Текст книги "Люськин ломаный английский"
Автор книги: Ди Пьер
Жанры:
Прочая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Тед.
P.S. Маржи, твоя мама, настаивает, чтобы я сказал, что, когда я пишу «сынок», я имею в виду обоих вас. В любом случае, вы оба – единое целое. Твоя мама переезжает в Саррей».
Глаза Блэра дошли до последнего слова в письме и остановились, на некоторое время уставившись в никуда. Затем он опустил страничку и обнял брата, тихо хныча ему в плечо. Зайка захныкал в ответ, затем поднес руку к спине Блэра.
– Это он мне написал, да? – спросил Блэр.
Зайка опустил глаза:
– Всегда был только ты. Я был просто паразитом. Ошибкой природы.
– Нет, Заяц. Не говори так. Не надо.
– Нет, это правда. Я это говорю не из сентиментальности. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я, блядь, сделаю все, что в моей власти, чтобы послать ветер, который ты заслуживаешь, и наполнить твои крылья. Все, блядь, до последнего. Мне просто жаль, что я так долго тянул, Блэр. Мне так жаль, друг.
– И я сделаю для тебя то же самое, старина. Я сделаю для тебя то же самое.
Пара стояла, обнявшись, пока их всхлипы не стали реже, а дыхание – ровным и размеренным. Минуты шли, отсчитываемые хлопками и шлепаньем из комнаты наверху.
Наконец Блэр немного откинул голову назад и прошептал Зайке в ухо:
– Ну, так ты чувствуешь, что приближается кайф от можжевелового пойла?
Повисла тишина. Через минуту Зайка тоже откинул голову назад.
– Да, теперь правда чувствую.
Солнечный свет пронзил туман над Лондоном, как свет фонаря. Хизы направились на кухню, чтобы согреться порцией джина. Их изначальная доза солипсидрина гидрохлорида ничуть не выветрилась. Большая часть бутылки «Гордона» – джин выбирал Зайка – вскоре влилась в их кровь. Позже джин был заполирован тоником в туалете и на полу комнаты.
К тому времени, когда на Скомбартон-роуд начали чихать двигатели, оба были раздеты ниже пояса. Пенис Блэра гордо и вызывающе торчал, Зайкин не отставал по размерам. Они не слышали пения птиц за грохотом диска Пири Джамметте, хотя и уловили резкий топот сверху. Близнецы подпевали, размахивая руками в воздухе, и, когда песня достигла высшей точки, одновременно повернулись друг к другу спиной, согнулись пополам, потерлись задницами, раскачиваясь, напирая друг на друга, натирая кожу, пока она не заблестела. Всего лишь год назад это было просто невозможно. Поэтому они сделали это и танцевали в странной, вычурной манере, наслаждаясь тем, что не слиты воедино, размахивая задницами в темноте.
– Следующим номером танго, – пробормотал Блэр, изо всех сил сжимая губы.
– Да, милый, – ответил Зайка.
– Ты мой ми-илый.
– Нет, это ты мой ми-илый.
Блэр попытался стоять прямо. Вытянув в стороны руки, согнув колени, он нашел точку опоры и с предосторожностями уселся на компьютерный стул.
– Не, ты глянь, – сказал он, нажимая большим пальцем кнопку «Пуск» и резко бросая руку на компьютерный стол.
Он пытался запустить маховое колесо у себя в голове, и с его первым судорожным оборотом заискрились обрывки срочной памяти. Он прищурился, приоткрыв рот. Затем вытащил из кармана карточку, которую ему дал Труман.
Он подключился к Интернету и начал набирать на клавиатуре: www.k-
– Титек нету, – пробормотал Зайка, тыча пальцем в экран из-за плеча брата. – 404. Жопа не найдена.
– Да нет, – сказал Блэр. – Погодь! Тут дефки есть.
– Да, но это ж дефки ни нашши. Азиятки там, Понг, Ви.
– Да не, у него блндинки тож есь.
– Да блндинки ж из Кройдона. Не уверн, шо они из Кройдона.
Блэр хихикнул и шлепнул рукой по столу.
– Ну, эта ж другой мир, бля. Не, этто руские блндинки. – Он ударил пенисом по краю стола, сжал его рукой и положил рядом с клавиатурой.
– Руссие? Хрюшки, бля. Глазищи, как фары у трактора. Разъебанные таки телки, профсналки, рожи, как сковородки.
– Да не, глянь, они все как тенисиски.
Блэр прилип к экрану, пытаясь сфокусировать взгляд. www.kssnkz – напечатал он. Голова качнулась налево и направо над клавиатурой. Он стер последние буквы, оставив первую k.
– Они хуеют на след день после свадьбы, – сказал Зайка, – и никада не снимают черных носкоф. И зовут их Людума да Нашата. Шатана.
www.knshnksgrils
– И вообще, ты мой ми-илый.
– Это ты мой ми-илый, – ответил Блэр.
– Ты как хошь, а я спать, – заявил Зайка, тяжело падая на лавку, используя ее как трамплин для полета к ближайшему диванчику.
Полет прошел удачно. Вздохи перешли в храп, он свернулся, вцепившись в лацканы пиджака, скрестив на груди руки.
Глаза Блэра превратились в щелочки. Он занес палец на манер дротика и обрушил его на клавиатуру.
www.kuzhniskgirls.com.ru
На экране появились женщины. Женщины с прическами и в позах, которые не увидишь со времен шейхов и султанов, на фоне жутких студийных плакатов, изображающих озера, пляжи и будуары.
И в нижнем правом углу этого полоумного ассортимента было одно лицо, в котором светилась вся полнота истинной жизни.
Одно дикое, прекрасное лицо.
Член Блэра дернулся в руке.
17
– Это дебильный Григорий! – крикнула со двора Киска.
В ответ послышалось раздраженное шипение самого Григория.
– Эй! – рявкнула Ирина из-за двери. – А ну марш отсюда!
– Я вижу, вы своих отпрысков правильным вещам учите, – сказал Григорий, устало идя к дому, опираясь на ружье, словно вернувшийся за полночь муж.
Он распахнул дверь и вошел в лачугу с хозяйским видом.
Ирина сложила руки на груди, глядя на него от печи.
– Ты сначала сопли подбери, а то ходишь тут по горам со своим ружьем, как дома.
– Может, так оно и есть. Слышите шум? Война идет. Вы думаете, только у меня тут ружье есть?
Ирина не ответила, вместо этого прикрикнула на Киску, которая была занята тем, что гоняла петуха длинной проволокой.
– Максим так и не вернулся. – Выйдя из спальни, Ольга выпятила подбородок в сторону Григория.
– Значит, мальчик решил поиграть во взрослые игры, потому что я успел дойти сюда пешком, а он якобы прет на тракторе. И вообще вам нужно было отвезти трактор прямо к складу, чтобы не тратить топливо, мотаясь туда-обратно до вашей дыры.
– Трактор не всегда на ходу, – ответила Ирина. – И вообще, он уже сейчас приедет, вот увидишь.
– Да уж, было бы неплохо, – сказал Григорий, окидывая взглядом сарай. – У меня инструкция забрать отсюда цыплят и козу, и я не собираюсь тащить их на себе.
– Да, но коза – животное сильное, – сказала Ольга. – Она побежит впереди и уснет задолго до того, как ты допрешься до склада. Что касается цыплят, – она пожала плечами, – может быть, ты заразишь их своим тупоумием, и их не будет смысла никуда тащить.
– Ха, обратите внимание, что я пока что и пальцем тут никого не тронул. И вообще, старуха, инспектор хочет знать, что вы сделали с мертвецом. Он говорит, что, если вы не оформите тело официально, его работа будет гораздо сложнее. И трактором вы не откупитесь. Ха. А теперь посмотрим, как вы после таких известий пошутите.
– Значит, все просто, – сказала Ирина, бросая взгляд на мать, – потому что у нас больше ничего нет. Ты уже все забрал.
– Да, жаль, – ответил Григорий, – потому что он велел напомнить вам, что в таком случае, скорее всего, придется забрать девчонку. Он сказал, что у вас нет условий для содержания такой малышки.
Киска застыла у двери. Ирина уставилась на Григория. Ей хотелось убить его. Однако, сделав три глубоких вдоха, она подавила это желание, сказав сладким, тонким голосом:
– Григорий…
Ольга уловила в ее голосе что-то странное и прикипела глазами к дочери.
– Григорий, – повторила Ирина, шагнув в сторону мальчишки, – ты ведь не говорил с Людмилой перед отъездом? Она спрашивала телефонный номер склада перед отъездом, чтобы тебе частным образом позвонить.
– Ха! Чо?
– Господи, да то, что я сказала, ой, она просто от стыда умрет!
– Послушай лучше, что случится с тобой, Ирина, если ты снова откроешь свою глупую пасть! – заорала Ольга, качая пальцем в тумане.
Она метнула взгляд на Григория, наблюдая за его реакцией.
– Нет, ты скажи, – сказал Григорий, опуская ружье.
– Ну, ничего такого, – ответила Ирина, – не стоило мне пасть разевать. Она проклянет меня за каждое сказанное здесь слово.
– Но, Ирина, детка, подумай, – тихо сказала Ольга. – Дело ведь в том, что она заставила нас подумать, будто мальчик уже знает об ее чувствах.
Ирина закатила глаза под потолок.
– Ну, может быть, ты и права. Один Господь знает, сколько раз я стирала и перестирывала ее трусики, потому что она думала, что встретит на складе Григория.
Григорий замер. Было ясно, что за видения проносятся у него в голове. Он стоял с отвисшей челюстью.
– Ха-ха! Ну да, ты стирала ради меня ее трусы, это было как раз в тот день, когда я превратился в Юрия Гагарина!
Он снова закрыл рот, затем подошел поближе к женщинам с видимым отвращением на лице.
– Хуйня это все. А теперь посмотрите лучше на мои часы, потому что, когда стрелка окажется вот здесь, то есть через десять минут, я хочу увидеть Максима Иванова на тракторе. В противном случае у меня четкие инструкции.
– Этот ваш мальчик, Григорий, очень беспокоит меня, – сказал инспектор.
– Но я говорю вам, что он прямо сейчас будет здесь, – ответила Любовь. – Мы услышим шум трактора или блеяние козы, вон с той стороны дороги. На Григория можно положиться, это я говорю вам как мать, он никогда не вернется с пустыми руками. Сколько бы эта злостная семейка ни пыталась разжалобить его и опутать своей ложью, он не купится ни на что. Он четко знает, что должен получить в конечном счете.
– Что касается меня, то меня утомили просмотры бухгалтерских книг. – Абакумов облокотился на прилавок пустого склада. – Думаю, не откажусь от чашечки чая или от бутерброда.
– Ну, хлебный поезд только сегодня подойдет к разъезду, инспектор. Пока Григорий вернется, идти за ним будет поздно. Вот завтра у нас хлеб будет.
– Тогда ладно уж, соглашусь на водку, – сказал Абакумов, поглаживая подбородок и отсутствующим взглядом уставившись в потолок.
Любовь вытащила старый графин из ящика и поставила на прилавок два стакана. Звяканье стаканов достигло ушей мужичка, крутившегося у двери.
– Да! – крикнул он, начиная пробираться через дверь, словно через люк на подводной лодке.
– Ни шагу больше по моему складу! – заорала Любовь, не оглядываясь. – На этот раз тебе точно не поздоровится.
– Чертова корова. – Мужичок, пошатываясь, вывалился на улицу. – Я насру на твою могилу, когда ты наконец сдохнешь.
– Ты сначала на свою насри, дедок.
Инспектор проглотил свою порцию и тупо уставился на пейзаж из черепицы и паутины.
– Да, я беспокоюсь все больше и больше. Просто ужасно. И где этот парень, Дерьев? Почему он не пригнал трактор прямо сюда, зная о сложившейся ситуации?
– Максим? Он слишком противный, чтобы сделать что-то хорошее для себя или для своей семьи. Послушайте, что я вам скажу, инспектор, эти люди реагируют только на самые жесткие инструкции. Общаться с ними – все равно что стегать безногую свинью.
– А вы уверены, что в этой лачуге собралась вся семья? По-моему, кто-то из них должен быть в городе, как вы думаете? Я уверен, что в горах вот так вот, без поддержки, выжить просто нельзя.
– Ну, есть у них родня, кажется, около Лабинска, – сказала Любовь, снова разливая водку. – Но, думается мне, родня их – люди неглупые, потому что ни разу еще не появлялись в этих краях. Да и зачем? Так что они действительно живут словно мыши. Конечно, у них есть еще девка постарше – тоже очень тяжелый случай, если вас интересует мое мнение.
– А где она сейчас?
– В Увиле или где-то в тех краях. Я видела, как она уезжала из деревни. Ее вез некто Пилозанов, местный сумасшедший, а это означает, что случиться могло все что угодно.
– Да, – произнес Абакумов, по-прежнему изучая заплесневелый потолок. – Кажется, дело может затянуться. И сильно затянуться, с такими-то загадками.
Любовь поежилась от этой мысли и вытащила из кармана свой единственный козырь.
– Я прошу прощения, инспектор. Особенно за войну, которая уже стучит к нам в дверь! Наших домов здесь скоро может не стать, мы слышали, что даже американцы могут сюда нагрянуть. Помоги нам Господь, если такое случится.
– Ха! Зачем это они приедут? Россия-матушка не настолько глупа, чтобы влезать в это дело, да и иностранцев сюда не заманишь. У гнезваров и ибли своя война за эти края, за кусок гор, где ничего нет, так что и пару коз содержать нельзя. Невидимые хозяева снабжают оружием гнезваров и равнодушно наблюдают за событиями. Этот урок мы хорошо усвоили от своих американских друзей: кормящая рука работает издалека. Посмотрите, что в конце концов случилось в Ираке.
– Да, но американцы ведь перекинули войска из Аравии в Хайастан. Они ведь это сделали с умыслом, да, инспектор?
– Да уж точно не ради освобождения исламских зон. Но нужно иметь дикое воображение, чтобы представить себе, что их может заинтересовать наш кусок льда и грязи, притом что здесь нет никаких природных ресурсов и не требуется никаких дорогостоящих восстановительных работ. Скорее, иранская граница засосала их, как любовный эликсир. Сомневаюсь, что они вообще слышали о нашей крысиной норе.
– И все же, – ответила Любовь, не сводя глаз с двери, в которой появился ее отец, – ибли борются по-настоящему, моздоки и чечены каждый день приходят на помощь. Вам следует знать, что отсюда и до Азкуи разорена каждая деревня, и все этнические ибли были убиты или вывезены прочь. Каждая проведенная здесь минута приближает нас к смерти.
Абакумов пожал плечами:
– Ну и пусть, я-то не ибли.
– Нет, ну конечно же, – сказала Любовь, вдруг осознав, что лицо у нее очень грязное, и немного отодвинулась в тень.
– И если вы хотите послушать, что я думаю по этому поводу, этнический вопрос – это просто хитрость для привлечения международных агентств, – произнес Абакумов, изучая по очереди ногти. – Ибли нашли свои корни и раздули историю до небес, чтобы весь мир выразил им сочувствие. Правда заключается в том – и это широко известный факт на всех уровнях правительства, в которых я вращаюсь, – что ни одна этническая проблема не существовала до развала Союза. Ибли борются ради денег. Вот и все. Именно здесь правительство могло бы, по моему мнению, быть поумнее, потому что, если бы они просто платили им пенсии и заработные платы, те бы счастливо вернулись на свои поля. А вместо этого, благодаря чеченцам, у нас есть сформированное дело об угнетении, что позволяет им бороться за независимость. Они отказываются видеть, что Закавказье находится в такой же ситуации.
Любовь слушала инспектора, глядя вдаль. Все эти прописные истины были не новы для ее ушей, она слышала их изо дня в день на этом же самом месте. Она знала, что свист первых пуль несколько изменит точку зрения инспектора.
– И, – поднял палец Абакумов, – давайте будем честны друг с другом – что они вообще будут делать с этой независимостью? Они просто уловили модную тенденцию последних двух десятилетий, где каждая деревня, в которой живет больше двух кошек, хочет зваться республикой. Потому что – и вы, субагент Каганович, знаете это не хуже меня – у ибли нет этнической земли. Эту национальность никто никогда не порабощал. Ваша кровь родилась здесь, это смесь кабардинцев, черкесов и русских. Я хочу сказать – некоторые ибли светлее волосом, чем немцы!
– Конечно, инспектор, – ответила Любовь, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более убежденно.
– В любом случае, – тяжело вздохнул Абакумов, – нас не должна заботить война, которая, может, придет, а может, и не придет к нашей двери. Нас должны занимать более понятные вещи. И действовать нужно быстро.
– Конечно, инспектор, Григорий будет здесь с минуты на минуту, и все станет по-другому. Когда Григорий вернется, вы сможете убедиться, что он взял все принадлежащее Дерьевым имущество. И вообще, Карел тоже придет сюда, чтобы присмотреть за прибытием хлебного поезда. Григорий не заставит себя ждать, вот увидите.
Макс сел на проржавевшую раму железнодорожной стрелки, валявшуюся рядом с путями, которые раньше вели в деревню. Теперь рельсы резко обрывались в нескольких метрах от того места, где в глубокой задумчивости сидел Макс. Он был уже на полпути к дому, хотя намеренно пошел в обход.
Сначала его посетили мысли о двух оставшихся в Иблильске тракторах, которые он мог бы увести. Ему было наплевать, сколько он протянет после того, как украдет чужой трактор и представит как свой собственный, или как он объяснит это все старухам. Скорее его беспокоило, как это сделать: как найти, завести и вывести тракторы с чужого двора. Он даже представил себе, что можно было бы украсть оба трактора. Но в глубине души знал, что тракторы ему в этот день вряд ли улыбнутся.
Макс несколько минут кряду ругал Пилозанова и скрипел зубами, представляя себе ужасные увечья, которыми бы он наградил подлеца. Он даже посмаковал возможность убить его и приготовить на костре, чтобы подать хрустящие кусочки на ужин местной бедноте. Это было бы первым добрым делом Пилозанова своему народу, подумал Макс. Хрустящие кусочки, с луком и солью. Пока он сидел, наслаждаясь этими мыслями, показался грузовик, медленно пробиравшийся вдоль железнодорожного полотна. Он ехал шумно, как будто выжимая все, что можно, из первой передачи. Макс поднял глаза. Когда машина приблизилась, он увидел, что в ней полно мужчин, сгрудившихся в кабине и битком набившихся в кузов.
Солдаты. Макс напрягся, но, когда грузовик подъехал еще ближе, он увидел вольнонаемников ибли и выкинул руку вперед в приветственном жесте. Грузовик зашипел и остановился.
– Брат, здесь где-нибудь деревня Иблильск есть? – спросил бородач из кабины.
– Да, – приблизился к окну Макс. – Езжайте, пока рельсы не кончатся, затем четыреста метров влево, и выедете на увильскую дорогу. Вы с фронта?
– Нет, на фронт. Но не сегодня.
– Вы этой дорогой на фронт едете?
– Мы везем покойного, парень. Его родители проклянут наш приезд, но что мы можем сделать? Ты можешь сказать, точно ли Букиновы живут в конце деревни, около трех километров отсюда?
– Букиновы? Вы хотите сказать, что везете Михаила Букинова?
– Да, его тело, помоги ему Господь. – Вздохи пронеслись по всему грузовику. – Так ты точно знаешь, что его семья живет там?
Макс ответил немного погодя. Он стоял, уставившись на переднее колесо грузовика.
– Да, – наконец выдавил он из себя. – Проезжайте через всю деревню, потом поверните налево перед мостом на увильскую дорогу. Через километр и увидите дом его дяди, там еще надпись «Лукойл» на воротах висит. – Макс поднял глаза на водителя. – Вы можете мне сказать, как он умер?
– Пулю в грудь схлопотал. Он даже не услышал, как она вылетела из ствола.
Макс хором со всеми пробормотал «аминь».
– Хорошо, что вы его сюда привезли.
– Он был хорошим парнем, – сказал водитель, помолчал и снова произнес «аминь». – Обычно мы по одному покойников не возим по всем горам, но мы встретили его святых во время одного дела у разъезда и не могли оставить его тело на растерзание.
– Тсс! – прошипел мужчина в кузове, поднимая руку.
Макс смотрел на них и думал. Затем медленно кивнул.
– Вы нашли хлебный поезд.
– Послушай меня, сынок, не стоит тебе попусту рот разевать. – Бородач протянул Максу буханку хлеба. – Возьми и как следует набей желудок. Свободное государство отблагодарит тебя и почтит, до этого осталось не так уж много недель.
Макс протянул руку за буханкой.
– Я с вами, всей душой с вами. Я буду бороться наравне с вами, голыми руками, но я должен позаботиться о доме, где живут мои полоумные старухи.
Мужчина протянул руку из кабины и взъерошил Максу волосы.
– Единственное, что я могу посоветовать тебе, – собирайся в дорогу. Гнезвары нацелились на эти места, и их не разубедить. И должен сказать, что, исходя из общей картины, нам придется позволить им взять эту территорию.
Макс нахмурился. Он кивнул про себя и поднял глаза.
– Последний вопрос: вы оставили хлебный вагон на разъезде?
– Вагон лежит на боку. Там есть железо, которое тебе может пригодиться, но ничего по-настоящему стоящего – цепи и шланги мы забрали.
– А сторож вас там видел?
– Да, – ухмыльнулся мужик из кузова. – Вот он.
Мужчины подняли ружья в воздух и указали на сторожа с кропоткинского поезда, который выбросил руку в приветственном жесте.
После встречи с солдатами Максу полегчало. Глядя, как грузовик уезжает, он чувствовал странный эмоциональный подъем. Обладая важной информацией, зная, что времени оставалось все меньше и меньше, Макс понес буханку хлеба домой. Сожаления по поводу трактора были сейчас намного слабее, и он решил, что по пути ни кусочка не откусит от буханки, а предоставит право первого куска старухам, чтобы утешить их, пока он будет рассказывать им грустные новости о злодее Пилозанове и его дьявольской выходке. Несмотря на голод, он не тронет буханку.
Он держался двести метров, после чего тяжесть хлеба под мышкой стала невыносимой. И вообще, кто сказал, что ему досталась целая буханка? Сколько принесет, столько и ладно. Им вообще повезло, что у них будет хлеб, не говоря уже о том, что они получат его на день раньше всех остальных в районе. В знак уважения и своего горького сожаления, он отломит себе кусок руками, а не откусит. И он это сделал, отламывая кусок за куском и засовывая в рот, пытаясь набрать хоть немного слюны, чтобы было легче глотать.
Он тщательно прожевал последний кусок, прежде чем завернуть за угол лачуги. Киски не было на привычном наблюдательном посту, и о его приближении никто не возвестил. Он подошел к двери, шумно поскреб подошвы о ступеньку и шагнул внутрь.
Ирина и Ольга смотрели на него. Их глаза сузились.
– Очень тихий трактор, – сказал Григорий, выходя из тени с ружьем. – Ты его, наверное, руками дотолкал.
Макс замер на пороге. Глаза матери пронзали его насквозь.
– И хлеб приволок, – нахмурился Григорий.
– На разъезде была битва, – сказал Макс. – Гнезвары взяли весь хлеб. Миша Букинов погиб, пытаясь защитить груз.
– Что это? – спросил Абакумов, кивая в сторону задней комнаты.
– Это телефон пытается звонить, – ответила Любовь. – Иногда он так расходится, что его даже слышно.
– Интересно, у вас, оказывается, даже телефон есть.
Любовь закатила глаза, отступая к двери.
– Инспектор, только вы думаете, что здесь одни горы. Иблильск был процветающим городом целых сто лет до вашего приезда.
Она открыла ящик, в котором стоял телефон, и подняла трубку.
– Это Людмила Иванова, у меня к вам важное дело.
– Значит, ты еще живая, – сказала Любовь. – Надеюсь, дело у тебя и правда срочное. Надеюсь, ты не шатаешься по барам Заветного, ведя распрекрасную жизнь, пока мы тут страдаем от всевозможных напастей.
– Слушай внимательно, и не надо мне тут трындеть: я не могу долго говорить, но ты должна знать, что сегодня с хлебным поездом придет письмо моей матери. В нем – важный документ.
– И сколько их там, документов, потому что их потребуется куда как много после бардака, который ты здесь оставила.
– Ладно, давай забудем все обиды, потому что я дам тебе сто рублей за доставку письма.
– Ха, и ты думаешь, что я поползу в такую даль ради сотни рублей?
– Да, я так думаю, потому что знаю, что ты пошлешь за ним своего сына-идиота.
– Не смей его так называть!
– Вторая часть моего сообщения такова: скажи моим старухам, что я в порядке и скоро смогу им помочь. А тебе я должна сказать, со всем теплом, которое могу из себя выдавить, что надеюсь на доставку письма и, заметь, быструю доставку за те деньги, которые я плачу. Деньги отдаст тебе мать, когда вскроет письмо. В противном случае я приеду завтра же и устрою тебе такую веселую жизнь, что все прошлые беды тебе праздником покажутся.
– Оставь свои угрозы для подзаборных собак, – прошипела Любовь. – Я свое дело знаю.
Людмила отключилась, не сказав больше ни слова, а Любовь пошла обратно на склад.
– Что-то интересное? – спросил Абакумов.
– Не особенно, – ответила Любовь, потянувшись за водкой. – Двоюродная сестра из Заветного. Снова на сносях, хотя святые знают, что ей нечем кормить даже тех ублюдков, которые у нее уже есть.
– И она хочет послать вам ребенка? – прищурился Абакумов.
– С чего это вы взяли?
– Разве вы не сказали, что чего-то ждете? Возможно, поездом, и что ваш сын это заберет? И там еще деньги будут.
Людмила вернулась обратно в квартиру Оксаны. В голове прокручивалась афера с иностранцами, мысли укладывались одна к одной, как песок, собирающийся на дне песочных часов. Все иностранцы казались ей похожими на Мишу: крупные блондины, но с высокими голосами и кучей денег. Она видела подарки для своих будущих детей, и эти подарки она будет тайно продавать, пока ее ленивый муж будет себе работать, говоря по-английски или по-немецки. Она будет продавать их и посылать много-много денег домой.
Мужчины в ее мыслях сладко пахли женскими духами и постоянно рыгали, потому что были обжорами и ели слишком много плохо сочетающейся еды, особенно мясо и сливки. Представив их диету, совершенно нездоровую, она поняла, что они, наверное, еще и жутко пердят из-за плохого пищеварения. Вот почему у них в домах так много туалетов – потому что гниющее внутри мясо может выйти в любой момент и тогда вонь будет настолько мощной, что ни в одну комнату в жизни больше не войдешь.
Она дошла до улицы, на которой жила Оксана, и подняла глаза, выискивая темное окно. Через дорогу были окна бара «Каустик», и она стала вглядываться в них, надеясь, как всегда, увидеть широкую спину Миши за барной стойкой. Но увидела только Оксану, смотревшую в телевизор с табурета в углу. Людмила вошла внутрь.
– Ты видела? – Оксана ткнула пальцем в экран. – На поезд было нападение, по дороге в твои края.
– Какой поезд? – спросила Людмила. – Бои ведь до железной дороги еще не дошли.
– Значит, дошли, потому что на поезд было совершено нападение, да, кажется, именно так. Да, точно, на него напали. Это кропоткинский поезд или его часть, которая шла отсюда. Обвиняют ибли, но на самом деле ничего не понятно, потому что сторож, который отвечает за поезд, исчез. И мертвые тоже есть.
Людмила нахмурилась, пододвинула табурет ближе и медленно опустилась на него. Дядя Оксаны повернулся к ним и начал приближаться с другого конца бара.
– Вот девушка, которая знает, когда нужно платить аренду, – сказал он, шибая ладонью по барной стойке.
– Да, – ответила Людмила, не поворачиваясь, – и когда нужно будет, тогда и заплачу.
– Нет, ты только ее послушай, – хохотнув, дядя толкнул Оксану плечом. – Что я тебе про нее говорил? Заплатить нужно сегодня, а она пытается перехитрить старика, которому шестой десяток пошел.
– Платить нужно не сегодня, а в четверг, – сказала Людмила. – Так что это ты пытаешься перехитрить молоденькую девушку, невинную деревенскую душу, жительницу гор, где каждый день приносит столько тягот, сколько ты за полжизни получишь.
Она негодующе хмыкнула и отвернула голову.
После этих слов улыбка сползла с лица бармена. Через минуту он сорвал фартук и, тяжело топая, вышел из-за стойки.
– Ух ты! – сказала Оксана.
– Вставай, – сказал бармен. – Если ты такая разговорчивая, то наверняка найдешь себе местечко получше, может, даже станешь президентом собственной республики, с таким-то язычком.
– Что? – обернулась Людмила.
– Вставай, и пошли за твоими шмотками. После всего, что мы для тебя сделали, ты еще смеешь огрызаться. Я найду более благодарную девчонку, которая не выпендривается по любому поводу. А теперь пошли со мной.
Людмила сидела с сумкой на улице. Шел снег, засыпая ее волосы и плечи. Она ругмя ругала свою гордость: нужно было договориться с дядей Сергеем, извиниться, что ли, вести себя более благодарно. Но ругалась она на себя недолго, предпочтя, в конце концов, обругать дядю Оксаны. И саму Оксану тоже, которая ни словом не поддержала ее в трудную минуту. «Ух ты!» – издевательски хмыкнула Людмила.
Она была действительно одна, и у нее ничего не осталось. Она съела последнюю булочку. Вот и все. Внезапно, впервые после приезда в Кужниск, она затосковала по дому. Не только по Мише, чей образ душил ее каждую минуту, но по простому, знакомому окружению и особенно по семье. Сидя на морозе, она рисовала себе их образы. Они становились теплее и ярче с каждой минутой. Она вспомнила и отца, потому что, несмотря на всю его дикость, он любил своих дочерей и баловал их, когда мог, особенно Людмилу, так как Киска была слишком неожиданным подарком и слишком мала, чтобы отвечать ему взаимностью. Даже в худшие из дней, когда его одежда стояла колом из-за засохшей блевотины, он протягивал дрожащую руку и открывал ладонь, в которой лежал подарок, например, лента в волосы или камушек с Каспия, где он время от времени пытался найти работу.
Людмила вспомнила день, когда его нашли с четырьмя пулями в спине.
Зрительные образы вскоре сменились воспоминаниями о криках и воплях Ольги и Ирины. В глазах Людмилы показались слезы. Она посмотрела вверх и представила себе, как по улице к ней идет ее глупый брат Максим.
«Люська! – крикнул бы он, усмехаясь своей последней задумке. – Ты будешь благодарить меня всю оставшуюся жизнь, когда услышишь, какой новый план я для нас придумал. И только потому, что ты моя сестра по крови, я вообще рискую рассказать тебе о таком охуенно денежном плане, потому что нас точно подомнет народ попроще, узнай они об этом плане».
Людмила поискала глазами фигуру Максима, никого не увидела, и ей захотелось плакать.
Правда медленно доходила до нее. Все, что она успела натворить в Кужниске, ни на шаг не приблизило ее к осуществлению плана спасения своей семьи. Миша в этом уравнении роли не играл, так же как Сергей, Иван или Оксана, а также булочки, кофе и водка.
Она видела, как ее бабушка сияет, наворачивая наваристый суп с мясом, салатом и черным хлебом, которого в Кужниске полным-полно.
«Найди-ка лучше бинтов и мази, – скажет Ирина, глядя на Ольгу и стоящую перед ней полную тарелку еды. – Мы перетянем дыру, которая у твоей бабушки образовалась в горле».
«Ты свою дыру перетяни! – рявкнет в ответ Ольга. – Старой женщине нужно есть! Не говоря уже о старой женщине в таком запущенном состоянии, до которого вы ее довели. Ты что, ничего не понимаешь? У старухи топка совсем другая, ей нужно гораздо больше еды, чтобы хоть чуть-чуть наесться. Тебе повезло, что я с твоей тарелки не подъедаю, хотя имею полное право в качестве награды за то, что дала жизнь всей вашей семье».
И начнется старый спор, ядовитые доводы, привычные и знакомые, как старые тряпки, что видишь изо дня в день.
«Если бы у тебя хоть один глаз видел, ты бы увидела, что этот мужичонка ни на что не годен!» – припечатала бы Ольга, говоря об отце Людмилы.
«Да, – плюнула бы в ответ Ирина, – именно это ты сказала мне в день свадьбы, разве не так? Эти самые слова, в этой же самой последовательности, вот так вот!»