Текст книги "Пятьдесят на пятьдесят"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Феликс Фрэнсис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 20

В пятницу в три часа дня я сидел в часовне при крематории в Слоу, и вот мимо меня четверо мужчин пронесли гроб с телом отца и поставили на покрытый тканью катафалк.

Вошел священник в белом стихаре поверх черной сутаны, встал за кафедрой.

– Вы сын? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Ждете кого-то еще?

– Нет.

– Хотите что-нибудь сказать об усопшем? – спросил он.

– Нет.

– Хорошо. Тогда начнем.

Двери в задней части часовни со скрипом отворились. Я обернулся. Вошел сержант Мюррей, сел на скамью в двух рядах от меня. Я кивнул ему, он ответил тем же. Затем я обернулся к священнику, он уже принялся за дело:

– Ты есть воскресение и жизнь, сказал Господь; тот, кто верит в меня, хоть и мертв, будет жить; те, кто живут и верят в меня, никогда не умрут…

И священник продолжал бубнить слова поминальной молитвы, выложив перед собой Книгу Псалмов.

Но я не слишком прислушивался к его словам.

Вместо этого сидел и смотрел на простой деревянный гроб и пытался запомнить лежавшего в нем человека. Живым я видел его совсем недолго, не больше часа, однако неожиданное его появление влияло на всю мою жизнь на протяжении последних двух с половиной недель, как не влияло на протяжении целых тридцати семи лет.

Трудно описать, какие чувства обуревали меня в тот момент. Пожалуй, гнев превалировал над всеми остальными. Гнев потому, что теперь отец ушел навсегда, так и не сделавшись настоящим отцом.

Нет, конечно, отцом он был. Это доказала экспертиза ДНК. Но казалось, он не имел ко мне никакого отношения. И тем не менее он и его поступки повлияли на мою жизнь, на то, кем я был и кем стал.

Я жалел о том, что не смог поговорить с ним дольше в ту роковую ночь, что у нас не было шанса встретиться и поговорить еще раз, пусть даже беседа эта вылилась бы в укоры и недовольство его поступками или же привела бы к получению ответов на безответные до сих пор вопросы. Почему он убил маму? Почему убежал? Почему не взял меня с собой? Как мог бросить меня так надолго? И главное: почему и с какой целью он вдруг вернулся?

Я думал о его дочерях, моих сестрах, живших в далекой Австралии. Наверное, до сих пор не знают, что отца их уже нет в живых. Может, мне стоит помолиться от их имени?

Священник меж тем уже заканчивал.

– В надежде и вере в воскресение к жизни вечной через Господа нашего Иисуса Христа мы передаем Всемогущему Богу брата нашего Питера; тело его, земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху. Благослови его Бог, спаси и сохрани, дай ему вечный покой. Аминь.

Произнося последние слова, священник нажал на какую-то кнопку в кафедре, и я наблюдал за тем, как гроб медленно исчезает за длинным красным занавесом, окутавшим его со всех сторон.

Вся процедура заняла ровно девять минут. Кремация займет немного больше. И тогда все – земное тело моего отца уже перестанет существовать.

Ах, если бы его влияние на мою жизнь можно было бы устранить с той же легкостью и быстротой.

– Прекрасная служба, – сказал я священнику уже на выходе. – Благодарю вас.

– Всегда рад, – ответил он и пожал мне руку.

На похоронах, подумал я, всегда так говорят: прекрасная служба, даже если она таковой не являлась. Не то время и не то место, чтобы критиковать, как бы скверно все ни обстояло на самом деле. В данном случае служба была функциональна. И этого достаточно.

– Спасибо, что пришли, – сказал я сержанту Мюррею, когда мы вышли из часовни.

– Старший инспектор Льювелин сожалеет, что не смог быть, – сказал он.

– Я его и не ждал, – заметил я. И действительно, я не ожидал, что кто-то придет, и уж менее всего – старший инспектор. И словом никому не обмолвился, где и когда состоятся похороны.

– Нас уведомили из офиса коронеров, – сказал Мюррей. Я кивнул. – Полиция по возможности всегда старается присутствовать на похоронах жертв, павших от руки убийц.

– На тот случай, что убийца вдруг объявится? – спросил я.

– Так бывает, – с улыбкой ответил он.

– Только не сегодня, – заметил я. – Иначе мы бы его сразу заметили.

– Да, – ответил он с нервным смешком. – На этих похоронах в толпе было не спрятаться.

– Ну а что нового на детективном фронте? – осведомился я. – Хоть подозреваемые появились?

– Подозреваемый у нас один, вы, – ответил он и снова улыбнулся. – Как-то невзлюбил вас наш шеф с самого начала.

– Пусть это вас не волнует, – парировал я. – Наши чувства взаимны.

– Да, я заметил.

– Ну а составленный на компьютере портрет помог?

– Вообще-то, знаете, да, – ответил он. – Мы показали его другим свидетелям, и они сошлись во мнении, что именно этого человека видели на стоянке. Так что портрет, составленный вами, взят за образчик как наиболее точный. Его и разместили в газетах.

Я был уверен: Киппер с его близко посаженными глазками будет далеко не в восторге.

– Но что-то я не видел его в газетах, – заметил я. – И по телевизору тоже не показывали.

– Был напечатан в «Брэкнел энд Аскот Таймс», а также в «Виндзор энд Итон Экспресс», – сказал Мюррей. – Но до сих пор никто не сообщил, что опознал этого человека.

– Наверное, было бы лучше напечатать его в мельбурнских газетах, – сказал я. – Ну или хотя бы в «Рейсинг Пост».

– А знаете, это мысль, – заметил сержант. – Доведу ее до сведения старшего инспектора.

С этими словами Мюррей извинился и ушел. И я остался с глазу на глаз с агентом похоронного бюро, который все это время болтался поблизости.

– Как вам показалось, мистер Тэлбот, все прошло достойно? – спросил он.

– Да, спасибо, – ответил я. – Просто замечательно.

– Хорошо. А что будем делать с прахом?

– Какие есть варианты? – осведомился я.

– Можно забрать прах, если желаете, – ответил он. – К завтрашнему дню мы все подготовим. Соберем и подержим у нас в конторе, если желаете. Все равно придется сюда приходить. Следующие похороны у меня в субботу.

– Ну а еще? – спросил я.

– Прах можно развеять прямо здесь, у нас, в Саду Памяти, если вам так захочется, – ответил он. – Тогда вам не придется покупать контейнер.

– Контейнер? – удивился я.

– Если вы хотите забрать прах, его надо в чем-то хранить. Возможно, в шкатулке или урне.

– О, – протянул я. – Нет, давайте развеем прах здесь. Мне он не нужен.

– Как скажете, – заметил он. – Тогда все. Я пришлю вам уточненный список всех расходов по пунктам.

– Спасибо, – сказал я. – Это было бы замечательно.

Он кивнул, скорее это был не кивок, а поклон, затем быстрым шагом направился к своей машине, сел в нее и уехал. «Интересно, – подумал я, – как ведут себя дома гробовщики, смеются ли больше, чем другие люди, чтобы как-то перебить мрачность своего занятия, или же постоянно сохраняют скорбное выражение лица, приличествующее профессии?»

Я остался стоять в парке крематория со странным чувством, словно что-то утратил или потерял – так бывает, когда оставляешь пакет с покупками на прилавке в магазине, а затем, на полпути домой, вдруг вспоминаешь об этом.

Возможно, я утратил детство с любящими родителями, семейными выездами на природу, рождественскими праздниками. Но потерял я только лишь свое детство или еще и моих нерожденных детей? И тут вдруг я привалился спиной к машине и заплакал.

Подъехала вереница автомобилей, из них вышли люди, новая похоронная процессия потянулась к часовне. Меня это не смутило. Плакать в парке крематория – вполне естественно.

Рано утром в субботу я поехал навестить бабушку. Я старался убедить себя, что вчерашние похороны отца тут ни при чем, но на самом деле это, конечно, было не так. Мне страшно хотелось задать ей еще несколько вопросов.

Софи в халате и домашних тапочках подошла к двери проводить меня. Она была убеждена, что вчера весь день я был на скачках в Варвике. Когда-нибудь я скажу ей всю правду, со временем.

– Передавай ей привет, – сказала она.

– Обязательно, – ответил я, хотя оба мы знали, что бабушка наверняка не помнит, кто такая Софи. Она даже иногда и меня не узнает. Поэтому я и решил ехать так рано. Просветы в сознании возникали у нее только тогда, когда она не уставала. Порой она звонила мне в семь утра или около того и говорила вполне нормально. Но день на день не приходится, и хороших дней становилось все меньше, а сами они короче. Все это напоминало скольжение вниз по наклонной плоскости. И на этом пути к полному слабоумию лишь изредка попадались маленькие участки нормального состояния. В глубине души мне иногда хотелось, чтобы бабушка не дожила до падения в эту пропасть.

– Привет, ба, – сказал я, входя в комнату.

Она сидела в кресле, смотрела в окно, потом обернулась ко мне. Я подошел и поцеловал ее в щеку.

– Привет, Нед, – сказала она. – Как это мило, что ты меня навестил.

Значит, сегодня хороший день. И выглядела она такой нарядной в темной юбке и белой блузке с вышитыми на груди мелкими розовыми и желтыми цветочками, поверх которой был накинут кардиган цвета лаванды. И еще она со времени моего последнего визита привела волосы в порядок.

– Да ты у меня просто красавица, – со всей искренностью заметил я.

Она понимающе улыбнулась. Как бы мне хотелось, чтобы такое ее состояние длилось вечно.

Я присел на краешек кровати рядом с ее креслом.

– Как самочувствие? – спросил я. – Мне нравится твоя прическа.

– Спасибо, хорошо, – ответила она. – Скоро придет Джули.

– Кто такая Джули? – спросил я.

– Джули, – повторила она. – Скоро будет здесь.

Я решил больше не спрашивать.

– Софи передает тебе большой привет, – сказал я. В глазах ее отразилось легкое недоумение. – Ты ведь помнишь Софи? Она моя жена.

– О да, – ответила она, но я усомнился в ее искренности.

В дверь постучали, потом заглянула санитарка.

– Как у нас тут, все в порядке? – спросила она.

– Все замечательно, – ответил я.

– Хотите принесу чай или кофе?

– Кофе? С удовольствием, – ответил я. И обернулся к бабушке. – Бабуль, ты будешь чай или кофе?

– Я чай не пью, – ответила она.

– Все равно принесу и ей, – с улыбкой заметила санитарка. – Всегда говорит, что не пьет чай, но при этом выпивает чашек шесть-семь в день. Молоко, сахар?

– Да, – кивнул я. – Один кусочек сахара, пожалуйста.

Голова исчезла, дверь затворилась.

– Мне нравится Джули, – сказала бабушка.

– Это она и была? – спросил я, но бабушка не ответила. Снова уставилась в окно. Я взял ее руку, погладил.

Мы тихо сидели какое-то время, затем снова появилась санитарка, с подносом и двумя чашками.

– Вы Джули? – спросил ее я.

– Нет, я Лаура, – ответила она. – Но у нас тут есть одна Джули, и ваша бабушка всех называет Джули. Мы не против. Я откликаюсь на любое имя, – она рассмеялась. – Вот, пожалуйста, миссис Тэлбот, ваш чай, – сказала Лаура и поставила поднос на столик рядом с ее креслом.

Мне было приятно, что рядом с бабушкой находятся такие заботливые люди.

– Спасибо, – сказал я.

– Если что понадобится, зовите. – И Лаура указала на красный шнур, свисающий вдоль стены рядом с кроватью. – Сейчас она в порядке, но вдруг понадобится сводить в туалет или что еще. Иногда она бывает очень нетерпелива.

– Спасибо, – еще раз сказал я. – Буду иметь в виду.

Я сидел и не спеша пил кофе. Бабушкин чай остывал на столике.

– Вот, бабуль, – сказал я и придвинул к ней чашку. – Пей, а то совсем остынет.

– Я чай не пью, – ответила она, однако все же взяла фарфоровую чашку тонкими костлявыми пальцами и стала пить. Чашка быстро опустела, я забрал ее и поставил на поднос.

– Бабуля, – сказал я. Она продолжала смотреть в окно. – Бабушка, – повторил я чуть громче и потянул ее за руку.

Она медленно обернулась ко мне.

– Бабуль, можешь рассказать мне о моих родителях? О Питере и Трише? – Мне не казалось странным, что я называю папу и маму по именам. Ведь мамы и папы у меня никогда не было, были только бабушка и дедушка.

Она смотрела прямо мне в глаза, и по взгляду я понял – снова настало помутнение сознания. Я испугался, что потеряю последний шанс, потеряю ее. Даже в лучшие моменты задавать ей вопросы и получать ответы было нелегко. А в нынешнем состоянии – невозможно.

– Бабушка, – уже настойчивей повторил я, – расскажи мне о Питере и Трише.

– Питере и Трише? – Она вдруг словно проснулась.

– Да, бабуль. О Питере, твоем сыне, и Трише, его жене.

– Просто ужасно, – пробормотала она и вновь отвернулась к окну.

– Что ужасно?

– То, что он с ней сделал, – ответила она.

– А что он с ней сделал? – спросил я и снова потянул за руку, чтобы привлечь внимание.

Она обернулась ко мне.

– Он убил ее, – медленно произнесла она. – Он ее убил.

– Тришу?

– Да, – сказала она. И посмотрела прямо мне в глаза. – Он убил Тришу.

– Но за что? – спросил я. – Почему он убил Тришу?

– Из-за ребенка, – ответила она.

– При чем тут ребенок? – воскликнул я. – Почему надо было убивать ее из-за ребенка? – «Наверное, – подумал я, – отец убил маму, потому что ребенок был не от него».

Бабушка продолжала смотреть мне в глаза.

– Он и ребенка тоже убил, – добавила она.

– Да, понимаю. А чей был ребенок?

– Триши, – ответила она.

– И Питер был отцом?

– Питер убежал.

– Да, я знаю. Питер убежал потому, что убил Тришу. Но был ли Питер отцом ребенка?

В глазах ее снова промелькнуло недоумение.

– Это не Питер, – медленно произнесла она. – Это Тедди. Это он убил Тришу.

Я замолк, затем решил, что она что-то путает.

– Нет, – сказал я. – Конечно, это Питер убил Тришу, правильно? Поэтому и убежал.

– Тришу убил Тедди. – Она произнесла это отчетливо и громко. Похоже, что ничего она не напутала.

Я сидел, точно громом пораженный. Так, значит, убийцей был не отец, а дед.

– Но почему он ее убил? – в отчаянии пролепетал я.

– Из-за ребенка, – все так же отчетливо произнесла она. – Твой дед был отцом этого ребенка.

«О боже», – подумал я. Нерожденный младенец мамы, девочка, которая могла стать моей младшей сестренкой, одновременно доводилась мне тетей.

Я просидел с бабушкой еще час, пытаясь сложить воедино фрагменты этой печальной истории. Пытаться извлечь мало-мальски точные детали из ее замутненной памяти было равносильно сборке кубика Рубика с закрытыми глазами. Прежде я не только не видел общей картины, я далеко не был уверен, что сумею разгадать эту головоломку вообще.

Однако теперь она начала выдавать тайну, сжигавшую ее изнутри на протяжении столь долгого времени, и я не ожидал, что ей удалось сохранить такую ясность мысли. Я знал, что многие больные, страдающие ярко выраженным слабоумием, способны вспоминать события давних лет и при этом абсолютно не помнят того, что произошло совсем недавно, – этим и объясняется их неспособность нормально функционировать изо дня в день. Примерно то же самое произошло и с бабушкой этим утром, когда все эти ужасные признания полились из нее, как вода из разбитого кувшина, и она, судя по всему, испытывала облегчение – от того, что может поделиться тайной, мучившей ее на протяжении стольких лет. Всего за час я узнал о родителях и своем детстве больше, чем за все тридцать семь лет. И мне страшно не понравилось то, что я узнал.

Выяснилось, что мы впятером жили в доме деда в Суррее и что мама моя переехала туда сразу после свадьбы. Прежде я как-то об этом не задумывался, но бабушка, судя по всему, тогда не видела в том ничего необычного.

Однако, если то, что сказала мне бабуля, правда и если я правильно прочел все недосказанное между строк, отношения между отцом и мамой складывались напряженные. И между родителями и бабушкой с дедушкой тоже постоянно возникали трения. Такую семью никак нельзя было назвать счастливой.

Выяснилось также, что родители, когда случилась трагедия, были в Пейнтоне не одни. Бабушка с дедушкой поехали вместе с ними, ну и я, разумеется, тоже был там. Идею провести отпуск в Девоне подал отец, видно, пытался как-то наладить отношения, но вышло только хуже.

– Питер и Триша все время ссорились, – говорила бабушка, слегка склонив голову набок и закрыв глаза. – Конца тому не было. Не раз доходило и до рукоприкладства. Питер дал ей пощечину, а она исцарапала ему лицо.

«Так вот откуда частички эпителия отца под ногтями у мамы, – подумал я. – Полиция провела анализ ДНК и сочла, что убийца он».

– А потом она сказала ему, что ребенок не его, – продолжила бабушка. – Сказала, что он от твоего деда. Он был просто вне себя от ярости.

– Питер был вне себя от ярости? – решил уточнить я.

– Да, – сказала она. – Но и Тедди тоже бесновался, потому что она грозилась рассказать всем, даже газетчикам. И говорила, что после этого он потеряет лицензию букмекера.

Не думаю, что у него отобрали бы лицензию. Но очевидно, что дед испугался не на шутку.

– Но дитя, которое носила в себе Триша, это действительно был ребенок от дедушки? – спросил я.

– Да, – ответила она и открыла глаза. – Думаю, да.

– Ты в этом уверена? – не отставал я.

– Уверена, – ответила она. – Я и раньше подозревала, до того, как она призналась. Месяцами твердила Тедди, что лучше б мы жили без нее, но он и слышать не желал. Вообразил, что влюблен в нее. А потом как-то утром, после того, как Триша сказала, что это он отец ребенка, входит в гостиницу, где мы остановились, и говорит, что между ними все кончено. Ну и после так спокойно говорит мне, что он задушил эту маленькую сучку.

Я смотрел на нее с ужасом и недоумением.

– Но почему тогда отец убежал? Ведь он ее не убивал.

– Потому, что я велела ему, – спокойно ответила она, словно не видела в этом ничего необычного.

– Но почему?

– Чтобы Тедди не арестовали за убийство.

– Но почему вы не пошли в полицию?

– Потому, что тогда мы бы разорились, – ответила она. – На что бы стали жить, если б дед твой оказался в тюрьме?

«До чего же преданная, практичная, умная жена», – подумал я. Она не только сообразила, что не надо идти в полицию и сообщать, что муж признался в убийстве невестки, она настояла, чтобы единственный сын ее бежал, понимая, что тогда в убийстве обвинят его. И все это ради материального благополучия.

Возможно, именно ей пришла мысль удушить «маленькую сучку». На что она постоянно намекала Тедди, говоря, что лучше б ее здесь не было? Вполне вероятно, что дед намек понял.

А отец бежал на край света, навсегда открестился от властной и волевой матери, готовой пойти на все, лишь бы спасти своего мужа-тирана от правосудия. Неудивительно, что при встрече в Аскоте он ни разу не спросил меня, как она поживает.

– Ну а я? Почему отец не забрал меня с собой? – гневно воскликнул я.

– Он хотел, – ответила она. – Но я тебя ему не отдала. Сказала, что ему не справиться, а мы с дедом можем позаботиться о ребенке. Тут он начал говорить, что непременно вернется за тобой, но я сказала ему, чтобы проваливал и не смел больше появляться. Чтобы забыл о твоем существовании. Так лучше для всех.

– Но только не для меня, – ответил я, с трудом сдерживая ярость.

– Ничего подобного. Так было лучше для всех нас. – Она произнесла эти слова с непоколебимой уверенностью. – И я решила, что уж определенно лучше для меня.

Словно нож мне в сердце вонзила. Как могла эта женщина навсегда вычеркнуть отца из моей жизни? Разве он это заслужил? Ведь он не сделал ничего плохого. И как она могла молчать так долго? Наверное, просто потому, что считала: так будет лучше для нее.

Только вчера днем я сидел в часовне крематория в Слоу, и сердце мое было переполнено горечью и злобой. Теперь же я был полностью раздавлен. Я пренебрег правом и возможностью оплакать отца как подобает, считал, что это он отнял у меня счастливое детство. Как же я заблуждался!

Я встал. С меня довольно, я не желал больше ничего слышать. Стоял и смотрел на нее сверху вниз, на эту хрупкую больную восьмидесятилетнюю женщину, разрушившую жизнь нескольких близких ей людей.

Они с дедом вместе растили и воспитывали меня с младенчества, дали мне дом, пусть я и не был там особенно счастлив. Я любил их, доверял, верил, что все, что они говорят, правда, а потом вдруг выяснилось, что это был целый клубок, сложное переплетение лжи и предательства.

Не оборачиваясь, я направился к двери и ушел.

И никогда больше, ни разу, не навещал ее.

Глава 21

Из дома престарелых я отправился прямиком на скачки в Лестер, но после не мог припомнить ни единого момента из этого своего путешествия. Слишком уж занята была голова тем, что только что довелось услышать, и я пытался как-то осмыслить и принять все это.

Ведь и прежде в глубине души я надеялся, что не являюсь сыном убийцы. Зато теперь выяснилось, что являюсь внуком. Долгие годы я простоял рядом с дедом на ипподромах, работал его помощником. И не знал страшной тайны, которую он скрывал от меня вместе с бабушкой. Они не принадлежали к тому разряду близких родственников, которые бросаются на помощь в критические моменты жизни. Нет, именно они были архитекторами всех моих несчастий.

Чисто автоматически, как на автопилоте, я припарковал «Вольво» и начал выгружать оборудование. Достал наше табло с надписью «ДОВЕРЯЙ ТЕДДИ ТЭЛБОТУ» вверху. Перестал работать, выпрямился и долго смотрел на этот предмет. Просто смешно, но мне хотелось плакать. Доверяй Тедди Тэлботу, он непременно разрушит твою жизнь.

Я вкатил тележку с оборудованием в букмекерскую зону и увидел, что Лука с Дугги уже меня ждут.

– Ну, как обстоят дела с малолетними правонарушителями? – осведомился я. – Как все вчера прошло?

– Прекрасно, – ответил Лука. – Мы все подготовили.

– Думаешь, они справятся? – спросил я.

– Должны, – сказал Дугги. – И никакие они не правонарушители.

Я улыбнулся. Мне нравился этот парень, готовый постоять за своих.

– И потом, – добавил он, – я сказал им, что вы страшно подлый и мстительный ублюдок и найдете их среди ночи, если они посмеют потратить бабки на наркоту.

Он смотрел на меня и улыбался. Я так и не понял, шутит он или нет.

– Ладно, – ответил я после паузы. – Будем надеяться, что всех заявленных лошадей не снимут со старта в последний момент.

– Ну а ты как? – спросил Лука. – Хорошо провел день?

– Нет, – ответил я, но в подробности вдаваться не стал.

– Что-то с Софи? – спросил он.

– Нет. С Софи все в порядке, – ответил я. – Просто пришлось улаживать кое-какие старые семейные дела. Так что беспокоиться не стоит.

Он вопросительно взглянул на меня, но я объяснять не стал.

– Я решил, что мы должны сменить название фирмы, – сказал я. – С сегодняшнего дня мы называемся «Тэлбот и Мандини».

И улыбнулся Луке. Тот ответил улыбкой.

– Но мы еще не подписали бумаг, – заметил он.

– Неважно, – отмахнулся я. – Если ты не передумал, я тоже не против.

– Конечно, – ответил он и радостно заулыбался уже во весь рот.

– А как вам «Тэлбот, Мандини и Мастерс»? – спросил Дугги.

– Не торопи события, Дугги, – сказал я ему. – Помни, ты у нас еще пока на испытательном сроке.

– Только до понедельника, – жалобно протянул он.

– Это я буду решать, – заметил я и тут же поспешил добавить: – И Лука. – В последний момент вспомнил, что теперь я не единственный владелец, а партнер.

– А мы имеем право менять название, никого не уведомив? – спросил Лука.

– Не знаю, – ответил я. – Выясню. Но имя Тедди Тэлбот должно исчезнуть с табло прямо сегодня.

Наверное, я не осознавал, с какой яростью и решимостью произнес эти слова. Спохватился, лишь заметив удивленный взгляд Луки.

– Боже, – протянул он. – Видать, нешуточные были вчера эти семейные разборки.

Я сердито покосился на него. У меня не было никакого настроения что-либо объяснять. И вот какое-то время все мы трое молча устанавливали оборудование.

– Никогда не был на скачках до вчерашнего дня, – сказал Дугги, когда мы закончили. – Полный атас.

– Рад, что тебе понравилось, – заметил я, но тут же выяснилось, что последние его слова истолковал превратно.

– Все какое-то маленькое, совсем не то, что по телику, – сказал он. – И лошади кажутся меньше, и вообще все как-то слишком далеко.

– Ну, ты был на маленьком ипподроме, – заметил Лука. – Совсем другое дело в Аскоте или Челтенхеме.

– Но ведь лошади-то там наверняка не больше, – сказал Дугги.

– Нет, – сказал я. – Зато там гораздо больше людей.

– А когда мы туда поедем? – с нетерпением спросил он.

– Скоро, – ответил я. – А пока что сконцентрируйся на том, что происходит здесь.

Беговая дорожка в Лестере узкая, очень длинная и извилистая, трибуны и прочие заведения для зрителей сосредоточены в одном конце. Как и на многих других ипподромах, пространство в центре сдваивалось, как на поле для гольфа. Сам я время от времени играл в гольф, и меня вполне устраивала такая конфигурация, если б поблизости не было больших деревьев. Высокие деревья мешают наблюдать за скачками.

Букмекерский сектор находился прямо перед застекленной трибуной, несколько моих коллег тоже готовились к первому забегу.

– А где Ларри? – спросил я Луку, заметив, что по соседству никого нет.

– В Ноттингеме, – ответил он.

– Но в понедельник будет?

– Само собой, – с ухмылкой ответил Лука. – Норманн Джойнер тоже приедет.

– Хорошо, – кивнул я. – Они знают?

– Думают, все пройдет так же, как последний раз в Аскоте, – ответил Лука.

– Ладно, – сказал я. – Так и будет, раз им хочется.

Со стороны парка, где по субботам проводились пикники, подтягивался народ, вдоль ограждения длинной вереницей ползли машины. Даже погода соответствовала событию – небо синее-синее с редкими перистыми облачками. Просто роскошный, классический английский день для скачек. Что может быть лучше этого?

И особую прелесть ему должен придать проигрыш шести фаворитов, пусть и с не слишком высокими стартовыми расценками.

Только я начал отходить от грустных мыслей и треволнений, вызванных разговором с бабушкой, только начал получать удовольствие от этой прелюдии к скачкам, как вдруг прямо передо мной возникли два недруга, громилы. И снова все в той же униформе – белые рубашки с короткими рукавами, черные брюки и тяжелые ботинки. Только на этот раз я стоял на возвышении, что придавало преимущество в росте. Ну и еще немного храбрости.

– Я вроде бы предупреждал, ребята, чтоб вы больше не лезли, – сказал я.

– Наш босс хочет с вами поговорить, – сказал тот, кто пониже ростом, «переговорщик».

– А я не хочу с ним говорить. Так что проваливайте.

Я был почти уверен, что здесь нападать на меня они не станут – слишком уж много кругом свидетелей.

– Он хочет сделать вам предложение, – сказал «переговорщик».

– Вам что, не ясно было сказано? Проваливайте!

Они не сдвинулись с места ни на дюйм, продолжали стоять прямо передо мной, что мешало принимать ставки.

– Он хочет выкупить у вас бизнес. – Ну прямо как заезженная пластинка.

– Передайте, если хочет поговорить, пусть приходит сам, – сказал я, – вместо того чтоб присылать пару болванов.

И снова в голове промелькнула мысль – не стоит ворошить палкой осиное гнездо. Ведь кто, как не я сам, предупреждал об этом Ларри.

– Вы поедете с нами, – сказал громила.

– Никак шутить изволите? – со смехом заметил я. – Никуда я с вами не поеду. А теперь валите ко всем чертям. Мне делом надо заниматься.

Они не двинулись с места.

Подошли Лука с Дугги, встали на возвышении по обе стороны от меня. Теперь получалось трое против двух. Ну, просто классическая прелюдия к перестрелке, как в «О. К. Коррал». [5]5
  «О. К. Коррал» – вестерн, 1957 год.


[Закрыть]Вот только кто первым спустит курок?

– Валите отсюда, – нарушил вдруг молчание Дугги. – Почему бы вам, двум ослиным задницам, не отвалить и поиграть со своими яйцами где-то в другом месте?

Тут оба они уставились на него в немом изумлении, на маленького хрупкого паренька, которому больше четырнадцати не дашь.

«Переговорщик», он же ослиная задница, открыл было рот, собираясь что-то сказать.

– Закрыл пасть! – рявкнул на него Дугги. – И пошли вон, кому сказано!

Этот мальчишка излучал такую уверенность и агрессию перед лицом физической расправы, что даже я немного испугался. Двое громил явно дрогнули.

– Мы еще вернемся, – буркнул «переговорщик».

Но Дугги с ними еще не закончил.

– Этот человек ясно сказал, что ни к какому вашему боссу он не поедет, так что валите отсюда и держитесь подальше, – прошипел он. А потом добавил уже спокойнее: – Давайте, ребята, идите. И передайте боссу, что сделки не будет.

Громилы смотрели на него, а потом так и сникли, как две большие овцы под грозным взглядом крошечного щенка колли. Затем медленно развернулись и ушли.

Мы с Лукой провожали их взглядами, пока они не скрылись за трибунами, потом обернулись и удивленно уставились на Дугги. Тот улыбался во весь рот.

– Здоровые, черти, а мозгов ноль, – сказал он. – Ребята такой породы понимают только приказы. Сами дотумкать не в состоянии.

Если б я не видел все это собственными глазами, ни за что не поверил бы.

– Господи, Дугги, – пробормотал я. – Ты был просто великолепен. Где ты этому научился, скажи на милость?

– На улицах Хай-Вайкомб не всегда так безопасно, как многие думают, – ответил он. – Особенно вечером, по пятницам и субботам. Там могут и морду набить. Или еще чего хуже, точно вам говорю.

– Думаю, испытательный срок только что пройден, – сказал Лука.

– Ты прав, приятель, – кивнул я. – Добро пожаловать в нашу фирму.

Дугги так и расцвел в улыбке.

– Только желательно не продавать ее этим парням.

– Да никогда, – хором воскликнули мы с Лукой.

Остаток дня прошел спокойно в отличие от его начала. Из шести фаворитов проиграли не все, но тем не менее прибыль мы получили вполне приличную, а Дугги явно наслаждался своим новым статусом.

Он был прирожденным шоуменом, смекалистым, остроумным, и по мере того как росла его уверенность в себе, приобретал все большую популярность у профессиональных игроков. Весь день он непрестанно болтал и шутил с ними. И лично я считал, это пошло только на пользу делу. Букмекеры, расположившиеся по соседству, были, конечно, не в восторге, особенно когда Дугги кричал их потенциальным клиентам, что мы предлагаем куда более выгодные условия.

Но, как известно, соседи далеко не всегда являются нашими друзьями; в данной ситуации они скорее соперники. Я даже порадовался тому, что Ларри Портер сейчас в Ноттингеме. Не хотелось портить с ним отношения до понедельника. Мне будет нужна его помощь.

Двое громил больше к нам не подходили, но как знать, может, они поджидают нас за аркой, на выезде с ипподрома, или же на автостоянке, где будет меньше свидетелей, чем здесь. Лично мне вовсе не хотелось получать от них еще одно «послание» в виде удара ботинком в солнечное сплетение.

– Ты где припарковался? – спросил я Луку, когда мы начали складывать оборудование на тележку.

– Там, через дорогу, на бесплатной стоянке.

– Хорошо. И я тоже. Так что будем держаться вместе, когда пойдем. Мало ли на кого можно нарваться.

– Ты прав, черт возьми, – кивнул он.

– Тогда меня подождите, – сказал Дугги. – Пойду отлить.

И он побежал к туалетам, оставив меня и Луку рядом с тележкой.

– Есть успехи на фронте покорения Милли? – спросил я, не в силах более сдерживать любопытство.

Лука улыбнулся.

– Переговоры продолжаются, – сказал он. – Хотя никакого прорыва пока что не случилось. Она хочет, но почему-то решила, что Бетси ее за это убьет. Может, и права. Но такие вещи и делают жизнь интересней.