Текст книги "Пятьдесят на пятьдесят"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Феликс Фрэнсис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 09

Рано утром во вторник я поехал в Южный Девон и припарковал машину неподалеку от длинного ряда разноцветных пляжных домиков, выстроившихся за Престон-Сэндс, в Пейнтоне. Из Кенилворта пришлось выехать в четыре тридцать, чтобы избежать часа пик, и я добрался до места, которое агенты турфирм называют английской Ривьерой, всего за три часа с небольшим.

По иронии судьбы, пришлось проехать мимо ипподрома Ньютон-Эббот, где сегодня должны были состояться скачки. Но ехал я сюда не работать. Лука с Бетси должны были забрать оборудование и вечером ждать меня в Ньюбери. Я надеялся присоединиться к ним позже.

Я запер свой старенький «Вольво» и пошел прогуляться вдоль берега.

Приехал я довольно рано, Пейнтон еще только начал просыпаться, работники рядами расставляли шезлонги в бело-синюю полоску на траве, здесь позже должны были появиться отдыхающие. Людей на пляже было немного, несколько человек выгуливали собак, двое-трое занимались бегом трусцой. Какой-то мужчина с металлодетектором ковырялся в песке.

Прекрасный июньский день, и даже в восемь утра солнце уже довольно высоко стояло в небе, и яркие его лучи отражались в море миллионом танцующих искр. Становилось все теплее, и я пожалел, что не надел шорты и пляжные шлепанцы, а вместо этого вырядился в темные брюки и черные кожаные ботинки.

Вспомнились события вчерашнего дня.

– Южный Девон, – тихо сказал мне сержант Мюррей, когда мы стояли в холле зала суда.

– Что? – спросил я.

– Южный Девон, – повторил он. – Там убили вашу мать. В Пейнтоне, Южный Девон. Тело ее нашли на пляже, неподалеку от пирса.

– О, – протянул я.

– Четвертого августа семьдесят третьего года.

– Ясно. Спасибо вам, – кивнул я.

– Только не говорите старшему инспектору, что я вам сказал, – предупредил меня он, не спуская глаз с двери мужского туалета, за которой скрылся его начальник.

– Разумеется, ничего не скажу.

Он уже собрался отойти.

– А с ней был ребенок, которого тоже убили? – спросил его я. – Совсем маленький, младенец?

– Ну, в деле об этом ни слова, – ответил он и торопливо отошел в сторону: дверь туалета приоткрылась.

«Должно быть, бабушка что-то напутала», – подумал я.

Я снял туфли и носки, закатал брюки до колен и двинулся по пляжу.

Сам до конца я так и не понимал, зачем понадобилось проехать почти двести миль в поисках чего-то, что произошло тридцать шесть лет назад. Что я рассчитывал здесь найти – непонятно.

Накануне вечером я сел за компьютер, запустил поисковую систему «Гугл», ввел запрос «Убийство в Пейнтоне» и, к своему удивлению, обнаружил двадцать две тысячи ссылок. «А этот Пейнтон опасное местечко», – подумал я. И только затем понял, что почти все ссылки относятся к уик-эндам, по которым по телевизору показывали сериал «Загадочное убийство», а также к отзывам отдыхающих об обедах в местных отелях. Но были среди них и отчеты о реальных убийствах на побережье, хотя об убийстве Патриции Джейн Тэлбот в августе 1973 года я так ничего и не нашел. Просто Интернет, по всей видимости, не интересовали столь давние события.

И вот я шагал по пляжу в надежде, что пребывание здесь поможет мне понять, догадаться, что произошло так давно и почему.

Начался отлив, вода отступила, обнажив широкие полосы красноватого песка, сплошь испещренные какими-то мелкими следами и узкими желобками, по которым вода продолжала отступать к морю. Я целенаправленно продолжал шагать к югу, к пирсу, миновал величественные серые стены приморской гостиницы «Редклиф», нес туфли в руках, ноги утопали в песке. В какой-то момент остановился, оглянулся на оставленную мной цепочку следов.

Никак не удавалось вспомнить, когда я оставлял вот такие же следы на песке. Дедушка с бабушкой редко вывозили меня к морю, когда я был маленьким, но мы никогда не сидели и не ходили по пляжу. Во время войны деда отправили в Северную Африку, на протяжении двух лет он вдоль и поперек исходил египетскую пустыню. С тех пор у него выработалось стойкое отвращение к песку.

– Этот чертов песок повсюду проберется, – ворчал он и старался не приближаться к нему ни при каких обстоятельствах. Раз или два бабушка уговорила его посидеть на гальке в Брайтоне, пока я плескался в воде. Иногда мы ездили туда на день из Суррея, но никогда не отдыхали на берегу моря. Вообще, если вдуматься, мы ни разу не устраивали себе настоящих каникул. Для деда настоящим развлечением и отдыхом были скачки, куда он ездил почти ежедневно.

Пирс в Пейнтоне, как и все остальные пирсы в курортных зонах страны, был построен в конце девятнадцатого века, к нему причаливали суда для морских прогулок, когда начинался отлив и гавань мелела. С них же можно было нырнуть в воду. Как раз тогда появилась новая мода – купаться в соленой воде круглый год, считалось, это укрепляет здоровье. Очевидно, что инженеры Викторианской эпохи проявили незаурядное мастерство – почти все построенные ими пирсы благополучно дожили до наших дней, когда большинство людей пришли к выводу, что погружение в ледяную воду причиняет здоровью больше вреда, чем пользы.

Но пирсы выжили еще и благодаря тому, что их превратили в развлекательные центры. И пирс в Пейнтоне не был исключением, по всей его длине выстроились в ряд ларьки и аттракционы.

Я стоял на берегу в тени пирса и размышлял о том, что же могло произойти здесь с мамой. Интересно, где сам я находился в то время? Может, в тот судьбоносный день оказался здесь, в Пейнтоне, с родителями? Бывал ли здесь прежде, на этом самом месте у пирса, еще годовалым малышом? Был ли здесь, когда мама умерла?..

Смотреть тут было особенно не на что. Но я ничего такого и не ждал. Наверное, сглупил, примчавшись сюда из города, и теперь меня всю оставшуюся жизнь будет преследовать призрак матери, встретившей здесь ужасную смерть. Но что-то подсказывало мне, что посетить это место было необходимо.

Я достал из кармана брюк бумажник, вынул старенький измятый снимок родителей, сделанный в Блэкпуле. Всю жизнь я смотрел на него и тосковал по отцу. Именно его образ всегда доминировал в моем сознании, его, а не мамы. Дед с бабкой меня вырастили, именно они были моей семьей, но угнетала меня почему-то потеря отца, а не мамы.

И вот теперь я смотрел на ее изображение пристально, как никогда прежде. Стоял и оплакивал ее, думая о страшной смерти, которая подкараулила здесь совсем еще молодую женщину.

– Ты в порядке, парень? – раздался чей-то голос за спиной.

Я обернулся. На меня, прислонившись к одной из опор пирса, смотрел мужчина с седыми волосами, загорелый, в полинялом синем свитере и мешковатых шортах.

– В полном, – глухо ответил я и вытер слезы рукавом рубашки.

– А мы тебя еще оттуда заметили, – сказал мужчина и взмахом руки указал на выкрашенную свежей бежевой краской закусочную, что притулилась на берегу возле пирса. – Как раз открываемся. Хочешь чашечку чая?

– Да, пожалуй, – ответил я. – Спасибо.

– Тогда пошли, – сказал он. – Добро пожаловать.

– Спасибо, – повторил я, и мы вместе зашагали к его заведению.

– Он в порядке, мать! – крикнул мужчина и обернулся ко мне. – Моя половина вообразила, что ты собираешься утопиться, – сказал он. – Ну, ты понял. Войти в море и не вернуться.

– Да ничего подобного. – Мне даже удалось выдавить улыбку. – Нет, честное слово.

Он протянул мне большую белую чашку чаю с молоком, потом взял и себе у маленькой добродушной женщины, которая стояла за стойкой.

– Сахар? – спросил он.

– Нет, спасибо, – ответил я и с удовольствием отпил глоток горячей жидкости. – Денек сегодня выдался чудесный.

– Хорошо бы и дальше так, – сказал он. – Июль и август – самое напряженное время. На отдых приезжают целыми семьями. А вот в июне народу поменьше. Заказывают много чая, ну, иногда еще мороженое, бургеров почти совсем не берут. Нам нужно, чтобы солнышко светило все лето, иначе концов с концами не свести.

– А вы круглый год открыты? – спросил я.

– Нет, не получается, – ответил он. – С мая по сентябрь, да и то если повезет. Зимой я обычно работаю на стройке. Если, конечно, есть работа. Этот год выдался не ахти, кризис и все такое. Хотя, конечно, тоже есть свой плюс, люди реже стали ездить отдыхать за границу. Курс фунта – ниже некуда. Слишком накладно выходит.

Какое-то время мы молча пили чай.

– Ладно, мне пора, – сказал мужчина. – Не могу торчать тут весь день. Я еще выдаю напрокат катамараны и доски для серфингистов. Они же сами по себе на воду не спустятся, верно?

– Может, вам помочь? – спросил я.

Он посмотрел на мои черные брюки и белую рубашку.

– Чистые, – сказал я ему.

Он поднял на меня глаза, улыбнулся.

– Ладно, тогда пошли.

– Нед Тэлбот. – Я протянул ему руку.

– Хью Хансон. – Он ответил крепким рукопожатием.

– Что ж, Хью, – сказал я. – Где тут у вас эти самые мотоциклы с педалями?

Весь следующий час я провел за работой, помогал выкатывать катамараны и таскать доски для серфинга из двух больших железных контейнеров на пляж и выстраивать их в ряд на песке.

Ко времени, когда мы с Хью отправились выпить еще по чашке чаю, на брюках у меня красовалось несколько темных маслянистых пятен, а белая рубашка выглядела измятой.

– Отличная работа, – улыбаясь во весь рот, заметил он. – Спасибо.

– Это вам спасибо, – улыбнулся я в ответ. – Лучшей терапии после тяжелой утраты не придумать.

– Утраты? – удивился он и сразу стал серьезным.

– Да, – кивнул я. – Моя мама.

– Соболезную, – сказал он. – И когда она умерла?

– Тридцать шесть лет назад.

Он даже слегка растерялся, что и понятно.

– Было время оплакать, – пробормотал он.

– Да, – кивнул я. – Но я только вчера узнал, где она умерла.

– Где? – удивленно спросил он. – Да и какое значение это имеет, где умерла?

– Она умерла вот здесь, – ответил я. – Вот на том самом месте, – я показал. – Там, где я стоял, у пирса.

Он посмотрел туда, потом – снова на меня.

– Ее ведь убили, верно? – спросил он.

Я стоял, совершенно потрясенный, молча смотрел на него.

– Страшно жаль, – пробормотал он. – Вот уж не думал, что такая молоденькая девушка может быть чьей-то матерью.

– Ей было восемнадцать, – сказал я. – В сентябре должно было исполниться девятнадцать.

– Соболезную.

– Но вы-то оттуда знаете? – спросил я.

– Убийство молоденькой девушки в наших краях наделало столько шума. У моего отца был здесь тогда маленький бизнес, ну и я ему помогал. Тогда дела шли куда веселей, лодок у нас было много. Маленькие моторки, ну, знаете, и весельные тоже, большие такие. И из-за этого убийцы весь бизнес застопорился на целую неделю, а чтобы восполнить потом летние потери, нужны годы.

Я стоял на выложенной бетонными плитами дорожке и смотрел на то место у пирса.

– Они так и не поймали того, кто это сделал, верно? – произнес он. – Большую свинью нам подложил. Никто не чувствовал себя в безопасности, раз где-то рядом расхаживает убийца. Люди не приезжали в Пейнтон несколько лет. Глупо. Вряд ли убийца стал бы торчать возле места преступления. И потом, вроде бы твоя мама была не из местных?

Я покачал головой.

– А вы были здесь в тот день, когда ее нашли? – спросил я.

– Конечно, был, – ответил он. – Это отец нашел ее лежащей под пирсом. Нагнулся, хотел разбудить. «Надо же, – подумал он. – Совсем с ума сошла, заснула на пляже. А спать на пляже не разрешается». Немало настрадались мы от разных типов, которые так и норовили спереть что-нибудь, чтобы устроить себе шалаш. Короче, разбудить ее не удалось, потому как она была мертва. Он прямо весь так и побелел. Я подумал, его сейчас вырвет. Это я позвонил тогда в полицию. Из будки автомата, раньше она стояла вон там, на углу. – Хью показал.

– Так она выглядела, словно спит? – спросил я.

– Ну, наверное. Я к ней не подходил. – Голос у него был печальный. – Ко времени, когда позвонил, какой-то чертов доброхот из спасателей обнес это место веревкой, чтобы люди не лезли.

– Она… была раздета? – спросил я.

– Нет, – ответил он, – не думаю. – Потом призадумался на секунду-другую. – Давно это было, но вроде бы вся одежда была при ней. Иначе бы отцу не показалось, что она спит. Верно?

– А ваш отец жив? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Вот уже десять лет как помер.

«Жаль», – подумал я.

– А кто-нибудь еще видел ее, прежде чем натянули веревку? – спросил я.

– Всего несколько человек. Но не знаю, кто такие, – сказал он.

Должно быть, на лице моем отразилось разочарование.

– А уж чего только не понаписали об этом в местной газете, строчили день за днем, – заметил он и добавил: – Наверняка сохранились копии в здешней библиотеке. Уж эти репортеришки обязательно бы написали, если б она была раздета. Торчали тут целую вечность. И телевизионщики тоже.

Я взглянул на часы. Уже почти десять. Наверное, скоро библиотека откроется.

– А где у вас библиотека? – спросил я.

– На Кортленд-роуд, – ответил он. – Отсюда недалеко. Вон там. – И он указал рукой.

– Загляну туда чуть попозже, – сказал я.

– Может, съешь сандвич с беконом и яйцом? – предложил Хью, сменив тему. – Лично я не прочь.

– С удовольствием, – ответил я.

Мы уселись за столик у входа, и жена Хью принесла каждому из нас по кружке свежезаваренного чая и огромному сандвичу, причем бекон с яйцами положила так щедро, что свисало по краям. Я так и вгрызся в этот сандвич. До сих пор не осознавал, что так сильно проголодался.

– Сколько я вам должен? – спросил я, вытирая рот тыльной стороной руки и допивая чай.

– Прекрати, – буркнул в ответ Хью. – Ты это заработал.

– Спасибо, – сказал я и поднялся. – И пусть солнце светит вам все лето.

– Тебе спасибо. – Он тоже поднялся, мы обменялись крепким рукопожатием. – Уверен, что хочешь этого?

– Чего? – спросил я.

– Побольше выяснить о смерти матери?

– Вы это к чему?

– Знаешь, иногда лучше не поднимать волну, – заметил он. – А то такое может всплыть, что и сам не рад будешь.

«Что может быть хуже, чем узнать, что твою маму убил отец?» – мрачно подумал я.

– Спасибо за заботу, – сказал я. – Мне был всего год, когда она умерла, и я совсем ее не помню. Но почему-то чувствую, мне нужно выяснить все до конца. Ведь я ее родной сын, страшно хочется узнать о ней как можно больше. А сейчас я почти ничего не знаю. И начать следует отсюда.

Он кивнул.

– Дай знать, если потребуется какая помощь. Где меня найти, знаешь.

– Спасибо, – от всей души поблагодарил его я.

Махнул рукой на прощанье его жене, которая стояла за стойкой и была занята приготовлением багетов с креветками и сандвичей с крабами, и двинулся прочь.

– Вон туда! – крикнул вслед Хью и указал направление. Потом догнал меня. – Пройдешь по Полшем-роуд, потом под железнодорожными путями, второй поворот налево – и выйдешь к Полшем-парк. А уже там до Кортленд-роуд рукой подать. Первый поворот вправо. Библиотека на левой стороне, так что не пропустишь.

– Спасибо, – еще раз сказал я и зашагал в указанном направлении.

В библиотеке Пейнтона действительно хранились подшивки газет, но лишь за последние шесть недель.

– Вам придется поискать в Торквее, – приглушенным голосом произнесла приятная пожилая дама-библиотекарша. – Все старые выпуски местных газет хранятся в микрофильмах.

– Микрофильмах?

– Ну да, – ответила она. – Газетные страницы фотографируют и хранят в виде пленок. Для их просмотра нужен специальный аппарат. Экономит место, иначе бы мы задохнулись от целых гор старых газет.

– А в библиотеке Торквея они точно есть? – спросил я.

– О да, – ответила она. – У них хранятся все старые подшивки «Геральд Экспресс», возможно, даже «Вестерн Морнинг Ньюс».

– А это местные газеты? – спросил я.

– «Геральд Экспресс» что ни на есть самая местная, ну а «Вестерн» распространяется по всему Девону и Корнуоллу.

– Благодарю вас, – сказал я и направился к машине.

Я сидел в темной комнате библиотеки Торквея за аппаратом для просмотра микрофильмов и проглядывал все выпуски «Геральд Экспресс» за август 1973 года, выискивая материалы, где упоминалось бы об убийстве восемнадцатилетней Патриции Тэлбот, тело которой было обнаружено под пирсом в Пейнтоне.

Как и говорил Хью Хансон, материалов таких было множество, и писали о происшествии на протяжении многих дней. Целую неделю после обнаружения тела новости об этом ужасном убийстве занимали первые полосы. Но, несмотря на обилие слов, конкретных деталей и фактов было немного, а о результатах расследования – и вовсе ничего.

Однако, вопреки своим опасениям, я узнал, что найдена она была не голой. И что никаких признаков изнасилования, несмотря на массу спекуляций на эту тему, обнаружено не было. Местная полиция подтверждала тот факт, что молодую женщину задушили. И что она была мертва на протяжении нескольких часов, прежде чем ее тело в семь тридцать утра нашел мистер Винсент Хансон.

То есть отец Хью.

Большинство же статей описывали страх, который вселился в местных обитателей после нераскрытого убийства на пляже, особо подчеркивалось, что он самым отрицательным образом скажется на местной туристической индустрии; многие семьи, собиравшиеся сюда на отдых и привлеченные дешевизной, предпочли Майорку этому английскому курорту.

О самой Патриции Тэлбот было на удивление мало информации. Никакого упоминания о том, находилась ли она на отдыхе или работала здесь. Не назывался отель, где она остановилась, не говорилось даже о том, была ли одна или с мужем. Ни единого слова о пятнадцатимесячном сыне, оставшемся без матери. Лишь в одной из статей упоминался отец, да и то только в том контексте, что ему нечего сказать. Фотографий его тоже не было. Сама цитата: «„На данный момент у меня нет никаких комментариев“, – сказал мистер Тэлбот на выходе из полицейского участка», – появилась в газете через три дня после обнаружения тела.

Так что он убежал не сразу, сделал я вывод.

Чтение первых полос «Геральд Экспресс» изрядно меня утомило, и я пошел в справочный отдел библиотеки.

– Скажите, у вас есть «Вестерн Морнинг Ньюс»? – спросил я у одного из молодых сотрудников.

– За какое время?

– Август 1973-го, – ответил я.

– К сожалению, у нас хранятся выпуски «Морнинг Ньюс» лишь с семьдесят четвертого года, – ответил он. – Возможно, вам придется обратиться в библиотеку Эксетера или даже Плимута, только там могут быть более ранние выпуски.

– Ясно, – кивнул я. – В любом случае спасибо, – и повернулся, чтоб уйти.

– Но у нас есть «Пейнтон Ньюс» за семьдесят третий, если, конечно, это вам интересно, – бросил он мне вдогонку. – Они разорились и перестали выходить в семьдесят шестом.

«Пейнтон Ньюз» был еженедельником, и за первую неделю августа я не нашел в нем ничего нового, чего бы не прочел в «Геральд Экспресс». Я уже собрался было прекратить поиски, но вдруг что-то заставило меня просмотреть колонки за следующую неделю. И тут я наконец нашел объяснение словам бабушки.

На третьей странице был опубликован краткий отчет о дознании в суде коронеров Южного Девона по делу о внезапной и насильственной смерти Патриции Тэлбот, возраст восемнадцать лет, проживала в Нью-Мейден в Суррее.

Согласно отчету, в ходе вскрытия выяснилось, что главной причиной смерти стала асфиксия в результате сильного сдавливания шеи, при этом была повреждена гиоидная кость – признак, характерный для удушения руками.

В завершение патологоанатом особо отметил, что покойная в момент смерти была беременна и что в чреве у нее находился плод женского пола, срок беременности составлял от восемнадцати до двадцати недель.

Так, значит, он действительно убил ее дитя.

Убил мою сестренку.

Глава 10

Я не поехал в Ньюбери на вечерние скачки. Вместо этого отправился прямо домой, в Кенилворт.

Я пребывал в гневе.

Был просто вне себя от ярости.

Как мог отец всего неделю назад приехать в Аскот, вести себя так естественно и дружелюбно, зная, что именно он убил мою маму, а вместе с ней и нерожденного ребенка?

Невозможно, необъяснимо, и я ненавидел его за это.

С чего это вдруг ему понадобилось возвращаться из Австралии? Чтобы перевернуть всю мою жизнь?..

Или же он приехал из-за тех стеклянных зернышек и денег? А не только для того, чтобы повидаться со мной?

Я долго лежал без сна, прокручивая все это в голове, пытаясь разобраться, но результатом были все новые и новые вопросы без ответов:

Чьи деньги были спрятаны у него в рюкзаке?

Связаны ли они каким-либо образом с зернышками, контурами радиочастотной идентификации, и черной коробкой сканера?

Может, его убили из-за этих самых денег, или же для преступника было важней заполучить ту черную коробочку и стеклянные зернышки?

И для чего именно они предназначались?

У каждого профессионального игрока найдется своя история о нечестном тренере или владельце, выставившем на скачки не ту лошадку. О том, как победил именно этот «рингер», а у фаворита не было против него никаких шансов. Неожиданный победитель всегда вызывает подозрение в нечестной игре, и в далеком прошлом, до того, как скачки превратились в отлаженную и прекрасно организованную индустрию, слухи и истории о «рингерах» лишь множились, и была в них немалая доля правды.

Но выставить на скачки «рингера» всегда было гораздо труднее, чем люди себе это представляли, особенно если лошадь числилась за большой конюшней с хорошей репутацией. И не только потому, что с введением чипов качество идентификации значительно повысилось. Если лошадь впервые участвовала в скачках, ее обязательно сканировал прикрепленный к ипподрому ветеринар, хотя позже это делали значительно реже; однако это вместе с подробным «лошадиным паспортом» сильно затрудняло подмену одной лошади другой. Вторая трудность заключалась в том, что во всех этих процедурах участвовало слишком много людей.

Есть одна испанская поговорка: «То, что знают двое, известно лишь Богу. То, что знают трое, – знают все».

Выставить на скачки «рингера» требовало знаний и подготовки, и тремя людьми тут никак не обойтись. Мальчик-конюшенный, водитель специального фургона, организатор самой перевозки и жокей – это уже не говоря о владельце и тренере.

Держать мошенничество в тайне от них просто невозможно, потому как каждый сразу поймет и узнает – лошадь не та. Люди, каждый день работающие с лошадьми, видят в них личности, знают все их черты и индивидуальные особенности, относятся к ним не как к животным. Часто говорят, что любой выдающийся тренер лучше знает характер и особенности своих лошадей, нежели членов собственной семьи. Поговаривали, будто Лестер Пиггот, великий тренер, мог узнать любую лошадь, на которой он когда-либо скакал, даже если она убегала от него под проливным дождем, окутавшим все вокруг непроницаемой пеленой.

И все довольно быстро, если не сразу, заметили бы, что выходящая на круг знаменитость вовсе не является той, за кого ее выдают, и завсегдатаи скачек легко могут различить «рингера», если, конечно, его не растили и готовили где-то в далекой от естественного окружения среде. Так что вряд ли можно надеяться на то, что секрет, известный пусть и ограниченному кругу лиц, не выплывет вскоре наружу.

Так что толку от всех этих идентификаций с помощью чипов?

Пытаясь найти разгадку, я наконец уснул.

Не уверен, что меня разбудил именно шум, но внезапно я проснулся и, лежа в темноте, вдруг со всей отчетливостью понял: что-то не так.

Я лежал тихо, на спине, дышал еле слышно.

Как это обычно бывало летом, одно из окон спальни я оставил открытым. Но никакого подозрительного шума за этим окном не было. Ничего, кроме ветерка, шелестевшего в листве березы, что росла у дороги, ну и отдаленного шума автомобилей, изредка проносившихся по Эбби-Хилл.

Я уже начал думать, что мне померещилось, как вдруг снова отчетливо расслышал тот же звук. Приглушенный, поскольку дверь в спальню была закрыта, но я сразу понял, что это такое. Кто-то расхаживал внизу по кухне, открывал шкафчики. Дверцы кухонных шкафчиков захлопывались с помощью маленьких магнитов. Как раз такой характерный звук я только что и услышал.

Я лежал и думал: что же делать, как лучше поступить?

Сержант Мюррей предупреждал, что свидетели убийства часто подвергаются опасности, и я уже пожалел о том, что не воспринял эти его слова всерьез.

Может ли человек, находящийся внизу, причинить мне вред или удовлетворится обшариванием кухонных шкафчиков, думая, что я крепко сплю?

Проблема заключалась в том, что мне как-то не слишком верилось, что пробравшийся в дом незнакомец обшаривает шкафчики с целью приготовить себе чашку чаю или кофе. Нет, он наверняка пришел за отцовским рюкзаком или его содержимым, но ни того ни другого в кухне не было. Я все спрятал в шкаф в спальне, затолкал в самый дальний угол. И это только вопрос времени, рано или поздно он догадается об этом, поднимется сюда и увидит, что я не сплю.

Может, стоит поднять шум, сбежать вниз по лестнице, потребовать ответа на вопрос, кто пробрался в мой дом, и спугнуть незваного гостя? Но затем я вспомнил два удара ножом, нанесенные отцу в живот. Может, ко мне пожаловал тот тип с близко посаженными глазками со стоянки в Аскоте, может, у него с собой нож с лезвием двадцати сантиметров в длину, который он, не задумываясь, пустит в ход, стоит ему меня увидеть?

И вот я тихо и осторожно потянулся к телефону, который стоял на тумбочке, с намерением позвонить в полицию. Решил, что все же лучше остаться в живых, даже если поздней предстоят неприятные объяснения на тему того, как это у меня в шкафу оказались тридцать тысяч фунтов наличными, принадлежащие кому-то другому. «Куда как лучше, – подумал я, – чем проливать из-за них кровь».

Поднял трубку, но гудка не было. Видно, мой гость уже позаботился об этом.

И, как всегда, я оставил мобильник в машине.

Итак, подумал я, каков же план «В»?

Никакого смысла лежать в постели и ждать, когда он поднимется и вонзит в меня нож, не было. Я был уверен: этот человек не уйдет, когда внизу, на кухне, ему ничего не удастся найти. Нет, никаких иллюзий на тему того, что, обыскав там все и не найдя, он не заявится и в спальню, у меня не было. И тогда мне конец.

Нет, сама смерть меня не слишком пугала. Но умирать я вовсе не собирался, по крайней мере до тех пор, пока Софи не станет лучше. И еще когда я знаю, что где-то в далекой Австралии у меня есть сестры. И уж особенно до того, пока я не выясню, что означает вся эта чертовщина. Мне всегда было страшно жаль солдат, погибших на войне, и не только потому, что они мертвы, но еще и потому, что так никогда не узнают, кто победил, не поймут, что не напрасно пожертвовали своими жизнями.

Наверное, мне просто хотелось умереть своей смертью и в свое время, независимо от чьей-то там злой воли.

Слабый желтоватый свет уличного фонаря просачивался сквозь шторы, и я огляделся по сторонам. Увы, но в моей спальне не было никакого оружия или предмета, хотя бы отчасти способного его заменить.

Я осторожно встал с постели, натянул трусы. Может, и не удастся защититься от убийцы, но как-то не хотелось, чтобы он застиг меня голым.

Наверное, стоит бросить деньги и все прочие предметы вниз с лестницы, пусть забирает и сваливает. Что угодно, лишь бы он не поднялся сюда с намерением покончить со мной.

Я тихо подошел к шкафу, но, не успев открыть дверцу, услышал, как скрипнула третья снизу ступенька лестницы. Я вот уже несколько лет собирался ее починить, просто лень было отдирать прибитый к ней ковер. Самому мне так опротивел этот скрип, что я взбегал наверх сразу через две ступеньки, минуя это место. Коврик там совсем износился, коварную ступеньку было хорошо видно.

Но мой незваный гость об этом не знал, не разглядел в темноте. Ступенька всегда скрипела, когда на нее наступали, а потом, стоило поднять ногу, снова издавала жалобный скрип.

Я так и застыл как вкопанный у шкафа, стоял и прислушивался. Затаил дыхание и почувствовал, как кровь стучит в ушах. Скрип был только один, видно, неизвестный остановился на полпути и прислушивался, так же настороженно, как и я.

Надо набрать воздуху.

Я решил дышать через нос. Он был немного заложен, и я всхрапнул, потом со свистом выпустил воздух. Потом еще раз и еще. И услышал, как ступенька скрипнула снова, мой ночной гость сошел с нее. «Наверное, поднимается наверх, а не спускается», – решил я. И еще раз всхрапнул. Пусть думает, что я сплю.

Шкаф стоял прямо за дверью в спальню.

Я всем телом вжался в стену и уставился на дверную ручку – медный рычажок с небольшим завитком на конце. Сердце билось так громко, что, казалось, его слышно на лестнице.

Ручка начала опускаться, вместе с ней и сердце мое ушло в пятки. И вот дверь медленно отворилась.

Нападение – лучший способ обороны.

Когда дверь оказалась наполовину открытой, я навалился на нее что есть силы, и мне удалось закрыть ее. Но не до конца – мешала правая рука ночного гостя. Я отчетливо видел эту руку в перчатке и голое запястье. Обладатель ее издавал стон всякий раз, когда я наваливался на дверь всем своим весом.

– Черт, да ты мне руку сломал! – крикнул он.

«Вот и славно, – подумал я. – Жаль, что совсем не оторвал».

– Что тебе надо? – крикнул я через дверь, продолжая зажимать его руку.

– Отвали, – взвизгнул он. – Иначе убью тебя, ублюдок!

Постараюсь не дать ему сделать это.

И я поставил правую ногу так, чтобы дверь не открылась, откинулся назад, а потом снова резко навалился всем весом.

На этот раз он издал не стон – болезненный и громкий крик.

Я повторил процедуру. Он снова завопил.

– Чего ты хочешь? – прокричал я.

– Свернуть твою вонючую шею, вот чего! – ответил он через дверь, и тон не оставлял сомнений в искренности этого намерения.

Я снова навалился, дверь со скрипом вжалась в раненую руку.

– Чего ты здесь ищешь? – спросил я.

– Микрокодер, – ответил он.

– Чего?

– Микрокодер, – повторил он.

– Как выглядит? – спросил я.

– Плоская черная коробочка с кнопками, – ответил он. – Отдай мне, и я уйду.

– Ты не в том положении, чтобы выдвигать требования, – заметил я, продолжая держать дверь. – Для чего предназначен этот микрокодер?

Вместо ответа он с силой навалился на дверь с другой стороны, пытаясь ее открыть, но помешала моя нога. Однако ему все же удалось высвободить руку. И дверь захлопнулась.

Я потерял свое преимущество. Однако вскоре услышал, как он спускается вниз по ступенькам.

– Для чего нужен этот микрокодер? – снова крикнул я через дверь.

– Не твоего ума дело. – Он оказался ближе, чем я рассчитывал. – Просто отдай, и все.

– Но у меня его нет, – сказал я.

– А я думаю, что есть.

– Так он твой, что ли? – спросил я.

– Твой папаша украл, – ответил он. – И я хочу вернуть.

– Так вот почему ты убил отца?

– Никого я не убивал, – сказал он. – А вот тебя бы убил, придурок. Ужас до чего больно.

– Так тебе и надо, – сказал я. – Будешь знать, как врываться без приглашения в дома других людей.

– Но это еще не дает тебе права ломать мне руку! – взвизгнул он.