Текст книги "Все леди делают это"

Автор книги: Диля Еникеева

– А теперь?

– А теперь мне это надоело. И даже, признаюсь, немного стыдно тридцатишестилетняя баба, а играю в инфантильные игры, как умственно неполноценная.

– Напрасно ты так о себе… Ты была очень органична.

– Органична в роли дебильно-инфантильной оторвы?

– По-моему, не стоит на этом фиксироваться, – мягко произнес Сергей. Ты уже сбросила эту маску, как змея кожу, и стала собой, но обновленной.

– Да уж, начинаю новую жизнь почти с чистого листа. По-другому строю отношения с людьми, которых знаю много лет. И люди меня воспринимают иначе.

– Многие ведь верят словам и видят лишь внешнюю сторону. Не задумываются о глубинных мотивах поступков других людей, а потому ошибаются в их оценке.

– В этом я уже не раз убеждалась.

– Ты тоже приоткрылась мне с неожиданной стороны…

* * *

…Наконец-то Валентина Вениаминовна Бобкова научилась довольно бойко рассказывать о своих «дворянских корнях», «необычных способностях» и вести себя как Магда с Элеонорой, нахватавшись понемногу от обеих «целительниц».

Правда, Леснянский нередко досадливо морщился и сомневался, не переборщили ли они, напичкав имидж и дворянством, и сверхъестественными способностями. На что его верный помощник Гена Соколов отмахивался:

– Да бросьте, шеф! Нормально слепили.

– Может, все же ограничиться чем-либо одним? – колебался Владимир Максимович.

– Ахинею, которую пишет наша курица, будут читать преимущественно домохозяйки, продавщицы и прочие женщины, мечтающие о красивой жизни, каждая Золушка грезит стать принцессой. Такие клюнут на дворянское происхождение, а другим это по барабану. Зато вторые купятся на иную часть имиджа Бобковой – баб, свихнувшихся на почве белой магии, навалом. Посмотрите газеты – в каждой не меньше десятка рекламных объявлений всевозможных «целительниц» и «ясновидящих», значит, эта профессия востребована, раз у них есть деньги на рекламу в престижном издании. Пусть и наша заказчица считается представительницей белой гвардии магов. Таких среди писательниц нет, а для того, чтобы прославиться, нужно чем-то от всех отличаться. По части таланта у нее полный облом, так пусть хоть биография будет подходящая. В этом деле чем больше выделяться, тем быстрее заметят.

– Мы-то сработали неплохо, а вдруг наша курица проколется? И тогда все летит к чертям.

– Да она уже нормально лепит, – успокаивал начальника Гена. – Чешет как по писаному.

– Это в нашем присутствии. А без нас?

– И без нас не растеряется. Въехала так, что уже не съедет. Я и сам порой гляжу на нее и думаю – ну точно крейзи! То, что надо, шеф, – заверил он. – Чокнутее некуда.

– А если кто-то раскусит, что эта старая ворона вовсе не ясновидящая?

– Да как он раскусит-то? Я несколько раз прятался за занавесом в студии Элеоноры, чтобы понять, как она лепит. Такую бредятину несет, а клиентки все готовы скушать. И наша курица научилась так же вещать. «Ясновидящей» деньги платят, а Валентине ж не с клиентками работать.

– С журналистами… – вздыхал Владимир Максимович. – Этих на мякине не проведешь.

– Значит, не надо подпускать к ней журналистов и на пушечный выстрел. Или подпускать только оплаченных.

– Но у писателей бывают презентации, встречи с читателями.

– Придумаем что-нибудь, шеф, – обнадежил Гена.

Разумеется, простенькая фамилия Бобкова не вязалась с разработанным рекламщиками имиджем. Начинающая писательница по-прежнему тяготела к аристократизму и часами торговалась с Владимиром Максимовичем, требуя звучного псевдонима…

Наливаясь тихой яростью, тот тыкал в отлично сфабрикованное генеалогическое древо и пытался вразумить строптивую заказчицу, что в противном случае любой сведущий человек раскусит фальсификацию, но та упорно стояла на своем.

В конце концов сошлись на фамилии Меншикова. Меншиковых в России пруд пруди, и даже дочь потомственного сапожника, имеющая эту фамилию, может соврать, будто имеет дворянские корни.

* * *

«Хватит лирических излияний, – приказала себе Алла. – Есть конкретная проблема, и нужно ее решать».

– Сержик, не обижайся, что спускаю тебя на грешную землю, но давай пока отложим душещипательные разговоры до лучших времен и займемся твоим делом. Хотелось бы закончить его в наикратчайшие сроки. Не думаю, что тебе доставит удовольствие потеть на допросе в кабинете следователя. Я провела в казенном доме немало часов и честно признаюсь, не могу назвать их лучшими в своей жизни.

– А ты в каком качестве там оказалась?

– В качестве свидетельницы по делу об убийстве, причем неоднократно.

– В вашем кругу так часто убивают?

– Бывает. Но потерпевшими и обвиняемыми были люди и иного социального статуса.

– Твои друзья?

– Не только. Некоторых я и в глаза не видела.

– Почему же оказалась свидетельницей?

– А вот тут ты вплотную подошел к одному важному вопросу. Дело в том, что, обратившись ко мне, ты попал именно к тому человеку, который тебе сейчас нужен.

– Я в этом не сомневался. – И хотя это прозвучало почти как признание, его голос по-прежнему был печален.

– Я не это имела в виду. Да, я твой друг и, вне всякого сомнения, костьми лягу, чтобы по тебе не прошелся каток бездушной машины нашего правосудия. Но дело в том, что за стенкой работают ребята с нашего курса. Они объединились в фирму «Самаритянин» и занимаются расследованием криминальных ситуаций.

– Наши ребята? – не поверил Сергей.

– В подавляющем большинстве это наши девицы. Мужеску полу там только Мотька Лопаткин.

Сергей поморщился. В свое время известный острослов Матвей Лопаткин весьма едко прохаживался по его адресу. Он тоже числился в Аллиных воздыхателях и остался таковым до сих пор, а та называла его «вечно влюбленным». Видимо, тогда взыграла мужская ревность – с Мотей у Аллы сохранялись лишь дружеские отношения, а Сергей удостоился ее особого внимания.

– Мотька, конечно, не подарок, но ты не бери это в голову, Серж. Сейчас он уже не тот, что раньше. Пообтрухал наш Мотенька, пыль с мозгов уже слетела. Раньше, как сынок высоких родителей, мог себе позволить прожигать жизнь и именоваться плейбоем, а после их смерти остался не у дел. Получал гроши и влачил жалкое существование. Правда, любви к человечеству это ему не прибавило – он как был злоязычным мизантропом, так по сию пору им и остался, но, по крайней мере, научился придерживать язычок. Да не с чего и некому ему свой гонор показывать, раз остался за бортом жизни.

– А что Матвей делает в этой фирме?

– Руководит.

– Расследованием криминальных ситуаций? – не поверил Сергей. Чтобы Матвей Лопаткин, запомнившийся ему как лентяй и сибарит, стал детективом?

– В общем-то руководит он формально. Но в ведомости на зарплату числится генеральным директором «Самаритянина».

– Кто же на самом деле руководит расследованиями?

– А как ты думаешь, друг мой Серхио?

– Неужели ты? – Он еще больше удивился.

– Угадал.

– Трудно поверить…

– Почему?

– Ты же бизнес-леди…

– Ну и что? Одно другому не мешает. Бизнес – это способ зарабатывать на хлеб с маслом и хороший коньячок. А детективная деятельность – хобби.

– Раньше такого увлечения у тебя не было…

– Все мы меняемся с годами, – хмыкнула Алла.

– Но как же ты с этим справляешься? У тебя же нет теоретической базы.

– По-твоему, те, кто работает в частных сыскных агентствах, мощные теоретики?

– Но у них же опыт.

– Опыт – дело наживное.

– И много ты раскрыла преступлений?

– Порядочно. В отличие от ментов, в «Самаритянине» архива нет, закрывать дела, как в органах, нам поперек реноме, для нас главное результат.

– Ну и дела… – покачал он головой. – Если бы это сказал кто-то другой – ни за что бы не поверил. Алла Королева – и вдруг частный детектив!

– Я не частный детектив, Сержик, а идейный вдохновитель и аналитик по совместительству.

– То есть фактической работой занимаются другие люди?

– Фактуру собирают наши сокурсницы, а я генерирую идеи и направляю их деятельность в нужное русло.

– А Матвей?

– С умным видом сидит в своем кресле и делает вид, что тоже принимает участие в процессе. Время от времени Мотька вставляет реплики, участвует в дискуссии, в общем, соответствует своему креслу.

– Зачем же он вам нужен?

– Во-первых, ему эта работа пришлась по кайфу. Во-вторых, Мотя совсем обветшал и обнищал, а теперь прилично зарабатывает, А в-третьих, исполняет обязанности Фунта.

– Зачем?

– Для отвода глаз.

– Тебе самой рискованно возглавить такую фирму?

– Риска я совсем не боюсь. Пусть кто-то попробует наехать – не обрадуется. Но мне, уважаемой бизнес-леди, не к лицу быть руководителем детективного агентства. Партнеры воспринимают меня как серьезную деловую даму, и вдруг выяснится, что параллельно я занимаюсь деятельностью, к которой в наших кругах относятся с предубеждением. Когда кто-то хочет сохранить реноме, то открывает дочернюю фирму, внешне – совершенно самостоятельную, со своим штатом и руководителем. К примеру, не желает коммерсант афишировать, что приторговывает не только бриллиантами, но и презервативами, и остается чистеньким, занимаясь драгоценными камнями, а презервативы – сфера деятельности новой конторы. Тут я несколько утрирую, но суть именно в этом. В нашем случае – тот же принцип.

– Значит, моим делом будут заниматься наши сокурсники?

– И они тоже. Но руководить буду я.

– Почему ты сама? Ты же нездорова.

– А как ты думаешь?

Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно отвели взгляд. Но успели многое сказать друг другу без слов.

* * *

…По совету главы рекламного агентства Валентина Вениаминовна обзавелась литературным агентом. Пусть еще не вышла ни одна книга, но как же уважающей себя писательнице без литагента! Непрестижно! Им стал Яков Борисович Корн, по образованию журналист, крепкий профессионал, последние годы работавший со многими издательствами и весьма поднаторевший в области авторского права.

С первой же встречи мадам Бобкова заявила ему:

– Поторопите Нечаева. Почему так долго нет моих книг?

– Но ведь нужно их отредактировать, откорректировать, сверстать, оформить обложку, и лишь затем пленки передают в типографию, успокаивающим тоном произнес литагент. Нервы у него после многолетнего общения с капризными писателями почти как канаты, да и солидный оклад, положенный работодательницей, любительницей сорить деньгами супруга, позволял сохранять выдержку.

– Прошло уже много времени! – возмущалась госпожа Бобкова.

– Обычно книга выходит не раньше чем через полгода после сдачи рукописи. Бывает, и позже.

– Меня не интересует, как бывает обычно! – высокомерно бросила Валентина Вениаминовна, уверовавшая в свою звездность и по этой причине заблаговременно заболевшая звездной болезнью.

– На этот процесс мы повлиять не можем.

– Это почему же? – вскинулась работодательница. – Ведь книги издаются на мои деньги.

– Художникам нужно разработать дизайн обложки – чтобы она была и броской, и вместе с тем изысканной, в соответствии с вашим аристократическим псевдонимом и содержанием книги, к польстил Яков Борисович.

Корн умолчал о том, что в данный момент редакторы пытаются привести в читабельный вид ее дилетантскую писанину. Татьяне Нечаевой эта задача оказалась не по силам, и Эдуард Леонидович расширил штат. Теперь под началом его супруги трудились три редактора, а помимо них, был десяток внештатных, которых привлекали по мере необходимости.

– Нужно повысить художникам гонорар, пусть сделают обложку побыстрее, – потребовала госпожа Бобкова.

– Это процесс творческий, – пытался вразумить ее литагент.

– Ерунда! – отмахнулась графоманствующая дилетантка.

– Если поспешить, то в книге будет много опечаток, – решил упростить проблему Яков Борисович, и ее это проняло.

– Но вы все равно Контролируйте процесс, – велела она.

– Непременно, – заверил литагент.

По просьбе Владимира Максимовича он почти не расставался со своей подопечной, боясь, что без присмотра та сотворит какую-нибудь глупость и развалит столь тщательно созданный имидж.

* * *

– Серхио, что-то мне поднадоел собственный кабинет. Да и сотрудники все время под ногами путаются. Ты не против сменить декорации?

– Не против. – Впервые с момента их встречи Сергей улыбнулся.

– Поедем в ресторан или ко мне домой?

– Я бы предпочел к тебе.

Алла бросила на него взгляд искоса, пытаясь понять, есть ли в его словах подтекст. Но Сергей ее опередил:

– У тебя дома есть гитара?

– А як же ж? Еще со студенческих времен. Правда, уже вся запылилась, бедняга.

Когда-то Алла баловалась гитарой, но именно баловалась. Голос у нее приятный, но она почему-то решила, что петь ей не в стиль, и забросила инструмент подальше. Подарить его кому-то рука не поднималась. Раньше она иногда пела наедине с собой, а последние годы забот хватало. Ни один из ее нынешних любовников и даже близкие друзья не подозревали об этом, а если бы хоть раз увидели верную боевую подругу в неожиданном образе, то несказанно удивились бы. Разумеется, не знал об этом и Сергей.

– Ты хочешь спеть для меня? – догадалась она. – Хочу. А ты?

– Буду рада. Сольными концертами ты не баловал меня даже во времена нашего романа…

Сказав это, Алла спохватилась – не поймет ли он это как откровенный намек? И сама себе удивилась – раньше ей бы и в голову не пришло задуматься, как воспринимает ее слова мужчина.

Но Сергей не просто мужчина. И даже не просто бывший любовник…

* * *

…Яков Борисович Корн сотрудничал с Нечаевым почти десять лет, со времен, когда Эдуард Леонидович и его жена создали издательскую фирму, а он поставлял супругам авторов. Дружеские отношения не позволяли ему навязывать супругам явных графоманов, расхваливая их произведения, хотя литагент был заинтересован, чтобы книги его подопечных издавались.

В прежние времена Корн неустанно утюжил провинциальные города, выискивая способных авторов. Договориться с начинающими писателями из глубинки проще: то, что для столичного жителя – мизерное вознаграждение, для иногороднего – огромная сумма. На периферии люди за год получают месячную зарплату москвичей, некоторые вообще остались не у дел, а в столице всегда можно найти какую-нибудь работу. Поэтому провинциалы с радостью соглашались на любые условия – мало того что реализуются в качестве писателей, так еще и денег получат.

Правда, насчет оплаты их труда дело обстояло не так просто. Будучи представителем автора, Яков Борисович должен был отстаивать его интересы, но ведь Эдик – давний приятель… А потому Корн составлял договор, по которому писатель получает два-три процента от стоимости каждой проданной книги, и тут его совесть была чиста – начинающему автору ни одно издательство не предложит лучших условий, – а затем его задачей было держать своего подопечного в узде, и в этом деле литагент весьма преуспел.

– Увы, ваша книга плохо продается, – с сокрушенным видом оповещал он наивного провинциала спустя некоторое время.

Литагента не терзали муки совести из-за того, что приходится обманывать. Того, что его подловят на лжи, Корн не опасался: автору не по силам проверить, как обстоят дела на самом деле. К святая святых финансовой документации – писателя и близко не подпустят, а вместо этого выдадут компьютерную распечатку, по которой из тиража продано, скажем, всего сто четыре экземпляра его книги, вот он и получит положенные два процента от этого количества, причем по минимальной оптовой цене, а она втрое ниже той, что на прилавке магазина, – в общем, сущие копейки. А Яков Борисович со спокойной совестью продолжал привычную песню:

– Литературы сейчас издается море, так что ничего удивительного. Но вы не отчаивайтесь, пишите еще. Тут существует своя закономерность: читатели нередко не замечают ни первой, ни второй-третьей книги начинающего автора, но когда произведений много и они выстраиваются на полке книжного магазина как собрание сочинений – вот тогда на них сразу обращают внимание. Купив пятую-шестую по счету книгу нового писателя, люди потом приобретают и предыдущие. И вот тогда приходит настоящая слава, тиражи постоянно допечатываются, а вместе с тем растут и гонорары. Даже два процента от стоимости большого тиража – немалые деньги, причем известные авторы получают иной процент – от пяти до семи, а звезды – десять процентов от стоимости каждого проданного экземпляра. Прикиньте, какая это сумма!

От такой заманчивой перспективы у доверчивого автора загорались глаза – кому же не хочется натворить аж собрание сочинений! Преисполненный радужных надежд, писатель уже заранее представлял, как красиво выстроятся на полке его будущие книги в серийных обложках, мысленно прикидывая, какого цвета прикупить престижную иномарку на баснословные гонорары, как отделать будущий загородный особняк и городскую квартиру, – и садился за очередное творение, затем за следующее, и так до бесконечности.

Яков Борисович ничуть не переживал, что приходится вести двойную политику. Вообще-то обещать златые горы, чтобы заполучить перспективного автора, – задача издателей, им же потом приходится выкручиваться, объясняя, почему выплата гонорара задерживается или писатель в итоге получает смехотворную сумму, а не ту, на которую рассчитывал Корн, по сути, взял на себя функции Нечаева, и, разумеется, издатель оплачивал его услуги.

Когда «Кондор» почти разорился, потерял постоянный заработок и литагент. Он постоянно захаживал в другие издательства, предлагая произведения своих подопечных, кое-что ему перепадало, но этого едва хватало на весьма скромный прожиточный минимум.

Как только издательство приятеля расправило крылья, Корн вздохнул с облегчением. Теперь он отказался быть представителем провинциальных творцов, его единственной подопечной стала мадам Бобкова, и он получал у нее постоянный оклад.

* * *

– Ну, располагайся, – предложила хозяйка дома. – Выпить хочешь?

– Я не пью.

– Тогда и я не буду. Сейчас принесу инструмент.

Алла пошла в свой кабинет – именно здесь, в месте своего уединения, она хранила гитару. Достав ее, положила на стол и бережно протерла – гриф и в самом деле запылился.

«Нельзя так с любимым инструментом, – попеняла себе хозяйка. Тут ее взгляд упал на портрет, все еще висевший на стене. – Так, это свидетельство прошлых ошибок нужно отсюда убрать, иначе у меня каждый раз будут нехорошие мысли».

Сняв портрет, Алла огляделась – куда бы его засунуть?

«Ладно, потом попрошу Зосю Павловну выкинуть, – решила она и поймала себя на мысли, что рада отсутствию экономки – сегодня у нее выходной. У Олега суточное дежурство, верный оруженосец отправлен домой. – Неплохо ты обставилась, старушка», – съехидничала Алла в свой адрес.

Сэр Персиваль путался под ногами и просился на руки. Чтобы не обижать любимца, она подхватила его здоровой рукой, немного подержала и отпустила, укорив:

– Персюха, имей совесть, ты уже тяжелый, и тебя, и гитару мне не унести.

Тот посмотрел на нее с немым упреком, мол, ты мне изменила…

– Да ладно, не жги меня осуждающим взглядом, – рассмеялась хозяйка. Иди с мышкой поиграй.

Она зашла в спальню, нашла приткнувшуюся в углу игрушку, завела ее и положила на пол. Сэр Персиваль тут же забыл о ревности и, задрав пышный серо-голубой хвост, весело помчался за ускользающей мышкой.

Вернувшись в гостиную, Алла подала гитару Сергею. Тот настроил инструмент и, глядя ей в глаза, запел:

 
Я однажды сойду на перроне, где осенью давней
Вы прощались со мной, равнодушно глядя мне вслед…
Помню серый вагон, свет, за окнами гаснущий плавно,
И старушку в купе, что сидела, закутавшись в плед.
Вы по жизни моей словно берег покинутый плыли.
Я тянулся к нему, и манило сильней и сильней…
Я приеду зимой. Я отвык уж от зноя и пыли,
Словно гордый корабль – в суету городских пристаней.
Будет ветер играть отворотом распахнутой шубы
И на шапке моей по-хозяйски уляжется снег.
Незабытая женщина снова подставит мне губы
В полутемном дворе, и слезинки слизну с ее век.
Прозвучит ее смех, как нездешних грехов отпущенье.
И нелепая мысль застучит в воспаленном мозгу
Что приехал я зря – к этой женщине нет возвращенья.
Что пора бы забыть.
Но без прошлого я не могу.[25]25
  Стихи Сергея Кредова.


[Закрыть]
 

– Ты все такой же неисправимый романтик…

– Никто, кроме тебя, меня так не называл.

– «Незабытая женщина снова подставит мне губы…» – процитировала Алла строку из его песни. Больше уже ни о чем не нужно было говорить.

* * *

…Генерального директора издательства «Кондор» Валентина Вениаминовна побаивалась. Однажды она закатила истерику, не желая следовать советам имиджмейкеров, а Нечаев сказал спокойно и веско:

– В таком случае я отказываюсь с вами сотрудничать. Без имиджа, созданного настоящими профессионалами своего дела, вы ничто. Забирайте свои рукописи и ищите другого издателя.

– А мои деньги? – взвизгнула мадам Бобкова.

– А я у вас их не просил, – с чувством собственного достоинства ответил Эдуард Леонидович. – Вы сами ко мне пришли и предложили кредит. Теперь я вижу, что зря связался с вами – вы совершенно бесперспективны и ваши книги никто не будет покупать. Уже полгода коллектив редакторов пытается привести рукописи в приличный вид, но это невозможно: ваши опусы полная ахинея. Даже массивная рекламная кампания не спасет – купят некоторую часть первого тиража, а потом все осядет на складе. Я не могу подрывать реноме своего издательства. Кредит я вам верну на тех условиях, которые оговорены в соглашении. До свидания.

За эти полгода Нечаев уже поднабрался опыта и теперь сам проводил переговоры. У него появились средства, чтобы издавать новые книги, он привлек перспективных авторов и научился с ними разговаривать. Нужно пообещать начинающему писателю сладкий медовый пряник, но, если тот чересчур самоуверен, а тем более страдает манией величия, можно показать и кнут. Точнее – указать на дверь, мол, и без вас обойдемся, таких, как вы, пруд пруди, в очереди стоят.

В действительности именно так и обстояли дела, и когда издатель говорил эти слова несговорчивому автору, то ничуть не кривил душой. Не этот, так другой, потеря невелика. Решающее слово за тем, кто производит и продает. А если начинающий писатель капризничает – скатертью дорожка, пусть побегает по другим издательствам, по полгода ждет, когда его опус отрецензируют, а в итоге получит отказ и вновь пойдет по тому же кругу.

Такая тактика действовала безотказно – автор тут же ломался. Правда, Эдуард Леонидович не любил унижать людей и нечасто использовал политику кнута. С некоторыми писателями после отповеди он и в самом деле расставался – впредь с ними будет одна морока, после выхода первой книги они немедленно заболевают звездной болезнью.

Процесс книгоиздания доставлял Нечаеву огромное удовольствие, и он не собирался тратить время и нервы на общение с истеричными графоманами.

А опусы Бобковой и в самом деле совершенно безнадежны. Команда редакторов признала собственное бессилие, когда Татьяна Нечаева, прочитав то, что получилось, покачала головой и сказала:

– Мура, Эдик. Пусть и отредактированная, но мура. Сюжета нет, типажи плоские. Китайский театр теней, а не персонажи. Это не романы, это отстой.

* * *

– О чем ты думал, когда писал эти стихи? – спросила Алла спустя некоторое время.

– О тебе, конечно.

– Их не было в альбоме, который ты мне подарил.

– Я написал эту песню позже.

Она промолчала. Сергей подарил ей альбом со своими стихами, а она высмеяла поэта, вот он и не захотел больше ничего ей показывать. От альбома до этой песни у нее, наверное, был не один десяток одноразовых и более-менее постоянных любовников. Куда уж ему соваться со своей ностальгией.

– Сереж, а ведь я тогда тебя любила…

– Я тебя и сейчас люблю.

Он смотрел на нее, ожидая ответа, а она отвела взгляд и попросила, чтобы заполнить паузу:

– Дай мне гитару.

Встав, Сергей взял сиротливо лежащую на полу гитару и застыл возле дивана, не понимая, чего хочет Алла.

Любимая женщина улыбнулась и подмигнула ему, потом села, закинула ногу на ногу и пояснила:

– Попробую ответить тебе в том же ключе. Он все еще не понимал – даже помыслить не мог, что она сейчас споет. Взяв гитару, Алла усмехнулась, подметив еще большее удивление во взгляде новообретенного любовника, – тот уже понял, что она отнюдь не дилетант. Играть Алла не собиралась – одной рукой не получится, – просто хотелось прикоснуться к струнам, вспомнить, как пела для себя, и настроиться.

– Свое умение я покажу тебе, когда будут действовать обе мои руки. Пока просто спою, а ты постарайся мне подыграть.

Алла передала ему гитару, напела мотив без слов, Сергей тут же подобрал аккомпанемент, и она запела низким звучным голосом:

 
Я уходила, не жалея о том, что было,
тех, кто был.
Как парус гордо реяла…
Я от сердец спаленных оставляла дым.
Когда-то осенью вдруг что-то дрогнуло внутри…
Но взгляд чужой сомненья заглушил.
И кто-то вновь дарил мне поцелуи…
И думалось,
что продолжалась жизнь.[26]26
  Стихи Натальи Волковой.


[Закрыть]
 

Сказать, что Сергей был удивлен, – значит ничего не сказать. Он был сражен наповал.

– Это твои стихи?

– Мои, – кивнула она.

– Я… У меня нет слов.

– Ну и не говори. Я и так все вижу.

– Ты написала их тогда?..

– Спустя примерно полгода, как мы расстались.

– А музыка?

– Да какая ж это музыка? – Алла рассмеялась, чтобы сбить его с волны.

– Я не знал, что ты поешь.

– Ты первый, кто об этом узнал.

– Пела только для себя?

– Ага.

– У тебя отличный голос.

– Да брось ты…

Она ничуть не лукавила и не напрашивалась на комплимент. Может быть, потому и не пела для других, что не хотела снисходительных улыбок и вежливых хлопков, которыми обычно награждают доморощенных певцов. А петь в подвыпившей компании то, что написано для себя, свою душевную боль, изложенную белым стихом, – и подавно не хотела.

– Спой еще, – попросил Сергей. – Я сориентируюсь и подберу аккомпанемент., Алла не стала ломаться… Для других не пела, а для него споет, потому что ее стихи – о нем, о них:

 
Вспоминаю жизнь на вкус.
Мои духи – горький мускус.
И все года дымкой искусной увели к свету рамп,
но победы все тусклы.
Возрождаю я осень из памяти сердца.
Корабли, что оставили гавань навечно…
И не нужно было возвращений и встреч…
Океаном страстей пугала я вечность.
Позабыты слова,
но вернулись вдруг сны.
Чувства все смятены,
и моря, что внутри,
в океан вновь сошлись.[27]27
  Стихи Натальи Волковой.


[Закрыть]
 

– Ты жалела, что мы расстались?

– Теперь, по прошествии стольких лет, уже могу в этом признаться. Конечно, жалела.

– А тогда?..

– А ты сам не понял?

* * *

…Резкая отповедь издателя произвела впечатление на необоснованно загордившуюся мадам Бобкову-Меншикову, и она, еще немного покапризничав, смирилась.

А Эдуард Леонидович и в самом деле не боялся с ней расстаться. «Кондор» уже встал на ноги, обойдутся и без госпожи Бобковой, рассчитаются с кредитом, и до свидания.

Если начинающая писательница согласна играть по правилам, тогда сотрудничество возможно, а если нет – пусть ищет другого издателя, пожелающего терпеть ее истерики.

В общем, капризную авторессу урезонили, и она стала вести себя поприличнее.

Татьяна Нечаева на дух не переносила Валентину Вениаминовну, но была вынуждена мириться с ее существованием – с появлением мадам Бобковой дела «Кондора» и в самом деле пошли вверх. Весь лежалый товар удалось распродать, напечатали много новых книг, и теперь реализация стала бесперебойной. За своевременной оплатой следила команда ушлых ребят, экспедиторы постоянно курсировали на издательских грузовиках – с продукцией в провинцию, с наличными деньгами – в Москву.

Таня признала, что издательство наращивает обороты во многом благодаря госпоже Бобковой. Теперь есть возможность приглашать к сотрудничеству перспективных авторов, а Эдуард надеялся, что со временем эти писатели станут популярными.

Верная подруга и соратница верила в мужа – он и в самом деле молодец. Не сдался, не бросил дело, когда оно погибало, а нашел способ вытащить издательство из числа кандидатов в банкроты и даже сделать его вполне успешным.

Теперь Татьяна признавала, что супруг был прав, – не зря связался с Бобковой. Да, она стервозная дама, но, как говорится, цель оправдывает средства.

* * *

«Любовный роман. Дубль второй», – сказала себе Алла, глядя на вновь обретенного любовника с неожиданной для нее самой грустью. И даже мысленная ирония не помогла сгладить подавленности – отчего-то ей было очень грустно. Ведь все могло сложиться иначе…

Сергей взял несколько аккордов и продолжил их песенный диалог:

 
Ищут приюта чувства
В моей замерзшей душе,
Сиротливо забившись в угол,
От холода дрожат, ни на что не надеясь уже.
Зачем судьба готовит встречи
С людьми, что равнодушия полны,
Ничто боль раны не залечит,
Да насмехаться будут сны.
Когда проснусь, я все забуду
И верить не смогу словам,
Сквозь равнодушных взглядов вьюгу,
С улыбкой грустной на устах
Шагну к неведомым мирам.[28]28
  Стихи Натальи Волковой.


[Закрыть]
 

– Этих стихов тоже не было в том альбоме, – тихо заметила Алла.

– Я написал их восемь месяцев назад…

– После Светкиной свадьбы? – догадалась она.

– Да.

Что тут скажешь?

Не любила она возвращаться к прошлому. Расставаясь – расставалась сразу, в одночасье, цинично заявляя: «Собаке хвост по кусочкам не рубят!»

Зачем ерничала, когда было так больно?..

Может быть, именно потому, что было больно?..

* * *

…Для встреч с журналистами и прочими нужными для роста популярности людьми супруг купил Валентине Вениаминовне большую квартиру в престижном районе, тщась надеждой, что в обозримом будущем она поселится там насовсем.

Самой писательнице, несмотря на уговоры Владимира Максимовича, категорически не нравился ее псевдоним, но пиарщик упорно стоял на своем: если выбрать более звучную дворянскую фамилию, самозванку в два счета раскусят, высмеют в прессе, и тогда прощай столь тщательно продуманный имидж!

– Этих продажных писак я куплю! – самоуверенно заявляла мадам Бобкова-Меншикова.

– Для того чтобы купить всех журналистов, даже у олигархов денег не хватает, – не соглашался глава рекламного агентства.

– Да откуда они узнают мою родословную? упиралась заказчица.

«Тупее невежи не сыскать», – мысленно стонал Владимир Максимович, а вслух терпеливо объяснял:

– Сейчас у многих средств массовой информации есть специальная служба, на которую расходуются немалые суммы. Называется ее деятельность «журналистским расследованием», а на самом деле это самая настоящая сыскная работа. Там трудятся профессионалы, способные накопать компромат на любого, не хуже спецслужб, да они, по сути, и являются мини-спецслужбами, ведь там задействованы многие выходцы из «конторы».

Слово «спецслужбы» произвело впечатление на недалекую мадам Бобкову, и она смирилась.

Эдуард Леонидович принимал посильное, участие в «производственных» совещаниях, но дел у него было невпроворот, и он не мог подолгу сидеть с членами команды по созданию будущей знаменитости.

Нечаев доверял рекламщикам и не вмешивался в процесс – каждый должен заниматься своим делом. Леснянский и Соколов профессионалы, зачем им мешать дилетантскими пожеланиями?! Он просил лишь держать его в курсе – какие подвижки в отношении имиджа писательницы, как она себя ведет, не собирается ли выкинуть фортель.