Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 6"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Фредерик Форсайт,Грэм Грин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 48 страниц)

– Эх, Эки, – причитала она. – Не мог уж стукнуть его как следует.

Эки начал материться. Поток отборной брани извергался из его уст, как вода из трубы, но интонация и прононс оставались прежними: хорошая школа и теологический колледж давали себя знать. В речи его попадалось немало латинских слов, которых Рейвен не понимал.

– Ну, так где девушка? – нетерпеливо спросил он.

Но Эки уже ничего не слышал; казалось, им овладел какой-то нервный припадок: глаза у него закатились под лоб, быть может, он даже молился. Рейвену показалось, что некоторые из этих латинских слов попадались в молитвах, например, saccus stercoris [14], fauces [15].

– Где девушка? – повторил Рейвен.

– Не трогай его, – сказала старуха. – Он тебя не слышит. Эки, – застонала она из своего угла, – все в порядке, милый, ты дома. Вот что они с ним сделали, – со злостью кинула она Рейвену.

И вдруг брань прекратилась. Рейвен двинулся и загородил вход в кухню. Рука с кастетом ухватилась за лацкан его пальто.

– В конце концов, милорд епископ, – мягко сказал Эки, – вы тоже, я уверен, в свое время где-нибудь в стогу... – и захихикал.

– Скажи ему, пусть выйдет, – сказал Рейвен. – Я хочу обыскать дом.

Он не спускал с них глаз. Этот грязный дрянной домишко, где свили себе гнездо безумие и порок, вызывал у него ярость. Старуха злобно глядела на него из своего угла.

– Боже мой, да если вы ее убили... – сказал Рейвен. – Ты знаешь, что чувствует человек, когда получает пулю в живот? Ты будешь лежать вон там, а из тебя будет течь кровь. – Ему показалось, что застрелить ее – это все равно что задавить паука. – Прочь с дороги! – заорал он вдруг на ее мужа.

– Даже святой Павел... – начал Эки, устремив на него свой мутный взгляд, и загородил ему проход. Рейвен ударил его в лицо и быстро отскочил назад, чтобы не попасть под занесенную руку. Он вскинул пистолет, и старуха заорала:

– Не надо! Я его сама уведу. – Она взяла мужа под руку. – Не смей трогать Эки. Ему и без тебя досталось. – Она едва доставала ему до плеча. Вся она была какая-то сальная, серая, пыльная, жалкая в своей нежности к нему. – Эки, дорогой, пошли в гостиную. – Она потерлась сморщенным злым лицом о его рукав. – Эки, пришло письмо от епископа.

Его зрачки снова опустились, как у куклы. Он почти пришел в себя.

– Я, наверное, немного погорячился. – Он посмотрел на Рейвена, едва узнавая его. – Этот парень все еще здесь, Тайни?

– Эки, милый, пойдем в гостиную. Мне надо с тобой поговорить.

Он позволил ей затащить себя в прихожую, а Рейвен последовал за ними и вышел на лестницу. Поднимаясь, он слышал, как они разговаривали: опять, вероятно, что-то затевали. Может быть, как только он скроется из виду, они выскочат из дому и побегут в полицию. А может, не побегут. Правда, если девушки здесь действительно не было или они уже избавились от нее, им бояться нечего. На лестничной площадке второго этажа стояло высокое треснувшее зеркало. Когда он поднялся, он увидел в нем свое лицо: небритый подбородок, заячья губа и уродливый шрам. Сердце колотилось у него в груди. Если бы ему пришлось сейчас, защищаясь, быстро стрелять, его рука и глаз подвели бы его. Он с отчаяньем подумал: «Это конец. Я теряю контроль над собой. И все из-за какой-то юбки». Он открыл первую попавшуюся дверь и вошел в комнату, которая, несомненно, была спальней, и увидел широкую двуспальную кровать с цветастым стеганым одеялом, фанерованную ореховую мебель, маленькую расшитую сумочку для расчесок, стакан с раствором лизола, в который, несомненно, клали вставную челюсть. Он открыл большую дверцу шкафа, и в нос ему ударил пыльный запах лежалой одежды и нафталина. Он подошел к закрытому окну и выглянул на Хайбер-авеню; и, пока он смотрел, было слышно, как Эки и Тайни шепчутся в гостиной, что-то замышляя. Его глаз на мгновение отметил большого, довольно неуклюжего на вид мужчину в мягкой шляпе, разговаривавшего с женщиной у дома напротив. Подошел еще один, и они скрылись из виду. Рейвен сразу же понял: полиция. Возможно, конечно, они его и не видели, возможно, они наводят справки просто так, для порядка. Он быстро вернулся на площадку: Эки и Тайни притихли. Он подумал было, что они вышли из дому, но, прислушавшись, услышал тихое свистящее дыхание женщины где-то внизу лестницы.

Была на площадке и еще одна дверь. Он нажал на ручку. Дверь оказалась запертой. Рейвен больше не собирался терять время. Он выстрелил сквозь замок и высадил дверь. Но там никого не оказалось. Комната была пуста. Почти всю ее занимала двуспальная кровать. Потухший камин был закрыт закопченной медной решеткой. Он выглянул из окна, но увидел только серый предвечерний свет уходящего дня, мощенный камнем дворик, мусорные урны и высокую, покрытую сажей стену, надежно отгораживающую двор от соседнего. На умывальнике стоял радиоприемник, а шкаф был пуст. Было совершенно ясно, для чего именно использовалась эта комната.

И все же какое-то тревожное чувство заставило его остаться. В воздухе этой комнаты словно застыл чей-то предсмертный ужас. Он не мог сразу покинуть ее, к тому же закрытая дверь о чем-то да говорила. С чего бы это вздумалось им закрывать пустую комнату, если в ней не было ничего, что стоило бы скрывать. Он перевернул подушку на постели и задумался. Пистолет свободно лежал в его руке, а мозг снова лихорадочно заработал. Ах, если бы узнать! Он чувствовал болезненную слабость человека, всегда зависящего от своего оружия. «Я ведь грамотный, верно?» Эта фраза, пришедшая ему в голову, сейчас звучала как насмешка: любой полицейский увидел бы в этой комнате в сто раз больше, чем он. Рейвен опустился на колени и заглянул под кровать. Ничего. Порядок в комнате казался неестественным – словно ее, чтобы скрыть следы преступления, убрали. Похоже, даже и половики все вытрясли.

«А может, я просто вообразил черт знает что?» – спросил он себя. Может быть, Энн действительно отдала старухе свою сумку? Но ведь они солгали ему, что она у них останавливалась, и к тому же содрали с сумки буквы. И заперли эту дверь. Но запирают же люди двери... от воров, только в таком случае они бы наверняка оставили ключ снаружи. Эге, да все объясняется довольно просто – он только теперь понял это. Кто же оставляет на сумке инициалы другого человека? И при таком количестве жильцов, естественно, забудешь, когда... Все можно было объяснить, только он не мог отделаться от впечатления, что здесь что-то произошло, что-то старались замести, и с чувством величайшего отчаяния подумал, что он – единственный человек, который не может обратиться в полицию за помощью. Из-за того, что он вне закона, она тоже должна быть вне закона. «Дай, Христос, увидеть лик». Дождь, рябивший поверхность реки Уивил, гипсовый младенец, предвечерний свет, проникающий с выложенного камнем двора, его собственное уродливое лицо, отраженное в зеркале, доносящееся снизу дыхание Тайни с присвистом... «О, лишь на единый миг...»

Он вернулся на площадку, но что-то неудержимо тянуло его назад, как будто он покидал место, которое ему очень дорого. Это чувство оставалось с ним и когда он поднялся на третий этаж и осмотрел все комнаты по очереди. Ни в одной из них не было ничего необычного – только кровати, шкафы, тяжелый запах духов, туалетные принадлежности да в одном шкафу валялась сломанная трость. Эти комнаты были грязней, неопрятней и использовались, видимо, чаще той, которую он только что оставил. Он стоял посреди пустых комнат и прислушивался. Теперь не было слышно ни звука. Тайни с Эки внизу под ним совершенно затихли, ожидая, когда он спустится. Он еще раз подумал, что, наверное, свалял дурака, рискнув всем. Но если бы им нечего было скрывать, почему они не попытались позвать полицию? Он оставил их одних, им нечего было бояться, пока он наверху, но что-то, однако, держало их в доме, точно так же как что-то тянуло его к той комнате на втором этаже.

Это чувство повело его обратно. Ему даже стало радостно, когда, закрыв за собой дверь, он снова оказался в маленьком стесненном пространстве между большой кроватью и стеной. Сердце у него перестало ныть. Он снова был в состоянии думать. Он начал методически, дюйм за дюймом, осматривать комнату, даже сдвинул радиоприемник на умывальнике. Послышался скрип лестницы, и, приложившись ухом к двери, он слушал, как кто-то – вероятно, Эки – медленно, с неуклюжей осторожностью поднимается со ступеньки на ступеньку, пересекает лестничную площадку, останавливается, наверное, под дверью и тоже слушает. Невозможно было поверить, что этим старикам нечего бояться. Рейвен шел вдоль стен, протискиваясь между ними и кроватью, ощупывая пальцами блестящую цветастую бумагу: он уже слышал о том, что углубления в стенах иногда заклеивают обоями. Дойдя до камина, он отодвинул медную решетку.

Внутри камина каким-то образом держалось тело женщины, ноги ее опирались на решетку, а голова была скрыта в дымоходе. Первое, о чем он подумал, это о мести: «Если это та девушка, если она мертва, я пристрелю их обоих, и пристрелю так, что они будут долго мучиться и подохнут медленной смертью». Он опустился на колени, чтобы высвободить тело.

Руки и ноги ее были связаны веревкой, изо рта торчал кляп – старая хлопчатобумажная куртка, глаза закрыты. Прежде всего он вытащил кляп. Он не мог определить, жива она или мертва, и прикрикнул на нее:

– Да очнись ты, дура, очнись. – Он склонился над ней и сказал умоляюще: – Очнись.

Он боялся оставить ее, а в кувшине не было воды, и он не мог ничего поделать. Перерезав веревки, он уселся на полу рядом с ней, не спуская глаз с двери. Одна его рука сжимала пистолет, другая лежала у нее на груди. Почувствовав ее дыхание у себя под рукой, он словно ожил.

Она не соображала, где она и что с ней:

– Солнце! Глаза режет.

Никакого солнца в комнате не было. И скоро станет совсем темно. «Долго же они ее там продержали», – подумал он, прикрыв ей глаза ладонью, чтобы защитить их от тусклого предвечернего зимнего света.

– Сейчас я усну, – проговорила она усталым голосом. – Здесь так легко дышать.

– Нет-нет, – сказал Рейвен. – Нам надо выбираться отсюда. – Но он не был готов к тому, что она так вот просто согласится.

– Ну что ж. А куда?

– Ты не помнишь, кто я? – спросил он. – Мне некуда идти. Но тебя надо оставить где-нибудь в безопасном месте.

– Мне удалось кое-что узнать, – сказала она. Он подумал, что она говорит ему о смерти, в руках которой она побывала. Но, когда к ней полностью вернулся голос, она объяснила: – Я видела человека, о котором ты говорил! Чамли.

– Так ты меня узнала?! – воскликнул Рейвен.

Но она оставила его слова без ответа. Похоже, находясь там, в темноте, она все время повторяла то, что должна сказать, когда ее найдут, чтобы не терять времени.

– Я назвала наугад какую-то компанию, где он работает. Это напугало его. Он наверняка оттуда. Я забыла название. Мне надо вспомнить.

– Не волнуйся, – сказал Рейвен. – Ты молодчина. Еще вспомнишь... А ты смелая! Там ведь спятить можно... Господи Иисусе!

– Я все помнила, – сказала она. – Я слышала, как ты меня ищешь, а потом ты ушел, и я все забыла.

– Как ты думаешь, ты смогла бы сейчас идти?

– Конечно. Нам надо спешить.

– Куда?

– У меня был план. Я его вспомню. У меня было много времени, и я все обдумала.

– Ты что же, совсем не боялась?

– Я знала, что меня наверняка найдут. Я торопилась. У нас мало времени. Я все думала о войне.

– Ты смелая, – с восхищением повторил он.

Она принялась разминать затекшие руки и ноги. Двигалась она размеренно и методично, как автомат.

– Я много думала об этой войне. Я где-то читала – забыла где, – что на грудных детей нельзя надевать противогазы, потому что им не хватает воздуха. – Опершись рукой о его плечо, она встала на колени. – Там тоже было мало воздуха. Я поняла, что они должны чувствовать – эти дети. Я подумала, что мы должны предотвратить все это. Глупо, да? Только мы двое можем это сделать, больше никто. Ноги колет, будто я их отсидела. Значит, отек сходит. – Она попыталась встать, но это ей не удалось.

Рейвен наблюдал за ней.

– О чем ты еще думала?

– Я думала о тебе, – сказала она – Я жалела, что так вот ушла и бросила тебя.

– Я думал, ты пойдешь в полицию.

– Этого я бы ни за что не сделала. – На этот раз, опираясь на его плечо, она смогла подняться. – Я на твоей стороне.

– Нам надо выбираться отсюда, – торопил ее Рейвен. – Ты сможешь идти?

– Да.

– Тогда отпусти меня. За дверью кто-то есть.

Он стал у двери с пистолетом в руке и прислушался. У тех двоих было достаточно времени, гораздо больше, чем у него, чтобы подумать, что делать. Он рывком распахнул дверь. На лестничной площадке было почти темно. И никого не видно. «Старый козел затаился под стенкой и хочет оглушить меня кочергой. Надо бегом», – решил Рейвен и тут же споткнулся о веревку, натянутую у двери. Он упал на колени и выронил на пол пистолет. Он не успел вскочить, как Эки ударил его в правое плечо. Это ошеломило его, он не успел двинуться с места, только успел подумать: «Теперь по башке врежет. А я совсем обалдел – не подумал про веревку!» – и тут он услышал голос Энн:

– Брось кочергу!

Он с трудом встал на ноги. Девушка успела схватить выроненный пистолет и навести его на Эки.

– Молодчина! – с удивлением сказал он.

Снизу донесся голос старухи:

– Эки, где ты там?

– Дай мне пистолет, – сказал Рейвен. – Спускайся по лестнице, эта старая карга тебе ничего не сделает. – Он пятился за ней, держа Эки под прицелом, но старики уже выдохлись. – Пусть бы только шевельнулся, всадил бы в него пулю, – сказал он с сожалением.

– Лично я бы об этом не пожалела, – сказала Энн. – Я бы и сама это сделала.

– Ты молодчина, – повторил он. Он едва не забыл о детективах, которых видел на улице, но, уже взявшись за ручку двери, вспомнил: – Возможно, мне придется смываться, если на улице полиция. – Он почти не раздумывал, стоит ли ей довериться: – Я нашел пристанище на ночь. На товарном складе. Какой-то сарай, никто им не пользуется. Я буду ждать сегодня вечером у стены ярдах в пятидесяти от станции. – Он открыл дверь. На улице не было ни души. Они вышли вместе и пошли посередине дороги в пустые сумерки.

– Ты видел мужчину в подъезде напротив? – спросила Энн.

– Да, – ответил Рейвен, – видел.

– Я подумала, что... Да нет, вряд ли...

– В конце улицы был еще один. Это полиция, как пить дать, только они не знали, что это я. Они бы наверняка попытались схватить меня, если бы знали.

– А ты бы стрелял?

– Стрелял бы, куда денешься. Только они не знали что это я. – Он хрипло засмеялся. – Обставил я их что надо.

В городе за железнодорожным вокзалом зажглись огни, но там, где они сейчас шли, были только серые сумерки да слышалось пыхтенье маневрового паровоза.

– Не могу больше, – сказала Энн. – Прости. Наверно, я все же немного ослабела.

– Теперь уже близко, – сказал Рейвен. – Там доска оторвана. Сегодня утром я там все устроил. Даже мешки приволок – целую кучу мешков. Устроимся как дома, – добавил он.

– Как дома?

Он не ответил. Пробираясь ощупью вдоль закопченной стены товарного склада, он вспомнил кухню в подвальном этаже и то, что с детства врезалось ему в память, – мать лежит на столе и истекает кровью. Она даже не подумала о том, чтобы закрыть дверь – настолько ей было на него наплевать. Да, он делал много мерзостей в своей жизни, но ни одна из них не могла сравниться с той, которую сотворила тогда его мать. Впрочем, все впереди. Настанет время – и он переживет нечто подобное тому, что он пережил в детстве, и, когда кто-нибудь заведет разговор о ранах, крови и смерти, ему тоже будет о чем вспомнить.

– Неуютно, голо... Нет, домом это не назовешь, – сказала Энн.

– Ты не бойся, – сказал Рейвен. – Я тебя держать не стану. Ты только расскажешь мне толком, что этот Чамли с тобой сделал, – а потом иди, куда хочешь.

– Все, дальше я и за миллион не пойду. Я шагу не могу ступить.

Ему пришлось взять ее под мышки и прислонить спиной к просмоленным доскам. Он попытался подбодрить ее. Сейчас он, казалось, обладал неистощимым запасом воли.

– Ну, еще немного. Мы почти дошли.

Поддерживая ее из последних сил, он старался увидеть в сумерках ее лицо. От холода он весь дрожал.

– В сарае ты сможешь отдохнуть. Там у меня куча мешков.

Он был похож на человека, с гордостью описывающего свой дом, который он купил на свои собственные деньги или построил – камень за камнем – своими руками.

2

Мейтер отступил в тень подъезда. В каком-то отношении все оказалось хуже, чем он ожидал. Он положил руку на револьвер. Он мог просто выйти и арестовать Рейвена – или же схлопотать пулю в лоб. Он полицейский и не имеет права стрелять первым. В конце улицы его ждал Сондерс. Позади него, ожидая приказа, стоял констебль в форме. Но Мейтер не двинулся с места. Он дал им возможность уйти, пусть думают, что они одни. Потом дошел до угла и забрал Сондерса. Тот выругался:

– Ч-ч-черти.

– Вовсе нет, – возразил Мейтер, – это всего-навсего Рейвен и Энн. – Он зажег спичку и закурил сигарету, которую уже двадцать минут держал в зубах. Мужчина и женщина, удаляющиеся по темной дороге вдоль товарного склада, были едва видимы. Мейтер снова чиркнул спичкой. – Они у нас на крючке, – сказал он. – Теперь им от нас не уйти.

– Б-будете брать их об-боих?

– Нельзя затевать стрельбу в присутствии женщины, – сказал Мейтер. – Вы что, не знаете газетчиков? Такого понапишут, если будет ранена женщина. Мы же разыскиваем его не по подозрению в убийстве.

– Нам надо быть поосторожней с вашей девушкой, – на одном выдохе произнес Сондерс.

– Давай, пошли, – сказал Мейтер. – А то упустим их из виду. О ней я больше не думаю. Даю вам слово – все кончено. Хватит, поводила она меня за нос. Я сейчас думаю, что делать с Рейвеном – да с его сообщником, – у него ведь тут может оказаться сообщник. Если придется стрелять – будем стрелять.

– Остановились, – сказал Сондерс. Видел он лучше, чем Мейтер.

– Вы бы могли уложить его отсюда? – спросил Мейтер.

– Нет, – сказал Сондерс и подался вперед. – Ага, вот он отодрал доску в заборе. Они оба полезли в дыру.

– Не волнуйтесь, – сказал Мейтер. – Я пойду следом за ними. Идите и приведите еще троих людей, одного поставьте возле дыры, и так, чтобы я его сразу заметил. Все входы на склад уже находятся под наблюдением. Остальные пойдут внутрь. Но чтобы тихо.

Он слышал легкое похрустывание шлака под ногами у тех двоих. Идти за ними было нелегко, потому что и у него под ногами раздавался такой же хруст. Вскоре оба исчезли за открытой товарной платформой, стоявшей в тупике, а сумерки тем временем сгущались. На мгновение Мейтер увидел их движущиеся силуэты, но тут загудел паровоз и обдал его облаком серого пара. С минуту он шел, как в тумане. Все лицо покрыла теплая и грязная водяная пыль. Когда он выбрался из облака пара, то потерял их из виду. Теперь до него дошло, как трудно ночью на складе найти человека. Везде стояли платформы. Они могут залезть на одну из них и лечь. Он ободрал себе ногу и тихонько выругался. И вдруг совершенно отчетливо услышал тихий голос Энн: «Я уже не могу». Их разделяло лишь несколько платформ, потом шаги возобновились, но теперь они были какие-то другие: казалось, они принадлежали человеку, который нес что-то тяжелое. Мейтер взобрался на платформу и окинул взглядом темную печальную землю – кучу угля и кокса, паутину железнодорожных путей, громады складских зданий. Будто на нейтральной полосе по земле, изрытой осколками снарядов, пробирается солдат с раненым товарищем на руках. Мейтер наблюдал за ними с непонятным чувством стыда, словно он был соглядатаем. Тонкая прыгающая тень стала человеческим существом, знающим девушку, которую он, Мейтер, любит. Между ними словно протянулись какие-то связи. «Сколько лет он получит за эту кражу?» – подумал он. Ему уже не хотелось стрелять. «Бедняга, он, поди, вконец измотан и ищет какое-нибудь укрытие, где бы можно было передохнуть». А вот и укрытие – маленький сарайчик для рабочих между путями.

Мейтер снова чиркнул спичкой, и тут же внизу, ожидая приказания, появился Сондерс.

– Они вон в том сарае, – показал Мейтер. – Расставьте людей. Если они попытаются выйти, берите их. Если нет, ждите до утра. Нам не надо напрасных потерь.

– А в-вы не останетесь?

– Без меня вам будет легче, – сказал Мейтер. – Я ухожу на всю ночь в управление. Забудьте обо мне, – добавил он. – Действуйте. И берегите себя. Пистолет при вас?

– Конечно.

– Я пришлю людей. Боюсь, что на посту вы промерзнете до костей, но атаковать сарай бесполезно. Он может пробиться.

– Т-т-тяжело вам, – сказал Сондерс.

Наступившая темнота скрыла безлюдную станцию. Внутри сарая было темно и тихо. Сондерсу даже казалось, что никакого сарая там вообще нет. Выбрав место, где не так дуло, и усевшись спиной к платформе он прислушивался к дыханию сидевшего рядом полисмена и повторял про себя, чтобы убить время (про себя он говорил не заикаясь) запомнившуюся еще со школы строчку из одного стихотворения: «Он плохой, наверно, был, раз такое заслужил». Утешительная строчка, подумал он. Для тех, кто избрал его профессию, ничего лучше и не придумаешь; потому, наверное, он и запомнил ее.