Текст книги "Пятьдесят на пятьдесят"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Феликс Фрэнсис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Дик и Феликс Фрэнсис
Пятьдесят на пятьдесят

Посвящается нашим внукам и сыновьям МЭТЬЮ и УИЛЬЯМУ.

Мы так гордимся вами обоими.

С благодарностью: Нику Беннету, помощнику букмекера, Малкольму Палмеру из «Коралл Букмекерс» и членам скакового клуба «Хенгинг Рок», штат Виктория, Австралия.

Глава 01

То, что просто скверное настроение перешло в устойчивую депрессию, я понял на Королевских скачках в Аскоте, когда толпа радостным ревом приветствовала возвращение очередного фаворита, до сей поры обделенного наградами.

Я спрашивал себя снова и снова, что здесь делаю. Обычно в это время в Аскоте либо слишком жарко и даже в летнем костюме обливаешься потом, либо льет дождь, и непременно промокаешь до нитки. И вообще я предпочитаю неформальную обстановку небольших и уютных ипподромов в Мидленде. Но мой дед, начинавший семейный бизнес, всегда использовал в качестве одного из главных маркетинговых инструментов возможность лишний раз появиться на публике рядом с королевскими особами. Утверждал, что это придает нам респектабельности, которой он всегда так жаждал.

Дед был, а я и по сей день – букмекеры. Парии мира скачек. Мы никому не нравимся, многие нас даже ненавидят, в том числе и те, кто зарабатывает на жизнь азартными играми. Со временем я обнаружил, что мои клиенты никогда не становятся моими друзьями, в то время как городские инвесторы вполне могли подружиться и установить самые близкие отношения с брокерами по торговле акциями. Большинство постоянных клиентов даже не знали моего имени. Или же не хотели знать. Что ж, по крайней мере, честно. Ибо и я тоже, по большей части, не знал их имен. Мы были просто участниками игры, где один из партнеров пытается разорить другого. Думаю, что в данной ситуации рассчитывать на взаимоуважение или дружбу просто глупо.

– Двадцатку на седьмой номер, – сказал высокий молодой человек в котелке и швырнул мне банкноту.

Я покосился на доску, где мелом были отмечены ставки на лошадь под номером семь.

– Двадцать фунтов на номер семь при соотношении одиннадцать к двум, – сказал я, забирая его банкноту и присоединяя ее к стопке других слева от меня.

Небольшой принтер заурчал и выплюнул билет, который я протянул молодому человеку. Он выхватил у меня билет и быстро отошел, словно не хотел, чтобы кто-то видел, как он общается с парией. Его место перед моей стойкой тотчас занял невысокий полный джентльмен в разноцветной жилетке, которая вела неравную борьбу с сильно выпирающим брюшком. То был один из моих постоянных клиентов на королевских скачках в Аскоте. Я знал лишь его инициалы – Эй-Джей, но, как они расшифровывались, понятия не имел.

– Сотню на Сильверстоуна, – прошипел он мне, сжимая в пухлых пальчиках свернутые в трубочку двадцатифунтовые купюры.

– Сто фунтов на номер два при соотношении пятьдесят на пятьдесят, – сказал я, забирая наличность, и снова покосился на табло со ставками. Маленький принтер, точно по волшебству, выплюнул еще один билет, я передал его толстяку. – Желаю удачи, Эй-Джей, – сказал я ему, вовсе не имея в виду, что повезти должно именно ему.

– Чего? – спросил он, удивленный моим комментарием.

– Желаю удачи, – повторил я.

– Спасибо, – пробормотал он и ушел.

В добрые старые времена, когда букмекерство являлось скорее искусством, нежели наукой, каждую ставку записывал в специальную книгу ассистент. Теперь же, как и большинство остальных показателей, ставки заносились в компьютер. Тот самый компьютер с принтером, который распечатывал билеты. И в нем сохранялись копии всех ставок, которые мы приняли, а также постоянно обновляемые данные по доходам и убыткам в зависимости от исхода скачек.

Давно миновали те дни, когда букмекер ориентировался лишь на свое чутье и решал, когда и насколько следует менять расценки, зафиксированные на модном электронном мониторе. Теперь все решал компьютер. И букмекеры уже не руководствовались инстинктом ни на йоту.

Рано начав работать, я сперва был у деда мальчиком на побегушках. Моя задача состояла в том, чтобы брать у него наличные и использовать их в ставках на какую-либо лошадь у других букмекеров – лошадь, на которую у него ставили по-крупному, – и все это с целью уменьшить риски. Если лошадь проигрывала, он хоть и немного, но зарабатывал. И наоборот: если лошадь выигрывала, он не слишком много терял. Теперь даже этим занимался компьютер, делал ставки, вводил данные по лошадям в Интернет даже во время скачек. Романтика и азарт, присущие букмекерству, куда-то испарились.

Подобно мобильным телефонам, уничтожившим помощников букмекеров, компьютеры уничтожали любого букмекера как личность. И я вовсе не был уверен, что это является благом для игроков или же для скачек в целом.

– Двадцать фунтов на номер два, – сказал, шагнув к стойке, еще какой-то мужчина.

– Двадцатку на номер два, – повторил я не столько для этого мужчины, сколько для Луки Мандини, своего помощника, который вводил данные в компьютер.

Лука был волшебником и чародеем, гением Интернета, с быстрым и острым, как лезвие бритвы, математическим умом. Пальцы его запорхали по клавишам, и через секунду из принтера вылез билет.

Уверен, что без Луки я бы уже бросил это занятие, сдался, выдавленный неумолимой и безжалостной тактикой крупных букмекерских фирм, которые из кожи лезли вон, чтоб выжать пусть даже самый мизерный доход из маленьких независимых контор. Примерно то же самое происходит в сфере торговли, где крупные супермаркеты используют все силы и средства, чтоб разорить мелкие лавки и магазинчики, заставить их закрыться. И они совсем необязательно делают это специально; выходит само собой в борьбе за снижение цен и наращивание объемов, чтоб потрафить ожиданиям некой безликой группы акционеров.

Я же в своем бизнесе был единственным акционером и очень остро ощущал давление. Жил в постоянном страхе, что Луку перекупит, уведет у меня крупная фирма, которая не остановится ни перед чем, чтоб вытолкнуть меня из бизнеса в алчной надежде отхватить свой кусок пирога от рынка букмекерских услуг.

Я выдернул билет из принтера, протянул его мужчине, терпеливо стоящему передо мной.

– Вы Тедди Тэлбот? – спросил он.

– А вам что за дело? – ответил я вопросом на вопрос, ища глазами следующего клиента.

– Я знал вашего деда, – сказал он, проигнорировав мой вопрос.

Действительно, моего деда звали Тедди Тэлбот, имя это было начертано на табло, в самом верху, над перечнем цифр. Там красовался целый девиз. Он гласил: «ДОВЕРЯЙ ТЕДДИ ТЭЛБОТУ», точно эти дополнительные слова могли вдохновить игроков делать ставки именно у нас, а не рядом.

– Мой дед умер, – сказал я, все еще глядя ему за спину и надеясь, что он наконец отойдет. Этот человек мешал вести бизнес.

– О, – сказал он. – А когда именно он умер?

Я смотрел на него сверху вниз, с высоты своего положения, с металлической платформы высотой в фут. Седовласый господин лет под шестьдесят или шестьдесят с небольшим, в кремовом льняном костюме, под пиджаком голубая рубашка с расстегнутой верхней пуговкой. Я позавидовал его легкому и наверняка прохладному наряду.

– Послушайте, – сказал я. – Я занят. Хотите поговорить, приходите попозже, после начала скачек. А теперь, пожалуйста, отойдите в сторону.

– О, – повторил он. – Простите.

И отошел, но всего на несколько шагов, где остался стоять и смотреть на меня. И мне почему-то стало не по себе.

– Взвешивания начались, – объявил голос из динамиков.

Подошла дама в соломенной шляпке, протянула мне билет. Я взял. Вверху было напечатано: «ДОВЕРЯЙ ТЕДДИ ТЭЛБОТУ», как и на всех остальных наших билетах. Этот выиграл в предыдущем забеге, первом из многих. Сегодня принято указывать на этой бумажке сумму потенциального выигрыша, и я отдал ей деньги, затем разорвал билет пополам и бросил обрывки в стоявшую слева от меня бумагорезательную машину. Вся эта процедура прошла молча, слова тут были не нужны.

И вот передо мной начала выстраиваться очередь обладателей выигравших билетов.

Подошла Бетси, подружка Луки, встала слева от меня. И начала выплачивать выигрыши, я же принимал ставки на новые скачки. Лука сверялся с монитором и исправлял цифры на табло согласно поступающим ставкам, которые принимал я, а также ставкам и общему раскладу, выложенным в Интернете. Подведение баланса, сопоставление потенциальных выигрышей и потенциальных потерь, причем он всегда старался держать обе эти возможности в приемлемых рамках.

На нашем табло была выведена моя фамилия, я являлся держателем наличности, переходившей в мои руки из рук игроков, но на деле именно Лука со своим компьютером был настоящим букмекером, делал ставки онлайн, устанавливал цены, которые затем появятся на табло, всегда старался удержать наш предполагаемый доход на уровне свыше ста процентов, как и указывалось на его мониторе. Все, что свыше ста процентов, называлось надбавкой и составляло, по сути, нашу прибыль, за вычетом указанных ста процентов. И нашей целью было удержать надбавку в районе примерно девяти процентов. Вся остальная математика сводилась у нас к приему ставок в правильных пропорциях, с учетом нашего интереса, что мы и пытались обеспечить, постоянно меняя цифры на табло. Впрочем, далеко не всегда понтеры подыгрывали нашим планам, а потому Лука из кожи вон лез, чтобы компенсировать возможные потери, делая ставки и выкладывая их в Интернете.

Компьютер был нашим лучшим другом и одновременно – злейшим врагом. Нам хотелось думать, что он наш раб, исполняет данные ему задания лучше, чем мы сделали бы это сами. Но в реальности компьютер был господином, а мы – его рабами. Анализ и цифры на мониторе руководили нашими решениями, это несомненно. Технология, а вовсе не интуиция – вот тот идол, которому все мы теперь поклоняемся.

Так и тянулся этот день. Становилось все жарче и жарче, шея под воротником вспотела, когда солнце прорвало пелену облаков; все новые и новые победители скачек, на которых делались крупные ставки, продолжали обогащать игроков и разорять нас.

«Совсем необязательно было надевать этот костюм», – подумал я, ведь наша контора находилась не в королевском секторе. Зато мы располагались ближе других ко входу в этот самый сектор – выгодная позиция, – и многие наши клиенты носили именные пластиковые бляхи, являвшиеся пропуском в «святилище». Кроме того, мой дед всегда надевал «на работу» парадный костюм и, когда мне стукнуло восемнадцать, настоял, чтоб и я был одет соответствующе. Еще слава богу, что мы с ним обходились без цилиндров.

Сам я никогда не настаивал, чтобы нас пропустили в королевский сектор, по той простой причине, что по ту сторону ограждения не было букмекерских контор. Порой я задавался вопросом: не является ли принадлежность к миру букмекеров своего рода дисквалификацией? Так некогда разведенных дам не допускали на великосветские тусовки.

Еще один фаворит выиграл пятые по счету скачки, о чем свидетельствовал радостный рев толпы на трибунах. Я огорченно вздохнул.

– Все не так плохо, – шепнул мне на ухо Лука. – Большую часть этих расходов я уже покрыл.

– Хорошо, – бросил я через плечо.

Вереница «дешевых» победителей вынуждала нас пытаться компенсировать потери, немного спуская предлагаемые на табло расценки. В отличие от обычной букмекерской конторы игроки на ипподроме пускались на поиски наивысших расценок, поскольку это сулило им больший доход по ставкам, в том случае, конечно, если их лошадь выигрывала. Так что более низкие расценки означали, что бизнес у нас не такой уж и процветающий. Даже наши постоянные клиенты стремились найти более выгодные предложения, чем у нас, – преданности от игроков не дождешься.

Мужчина в льняном костюме стоял в пяти ярдах и наблюдал.

– Закрой амбразуру, – попросил я Бетси. – Мне надо отлить.

– Валяй, – кивнула она.

Я подошел к мужчине.

– Чего вы хотите? – спросил я.

– Ничего, – ответил он. – Просто стою и смотрю.

– Зачем?

– Да просто так.

– Тогда почему бы не пойти и не поискать другой объект для наблюдений? – многозначительно произнес я.

– Но я же не делаю ничего плохого, – обиженно протянул он.

– Может, и нет, но мне это не нравится, – сказал я. – Так что уходите. Сейчас же.

Я прошел мимо него и свернул в коридор в поисках мужского туалета.

А когда вернулся, его уже не было.

– Спасибо, – сказал я Бетси и занял свое место. – Налетай! – крикнул я группе людей, проходивших мимо. – Делайте ваши ставки, господа! Одиннадцать к четырем.

Несколько билетиков у нас купили, но бизнес шел вяло. Каждый забег заканчивался не в нашу пользу, что вообще-то в порядке вещей. Такое бывает. Но при таком раскладе чем больше ставок мы принимали, тем больше денег теряли.

Однако мы были вознаграждены в последнем забеге, когда первым пришел какой-то аутсайдер, котирующийся двадцать к одному, на фаворита ставили почти все, а он подвел.

– Эта лошадка спасла наши шкуры, – улыбаясь во весь рот, заметил Лука.

– Ты хотел сказать, сохранила тебе работу, – улыбнулся я в ответ.

– В твоих мечтах, – ответил он.

Скорее в моих ночных кошмарах.

– Так что там в целом? – спросил его я.

В старые добрые времена об этом можно было судить по толщине пачки банкнот у меня в кармане, но теперь следовало учитывать баланс на кредитной карте и данные Интернета.

– Мы в минусе на тысячу пятьсот шестьдесят два фунта, – ответил Лука, сверившись с показателями на мониторе.

– Могло быть и хуже, – сказал я. Вспомнился первый день скачек в Аскоте, вторник, когда мы также потеряли деньги.

– Конечно, могло, – кивнул Лука. – Если бы фаворит пришел первым на последнем забеге, мы потеряли бы еще одну тысячу, это как минимум.

Я выразительно приподнял брови, он усмехнулся:

– Не получилось снять с фаворита сколько хотелось. Чертов Интернет вдруг вырубился.

– Только у нас или у всех остальных тоже? – с самым серьезным видом спросил я.

– Не знаю, – задумчиво пробормотал он. – Но скоро выясню.

Мы с Лукой принялись упаковывать оборудование, Бетси выплачивала деньги немногочисленным клиентам, оказавшимся в выигрыше. Толпа устремилась к выходам, все спешили поскорее убраться отсюда, чтоб не попасть в пробку. Без сомнения, оплачивать выигрыши по билетам последнего забега придется еще и завтра.

В компьютере содержались данные по всем принятым ставкам, как выигравшим, так и проигравшим, и меня не переставал удивлять тот факт, как много выигравших билетов так и оставались неоплаченными. Наверное, некоторые просто теряют их, возможно, какие-то особо тупые игроки просто не понимают, что выиграли, но почти каждый день за деньгами по двум-трем выигравшим ставкам так никто и не приходил. Таких людей называли сонями, для нас их деньги являлись чем-то вроде премиальных. Но особо рассчитывать на них не стоило. На наших билетах не проставлялась дата истечения срока выплат, и буквально накануне мне пришлось выдать такому соне выигрыш с прошлогодних Королевских скачек. Возможно, билет его провалялся целых двенадцать месяцев где-то в кармане плаща, или же он засунул его за ленту на цилиндре, где билетик тихо и терпеливо ждал, когда его обнаружат и выплатят выигрыш.

Толпа значительно поредела, все разошлись по стоянкам, и к этому времени мы с Бетси и Лукой упаковали большую часть нашего оборудования и погрузили его на маленькую тележку на колесиках, служившую во время работы подставкой для компьютера. Помещение опустело, если не считать нескольких букмекеров, которые, как и мы, собирали и складывали свое оборудование, лавируя среди накопившегося мусора – смятых газет, разорванных билетов, раздавленных стаканчиков для кофе и недоеденных сандвичей.

– Может, вдарим по пивку? – осведомился Лука, пока я перетягивал скотчем один из ящиков.

– Не мешало бы, – я поднял на него глаза. – Но не могу. Должен навестить Софи.

Он понимающе кивнул.

– Тогда в другой раз. Ну, мы с Бетси пойдем, если больше не нужны. Надо успеть на поезд в город, намечается вечеринка в парке.

– Валяйте, – кивнул я. – Идите, я упакую все остальное.

– Справишься? – спросил Лука.

Он прекрасно знал, что справлюсь. Я ведь все время этим занимался. Просто считал неудобным уйти вот так, не спросив.

Я улыбнулся ему:

– Без проблем. – И махнул им рукой: – Ступайте, ребята. Утром увидимся. В обычное время.

– Ладно, – сказал Лука. – Спасибо.

И они ушли, оставив меня одного возле тележки с оборудованием, прикрытым брезентом. Я проводил их взглядом, Бетси шла рука об руку со своим молодым человеком. В какой-то момент, прежде чем скрыться из виду, они вдруг остановились и обнялись. «Еще одна счастливая парочка на пути к барной стойке, – подумал я, – еще одна импровизированная вечеринка с выпивкой после скачек».

И вздохнул.

Наверное, когда-то и я был вот так же счастлив. Но страшно давно. Что же случилось со счастливыми денечками? Неужели они уже никогда не повторятся?

Рукавом пиджака я стер пот со лба и подумал: «Господи, до чего же хочется глотнуть холодного свежего пива». Так хотелось передумать, догнать двух своих помощников, но я знал: это приведет к большим неприятностям, и глоток пива просто того не стоит. Так было всегда.

Я снова вздохнул, погрузил две оставшиеся коробки на тележку, закрепил их эластичными шнурами поверх зеленого брезента. Потом ухватился за ручку и отпустил тормоза. Как только что было сказано Луке, я вполне мог справиться с этим один, хотя вдвоем, конечно, было бы легче, особенно когда тележка начала катиться по наклонной плоскости пандуса, к туннелю под трибунами. Я вцепился в ручку изо всех сил.

– Давайте помогу, – раздался голос у меня за спиной.

Я остановился, обернулся. Тот самый мужчина в кремовом льняном костюме. Он стоял примерно в пятнадцати ярдах, привалившись спиной к металлической решетке, отделявшей помещение для букмекеров от королевского сектора. Я не замечал его, пока мы паковались, и не знал, сколько времени он простоял здесь, наблюдая за мной.

– И кто же предлагает мне помощь? – осведомился я.

– Я знал вашего дела, – снова сказал он, направляясь ко мне.

– Это я уже слышал.

Большинство людей, знавших моего деда, терпеть его не могли. Он был типичным воинственным букмекером, обращавшимся как с клиентами, так и со своими коллегами в равной степени презрительно. Впрочем, они отвечали ему тем же. Он был, что называется, человеком «с характером»; выходил на скачки в любую погоду в том возрасте, когда все нормальные старики уже давно отдыхали на пенсии. Да, моего деда знали многие, а вот близких друзей у него было немного. Если вообще были.

– Когда он умер? – спросил мужчина и ухватился за ручку тележки с другой стороны.

В полном молчании мы толкали тележку по пандусу и остановились на ровной площадке уже перед трибунами. Я повернул голову, взглянул на своего помощника. Седые волосы эффектно оттенял темный красивый загар. «Такого загара в Англии не получишь», – подумал я.

– Семь лет назад, – ответил я.

– А от чего именно умер? – спросил он. Я различил в его голосе легкий акцент, вот только определению он никак не поддавался.

– Да ни от чего, – сказал я. – Просто от старости. – «И вредности характера, черт бы его побрал, – добавил я про себя. – Точно решил, что уже прошел свою дорогу в этом мире и пора бы перебраться в другой». Он вернулся со скачек в Челтенхеме, всю пятницу проходил какой-то подавленный и отрешенный, а в субботу вечером испустил дух. Патологоанатом, делавший вскрытие, не смог назвать причину смерти. Все колесики и винтики организма работали нормально, остротой мысли дед отличался до последних дней. И я был уверен: он просто захотел умереть и умер.

– Но ведь он был не так уж и стар, – заметил мужчина.

– Семьдесят восемь лет, – сказал я. – И два дня.

– Совсем не старый, – сказал мужчина. – По нынешним меркам.

– Ну, для него достаточно стар, – сказал я.

Мужчина смотрел на меня удивленно.

– Просто мой дед решил, что пришла пора лечь и умереть.

– Шутите, что ли?

– Какие там шутки, я серьезно, – ответил я.

– Старый глупый жулик, – пробормотал незнакомец себе под нос.

– А вы хорошо знали моего деда? – спросил я.

– Я его сын, – просто ответил он.

Я смотрел на него, раскрыв от изумления рот.

– Так, стало быть, вы доводитесь мне дядей, – сказал я.

– Нет, – ответил он и заглянул мне в глаза. – Я твой отец.

Глава 02

– Но вы никак не можете быть моим отцом, – растерянно пробормотал я.

– Могу, – спокойно ответил он.

– Мой отец умер, – возразил я.

– А ты откуда знаешь? – спросил он. – Разве видел его мертвым?

– Нет, – сказал я. – Но просто… знаю. Мои родители погибли в автокатастрофе.

– Это тебе дед наплел?

Ноги у меня подкосились. Мне было тридцать семь лет, и все то время, что я себя помнил, я жил без отца. И матери тоже не было. Сирота. Меня вырастили дед с бабкой, которые и рассказали, что родители погибли, когда я был еще младенцем. Зачем им понадобилось лгать?

– Но я видел снимок, – сказал я.

– Кого?

– Моих родителей.

– Так ты меня узнаешь?

– Нет, – ответил я. Впрочем, снимок был крохотный, совсем старый, тридцатисемилетней давности. Так что разве я мог узнать его сейчас?

– Послушай, – сказал он. – Нет ли тут поблизости местечка, где можно спокойно посидеть?

Так что в конце концов я все же выпил пива.

Мы сидели за столиком возле бара, из окна был виден парадный круг. Мужчина в кремовом льняном костюме пояснял мне, кто я такой.

Я не знал, можно ли ему верить. Не понимал, почему дед и бабушка лгали мне. Но, с другой стороны, к чему этому внезапно возникшему незнакомцу тоже лгать мне теперь? Я не видел смысла.

– Мы с твоей мамой действительно попали в аварию, – сказал он. И опустил глаза. – А потом она умерла. – Он довольно долго молчал, точно не был уверен, что говорить дальше.

Я тоже сидел молча и смотрел на него. И не испытывал каких-то там особенных эмоций, лишь смущение.

– Почему? – спросил я.

– Что «почему»?

– Почему вы решили прийти именно сегодня и рассказать мне все это? – Я уже начал злиться – за то, что этот человек нежданно-негаданно вторгся в мою жизнь. – Почему не остались там, где были все это время? – Я даже повысил голос. – Почему не держались подальше, как было все эти тридцать семь лет?

– Потому, что захотел увидеть тебя, – ответил он. – Ведь ты мой сын.

– Нет. Никакой я тебе не сын! – крикнул я.

В баре было несколько посетителей, заскочивших выпить по маленькой, прежде чем отправиться домой. Все они обернулись и смотрели на нас.

– Ты мой сын, – тихо сказал он. – Нравится тебе это или нет.

– Но с чего это вдруг такая уверенность? – цеплялся я за воображаемую соломинку.

– Не валяй дурака, Эдвард, – сказал он, разглядывая свои пальцы.

Впервые он назвал меня по имени, и звучало это непривычно, странно. При крещении меня действительно нарекли Эдвардом, но всю жизнь называли просто Нед. Даже дед никогда не называл меня Эдвардом. За исключением тех случаев, когда особенно на меня злился или же когда я, еще ребенком, проказничал.

– Ну а вас как величать? – спросил я.

– Питер, – ответил он. – Питер Джеймс Тэлбот.

Да, действительно, отца моего звали Питер Джеймс Тэлбот. Эти имя и фамилия были выведены зелеными чернилами в моем и его свидетельствах о рождении. Я знал и помнил каждую букву в этих документах. На протяжении многих лет записи в них были единственным связующим звеном между мной и родителями. Свидетельства и еще маленькая выцветшая и измятая фотография, которую я всегда носил с собой.

Я достал из кармана бумажник, передал ему снимок.

– Блэкпул, – уверенно произнес он, изучая фотографию. – Это снято в Блэкпуле. Мы ездили туда в ноябре, посмотреть иллюминацию. Триша, твоя мама, была на третьем месяце беременности. Беременна тобой.

Я взял у него снимок и долго смотрел на молодого человека, стоявшего рядом с темно-зеленым «Фордом Кортина». Прежде я проделывал это сотни раз. Потом поднял глаза на человека, сидевшего напротив, снова взглянул на снимок. Я вовсе не был уверен, что это один и тот же человек, но и сказать, что это не одно и то же лицо, не мог.

– Ты уж поверь, это я, – сказал он. – А это моя первая в жизни машина. На этом снимке мне девятнадцать.

– А маме сколько было? – спросил я.

– Вроде бы семнадцать, – ответил он. – Да, точно, ей тогда только что исполнилось семнадцать. Я еще тогда пытался научить ее водить машину.

– Рановато вы начали.

– Да… пожалуй. – Он смотрел смущенно. – Мы не планировали заводить детей. Так уж вышло. Сюрприз.

– Спасибо, – саркастически заметил я. – А вы были женаты?

– Когда был сделан этот снимок, нет.

– Ну а когда я родился? – спросил я, не уверенный, что хочу знать ответ.

– О, да, – уверенно ответил он. – Тогда уже были.

Странно, но я испытал нечто похожее на облегчение, узнав, что являюсь законнорожденным. Впрочем, какое это имеет значение, особенно теперь? И все-таки, решил я, имеет. Это означало, что отношения между родителями были серьезные. Возможно, даже была любовь. Им было небезразлично, по крайней мере тогда.

– Почему ты уехал? – спросил я. Главный вопрос.

Он ответил не сразу, сидел и смотрел на меня.

– Испугался, наверное, – после паузы ответил он. – Когда твоя мама умерла, я понял, что с младенцем без жены мне не справиться. Вот и сбежал.

– Куда?

– В Австралию, – сказал он. – Но не сразу. Сперва завербовался на торговое судно под флагом Либерии, в ливерпульских доках. Плавал на нем, повидал весь мир. Потом сошел в Мельбурне и остался там.

– Зачем теперь вернулся?

– Подумал, неплохая идея, – ответил он.

«Идея – хуже некуда».

– На что рассчитывал? – спросил я. – Что я брошусь к тебе с распростертыми объятиями, и это после всего, что было? Я считал тебя погибшим. И вот еще что. Думаю, для меня было бы лучше, если б ты действительно погиб.

Он смотрел на меня печальными глазами. Наверное, я все же переборщил.

– Ну, – начал я, – определенно было бы лучше, если б ты не вернулся.

– Но я хотел увидеть тебя, – сказал он.

– Зачем? – громко спросил я. – Ведь все эти тридцать семь лет ты меня видеть не желал.

– Тридцать шесть, – поправил меня он.

Я горестно всплеснул руками.

– Еще того хуже. Ведь это значит, ты сбежал, когда мне исполнился год. Как мог отец совершить такое? – Я снова разозлился, причем не на шутку. Пока что самому мне Бог детей не послал, но это вовсе не означало, что я их не хотел.

– Прости, – сказал он.

«Этого явно недостаточно», – подумал я.

– Так что все же заставило тебя приехать именно сейчас? – спросил я. – Почему не решался на протяжении стольких лет?

Он сидел прямо передо мной и молчал.

– Ведь ты даже не знал, что твойотец умер. Ну а мать, моя бабушка? Ты ни разу не спросил о ней.

– Я хотел видеть только тебя.

– Но почему именно сейчас? – снова спросил я.

– Я долго думал об этом, – сказал он.

– Только не пытайся сказать, что тебя вдруг одолели муки совести, – выпалил я и иронически расхохотался.

– Эдвард, – строго заметил он, – тебе эта язвительность не к лицу.

Смех так и застрял в горле.

– Ты не имеешь права указывать мне, как себя вести, – со всей серьезностью сказал я. – Ты потерял это право, когда удрал.

Он смотрел на меня, как побитая собака.

– Так что тебе надо? – спросил я. – Денег у меня нет.

Тут он резко поднял голову.

– Мне не нужны твои деньги.

– Тогда что? – спросил я. – Только не говори, что нужна любовь. Не получишь.

– Ты счастлив? – неожиданно спросил он.

– Просто безмерно, – солгал я. – Каждое утро вскакиваю с постели, и сердце переполняет радость от наступления нового чудесного дня.

– Ты женат? – спросил он.

– Да, – ответил я, не вдаваясь в детали. – А ты?

– Нет, – ответил он. – Уже нет. Но был женат. Дважды. Вернее, трижды, если считать твою маму.

Я подумал, что маму стоило посчитать.

– Дважды овдовел, один раз развелся, – сказал он с кривой улыбкой. – Вот в таком порядке.

– А дети? – спросил я. – Не считая меня?

– Двое, – ответил он. – Девочки.

Стало быть, у меня есть сестры. Единокровные.

– И сколько им теперь?

– Ну, обеим уже за двадцать. Вернее, под тридцать. Мы не виделись лет эдак… пятнадцать.

– Смотрю, у тебя выработалась стойкая привычка бросать своих детей.

– Да, – задумчиво откликнулся он. – Наверное, ты прав.

– Так почему бы тебе не оставить меня в покое не отправиться искать их?

– Зачем искать, я знаю, где они, – ответил он. – Обе не желают меня видеть, категорически. Винят в смерти матери.

– И она тоже погибла в автокатастрофе? – спросил я, осознавая, что поступаю довольно жестоко.

– Нет, – тихо ответил он. – Морин покончила с собой. – Он умолк, какое-то время просто сидел и смотрел на меня. Я тоже не сводил с него глаз. – Я обанкротился, и, узнав об этом, она проглотила столько таблеток, что лошадь можно было убить. Я вернулся домой из суда и увидел у дома судебных приставов. А в доме ее, мертвую.

Его жизнь походила на мыльную оперу. Все время преследовали сплошные несчастья и трагедии.

– Почему ты разорился? – спросил я.

– Из-за игорных долгов, – ответил он.

– Игорных долгов? – изумился я. – Но ведь ты сын букмекера.

– Именно это и стало причиной несчастий, – ответил он. – Я тоже был букмекером. Но, очевидно, мало чему научился у отца. И букмекер из меня вышел никудышный.

– Я всегда считал, что игорные долги не подлежат рассмотрению в суде.

– В чисто техническом смысле, может, и нет. Но я назанимал кучу денег, а вот отдать не получилось. Потерял все. Все имущество до последней мелочи, дочерей, которые уехали к тете. С тех пор ни разу их не видел.

– Так ты до сих пор являешься банкротом? – спросил я.

– О нет, – ответил он. – Это было много лет назад. С тех пор сумел встать на ноги, а последнее время дела идут просто блестяще.

– Какие дела? – спросил я.

– Бизнес, – ответил он. – Мой бизнес.

К нам подошел официант в белой рубашке и черных брюках.

– Прошу прощенья, но мы закрываемся, – сказал он. – Может, допьете то, что осталось?

Я взглянул на часы. Уже половина седьмого. Поднялся и допил остатки пива.

– Мы можем где-то продолжить разговор? – спросил отец.

Я вспомнил о Софи. Я обещал ей, что приеду сразу после скачек.

– Мне пора к жене, – сказал я.

– Она что, не может подождать? – спросил он. – Позвони ей. Или приедем к тебе вместе.

– Нет, – поспешно ответил я.

– Почему нет? – продолжал настаивать он. – Она же доводится мне невесткой.

– Нет, – решительно ответил я. – Мне нужно время привыкнуть… ко всему этому.

– Ладно, – пробормотал он. – Но все же лучше позвонить ей и сказать, что немного задержишься, по делу.

Я снова подумал о Софи, своей жене. Она сидит в своей комнате перед телевизором, смотрит новости. Она всегда смотрит новости в шесть. Я знал, что она на месте, потому как выхода из этой комнаты у нее не было.

Дверь была заперта снаружи.

Софи Тэлбот, согласно Закону о психическом здоровье от 1983 года, держали последние пять месяцев под замком. Нет, конечно, то была не тюрьма, больница, прибежище для неопасных для окружающих психов, но для нее она являлась тюрьмой. Причем попадала она в подобное заведение не впервые. Половину из последних десяти лет жена моя провела в разного рода заведениях для умалишенных. И, несмотря на должный уход и лечение, состояние ее только ухудшалось. Что ждало ее в будущем, оставалось только гадать.