Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 6"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Фредерик Форсайт,Грэм Грин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц)

3

С середины июня до конца июля 1963 года Францию сотрясала сущая эпидемия грабежей, дотоле небывалая и впредь не повторявшаяся. Грабили банки, ювелирные магазины и почтовые отделения. Подробности об этом можно найти в анналах полиции.

Во всех концах страны в банки что ни день врывались гангстеры с пистолетами, обрезами, автоматами. Еще того чаще случались налеты на ювелирные магазины: бывало, едва успевали снять показания с потрясенных, порой окровавленных хозяев и приказчиков, как полицейских вызывали по соседству: там было то же самое.

Двух банковских служащих в разных городах застрелили при попытке оказать сопротивление грабителям, и к концу июля обстановка так накалилась, что на помощь полиции были призваны Corps Republicain de Securite, [46]сокращенно КРС, – отряды по борьбе с беспорядками, впервые вооруженные автоматами. Клиенты банков быстро привыкли к тому, что в вестибюлях их встречает постовой или два постовых в синей форме, держа оружие наготове.

Банкиры и ювелиры осаждали правительство негодующими жалобами, и полиции было приказано участить ночные обходы, но пользы это не принесло, потому что орудовали отнюдь не профессиональные взломщики-умельцы, вскрыватели сейфов, а просто бандиты, чуть что начинавшие палить напропалую. Средь бела дня, в рабочие часы, появлялись в магазинах и банках два-три человека в масках и с оружием; слышался повелительный возглас: «Haut les mains!» [47]

К концу июля удалось ранить и задержать троих – порознь, разумеется. Двое оказались обыкновенными рецидивистами, стакнувшимися с ОАС; третий – дезертиром из бывших колониальных частей, ныне, как он вскоре признал, оасовцем. Но сколь хитроумно их ни допрашивали, никаких объяснений, почему по всей стране происходят грабежи, не добились: налетчики твердили, что патрон просто-напросто указал такой-то банк или магазин. Наконец полиция пришла к выводу, что они и правда не знают, зачем все это делается; им обещана была доля из добычи, а они грабили по наводке.

Ясно было, что наводка оасовская и что Тайной армии зачем-то срочно понадобились деньги. Но лишь в начале августа и совсем иначе выяснилось зачем.

А к концу июня эта охота за наличными деньгами и драгоценностями приняла такой размах, что расследование препоручили комиссару Морису Бувье, многоопытному начальнику сыскной бригады Уголовной полиции. Стену его на удивление тесного, заваленного бумагами кабинета в Главном полицейском управлении на набережной Орфевр, 36, украсила диаграмма роста награбленной суммы: к похищенным наличными приплюсовывались приблизительные цены краденых драгоценностей. Во второй половине июля сумма превысила два миллиона новых франков, то бишь 400 000 долларов. Часть этих денег, вероятно, ушла на организационные расходы и оплату исполнителей, но и за всеми вычетами остаток, по подсчетам комиссара, был весьма внушительный.

В последних числах июня на стол начальнику СДЕКЕ генералу Гибо положили донесение его римского резидента. Сообщалось, что трое главарей ОАС – Марк Роден, Рене Монклер и Андре Кассон – поселились вместе в дорогом отеле близ виа Кондотти, в центре города: сняли – должно быть, за бешеную цену – два верхних этажа, для себя и для охраны, восьми отборных ветеранов Иностранного легиона, и на улицу не выходят. Думали было, что у них там совещание; но, очевидно, они просто приняли усиленные меры предосторожности, опасаясь участи Антуана Аргу. Неулыбчивый генерал угрюмо усмехнулся – вот уже и главные террористы отсиживаются в римской гостинице; и не придал рапорту особого значения. Хорошо поработали ребята из Аксьон сервис, а с боннским министерством иностранных дел, которое с февраля негодует на вопиющее нарушение германского суверенитета в гостинице «Эден-Вольф», как-нибудь утрясется. Зато какой отрадный результат – главари ОАС с перепугу попрятались по щелям. Правда, когда генерал заново просмотрел досье Марка Родена, у него мелькнуло сомнение: такой человек с перепугу прятаться не станет, да и чего особенно пугаться? На опытный взгляд вроде и со стороны ясно, что по соображениям политики и дипломатии никто сейчас не позволит устроить новое похищение. Лишь много позже понял генерал Гибо, почему трое оасовских главарей вдруг так озаботились своей безопасностью.

Между тем в Лондоне Шакал не терял времени даром: размеренно и последовательно он выполнял то, что наметил на конец июня и первые две недели июля. Для начала он положил себе прочесть по возможности все, что написал де Голль и что написано о нем. Он пошел в библиотеку и по новейшим книгам о де Голле составил подробную библиографию. Затем заказал по почте нужные издания – на чужую фамилию и адрес – в крупнейших книжных магазинах.

Над книгами он просиживал далеко за полночь, стараясь как можно отчетливее представить себе тогдашнего хозяина Елисейского дворца – от его детских лет до последнего времени. Многое из того, что он узнал, практического значения для него не имело; все сколько-нибудь существенное заносилось в блокнотик. В этом изучении жизни и характера французского президента особенно помог третий том его воспоминаний под названием «Острие шпаги» («Le fil de L'épée»), где Шарль де Голль подробно изъясняет свою жизненную позицию и судьбоносное назначение.

У Шакала был живой и цепкий ум. Он прекрасно усваивал и трезво оценивал прочитанное, а в памяти его откладывалось впрок великое множество всевозможных фактов.

Однако же, хотя образ величавого и надменного президента Франции достаточно вырисовывался из его мемуаров и книг близких очевидцев его жизни, ответа на свой главный вопрос, возникший еще 15 июля в номере венской гостиницы, Шакал покамест не получил. К концу первой недели июля он все еще не знал, когда, где и как его убить. Он отправился в читальный зал Британского музея, заполнил формуляр на все ту же чужую фамилию и углубился в подшивки главной ежедневной французской газеты «Фигаро».

Когда его осенило, в точности неизвестно: по-видимому, 8-10 июля. На мысль его навела газетная колонка 1962 года: он проверил свою догадку по газетам за все годы президентства де Голля, начиная с 1945-го, и она подтвердилась. Никаких сомнений: в этот день и в этот час, невзирая ни на какую опасность и уж тем более на болезнь или на плохую погоду, Шарль де Голль непременно появляется перед народом. Предварительные розыски, таким образом, закончились; теперь надо было продумывать план.

И он продумывал его долгие часы, лежа на тахте в своей квартире, глядя в кремовый потолок и со вкусом выкуривая сигарету за сигаретой, пока план не сложился до последней детали.

Около дюжины вариантов он забраковал, но в конце концов все встало на свои места: в унисон с вопросами «когда» и «где» разрешился и вопрос «как».

Шакал отлично знал, что в 1963 году ни одного из лидеров западного мира не охраняли так тщательно и так надежно, как президента Франции. Убить его было куда труднее, чем, скажем, президента США Джона Фитцджеральда Кеннеди, что и подтвердилось впоследствии. Убийца-англичанин не ведал, однако, о том, что американцы любезно предоставили экспертам французской службы безопасности возможность ознакомиться с организацией охраны президента Кеннеди и те остались очень невысокого мнения о своих заокеанских коллегах. И, по-видимому, недаром: в ноябре 1963 года Джона Кеннеди застрелил в Далласе полоумный авантюрист, а де Голль дожил до своей отставки и тихо скончался у себя дома.

Итак, Шакал знал, что тягаться ему предстоит с едва ли не лучшей в мире службой безопасности, что охрана де Голля постоянно начеку в ожидании очередных покушений, что нанявшая его организация просвечена насквозь. Оставалось рассчитывать на то, что он никому не известен, и на строптивый характер жертвы, которая почти наверняка не пожелает подчиниться настояниям охраны.

Рассчитывать на то, что в намеченный день гордый, упрямый, презирающий опасность президент Франции обязательно рискнет жизнью и подставится – хотя бы на несколько секунд.

Прибывший из Копенгагена лайнер, становясь в ряд самолетов перед зданием лондонского аэропорта, напоследок развернулся, прокатил еще несколько футов и замер. Двигатели взвыли и смолкли. Через несколько минут подъехал трап, и из самолета потянулись пассажиры, раскланиваясь на прощанье с улыбающейся стюардессой. На террасе для встречающих высокий блондин вскинул на лоб темные очки и поднес к глазам бинокль. В это утро он встречал так уже шестой самолет, но на залитой теплым солнцем террасе народу было полно, и все высматривали новоприбывших, так что поведение его было вовсе неприметно.

Но когда из дверцы вышел, пригнувшись, и распрямился восьмой пассажир, белокурый англичанин насторожился и повел биноклем за датским пастором в темно-сером костюме священнослужителя со стоячим воротничком. Судя по серебряной седине ровного пробора, ему было под пятьдесят, но лицо моложавое. Широкоплечий, высокий, статный, он был очень схож с тем человеком, который наблюдал его в бинокль.

Пассажиры один за другим предъявляли паспорта и багаж, а Шакал спрятал бинокль в кожаный портфельчик и неторопливо спустился в главный зал по лестнице за стеклянными дверями. Через пятнадцать минут в зале появился датский пастор с чемоданом и саквояжем. Никто его не встречал, и он первым делом пошел менять деньги.

Когда через шесть недель его допрашивала датская полиция, то оказалось, что он не заметил в той же очереди возле стойки «Барклиз бэнка» молодого белокурого англичанина, который пристально разглядывал его сквозь темные очки. Заметить, может, и заметил, но не запомнил. Англичанин же последовал за ним, отставая на несколько шагов, к автобусу компании БЕА, переправлявшей своих пассажиров на Кромвель-роуд, на другой аэровокзал; и ехали они, по всей вероятности, в одном автобусе.

На аэровокзале датчанин дождался, пока с автобусного прицепа разгрузят багаж; потом подхватил свой чемодан и решительно прошел мимо пунктов регистрации к стрелкам, указующим выход, где горело международное слово «такси». Между тем Шакал удалился от автобуса к служебной стоянке, где он оставил свою спортивную машину с открытым верхом. Забросив портфельчик на пассажирское сиденье, он сел за руль и подогнал машину снова к выезду, откуда было удобнее всего следить за длинной вереницей такси возле колоннады. Датчанин сел в третье из них, выехал на Кромвель-роуд и свернул к Найтсбриджу. Спортивный автомобиль не отставал.

Рассеянный пастор высадился у подъезда маленькой уютной гостиницы на Хаф-Мун-стрит, а спортивная машина пронеслась мимо и припарковалась на стоянке за углом, в дальнем конце Керзон-стрит. Шакал запер свой портфельчик в багажнике, приобрел у киоскера на Шепердмаркет дневной выпуск «Ивнинг стандард» и через пять минут вошел в вестибюль гостиницы. Минут еще через двадцать пять датчанин спустился, отдал ключ дежурному и направился в ресторан. Ключ чуть-чуть покачался на гвоздике. Мужчина в кресле, по-видимому поджидавший кого-то, приопустил газету – и заметил, что качается ключ от номера 47-го. Минуту-другую спустя, когда дежурный отлучился проверить, заказаны ли беспокойному гостю театральные билеты, человек в темных очках проскользнул на лестницу.

Двухдюймовой слюдяной пластиночкой открыть дверь номера 47-го не удалось: тугой был запор. Но вместе с гибким пастихином пластиночка сделала свое дело – и замок наконец отщелкнулся. Отправившись пообедать, пастор оставил паспорт на столике у постели. Шакал управился за тридцать секунд: туристские чеки он и пальцем не тронул. Раз ничего не украли, то паспорт датчанин просто где-нибудь обронил. Так и рассудили. Тот еще допивал свой кофе, а англичанина уж и след простыл. Пастор искал-искал свой паспорт, а потом все-таки осмелился заявить о пропаже. Администратор тоже принялся искать – и под конец объяснил постояльцу, что полицию лучше не вызывать, коли деньги не тронуты: ну, бывает, невелика потеря. Мало ли где можно потерять паспорт. Датчанин был человек мягкий, страна все-таки чужая: и он согласился, что все может быть. На другой день он сообщил о пропаже паспорта в датское консульство; ему выдали нужные на две недели документы, и он об этой истории забыл и думать. Сотрудник консульства выписал за потерей паспорта удостоверение на имя пастора Пера Енсена из Санкт-Кьельдскирке – и тоже забыл об этом. Было это 14 июля.

Несколько иначе лишился паспорта через два дня американский студент из города Сиракузы, штат Нью-Йорк. Он предъявил его в лондонском аэропорту у стойки «Американ экспресс» при размене туристских чеков. Деньги он запрятал во внутренний карман пиджака, а сумочку с паспортом – в кожаный саквояжик, который поставил на пол, подзывая носильщика. Три секунды спустя саквояжа как не бывало; носильщик отвел рассерженного молодого человека к справочному «Пан Американ», где ему посоветовали обратиться к любому полисмену; тот пригласил его в полицейское отделение, а уж там его внимательно выслушали, проверили, не захватил ли кто-нибудь его саквояж по ошибке, и составили протокол: налицо была явная кража.

Перед рослым, атлетически сложенным американцем извинились; пожаловались ему на обнаглевших воров и воришек, рассказали о том, как администрация аэропорта всемерно старается оградить от них приезжих иностранцев. Тот постепенно остыл и даже признал, что одного его приятеля обокрали даже на нью-йоркском вокзале.

Протокол, как положено, разослали по всем отделениям лондонской полиции, присовокупив точное описание саквояжа и перечень его содержимого, в том числе и документов; но когда через неделю-другую ни саквояж, ни его содержимое не нашлись, инцидент был исчерпан.

Студент Марти Шульберг пошел в свое консульство на Гроувенор-сквер, сообщил о краже паспорта, получил бумаги на обратный выезд в США и отправился на каникулы в Шотландию со своей подружкой-студенткой. В консульстве зарегистрировали пропажу документа, уведомили об этом госдепартамент – и пустяковое происшествие немедленно забылось.

Никто никогда не узнает, много ли новоприбывших в лондонский аэропорт было в те дни обмерено на ступеньках трапа взглядом сквозь бинокль с террасы для встречающих. Но те двое, у которых украли паспорта, были кое в чем схожи. Оба шести с лишним футов ростом, широкоплечие, поджарые, голубоглазые; оба походили на того незаметного англичанина, который так ловко их обокрал. И сорокавосьмилетний седовласый пастор, и двадцатипятилетний шатен-студент носили очки: у одного они были в тонкой золоченой оправе, у другого – для пущей внушительности – массивные, роговые.

Их фотографии Шакал изучал долго и пристально, разложив краденые документы на своем письменном столе в квартире возле Саут-Одли-стрит. На следующий день он экипировался у театральных костюмеров, в магазине оптики и вест-эндском салоне, где продавалась мужская одежда американского покроя и большей частью нью-йоркского изготовления. Он приобрел голубые контактные линзы, две пары очков с простыми стеклами, в золоченой и темной роговой оправе, черные кожаные мокасины, тенниску и подштанники, сероватые брюки и светло-синюю нейлоновую куртку на молнии, с красно-белым шерстяным воротом и такими же обшлагами – все из Нью-Йорка, – а также священническую белую сорочку, высокий жесткий воротник и черную манишку. С трех последних вещей он аккуратно спорол фирменные ярлыки.

Напоследок он посетил в Челси лавочку, где два гомосексуалиста торговали мужскими париками и накладками, и купил у них средства для окраски волос в серо-стальной и темно-каштановый цвета и набор головных щеток, а заодно получил точные и немного жеманные инструкции, как с максимальной быстротой добиться того, чтобы крашеные волосы выглядели вполне натурально. Всюду, кроме салона мужской одежды, он делал не больше одной покупки.

На следующий день, 18 июля, в «Фигаро» появилось неприметное сообщеньице о скоропостижной кончине заместителя начальника сыскной бригады уголовной полиции комиссара Ипполита Дюпюи: его хватил удар в кабинете на набережной Орфевр и до больницы его не довезли. На его место был назначен и немедля приступил к исполнению обязанностей комиссар Клод Лебель, прежде возглавлявший Отдел по расследованию убийств. Шакал ежедневно просматривал все продававшиеся в Лондоне французские газеты: ему бросилось в глаза слово «сыскной» в заголовке, и он прочел заметку, но никакого значения ей не придал.

Еще до того, как он принялся подбирать себе заграничных двойников, Шакал решил, что не только проводить, но и готовить операцию разумнее под чужим именем. Раздобыть фальшивый британский паспорт проще простого: Шакал прибег к испытанному способу мошенников и контрабандистов, которые предпочитают отлучаться с родины незаметно для властей. Он проехался на машине по долине Темзы, останавливаясь в маленьких селениях, в каждом из которых имеется церквушка, а рядом с нею – кладбище. На третьем кладбище отыскалось подходящее надгробие: некий Александр Дугган умер двух с половиной лет от роду, в 1931 году. Останься он в живых, он был бы в 1963-м на несколько месяцев старше Шакала, который наведался к пожилому викарию, учтивому и радушному, и заявил, что он занимается родословной Дугганов. Ему стало известно, что кто-то из них проживал в этой деревушке; нельзя ли, смущенно осведомился он, уточнить этот факт по приходской книге?

Викарий, разумеется же, дал на это согласие и уж совсем расцвел, когда симпатичный приезжий залюбовался старинной церковкой норманнского стиля и попросил принять его скромную лепту на содержание храма.

Обнаружилось, что супругов Дугганов уже лет семь как нет в живых и их, увы, единственный сын Александр похоронен здесь, на церковном кладбище, около тридцати лет назад. Шакал не спеша перелистывал книгу и среди записей о рождениях, браках и смертях апреля 1929 года наконец увидел фамилию «Дугган», выведенную простым каллиграфическим почерком.

Александр Джеймс Квентин Дугган родился 3 апреля 1929 года, в приходе церкви святого Марка, Самборн-Фишли.

Все это он переписал в блокнотик, рассыпался в благодарностях перед викарием и укатил в Лондон. Там он отправился в Центральный регистрационный архив, предъявил молодому доверчивому сотруднику визитную карточку шропширского стряпчего из Маркет-Дрейтона и объяснил, что разыскивает внуков клиентки, которая недавно скончалась и завещала им состояние. Известно, что один из этих внуков – Александр Джеймс Квентин Дугган, родившийся якобы в Самборн-Фишли, в приходе церкви святого Марка 3 апреля 1929 года. Сведения нуждаются в проверке и дополнении.

Вежливое обращение со служащими в английских учреждениях себя обычно окупает: так было и на этот раз. Архивный поиск удостоверил сведения о рождении и выявил, что Александр Дугган погиб 8 ноября 1931 года в дорожной катастрофе. За несколько шиллингов Шакал получил копии свидетельств о рождении и смерти. По пути домой он зашел в министерство труда, где ему выдали бланк ходатайства о паспорте, в игрушечный магазин – там он купил за пятнадцать шиллингов детский печатный набор – и на почту – за квитанцией об уплате пошлины в один фунт.

В ходатайстве он указал имена и фамилию Дуггана, его возраст, дату и место рождения и т. п. и свои приметы – рост, цвет волос и глаз; в графе «род занятий» написал «коммерсант». Полные имена родителей Дуггана были списаны из свидетельства о рождении, а имя и ученое звание поручителя – преподобного Джеймса Элдерли, доктора юридических наук, утреннего собеседника Шакала, – с таблички у ворот церкви. Подпись викария он тоненько нацарапал стальным пером, стряхнув с него лишние чернила; потом составил в наборной кассе слова:

Приходская церковь святого Марка

Сэмборн-Фишли

И накрепко оттиснул штамп рядом с подписью. Копию свидетельства о рождении, ходатайство и квитанцию он отправил в паспортное управление, а свидетельство о смерти уничтожил. Через четыре дня, когда он читал утренний выпуск «Фигаро», ему принесли ценное письмо с вложением новенького паспорта. После обеда он тщательно запер квартиру, поехал в аэропорт и приобрел – конечно, за наличные, чтобы не пользоваться чековой книжкой, – билет на ближайший копенгагенский рейс. В потайном отделении его чемодана, которое можно было обнаружить лишь при очень тщательном досмотре, было две тысячи фунтов, за которыми он заехал в Холборн и изъял их из своего личного сейфа в тамошней юридической конторе.

Задерживаться в Копенгагене он не собирался и в аэропорту Каструп заказал на завтра билет на вечерний брюссельский рейс авиакомпании «Сабена». Ходить по магазинам датской столицы было уже поздно; он снял номер в отеле «Англетер» на Конгенс Нюторв, роскошно поужинал в ресторане «Семь наций», прогуливаясь по парку Тиволи, немного пофлиртовал с двумя очаровательными блондинками и к часу улегся в постель.

На другой день он купил в центральном, самом известном копенгагенском магазине мужского платья легкий темно-серый пасторский костюм, скромные черные туфли, пару носков, белье и три белые сорочки; Шакал проследил, чтобы на всех купленных вещах непременно были датские фирменные ярлыки. Сорочки и нужны-то были ему только затем, чтобы перешить с них ярлыки на рубашку, стоячий воротник и манишку, которые он купил в Лондоне под видом студента богословия, завтрашнего священнослужителя.

Напоследок он приобрел книгу на датском языке о достопримечательных церквах и соборах Франции. Он плотно закусил в приозерном ресторане парка Тиволи и в 15.15 вылетел в Брюссель.