что у нее был какой-то суеверный ужас перед этой лестницей, когда она впервые спускалась по ней за Полом и Тоби.

Сразу из нескольких окон первого этажа она могла видеть кладбище на холме. Оно совсем не казалось ей чем-то мрачным, вероятно, из-за объяснений Пола, что такая привязанность фермеров к земле поддерживается в семьях целыми поколениями. В неблагополучной семье, в которой она выросла, и в Лос-Анджелесе было так мало традиций и было так слабо чувство привязанности к чему-либо, что теперь подобная любовь к дому у фермеров казалась трогательной – даже душевно возвышенной, – а не жуткой и странной.

Хитер вычистила и холодильник, и они забили его здоровой пищей для быстрых завтраков и ленчей. Отделение морозилки было уже наполовину заполнено упакованными обедами, но она все откладывала их инвентаризацию, так как ее всегда ждали какие-то более важные дела.

Четыре вечера подряд, слишком уставшие от трудов, чтобы готовить, они отправлялись в Иглз Руст поесть в «Главной Закусочной Города» – ресторане, принадлежавшем Быку, который умел водить машину, решать задачки и танцевать. Еда была первоклассной деревенской кухней.

Путешествие в двадцать шесть километров не было чем-то значительным. В южной Калифорнии путь измерялся не расстоянием, а временем, которое затрачивалось на него. Даже поездка на рынок, расположенный в двух шагах, в потоке городского транспорта занимала полчаса, а двадцать шесть километров в Лос-Анджелесе могли занять час, два часа, или вечность, в зависимости от транспортного потока и степени неистовства других автомобилистов. Однако они могли совершенно спокойно добраться до Иглз Руст за двадцать пять – тридцать минут. Постоянно мало-загруженное шоссе только глаз радовало.

Ночью в пятницу, как и в каждую ночь с тех пор, как они приехали в Монтану, Хитер заснула без труда. Но в первый раз ее сон был прерван.

Во сне она очутилась в каком-то холодном месте: более темном, чем в безлунная облачная ночь, более темном, чем в комната без окон. Она ощупью продвигалась вперед, – с любопытством, без боязни, улыбаясь, убежденная, что темнота и холод вот-вот закончатся, станет тепло, светло и она обретет там нечто чудесное. Сокровище. Удовольствие. Просветление, покой и радость. Сладкий покой, свобода от страха, свобода навсегда, просветление, радость, удовольствие более сильное, чем она когда-либо знала, – оно ждет, ждет ее. Нужно только найти верный путь. Но она брела сквозь беспросветную тьму, протягивая вперед руки и чувствовала, что идет в неправильном направлении. Она сворачивала то в одну сторону, то в другую, но все было бесполезно.

Желание стало пересиливать любопытство. Она хотела получить этот приз, хотела так сильно, как никогда ничего не хотела в своей жизни, – сильнее, чем еду, или любовь, или богатство и счастье, потому что приз содержал в себе все эти вещи сразу. Найти дверь, дверь и свет за ней, чудесную дверь! Прекрасный свет, мир и радость, свобода и удовольствие, освобождение от печали, преображение – все так близко, так мучительно близко, только руку протянуть. Желание стало жизненной необходимостью, стало навязчивой идеей. Она должна обладать тем, что там ее ожидало, – радость, покой, свобода, – она бежала в темноте, не думая о возможной опасности. Бросалась вперед, обуянная жаждой найти путь, тропинку, истину, дверь, радость навеки, не боясь смерти, ничего не боясь. Она искала рай со все возрастающим отчаянием, но неизменно удалялась от него.

К ней взывал голос, вывал без слов, это было странно и пугало. Он пытался объяснить ей, что для того чтобы получить приз, нужно, чтобы она повернулась в нужную сторону, нашла его, прикоснулась к нему, обняла его, приняла его и конец всем печалям. Просто прими. Прими!

Она остановилась. Внезапно осознала, что бежать никуда больше не надо, а все, что она должна сделать, это открыть, открыть дверь внутри себя и впустить это, впустить это, – открыть себя непостижимой радости, раю, раю, раю, отдаться удовольствию и счастью. Она хотела этого, она действительно так страстно этого хотела, потому что жизнь была трудной, а этого не должно было быть. Но какая-то упрямая часть души сопротивлялась дару, сопротивлялась всему этому, какая-то гордая часть ее сложного «Я». И ведь это похоже а измену Джеку.

Она почувствовала разочарование того, кто хотел дать ей этот дар, Дарителя из темноты. Почувствовала разочарование и, возможно, гнев поэтому сказала: «Извини, прости, мне на самом деле очень жаль, прости».

Теперь дар – радость, покой, любовь, удовольствие – стал навязываться ей со страшной силой, с жестокой и неумолимой настойчивостью ее, душило, ломало, темнота вокруг приобрела вес. И она почувствовала, что скоро не выдержит. А по ее душе бьют тараном, колотят изо всех сил – подчинись, бессмысленно сопротивляться, дай этому зайти! Подчинись и настанет покой, радость, рай. Откажешься – боль, отчаяние и агония, какие знают лишь обитатели преисподней. Стучат! Открой дверь внутри себя, впусти меня, впусти, впусти: ДАЙ… МНЕ… ВОЙТИ. Вот дверь, потяни за ручку – и радость, покой, любовь, удовольствие.

Она ухватилась за ручку, повернула, услышала, как лязгнул язычок замка, убираясь внутрь, потянула, дрожа от предвкушения. Через медленно растущую щель: облик Дарителя. Сверкающий и черный. Извивающийся и стремительный. Торжествующее шипение. Холод на пороге.

Нет! Нет! Захлопнуть дверь, захлопнуть, захлопнуть, захлопнуть…

Хитер вырвалась из сна, откинула одеяло, скатилась с кровати на ноги одним плавным и неистовым движением. Колотящееся сердце не давало дышать.

Сон. Только сон. Но ни один сон в ее жизни не был таким реальным, так ясно ощущаемым.

Может быть, то, из-за двери, прошло за ней вслед из сна в настоящий мир?

Сумасшедшая мысль. И ее не отбросить.

Часто и тяжело дыша, она нащупала ночник, нашла выключатель. Свет не выявил никаких кошмарных созданий. Только Джек, спящий на животе. Голова отвернута от нее, тихо сопит.

Ей удалось справиться с дыханием, хотя сердце и продолжало колотиться. Она промокла от пота и не могла прекратить дрожать.

Боже!

Не желая будить Джека, Хитер выключила свет – и вздрогнула когда темнота сомкнулась вокруг.

Она села на край кровати, дала сердцу успокоится, уняла нервную дрожь. Затем решила накинуть халат поверх пижамы и спуститься вниз, чтобы почитать до утра.

Зеленые цифры будильника показывали 3:09. Ночь, но она не собиралась снова засыпать. Ни в коем случае. Возможно, она не сможет заснуть даже завтра ночью. Она вспомнила блестящее, извивающееся, наполовину видимое существо из сна и пронизывающий холод, который исходил от него. Отвратительно. Она чувствовала себя запачканной, грязной внутри, там, где никогда ничего невозможно вымыть. Решив, что ей необходим горячий душ, встала с кровати.

Отвращение моментально переросло в тошноту.

В темной ванной ее вывернуло наизнанку, от рвоты остался горький привкус. Найдя бутылку с полосканием для рта, она смыла всю горечь, несколько раз умыла лицо пригоршнями холодной воды..

Села на край ванной. Вытерла лицо полотенцем. Ожидая возвращения спокойствия, она пыталась понять, почему простой сон мог оказать на нее такое сильное воздействие, но понять не смогла.

Через несколько минут успокоилась и вернулась в спальню. Джек все еще тихо посапывал.

Взяла халат со спинки кресла и вновь выскользнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Надела халат и задумалась. Раньше она собиралась спуститься, сварить себе кофе и почитать.Теперь же вместо этого направилась к комнате Тоби в конце коридора. Как ни старалась подавить страх, пришедший из кошмара, это не удавалось, и она начала бояться за сына.

Дверь в комнату Тоби были приоткрыта, и там было не совсем темно. Переехав на ранчо, он снова решил спать с ночником, хотя и отказался от этой меры предосторожности уже год назад. Хитер и Джек были удивлены, но не особенно тревожились из-за того, что мальчик потерял какую-то долю уверенности. Решили, что как только он привыкнет к новому окружению, то снова начнет предпочитать темноту красному отблеску маломощной лампочки.

Тоби лежал под одеялом, только голова торчала на подушке. Его дыхание было таким тихим, что Хитер пришлось наклониться, чтобы услышать его.

В комнате не было ничего вызывающего беспокойство, но она не решалась уйти. Необъяснимые страхи продолжали ее терзать.

Когда Хитер наконец с неохотой подошла к открытой двери в коридор, она услышала тихий скрип и остановилась. Повернулась к кровати, но Тоби не проснулся и не шевелился, значит скрип не отсюда. И она поняла, что шумит за дверью, которая ведет на винтовую лестницу. Шум похожий на то, что кто-то поднимается по деревянным ступеням.

Ее мгновенно охватило то же самое отчаяние, которое мучило ее в понедельник, когда она спускалась за Полом Янгбладом и Тоби по винтовой лестнице. – Полная параноидальная убежденность, что кто-то или что-то ждет за следующим поворотом. Или спускается следом. Враг, обуянный исключительной яростью и способный на чрезвычайное насилие.

Дверь на лестницу, выкрашенная белой краской, отражала красный отблеск ночника, падающий из комнаты Тоби и, казалось, при этом неверном свете, что дверь слегка дрожит.

Хитер стояла,глядя на дверь, и  ждала следующего звука.

Тоби вздохнул во сне. Просто вздохнул. Ничего больше.

Снова молчание.

Хитер предположила, что ошиблась, услышав какой-то невинный звук снаружи, – может быть, ночная птица села на крышу, и шуршит крыльями, или даже скребет когтями по кровле – и неверно поняла его как шум на лестнице. Она нервничала из-за кошмара. Ее нынешнему восприятию нельзя полностью доверять. Ей очень хотелось, чтобы она в самом деле ошиблась.

Крак-крак.

На этот раз никакой ошибки. Новый звук был тише первого, но определенно шел из-за двери.

Ей захотелось схватить Тоби с кровати и утащить его из комнаты, а потом быстро по коридору в спальню и разбудить Джека. Но за время того, что случилось в течение последних восьми месяцев, она обрела весьма значительную внутреннюю силу и уверенность в себе. И хотя кожу на затылке покалывало от волнения, она покраснела, представив, как побежит, будто истеричная дамочка из дурного готического романа, напуганная до смерти ни чем не угрожающим странным звуком. Преодолев свой страх,  Хитер подошла к двери на лестницу. Замок была надежно закрыт. Она приложила ухо к щели между дверью и рамой. Слабый поток холодного воздуха издалека, но никакого звука. Ей подумалось, что «гость» уже на верхней площадке, в нескольких сантиметрах от нее, и между ними – одна дверь. Она представила его там: темная странная фигура, голова, прижата к двери, он так же как и она приложил ухо к щели, прислушивается.