Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 6"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Фредерик Форсайт,Грэм Грин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Он встал с кровати и, вытянув вперед руки, пошел на нее. Энн закричала и задергала ручку двери, но никто не отозвался. Тогда она забежала за кровать. Он молча наблюдал, как она мечется: деться ей в этой крошечной комнате было некуда. Он стоял и бормотал себе под нос: «Ужас. Какой ужас». Казалось, ему вот-вот станет дурно, но страх перед кем-то другим не давал ему остановиться.

– Я согласна на все, – умоляла Энн.

Он покачал головой:

– Он ни за что меня не простит. – Бросившись на кровать, он схватил ее за руку и заплетающимся языком сказал: – Не сопротивляйся. Если не будешь сопротивляться, тебе не будет больно.

Одной рукой он тащил ее к себе через постель, а другой искал подушку. И даже тогда она подумала: «Это не меня, это кого-то другого убивают. Не меня». Потребность жить была в ней настолько велика, что она так и не смогла признаться себе, что это, может быть, конец всему, конец ее «я», способного любить и наслаждаться. И даже когда подушка закрыла ей рот, эта страстная жажда жить не позволила ей понять весь ужас ее положения. Вцепившись в его сильные, мягкие, липкие от сахарной пудры руки, она все еще продолжала сопротивляться.

5

Порывистый восточный ветер пригнал тучи, и над городом хлестал дождь. Ночь была холодная, и капли дождя, на лету превращаясь в маленькие льдинки, стучали по асфальту тротуаров и оставляли царапинки на свежей краске деревянных скамеек. Рейвен шел по набережной реки Уивил. В тяжелом блестящем плаще, похожий на мокрого моржа, мимо прошагал констебль. Он то и дело посвечивал фонариком в темноту.

– Добрый вечер, – бросил он Рейвену и даже не взглянул на него. Несмотря на непогоду, он охотился за влюбленными парами, жертвами жалкой, бездомной провинциальной любви под декабрьским градом.

Застегнувшись на все пуговицы, Рейвен все шел и шел, надеясь найти хоть какое-нибудь укрытие от дождя. Он пытался заставить себя думать о Чамли, о том, как разыскать его в Ноттвиче. Но мысли, помимо его воли, постоянно возвращались к девушке, с которой судьба столкнула его сегодня утром. Он с жалостью вспомнил кошку, которую оставил в кафе в Сохо.

А эта девушка так деликатно не замечала его уродства. «Меня зовут Энн», «И никакой вы не урод». Она так и не узнала, что он собирался ее убить; она даже не подозревала об этом, как та кошка, которую ему однажды пришлось утопить; и он с удивлением вспомнил, что она не выдала его, хоть он и сказал, что его разыскивает полиция. Возможно даже, она поверила ему.

Эти мысли были холодны, как град, который бил ему сейчас в лицо, но они были привычны. В жизни он знал только горечь. Он был порождением ненависти, это она сделала его таким: худым, мрачным, всеми гонимым уродом, готовым на убийство. Мать родила его, когда отец сидел в тюрьме, а шесть лет спустя, когда отца повесили (уже по другому делу), она перерезала себе горло кухонным ножом; после этого он попал в приют для беспризорных. Никогда и ни к кому он не испытывал нежности – таким его сделала жизнь. Оттого, наверно, у него появилась своя собственная, какая-то необычная гордость; он не хотел бы стать другим.

Он вдруг с тревогой подумал, что теперь, как никогда раньше, ему нельзя расслабляться – иначе его поймают. А такие мысли расслабляют человека, мешают ему, когда нужно, ответить ударом на удар.

В одном из больших домов на берегу реки кто-то оставил дверь гаража приоткрытой. Машину в этот гараж, очевидно, не ставили – Рейвен увидел там детскую коляску, качели и несколько перепачканных кукол и кубиков. Там он и укрылся. Он весь промерз, но тот кусочек льда, который он носил в себе всю жизнь, оттаивал, и эта льдинка, острая, как нож, оттаивая, причиняла ему невыносимую боль. Он толчком раскрыл дверь пошире, ему не хотелось, – если вдруг кто-нибудь пройдет вдоль берега, – чтобы подумали, что он прячется: ведь кого угодно можно понять, если он в такую непогоду забрался в чужой гараж – одному-единственному человеку это непозволительно – человеку с заячьей губой, которого ищет полиция.

Дома стояли на небольшом расстоянии друг от друга, между ними вплотную помещались гаражи. С обеих сторон Рейвена окружали стены из красного кирпича. Он слышал, как в обоих соседних домах играет радио. Хозяин одного из приемников нетерпеливо крутил ручку, перестраиваясь с волны на волну; можно было услышать то обрывок чьей-то речи на берлинской волне, то кусочек оперы, которую передавали из Стокгольма. В другом доме по первой программе какой-то пожилой человек читал стихи. Стоя в холодном гараже рядом с детской коляской, Рейвен слушал, неподвижно глядя на завесу черного града:

 
Тень дрожит передо мной,
Ты ль? Нет, сходство лишь с тобой.
О, лишь на единый миг
Дай, Христос, увидеть лик
Тех, что так любили мы,
Внять их голосу из тьмы,
Где и что теперь они?
 

Он впился ногтями в ладони, вспоминая повешенного отца, мать, покончившую с собой на кухне в подвале, а потом бесконечную череду людей, которые всю жизнь втаптывали его в грязь. А радио голосом пожилого интеллигентного человека продолжало читать стихи:

 
Голос улиц, площадей,
Лица праздные людей
Ненавистны стали мне...
 

Он подумал: «Дай ей время, и она тоже побежит в полицию. В конце концов, с этими юбками всегда так».

 
Вся душа моя в тебе.
 

Он пытался снова – так же крепко и надежно, как прежде, – заморозить в груди свой осколок льда.

– Мы передавали отрывки из поэмы лорда Теннисона [9]«Мод». Читал мистер Брюс Уинтон. На этом мы заканчиваем наши передачи. Спокойной ночи.

Глава III

1

Поезд, которым ехал Мейтер, прибыл в тот же день в одиннадцать, и они с Сондерсом по пустым почти улицам поехали прямо в полицейское управление. Спать в Ноттвиче укладывались рано: кинотеатры закрывались в половине одиннадцатого, а четверть часа спустя на автобусах и трамваях все разъезжались из центра. У рынка ошивалась единственная в Ноттвиче проститутка, совершенно синяя от холода, два-три бизнесмена докуривали в зале «Метрополя» последнюю сигару. Машину то и дело заносило по обледенелой дороге. Как раз перед управлением полиции Мейтер заметил афишу «Аладдина» на здании Королевского театра и сказал Сондерсу:

– В этом спектакле играет моя девушка.

Он чувствовал себя гордым и счастливым.

Встретить Мейтера в управление пришел сам начальник полиции. Поскольку было известно, что Рейвен вооружен и готов на все, операция принимала серьезный характер. Начальник полиции, не в меру толстый субъект, был очень возбужден. В бытность свою торговцем он изрядно разбогател, во время войны его назначили председателем местного военного трибунала. Он слыл грозой пацифистов и гордился этим. В какой-то степени это компенсировало ему тяготы семейной жизни, ибо жена его презирала. Потому-то он и явился сейчас в управление: будет чем похвастать дома.

– Разумеется, сэр, – сказал Мейтер, – мы не знаем наверняка, здесь ли он. Но в поезде он был всю ночь – это установлено точно. Установлено также, что билет его сдала какая-то женщина.

– Значит, у него здесь сообщница, а? – спросил начальник полиции.

– Возможно. Если бы мы нашли женщину – Рейвен был бы у нас в руках.

Начальник полиции, прикрыв рот, икнул. Перед выходом из дома он пил бутылочное пиво, а оно всегда давало о себе знать.

– Как только мы получили сообщение из Ярда, – сказал суперинтендент [10], – мы сразу же разослали номера банкнот по всем магазинам, гостиницам и меблированным комнатам.

– Надеюсь, сэр, на той карте, – спросил Мейтер, – отмечены ваши посты?

Они подошли к стене, и офицер карандашом показал основные пункты города: железнодорожную станцию, реку, полицейское управление.

– А Королевский театр, – спросил Мейтер, – будет где-то вот здесь?

– Совершенно верно.

– Что привело его в Ноттвич? – спросил начальник полиции.

– Хотел бы я знать, сэр. А на этих улицах около вокзала – там что, гостиницы?

– Несколько пансионатов. Но хуже всего то, – сказал суперинтендент, в рассеянности поворачиваясь спиной к начальнику, – что во многих из этих домов берут случайных жильцов.

– Лучше объехать их все.

– Некоторые хозяева плевать хотели на полицию. Знаете, дома свиданий... Туда забегают минут на десять, даже двери не запирают.

– Чепуха, – заявил начальник полиции, – ничего подобного в Ноттвиче нет.

– Если не возражаете, сэр, на таких участках не мешало бы усилить патрули. Пошлите туда своих лучших людей. Я полагаю, его приметы, помещенные в вечерних газетах, у вас есть? Похоже, он очень опытный взломщик сейфов.

– Сегодня вечером мы вряд ли чего добьемся, – сказал суперинтендент. – Мне жаль беднягу, если он не нашел где укрыться.

– Нет ли у вас здесь бутылки виски? – спросил начальник полиции. – Нам всем не мешало бы пропустить по маленькой. Я выпил слишком много пива, и теперь у меня отрыжка. Я бы пил виски, да жене запах не нравится. – Он откинулся на спинку стула, скрестив свои толстые ноги, и поглядывал на заместителя с какой-то детской радостью, точно хотел сказать: «Как это здорово, когда опять пьешь со своими ребятами». Из всех присутствующих только его заместитель знал, какой скотиной он становится с теми, кто от него зависит.

– Мне самую малость. – Склонившись над стаканом, он сказал: – Ловко вы сцапали этого ублюдка Бэнса, – и объяснил Мейтеру: – Мошенник. Несколько месяцев не давал нам покоя.

– А на вид такой честный малый. Как-то даже не верится, что он жулик. А впрочем, что он такого сделал? Только мешал наживаться Макферсону...

– А, бросьте, – сказал начальник полиции. – У Макферсона все законно: и контора своя, и телефон. Ему приходится оплачивать издержки. Выпьем, ребята. Выпьем за женщин, – Он опорожнил свой стакан. – Еще на два пальчика, супер. – Он глубоко вздохнул. – А что, если подбросить уголька в камин? Давайте устроимся поудобнее. Сегодня нам уже все равно ничего не сделать.

Мейтер чувствовал себя неловко. Сегодня и впрямь было уже поздно что-либо затевать, но он не мог выносить бездействия. Не такой уж он большой, этот Ноттвич. Вряд ли понадобится много времени, чтобы найти Рейвена, но он, Мейтер, здесь новичок. Он не знал ни здешних притонов, ни клубов, ни дансингов.

– Мы полагаем, – сказал Мейтер, – что он приехал сюда, кого-то преследуя. Было бы не лишним, сэр, еще раз побеседовать утром с перронным контролером. Посмотрим, кто из местных, если он помнит, сошел с поезда. Возможно, нам повезет.

– Вы слышали этот анекдот об архиепископе Йоркском? – спросил начальник полиции и тут же бросил Мейтеру: – Да-да. Непременно. Но не надо спешить. Чувствуйте себя как дома, дружище, и выпейте виски. Вы в Мидленде. В неторопливом Мидленде, не так ли, супер? Мы не суетимся, но дело свое делаем.

Конечно, он прав. Торопиться, право же, некуда, да и вряд ли можно что-нибудь сделать в такой поздний час, но, стоя у карты, Мейтер словно слышал голос: «Скорей. Скорей. Скорей. Не то будет поздно...» Он провел пальцем по основным улицам, ему хотелось знать их не хуже, чем он знал центр Лондона. Почтамт, рынок, «Метрополь», Хай-стрит... а это что? Тэннериз.

– А что в этом большом квартале, который примыкает к улице Тэннериз, сэр? – спросил он.

– «Мидленд стил», – сказал суперинтендент и, повернувшись к начальнику полиции, терпеливо ответил: – Нет, сэр, не слышал. Неплохой анекдот, сэр?

– Мне его рассказал мэр, – продолжал начальник полиции. – Славный он все же малый, этот старина Пайкер. Больше сорока ему ни за что не дашь. Знаете, что он сказал на заседании комиссии по проведению учебной химической тревоги? «Вот удобный случай забраться в чужую постель». В том смысле, когда все в противогазах, не поймешь, кто женщина, кто мужчина. Понимаете?

– Мистер Пайкер очень остроумный человек, сэр.

– Да, супер, но тут я его перещеголял. В тот день я был в ударе. Знаете, что сказал я?

– Нет, сэр.

– Я сказал: «Кому-кому, а вам чужой постели не найти, Пайкер». Улавливаете? Он ведь у нас первый кобель, старина Пайкер.

– Как вы собираетесь провести учебную тревогу, сэр? – спросил Мейтер, тыча пальцем в здание ратуши.

– Мы решили, что люди вряд ли станут покупать противогазы по двадцать пять шиллингов за штуку, но послезавтра у нас будет тревога. С аэродрома в Хэнлоу привезут дымовые шашки, и всех, кто окажется на улице без маски, отвезут на «скорой» в городскую больницу. Так что всем, у кого есть срочные дела и кто не хочет сидеть дома, придется купить маску. «Мидленд стил» всех своих людей масками обеспечивает, так что там работа будет идти как обычно.

– Похоже на шантаж, – заметил суперинтендент. – Сиди дома или покупай маску. Представляю, во что обошлись противогазы транспортным компаниям.

– И когда это начнется, сэр?

– Этого мы не сообщаем. Сигнал подадут сирены. Представляете, бойскауты на велосипедах и в масках... Но мы-то, понятно, знаем, что к полудню все кончится.

Мейтер снова взглянул на карту.

– А эти угольные склады около станции? – спросил он. – Они у вас под наблюдением?

– Да, мы следим за ними, – ответил суперинтендент. – Я распорядился насчет этого сразу же после звонка из Ярда.

– Недурно, ребятки, недурно, – сказал начальник полиции, допивая остатки своего виски. – Пойду домой. Завтра у нас нелегкий денек. Супер, вам, вероятно, захочется видеть меня утречком на совещании?

– О нет, сэр, не думаю, что мы побеспокоим вас так рано.

– Во всяком случае, если вам все-таки понадобится мой совет, я всегда на проводе. Спокойной ночи, ребята.

– Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи.

– Старик прав в одном. – Суперинтендент убрал виски в шкаф. – Сегодня мы уже ничего не можем сделать.

– Не буду вас задерживать, сэр, – сказал Мейтер. – Не подумайте, пожалуйста, что я всегда так тороплюсь. Сондерс может подтвердить, что сейчас я просто валюсь с ног, но в этом деле что-то есть... Я просто не могу ждать до утра. Странное дело, сэр, я смотрел на эту карту и думал, где бы я сам спрятался. А что это за пунктирная линия вот здесь на востоке?

– Это новый жилой район.

– Дома еще не достроены?

– Я уже послал туда патруль – двух своих людей.

– У вас все неплохо организовано, сэр. Вы бы и без нас управились.

– Не судите о нас по нему.

– Никак не пойму одного. Он явно кого-то преследует. Он ведь толковый парень. У нас никогда на него ничего не было, а тут вдруг за одни сутки наделал столько глупостей. Шеф говорит, за ним будто борозда тянется, и между прочим, так оно и есть. Мне кажется, ему не терпится до кого-то добраться.

Суперинтендент взглянул на часы.

– Я пойду, сэр, – сказал Мейтер. – До завтра. Спокойной ночи, Сондерс. Пойду прогуляюсь, прежде чем отправиться в отель. Хочу поближе познакомиться с городом.

Он вышел на Хай-стрит. Дождь перестал, вода в канавах начала замерзать. Он поскользнулся и ухватился за фонарный столб. После одиннадцати улицы Ноттвича освещались слабо. Впереди, ярдах в пятидесяти по направлению к рынку, он увидел портик Королевского театра. Там не горел ни один фонарь. Он вдруг поймал себя на том, что мурлычет: «А я говорю – это рай», – и подумал: «Хорошо, когда любишь по-настоящему и всерьез, а не просто влюблен и бродишь где попало». Он любил порядок и хотел, чтобы и в личной его жизни тоже как можно скорее установился порядок; он нуждался в любви, непременно скрепленной печатями, подписями и брачным свидетельством, за которое уплачена пошлина. Его переполняла какая-то неясная нежность, которую он мог бы выразить, только женившись на ней. Он не был ее любовником, скорее он походил на женатого человека, который прожил с женой долгие годы, полные счастья и доверия, и благодарен за это судьбе.

В первый раз за все время, что он ее знал, он решил совершить безрассудный поступок: пойти и взглянуть на ее дом. Адрес она как-то дала ему по телефону. Кстати, дорога туда лежала через Олл-Сентс-роуд. На это место он и так собирался взглянуть – это было нужно для работы, и, таким образом, он совместил приятное с полезным.

И вот сейчас, внимательно глядя по сторонам, он многое узнал, так что, выходит, он не теряет времени даром. Он узнал, к примеру, названия и адреса местных «Ноттвич джорнэл» и «Ноттвич гардиан» – двух соперничавших газет, расположенных напротив друг друга на Чэттон-стрит, – одна из них рядом с огромным претенциозным зданием кинотеатра. Уже по одному оформлению газет он мог сказать, кто их читает: «Джорнэл» – для простых, а «Гардиан» – для здешнего «высшего общества». Он узнал также, где находятся закусочные и пивные, куда ходят шахтеры; он нашел парк – поникшие деревья, ограды, посыпанные гравием дорожки для детских колясок. Все это могло пригодиться, все это оживляло карту Ноттвича, так что теперь он мог представить ее в конкретных деталях, как, скажем, он представлял себе Лондон.

Олл-Сентс-роуд представляла собой два ряда псевдоготических домов с крышами из мелкой черепицы, которые выстроились в две ровные линии, как рота на параде. Он остановился напротив дома № 14 и подумал, спит она или нет. Утром ее ждет сюрприз: с Юстонского вокзала он отправил ей открытку, где сообщал, что остановился в «Короне». На первом этаже горел свет: хозяйка еще не спала. Он пожалел, что не дал знать о себе раньше – открытка идет слишком долго. Он знал, как неуютно первое время на новом месте, как неуютно, проснувшись утром, видеть чужие лица. Ему казалось, что жизнь несправедлива к ней.

На ледяном ветру было холодно, но он все стоял и стоял на противоположной стороне улицы. Интересно, хоть теплое у нее одеяло? А денег ей хватит, чтобы заплатить за отопление? Ободренный светом в окне, он чуть было не нажал кнопку звонка, чтобы узнать у хозяйки, хорошо ли Энн тут устроилась. Однако, не желая попасть в глупое положение, он отправился в «Корону». Он даже не скажет ей, что приходил посмотреть на дом, где она живет.

2

Разбудил его стук в дверь. Не было еще и семи.

– Вас просят к телефону, – сказал женский голос.

Он слышал, как женщина, которая звала его к телефону, спускается по лестнице, задевая ручкой швабры о перила. День обещал быть хорошим.

Мейтер подошел к аппарату, который был в пустом салоне за баром.

– Мейтер, – сказал он. – Кто говорит? – и услышал голос сержанта полиции.

– Есть новости для вас. Ночевал он в католическом соборе Святого Марка. Говорят, до этого его видели у реки.

Пока он одевался и шел в управление, туда уже поступили новые сведения. Какой-то агент по продаже недвижимости прочитал в местной газете об украденных деньгах и принес в управление две ассигнации, полученные им от какой-то девушки, которая сказала, что хочет купить дом. Ему показалось странным, что она так и не пришла подписать и оформить бумаги.

– Вероятно, та самая, что сдала билет, – сказал суперинтендент.

– Они работают вместе.

– А что он делал в соборе? – спросил Мейтер.

– Одна женщина видела, как он выходил оттуда рано утром. Потом, уже когда пришла домой и прочитала газету, она сообщила об этом постовому. Придется распорядиться, чтобы церкви заперли.

– Нет, закрывать их не надо, лучше держать под наблюдением, – сказал Мейтер. Он погрел руки над печкой. – Разрешите мне поговорить с этим агентом.

Из прихожей быстро вошел мужчина, одетый в брюки для гольфа.

– Моя фамилия Грин, – представился он.

– Не могли бы вы рассказать, мистер Грин, как выглядела эта девушка.

– Приятная крошка, – сказал мистер Грин.

– Невысокая? Метр шестьдесят или ниже?

– Да нет, никак не ниже.

– Вы же сказали «крошка»?

– Ах, вон что, – понял мистер Грин. – Просто модное словечко. Так говорят о девушках, с которыми легко поладить.

– Блондинка? Брюнетка?

– Не могу сказать. На волосы не смотрю. Ноги хорошие.

– В ее поведении было что-нибудь странное?

– Да нет, не сказал бы. Бойкая на язык. Шутки понимает.

– Может быть, вы заметили, какого цвета у нее глаза?

– Это я действительно заметил. Я всегда смотрю девушкам в глаза. Им это нравится. «Пейте только за меня», – помните? Немного поэзии. Такой у меня стиль.

– Так какого же цвета у нее глаза?

– Зеленые с золотым отливом.

– Что было на ней? Вы заметили?

– Ну еще бы, – сказал мистер Грин и развел в воздухе руками. – Что-то такое темное и мягкое. Вы понимаете, о чем я говорю.

– А шляпка? Соломенная?

– Нет, не соломенная.

– Фетровая?

– Возможно, и фетровая. Тоже темная. Это я заметил.

– Узнали бы вы ее, увидев еще раз?

– Что за вопрос! – ответил мистер Грин. – Лиц я не забываю.

– Ну что ж, – сказал Мейтер. – Можете идти. Возможно, вы нам понадобитесь, чтобы опознать девушку. Ассигнации мы забираем.

– Но послушайте, – воскликнул мистер Грин. – Это же не фальшивки. Они принадлежат компании.

– Можете считать, что дом еще не продан.

– Здесь у меня перронный контролер, – сказал суперинтендент. – Разумеется, не помнит ничего такого, что могло бы оказаться полезным. В этих дурацких романах всегда читаешь, что люди что-нибудь да помнят, а в жизни все не так – дай бог, если кто-нибудь вспомнит, что на ней было что-то темное или что-то светлое.

– Вы послали кого-нибудь осмотреть дом? Это показания агента? Странно. Она, вероятно, пошла туда прямо с вокзала. А зачем? И зачем притворяться, что покупаешь дом, и платить ворованными ассигнациями?

– Похоже, она любой ценой хотела добиться, чтобы дом не купил другой человек, как будто у нее там было что-то спрятано.

– Хорошо бы вашему человеку тщательно осмотреть дом, сэр. Только вряд ли там много найдешь. Будь что искать, она бы уже давно вернулась подписать бумаги.

– А вдруг она испугалась, – сказал суперинтендент, – что он обнаружит, что деньги эти – ворованные?

– Знаете, – сказал Мейтер, – меня не очень-то интересовало это дело. Оно казалось мне довольно мелким. Ловить какого-то воришку, когда весь мир вот-вот перегрызется из-за того, что эти болваны на континенте никак не найдут убийцу... Но сейчас оно завладело мной. Что-то в нем есть необычное. Я говорил вам, что мой шеф сказал о Рейвене? Что за ним, мол, словно борозда тянется. И тем не менее, он пока что как-то умудряется уходить от нас. Можно мне ознакомиться с заявлением перронного контролера?

– В нем ничего нет.

– Позвольте с вами не согласиться, сэр, – сказал Мейтер, пока суперинтендент доставал заявление из кипы бумаг на столе, – книжки правы. Обыкновенно люди хоть что-то да помнят. Если бы они вообще ничего не помнили, было бы очень странно. Только призраки ничего после себя не оставляют. Агент, например, запомнил цвет ее глаз.

– И, вероятно, ошибся, – сказал суперинтендент. – Пожалуйста, он помнит только, что она несла два чемодана. Это, конечно, что-то, но не так уж много.

– И все же это наводит на кое-какие догадки, вы не согласны? – Мейтеру не хотелось рисоваться перед провинциальной полицией – ему нужна была ее помощь. – Она приехала надолго (женщина может многое положить в один чемодан), или же, если она несла и его чемодан, значит, он заставил ее это сделать. Такие считают, что с женщинами нужно обращаться грубо, и всю тяжелую работу взваливают на их плечи. Это вполне в характере Рейвена. Что же касается девушки...

– В рассказах о гангстерах, – сказал суперинтендент, – таких называют марухами.

– Что ж, маруха так маруха. Вероятно, она из тех женщин, которым нравится, когда с ними обходятся грубо. Жадная цепкая бабенка – вот так я ее себе представляю. Будь в ней побольше смелости, она взяла бы один чемодан, а другой отдала бы ему.

– Я думаю, этот Рейвен настоящий урод.

– Возможно, – сказал Мейтер. – Возможно, ей нравятся уроды. Возможно, они приводят ее в трепет.

Суперинтендент хмыкнул.

– Много же, однако, вы извлекли из этих двух чемоданов. А прочтете записку контролера, так, наверное, сразу выдадите ее фотографию. Ловкачи. Только он ничего не помнит, даже во что она была одета.

Мейтер стал читать. Читал он медленно. Он не сказал ни слова, однако тень какого-то ужасного смятения, промелькнувшая на его лице, насторожила суперинтендента.

– Что случилось? – спросил тот в тревоге. – Неужели тамчто-то есть?

– Вы сказали, что я выдам вам ее фотографию, – сказал Мейтер. Он вытащил из-под своих наручных часов кусочек газеты. – Вон она, сэр. Разошлите ее немедленно по всем отделениям и опубликуйте в газетах.

– Но в записке же ничего нет, – удивился суперинтендент.

– Каждый хоть что-то да помнит. Это совсем не то, что могли бы заметить вы. У меня, кажется, есть личная информация об этом преступлении, но до сих пор я этого не знал.

– Он же ничего не помнит, – по-прежнему не верил суперинтендент, – кроме этих чемоданов.

– Спасибо и на том, – сказал Мейтер. – А это может значить... Понимаете, он тут говорит, что запомнил ее потому – он называет это словом «помнить», – что она – единственная женщина, которая сошла в Ноттвиче. А эта девушка, – он указал на фотографию, – насколько мне известно, ехала именно этим поездом. У нее ангажемент в местном театре.

Суперинтендент, все еще не понимая, насколько глубоко потрясен Мейтер, спросил напрямик:

– И она такая, как вы сказали? Ей нравятся уроды?

– По-моему, ей нравятся нормальные люди, – ответил Мейтер, глядя в окно на людей, направлявшихся ранним холодным утром на работу.

– И что она, жадная и цепкая?

– Да нет же, черт возьми!

– Но будь в ней побольше смелости... – передразнил его суперинтендент. Он полагал, что Мейтер расстроен из-за того, что его догадки оказались ошибочными.

– На этот счет никаких подозрений, – сказал Мейтер и отвернулся от окна. Он забыл, что разговаривает с человеком выше себя по званию; он забыл, что с этими провинциалами надо быть тактичным. – Черт возьми, неужели вы не понимаете? Он не нес чемодан потому, что ему надо было держать ее под прицелом. Он заставил ее идти в тот жилой район. Я должен туда съездить. Он хотел убить ее.

– Нет-нет, – сказал суперинтендент. – Вы забываете: она отдала деньги Грину и вышла из дома вместе с ним. Он провожал ее.

– Но я готов поклясться, – воскликнул Мейтер, – что она ни в чем не замешана. Это невероятно. Это бессмысленно. Мы же обручены.

– Да, тяжело, – согласился суперинтендент. Он помолчал, взял обгоревшую спичку, почистил ноготь и оттолкнул фотографию. – Возьмите ее. Мы подойдем к делу с другой стороны.

– Нет, – сказал Мейтер. – Это дело поручено мне. Распорядитесь, чтобы этот снимок напечатали. Фотография, правда, плохая, неясная. – Он даже не взглянул на нее. – Она не дает о ней должного представления. Но я телеграфирую домой и попрошу прислать что-нибудь получше. У меня дома целый набор ее фотокарточек. Ее лицо в разных ракурсах. Для газеты лучше не найти.

– Простите меня, Мейтер, – сказал суперинтендент. – Но не лучше ли будет, если я переговорю с Ярдом? Попрошу прислать кого-нибудь другого?

– Никого лучше вам в данном случае не найти, – ответил Мейтер. – Я знаю ее. Если ее вообще можно найти, то я ее найду. Сейчас я поеду в тот дом. Понимаете, ваш человек может чего-нибудь не заметить. А я ее знаю.

– Этому должно быть какое-нибудь объяснение, – сказал суперинтендент.

– Разве вы не понимаете, – сказал Мейтер, – что если и есть какое объяснение, так оно... значит... ну, что она в опасности, она, возможно, даже...

– Мы бы нашли ее тело.

– Пока мы не можем найти даже живого человека, – сказал Мейтер. – Попросите, пожалуйста, Сондерса поехать следом за мной, хорошо? Какой там адрес?

Он старательно все записал. Он всегда записывал факты, доверяясь мозгу только в тех случаях, когда дело касалось теорий и догадок.

Ехать до нового жилого района пришлось долго. У него было время поразмыслить над разными возможностями. Она могла проспать, и ее завезли в Йорк. Она могла и не сесть на тот поезд и тогда... В этом жутком домишке не оказалось ничего такого, что противоречило бы его предположениям. В комнате, которой когда-нибудь было суждено стать прихожей, он обнаружил человека в штатском. Безвкусный камин, на стене – рамка без картины из дешевого дерева – все это одним видом своим напоминало о необжитой, громоздкой мебели, темных шторах и старом фарфоре.

– Абсолютно ничего тут нет, – сказал детектив. – Ничегошеньки. Видно, конечно, что кто-то здесь побывал. Пыль кое-где стерта. Но слой пыли совсем тонкий – следов ног на нем не останется. Здесь ловить нечего.

– Всегда что-нибудь да найдется, – сказал Мейтер. – Где вы обнаружили следы? Во всех комнатах?

– Нет, не во всех. Но из этого ничего не следует. В этой комнате, например, следов не было, но тут не так уж много пыли. Видимо, строители постарались. Трудно сказать, был здесь кто или нет.

– Как она вошла?

– Замок на задней двери сломан.

– Могла девушка сломать его?

– Его бы даже кошка могла сломать. Если бы захотела.

– Грин говорит, что сам он вошел через парадную дверь. Показал клиенту вот эту комнату, а потом сразу же повел его наверх в ту спальню, что получше. Девушка вышла к ним навстречу, как раз когда он собирался показать все остальное. Потом они все вместе спустились и вышли из дома, только девушка предварительно зашла еще на кухню и забрала свои чемоданы. Он оставил парадную дверь открытой и решил, что девушка вошла следом за ним. На кухне она была. И в ванной тоже.

– Где это?

– Вверх по лестнице и налево.

Двое мужчин – оба громадные – почти заполнили собой тесную ванную.

– Похоже, она услышала, что кто-то идет, и спряталась здесь, – сказал детектив.

– Что привело ее наверх? Если она была на кухне, то вполне могла выскользнуть с черного хода.

Мейтер стоял в крошечной комнатке между ванной и унитазом и думал: «Она была здесь вчера». Просто невероятно! Это не вязалось с его представлением о ней. Уже шесть месяцев, как они обручены. Она не могла бы так ловко притворяться – он вспомнил, как они ехали в автобусе из Кью [11]в тот вечер, мурлыча песенку – о чем бишь? – что-то о подснежнике; в тот вечер они просидели в кино два сеанса подряд, потому что он уже растратил свою недельную зарплату и не мог угостить ее обедом. Она не жаловалась, когда жесткие механические голоса начали все сначала: «Какой умник а?», «Бэби, ты шикарна», «Может, присядешь?», «Спасибо» – их это не задевало. Она была прямой, она была верной – в этом он мог поклясться; но альтернатива представлялась такой страшной, что он даже не осмеливался о ней думать. От Рейвена можно ждать чего угодно.

Он услышал собственные слова, резкие, убедительные:

– Рейвен был здесь. Он загнал ее сюда под дулом пистолета. Он собирался запереть, а может, и застрелить. Но, услышав голоса, дал ей две ассигнации и велел спровадить пришельцев. Если бы она попыталась его выдать, он бы застрелил ее. Черт возьми, неужели неясно?

Но детектив только повторил почти то же самое, что сказал до него суперинтендент:

– Она вышла отсюда одна, то есть с Грином. Ничто не мешало ей обратиться в полицию.

– Возможно, он следовал за ней на расстоянии.