Текст книги "Визит к королеве"

Автор книги: Диана Дуэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Эта маленькая улочка тянулась параллельно реке внутри стен замка. Слева от Арху высилась еще одна стена с несколькими приземистыми круглыми башнями; в нескольких сотнях ярдов впереди, там, где внешняя стена круто сворачивала налево, она кончалась. Камни, из которой была сложена внутренняя стена, были округлыми, словно окатанными рекой, хотя изредка виднелись и грубо отесанные блоки. Все это выглядело очень древним и пахло стариной. Арху почувствовал исходящее от них, как раньше Рхиоу от кирпича и бетона туннелей метро, смутное веяние прикосновений многих эххифов; однако тут оно было другим, странным – смесью очень старого, поблекшего триумфа и столь же старого безнадежного страха. Арху помедлил, всей шкуркой вбирая в себя эту атмосферу, особенно сильно ощущавшуюся у кованых решетчатых ворот, ведущих к реке. «Ворота изменников», – раздался в уме Рхиоу голос Шепчущей, и тут же, так же мимолетно, как видел это Арху, перед Рхиоу промелькнуло видение..

Мгновенный проблеск… Эххифы, стоящие в лодках, другие эххифы, лежащие связанными на дне… смертельный страх, тела, которые выносили через эти ворота… мужчина и женщины, гордые, отчаявшиеся, бросающие вызов, дрожащие, плачущие, упирающиеся, уверенные в себе, – жертвы заговоров и интриг, невинные страдальцы, яростные бунтари… Все они разом оказались здесь, все, чьей судьбой был Тауэр на протяжении долгих столетий; вся их растерянность, противоречивые стремления и желания, давно вынашиваемые планы, решения, принятые в последний момент… Ужас-обреченность-жизнь-смерть-веселье-болезнь-хладнокровие-свобода… тьма.

…Тьма. Все исчезло. Арху стоял и тряс головой, стараясь прийти в себя, и тут эххиф, не видевший его, поскольку, еще приближаясь к Тауэру, Арху сделал «шаг вбок», споткнулся об него. Человек не упал и пошел дальше, удивленно оглянувшись на булыжник мостовой, о который он, по его мнению, зацепился.

– Ааау… – тихо взвыл Арху и отскочил в сторону, чтобы немного отдышаться. С возвышающейся хлева стены донеслось хриплое карканье, похожее на человеческий смех: кто-то нашел случившееся забавным.

Рхиоу поежилась, отчетливо представив себе, какую же ношу приходится нести Арху.

– Пусть лучше он, чем я, – довольно нелюбезно буркнула она, обращаясь к Шепчущей. Видение, которое Арху пытался передать им, было туманным и от этого еще более пугающим: Арху, хоть на мгновение, смотрел глазами той, которая видела все происходящее в мире как единое нераздельное целое: мысли, поступки, давние причины и недавние следствия, конкретное и абстрактное, – все слитое воедино. Теперь Рхиоу лучше понимала растерянность и гнев Арху: извлечь конкретную информацию из этой необъятной общей картины казалось невозможным – ведь невозможно же зацепить когтем единственную каплю воды в миске… Всегда к капле примешается немного чего-то еще… или очень много. Рхиоу с раскаянием подумала о том, как нравоучительно советовала ему сосредоточиться и разглядеть нужное.

И еще она теперь гораздо лучше понимала, почему Арху путает времена: для Шепчущей мир был законченным зданием, неизменным, хотя и непрерывно меняющимся. Такую точку зрения представителю Народа трудно воспринять, как и любому смертному существу, живущему в линейном времени и думающему, что одно событие случается после другого, а следовательно, будущее можно изменить. Для Шепчущей это было не так. В своем всеведении она видела все происходящим одновременно. Единственное, что для Шепчущей оставалось неопределенным, – это каков будет именно твой вклад в создание будущего, поскольку любой твой поступок становился частью завершения строительства мира, определенного законами природы с самого начала. Два способа видеть будущее не исключали друг друга, с точки зрения Шепчущей; в том, как они друг друга дополняли, заключался глубокий смысл. Для Рхиоу же такая концепция выглядела бесконечно пугающей.

Она перевела дыхание, думая о том, как будет извиняться перед Арху за столь полное непонимание того, с чем ему приходится иметь дело; Арху тоже тем временем отдышался и вернул себе самообладание. Он снова двинулся по Уотер-Лейн. Недалеко от «Ворот изменников» проход вел в центральную часть Тауэра, через арку в строении, называющемся «Кровавой башней». Арху вошел в арку и сразу свернул налево.

К стене оказалось пристроено здание с многочисленными башенками на крыше – «Дом королевы». Перед ним тянулись забранные железными прутьями арки, а дальше виднелось несколько узловатых низких деревьев и кусты; на них-то и сидели вороны.

Арху знал, что они будут большими, но все же не ожидал, что они окажутся не уступающими размерами представителям Народа… да что там: большинство воронов, а особенно один, сидевший на низкой стене, были величиной с Хаффа, даже с небольшую собаку. Блестящее черное как ночь оперение выглядело строгим, но роскошным, и все вороны как один смотрели вниз, на Арху. К его изумлению, они, безусловно, прекрасно его видели, несмотря на «шаг вбок».

– Смотрите, – сказал один из воронов, – котеночек.

– О, брось, Седрик, – ответил ему другой, – ты же уже завтракал.

Арху нервно облизнул нос и сел, стараясь не уронить достоинства перед этими птицами, смотревшими на него маленькими умными глазами, в которых совершенно не было страха.

– Я… э-э… тут по делу. Привет, – сказал Арху.

– Мы тоже приветствуем тебя, юный маг, – сказал один из воронов. Откуда-то со стороны Тауэр-Грин донеслось карканье, и Арху оглянулся через плечо.

– Сколько вас тут всего? – спросил он. – Может быть, мне нужно пойти и поздороваться с ними тоже?

– Нет, наши сейчас просто защищают свою территорию, – ответил ворон. – Что поделаешь, от туристов нет отбоя. Поближе к вечеру, когда смотрители выставят их за ворота, мы сможем все собраться в темноте и спокойно поболтать. А вообще-то все, что ты скажешь мне, будет известно и им. В конце концов, они же провидцы.

– Прошу прощения, – сказал Арху. – Я не знаю, как вас называть. Тут на доске написаны имена, но это человеческие имена…

– Ничего. Мы ими пользуемся, – ответил самый крупный из воронов. – С нашей стороны это любезность, но и с их тоже: они сделали нас офицерами своей армии, – он усмехнулся, – пусть и из младшего командного состава. Так что я – Хугин, а он – Харди. – Ворон указал на другого, сидящего на нижней ветке. – У нас есть и другие имена, которые мы никому не открываем, те, которые достались нам от Древних. Тебе мы их тоже не скажем, уж прости.

– Да ладно. Но скажите: правда то, что написано на доске? Эххифы думают, что это место «падет» без вас. Что значит «падет»? Провалится?

– Перестанет существовать, – объяснил Хугин.

– Конечно, без нас Тауэр падет, – сказал другой ворон. – Мы тут были всегда. Тауэр просто не знает, как существовать без нас.

– Всегда – это сколько?

– Сколько, как ты думаешь? – спросил Харди. Этот ворон был более худым, чем остальные, и вообще меньше их, но глаза, эти черные мудрые глаза, казалось, говорили, что он здесь самый старый. – С того времени, как здесь появились строения. Да и до того: с того времени, как здесь появились люди, которых вы называете эххифами. Мы видели в видениях и ваш Народ, видели, как вы покинули город после первого пожара. Тогда здесь остались только мы и мертвецы… больше никто.

Арху с трудом сдержал дрожь. Глядя на огромные, похожие на топоры клювы, трудно было не понять: вороны питались мясом. Трудно было также не понять, чем время от времени питались они в этом городе, где временами бывало так много мертвых эххифов.

Да и кошек тоже, – подумал Арху.

– Ничего такого в этом нет, – сказал один из воронов. – К тому времени, когда мы съедаем кого-то, он уже не возражает. Да в последнее время и не приходится… Бескрылый Ворон кормит нас курятиной. – Ворон плотоядно щелкнул клювом. – Очень вкусной.

– Если вы тут так давно, – сказал Арху, – вы, должно быть, много всего видели.

– Даже если бы мы тут не были, – ответил Хугин, – мы все равно все увидели бы в видениях. Вот, скажем, Вильгельм Завоеватель. Я вижу, как он идет мимо лужи и как проезжающая телега забрызгивает его плащ. Как же он ругается! Вытаскивает возницу из телеги и бросает его в лужу… А вот и римляне: они обходят стены, глядя на тучи пыли, поднятые колесницами Боудикки – вон там. – Ворон показал клювом на остатки стены, тянувшиеся, как неровная дорожка, от руин Гардеробной башни к башне Ланторн через лужайку, на которой когда-то стоял дворец. – Анна Болейн, бедняжка… Вон она идет к плахе – вон там. – Ворон повернулся в другую сторону, к Тауэр-Грин. – С большим достоинством держалась, что очень смущало ее палачей. А вон бежит тот, кого достоинство не заботит. – Ворон показал на маленькое строение на углу, где теперь торговали сувенирами, а раньше жил хранитель королевских регалий, – Полковник Блад, сплющивший корону и спрятавший ее под париком, со скипетром в сапоге. И ведь чуть не сбежал…

– Это ты тогда его заметил? – спросил Арху немного скептически. – Ты должен быть очень старым.

– О нет, не мы, – ответил Харди. – Наши предки. Только все равно нас посещают те же видения, что и их: такова наша работа. В конце концов люди заметили, что мы всегда здесь, и в кои-то веки пришли к правильному заключению: Тауэр в нас нуждается. Они начали нас охранять – представь себе, такие просвещенные! Правда, бывали времена, когда нас оставалось очень мало. – Он посмотрел на небо. – Во время войны – последней большой войны – почти все мы вымерли, только старый Грип остался. Люди очень встревожились. И имели для того все основания – бомбежки, обстрелы… Но мы знали: все будет в порядке. Нам было видение, как и теперь.

– Вот поэтому я и пришел к вам, – сказал Арху. – Может случиться, что не все будет в порядке. Скоро, и в очень большом масштабе. Нам нужна помощь, чтобы остановить то, что может случиться. – Он посмотрел вокруг. – Все это может исчезнуть…

– Нет, – сказал Харди, – не исчезнет, конечно. Это, – он скосил глаз на бледные камни, – все еще будет здесь. Тауэр, правда, умрет. Исчезнут люди… а в конце концов и вороны. Не останется ничего… только тьма и холод, и в вышине тонкое черное облако, сквозь которое не могут пробиться солнечные лучи. Ветер, оплакивающий свое одиночество… ничего больше.

– Ты хочешь сказать, что так все-таки случится, – в отчаянии прошептал Арху.

– Я хочу сказать, что это уже случилось, – сказал Харди. – Теперь остается только вопросить видение, как сделать, чтобы случилось иначе. Ты это знаешь: ты ведь и сам Око, верно?

– Да. Но я пока не очень хороший провидец, – пробормотал Арху, неожиданно почувствовав смирение перед этим явно очень отличающимся от его собственного даром.

– О, ты станешь им, если выживешь, – сказал другой ворон. – Для этого требуется время.

– Не уверен, что у меня будет много времени… – пробормотал Арху.

– Да все у тебя будет хорошо, – сказал ему Харди. – В конце концов, мы все здесь, и наша сила при нас. Ничто не разрушится до того, как мы это увидим в видении. Чем нас больше, тем достовернее видение. Вот когда оставался только один из нас, тогда времена были действительно опасные.

– Да, теперь вас много.

– После второй войны в этом столетии судьба стала меняться, хотя и медленно, – сказал Харди. – Вернулась уверенность. И нам захотелось продолжить свой род. У нас с этим делом ведь не так, как у вашего Народа, – ничего не получится, если нет подходящих условий. А еще кое-кто переселился сюда. Люди думали, конечно, будто это они нас сюда привезли, да только мы прекрасно знали, куда направляемся. Мы сами решили переселиться, мы сами решили остаться здесь.

Арху подумал, не принимают ли вороны желаемое за действительное.

– Но крылья-то у вас подрезаны, – осторожно сказал он, не зная, не обидит ли этими словами воронов. – Улететь вы не могли бы, даже если бы захотели.

Вороны молча переглянулись, потом раздался такой каркающий хохот, что некоторые туристы, толпившиеся в другой части Тауэра, стали оглядываться.

– Ох, да что ты! – сказал Хугин. – Не можешь же ты верить в такое!

– Э-э… я не очень уверен, во что следует верить.

– Тогда ты мудрый юный маг, – сказал другой ворон. – Видишь ли, юноша, мы можем отправляться, куда захотим. Мы же «вестники богов», посланцы Вечных Сил, разве ты не знаешь? Даже людям это известно. Они, конечно, вечно путают, каких богов, ну да у них путаница во многом. Однако они все же сумели дать нам имена, принадлежавшие тем воронам, которые, как они считают, служили одному из их богов и носили вести между небом и землей. Вон Хугин,[12]12
  Хугин и Мунин («думающий» и «помнящий») – вороны, служившие Одину, верховному богу в скандинавской мифологии.


[Закрыть] – ворон указал клювом на огромную птицу, – на самом деле это Хугин Второй, раньше был другой с этим же именем. А вон там Мунин Второй. – Говоривший показал на еще одного ворона.

– Мы перемещаемся, куда хотим, – сказал Хугин. – Ты же работаешь с теми кошками, которые присматривают за воротами, так что должен знать, как нам это удается.

– Вы проходите через ворота между мирами? – изумленно переспросил Арху.

– Мы перемещаемся. И нам для этого не нужны заклинания, если тебя интересует, – сказал еще один ворон. – Нам не нужно пользоваться воротами, которые были сплетены до начала времен и установлены в разных местах. Мы видим, куда нам нужно… и перемещаемся туда. Мы узнаем, что свершилось, и возвращаемся с известиями. Вот и все.

Арху уселся и снова облизнул нос.

– Мы уже давно служим Вечным Силам, – сказал Харди. – По их велению мы летаем, куда нужно. Ты тоже здесь потому, что так нужно: ты такой же их посланец, как и мы.

– Э-э… – начал Арху.

С дальней стены донеслось насмешливое карканье.

– Да брось ты, Харди, – раздался голос. – Хватит этой пророческой болтовни. Дай малышу передышку.

Еще один ворон слетел со стены и подошел к Арху, с шорохом складывая крылья.

– Впрочем, сейчас не до отдыха, – сказал он. – Пора было тебе тут появиться, я уже устал ждать.

Арху не мог понять, что все это значит; не мог он понять и того, почему остальные вороны смотрят на вновь прибывшего несколько насмешливо.

– Один, – сказал Харди, – ты что, снова был в пабе?

Один щелкнул клювом.

– «Гиннесе» там стал несколько лучше по сравнению с прошлым месяцем. Хозяин прочистил краны в бочках.

Вороны снова хрипло рассмеялись.

– Один, – сказал Харди Арху, – наш местный представитель сил хаоса.

– Одинокой Силы, хочешь ты сказать? – спросил Арху, с сомнением глядя на Одина.

– Нет, просто хаоса, – вздохнул Харди. – Что ж, мы все немного ломаемся в первое десятилетие службы… Один считает забавным смущать Бескрылых Воронов тем, что слетает с внешней стены и планирует через дорогу в «Голову королевы» – ведь всем известно, что мы не должны бы быть способны на такие дальние полеты. Потом он входит в паб, доводит хозяйскую собаку до истерики, а посетители угощают его гамбургерами и пытаются напоить допьяна.

Арху взглянул на Одина с новым уважением: знакомство с птицей, способной испугать хоуффа, было честью.

– Эй, послушай, – сказал Один, – иногда стражи Тауэра нуждаются во встряске. Смотритель воронов должен получать от жизни что-то большее, чем возможность просто пересчитывать нас каждое утро и кормить курятиной. Благодаря мне он просыпается посреди ночи и думает: «Как, черт возьми, ему это удается?» – Ворон хрипло засмеялся. – Кроме того, он теперь в хороших отношениях с местными жителями, потому что ему приходится регулярно навещать паб, чтобы забрать меня обратно. В конце концов, я же не могу летать…

Один расправил крылья и захлопал ими, придав себе жалостный и беспомощный вид. Остальные вороны тоже засмеялись, хотя в их смехе прозвучала не только насмешка, но и раздражение.

– Тебе было видение о том, что я приду сюда? – спросил Арху. – Я хочу сказать… ты продолжаешь видеть?…

– Как я мог бы этого избежать? – ответил ворон. – Ты все время возишься с воротами, а следить за ними – наше дело. Может быть, мы здесь именно поэтому. Что касается тебя, то ты недавно побывал на Луне. Я видел тебя в видении. Долгонько же ты туда добирался. Я мог бы попасть туда быстрее, киска, и без всяких заклинаний.

– Ага, – ответил Арху, – может быть, и мог бы, птичка. Может, ты покажешь мне, как это делается, прямо сейчас? Пока мы тут сидим и болтаем, время уходит.

– Он прав, – сказал Харди. – Ну так как, Один, выполнишь ты свое хвастливое обещание?

– Конечно, – с искренней досадой ответил Один, – мне же было видение об этом сегодня утром, да и тебе тоже.

– Ну ты-то не был уверен, – ответил Харди, – так тогда и сказал. Так что ты проиграл мне куриную грудку.

Один щелкнул клювом и проворчал:

– Сначала я откушу от нее кусочек. Это ты тоже видел в видении, верно?

Харди приоткрыл клюв, что Арху счел улыбкой; по крайней мере он очень надеялся, что это так.

– Место, которое мне нужно увидеть, – сказал Арху, – в альтернативной вселенной. Ты ведь знаешь об этом?

Один снова рассмеялся.

– Конечно. Та Луна, на которой ты побывал, тоже там. Никаких проблем.

Так ли? – подумал Арху. – Милосердная Иау, надеюсь, он прав: это очень облегчит дело.

– Я могу сообщить тебе координаты мира, который хотел бы увидеть в видении, – сказал Арху вслух, – если это тебе поможет.

– Нет нужды, – ответил Один. – Я знаю, куда ты отправляешься, потому что видение открыло мне, где мы с тобой побывали. Я только ждал, когда ты явишься.

Парадоксы времени… – подумал Арху. – Я-то считал их мудреными, а этим ребятам все нипочем. Надеюсь, я не стану таким же: я предпочитаю, чтобы прошлое и будущее существовали по отдельности.

– Сможешь ты сесть на меня? – спросил Один.

– А? Пожалуй, можно свалиться.

– Да не так, котеночек. Мысленно.

– Раз уж ты спрашиваешь… Конечно, смогу, – с некоторым раздражением ответил Арху. – И вот еще что: у меня есть имя – Арху.

– Это я знал, – ответил Один, – но не мог же я этого узнать, пока ты не сказал. Готов?

Ворон припал к земле под ближайшим кустом, слегка расставив крылья. Поза выглядела довольно странной. Хугин, отчаянно хлопая крыльями, слетел со стены и уселся на ветке над Одином.

– На всякий случай, – сказал он. – Туристы обязательно являются, как раз когда вы заняты делом, и начинают говорить своим ребятишкам, чтобы те пошли погладили милую птичку. – Хугин выразительно щелкнул клювом. – Иногда приходится отвращать их от такой мысли.

Арху протиснулся между прутьями решетки и улегся неподалеку от Одина. Закрыв глаза, он попытался мысленно нащупать его…

…И попался. Острые клюв и когти схватили его, как мышку. Арху стал отбиваться; что-то вцепилось ему в шею, Арху с воплем повернулся, стараясь запустить когти в противника…

…И его окружила серебристая тьма. Ни неудобств, ни боли: теперь он смотрел на клюв и когти ворона изнутри. Он взмывал вверх словно сквозь облако, тускло освещенное сумеречным светом: казалось, рассвет собрался перейти в день, но остановился на полдороге. Ощущение было совсем не похоже на хождение по воздуху, которое так любил Арху. Сейчас он передвигался более активно: у него были крылья, шептавшиеся с ветром.

– Здорово у тебя получилось, – сказал чей-то голос у Арху в голове. – Может, нам бы даже удалось сделать из тебя ворона всего лет за пятьдесят. А теперь покажи мне место – не на Луне, на улице.

Арху попытался представить себе то, что видел тогда, но лучше всего он запомнил запах. Нос представителя Народа – удивительно чувствительный и точный инструмент. Кошки и через несколько дней могут безошибочно определить, где побывал кто-то из их рода, где прошел эххиф или хоуфф. Однако оглушительная, подавляющая, ужасная вонь лондонской улицы надолго лишила Арху способности воспринимать вкус и запахи. Вот и сейчас он вспомнил обонятельные ощущения гораздо более отчетливо, чем все остальные: тошнотворный мерзкий запах, как раздирающий уши вопль, – конские-птичьи-собачьи-человеческие экскременты, гарь, помои всех видов…

– Прошу прощения, – охнул Арху изнутри крыльев, клюва и когтей.

– Не извиняйся, ты все очень точно показал, – сказал голос того, кто делил с Арху пространство внутри-крыльев-клюва-когтей. Снисходительный молодой ум, хитрый, скептический, довольно непочтительный по форме, но уважающий талант, мудрость, остроумие, бесстрашный искатель новых ощущений – погружения в сознание кота или полпинты «Гиннесса», налитой для него в пепельницу: таков был Один. Арху попытался распушить усы, но обнаружил, что усов у нега больше нет; тогда он приоткрыл клюв в улыбке. В этот момент он ощутил легчайшее дуновение другого имени… и решительно отвернул от него нос… по крайней мере своего рода нос у него оставался.

– Ну вот, – сказал его спутник, то ли ничего не заметивший, то ли не обративший внимания. – Путь свободен.

Некоторое время они кружили в вышине. Иногда Арху ловил сквозь серебристые сумерки проблеск ландшафта внизу: всегда одно и то же – излучину Темзы, охватывающую Собачий остров, не остров даже, а широкий заметный полуостров… Потом облака снова смыкались. Вероятность, как сказал Один… или ее отсутствие.

Вдруг неожиданно облака расступились, и Арху с Одином камнем упали вниз. Город под ними был зловонным, Луна в небе – испещрена шрамами.

– Смотри хорошенько, – сказал Один. – Мы не можем здесь долго оставаться. Это то, что ты хотел увидеть?

Арху смотрел вниз, пытаясь обнаружить улицу, по которой они шли. Тауэр он нашел быстро; вот и улица, тянущаяся вдоль стены… вот наконец еле заметные для глаз мага клубки смутно различимых струн, которые были сделавшим «шаг вбок» котом, бегущим по покрытому грязью булыжнику, и еще двумя, немного отставшими. Вынырнувший из-за угла автомобиль заставил первого кота распластаться на мостовой так, чтобы оказаться между колесами…

– То или не то?

– То!

– Что ж, прекрасно. Принимаемся за работу. Следи за видением, которое мы оба увидим.

Рхиоу почувствовала, как ворон, сложив крылья, камнем рухнул вниз; время тоже переменилось так резко, что Рхиоу в растерянности едва не затрясла головой. До этого момента все, что происходило с Арху, происходило в ясно определяемом «тогда». Неожиданно наступило «сейчас», бесконечное «сейчас»: полоса того не имеющего швов целого, которое видела Шепчущая. Однако Рхиоу видела все иначе: Оком теперь была птица, и ее восприятие видения оказалось более ясным и направленным; это был взгляд одним глазом, а не бинокулярным зрением хищника. Рхиоу не была уверена, что видит все, что видел Арху: картина менялась слишком быстро. Только «сейчас», только «здесь», один образ за другим, наплывающие друг на друга, пока кошачье-вороний разум летит сквозь облако вероятностей…

…Одна из улиц Лондона, и по ней медленно едет в запряженном лошадьми экипаже отправившаяся на прогулку королева эххифов. Впереди и позади экипажа скачут верхом мужчины – стража. Королева – невысокая плотная женщина, скромно одетая в черное. У нее лицо, на котором ожидаешь увидеть улыбку, но сейчас она не улыбается. Экипаж сворачивает на широкий обсаженный деревьями проспект. Прохожие при виде процессии останавливаются и кланяются. Иногда королева сдержанно машет им рукой. Экипаж едет дальше.

На углу стоит какой-то эххиф. Когда экипаж оказывается рядом, он выхватывает пистолет и наводит на королеву. Выстрел.

Люди оборачиваются на резкий звук. Королева в растерянности оглядывается через плечо, кучер начинает нахлестывать лошадей. Грохоча по булыжникам мостовой, экипаж уносится прочь. И пешеходы, и всадники кидаются к эххифу, который стрелял. Безоружная королева оглядывается, ее бледное лицо отчетливо выделяется на фоне полей темной шляпы. Такое уже случалось с ней и раньше, но она никак не может заставить себя поверить в реальность происходящего.

…Тот же экипаж сворачивает в ворота обширного зеленого парка в пригороде Лондона, а потом въезжает во двор перед массивным каменным зданием с такими же круглыми башнями, как и те, у которых живут вороны. Экипаж останавливается у дверей, королева эххифов вместе с более молодой женщиной – дочерью? – выходит из него. Обе они скрываются за высокими створками, освещенными косыми лучами заката.

Близко, – подумал Один, – но не совсем то. Нужно найти центральную вселенную…

Еще несколько вспышек света; ворон и его пассажир ныряют в клубах серебристого сумрака. Через промежуток времени, достаточный для нескольких вдохов, снова разгорается желтый закатный свет, но на этот раз все остальное выглядит совсем иначе.

Из ворот выезжает темный экипаж, его окна задернуты черными занавесками. Все черного цвета: и лошади, и упряжь, и одежда эххифа-кучера. Экипаж длинный, такой длинный, чтобы на нем уместился один из тех ящиков, в которые эххифы помещают своих умерших, прежде чем похоронить их. Вся улица заполнена одетыми в черное плачущими эххифами. Некоторые, когда экипаж проезжает мимо, закрывают лица руками, другие поднимают вверх детишек, чтобы тем было видно. Иногда кто-то из взрослых издает душераздирающий стон – ужасный звук, которого, казалось бы, человеческое горло не может исторгнуть ни при каких обстоятельствах. В остальном же царит полная тишина, нарушаемая лишь стуком копыт и долетающим издалека звоном колоколов собора, в котором эххифы возносят молитвы Вечным Силам, или, как они говорят, единому Богу. Колокола ударяют медленно, один раз в минуту, как останавливающееся сердце.

Длинный черный экипаж, освещенный медным светом заката, движется к Лондону. Ворон делает круги над ним, снова ныряет в облако, потом появляется над городом и опускается низко, пролетает рядом с витриной лавки на почти пустой улице. То, что он сейчас видит, потрясает Рхиоу в каком-то смысле больше, чем все остальное. Она выросла в городе и привыкла к улицам, по которым днем и ночью кто-нибудь идет или едет. Однако сейчас улица выглядит мертвой, так, словно у нее вырвали сердце. На улице совсем мало народа, все одеты в черное или хотя бы с черной повязкой на рукаве; все лица мрачны, многие залиты слезами.

Ворон на мгновение усаживается на ставне, закрывающем витрину лавки. Внутри помещения темно, дверь заперта, но снаружи к ставню приклеен лист бумаги, на котором большими черными буквами значится: «Похороны ее величества». Это первая страница «Тайме»; на ней нет ничего, кроме этих слов, названия газеты и даты: 14 июля 1874 года.

Ворон взлетает прежде, чем кто-нибудь успевает его заметить, и снова ныряет в серебристый сумрак.

– Это та самая центральная реальность, которую ты ищешь, – говорит Один. – Времени у нас осталось только на то, чтобы увидеть самое начало и конец.

Время снова переменилось: «сейчас» опять стало «тогда», по крайней мере пока Один и Арху совершали переход. Они увидели еще очень много всего, когда ворон выныривал из облака; всякий раз они оказывались на дневном свету. Рхиоу не могла понять значения большинства этих мелькающих картин и только надеялась, что Арху повезло больше или, возможно, его просветил ворон Один. Изредка, как луч света, прорвавшийся сквозь тучи, возникал какой-то образ, явно полный огромного значения, как если бы вокруг Рхиоу стояла тысяча эххифов, и каждый выкрикивал что-то, что ей очень важно узнать. Толпа людей в зале, разделившаяся на две половины, и каждый кричит в гневе и растерянности… В переднем ряду один из эххифов вскакивает на скамью и выкрикивает:

– «Мне отмщение, и аз воздам!» – сказал Господь!

На него в ярости накидываются другие и заглушают своими криками его голос. Еще один эххиф вскакивает и вопит:

– Мистер спикер, говорят, дьявол, чтобы достичь своей цели, охотно цитирует Писание. Я поступлю так же и скажу: «Тот, кто посеял ветер, пожнет бурю!»

Зал одобрительно ревет…

…Неожиданный скачок – в комнате с побеленными стенами эххифы в защитных костюмах окружают огромную приземистую машину… В лучах яркого солнца с установки, нелепо украшенной викторианскими завитушками, взлетает на языке пламени ракета… Над городом проплывает огромный самолет, бросая на землю тень, и люди внизу кричат и показывают на него…

Видения исчезли. Сумрак возвратился, но теперь он был не серебристым, а свинцовым. Солнце не могло пробиться сквозь него. Крылья ворона, поймав восходящий ток воздуха, уносили Арху и Одина вверх. Это не был обычный ветер: воздух вокруг стал слишком разреженным на высоте, откуда земля внизу смотрелась уже шаром. Далеко-далеко внизу, в безмерном голубом океане, Арху увидел черный вихрь, вздымающийся из какой-то точки. Вулкан, мать всех вулканов, изрыгал огромные облака пепла и пыли, достигающие стратосферы. Вихрь превратился в шлейф вокруг планеты, шлейф окутал ее саваном, темным и мрачным. Океаны, блестевшие раньше на солнце, как полированный щит, стали тусклыми, словно покрылись ржавчиной; облака, сверкавшие раньше белизной, подернулись серой мутью.

– Тысяча восемьсот шестнадцатый, – сухо прошелестел голос Одина; он сообщал, а не оценивал. Ворон видел все это в видениях и раньше. – Разница в том, что мне никогда не приходилось присматриваться. В видении пристальный взгляд все решает. Взгляд заставляет события происходить.

Они снова нырнули в серебристый сумрак, в колеблющуюся дымку вероятностей. Когда они опять смогли видеть, перед ними была грязная улица, на которой, шатаясь, из воздуха возник молодой темноволосый человек в одежде, обычной для горожанина конца двадцатого века, держа в руках пакет с чем-то тяжелым. Спотыкаясь, он сделал несколько шагов вперед; навстречу ему вышел другой эххиф, испугавший первого. Молодой человек выронил пакет, повернулся и исчез в темноте. Шедший по улице эххиф подошел к упавшему на мостовую пакету и вынул из него что-то. Книгу, очень большую книгу. Эххиф, вытаращив глаза, посмотрел на обложку. К нему подошел приятель, забрал книгу и начал перелистывать, с интересом разглядывая уравнения, подробные диаграммы, мелко набранный текст.

Кто-то из нашедших книгу поднял глаза к серому небу, и в этот момент редкий и долгожданный луч солнца прорезал сумерки угасающего дня и осветил книгу. Арху успел разглядеть серебристые буквы на обложке: «Научная энциклопедия Ван Ностранда».

Глядя на эххифов, Арху услышал очень тихий, доносящийся словно отовсюду смех: удовлетворенно веселился некто, только что давший этому миру попробовать – лишь слегка – то, что ожидало его в будущем в гораздо больших количествах, когда семя, которое было только что посеяно, даст плоды. Тьма падет снова, только тьма во много раз более непроглядная; холод окутает землю, и на сей раз очень, очень надолго. К тому времени, когда напасти минуют и планета снова обретет свет и тепло, всякая разумная жизнь на ней давно уже исчезнет.

Арху уже случалось слышать этот смех. Однажды, еще совсем маленьким котенком, он оказался в сумке, которую бросили в Ист-Ривер. Вода медленно наполняла сумку, и Арху и его братья и сестры отчаянно бились и карабкались друг на друга, стараясь оказаться выше ужасной холодной воды, которая медленно поднималась, не оставляя им другого шанса, как вдохнуть ее и умереть. Случайно выжил один Арху: какой-то эххиф, проходя мимо, увидел уходящую под воду сумку и услышал последний отчаянный писк котят. Человек выудил сумку из воды, вытряхнул из нее мокрые тельца на дорожку, а Арху, единственного уцелевшего, согрел, закутав своей курткой, и отнес в приют для бездомных животных. И все время Арху слышал тот самый смех. Это было олицетворение энтропии, та, которая изобрела смерть; Народу она была известна под именем Саррахх, а маги называли ее, бесчувственную, хотя иногда и двойственную, Одинокой Силой. Тогда она смеялась в предвкушении его маленькой и незаметной смерти, теперь же – устроив так, что погибнет целая вселенная, а следом за ней – и бесчисленные другие. Арху испытывал сейчас такую же ненависть, как тогда, впервые столкнувшись с Одинокой Силой, и ярость взревела в нем, как голос огромной кошки с Нижней Стороны; взрыв его гнева был так силен, что Один закувыркался в серебристом тумане, как если бы на него налетел ураганный ветер.