Текст книги "Люськин ломаный английский"

Автор книги: Ди Пьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Оставить их двоих? С водкой? Мы что, обязаны их поить, что ли? А вдруг они сговорятся на этом своем языке?

– Это их последняя выпивка, Фаби. Типа анестезии.

25

Блэр чувствовал под собой холодный пол. Он придвинул оба стакана с водкой к стене и поежился.

Зайка нащупал рукой ногу Блэра:

– Это ты?

– Нет, блядь, Жанна д’Арк.

– Успокойся.

– Зайка, заткнись, ладно?

Зайка болезненно моргнул. В голове проносились сцены из прошлого, когда они с Блэром жили в «Альбионе». Они только-только научились ходить. Зайка играл с кусочком мармелада, когда нянечка вдруг убежала, потому что кого-то тошнило. Как только она выпустила их из поля зрения, близнецы отправились по коридору в игровую комнату. Им нельзя было в игровую комнату, поэтому они туда пошли.

Она была огромной. Чирикали птицы, высокие окна заливали комнату ярким светом. Маленькие Хизы подошли к зеркалу, висевшему в дальнем углу комнаты. Они подошли к нему и встали, прижавшись потеснее, глядя друг на друга в профиль в окружении полос и пятен солнечного света. Они смотрели на себя, а тем временем другие дети, постарше, радостно вопили вокруг, заполняя пространство гудящим эхом. Дети с хохотом проносились мимо близнецов, прижимались друг к другу, подражая им. Блэр и Гордон сияли, видя, что остальные – такие же, как они. Но вдруг все рассыпались в разные стороны, словно горох. Они отпрыгнули друг от друга, поднимая с пола вихри пыли, и разлетелись кто куда, словно бабочки по огромной вселенной.

А Хизы так и остались прижатыми друг к другу.

Через минуту они заплакали.

Прибежала нянечка, но близнецы уже все поняли.

Обрывки подслушанных разговоров вертелись в Зайкиной голове. Слова из детства летели в сознание, словно комья земли в открытую могилу.

«Это очень редкий случай, чтобы однояйцовые выжили при рождении, – сказал одетый в твидовый костюм мужчина, который однажды пригласил в свой кабинет двух одетых в белое людей. – Кто-нибудь знает, как они называются?»

«Омфалоангиопагусы?» – спросила женщина.

«Технически да. Омфалоангиопагусы с грудными осложнениями. И заметьте, что главный близнец не сильнее физически – видите вот этого паренька?»

Зайка раздулся, когда рука выделила его.

«Если бы разделительный процесс яйца начался хоть днем раньше, этот парень, может, и не стал бы паразитом. А если бы на день позже, он мог бы стать обыкновенным наростом на теле здорового близнеца. Его можно было бы удалить. Кто-нибудь может догадаться, почему паразит доминирует в этом случае?»

«Это инстинкт, что выживает сильнейший?» – спросил серьезный молодой человек.

«Именно, – сказал твидовый костюм, – и здесь два пути: да, опора организма на более здоровый отросток приводит к большему запасу энергии. Но также дело связано со средствами, которыми достигается контроль. Будучи слабее, он эмоционально и психологически поработил своего близнеца».

«Значит, – запинаясь, сказал молодой человек, – это означает, что более здоровый близнец стал… своего рода источником питания для паразита?»

«В общем да, хотя мне кажется, что вся широта динамики паразита-хозяина проявится только тогда, когда их разделят. И разумеется, это спорно, потому что паразит не выживет».

Зайка вздохнул и вернулся мыслями к своему заключению в горах. Похлопав по карманам в поисках сигарет, он нашел старую пачку, смятую и влажную. Он провел несколько минут, распрямляя сигарету, вытащил коробок спичек и закурил.

– Оставайся по эту сторону ворот, – прошептал он.

– Отъебись, Зайка.

– Если психовать, станет только хуже. Почему бы тебе не выглянуть и не поговорить с ними? Нет, ты послушай, ну не можем же мы все вот так оставить. Большой парень говорит по-английски. Выгляни и расскажи ему про постмодернизм, заставь его почувствовать себя членом команды. У тебя получится.

– Думаешь?

– А то. Это будут твои первые заморские деловые переговоры.

Блэр откинулся назад, проведя языком по зубам. Он нахмурился, мысли у него неслись, словно облака по небу, медленно утекая в никуда.

Вдруг его озарило:

– Подожди! Пакетики! Заяц. Давай дадим им коктейль!

Зайка не спеша сделал затяжку. Он набрал полные легкие дыма и тихо сидел, пока дым не пошел через ноздри.

– Ты их в жизни не заставишь это выпить.

– Почему это?

– Если они увидят вспышку, то поймут, что ты что-то нахимичил. Если они не увидят вспышки, то удивятся, с чего это ты обратно выпивку отдал.

– Но если я высыплю эту дрянь у них на глазах, спокойно так, и выпью одну порцию, они подумают, что это просто ароматизатор. Зайка! Давай попробуем!

– Думай лучше, как договориться с этими уродами, вот что я тебе скажу.

– Заяц, Заяц, Заяц, просто аромат черешни! – Глаза Блэра уставились в потолок. – Мы можем все изменить, посмотри, до чего мы докатились. Мы снова будем дома, Заяц, и это дикое путешествие даст нам столько опыта. Милли поедет с нами – вот это поворот, все просто охуеют. Хотя это ведь мы, да? Мы крутые парни, мы начнем оттягиваться прямо в самолете, мы обо все оттянемся, что на глаза попадется. Нас посадят в самый навороченный тяжеленный самолет, с приветственными объявлениями на английском, радостными и ласковыми, как солнышко. Чашка чая, спасибо большое, джин, еще джин, пожалуйста, голоса вокруг, может, северные девки, прекрасные, как цветы, свежие, как молодой вереск, у них еще волосы будут пахнуть посадочной полосой в Хитроу. Вот о чем нужно думать, только представь, Заяц, представь себе такое во всей красе. Мы будем наслаждаться копченым лососем на борту «Британских авиалиний»…

– Из Ставерпеня «Британские авиалинии» не летают, только дебильные русские самолеты, словно только что из «Тандерберда».

– Да, но на нем только до Еревана долететь, Заяц. А потом, кстати, вступаешь ты, мы поднимемся на борт «Британских авиалиний» и вдруг обернемся и посмотрим друг на друга. И начнем ржать как кони. Снег останется далеко-далеко, война, бедность, борьба испарятся навсегда из нашей жизни, и мы полетим к солнцу, смеясь, словно школьники. – Блэр толкнул брата локтем. – Я тебя спрашиваю: кто мы, а, блядь? Что мы за парни?

Глаза Зайки превратились в узкие щелочки. Он посмотрел на Блэра:

– Нет, ты послушай: думай, как отсюда съебать.

Дверь спальни распахнулась. Гаврила от неожиданности выплюнул непрожеванный кусок мяса и вскинул ствол на Блэра.

Англичанин дернулся и показал стаканы с водкой:

– Я решил, что лучше спросить…

– Что? На место!

– Ну, я просто…

– На место! – Гаврила загнал остаток мяса за одну щеку и поднял ствол к плечу.

– Да, но…

– Эй, Блэр, мать твою, – послышался голос Зайки. – Не искушай судьбу, нет, ты послушай.

– Хорошо, хорошо. – Блэр бросил взгляд на собравшуюся в углу семью, инспектора и Любовь, затем снова повернулся к двери. – Я просто подумал, видя, что он так к «Манчестер Юнайтед»…

– Ха! Что? – Гаврила снова начал жевать. – Что насчет «Манчестер Юнайтед»?

Блэр остановился на пороге.

– Ну, просто у нас есть кое-что…

– «Манчестер Юнайтед»?

– Ну, это ароматизатор, он как фейерверк…

– Иди сюда. – Гаврила махнул рукой, немного опуская дуло автомата. – Фаби!

Подошел Фаби, направив ствол на англичанина. Блэр посмотрел на оба ствола, на солдат и поставил стаканы на стол.

– Забавный ты парень, – сказал Гаврила. – Ну и хуйню ты несешь!

– Посмотрите, очень красиво. – Блэр разорвал пакетик зубами и высыпал содержимое в один стакан.

Жидкость потемнела, потом расцвела красным и синим цветом, словно венозная и артериальная кровь.

У Гаврилы сузились глаза.

– Слишком много цветов для «Манчестер Юнайтед». У них только красный.

– Ну, все равно, это ж из Англии. – Блэр сделал глоток. – Черешня, очень вкусно. По-своему напиток почти родной вам, потому что моя компания, «Глобал Либерти», производит не только его, но еще и пули для вас, в этом, Кунинске.

– Кужниске.

– Да, Кужинке. В общем, попробуйте! Неужели не хочется?

Блэр обвел глазами комнату. Поймав через задымленную комнату кривую усмешку Людмилы, он дернулся.

– Выпей. – Гаврила толкнул Блэра прикладом, откидываясь и глядя, как тот делает глоток.

Его глаза изучали лицо Блэра, ожидая результата. Ничего не произошло, Блэр только кивнул и причмокнул губами. Солдаты обменялись парой гортанных фраз. Фаби опустил приклад, потянулся к стакану Блэра и поднял его к носу, уставившись на жидкость. Еще обмен репликами, кивок от главного, и наконец Фаби отхлебнул напиток.

Гаврила метнул взгляд на Блэра и переставил к нему второй стакан водки, словно шахматную фигуру по доске.

Англичанин смотрел за приближением стакана, потом перевел взгляд на лицо солдата. Шах и мат. Блэр высыпал второй пакетик в водку.

– Это маленькая помощь солдату. Молоко военных матерей.

Он улыбнулся, как радушная хозяйка, глядя на солдат, следивших за тем, как растворяются цвета, прежде чем сделать глоток.

– Солдатам помощь не нужна. – Гаврила схватил стакан и вылил содержимое себе в рот, резко поставив стакан обратно на стол. – Ха! Бабское пойло. Такое только маленькие девочки пьют! – Он взял руку Блэра, сжал ее. – Рука мягкая, как титьки, видишь? Этот напиток помогает только маленьким девочкам, чтобы лучше с солдатами игралось. – Его подбородок припечатал дело: – Ха!

– Ну, если честно, – улыбнулся Блэр, – мне кружка пива ближе. И все же нищие не выбирают. В конце концов, мы на войне.

– Ха! Англичанишка! Что ты знаешь о войне?

– Ладно, поглядим, что ты через минуту почувствуешь. – Блэр облизнул губы для пущего эффекта. – Думаю, ты придешь к выводу, что насилие – старые методы и что нужно выигрывать битву за сердца и умы.

– Кумы?

– Умы, ну, мозги, головы.

– Старые методы? – хмыкнул солдат. – Англичане всегда применяют насилие. И всегда выигрывают. Типично английский подход – пускать в дело самое яростное насилие и плакать, словно девки, когда насилие оборачивается против них. Они только сами хотят безобразничать.

– Да, но я говорю об умах и головах…

– Послушай меня: ум нужен, чтобы найти врага, а там уж вступает насилие. Идеальный вариант.

– Ну нет! Ты послушай, вы можете угнетать людей насилием, но на самом деле вы победите их только свободой.

– Точно! – Гаврила ударил кулаком по столу. – Насилие побеждает свободу.

Блэр увидел, что лицо солдата сильно покраснело, разгладилась морщина на лбу. Солипсидрин начал действовать, внутри нарастала уверенность, сомнения проходили. Скоро его разум затмит победная музыка.

– Нет, ты послушай, – положил Блэр руку на стол, – ответь мне: чего ты хочешь в жизни: счастья или нищеты?

– Нищеты, – ответил Гаврила. – Только от нищеты приходит счастье.

Блэр пожевал губу:

– Да, но ты ведь хотел бы, чтобы другие были свободны от нищеты?

– Да, свободны для нищеты.

– Хмм. Ты знаешь странную штуку? У тебя есть власть. Ты можешь принести свободу, избавить их от насилия.

– Да, сила, – кивнул офицер, наклоняясь вперед. – Больше насилия, да.

– Ты можешь это сделать – очистить дорогу свободе, демократии. У тебя в руках огромная сила – в этот самый момент, когда ты сидишь здесь, ты очень силен.

У солдата затуманились глаза.

– Да, да, да, – бормотал он своему товарищу, потом перекинул ствол из одной руки в другую. – Сила.

В углу прочистил горло инспектор Абакумов, обращаясь к офицеру:

– Я не ошибусь, если скажу, что ваше отношение к иностранцу изменилось? Знаете, вы выглядите очень даже довольным и человечным. Может быть, вы и нас оделите своей новой благосклонностью?

Гаврила медленно повернулся. Его взгляд упал на Абакумова, словно платок на лужу, сжирая его напряженную выжидающую улыбку вместе с показным спокойствием. Не моргая и не отводя взгляда, он нащупал на коленях «Калашникова» и поднял ствол к животу.

Затем нажал на курок.

Из дула вылетело пламя. Комнату потряс выстрел. Пальто Киски дернулось и разлетелось в клочья. Ирина закричала. Группа распласталась на полу.

– Черт, – вздохнул Гаврила. – О, нет. Как там это у нас официально называется, Фаби?

– Урон со своей стороны, да?

– Да нет, нет, нечаянная смерть.

– Да, Гаврила, нечаянная. Со своей стороны бывает урон, когда убиваешь своего товарища, у которого есть оружие. А в этом случае, да, нечаянная смерть, потому что убит был ребенок, а не гангстер. И у нее оружия не было.

Вставая, Гаврила махнул рукой в угол, обращаясь к дрожащим, забрызганным кровью людям:

– А теперь вы увидели в самых ярких красках природы так называемого инспектора, этого гангстера. Посмотрите, что он сделал: заслонил себя такой крошкой. Вот поистине бандитская выходка. Мы должны сплотить ряды и сделаем вот что. – Гаврила снова схватился за автомат.

Любовь ахнула, когда ручеек крови достиг ее задницы.

– Но я же вообще далеко сидела! Она была ближе к нему!

Солдат не обратил внимания на слова женщины, торжественно махнув рукой.

– И, отдавая дань такому оскорблению природы, нужно сказать вот что: если вы не будете со мной, то будете против меня. С убийцей детей – с самим злом. – Рот Гаврилы остался немного приоткрытым, глаза знающе посмотрели влево. – Я только молюсь, что такого не будет.

Блэр сидел бледный как полотно, сложив руки на паху. Он дрожал так, что слышно было, как под ним скрипит стул. Глаза Гаврилы уставились на англичанина. Он подождал и взмахом автомата велел ему убрать руки. Вдруг его лицо расцвело, он радостно заорал, указывая на колени Блэра:

– Смотри, Фаби! Вот она, маленькая английская тайна!

Блэр проследил за пальцем солдата себе в пах и увидел, что член пульсирует и рвется наружу.

– Ха! Ха! – Гаврила тыкал в него стволом, открыв рот. Подтащил своего товарища поближе. – Вот все и стало ясно! Посмотри, Фаби, посмотри! – Он направил ствол на семью, расставил ноги пошире и выстрелил.

Абакумов врезался в стену и свалился на бок.

Солдаты снова повернулись к Блэру, поднимая его со стула и выводя туда, где посветлее.

– Ха! Посмотри, еще больше стал! Фаби, прикинь, какого мы кадра нашли!

– Он больной, Гаврила.

– Ну, Блэр, ну, задница, – донеслось поскуливание Зайки.

Англичанин не ответил и не сопротивлялся, когда Фаби начал стаскивать с него штаны. Только Ольга продолжала завывать на фоне хохота солдат.

Гаврила повернулся, поднимая автомат повыше. Бабах! Завывания прекратились. Он перевел взгляд на торжественно торчащий член Блэра.

– Настоящий чемпион, вот это экземпляр! Темы свободы, силы и смерти для него как запах девки!

– Скорее как прикосновение горячего языка, Гаврила. Например, смотри!

Фаби прицелился в группу. Раздался выстрел. Ирина дернулась и затихла.

Оба повернулись посмотреть на реакцию Блэра. Тот судорожно сжал глаза и зубы. Но член стоял гордо и радостно.

Гаврила бросил взгляд в угол. Среди разодранной плоти, сияя словно маяк, лежала Людмила. Около нее сидел Максим, опустив голову. Любовь затихла у стены, словно дрожащий мешок.

– Фаби, давай сюда девку. – Гаврила подтащил англичанина на свободное место между столом и телами, направив носком сапога приближающуюся кровавую реку в другое русло.

Блэр чуть не лишился чувств, услыхав плач Людмилы. Он слышал рявкающие приказы солдат и звуки срываемой одежды. Когда он открыл глаза, перед ним, в лучах света, стояла голая Людмила с заплаканным лицом. Тень проходила полосой от ее лобка до прогала между полными грудями.

Гаврила заставил ее лечь на груду своей же одежды на стол, носком сапога не давая ей свести ноги.

– Ну, англичанин, – сказал он, – давай перед смертью.

Фаби толкнул англичанина на девку, заставив его раздвинуть ноги, насколько позволяли полуспущенные штаны, осторожно направляя его член прикладом автомата. Людмила дернулась и заорала.

– Не надо! – крикнула Любовь. – Вы оставили ее сиротой, убили ее возлюбленного, Михаила Букинова, оставив с больным дядей на руках, вы уже всадили пулю прямо ей в сердце. Уроды! Ненавижу ваши пули, грязь и любовь убивать!

Людмила перестала кричать, услышав имя Миши.

Фаби поднял автомат и выстрелил, даже не целясь. Любовь свесила голову. Максим подвинул ногу, чтобы освободить ей место.

Тень Блэра легла на Людмилу. Она застыла и выгнулась, почувствовав, что он входит, она стонала и качала головой из стороны в сторону. Гаврила держал ногу на спине Блэра и толкал его, пока Людмила колотила кулаками, царапалась и рвала свою одежду, стол, Блэра. Ее пальцы нашли ремень англичанина, рвали его пояс, брюки и карманы, в воздухе повис запах вонючего пота. Людмила смотрела на его оскаленную гримасу, лицо у Блэра вытянулось, он кивал, дыша ей в лицо. Она сжимала и разжимала кулаки, пытаясь нащупать что-нибудь менее отвратительное, чем его плоть.

– Ха! Гаврила, глянь! – заорал маленький солдат.

Блэр почувствовал дуло автомата между ног. Солдат раздвинул ему ягодицы и начал засовывать и вытаскивать дуло, хрипя при каждом движении.

Пока каждый из оставшихся в живых в лачуге издавал тот или иной звук, медленно погружаясь в истинно скотское состояние, раздался щелчок и открылась входная дверь.

– Господь мой всемогущий!

В комнату с автоматом в руке влетел солдат постарше, его эполеты сияли золотом. Он обозревал сцену, открыв рот.

Фаби посмотрел на него:

– Местность занята, командир.

– Вытащи ствол! – Командир повернулся к Гавриле. – У меня что, галлюцинации, Сергеев, или вы тут настоящий ад устроили?

Сергеев тихо хмыкнул и заискивающе посмотрел в лицо начальству.

– Рады приветствовать вас, командир. Да, кажется, мне нужно многое с вами обсудить и поблагодарить вас.

Командир повесил автомат на плечо. Он обозрел каждый уголок комнаты, нахмурившись при виде торчащих членов обоих солдат.

– Мертвые оказали сопротивление? Почему это у вас тут водка, мясо и столько трупов? И почему женщины убиты? А это что, ребенок? Убит? Сергеев? Это что, три поколения простой деревенской семьи? Да у тебя у самого такая семья! И все убиты?

– Теперь они свободны, командир. Никакой нищеты. Никакой войны. Они освобождены. Мы победили.

– Господь мой всемогущий, – покачал головой командир. Свет проникал через дым, поднимающийся от рек и луж крови. – Отойдите от стола, положите оружие. Кто тут остался в нищете?

Гаврила показал подбородком:

– Вот эти полюбовнички, парень в углу и еще один англичанин.

– Англичанин?

– Ага, журналисты они. Или что-то в этом роде.

– Журналисты? Блядь. Сергеев. Господь мой всемогущий! Они это все видели?

Командир покачал низко опущенной головой. Он стянул англичанина с девки и смотрел, как тот с шипением ползет на пузе в спальню. Руки Людмилы упали по бокам, голова склонилась набок, глаза закрылись, только веки дергались. Командир взял с пола пальто и накрыл ее, как одеялом, прежде чем хмуро повернуться к солдатам. Они опустили глаза, скривив губы, словно мальчишки, пытаясь скрыть усмешку.

– О чем вы думали? Господи, святые небеса. Вы и правда здесь настоящий ад устроили. Нужно доделывать дело, ничего больше не остается. Гнезваркистан станет нарицательным именем зла, если мир узнает об этом. Ты, Сергеев, передай мне патроны.

– Патроны? А у вас что, своих нет, командир?

– Вы что, издеваетесь? Зачем мне патроны на заднем фланге, когда вы здесь производите захват территории?

– Ну, знаете, у нас патронов нету. Мы сами, наверное, последние истратили.

– Ха. – Командир иронично выпятил в их сторону подбородок. – Значит, вы провели все утро, кромсая ни в чем не повинных крестьян. Значит так, прикончите их сами, хотя по чести, глядя на богомерзкие результаты вашего патруля, я не знаю, что и делать. Вам повезет, если я не возьму у вас оружие и документы и не пристрелю вас самих.

– Я могу их прикончить, – с надеждой сказал Фаби. – И вообще, те двое очень больные. Один слепой и сильно страдает, а у другого задница кровоточит – будет несправедливо оставить их мучиться.

– Да, Фаби, да ты просто гений. Какой же он свидетель, если слепой? – Командир вздохнул и повел солдат в спальню.

Там, съежившись, сидели англичане. Силы покинули их, как всегда бывает перед приближением смерти. Они сидели, как статуи, на земляном полу.

Высоко в небе пролетел аэроплан, полный людей, которые пили чай и направлялись на Запад в волшебное будущее. Хизы молча придвинулись друг к другу. Казалось, они сделали это инстинктивно, не сговариваясь, и эта картина заставила командира застыть. Он смотрел, как они повернулись друг к другу, начали жаться, как новорожденные кутята. Братья обнялись, прижавшись друг к другу всей длиной тела, и один из них начал выводить круги по спине другого. Кажется, он произнес что-то вроде «Кто глупышка?».

Солдаты подняли стволы. Прицелились и нажали на курки.

Щелк.

Щелк.

– Блядь, – сказал Гаврила.

– Да, Гаврила, патронов точно нет.

Блэр повернулся и открыл глаза. Он увидел, что командир злобно орет на солдат, а те уставились на пустые магазины. Вдруг за их спиной появилась полностью одетая Людмила. Лицо у нее было розовым и свежим, хотя выражение лица и взгляд были беспощадными. Девушка прошла мимо двух солдат к Блэру, обволакивая его запахом их секса. Не отводя от него глаз, она протянула руку к его паху, пошарила там, распространяя жар через ткань его брюк.

Затем резко сунула руку в карман.

Появился патрон. На нем был крошечный узор, то ли орел, то ли черт, готовящийся взлететь. Она передала его Гавриле и вышла из комнаты, молча и отстраненно, пройдя мимо озаренного солнцем кухонного окна и дальше, через дверь, на сияющий снег.

Не говоря ни слова, солдаты смотрели, как она уходит. Офицер Сергеев засунул патрон в ствол. Взвел курок и поднял ствол к плечу.

И выстрелил.

Кровь залила стену за спиной у братьев Хиз.

III

И БЫЛ ЛИ ИЕРУСАЛИМ ПОСТРОЕН ЗДЕСЬ, СРЕДИ ТЕМНЫХ САТАНИНСКИХ МЕЛЬНИЦ?

МНОГО ВРЕМЕНИ СПУСТЯ

Людмила подняла голову на заходящее солнце. Оно висело томно, сияя словно через яичный белок. Ночь казалась такой невероятно далекой.

Тяжело вооруженный вертолет проплыл в небе. Людмила подавила дрожь.

– Пожалуйста, послушай, постарайся включить свою тупую башку, – сказал Макс. – Если бы у тебя хоть один глаз был на башке, ты бы увидела, что этот обязательно умрет, или уже умер. Как ты думаешь, с чего еще он лежит здесь и ни хуя не дышит?

– Конечно, он дышит, – протянула палец Людмила. – Видишь? Ты думаешь, я электрические заряды излучаю и могу заставить мертвецов подпрыгивать? Так что не трынди.

– Ха, ладно, он дышит, но это вообще ничего не доказывает. Он же щас подохнет, не трогай ты его. У него и без тебя душа к ангелам отлетит.

– Думай башкой! Не скажу, что их состояние очень отличается, если учесть, что один странно дергается, а второй лежит неподвижно. Этот вот более спокойный. Нужно еще убедиться, есть ли у тебя вообще мозги в башке.

– Ха! Значит, теперь он спокойный, да? Знаешь, можно сказать, что смерть – высшая форма спокойствия. Я могу сказать, что, если ты не ищешь от него неприятностей, тогда мертвый – твой. Очень, очень спокойный. Неизменно спокойный.

– Максим!

Молодая китаянка в форменном платье обошла клетку, отвлекая внимание Людмилы от витрины.

– Чем я могу вам помочь?

– Скажите, они от одной матери? – спросила Людмила, указывая на комочки черной шерсти. – Кажется, вот этот какой-то тормозной.

Девушка с улыбкой кивнула:

– Да, они одного помета. В этом возрасте они очень много спят и просыпаются несколько раз на дню. Вы хотите купить?

– Да, хотелось бы. – Людмила сняла сумку с плеча и поставила на пол.

На ней было красное платье, которое много лет назад купил ей отец, платье принцессы, платье ее побега. Сегодня она решила надеть именно его.

– Я хочу его подержать, – сказал Блэр.

– Подержишь после меня. Только осторожно!

Макс резко выдохнул. Он посмотрел на часы и повел из стороны в сторону глазами.

– Вы можете его привести в сознание настолько, чтобы он был похож на живого? У нас щас машину отбуксуют.

Людмила даже не взглянула на брата. Ее лицо озарилось, словно солнышко проглянуло среди туч, когда открылась дверь клетки и она подцепила рукой одного спящего котенка. Он проснулся на полдороге к ее груди и жалобно мяукнул.

– Какая прелесть, – пропела Людмила, щекоча ему под мордочкой пальцем.

– Можно мне подержать? – спросил Блэр.

– Давай я поеду домой и заберу вещи? – спросил Макс. – Мы через час должны быть готовы.

– Пожалуйста, говори по-английски, – укоризненно глянула на него Людмила, продолжив на родном языке: – Тебе придется когда-то начинать. Не надейся, что Блэр научится говорить на ибли, просто чтобы понимать твой дурацкий треп.

– Черт.

– Максим!

– Черт, – повторил Блэр, протягивая руку к котенку.

Макс вздохнул:

– Ха, ладно, я ухожу. Если решишь дождаться от котенка страстного проявления чувств, до ноября ты тут зависнешь.

– Я куплю котенка, подожди! Ради бога! – Людмила взяла котенка из рук Блэра, поднесла к лицу и подула на него.

– Знаешь, кажется, ты не движешься семимильными шагами к его покупке. У меня такое ощущение, что ты хочешь поселиться в этом магазине, ведь здесь так охуительно воняет говном.

– Просто пасть заткни!

– Просто возьми его домой, и там ты сможешь до посинения охать над ним, как идиотка.

– Я тебе сказала, что это для офиса, мы его домой не возьмем.

– Да, офис, очень важное дело, просто глобальная операция – офис и котенок. И вообще, с чего ты решила своими монгольскими мозгами, что в офисе нужна кошка? Это ж не детдом!

– Это создаст там домашнюю атмосферу. Кошки успокаивают. Слышал, что говорят врачи?

– А, да, конечно, я забыл, экстренная медицинская помощь предполагает, что нужно купить кота для англичанина, чтобы тот все дорожки обоссал и обосрал.

– Ты меня послушай: если будешь пытаться испортить мне день, я закрою твою «Мастеркард».

Людмила заплатила за котенка и, пока Макс хмыкал и что-то бормотал себе под нос, показала продавщице на несколько вещей, включая пушистую корзину для поездок, украшенную сердечками. Макс закатил глаза.

Он хмурился, неся котенка в корзинке по Хай-стрит. Людмила ругалась, что он размахивает корзиной, а Макс грозился начать размахивать ею над головой. Еще одна злобная тирада послышалась, когда Людмила замедлила шаг у входа в продуктовый магазин «Сайнсбери» и велела Максу подождать на улице.

– Ха, ну конечно, – плюнул он, – я останусь с котом на улице, здесь, у автобусной остановки, рядом с воющими сиренами и под прицелом антитеррористической полиции, чтобы котенок окончил свое путешествие на небеса без мира в душе, голодный и холодный, а все из-за твоей патологической зависимости от всех подряд магазинов.

Людмила не обращала на него внимания достаточно долго, чтобы Макс почувствовал, что его вообще не слушают.

Затем сказала:

– Нам нужно купить что-нибудь поесть в поезд.

– Да, но ведь и в самом поезде еду купить можно!

– Да, и цены там раза в четыре выше. Ты же не думаешь, что я собираюсь покупать все втридорога?

– Ну конечно нет, ты ведь такая бедная. Такая бедная, что только на котов да корзинки денег и хватает. Если честно, почему бы нам ни купить приправы к коту, а? Приправы или масла там. Жареный котенок по-восточному, он как раз в корзинке, еда навынос, вот только шерсть…

Людмила уже ушла, затянутая манящим светом витрин. Красное пятно ее платья вошло внутрь и пропало, словно растворившись в сияющих небесах.

Время уже поджимало, когда Максим наконец припарковал «БМВ» на площадке рядом с офисом. Он выпрыгнул из машины, включил и отключил сигнализацию и оставил Людмилу прятать корзину с котенком под сумками с покупками. Блэр тихонько сидел на заднем сиденье.

– Котенок заорет, как только ты вытащишь корзину наружу, – предупредил Макс через плечо. – Ты оскорбляешь меня, думая, что сможешь прятать эту пищалку на протяжении всего пути на север.

– Ха! И этот человек утверждал, что котенок дохлый!

– Послушай меня. Даже мертвый он будет орать как оглашенный. Они ж тупые все. Почему, как ты думаешь, они больше на природе не живут?

Макс исчез за дверью двухэтажного здания. Он поднялся по застеленным линолеумом ступенькам, прошел по душному коридору. Из радио неслись вопли с матча по крикету, приглашая Макса в маленький офис, разделенный на два отсека. Картонные коробки, пачки бумаг, стопки целлофановых пакетов, разная аппаратура обступали его со всех сторон.

– Англичанин! – заорал Макс, стукнув ключом в окно палаты. – Большой черт!

Прошло некоторое время, прежде чем сгорбленная фигура за окном отозвалась. Две белые руки осторожно легли на пачку бумаги. Одна рука поднялась пригладить прядь белых, коротко постриженных волос. Затем человек повернулся на стуле, блеснули черные стекла размером с мотоциклетные очки.

– Ага, черт, – вздохнул он.

– Чертов пьяница, английский хуй! – Макс помахал рукой через окно. – Чучело!

– Да, конечно. – Англичанин приготовился подняться со стула. – Нет, ты послушай. Милли с тобой?

– В машине. Быстрее, черт!

– Иду, иду. – Англичанин прошаркал к двери, повернувшись, чтобы выключить лампу, и взял сумку с крючка у стола. – Ради бога, думай башкой, а!

Англичанин был настолько уставшим, что не заметил, как в поезде пищала и дергалась одна из сумок. Когда затих шум вокзала Кингс-Кросс и военные зоны уступили место пригороду, все затихли, убаюканные покачиванием поезда.

– Англичанин, мы собрали плату? – спросила Людмила.

– Да, – ответил Зайка. – Ты получишь около девяти сотен, после того как все проплатят.

– Ха, – сказала Людмила, поворачиваясь к Максиму и переходя на ибли: – А если ты перестанешь бестолково ездить, как баран, по городу, а поедешь за долгом Фон-Бей, мы в два раза больше получим.

Макс выпятил на нее подбородок:

– Ну, если ты можешь предсказать, когда именно они решат вдруг объявиться на заброшенной квартире, я тут же поеду и расколочу что-то, подозрительно похожее на их головы.

Людмила нахмурилась, глядя в окно на безлюдные просторы.

– И еще. Больше я этого повторять не буду: я заберу машину обратно, если ты не заставишь их заплатить. Ты ведь не думаешь, что я тут благотворительностью занимаюсь?

– А яйца по-шотландски есть? – спросил Зайка, скорее чтобы прервать поток ибли, а не утолить голод.

Людмила полезла в одну из сумок и вытащила три запакованных предмета. Зайка торжественно изучил их, прежде чем протянуть корнуэльский пирожок через стол.

– Я хочу пирожок, – сказал Блэр.

– Нет, ты послушай. Ты хочешь его только потому, что его хочу я.

– Нет, я просто его хочу. Дай.

– Ты же просил яйцо по-шотландски, англичанин, – напомнила Людмила Зайке материнским тоном.

– Да, – протянул руку Блэр, – ты просил яйцо по-шотландски, а не пирожок. Отдай пирожок.

Зайка тяжело вздохнул и отдал пирожок Блэру.

– И яйцо по-шотландски я тоже хочу, – выпалил Блэр, заботливо прикрывая пирожок рукой.

– А вот фиг тебе, – ответил Зайка. – Это мое.

Людмила убрала пирожок и яйцо в пакет и поставила его на пол.

– Значит, оба ничего не получите. Заткнитесь.

– Нет, ты послушай, – сказал Зайка, откидываясь на спинку дивана.