Текст книги "Люськин ломаный английский"
Автор книги: Ди Пьер
Жанры:
Прочая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Он ухмыльнулся про себя. Он, новичок, придумал легкий путь достичь всего и сразу. Орды парней бессмысленно боролись за счастье в главном зале, а он плавал в тихой заводи, вылавливая из потока нимф, направляющихся в душ после вчерашних забав. Он осмотрел весь зал. Все верно. Цель была только одна. Она сидела и ждала, пока он сделает первый шаг, уверенная в нем и поэтому спокойная.
– Ну, – сказал Зайка.
– Все в порядке, все хорошо. – Блэр попытался поймать взгляд девушки через комнату.
Она единственная в эту ночь не сделала вид, что не замечает его. Просто она действительно его не замечала. Блэр это показалось редким и прекрасным даром. Отсутствие притворства придавало ей великолепное сияние. Ее зовут Дебби. Дэб. Наша Дэб. Блэр и Дэб Хиз. Блэр и Дебора приглашают поразвлечься. Загляните к Блэр-и-Дэб на вечеринку. Бывали у БД? Да ты что, парень, они зимой во Флориде. Ну и счастливчик же он, ты знаешь, какой она становится, когда выходит солнце. Роковая развратная красотка. Он растягивал в мыслях эти слова, играл их звуками – «роковая развратная красотка».
– Да ты просто спец по разгульной жизни, – произнес рядом с ним Зайка. – Где наш мистер Лэм?
– Ушел. – Блэр ткнул пальцем в сторону двери.
Зайка медленно побрел к коридору. Блэр скосил глаза, чтобы убедиться, что брат действительно ушел, затем снова подошел к бару, нащупал на стойке его кружку и осушил ее, поставил кружку обратно, тихонько рыгнул и направился к столику своей новой семьи. Парень у стойки махнул рукой.
Семья не обращала внимания на Блэра, пока его тень не упала на их столик. Затем, один за другим, они подняли глаза, глядя на банкноту в его руке. Блэр встал на колено перед девушкой.
– Привет, – сказал он, улыбаясь всем за столом. Он сжал губы, чтобы они перестали дрожать, и попытался судорожно изобразить лихой изгиб брови.
– Да? – спросила девушка, глядя на старика.
– Все нормально, парень? – спросил тот.
– Да, спасибо. – Блэр протянул руку и стиснул локоть девушки. – Знаешь, думаю, потом ты будешь смеяться, но это потрясающее создание…
– Эй, это чо за хуйня? – спросила девушка, выдернув руку.
– Нет, нет, – сказал Блэр, хлопнув ее по плечу, – нет, я хочу сказать, в смысле, я… то есть…
Он ничего не мог сказать, мысли ускользали, словно хлопковый пух перед заморозками. Он понял, что смотрит на ковер. Одна рука отчаянно шлепнула девушку по груди.
Старик встал, выпятив живот над ремнем. В семи метрах от них встрепенулась барменша, уловив в настроении комнаты какие-то перемены, почувствовав, словно охотничья собака, что молекулярная структура помещения изменилась. Она бросила взгляд на старшего мужчину. Напряжение распространилось по всей комнате. Головы отвернулись, делая вид, будто ничего не происходит.
Парень у стойки нарушил немую сцену, повернувшись на табурете и сказав:
– Эй, парень, тебе, блядь, надо табличку носить, что ты ебнутый.
Блэр повернулся к нему, затем снова посмотрел в глаза любимой.
– Кто этот идиот? – заверещала она.
– Послушай, друг, – проревел старик, наклоняясь к Блэру.
Блэр встал (внутри все кипело и ревело) и, не издав больше ни звука, побрел прочь.
Парень криво ухмыльнулся, когда Блэр подошел к бару.
– Не любишь донимать народ, да? – Он бросил ухмылку в сторону девушки. – Что, не понравился?
– Для одного раза ты загнул, парень, – отозвался старик, по-прежнему твердо стоя между несчастными возлюбленными. – Слишком до хуя.
– Да, но подождите… – начал Блэр.
– Слушай, парень, – сказал парень, – заткнись, пока тебя, блядь, не пришибли.
Отец блондинки медленно поднялся и пошел через зал.
– Хочешь посмотреть? Очень, очень странно.
У Блэра между лопатками потек пот. Парень придвинулся ближе, приставив ладонь к губам.
– Лучше поработай над своей техникой, – сказал он.
– Да, но вы не понимаете…
– Не, паря, нет. Во-первых, разберись, что к чему на этом рынке. Видишь вон ту болтливую птичку? Она пришла не за этим, поэтому она в этом зале и сидит. Тот чудак – ее отец. Очень плохой ход – уводить птичку из-под папашкиного носа. Поэтому первое правило: никогда не прицепляйся к столу, где есть мужики.
– Да, но послушай…
– Да, паря, я знаю, я все знаю. Второе правило: этот зал вообще не для этого. Сюда приходят отдохнуть от разного рода дел, именно сюда приводят мамочек и папочек, чтобы сообщить, что тебя, типа, из «Макдоналдса» уволили. И вообще, что ты собирался сделать – трахнуть ее на заднем сиденье «Транзита» ее старика?
– Ну, я…
– Лучшего советчика, чем я, не найдешь. – Парень обвел взглядом бар. – Слушай, паря, даже если бы она тебя хотела, ты все сделал неправильно. С ними нужно играть, как с рыбой: немного вот так, потом вот эдак, потом замереть, а потом – оба-на, рыбка на крючке. Нельзя так вот прямо интерес показывать. Каждая соска должна знать, что тебя дома ждут четыре цыпочки, куда круче их, и у всех коленки в кровь стерты.
– Она остановилась и заговорила со мной.
– Слушай, паря, – парень наклонился ближе к Блэру, – это не повод липнуть к ней. Никогда не пытайся липнуть в этом зале. Мы называем это ничьей землей. В соседнем зале до хуя баб, готовых подол задрать.
– Нет, ты послушай, поэтому она такая особенная…
– В баре многое что делает девку особенной. Потому что… – парень картинно подмигнул, – любая птичка особенная, если с ней сначала поиграть, если ты меня понял. Горацио и всякие такие штуки.
– Да, хорошо, – сказал Блэр.
– Чего ты хочешь? Чего ты, блядь, хочешь?
Блэр стоял, шевеля во рту языком. Когда жар с лица спал, он, к своему ужасу, увидел Зайку. Тот радостно улыбался, показывая торчащие зубы.
Зайка видел все с самого начала до конца.
Когда Лэм вернулся, то увидел, что Блэр скрежещет зубами, а из его глаз сыплются искры.
– Как тут хорошо, – вздохнул Лэм, подходя к нему. – Снаружи просто ад творится.
Подошедший Зайка быстро окинул брата взглядом, потом улыбнулся, обнажив зубы еще больше:
– Ты все еще здесь? Я думал, ты ее уже в двадцатый раз раком ставишь.
Блэр вскочил на ноги и прижал брата к стене в коридоре, он рычал, шипел и плевался. Зайка пригнулся и отпрянул, когда кулак Блэра полетел в его голову. Лэм просунул между ними руку, пытаясь втиснуться.
Пока все это происходило, по коридору пронеслась огромная фигура в клубном пиджаке. У одной квадратной щеки висел микрофон.
– Не беспокойтесь, ребята просто перебрали, – сообщил Лэм, прежде чем фигура смогла что-то сказать. Он полез в бумажник и вытащил металлическую карточку. – Я все устрою с мистером Труманом – мы здесь от общества «Витаксис».
– Да, мистер Лэм, – ответил мужчина, изучив карточку. – Боюсь, не могу вас впустить в комнату «Витаксис», но я найду человека, который проведет вас туда. Возможно, вы захотите отвести своих подопечных к остальным членам общества? Нам здесь все нужно держать под контролем, потому что суббота – это просто сумасшествие. Возможно, для вас так будет лучше.
– Отличная мысль, – ответил Лэм. – Скажете Труману, что я здесь, хорошо?
– Да, мистер Лэм.
Громила немного постоял, глядя на Блэра и Зайку. У него был многозначительный и опасный взгляд. Братья поняли его и затихли.
– Пожалуйста сюда, джентльмены. – Он отвел глаза и покатился по коридору, словно статуя на троллейбусе.
Мужчин провели в дальний конец коридора, подальше от главных баров. Когда громила ушел, Лэм повернулся и пригвоздил близнецов взглядом.
– Давайте на этом закончим, а? Я сюда голову как в петлю засунул, не подведите меня.
Парочка остановилась под одиноким белым пучком света и попыталась привести себя в порядок. Их костюмы топорщились, были помяты. Братья опустили глаза. Зайка сжимал и разжимал кулаки опущенных рук, пытаясь не обращать внимания на шум далекого апокалипсиса за стеной. Он дотронулся до спины Блэра и начал медленно водить рукой по кругу.
Было четыре минуты первого.
11
– Дедушка говорит найти шляпу для козла! – Киска вылетела из спальни и рванула к входной двери.
– Будь добра, не пори ерунду, – сказала Ирина, выходя Киске наперерез. – Твой дедушка отправился к святым, а козел и без шапки неплохо обходится.
– Нет, он мне только что сказал это с постели, и ему тоже нужна шапка.
Ирина нагнулась и повернула девочку, как ключ для завода часов, шлепком направив в сторону спальни.
– Твой дедушка нас покинул, птичка моя. Забудь о нем, или ему будет грустно.
– Он что, даже заплачет? – тут же поинтересовалась Киска.
– Может быть, даже заплачет. А теперь возвращайся в мамину постельку.
Когда Киска вернулась в спальню, печь выдохнула спертый запах навоза. Ирина, Ольга и Макс сидели за столом у печи, ожидая, когда заскрипят на кровати пружины под Кискиным весом. Затем они продолжили, столпившись, как кучка беженцев в темноте неприветливой ночи. Глаза Ольги то расширялись, то сужались с каждым резким словом. Макс изо всех сил пытался сосредоточиться, но видел только, как в ее старых черных глазах пляшут огоньки от печи. Недосушенный навоз странно вонял. Киска два раза кашлянула. Потом через дверь спальни донеслось ее ровное сопение.
– В общем, не ебите мне мозги, мамаши, – наконец сказал Макс, раздуваясь от тайны, которую знал только он один. – Пока что вы не сказали ничего, что заставило бы меня раскрыть тайну потрясающего успеха, которого я достиг в деле с трактором.
– Так послушай, что я еще скажу насчет жертв, на которые мы пошли, чтобы разрешить тебе сидеть здесь и портить воздух, вместо того чтобы говорить правду! – выругалась Ольга. – Он ел человечину! Ему пришлось, Максим! Множество мужчин поедали мертвые тела, как волки! Я говорю «мужчин», потому что женский желудок такого не выносил. Хотя и женщинам тоже приходилось это есть, чтобы выжить. Некоторые младенцы росли на нежном мясе, даже не скажу, с каких мест. Тебе крупно повезло, что ты родился, когда это уже закончилось. Вот правда о нашем прошлом, которую ты игнорируешь и не уважаешь!
– Не обзывай моего прадеда каннибалом, – огрызнулся Макс. – А где тело его сына? Что случилось с инспектором по мертвецам?
– Твой прадед делал то, что был должен. Да, он уподобился животному, поэтому позволь сказать тебе то, что ты игнорируешь: сильные существа сделают все, чтобы выжить. Когда забываешь о человеческом достоинстве, когда твое окружение страдает от мучительного голода, а каждое утро находится на расстоянии десятилетий от ночи и ребенку даже плакать нечем – нужен сильный дух, чтобы выжить. Они это делают из-за пламени, которое горит у них внутри, из-за надежды, что, если они проживут еще минуту, тогда Господу, возможно, надоест потакать прихотям богатых и злых людей и он выделит хотя бы крошечную награду человеку обычному.
– Где сейчас Алекс?
– И послушай меня, Максим, и прочисть уши: он это сделал, чтобы однажды смог родиться ты, с большими возможностями. Он пошел по своему трудному пути к славе через Божьи тернии, чтобы ты смог маяться дурью и потакать своим глупым желаниям.
– Ты знаешь, бабушка, что я поклоняюсь и уважаю каждую каплю пота, которая стекла с прадедушки, и его отца, и так далее. И сегодня у меня нет проблем с титулом наследника, потому что я навсегда обеспечил достаток своей семьи.
Он откинулся назад и отхлебнул из бутылки, оставив по глотку водки для старух. Они сидели, нахмурившись, не решаясь взглянуть ему в глаза.
– Я тебя читаю, как открытую херову книгу, Максим, – сказала Ирина. – Расскажи нам, чтобы мы знали, к какому ужасу готовиться.
– Тьфу! – Макс плюнул на пол. – Я могу вам сказать только вот что: вчера ночью, пока вы сотрясали воздух, болтая чепуху о целебных свойствах грязи, и несли прочую херову чушь, и когда у вас были хлеб и водяра, пока я с трудом пробирался к вам по снегу, я проконтролировал отправку первой партии переговорных устройств. В результате – и мне плевать на ваши мерзкие ухмылки – через неделю, в крайнем случае через две, я обещаю, что вы будете ругать меня с балкона двухкомнатных апартаментов у Каспия.
Лицо Ирины сморщилось, как старый воздушный шарик.
– Расскажи, – прошептала она.
– И позвольте сказать вам, – Макс торжественно поднял палец, – в случае, если вы думаете, что я тут хуйню порю, это первые приборы такого рода в этих республиках. Это даже лучше, чем «Нокия».
– Максим, – попросила Ирина, – ну покажи хоть одну!
– Что! Что! Ты меня за кого принимаешь, а? Думаешь, я сюда их притащил, чтобы они отсырели и сломались?
– Сколько ты получил за трактор?
– Я спрашиваю, вы думали, что я притащу тонкий новейший электронный аппарат сюда, чтобы вы растерзали его, как стадо баранов?
– Макс, – проскрипела Ольга, – трактор.
– Я заплатил максимум полцены за целую коробку аппаратов последней модели. Возможно, я купил три по цене одного. Видели бы вы, как ловко я провел эту сделку.
– Господи, помоги, – сказала Ирина, закатив глаза в потолок. – Пусть мне не доведется услышать фамилии, начинающейся с Пило.
– Что! Что! Пилозанов знает всех нужных людей для таких дел. Вы, женщины, ни хрена в этом не смыслите!
– Ангелы небесные! – Ирина перевела покрасневшие глаза на сына. – Где эти телефоны?
– Завтра я почти что точно их заберу, после того как закончится эта сырость. Это хорошее решение, на самом деле превосходное решение. Я просто гений, что решил переждать сырость. Тот товарищ хотел всучить мне их уже вчера вечером – чуть не силой впихивал, но я его отговорил. «Ты думаешь, я не в своем уме, да, мой тупой друг? – сказал я ему. – Принеси мне нормальный товар в нормальную же погоду, прежде чем я размажу по дороге что-то, подозрительно напоминающее твою голову». Он чуть не обосрался на месте, этот чувак, определенно гомик из Балинска, но сильный, зараза. И все же… – Макс постучал по столу, – наши инвестиции в безопасности.
Ирина сильно зажмурилась:
– Значит, телефонов у тебя нет. А трактор где?
– Максим, – сказала Ольга, – где трактор?
– Что! Что! Надо было мне на флот уйти, как Георгию! Не нужно было оставаться в этом крысятнике!
Трио застыло и уставилось на дверь, за которой заблеял козел. Послышались шаги, затем грохот ног по ступенькам.
– Александр Васильевич! – крикнул голос. – Выйдите сюда!
– Нет, голубое мне не нравится. – Людмила выпятила подбородок в сторону девушки.
Та не обратила внимания, возможно, просто не уловив интонации. Это рассердило Людмилу еще сильнее.
– Да, но оно чистое и чувственное. – Девушка подняла перед ней одну ногу, затем вторую. – Голубое – словно наэлектризованное. Пойдем, я покажу тебе остальной свой гардероб.
– Попозже, – сказала Людмила.
Вторая девушка, Оксана, закинула голову назад на лошадиный манер и собрала в хвост длинные светлые волосы. Она сидела, задумчиво хлопая накрашенными веками, и наконец резко раскинула руки.
– Да, но мой дядя разрешил тебе остаться в комнате и на день или два снял с тебя проблему с проживанием, и у тебя куча свободного времени, чтобы полюбоваться красивыми вещами!
Людмила молча сидела на деревянном табурете в однокомнатной квартире напротив кафе-бара «Каустик». Со своего места она, словно часовой, наблюдала за улицей в надежде увидеть Мишу. Она почувствовала облегчение, найдя себе комнату, по крайней мере, на первое время, и поняла, что могла бы быть повежливей с племянницей бармена. Она пошевелилась на стуле, посчитав, на сколько часов его хватит, если пустить на дрова.
– Да ладно тебе, – сказала она, – я нехилое бабло отвалила за эту комнату.
– Господи, – улыбнулась девочка, – пятьсот рублей – курам на смех. Посмотри, у нас даже газовая плита есть.
Девушка присела на секунду, играя с прядью волос.
– Знаешь, – продолжила она, – если бы на тебе не было этого платья, дядя тебе ни за что не помог бы.
– Почему это? – спросила Людмила, злобно уставившись на Оксану.
– Ну, – хитро сказала та, – давай я скажу, что оно немного отвлекает внимание от грязи. Не обижайся, ты очень симпатичная для горной девчонки, даже красивая. Но если бы ты пришла в платке на голове, в шерстяных носках и ботинках, он бы даже не подумал тебя пустить.
Людмила услышала, как в голове прокрутились несколько вариантов ответов. Она слушала тишину улицы и размышляла, радоваться или огорчаться количеству света, который лился снаружи из-за занавески, или тому, что здесь был туалет со смывом, которым можно было пользоваться только два часа в день, когда давали воду.
– О чем ты думаешь? – спросила Оксана через минуту.
– О том, что должна работать, вместо того чтобы тупо разглядывать твои «красивые вещи».
Оксана сдавленно хмыкнула, глаза у нее начали вращаться, как у ребенка.
– Да, но на оборонном заводе нужны только квалифицированные работники, в Кужниске нет полей, чтобы на них пахать! А что ты еще умеешь?
– Я не имею в виду работу здесь, в вашем провонявшем клопами городишке. Я о работе далеко, на Западе, со своим женихом. – Людмила почесала ногтями внутреннюю поверхность бедра. – И вообще мои возможности в плане работы простираются далеко за пределы вашего жалкого полудохлого заводика. Я могла бы быть секретарем. Или администратором.
– Ух ты! – хихикнула Оксана. – Так ты писать умеешь? И на машинке печатать?
– Ну конечно, я умею писать.
– И печатать?
– Послушай, Оксана Коваленко, я даже английский знаю. Я не просто какая-то там секретарша. Думаешь, я вылезла прямо с грязного поля? Не забывай о статусе моей семьи в этом районе. Спроси у кого угодно про Дерьевых. Я знаю английский. И умею управлять аэропланами.
– Ух ты! Скажи мне что-нибудь по-английски.
– Ну… Рад з фами поснакомисся.
– Ух ты! – хихикнула Оксана.
– Что, боже мой?
– Ух ты! – Улыбка девушки застыла. Она изучала лицо Людмилы. – С таким острым язычком тебе не стоит искать работу. Тебе нужно искать возможность зацепить иностранца, который бы тебя содержал. Ты своим жестким характером его подомнешь только так.
– Да, – ответила Людмила, – я как раз собираюсь подмять кое-кого, кто сидит здесь и разглагольствует на такие глубоко философские темы. Уверена, что никогда не смогу оторваться от интереснейшего разговора с тобой, Оксана Коваленко.
Улыбка стекла с лица Оксаны, оно немного дернулось. Девушка накрутила еще одну прядь на палец и откинулась на стуле, подняв ноги к груди. Людмила отвернулась и начала рассматривать корытце для ванной, в котором лежали губка и кусок ароматизированного мыла. Она заметила, что в доме полно духов – девчонка постоянно чем-то на себя брызгала.
– Это просто неприлично, что ты не хочешь со мной подружиться после всей нашей доброты, – сказала Оксана, вздохнув и засунув в рот прядь волос.
– А я и не говорила, что собираюсь с тобой дружить, – ответила Людмила. – Или ты слышала, что мой рот произносил такие слова?
– Да, но…
– Ха! И послушай меня – ты считаешь, что можешь думать обо мне все что угодно, потому что я не местная. Ничего подобного! Именно у тебя висит приветственный плакат на стене, и это ты должна искать возможность подружиться со мной. Если бы ты где-нибудь раньше бывала, ты бы это знала! Если тебе на пути встречается другой человек, ты должна быть готова подстроиться под него. Именно таков порядок вещей, и только так можно обогатиться посредством других душ, склонив голову перед их опытом и выражая намерение изменить свою точку зрения!
– Ух ты!
Людмила торжественно выпрямилась на своем стуле.
– Ну вот мы и подошли к теме, обсуждать которую я считаю верхом неприличия и чистым оскорблением! Я просто больше не могу молчать и терпеть гадости, которые ты мне говоришь, поэтому позволь тебе кое-что сказать, Оксана Коваленко: я здесь сижу битый час и пытаюсь дать тебе возможность сделать правильную и мудрую вещь в отношении нашей дружбы, а ты только трындишь о своих дурацких платьях. Подумать только! Появился новый важный гость, а ты бездарно потратила самый важный первый час, золотой час, на разговоры о себе!
– Да, но я просто не хотела быть слишком навязчивой, – ответила Оксана, плотнее прижав ноги к груди.
– А я старше тебя! Старше, но единственное, на что ты способна, это обнимать свои коленки и моргать мне через клоунские красные трусы!
Оксана опустила ноги со стула и плотно их сжала, резко одернув подол.
– И что мне сделать для нашей дружбы?
– Немедленно достань водки.
– Ну, если честно, водка у меня есть, но это водка дяди Сергея, для особых случаев. Может быть, можно немного выпить. Как ты думаешь, можно?
– Подожди, пока у меня шок пройдет, – ты что, правда предлагаешь выпить?
– Сейчас принесу, – вздохнула Оксана, вставая.
Людмила откинулась назад и улыбнулась, когда девчонка подошла к серванту за ее спиной и повернулась с фирменной бутылкой водки в руках. Она наблюдала, как та достает две стопки с полки рядом с миниатюрной газовой плитой.
– И это еще не все, – сказала Людмила, – если мы хотим создать настоящую дружбу между женщинами.
– А что еще?
– Если ты серьезно, а не просто кружишь меня, как овцу, по вашей мерзкой городской манере, мы должны выпить ее, обнажив грудь, чтобы показать радость оттого, что наши пути пересеклись.
– Ух ты! – Оксана перестала наливать водку и посмотрела, как Людмила стянула через голову платье и гордо выпрямилась, нахально выставив грудь с торчащими сосками, похожими на крошечные собачьи носы.
– Но делай это, только если ты серьезно настроена на глубокую и верную дружбу, – нахмурилась Людмила.
– Ух ты! – хихикнула Оксана, расстегнув блузку.
– Еще! – потребовала Людмила, махнув в воздухе рукой. – Тебе повезло, что догола не нужно раздеваться, хотя это способствует созданию любых очень глубоких отношений.
Оксана выпуталась из блузки и обнажила свободный красный лифчик. Она выгнулась вперед и спустила лямки.
– Итак, – сказала Людмила, – давай выпьем. Пей до дна, и я сделаю то же самое.
Людмила выпила содержимое своей стопки одним глотком, затем повернулась посмотреть, как сморщилась девчонка, когда водка достигла ее горла.
– Теперь, – сказала Людмила, – дай мне бутылку, откинься назад и закрой глаза.
– Что?
– Делай, что говорю.
Когда девушка осторожно откинулась на спинку стула, Людмила взяла губку из корытца, занесла над грудью девушки и резко сжала. Оксана взвизгнула, когда вода ледяным фонтаном намочила ее лифчик и потекла по животу.
– Ух ты!
– Теперь мы можем быть друзьями, – улыбнулась Людмила и наполнила обе стопки до краев.
Когда в один глоток была прикончена вторая порция водки, Оксана уже не могла связно говорить, только хихикала. Вскоре и Людмила начала хихикать.
– Я знаю, куда нам нужно идти, – сказала Оксана, шумно вдохнув воздух. – Потом ты меня благодарить будешь, ведь это будет твой самый счастливый день.
* * *
– Тсс! – Ольга прижала ладонь ко рту Макса.
Семья застыла в полутьме. Такой поздний визит вызывал тревогу. Кто бы ни стоял сейчас за дверью, он наверняка слышал разговор. Кажется, это Любовь Каганович со склада.
– Александр Васильевич! Эй, кто-нибудь, откройте!
Это была Любовь. Голос у нее был злой, потому что пришлось переть вверх по холму.
– Или вы что, все на вечеринку умотали? Пошли выпить в прелестный клуб с музыкой и танцами?
Женщины затаили дыхание.
– Она знает, что мы здесь, – прошептала Ирина. – Придется открыть.
Она начала сжимать и разжимать кулаки, пока кожа на костяшках не порозовела.
Ольга пожала плечами и нацепила нейтральное выражение лица. Это было лицо, с которым она прошла через четыре войны и алфавитный список лишений, где присутствовали все буквы, включая букву Р, если учитывать опасные дозы рентгеновского облучения, которые она получила после родов, и вообще непонятно было, какого черта она не умерла много лет назад.
– Александр Васильевич! Я сейчас эту дверь на хрен выломаю! – заорала Любовь.
Работая на хлебном складе, который являлся последним зарегистрированным бизнесом в этом районе, Любовь имела абсолютную власть над всеми. Склад представлял собой затхлую рубку, из которой она правила судьбой последних пресмыкающихся, то есть жителей. Каждую неделю изношенный товарный вагон отсоединяли от поезда на главной ветке и отгоняли в заброшенный тупик в четырех километрах от Иблильска. Спальных вагонов там не было, они исчезли еще до того, как закрыли ветку, которая извивалась и была почти не видна под снегом. Придурковатые молодые люди встречали вагон каждую неделю, вооружившись железными брусьями и тяжеленными цепями. Ходили слухи, что с недавнего времени у них был еще и ствол. Это были сын и племянник Любови – оба умственно отсталые из-за старой традиции кровосмешения, – и они тянули и толкали вагон, насколько позволяла ветка, затем выгружали хлеб в мешки и несли их на своем горбу к складу. В более благоприятную погоду люди иногда спали у двери склада в ожидании хлеба. Да и в не очень хорошую погоду тоже. Другие появлялись вокруг товарного вагона, как гномы из-под снега, идя по следам ребят Любови, и всячески пытались склонить их дать им пару буханок. В городе поговаривали, что некоторые за такие выходки поплатились жизнями.
Каждый раз в хлебный день у склада начиналась нешуточная битва, последние упрямые жители выкрикивали лозунги, которые, словно ржавые копья, пронзали стены, врываясь в помещение бара, где на неделе продавалась водка, даже в хлебный день, что не улучшало дела. Крики были единственным аргументом в городе, бесконечные споры носились по округе по нескольку дней кряду, бушевали скандалы по самому ничтожному поводу, по любому делу, не стоящему даже выеденного яйца. Ссоры у склада были магическим инструментом в стиле Международного валютного фонда, они давали маленькую реальную надежду, что капитальные суммы будут восстановлены, но в результате запутывались в случайных колебаниях процентной ставки и страдали от нововведений, осуществляемых взмахом руки хозяина, а именно Любови Каганович.
Все знали, что она намеренно раздувает эти ссоры.
– Я открываю, – прошептала Ирина.
Макс схватился за чугунную ручку плиты и начал откручивать ее. Ольга положила ему руку на локоть и покачала головой. Она молча указала глазами на лом, заостренный угол которого угрожающе торчал из-за проволочной сетки, служившей в кухне сушилкой для посуды. В глазах Макса появилось понимание.
Любовь ворвалась в комнату, окутанная клубами пара, выпустив немного домашнего тепла в ночь. Семья смотрела, как пар замерзает, рассеивается, пока Любовь топала ногами, отряхивая на пороге ботинки.
– Вы должны меня поблагодарить – нет, вы молиться на меня должны – за то, что я проделала это жуткое путешествие с единственной целью спасти ваши жалкие жизни.
Макс стоял так, чтобы она его не видела. Он взвесил в руке лом, Ольга откинулась на стуле. Она сидела, уверенная в своем превосходстве, будучи матерью детей и внуков чистой крови, и, увидев Любовь, скривилась от отвращения.
– Знай я, что это ты, мы бы построили дорогу подлиннее и похуже.
– Да, Ольга Александровна, – ухмыльнулась Любовь, – вы можете говорить что угодно, пока не узнаете, от какой беды я вас уберегла, приперевшись в эту глушь. И вообще, я пришла не к вам, а к Александру.
– У тебя сопля на губе висит.
– Это моя сопля, и я с ней разберусь, благодарю вас. – Любовь провела рукавом по усам. – А теперь давайте сюда старика, чтобы мне не пришлось ни одной лишней минуты пачкать ботинки о ваш засранный животными пол.
– Ты хочешь сказать, чтобы не пачкать наш пол своими копытами, – поправила Ольга, радуясь, что нашелся предлог увести разговор в сторону.
Краем глаза она видела, что Макс крадется вдоль стены в сторону Любови.
Любовь скорчила рожу.
– А я тебе говорю: не заставляй меня проходить дальше и будить твоего мужа.
– Он к тебе не выйдет, – вызывающе сказала Ольга.
Она видела, что Макс уже занес лом.
– Не крадись ты так старательно, мальчишка! – крикнула Любовь, ткнув пальцем себе за спину. – Не думай, что за годы общения с тобой я совсем поглупела и ослепла.
Она сказала это слишком храбро для женщины, которая одна оказалась в доме врагов. Трое Дерьевых поразмыслили над ее словами, обменялись взглядами, потом повернулись посмотреть в кухонное окно. Все понятно: снаружи колыхалась одна мешковатая фигура, затем показалась вторая. Идиотские дети Любови были тут как тут.
Макс осторожно вернул лом в угол главной комнаты. Он отступил в тень и показался с другой стороны.
– Тебе что, так надоело грабить нас у склада, что теперь ты пришла воровать у нас дома?
– Отправляйся к деду. Не заставляй моих мужчин тащить его силой.
– Ха! – засмеялся Макс. – Если только ссать перестанут!
– Хватит! – Ирина подошла вплотную к Любови. – Зачем тебе мой отец, что он такого сделал?
– Он подписал старый ваучер, и вы должны мне принести новый.
– Но ты же его обналичила, – сказала Ирина, скрещивая руки на груди.
– Потому что Бог проклял меня, наделив глупой доверчивостью.
– Это не доверчивость, это подписанный документ.
– Он старого образца! Я сказала ему об этом в прошлом месяце, но он, видимо, так ни хрена и не понял. А теперь давайте его сюда, прежде чем я заражусь от вас хер знает чем.
– В следующем месяце он подпишет два ваучера, – сказала Ольга.
– Нет, – сказала Любовь, делая шаг вперед. – Я сейчас пойду и найду его.
Ольга подняла руку.
– Нет, ты ответь, почему он не подписал его днем? Он старый, ему опасно видеть твою жирную мерзкую рожу у своей постели. Он может испугаться в темноте такого зрелища, и его удар хватит.
Любовь злобно выдохнула:
– Я тебе скажу, почему. Потому что сегодня инспектор района принес ваш мерзкий ваучер мне на склад и заставил меня открыть бухгалтерские книги со времен существования завода. Я знаю, что он до сих пор там сидит, размышляя над острыми вопросами касательно ваших счетов, пока мы тут стоим, как идиоты. – В голосе Любови прорезался скрытый страх, своего рода скрип.
– Ха! – проскрипела Ольга. – Даже Киска Иванова, которая спит, благослови Господь ее будущую нищету, умерла бы от смеха, скажи мы ей, что ты пришла хоть чем-то нам помочь. Что такого в твоих отчетах, что заставило тебя прискакать сюда за нашей помощью? Это ведь не череда преступлений тридцатилетней давности, обман и грубость по отношению к тем, чье наказание зависело от тебя?
– Придержи язык! Мои отчеты чисты, как тарелки, с которых вы жрете. Я просто не хочу, чтобы у меня была такая же рожа, как у тебя, к тому моменту, когда он просмотрит все и найдет ошибку только с этим вашим ваучером.
– Ха! – сказал Макс, делая шаг к женщине. – А разве это не твоя работа – смотреть, какие ваучеры принимаешь?
Мать бросила на него злобный взгляд.
«Не пыли, ради всех нас», – говорил он.
Макс ткнул в женщину пальцем:
– Ты предлагаешь разбудить старика, который весь день пахал так, как ты за год не работаешь, и все из-за того, что ты не можешь смотреть, правильные ли приняла ваучеры!
– Это неправда! – сказала Любовь.