Текст книги "Люськин ломаный английский"

Автор книги: Ди Пьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Затем он сказал:

– Вы с гор спустились, что ли, или вас только что уволили из похоронной компании?

Близнецы моргнули.

Мужчина наклонился над столом и протянул Блэру руку:

– Труман.

Блэр пожал его руку, не глядя.

– Привет, – прохрипел он.

– С вами был Дэнни, да, такой маленький паренек? Вы его люди?

– Лэм, вы хотите сказать? – спросил Блэр, мысленно вздохнув.

– Да, именно. Из министерства внутренних дел. – Труман полез в карман брюк, пошарил там, затем посмотрел вверх.

В зеркальной стене рядом со столиком, где сидели близнецы, открылась дверь. Через нее вышел огромный детина в деловом костюме.

Труман повернулся к Хизам. Одной своей осанкой он дал им понять, что они должны идти за ним. Блэр обернулся в поисках Лэма, взглянул на брата, который вытирал слезы с темных очков кончиком рубашки, и наконец поднялся со стула. Близнецы молча пошли за мужчиной по коридору, через еще одну дверь, которая резко открылась. За ней была дорожка из ламп, освещавших длинный коридор. Труман повел близнецов в комнату размером с супермаркет; она была черная, с пятнами глянцевого света. Здесь была стена из мутного стекла – одностороннее зеркало – с видом на мини-бар. Толпа за стеной была как на ладони. Зайка пристроил очки на лоб. Он понял, что они находятся в мезонине. Под ними, за затянутыми тканью перилами, был первый этаж, чьи стены также являлись окнами, с видом на различные зеркальные бары.

– Добро пожаловать в рубку, – сказал Труман.

Блэр застрял у окна. Его глаза метались, обозревая тела, дергающиеся с другой стороны. Они ничего не подозревали.

– А такое подглядывание законно?

– Конечно, законно. Вот женский туалет – это было бы незаконно. А это – вполне. То же самое, что камера слежения, только живьем.

Труман провел близнецов во внутренний офис, увешанный фотографиями самого Трумана с разными звездами, некоторые из которых, подумал Зайка, должно быть, точно померли до того, как родился этот американец.

Труман показал близнецам на диван и подождал, пока они устроятся, напевая что-то и закатывая глаза. Затем повернулся, одернув манжеты.

– Ребята, вы, кажется, не знаете, кто я.

– Нет, – ответил Блэр.

Мужчина с улыбкой наклонился к близнецам.

– Слова «Гепетто Глобал Либерти» вам о чем-нибудь говорят? Потому что, как бы это сказать, – он показал зубы, сверкнувшие на свету, – вы сидите в нервном центре европейских и ближневосточных операций. Как вам такая информация?

– Ну… – напрягся Блэр.

– Я знаю. Иногда даже я это чувствую. Сюда попадает далеко не каждый. На самом деле сюда никто не попадает. Но что-то подсказывает мне, ребята, что вы делаете хорошие дела. И вы должны знать – я это ценю.

Верхняя губа Блэра дернулась, как будто сдерживая чих. Его глаза скакали вверх и вниз.

– Ну, если честно, Зайка вот не работает. А я, к сожалению…

– Черт возьми, Боб, ты знаешь, что я говорю о тебе. Ты же все понимаешь.

– Ну, я хочу сказать, что…

– Где ты работаешь?

– Ну, «ГЛ Солюшнз». Но это только испытательный срок, если честно, и я не…

– «ГЛ Солюшнз»?

– Проект аппликатора сандвичей.

– Слушай, Бобби, эта передовая технология – дитя моего интеллекта. Даже не спрашивай, как мне приходят в голову такие идеи. Однажды за обедом я просто подумал: а зачем накладывать майонез ложкой? Ба-бах! Аппликатор сандвичей: чисто, аккуратно, вкусно и приятно. Вот так просто: между игорным бизнесом и нефтяной сделкой…

– И британской системой здравоохранения, – подсказал Зайка.

– Британской системой здравоохранения и коктейлем… – Труман замолчал. – А теперь вот передовая технология для вас – «Порох», самый тонизирующий напиток в мире, уже готовый, разливается в пакеты. Это шаг вперед, ребята, это навсегда изменит взгляд людей на отдых, возможно, даже их взгляд на жизнь.

– Класс, – сказал Зайка, – его надо смешивать с алкоголем?

– Нет, все уже готово, законсервировано, в пакете. Какой же из меня хозяин, если я не дам вам попробовать, ребята?

Он привстал, чтобы нажать кнопку на столе. Через секунду показалась восточного вида девушка в нарядном сатиновом платье. Она была такой стройной и с такими правильными чертами лица, с такой нежной длинной шеей, что казалась прекрасной болотной цаплей. В руках у нее был поднос с бокалами, кувшин и чайница, наполненная фольговыми пакетиками. Она лучезарно улыбнулась мужчинам.

Блэр напрягся, стрельнув глазами на Зайку.

Девушка развязала пояс платья. Оно упало, обнажив крошечный треугольник белого шелка. На ней больше ничего не было, только кустик волос между ног. С церемониальной четкостью она налила прозрачную жидкость в бокалы, взяла пакетик с подноса и высыпала содержимое в напитки. Жидкость загорелась, сначала красным, потом голубым, прежде чем снова стать прозрачной. Затем женщина вылила содержимое себе в рот, задержала там, не глотая, толкнула Блэра пальчиком в грудь и забралась на него верхом. Она сжала его бедра коленями, выгнула спину и поднесла к нему свое лицо с полным ртом.

Блэр стрельнул глазами на брата.

– Давай же, – махнул рукой Труман, – это вкусно.

Выгнувшись к лицу Блэра, девушка уселась на его пах, выдохнула через нос, как птенчик, и вылила напиток в рот Блэра. У Блэра опустились плечи. Его рука затрепетала в ее волосах. Он проглотил, хмыкнул и кашлянул.

Девушка откинулась назад, элегантно слезла с его коленей. Она несколько секунд смотрела, как клиента захлестывает волна наслаждения. Затем снова улыбнулась и повернулась к Зайке.

По его бедру поползли мурашки.

– Думаю, я сам свой выпью.

– Подожди, Заяц, – сказал Блэр. – Мы даже не знаем, что это такое. Я никогда не видел пламени, как в этом бокале, это просто жидкий фейерверк. Странно. Слишком странно, извини, конечно.

– С тобой-то ничего не случилось, приятель.

– Тише, тише, ребята. – Труман сделал жест руками, они раздвинулись, и он уселся между ними на диване. Он посмотрел по очереди на одного и на другого. – Вы какое-то время были не в седле, я понимаю. Я хочу, чтобы вы знали: мы здесь пытаемся вернуть вас к реальности. Это яркий, новый мир, до него рукой подать. То есть вы хоть понимаете, где мы находимся?

Четыре глаза обежали комнату. Две головы одновременно покачались: нет.

Зайка прочистил горло:

– Что вы хотите сказать?

– А вы как думаете? Во времени и пространстве!

Близнецы съежились.

– Скажу проще: в вашей жизни вы предпочитаете счастье или нищету?

Близнецы минуту подумали. Их ресницы затрепетали.

– То есть с позиции Аристотеля? – рискнул Зайка. – То есть, например, драматич…

– Я хочу сказать, вы, блядь, хотите веселиться или грустить?

Близнецы подались от него прочь. После долгой неловкой паузы Зайка скривил бровь:

– Да что вы хотите сказать?

Труман сжал руки братьев и положил к себе на колени, терпеливо глядя в потолок.

– Ребята, ребята, давайте я кое-что расскажу вам о наших видах. Всем известно, что тело гуманоида, в научных кругах известное как гомосакс, за десять тысяч лет ни хуя не эволюционировало. То есть с тех пор, как мы вышли из болот. Но… наши мозги развились до невероятного уровня. Вы думаете, это случайное совпадение? Нет! – Труман наклонился к лицу Блэра. – С этого момента эволюция стала разумной. Мозг движется вперед. Вы с этим согласны?

Близнецы переглянулись.

– Ну да, типа логично, – сказал Зайка.

– Хорошо. Дальше, скорость нашей эволюции означает, что мы не демонтируем старые системы в уме, мы просто добавляем к ним новые слои. Это означает, что избыточные схемы – эмоциональные конфликты, внутренние противоречия – по-прежнему находятся под землей. Поэтому, хотя мы и можем летать на высоте в сорок тысяч футов и скачивать порно со скоростью звука, мы по-прежнему, в сущности, привязаны к болотам. Понимаете? Это все равно что пытаться присобачить высококлассное программное обеспечение на печатную машинку. Природный факт. Согласны?

Братья сидели абсолютно неподвижно. Труман принял это как знак согласия.

– Это означает: манипулирование этими умственными структурами содержит ключ к нашему постоянному успеху. Так? Механизмы человеческого прогресса состоят в охвате концепций, которые двигают нас вперед, в уходе от рутины, которая тормозит нас. Потому что, если честно, ребята, качества, которые, по утверждению многих, делают нас людьми, это кол в жопе. Парень гонит мяч на край поля, боже мой, это так по-человечески. Моя жопа. Людьми нас делает способность не гнать, не плакать, не двигаться назад.

Блэр уставился на него:

– Да, понимаю. Хм.

– Мне нужно в туалет, – сказал Зайка.

Он потянулся к своему «Пороху», выпил и потрусил через комнату. Прежде чем он дошел до двери, появилась девушка, взяла его за руку и увела в темноту.

Труман покрутил рукой в воздухе, как будто завел какой-то прибор. Казалось, ничего не случилось. Он повторил этот жест более энергично. Через секунду лампы над головой медленно погасли, за исключением одного яркого прожектора над диваном. Мужчина встал под ним, его лицо горело на фоне темноты, глаза сияли, как фонари.

– Итак, Мой вопрос, Боб, состоит в следующем: правда ли мы выполняем свою священную обязанность – двигаться дальше, – когда мы счастливы или грустим? – Его глаза сузились до щелок. – Ты знаешь ответ. Конечно, может, ты либерал или там органик, и ты можешь ныть по поводу старых прошлых дней, когда никого не волновали проблемы ожирения и переедания. Ты можешь пойти этим путем. Но знаешь что?

Глаза Блэра засияли, как у ребенка, когда приходит время слушать сказку.

– Что?

– В этом случае ты полная задница. Просто дырка от жопы.

Блэр дернул бровью. Он откинулся на спинку и кивнул.

– Да, – сказал он, – просто дырка.

– Потому что какого черта нам дали эти вегетарианцы? Несколько песенок про мех. Несколько рецептов приготовления тофу. Они ездят на наших метро, летают на наших самолетах и несут хуйню насчет того, что это делает с их чакрами. Хоть один вегетарианец хоть когда-нибудь метро построил? Нет, они слишком заняты тем, что зажигают свечки и жрут плаценту. Ты слышишь, о чем я?

– Да, да, плацента, конечно. То есть, я хочу сказать, с точки зрения более широких отношений…

– Они только делают вид, что у них есть широкие отношения, Бобби. Ты меня слышал? Широкие отношения, ага, щас прям – они вступают в отношения так же спонтанно, как и мы. Широкие отношения – это выгодные отношения, и это было так с начала времен. Они делают вид, что отказываются от вражды, но по-прежнему поливают тебя грязью. Их контракт на дружбу такой же, как и у нас: приостановка открытой вражды в интересах собственной выгоды. Посмотри, как они ссорятся, посмотри, какое невероятное количество дерьма выходит при малейшем конфликте; можно только восхищаться количеством скрытой враждебности, которую они выливают друг на друга. Сынок, вот что я скажу: уважай всех, с кем стоит строить отношения, и ты окажешься на пути к пониманию законов этого мира. Это работает для всех стран, корпораций, мужчин, женщин и детей.

– Для всех, – кивнул Блэр. – Хм.

– Вообще-то, Бобби, я не хочу тебе проповеди читать. Блядь, да заебись ты обо что хочешь. Но если научное открытие идет в симбиозе с бюрократией и это убирает ненужные препятствия на пути прогресса – тогда ломись туда. Объективность? Заебись. Есть только согласованная внутренняя субъективность, Боб, и я говорю: давай бросим вызов миру, давай зажжем все вокруг.

– Так что именно я сейчас выпил?

– Солипсидрин гидрохлорида. Кажется, с ароматом черешни.

– Это законно?

– Конечно, законно, а ты как думал? Ты думал, я тебе чего-нибудь незаконного дам? Ты когда-нибудь слышал, чтобы черешня была вне закона?

Блэр смотрел вниз, почувствовав, что член у него встал. По его лицу расплылась улыбка. Он поднял глаза, прошелся взглядом по углам потолка, вниз по аркам и колоннам тьмы и света.

– Знаешь, я вдруг почувствовал, что мне полегчало.

Труман приоткрыл рот и провел внутри языком. Оглядел Блэра с ног до головы.

– Да ты что?

– Да, – ответил Блэр. – Депресняк как рукой сняло.

Он попытался сдержать смешок, который все-таки вырвался в виде шипения.

– Молодца! – Труман хлопнул рукой по его бедру, сдвинув член Блэра, так что он сильнее обозначился через ткань брюк. – Видишь? У дядюшки Трумана есть возможности. И эти возможности находятся прямо здесь и сейчас. Знаешь, почему я решил поделиться ими с тобой? И знаешь, почему я сказал себе: «Вот человек, которого стоит спасти?» Я скажу тебе, почему, Боб: потому что в тебе что-то есть. Что-то, что говорит мне о скорости, о прогрессе. О понимании того, как работают вещи. Я только взглянул на тебя и сказал: «Вот человек, который несет печать будущего». Я вот просто взял и сказал так себе. И это не только характер или там желание, мать их, выебнуться. Я правда так думаю, Бобби. Честно. Ты правильный чувак.

Блэр бросил на Трумана ласковый взгляд.

– Послушай, – подтолкнул его локтем Труман, – маленький подарок по мужской части не такой уж и маленький. Твоя крошка тебя сегодня просто не узнает, она подумает, что ее отымела ебаная ракета.

Блэр сцепил руки на коленях.

– Если честно, я сейчас временно один. На самом деле я как раз тут подыскивал…

– Ты пришел в правильное место. Какая цель – выполнимая или крутая?

– Что вы хотите сказать?

– Местная или иностранка?

– Если честно, мне насрать.

– Молодца. Главное, чтобы девка была что надо, вот моя философия.

– Значит, все ваши девки иностранные?

– А ты как думал. А выглядят они не совсем как иностранки. Половина из них блондинки.

– Вас в эксплуатации не обвиняют?

– Бобби, Бобби, Бобби, – пробормотал Труман, наклоняясь ближе. Черты его лица приобрели резкость в свете торшера, голос понизился до урчания. – Все абсолютно естественно, и их желание играть – естественное явление. С философской точки зрения, невозможно эксплуатировать природные ресурсы – нужно только управлять тем, как они эксплуатируют тебя.

– Ну, просто некоторые могут…

Труман прижал палец к губам и понизил голос еще сильнее:

– Ты когда-нибудь слышал слово «исключительность»? Запомни его на тот случай, если какой-нибудь ублюдок спросит тебя, что дает тебе право управлять миром. Потому что в этом слове и заключен ответ. Оно означает, Боб, что мы не заставляли мир желать быть похожим на нас. Мы принесли поразительный образ жизни, и теперь они жопу рвут, чтобы быть как мы. Мы – исключение из всех человеческих типов, мы выше всех форм управления. Мы высшие, и все об этом знают. Отчаянно пытаясь присоединиться к нам, остальной мир признает, что мы высшие. И поскольку это мы придумали такую жизнь, они должны прийти к нам, чтобы получить на нее право, – выдохнул Труман прямо в лицо Блэра. – У нас все права на свободу, Бобби. Представь себе все возможности. А теперь позволь сказать тебе кое-что об этих девках: в своих странах они сидят голодные. Их родные места голые и пустые, жуткие захолустья. Задницы этих девок впустую растрачиваются на иностранных алкашей типа арабов, или там…

– Хм. Арабы обычно не пьют.

– Ты просто мало их знаешь, Бобби. Послушай, что я говорю: они живут в воронках от бомб. И если они голодные и в опасности, и если в моих интересах помочь им, разве это эксплуатация? Нет, вовсе нет. Это называется свободой: неотъемлемое право желать чего-то лучшего. – Труман откинулся на спинку и помолчал, ожидая, пока возможности в полном объеме раскроются перед умом Блэра. Затем он подмигнул, сказав: – И знаешь, что классного в этих девках? Они в жопу ебутся.

Блэр провел языком по губам, почувствовав, как дернулся член.

– И как же вы их находите?

– Нахожу? Да они мои, Блэр. Мне принадлежат города, откуда они родом. Это они ищут меня, исключительного человека. Посмотри, посмотри сюда. – Труман подошел к столу и сдернул листок бумаги с кожаной папки. На нем были фотографии шести молодых мордашек, полных надежды. Настоящие красотки, словно с обложки порножурнала. – Моя следующая партия. Вот эта, например, глянь-ка. И скажи, Бобби, неужели это только сон? Это глобализация! Положись на меня.

Блэр смотрел на страничку.

– Итак, теперь ты в моей армии и получаешь возможность маленького заморского приключения с целью способствовать прогрессу – небольшая такая разведка. Дело в том, что я действительно хочу, чтобы разведку провел такой человек, как ты, ведь ты сможешь раздобыть свежие идеи. Ты меня слышишь? Как думаешь, сможешь с работы на пару дней вырваться?

Блэр шумно перевел дыхание:

– Да, думаю, у меня получится. С целью способствовать прогрессу, да.

– Ты мой человек, Боб. Точно тебе говорю. Хотя мне кажется, что твой брат немного дерганый. Он подпишется на такое? Или помочь ему? Я спрашиваю потому, что ваш парень из министерства говорит, что разделять вас не стоит.

Я все улажу. Я его уговорю, сэр, не беспокойтесь.

– Молодца. Я пошлю тебя в горячую точку, Боб. В охуенно горячую точку по аппликаторам сандвичей.

– Вы хотите сказать – туда, где живут эти девки? Потрясно!

– Бобби, это самые потрясные девки, которых ты когда-либо видел. Даже если бы у них было три очка, все равно лучше бы не стало…

– А разве они не жутко дорогие?

– Бобби, Бобби, Бобби. У дядюшки Трумана есть возможности.

Он взял карточку со стола, начертил на ней линию и запихнул в нагрудный карман Блэра между пакетиками «Пороха».

– Крошки, – сказал Блэр.

Он немного посидел, осматриваясь, вдыхая аромат грядущих снов. Он сидел словно в трансе, наслаждаясь моментом, уставившись в окно невидящим взором. Наконец его внимание привлекла движущаяся фигура. Это был Дональд Лэм, пробирающийся через толпу.

Труман проследил за его взглядом.

– Гляди, а вот и наш чувак. Давай его позовем.

Они вышли из офиса и бочком, вдоль окна, пошли к двери в конце мезонина. Труман распахнул дверь в тот момент, когда Лэм как раз подошел с другой стороны.

– Дэнни, старина!

– Блядь, – моргнул Лэм, шаря глазами в темноте. – Вижу, вы встретились с нашими ребятами. Я, блядь, по всем этажам гоняюсь, их разыскивая.

– Это мои парни, Дэн. И где ты таких ребят берешь, а? Пойдем с нами, мы как раз…

– На самом деле нам пора… Конечно, немного неловко, но…

– Не порть нам игру, Дэн. Только не сейчас.

Лэм уставился на них через дверной проем.

– А где Гордон?

– Наверное, в сортире, – ответил Блэр, прижимая ладонь к члену.

Лэм ощутил приподнятые нотки в голосе Блэра. Они звучали словно многообещающий звонок на переменку. Он внимательно присмотрелся к нему.

– Я вижу, ты попробовал эту штуковину.

Блэр улыбнулся. Он приближался к вершине невероятного ощущения внутренней нормальности, которой никогда не испытывал раньше, она заполняла его от пяток до макушки. Он не сомневался, что именно так бы он чувствовал себя, если бы был тем, кем хотел быть.

А значит, он таким и был.

– Да, немного принял, – признался он. – Дон, извини за ту выходку, больше такого не повторится.

– Меня беспокоит то, что, когда действие этой штуки выветрится, ты почувствуешь себя точно так же, как час назад. Не забудь, каково это было.

Блэр попытался вспомнить, что чувствовал час назад. Но так и не смог.

Труман хлопнул Лэма по плечу:

– Дэнни, позволь сказать тебе кое-что: мы тут классно провели время, усвоили кое-какие новые варианты. Ты меня слышишь? Теперь я глава «Витаксиса», здравоохранение – это моя игра. С ним все будет в порядке.

– Да, честное слово, все в порядке, – кивнул Блэр. – Классно провели время.

– Думаю, мне стоит поискать твоего брата, – сказал Лэм, поворачиваясь и осматривая бар. – Он тоже принял? Есть только один танцпол, куда он мог пойти, все остальное я осмотрел.

– Он не пойдет на танцпол, поверь мне, – сказал Блэр. Он наклонился к уху Трумана и спросил: – Зайка себя так же будет чувствовать?

– Сто пудов, – прошептал Труман. – И подожди – самое веселое еще впереди.

Троица бродила по танцполу в глубине здания. Последний хит Скетел Уан сотрясал стены. Блэр чувствовал, как в нем бьют гейзеры радости, как расцветают внутри правда, любовь и сила. Он заметил Зайку на другой стороне танцпола, тот стоял, облокотившись на стойку бара. Три молодые женщины стояли рядом с ним. Одна хихикала и игриво хлопала его по руке.

– Вон он, – сказал Лэм. – Педераст чертов.

Он провел Блэра к освещенной части зала, где, раскачиваясь, словно рябинка на ветру, стоял Зайка. Труман остался стоять и смотрел на них с отцовской заботой. Затем, словно призрак, он растаял в воздухе.

Девушки посмотрели на приближающегося Блэра.

– Это он? – спросила смазливая брюнетка.

– Да, как говорят у нас на севере, это он, – ответил Зайка. – Моя никчемная вторая половина.

– А он типа немного на тебя похож, да, только волос нет и очков.

Лэм напрягся. Он пригляделся к девицам, потом к Зайке, заметил большой бокал джина у него в руке. У его ног подпрыгивал от громкой музыки пакет с дисками.

Блэр улыбнулся брату:

– Странно, что ты не танцуешь.

– Не моя музыка, дружище, ты же знаешь. Нет ничего хуже незнания того, что некоторые вещи превращают тебя в дерьмо. – Зайка полез в сумку. – Однако, – добавил он, поворачиваясь к девкам, – поскольку он пришел, я покажу вам свои таланты, не сомневайтесь. Пусть диджей поставит что-нибудь из этого. О, «Ла Компарсита», например. Попробуем.

– Заяц, ты уверен? – Блэр схватил брата за руку. – Послушай, прости за диски.

– Танго? – заверещала одна девица. – Я могу попросить диджея.

Она потащила своих подружек на танцпол, в самую гущу толпы.

– Я прощаю тебя за диски, – сказал Зайка. – Хорошо еще, что их не завалило мусором в баке. Тебе бы не поздоровилось, если бы их попачкали.

Блэр сузил глаза и покачал головой:

– Христа ради, Заяц, – я тебя не достоин.

Лэм поднял руку:

– Может быть, пойдем уже? Сколько ты выпил?

– Еще немного, – ответил Зайка, одним глотком прикончив джин, прежде чем повернуться к брату. – Позвольте нам сделать одну вещь. Давай же, как в старые времена.

Диск-жокей свесился со своего места, чтобы увидеть через толпу Зайку. Девицы вернулись, что-то возбужденно выкрикивая.

– Мы сказали, что у тебя день рождения, – хихикнула одна.

– Дурочка! – пропищала другая. – Вот пиздит. Она сказала, что вы – известные танцоры танго из Марокко.

– Ребята, – начал было Лэм, но близнецы уже ничего вокруг не видели.

Скетел замолк. Тела на танцполе перестали дергаться. Они постояли, потом разошлись по стеночкам.

– Мальчики и девочки, – послышался голос диск-жокея, – у нас тут типа пара парней, которые думают, что могут показать нам настоящий танец.

Блэр сжал губы:

– Заяц, мы правда это сделаем?

С леденящим душу шипением колонки выплюнули одинокую ноту аккордеона, которая высоко прогремела в тишине, до того как к ней присоединились скрипичные и духовые аккорды. Зрители вытянули шеи, когда оркестровая мелодия начала пронзать все помещение танцпола. Прожекторы засияли ярче.

– Еще как сделаем, блядь. Пойдем. – Зайка сжал зубы и наклонился к уху брата: – Нет, ты послушай, взгляни на этих цыпочек. Это правильное место.

Глаза Блэра метнулись вправо. Три девицы не сводили с них глаз. За их спинами стояли еще девицы и перешептывались. Прожектор прошелся по всему залу, выискивая Хизов.

Блэр подморгнул девицам, затем Зайке:

– Трагедия, которую нужно станцевать?

– Трагедия, которую, мать ее, абсолютно точно нужно станцевать, – ответил Зайка, высоко вскидывая голову.

Пара вышла в центр танцпола. Они встали друг напротив друга, томно прижавшись животами, как будто сливаясь центральной нервной системой. Как две половинки пазла, они слились в единое существо, разделяющая их линия исчезла в черном озере их костюмов. Внезапно их головы механически повернулись друг к другу, глаза засияли ярче. Они соединили руки, застыв в объятии на восемь быстрых тактов. Затем, как будто став единым механизмом, их четыре ноги начали легко рубить, резать, кромсать и разрывать воздух, сплетаясь и расплетаясь в ослепительных вспышках. Казалось, неподвижно парящие над ногами тела совсем не участвовали в этом процессе.

Хизы танцевали свое собственное танго.

Сухое; строгое танго, быстрое, как ракета, с резкими, как бритва, углами.

Ноги набирали скорость, мелькая и крутясь, словно угри на сковороде, потом за их мельканием стало не уследить, они превратились в единую форму, парящую как бабочка по полу. Толпа приблизилась к ним, она ревела, приветствуя каждый шаг и поворот. Потом танго достигло апогея, скорость и яростные аплодисменты, свет, скрипичные и ударные инструменты слились в единый небесный импульс, затягивающий всех присутствующих в головокружительный вихрь бешеного танца близнецов.

– Жуть, – прошептала одна из Зайкиных девиц из угла.

– Красота, – прошептал Лэм. Когда танго подошло к высшей точке, он протиснулся через толпу на танцпол. – Быстрее! – заорал он Блэру, когда ударил последний такт. – Хватай своего брата!

15

– Ты его убила! – заорала Ольга.

Она стояла между телом Алекса и фонарем инспектора. Лицо Абакумова сияло словно факел, и это сияние затмевало в темноте грустные физиономии троих молодых людей. Ольга набросила одеяло на Александра и начала выть по всем правилам и с большим чувством, с поклонами, поворотами, взыванием ко всем святым, беспорядочным в отчаянии выбрасыванием рук вверх и искусными потоками невидимых слез, которые она умело стряхивала кончиками пальцев.

– Этот человек умер довольно давно, – задумчиво сказал инспектор. – Посмотрите на его живот, там же полно червей.

– Как это он от червей мог распухнуть! – заорала Ольга. – Всего десять минут назад ваш собственный агент Любовь Каганович разговаривала с ним, как будто стоя в хлебной очереди!

– Я бы не сказала, что мы так уж и разговаривали, – заметила застывшая у двери Любовь.

– Или, возможно, – продолжил Абакумов, – его убили эти молодые бандиты с оружием в руках. Потому что с чего бы мертвому мужчине лежать в комнате, где в темноте притаился человек с ружьем?

– Нет, инспектор, такого быть не может, – сказала Любовь.

– Выйдите сюда, вы, с ружьем, – сказал Абакумов, направляя свет фонаря в лицо Григория. – И расскажите мне заодно, почему ваша мать ни разу за всю жизнь не написала, что у нее три сына, а не один.

– Это не мои дети, – ответила Ирина. – Вот это вот мой, Максим Иванов, мой единственный сын.

– Тогда, – сказал Абакумов, медленно оглядывая каждого из присутствующих, – откуда в вашем доме взялись эти юноши с оружием? Мы что, натолкнулись на гостей как раз в тот момент, когда было найдено тело мужчины с животом, который неделю жрут черви?

Ольга и Ирина повернулись и уставились на Любовь Каганович.

– Это мой сын и племянник, – сказала Любовь. – Они пришли со мной за ваучером, по собственному опыту зная, что такое эти Дерьевы и какие они злобные. А теперь они расследуют загадочный чертов вопрос мертвеца и его ваучеров. Представьте себе! Мы пришли по обычному делу и вдруг оказались в таком жутком болоте!

– Ха, – без намека на любезность выдохнул Абакумов. – Я по-прежнему жду ответа на вопрос: что вы все делаете здесь в такой мрачный момент? И не сметь отпираться – вы теперь по самые уши тут увязли.

– Конечно, вы не можете прямо мне в лицо сказать…

– Мне ясно, – поднял руку Абакумов, – что нужно провести совещание. И пока мы будем совещаться, вы должны подготовиться к нелегким грядущим временам. Жутким временам, если точнее.

Группа медленно вышла в большую комнату, подгоняемая завываниями Ольги и ее непредсказуемым размахиванием руками.

– Пожалуйста, прекратите, – сказал Абакумов, проходя мимо Ольги. – У вас на это была как минимум неделя.

– Мама, иди к нему, иди и помолись о его душе, – сказала Ирина. – Я разберусь с теми, кто хочет очернить и без того самый черный момент нашей жизни.

Абакумов сел на Ольгин стул у печки.

– Милиция просто с ума сойдет, – сказал он, скорбно покачав головой.

– Ха, да здесь скорее слона увидишь, чем мента, – хмыкнул Макс.

– Для вас это просто благословение Божье, – ответил инспектор. – Впрочем, милицию в этом деле вообще не стоит беспокоить. Потому что такая новость – мертвец, подписывающий ваучеры для получения денег у государства, армейские, можно сказать, деньги, – эта новость подобна водородной бомбе. Она рванет на многие тысячи километров, может быть, даже до Кремля дело дойдет. Такие случаи грабежа уже давно захлестнули нашу страну, и этот человек с червяками является прекрасным тому примером. Не удивлюсь, если «Правда» напишет об этом ужасающем преступлении.

– Она убила его! – заверещала Ольга, тыча пальцем в Любовь. – Убила своей башкой, набитой дерьмом. Я говорила ей не мешать ему, с этим своим ружьем и разговорами.

Инспектор полез в карман пальто и вытащил блокнот и ручку.

– Итак, – сказал он сам себе, – тело было найдено в комнате, в присутствии шести людей, один из которых размахивает ружьем. – Он посмотрел на Григория, который стоял в дверях спальни с прижатым к груди ружьем. – Оно заряжено?

– Да, – гордо ответил Григорий.

– В нем есть магазин. Скажите, в этом магазине более одного патрона?

– Да, магазин есть.

– Хорошо. Скажите, сейчас в нем все патроны есть?

– Нет, – нахмурился Григорий, глядя на ружье. – Но все равно там их много.

– Когда последний раз в магазине были все патроны?

– На неделе, да.

– Один из которых размахивает ружьем, из которого недавно стреляли, – дописал Абакумов в блокноте.

Слова резали вонь от навоза словно ножом.

– Неправильный ваучер… – сказал он. – В стадии глубокого разложения… Червяки…

Через минуту он остановился, глядя прямо перед собой, затем перевел глаза на Ирину:

– Над мертвым телом не было надругательства?

– Господи помилуй!

– Давайте я спрошу по-другому: жители этого дома ели мясо в течение прошлой недели?

– Мы не каннибалы, инспектор! Как вы смеете!

– Что ж, – пожал плечами Абакумов, – бывает и такое.

Он снова вернулся к своему отчету.

– Потенциальное преступление против природы, – пробормотал он, – доказательство в виде хлеба.

С каждым его словом сердца присутствующих сжимались все сильнее, пока Ирина наконец не выдержала:

– Посмотрите мне в глаза. У нас ничегошеньки нет. Это я вам говорю, так что потом не обвиняйте меня, что зря потратили время.

– Неправда! – сказала Любовь. – У них есть трактор!

– Ничего подобного, – ответила Ирина. – Вы где-нибудь поблизости его видите?

– Ха, – сказал инспектор. – Теперь вы пытаетесь подкупить должностное лицо, представителя власти, на месте преступления. – Он яростно заскрипел ручкой. – Взятка… Представитель власти… Трактор…

– Инспектор, – устало сказала Ирина. – Я вам прямо говорю, можно сказать, по-дружески, что вам нет смысла копаться в этом деле. Давайте договоримся: нам торговаться нечем.

Абакумов ничего не ответил, просматривая записи в блокноте.

Затем, по-прежнему глядя вниз, тихо сказал:

– Поскольку вы так честно со мной говорите, мне придется отвечать взаимностью, хотя, возможно, я себе этим наврежу. Я могу сказать, что есть люди, которые могут помочь в раскрытии такого варварского преступления, как это. Я в основном говорю это потому, что, глядя в свои записи, я ужасно вам сочувствую. Многие из подобных дел никогда не доходят до суда. Многие даже не получают официального засвидетельствования, потому что в таких невероятных случаях бывает проще застрелить подозреваемых и таким образом очиститься перед Богом.